Текст книги "Романы Круглого Стола. Бретонский цикл. Ланселот Озерный."

LXVI

Вдень Сретения, как только Артур прослушал мессу в Карадиганском монастыре, девица Кармелидская явилась заодно со старым рыцарем и баронами из своего совета. Она была в роскошном одеянии, как и тридцать девиц ее свиты.

– Боже, храни короля Артура, – сказала она королю, – и прокляни всех, кто желает ему зла! Сир, вы отложили мой визит, дабы пролить свет на случай неслыханной измены. Особа, посланная к вам от меня три месяца назад, и письмо, ею переданное, должны были вас уведомить о предмете моей жалобы. Я готова доказать силами верного рыцаря, моего провожатого, и всех баронов моей страны, что я была несправедливо обездолена и что я ваша законная супруга, дочь благородного короля Леодагана Кармелидского.

Тут слово взял Галеот:

– Сир, мы выслушали то, что сказала эта девица. Теперь пора бы нам услышать из ее уст доказательства измены, жертвой которой она себя выставляет.

– Измены! – воскликнула девица, – разве она уже не доказана? Ее учинила надо мною та, которая по-прежнему сидит подле короля и даже, я смотрю, упорствует во мнении, что она и есть истинная супруга.

Тут королева встала и заговорила голосом спокойным и уверенным:

– Измены у меня никогда не было в помыслах, Бог тому свидетель; я к ней не причастна, и я всегда готова отстоять себя, хоть перед судом моего сеньора короля, хоть силами одного из этих рыцарей; они все меня знают.

Тогда король Бодемагус, которому бароны доверили держать от них речь, указал, что обвинение это из тех, что можно рассудить по доказательствам и свидетельствам; а значит, следует вынести его на суд, а не отдавать на милость поединка[206]206
  Многое было написано против старинного обычая судебных поединков; но мало кто заметил, что судьи должны были назначать их лишь в тех случаях, когда ни обвинитель, ни обвиняемый не могли представить доказательств или свидетелей за или против обвинения. (Прим. П. Париса).


[Закрыть].

– Но прежде эта девица должна заявить, согласна ли она положиться на решение ваших баронов.

Бертоле, уже готовый выставить заклад, чтобы заступиться за девицу, ответил:

– Сир, надобно дать моей госпоже время посовещаться.

– Мы ей даем один день на размышление, – сказал король.

Девица удалилась со всеми своими приближенными. Они нашли пристанище в доме вдали от города; и когда они убедились, что никто из королевского дома не следует за ними, Бертоле указал девице, что приговор суда может быть и пагубным для нее:

– Если он таковым окажется, не миновать вам смертной казни. С другой стороны, если решение будет отдано превратностям поединка, вы знаете прекрасно, что при дворе короля Артура собран цвет всего земного рыцарства; и нет среди них ни одного, кто, заступаясь за честь королевы, не верил бы, что бьется за правду. И потому все выгоды будут у них, тогда как ваши шампионы выйдут на защиту дурного дела, хотя и веря в него от души, и начать им придется с клятвы на святых, что якобы ваше дело правое. Устоит ли их ложная клятва против праведной клятвы другой стороны?

– Увы! – сказала девица, заплакав. – Что же вы мне посоветуете?

– Вот что я вам скажу: как известно, никогда не следует пятнать честь своего имени перед людьми; ибо не бывает людей, подобных Господу нашему, который прощает чистосердечно раскаявшихся грешников. Чтобы не загубить вашу жизнь и ваше доброе имя, советую вам прибегнуть к одной хитрости. Мы испросим у короля второй день отлагательства; он нам его даст, и как только он согласится, один из ваших рыцарей придет и объявит ему, что в Карадиганском лесу обитает невиданный кабан, давний бич этих мест. Король, весьма пристрастный к охоте, потребует, чтобы его немедленно проводили туда, где чудище пребывает обыкновенно. А ваши люди пусть будут начеку: когда они увидят, что король остался один, они его окружат, и им не составит труда завладеть его особой и отвезти его в Кармелид. Там вы его очаруете в свое удовольствие и уж наверно сумеете заставить признать ваши права супруги-королевы.

