Текст книги "Романы Круглого Стола. Бретонский цикл. Ланселот Озерный."

LVII

Тем временем Сены, укрытые в замке Скалы, возобновили свои набеги. Безумие Ланселота, пленение короля Артура, мессира Гавейна, Гектора и Галеота вернули им надежду, утраченную в последних боях. В один из дней, задумав отвлечь Бретонцев, пока они бы вывели на берег короля Артура и повезли его в Ирландию, они напали на стан христиан. Равнину тотчас усеяли вооруженные бойцы, и зов тревоги донесся до покоев королевы. Ланселот вознамерился надеть доспехи.

– Милый друг, – сказала королева, – вы еще не вполне здоровы. Подождите хотя бы, пока наши воины не запросят о новом пополнении.

В этот миг явился один рыцарь: щит расколот, шлем пробит. Он сказал, преклонив колени перед королевой:

– Госпожа, мессир Ивейн призывает на помощь всех рыцарей, кто еще не при оружии: он боится, что не выдержит напора язычников; ведь лучших своих рыцарей он недавно отослал к Арестуэлю, угрожаемому Сенами.

– Не согласитесь ли вы теперь, госпожа, – сказал Ланселот, – чтобы мне принесли мои доспехи?

Королева промолчала, кивнув едва заметно в знак согласия. Ланселоту вручили щит короля Артура и славный меч Секанс[170]170
  Здесь видно, как много в легендах переделок, зачастую неудачных. Имя, на самом деле принадлежащее мечу Артура, – Эскалибур. Сначала романисты заменили его на Мармиадуазу, отдав Эскалибур Гавейну. Здесь нам говорят про Секанс, наименее известный из трех мечей. Вообще-то в наших романах редко бывает, чтобы оружию или лошадям давали особые имена. Я припоминаю только эти три меча и коня мессира Гавейна, Грингалета, который в «Ланселоте» даже не назван по имени. (Прим. П. Париса).


[Закрыть], к коему прибегал король лишь в случае крайней нужды. Оставалось лишь надеть перчатки и подвязать шлем, когда Ланселот обратился к рыцарю:

– Сколько человек послано к Арестуэлю?

– Две сотни.

– Если бы эти две сотни вернулись, смог бы мессир Ивейн одолеть?

– По меньшей мере, битва была бы не столь неравной.

– Передайте мессиру Ивейну, что он получит требуемую помощь под стягом моей госпожи королевы.

Рыцарь простился, спросил другой шлем взамен негодного и вернулся к мессиру Ивейну, когда Бретонцы уже вразнобой отступали. Мессир Ивейн их удерживал, как мог; добрый рыцарь познается в великой нужде. Между тем Лионель велел привести двух коней: Ланселоту покрупнее, а второго себе. Прежде чем подвязать Ланселоту шлем, королева обняла его, нежно поцеловала и препоручила Богу. Затем она передала Лионелю глефу, а на нее навязала лазурный вымпел с тремя золотыми коронами; не так, как на стяге короля, где было корон без числа.

Когда мессир Ивейн заметил вымпел королевы, он сказал своим рыцарям:

– Видите этот стяг; вот она, обещанная помощь. Ну, так вперед, кто верно бьет!

Ланселот был уже в гуще битвы, возглашая: «Кларенс![171]171
  Кларенс – город в Норгаллии, большой и богатый, где некогда правил король Толас, предок Утер-Пендрагона. Отсюда и этот клич, сохраненный его потомками. Старинный Кларенс был феодальным замком, развалины которого еще видны в городке Клэр (провинция Саффолк, на границе с графством Эссекс). От этого замка производят свой титул герцоги Кларенсы. (Прим. П. Париса).


[Закрыть] Знамя короля Артура». Он разит своей глефой первого встречного Сена и бросает замертво под брюхо его коня. Поломав глефу, он берет из ножен славный Артуров меч, он поднимает на дыбы коней Саксонских и Ирландских; рубит направо и налево шлемы, щиты и руки; ничто не может перед ним устоять, и никто уже не смеет к нему подступиться. Он подобен горячему псу среди ланей, коих терзает зубами не затем, чтобы насытиться, но чтобы упиваться ужасом, им внушаемым. Сены роптали: «Это не смертный, это небожитель, ниспосланный нас погубить».