Девица одобрила совет Бертоле. Три рыцаря вернулись ко двору и от имени своей госпожи запросили заново отложить дело.

– Соглашусь, – сказал король, – но в последний раз; больше уже не надейтесь!

А когда они выходили, явился вдруг еще один рыцарь, будто бы не знакомый с девицей, и попросил дозволения говорить с королем.

– Сир, – сказал он, – храни вас Бог! Знайте, что я видел своими глазами. В Карадиганском лесу завелся самый огромный кабан, о каком я когда-либо слыхивал. Он приносит разорение всей округе; к нему не смеют подступиться, и если вы не возьметесь избавить от него этот край, вы не достойны носить корону.

Ланселот в это время сидел рядом с королем.

– Слышите, о чем мне толкуют, Ланселот?

– Да, сир; удача будет тому, кто найдет логово кабана и принесет его голову! Среди ваших башелье нет ни одного, кто не был бы счастлив его выследить.

– Пусть выслеживают, кому вздумается, – сказал король. – Я же не стану ждать никого. Эй! Подать мне мои охотничьи одежды!

Ему повиновались; он сел верхом, а за ним Ланселот, Галеот, Гавейн, Грифлет, Ивейн и многие другие. Рыцарю, посланному девицей, велено было проводить их. Скоро он сказал вполголоса королю:

– Сир, кабан уже недалеко отсюда; но топот всей этой кавалькады спугнет его, и если вы не хотите упустить честь догнать его первым, лучше бы вам отойти от ваших рыцарей.

– Неплохо придумано, – ответил король.

Он подал знак своим спутникам повернуть в другую сторону и оставил при себе только двух ловчих, с которыми углубился в густую чащобу.

Но, озираясь вокруг, Артур начал дивиться тому, что не слышно шума в листве и не видно зверя. Внезапно его окружили рыцари: шлемы подвязаны, кольчуги надеты, глефы в руках; они предупредили, чтобы он не пытался противиться понапрасну. Видя, что его предали, король поднял меч и оборонялся, как мог; но вот его конь смертельно ранен и падает под ним, оба его ловчих связаны, а сам он разоружен. Ему завязали руки, его водрузили на коня, и тот увез его скорым рысистым шагом. А рыцарь, его провожатый, поспешил повернуть обратно, и когда он уже был далеко, то затрубил в рог, чтобы увлечь рыцарей короля в свою сторону.

– Слышите этот рог? – сказал им мессир Гавейн. – Это король трубит; поедем туда, откуда доносит ветер.

Нетрудно догадаться, что они все более и более удалялись от короля, так что к ночи они вернулись в Карадиган, удрученные усталостью и тревогой. Королева, которая их дожидалась, спросила, почему с ними нет короля. Мессир Гавейн признался ей, что они понапрасну искали его. Она сразу заподозрила измену и залилась слезами. Тщетно пытались ее убедить, что за короля нечего бояться.

– Он захотел, – говорили ей, – оставить себе одному честь убить кабана, чтобы по праву потешаться над теми, кто ехал за ним. Завтра будет прескверно, если нам не удастся его найти.

LVII

Назавтра бретонские рыцари прочесали обширный лес вдоль и поперек, но не нашли короля; однако его конь, лежащий замертво и пронзенный ударом копья, утвердил их в мысли, что их сеньор претерпел ту же участь или, в лучшем случае, был увезен в плен. Город впал в уныние, узнав о неудаче их поисков; но кто мог бы выразить горе королевы, и без того снедаемой тревогой со дня оглашения жалобы девицей из Кармелида? Галеот пытался ее утешить.

– Мы скоро узнаем, – говорил он, – по какому случаю задержан король; но вам, госпожа, не стоит бояться клеветы! Она добром не кончит, эта недостойная женщина, которая посмела возвести на вас дурацкий поклеп!

– Мне мало дела до этой женщины, Галеот, – отвечала королева, – но я боюсь людской злобы. Извольте же предупредить вашего друга, чтобы избегал видеться со мною наедине, пока король будет вдали отсюда.

Галеот одобрил осмотрительность и мудрость королевы. В тот же день она выехала из Карадигана и вернулась в Кардуэль под охраной мессира Гавейна, мессира Ивейна, Кэя-сенешаля и прочих рыцарей ее дома.

Что же до девицы Кармелидской, то, узнав о пленении короля, она вновь явилась ко двору и потребовала у баронов Логра, чтобы ее приняли в присутствии Артура.

– Сударыня, – ответил Бодемагус, – короля здесь нет, он усмотрел надобность покинуть Карадиган и передал нам право вершить суд.

– Этого быть не может: приговор по моему делу должен исходить из уст короля. Он отложил мое дело; на него я приношу жалобу; и это он должен вернуть мне достоинство, мне принадлежащее.

– Госпожа, рыцари королевского двора в ответе за короля; они имеют полное право выступать и судить от его имени. Своей честью и своей головой они ручаются за правоту своих суждений.

– Нет, нет; только король должен меня выслушать и воздать мне должное.

Она ждала, не уходя, пока не истекло время судебного разбирательства, будто бы до конца сохраняла надежду на приезд Артура. Затем с видом скорбным и сердитым она вернулась в Кармелид, прекрасно зная, что найдет его там.

Прибыв туда, она направилась в темницу, где он был заключен.

– Король Артур, – сказала она, – благодаря моим верным рыцарям, вы в моей власти. Если вы и откажетесь признать меня своей законной женой, то, по меньшей мере, вас вынудят отослать ко мне обратно рыцарей Круглого Стола, которых мой отец пожаловал мне в приданое.

Артур ничего не отвечал; он еще не допускал мысли, что девица, узником которой он оказался, была в своем праве. Но, что ни день, мнимая Гвиневра подливала в его кубок любовного зелья; что ни день, она приходила повидаться с ним, говорила ему голосом ласковым и нежным, смотрела на него взором томным и страстным; так что мало-помалу король, влекомый силой яда, стал беззащитен против ее уловок. Что нам еще добавить? Он дошел до того, что забыл о правах истинной королевы и не проводил уже ни одной ночи, не возлегши рядом с самозваной Гвиневрой.

Однако после Пасхальных праздников, немного придя в себя, он пожаловался, что его держат отлученным от его баронов.

– Ах, сир! – воскликнула девица, – не думайте, что я откажусь от вашего общества по доброй воле: стоит вам вернуться к себе во владения, и вы, того и гляди, отринете вашу законную супругу. Если я вас и завоевала вроде как насильно, то лишь надеясь вернуть вас к узам, скрепленным святой Церковью. Мне не жаль было вашей короны; без нее я буду любить вас больше, чем первым среди коронованных государей.

– А я, – отвечал король Артур, – никого так не люблю, как вас, и с тех пор, что я здесь, я вовсе позабыл о той, которая столь долго занимала ваше место. Однако должен признать, что ни одна дама не выказывала более здравомыслия, не была более добра и любезна, чем та вторая Гвиневра, чрезмерно долго слывшая моей истинной супругой. Своею щедростью и добронравием она покорила сердца всех, и богатых, и бедных. Каждый говорил, что это просто изумруд среди дамского рода.

– Так поступают все, – сказала мнимая Гвиневра, – кто прибегает к тем же уловкам; ибо им непременно нужно внушить к себе почтение.

– Это может быть; и все же я не устаю восхищаться всеми добродетелями, видимость которых ей была присуща и которые так долго удерживали меня во грехе.

Эти беседы сильно беспокоили мнимую Гвиневру; как бы ни был ослеплен страстью король, она трепетала при мысли, что однажды ее снадобье утратит силу.

– Чего еще вы хотите от меня? – спросил ее как-то Артур.