Отойдя от первого испуга, Бретонцы сомкнулись вокруг вымпела королевы; а Сены решили, будто к их врагам подоспело новое войско, для них неодолимое. Они бросились врассыпную. Мессир Ивейн догадался, что прибыл Ланселот, и говорил:

– Вот единственный рыцарь, воистину достойный носить это звание! Мы при нем не более чем оруженосцы и ратники.

Тут и самые робкие стали творить подвигов поболе, чем лучшие творили доселе. Занялась буйная погоня; Ланселот догнал верховного вражьего короля, великана Харгодабрана, брата прекрасной Камиллы. Тот впервые в жизни содрогнулся, услышав вызов, и до крови вонзил шпоры в конские бока. Ланселот настиг его снова и преградил ему путь. Подняв меч и откинув щит за спину, он одною рукой ухватил его коня за гриву, а другой отсек безбожнику левое бедро. Харгодабран упал, оставив ногу в стремени, а Ланселот, не став его добивать, промчался мимо. К умирающему приблизился мессир Ивейн; увидев огромную ногу, отдельную от тела, он изрек:

– Немного же ума у того, кто тягается с таким рыцарем. Он воистину бич Божий.

Харгодабрана унесли в бретонские шатры. Едва его там уложили, как он схватил нож и вонзил себе в сердце. Что же до Ланселота, то он преследовал Сенов до узкой мощеной дороги, берущей начало у реки; ее называли Гаделорским ущельем. Тут Сены увидели, что их обратил в бегство единственный рыцарь; они перестроились и собрались у начала дороги, с решимостью ожидая Ланселота; а он, с руками, обагренными их кровью, все еще рвался с ними в бой, когда Лионель остановил его коня.

– Крестом Господним молю, – сказал он, – не ходите дальше; вы хотите найти себе верную смерть? Разве не довольно вы еще сделали?

– Пусти меня, Лионель.

– Нет, нет! во имя долга перед вашей госпожой, вы не ступите ни шагу вперед!

При этих последних словах Ланселот натянул поводья, вздохнул и повернул назад.

– О! Лионель, зачем было так меня заклинать!

В сердцах он нагнал остальных рыцарей.

– С возвращением! – сказал мессир Ивейн, завидя его.

– Не говорите так; я возвращаюсь, покрытый позором.

– Что вы имеете в виду, любезный сир?

– Да, впору меня устыдить: не следовало ли мне отогнать нехристей подальше от ущелья?

– Тогда вы совершили бы не подвиг, а безумство.

Ланселот ничего не ответил, но на всем обратном пути среди рыцарей он бросал на Лионеля свирепые и гневные взоры; а тот опустил голову и не пытался его умиротворить.

LVIII

Теперь предстояло вырвать короля Артура из рук коварной колдуньи Камиллы. Как мы говорили, ворота Скалы-у-Сенов были непроходимы для тех, кто держал осаду; но чары эти были уязвимы для кольца, данного Ланселоту Владычицей Озера. Вначале наш герой пробился сквозь толпу бретонских воинов, собранных затем, чтобы не дать Ирландцам вывести короля и переправить его в Ирландию. Он дал им себя узнать и беспрепятственно вошел за крепостные стены. Повергнуть первого, кто посмел стать у него на пути; перебить, изранить, сокрушить, пустить наутек тех, кого он застал в первых залах, – на это Ланселоту довольно было одного часа. Наконец, он добрался до залы, где сидела Камилла со своим возлюбленным, красавцем Гадрескленом; начал он с того, что разрубил юнца до плеч, презрев исступленные вопли дамы; затем он вышел, закрыл двери и стал разыскивать тюремщика.

– Ты умрешь, – сказал он, – если не проводишь меня к тем, кого тебе велено охранять.

Трясясь от страха, тюремщик провел его в малую башню, где сидели Артур и Гарет.

– Вы свободны, – сказал он им.

Артур поблагодарил своего избавителя, но не узнал его. Оттуда Ланселот велел отвести себя в темницу с Галеотом и его спутниками. И вот каковы были первые слова Галеота:

– На что мне моя свобода, когда нет со мною красы и цвета рыцарства? Где найти мне силы жить вдали от того, кого я люблю больше жизни?