– Я хочу, чтобы вы заставили ваших баронов признать меня дочерью короля Леодагана и вашей законной супругой.

– Я не против; а чтобы меня не осудили ни церковники, ни миряне, я намерен собрать знатных людей Кармелида и побудить их заново назвать вас наследницей короля Леодагана и той самой, с кем венчался король Логрский перед ликом святой Церкви. А затем я потребую от баронов Бретани подтвердить это свидетельство.

Гвиневра рукоплескала этому решению, и король назначил сбор в Кармелиде на праздник Вознесения, обещав признать перед баронами этой страны вторую Гвиневру истинной королевой Логрской. В то же время он отправил гонца к мессиру Гавейну, дабы известить, что он здоров душой и телом и что тому следует созвать баронов Логра ко дню Вознесения в город Кармелид.

LXVIII

Королевству Логр было от чего страдать без короля Артура. Бароны, ничего более не опасаясь от сюзерена, вели междоусобные войны, к великому ущербу простого люда. Те, кого дотоле удавалось легко удержать на верном пути, становились жесточайшими врагами мира и спокойствия: грабителями на дорогах, похитителями имущества вдов и чести девиц, бичами сирот и церквей. Надлежало найти лекарство от столь великих зол. Со всех концов королевства стекались жалобы к королеве, и даже те, кто злоупотреблял силой более других, признавали надобность восстановления верховной власти. Притом самые знатные ленники лелеяли надежду на то, что выбор большинства падет на них. Особенно король Агизель Шотландский, кузен Артура, тешил себя мечтами наследовать королю. Правда, мессир Гавейн был родней еще более близкой, но его великая преданность давала повод думать, что он откажется занять место своего дяди.

Итак, было созвано всеобщее собрание баронов. Агизель первым заговорил о том, что пора бы заместить короля Артура, коего, по всей видимости, уже нет в живых. По его мнению, корону полагалось предложить ближайшему родичу оплакиваемого короля.

Галеот же знал, что мессир Гавейн откажется ее принимать, пока не придет известие о смерти его дяди. Раскрыв ему честолюбивые планы Агизеля, он сумел убедить его решиться на это; и когда король Шотландии от имени высокородных баронов спросил Гавейна, согласен ли он стать королем, он ответил, что не возражает, если такова общая воля, «все же уповая на то, – добавил он, – что король Артур, мой дядя, не умер и скоро вернется. Тогда бароны, которые изберут меня, будут свободны от своей клятвы верности, а король не сможет держать на меня обиду за то, что я правил в его отсутствие».

Нетрудно угадать досаду и удивление короля Агизеля, когда он увидел, что мессир Гавейн согласен быть избранным лишь для того, чтобы лучше хранить трон для короля Артура, ежели тот когда-либо появится вновь. Пришлось ему смириться и, как и всем прочим, признать мессира Гавейна законным преемником спорной короны. И едва совершился выбор, как иссякли смуты и неурядицы. Мессир Гавейн обладал титулом короля; королева – его властью.

Однажды из Кармелида прибыли посланники с просьбой обратиться к мессиру Гавейну.

– Монсеньор, – сказали они, – король Артур приветствует вас как своего вассала, племянника и друга. Он в добром здравии, он располагает полной свободой в королевстве Кармелид; и он призывает вас прибыть к нему со всеми баронами королевства Логр ко дню грядущего Вознесения.

Прежде чем дать ответ посланникам, мессир Гавейн пошел повидаться с королевой.

– Вот вам добрые вести от короля, – сказал он. – Он в Кармелиде, куда и приказывает нам явиться, чтобы держать с ним совет.

Королева была слишком умна, чтобы не догадаться о том, о чем не договаривал мессир Гавейн. Король Артур в Кармелиде, а стало быть, он узник или покровитель той, что возвела гнусный поклеп. Молчание, хранимое мессиром Гавейном относительно того, о чем мог бы еще сказать король Артур, не оставляло ей ни капли сомнения. Однако она была даже более радушна, чем в былые дни, и позволила себе проявить одну только радость от вести, что король по-прежнему жив и здоров.

Мессир Гавейн со своей стороны заверил посланников, что все сделает так, как угодно его дяде, и сей же час уведомил баронов Логра, что король, находясь на свободе и в добром здравии, приглашает их на день Вознесения в город Кармелид.

Но мудрая королева призвала на совет Галеота.

– Я как никогда нуждаюсь в вашем мнении, – сказала она. – Сдается мне, эта девица из Кармелида вошла в доверие к монсеньору королю: вот справедливая кара за грех, побудивший меня нарушить верность моему супругу. Ах, Галеот! вы-то знаете, достоин ли Ланселот любви самых что ни на есть умных и прекрасных людей на свете. Однако я не стану пенять, если меня покарают за другое, мнимое злодеяние. Пусть я окончу мои дни в беспросветной темнице, я этого заслужила. Но я боюсь умереть до того, как обрету твердую волю к покаянию; а тогда мне грозит погубить вкупе с телом и душу.

– Госпожа, – ответил Галеот, – не бойтесь приговора суда. Тысяча рыцарей и сам король Артур готовы жизнь свою положить, лишь бы ничто не угрожало вашей. Я еду в Кармелид, у меня там будет воинов в достатке, и если случится так, что вас посмеют осудить, мы с Ланселотом сумеем обратить любые приговоры в прах.

LXIX

В назначенный срок королева выехала из Кардуэля Уэльского под охраной мессира Гавейна и рыцарей ее дома. Галеот не замедлил последовать за нею с Ланселотом и немалым числом вооруженных рыцарей.

Девица Кармелидская уже склонила местных баронов утвердить ее в правах. Король, увидев вновь Галеота и Ланселота, оказал им радушный прием; но он запретил королеве разделить с ним его кров, и эта честь осталась за мнимой Гвиневрой. Королева выбрала дом по соседству; там она была в кругу рыцарей и баронов Бретани, которые все как один бранили короля за потворство обвинению.

В день Вознесения Артур сказал баронам Бретани:

– Сеньоры, я вас созвал, ибо королю не пристало решать что бы то ни было без совета своих вассалов. Вам известна жалоба, поданная нам девицей, наследницей королевства Кармелидского. Вначале я полагал, что обвинение это ложно; ныне я знаю, что оно зиждется на истине, обман же исходит от той, которую я ранее почитал за королеву. Обитатели этой страны подтвердят вам, что она дочь короля Леодагана Кармелидского; а та, в ком я усматривал свою законную супругу, всего лишь дочь сенешаля Клеодалиса. Мне нужен ваш совет, как мне теперь быть, дабы исправить свое непомерно долгое заблуждение.

Эти слова повергли баронов в великое смятение; ни один не нашел, что возразить; мессир Гавейн плакал, словно бы уже предвидя осуждение королевы. Однако Галеот попросил слова в ответ королю.

– Сир, – промолвил он, – вас все почитают человеком чести; не спешите же делать то, что впоследствии можете признать величайшим безрассудством. Я не верю, что у королевы есть малейший повод опасаться жалобы этой девицы.

– Галеот, – ответил король, – вы не можете знать об этом правду так же точно, как жители страны. Они были здесь при короле Леодагане; как же усомниться в их свидетельстве?

– Однако, сир, не кажется ли странным, что они подали жалобу так поздно и что дело это так долго оставалось в безвестности? Разве не признавали они мою госпожу до сих пор за истинную королеву?

– Я знаю, – возразил король, – что она таковой не является, и весьма об этом сожалею; я был бы рад сохранить свою любовь к той, кого принял за законную супругу; но не могу это более делать, не впадая во грех. Повода для поединка тут нет; довольно и свидетельства баронов Кармели-да, чтобы мы узнали истину.