– Не убивайтесь так, – сказал Ланселот, снимая шлем, – вот же я, дорогой сир.

И они заключили друг друга в объятия, обменялись тысячей поцелуев. Мессир Гавейн между тем говорил, подойдя к королю:

– Сир, вот тот, кого мы искали: перед вами Ланселот Озерный, сын короля Бана Беноикского, тот самый, кто уладил ваш мир с Галеотом.

Велики же были удивление, восторг и радость короля Артура.

– Любезный сир, – сказал он Ланселоту, – я вверяю вам свою землю, свою честь и самого себя.

Ланселот поднял его, зардевшись от смущения. Когда тюремщик вернул пленникам их мечи, они поднялись к большой башне, куда преграждали вход крепкие засовы. Рассудив, что пытаться их поднять бесполезно, Ланселот вернулся в ту залу, где он запер Камиллу; он схватил ее за косы и пригрозил отрубить ей голову.

– Разве не довольно с вас того, что вы убили моего друга?

– Нет; я требую, чтобы вы открыли мне большую башню.

– Скорее я умру и претерплю от вас то, на что честному рыцарю никогда не хватит жестокости.

Ланселот поднял меч второй раз; она взмолилась о пощаде, поклялась все исполнить и повела его к дверям башни.

– Открывайте, – сказала она рыцарям, стоявшим на страже.

– И не подумаем, – ответили они.

Но Ланселот вновь занес меч над головой Камиллы, и рыцари обещали открыть, если он отпустит их целыми и невредимыми; на что он согласился. Двери поддались; король Артур указал мессиру Гавейну войти первым и тем изъявить, что он вступил во владение замком. Бретонские рыцари проникли в замок; на башенных зубцах знамя Харгодабрана сменилось на знамя короля. Они осмотрели все залы, все подземелья. В одной потайной камере Кэй-сенешаль нашел девицу, прикованную к столбу. Та долгое время была возлюбленной рыцаря, убитого Ланселотом у ног Камиллы. Камилла, движимая неукротимой ревностью, держала ее в плену, вдали от людских взоров. Когда же ее отвязали, Кэй принялся расспрашивать, где томятся последние пленники.

– Кто меня освободил? – спросила она.

– Это король Артур, истинный сеньор Скалы-у-Сенов.

– Слава Богу! Но устоите ли вы против неверной Камиллы?

– Она у нас в руках.

– Этого мало, и вы ничего не добьетесь, если дадите ей забрать свои ларцы и колдовскую книгу. Открыв этот фолиант, она сумеет навлечь потоп на замок, и сколько бы вас ни было, все вы утонете.

– Но где же эта колдовская книга?

– Там, в этом большом сундуке.

Кэй примерился было открыть сундук, но понял, что усилия его напрасны; тогда он поднес к нему огня и обратил его в пепел вкупе со всем, что там было.

Камилла вмиг почуяла, что ее всевластие уходит от нее; и, не смея надеяться на милость тех, кого без зазрения совести завлекала в свои тенета, она внимала одному лишь голосу своего отчаяния; она бросилась вниз с вершины скалы. Ее кровавые останки подобрали; король велел сложить их и захоронить в гробнице, где начертали имя и печальный итог жизни прекрасной и преступной чародейки, о которой он невольно сожалел и даже грустил немного.

LIX

Галеот предвидел с горечью, что Ланселот, будучи однажды причислен к рыцарям королевского дома и принят в содружество Круглого Стола, отдалится от него и станет воином Артура. И он готов был все отдать, чтобы тот устоял перед пылкими уговорами, с которыми король и королева не преминут к нему обратиться. Прежде чем покинуть замок Скалы-у-Сенов, Артур по мудрому совету мессира Гавейна попросил королеву прибыть и выразить благодарность Ланселоту, завоевателю замка. Гвиневра, войдя, взглянула на своего друга, обвила руками его шею и не скупилась на похвалы за спасение короля.

– Сир рыцарь, – сказала она, – я не знаю, кто вы, и весьма о том сожалею. Но вы столь много совершили для моего сеньора, что я вам предлагаю всю любовь и преданность, какую только мне дозволено дать верному рыцарю.