Затем бароны Кармелида собрались на совет. Королева села в одном конце залы, девица же, ее обвинительница, в другом. Король сказал:

– Вы все, здесь присутствующие как мои вассалы, от коих я давно принял клятву верности, вам предстоит ознакомиться с жалобой, поданной мне, каковая касается этих двух дам. Одна из них притязает на то, что была доподлинно выдана замуж и обвенчана как единственная дочь вашего сеньора и супруги его королевы; другая, которую я доныне почитал моею женой, утверждает, что на деле она и есть та, за кого первая желает сойти. Вам надлежит дознаться до истины. Поклянитесь же на святых, что не изречете ни слова из любви или из ненависти и что признаете королевой ту, которая истинно является ею.

Тогда старый Бертоле вышел вперед, простер руку к святым мощам, бывшим у короля наготове, и поклялся, что, мол, да поможет ему Бог со святыми угодниками, девица, которую он держит за руку, есть Гвиневра, жена короля Артура, в королевы помазанная и венчанная, дочь короля и королевы Кармелида. После него поклялись первыми знатнейшие бароны страны, потом прочие бароны и рыцари, придворные короля Леодагана. Однако немало было и тех, кто держал сторону подлинной королевы; но король не внял их усмотрению, до того помутило ему рассудок снадобье, которым его опоили. Королеву признали виновной; то было величайшее пятно на всем житии короля Артура. По случаю сего неправедного судилища была великая радость на земле Кармелида, в королевстве же Логр великое горе.

После приговора судей король спросил, как надлежит поступить с той, что так долго вводила его в заблуждение.

Галеот, предугадав мысли короля, склонен был отложить столь важное решение до Пятидесятницы; исходя из того, что подобный подлог не следует наказывать поспешно. Он говорил так, чтобы остаться среди советников короля; и в самом деле, король был ему явно признателен и согласился на предложенный срок. А до того он доверил стеречь королеву мессиру Гавейну, при условии явиться вместе с нею в Пятидесятницу.

– Не оплошайте с этим, милый племянник, – прибавил он, – если хотите сохранить мою благосклонность.

– Сир, – ответил Гавейн, – не впервые королеве грозит опасность вас потерять.

Он это сказал, чтобы напомнить, как в самый день свадьбы ее чуть было не похитили родичи мнимой Гвиневры[207]207
  Романы Круглого Стола, Артур, стр. 442 (Прим. П. Париса).


[Закрыть].

В Пятидесятницу мессир Гавейн не преминул явиться с королевой, король же со своей стороны призвал высокородных баронов во имя верности, в которой они ему клялись, рассудить, что следует делать с той, которая так долго ввергала его в смертный грех. Бароны Логрские не могли поверить, что король желает обречь ее на смерть; но они заблуждались, Артур уже не был достоин имени поборника справедливости. Вторая Гвиневра пала ему в ноги, взывая с обильными слезами, что она убьет себя, ежели ту не казнят. Артур ей уступил и ничего уже так не жаждал, как осудить благородную королеву.

Мессир Гавейн переговорил с баронами Бретани, дабы уяснить себе, как поступит каждый из них. Что же до него самого, он твердо решил, что ноги его не будет при таком дворе, где королеву возможно осудить на казнь.

– Но с королем, – сказал Галеот, – надо вести себя осмотрительно: как видно, он решил поступить с госпожой со всею суровостью, а потому попросим отложить дело на сорок дней. Быть может, возвратясь в свои владения, он уже не будет без ума от той, которую намерен возвести на место королевы.

Бароны Логра одобрили совет и устами Галеота испросили этот срок. Король ответил, что не видит никакой причины медлить с приговором.

– Если вы уклоняетесь, я знаю, кем вас заменить.

– Сир, – отвечали они, – поскольку оглашен вердикт, что наша госпожа Гвиневра лишена звания супруги и королевы, то спору нет, ее придется осудить на смертную казнь. Однако это такой приговор, который мы выносить отказываемся, ибо не желаем, все мы до единого, чтобы с нашей госпожой королевой обошлись жестоко.

– Ну и пусть! – ответил король, – не вы, так другие совершат суд, и не далее чем сегодня вечером.

Тогда он приказал баронам Кармелида вынести приговор, и старый Бертоле сказал:

– Мы не возражаем, сир, при условии, что главенствовать будете вы. Если уклонились бароны Бретани, то пусть, по крайней мере, король Бретани займет их место.

Король почувствовал, что не может отказать; он прошел за ними в залу, где им надлежало судить. А Галеот, зная, что от жизни королевы зависит жизнь его друга, спросил Бретонцев, что они намерены делать, если ее приговорят.

– Повторяю, – сказал Гавейн, – я покину землю моего дяди и никогда туда не вернусь.

Мессир Ивейн, сын Уриена, и Кэй-сенешаль дали тот же зарок, и их примеру последовали все остальные.

– Слава Богу! – отозвался Галеот, – нетрудно видеть, любят ли госпожу королеву честные люди и одобряют ли они смертный приговор.

Он пошел к своему другу.

– Дорогой мой собрат, – сказал он, – не волнуйтесь: до исхода дня вы увидите самый дерзкий поединок, о каком вы только слышали. Если суд короля осудит королеву, я намерен оспорить приговор; я брошу вызов королю и предложу ему биться либо против него самого, либо против шампиона, которого он пожелает назначить.

– Нет, Галеот, вы не сделаете ничего подобного: я сам разрешу этот спор; если король за это будет мною недоволен, никому большой беды не будет; позвольте же мне сделать то, что подобает.

– Согласен, раз вам так угодно; однако вы, как и я, принадлежите дому короля и Круглому Столу, не забывайте об этом. А потому, когда услышите приговор, взгляните на меня: по знаку, поданному мною, вы подойдете к королю и объявите, что отказываетесь от привилегий его дома и Круглого Стола. Вот тогда вы сможете невозбранно оспаривать приговор.

Так они беседовали, когда Артур вместе с баронами Кармелида вышел из залы, где был только что вынесен приговор. Он сел, бароны выстроились по обе стороны от него. Королева держалась особо, ничуть не выказывая волнения. И Бертоле, которому дали слово, заговорил во всеуслышание:

– Внемлите, сеньоры бароны Бретани, приговору, вынесенному по указу короля Артура против женщины, чрезмерно долго состоявшей с ним, королем, в сожительстве. Дабы воздать по справедливости за оное злодеяние, надлежало бы лишить виновную жизни; но нам следует принять во внимание, что она долгое время, хотя и не по праву, имела честь разделять ложе с королем. Правосудию будет довольно, если с нее совлекут все то, во что она была облачена в день своей свадьбы. Поскольку она носила корону, не имея на то основания, то волосы, ее принявшие, будут обрезаны, равно как и кожа рук, возложивших ее на голову. Скулы обеих щек, куда было наложено святое миро, будут усечены; в этом виде она удалится из страны Логр и никогда более не посмеет предстать перед господином нашим королем.

Велико же было возмущение мессира Гавейна и баронов Логра, когда они выслушали приговор. Все наперебой заявляли, что нипочем не останутся при дворе, где выносят подобные суждения. Мессир Гавейн высказался первым:

– Если бы к этому не был причастен монсеньор король, то те, кто на это согласился, были бы навеки опозорены.

То же самое сказал и мессир Ивейн. Кэй-сенешаль зашел еще далее, провозгласив, что готов сразиться с лучшим из рыцарей, вовлеченных в столь мерзкое судилище, кроме короля. Посреди нарастающей смуты Галеот метнул взор на своего друга и подал ему условленный знак. Тотчас Ланселот растолкал толпу баронов силой, не прося дать ему дорогу; на пути ему попался Кэй-сенешаль, желающий выдвинуть себя в защитники королевы; он грубо развернул его к себе, схватив за руку. Обозленный Кэй заново протиснулся вперед него.

– Назад! – крикнул Ланселот. – Предоставьте заботу о защите королевы тому, кто лучше вас!

– Лучше? – сказал Кэй.

– Лучше.