– Госпожа моя, премного благодарен! – с трепетом в голосе ответил Ланселот.

Король, свидетель этой встречи, от души благодарил королеву за ее поступок и еще более стал ее ценить.

Затем королева с необыкновенной любезностью осведомилась обо всех рыцарях, причастных к поиску Ланселота. Недоставало одного Сагремора.

– Его удержала одна девица, – сказал мессир Гавейн, – которой он отдал свою любовь.

Королева в свой черед поведала, как рыцарь, спаситель короля, повредился умом, а исцелением своим обязан некоей деве по прозванию Владычица Озера.

– Вы его знаете? – спросил король.

– Теперь я знаю, каков он; но имя его мне еще не знакомо.

– Так вот, это Ланселоту Озерному выказывали вы нынче благодарность; это он выходил победителем в обеих ассамблеях и уладил мой мир с Галеотом.

– Возможно ли! – вскричала королева, осенив себя крестом и изобразив величайшую радость от вести о том, что она давно уже знала лучше кого бы то ни было.

Далее настал черед Гектора: он указал на мессира Гавейна и спросил, зачтется ли ему исполнение обета касаемо поиска. Мессир Ивейн узнал его и бросился в объятия, рассказав, как благодаря Гектору они с Сагремором выбрались из плена у сенешаля Короля с Сотней Рыцарей.

– И это не все, – добавил мессир Гавейн, – еще прежде я видел, как у Соснового ключа он повыбивал из седел Сагремора, Кэя и мессира Ивейна.

Тогда каждый принялся воздавать почести Гектору на глазах у племянницы Гроадена, его надменной возлюбленной[172]172
  Т. I, стр. 244. (Прим. П. Париса).


[Закрыть].

Было оглашено, что столы накрыты. Когда же все поднялись, то король, отведя в сторонку королеву, стал просить помочь ему удержать Ланселота в содружестве Круглого Стола.

– Сир, – ответила она, – вы знаете, что он уже приближен к Галеоту; вот у Галеота и надобно вначале заручиться согласием.

Король тут же подошел к Галеоту и спросил его одобрения на то, чтобы Ланселот был при его доме.

– Сир, – ответил Галеот, – я сделал все, о чем Ланселот меня просил, чтобы добиться вашей благосклонности; но если меня лишат его общества, мне остается умереть; желаете ли вы отнять у меня жизнь?

Король взглянул на королеву и подал ей знак упасть в ноги Галеоту. Она склонилась перед обоими друзьями; когда Ланселот ее увидел коленопреклоненной, он не сдержался и вымолвил, не дожидаясь ответа Галеота:

– Госпожа, мы сделаем все, что вам угодно.

– Премного благодарна! – сказала королева.

А Галеот добавил:

– Коли так, я хочу, чтобы вы приобрели не его одного. Лучше мне отринуть все, сохранив его, чем разлучиться с ним взамен владычества над целым миром. Соблаговолите, сир, принять и меня.

– Требовать такой чести для моего дома, – отвечал король, – было бы с моей стороны великой дерзостью; и потому я принимаю вас не как моих рыцарей, но как моих сподвижников. А вы, Гектор, не пойдете ли и вы к нам?

– Если бы я отказался, сир, я бы забыл всякое понятие о чести.

И на другой же день король огласил при дворе полный сбор, который длился неделю и окончился в день Всех Святых. Там он восседал увенчанный короной и принял трех новых рыцарей в содружество Круглого Стола.

Пока длились торжества, он позаботился призвать четырех писцов, на коих было возложено записывать события тех превратных времен. Их звали: Арродиан Кельнский, Тамид Венский, Томас Толедский и Сапиенс Бодасский. Они продолжили свою книгу, начав с деяний мессира Гавейна и девятнадцати его сподвижников-искателей. Затем они дошли до подвигов Гектора, чьи поиски касались того же мессира Гавейна; всему вышеизложенному было уготовано войти в историю Ланселота, а самой ей – стать ветвью великой книги о Святом Граале[173]173
  Рукопись 751, л. 144, добавляет несколько строк, которые наглядно демонстрируют, как перекраивались исходные версии: «И великой повести о Ланселоте вновь должно явиться в конце Персеваля, который есть верх и предел всех повестей о прочих рыцарях. И все они суть ветви о нем (т. е. о Персевале), завершителе великого поиска. Сама же повесть о Персевале есть ветвь возвышенной повести о Граале, вершине всех повествований» (рук. 751, л. 144, об.). Но в Поисках Святого Грааля Персеваль (в более ранней версии называемый Pelesvaus) уже не тот герой, который находит Грааль и завершает последние приключения. Персеваля из последних глав Ланселота, замещает собою Галахад, целомудренный рыцарь, внебрачный сын Ланселота. Вот до какого искажения первоначальных замыслов доводит страсть к продолжениям. И нелегко бывает распознать эти последующие правки, из-за которых критики столько раз попадали в переплет, да простят мне это выражение. Здесь очевидно, что «возвышенная повесть о Граале» создавалась не иначе как путем последовательного добавления ветвей, из которых возникали Мерлин, Артур, Гавейн и Ланселот. Ветвь о Гавейне ныне уже неотделима от ветвей об Артуре и о Ланселоте, по крайней мере, в прозаических романах. Все как будто сходится к тому, что две книги, Артур и Ланселот, изначально были совершенно независимы от Святого Грааля и Мерлина. Желание сопрячь две первые с двумя вторыми как раз и заставляло позднейших обработчиков прибегать ко всякого рода вставкам. (Прим. П. Париса).


[Закрыть].

Из Скалы-у-Сенов король отправился в Карахэй Бретонский и не без сожаления позволил Галеоту увезти Ланселота в Сорелуа[174]174
  Сорелуа в нашем романе служит кулисами, как в театре. Действующие лица скрываются там, пока сцену заполняют другие персонажи. Романист отсылает туда Ланселота, чтобы дать нам понять, что он собирается пойти по другому руслу сказания и присоединить новую ветвь к основному стволу. Этих ветвей насчитывается уже пять: 1. Королева в великой печали, 2. Детство, 3. Взятие Скорбного Оплота, 4. Галеот, 5. Шотландская война. Шестую же, которую нам предстоит прочитать, можно было бы назвать «Две Гвиневры и смерть Галеота». (Прим. П. Париса).


[Закрыть], при условии, что на ближайшее Рождество он привезет его в тот город, где Артур имел счастье посвятить его в рыцари.

LX

От мудреца Тамида Венского – того из писцов короля Артура, кто более других поведал о достоинствах Галеота, – мы знаем, что ни один рыцарь его времен не превосходил его в щедрости, мужестве и силе, кроме самого короля Артура, с коим равнять никого не дозволено. Он дерзнул бы покорить и весь мир, когда бы Ланселот, став господином его помыслов, не склонил его служить королю Артуру. «Сердце благородного мужа, – говорил он ему, – богатство более желанное, чем власть над землями и королевствами». С той поры Галеот жил единственно ради Ланселота; ибо любовь к госпоже Малеотской проистекала в нем из желания способствовать любви своего собрата к королеве Гвиневре. Он с горечью взирал на то, как Ланселота принимали в дом короля; но отлучив его от двора, он знал, что учинил над ним насилие. Ланселот же скрывал свою досаду, не желая умножать досаду Галеота; и так они долго ехали, избегая бесед.

Не доезжая Сорелуа, они заночевали в замке герцога Эстранского под названием Королевская Стража, на реке Хамбер. Сон Галеота был неспокоен: он воздымал руки и восклицал, что не могло укрыться от его друга. Назавтра они снова сели верхом; надвинув капюшон на глаза, Галеот, казалось, стремился обогнать Ланселота и пришпоривал коня до самого въезда в Глоридский лес, на рубеже герцогства Эстранс. Тут Ланселот приблизился к нему.

– Дорогой сир, – сказал он, – у вас есть думы, которые вы от меня скрываете; однако вы знаете, насколько вы вправе положиться на мой совет.

– Несомненно, мой милый друг, – ответил Галеот, – и вы также знаете, сколь вы мне любезны; позвольте же мне открыть вам то, что я не стал бы говорить никому. Бог дал мне все, чего может пожелать душа человеческая. И ныне страх утратить самое любимое, что есть у меня на свете, каждую ночь насылает на меня дурные сны. Прошлой ночью мне привиделось, что я во дворце короля Артура; огромная змея прянула из покоев королевы, подползла ко мне и очертила меня пламенным кругом. Я почуял, как иссохла половина моих членов. Затем я услышал в груди моей биение двух сердец, величиною совершенно равных. Одно из них оторвалось, и вместо него возник леопард, который боролся со сворой диких зверей; другое же вышло из моей груди не иначе, как унеся мою жизнь.