– И кто же это?

– Скоро увидите.

Затем, отстегнув пряжку своего роскошного плаща и не глядя, кто его подберет, он в тунике подошел к самому креслу короля.

– Сир, – произнес он, – я был вашим рыцарем, сотрапезником Круглого Стола; все это по вашей милости, за которую вас благодарю. Я вас прошу меня от этого уволить.

– Как! Дорогой мой друг, вы говорите всерьез?

– Да, сир.

– Даст Бог, вы не сделаете этого. Как же так! Вы откажетесь от чести, о которой мечтают столь многие!

– Я так решил, сир, я не желаю больше принадлежать вашему дому.

– Если вы не слушаете ни моих увещеваний, ни всех этих баронов, вот моя рука, я избавляю вас от всех уз верной службы, которыми вы были связаны со мной.

– Теперь же, сир, от своего имени и от имени многих рыцарей, присутствующих здесь, я спрашиваю, кто составил приговор, вынесенный против чести госпожи моей Королевы?

– Это я, – живо ответил король, – и я не думаю, что найдется хоть один человек, склонный назвать его суровым; скорее уж его сочтут чересчур мягким. Но к чему об этом спрашивать?

– К тому, что я объявляю лжесвидетелем и изменником любого, кто был причастен к этому приговору. И я готов это отстаивать против него или против всего суда в целом.

– Послушайте меня, Ланселот; я не забыл ваших великих заслуг; что бы вы ни говорили, я не могу вас ненавидеть. Однако с вашей стороны немалая дерзость – оспаривать мой приговор, и я не сомневаюсь, что найдется боец, который заставит вас об этом пожалеть.

– Это еще будет видно, а я готов доказать ложность этого приговора не только против одного, но против двух лучших рыцарей, желающих отстаивать его правоту; и если я не заставлю их сознаться в клятвопреступлении, пускай меня повесят за шею!

– О! чудесно, – вмешался тут Кэй, – я прощаю Ланселоту оскорбление, которое он мне нанес. Он, видно, пьян или не в своем уме, если хочет один сражаться против двух рыцарей.

– Сир Кэй, сир Кэй, – ответил Ланселот, пылая гневом, – говорите, что вам угодно; но знайте, что я готов выступить в защиту королевы не то что против двух, но против трех лучших рыцарей, пособников приговора. Более того, да будет вам известно, что за все королевство Бретань вам не стоило бы соглашаться быть четвертым. Надеюсь, сенешаль, король не будет возражать, если увидит вас на стороне защитников приговора, который я объявил лживым и бесчестным.

– Да Боже упаси, – сказал король, – чтобы трое сплотились против одного, когда моим рыцарям частенько случалось сражаться по одному против троих чужеземцев!

Но бароны Кармелида, возмущенные тем, что их приговор оспорен, приняли вызов и выставили свои заклады. Однако король еще упирался.

– Вы не знаете, – говорил он им, – что Ланселот – один из лучших рыцарей в мире; и я не хотел бы видеть, даже ценою моего королевства, как он умрет позорной смертью.

– Сир, – сказал Ланселот, – бой должен быть проведен; ибо я настаиваю, что приговор несправедлив и что все, кто не побоялся в нем соучаствовать, поступили вероломно.

Затем он преклонил колени и отдал свой заклад королю, которому скрепя сердце пришлось согласиться на это испытание. Бароны Кармелида выбрали трех своих лучших рыцарей, рослых, широкоплечих; старшему из них едва минуло сорок лет. Бой был назначен на ближайшее воскресенье, первое после Пятидесятницы.

Королеву в ожидании дня, когда решится ее честь и жизнь, препроводили в избранный ею дом ее рыцари, которые не могли совладать со страхом за исход столь неравного боя[208]208
  Существуют два совершенно разных текста с этим большим эпизодом суда над королевой. Я следовал рукописям 751 и 752, которые мне показались древнее и к тому же вернее во многих местах, чем рукопись 339. (Прим. П. Париса).


[Закрыть].