– Дорогой сир, – сказал Ланселот, – может ли разумный правитель, подобный вам, терзаться сновидением? Оставим эти тревоги женщинам и малодушным мужчинам.

– Иногда, – сказал Галеот, – сны предрекают грядущее.

– Нет, грядущее непостижимо для людского ума.

– И все же я хочу спросить ученых мудрецов, чего мне ждать от этих сновидений. В свое время и королю Артуру являлись чудесные сны, и их тайный смысл был ему открыт высокомудрыми богословами. Я решился запросить у короля этих богословов, и я приглашу их в Сорелуа, чтобы выведать у них, к чему мне быть готовым: предрекут они мне смерть или приумножение чести.

Покидая Королевскую Стражу, Галеот переоделся в легкий серый[175]175
  Isenbrun, или isangrin, смурый, цвета железа. Isangrin – имя волка в романах о Лисе, так же как Brun [Бурый] – имя медведя, Roussel [Рыжая] – имя белки, и т. д. (Прим. П. Париса).


[Закрыть] плащ, подбитый зеленым сукном; а чтобы вволю предаться грезам, он опустил на глаза капюшон. Так они выехали верхом, имея при себе лишь четырех оруженосцев. Перейдя реку Азурн, текшую у рубежей Галора, они прошли вдоль русла Таранса до края леса, которым поросла скала, увенчанная могучим и великолепным замком Гордый Оплот.

– Вот ведь дивное строение, – сказал Ланселот, заметив его.

– Оно было воздвигнуто, – ответил Галеот, – дабы сохранить память о великой гордыне и о прихоти самого странного свойства. Это было во времена, когда я замышлял войну против короля Артура. После победы над ним, думал я, мне не составит труда покорить всех прочих королей на свете; и, уверовав в это, я велел разместить на стенах сто пятьдесят зубцов, по числу королей, которых мнил завоевать. Я бы принял их в замке в тот самый день, когда возложил бы на себя титул короля королей. Празднества в честь коронации длились бы две недели; а после мессы великого дня я бы воссел за столом на самом высоком кресле, в королевской мантии, с короной, уложенной на большой серебряный канделябр; сто пятьдесят королей сидели бы вокруг меня, а их короны тоже возлежали перед ними на меньших канделябрах. После трапезы все эти канделябры перенесли бы на стенные зубцы, до самых сумерек; затем короны следовало убрать и заменить их равным числом свечей, достаточно весомых, чтобы они не боялись ветра и оставались зажжены до завтрашнего дня. На высочайшей башне днем сияла бы моя корона, а ночью самая большая свеча, какую возможно отлить. В каждый из последующих дней я раздавал бы богатейшие дары. Наконец, по окончании торжеств я бы со всеми теми королями совершил странствие во все части света[176]176
  Я постарался добросовестно изложить основу этого оригинального проекта Галеота, в котором вряд ли можно усмотреть практическую и рациональную сторону. (Прим. П. Париса).


[Закрыть].

Но когда по вашему совету я помирился с королем Артуром, то пришлось мне перестать лелеять эти планы. Знайте только, мой милый друг, что ни разу я не входил в этот замок, не оставив у порога всякий повод для досады и грусти. И нынче я еду туда, потому что более чем когда-либо нуждаюсь в утешении.

Но вот они прибыли к подножию скалы, и когда они стали на нее подниматься, внезапно их взорам явилось великое чудо. Наружные стены и сами башни накренились, а затем распались надвое. Увидев, как осыпаются зубцы, Галеот подался вперед на несколько шагов, и остатки башен и стен обрушились со страшным шумом.

– Несомненно, – сказал Галеот, – я вижу предвестие беды.

– Сир, – возразил Ланселот, – не вам печалиться о земных утратах. Предоставьте дурным людям сетовать о гибели своих уделов, ибо помимо этих уделов, у них нет иных достоинств. Мы же вознесем хвалу Господу Богу за то, что он соизволил обрушить этот замок прежде, чем мы вошли туда.

Галеот усмехнулся:

– Милый друг, вы, стало быть, видите причину моей грусти в гибели этого замка; да будь он дороже всех замков на свете, его утрата нисколько бы меня не огорчила. Вникните в глубины моего сердца и знайте, что ни одна утрата земель не смутила моего покоя, ни одна победа не дала той радости, какой я ожидаю в совместных с вами досугах. Но я грущу о тех душевных муках, которые предрекают мне эти руины. Ибо муки эти могут исходить единственно от вас ко мне. Я живу вами настолько, что после вашей смерти ничто не даст мне сил остаться в живых; и не только смерти вашей я страшусь, но и разлуки с вами. Ах! если бы королева, ваша дама, и вправду любила меня, она бы чуяла, что нельзя вас отдавать другому, хоть бы и самому королю Артуру. Я ее не порицаю; мне бы следовало помнить, что она сказала мне однажды: «Это безумие – щедро расточать то, без чего не можешь обойтись». Она отдала вас королю, чтобы иметь вас всецело при себе, и она поступила верно. Но не забудьте, милый мой друг, в тот день, когда я потеряю вас, мир потеряет меня.

– Дорогой сир, Бог даст, наша дружба никогда не иссякнет! Я отдал себя королю Артуру с вашего согласия; но, будучи его вассалом, я остаюсь всецело ваш телом и душой.

Так они долго беседовали, продолжая ехать верхом.

Вот места, которые они проезжали (предоставим другим заботу выяснять их расположение): вначале дом для послушников в Чеслине[177]177
  Вариант: под Теслином. (Прим. П. Париса).


[Закрыть], основанный королем Глохиром возле замка с тем же названием; затем город, именуемый Алантен[178]178
  Вариант: Каэллус. (Прим. П. Париса).


[Закрыть] и, наконец, Сорхо, столица Сорелуа.

И когда они были уже невдалеке, сотня рыцарей этой страны выехала к Галеоту во главе с его дядей, стариком, опекавшим его в детстве. Он простер руки к своему питомцу, и слезы выступили у него на глазах.

– Сир, – сказал он, – мы из-за вас натерпелись великого страха! Мы думали, что вы умерли или тяжко больны, по причине диковинного чуда, виденного нами.

– Что же у вас случилось? – спросил Галеот. – Я потерял кого-то из моих друзей?

– Нет, сир, никого из друзей вы не потеряли, слава Богу.

Галеот не пожелал его дальше слушать; он пришпорил коня и весело приветствовал своих рыцарей, проскакав мимо них. Дядя поспевал за ним, как мог.

– Милый дядюшка, – сказал ему Галеот, – до сих пор я видел вашу примерную стойкость; вы, должно быть, изрядно переменились, если подумали, что разорение земли или потеря добра может причинить мне истинное горе. Говорите смело, чего я лишился, и знайте, что никакой убыток и никакая прибыль меня не волнуют.

– Сир, до нынешней поры больших убытков нет, но есть странные знамения. Во всем королевстве Сорелуа нет ни одной крепости, у которой бы половина не обрушилась в одну и ту же ночь.

– В этом я легко утешусь, – возразил Галеот. – Я видел, как рушился мой самый любимый замок, и мне оттого не стало хуже. Слава Богу, мне даровано сердце, которое едва ли могло бы ужиться в груди человека заурядного; оно никогда мне не изменяло. Людям, менее в этом одаренным, никогда не понять моей беспечности о том, что их удручает. К чему волноваться по поводу тех чудес, что случаются из-за меня? разве сам я не большее чудо?

Вот как принял Галеот весть о том, что приключилось в его землях. Он устроил в Алантене добрый пир для рыцарей и горожан. На другой день он указал своим писцам известить баронов Сорелуа, чтобы они прибыли в Сорхо через две недели после Рождества. Еще он велел им написать письмо королю Артуру с просьбой прислать ему самых ученых мудрецов его страны, дабы от них узнать, что означают его недавние сновидения. Но здесь повествование на время оставляет Галеота с Ланселотом, чтобы вернуть нас ко двору короля Артура.