Текст книги "Романы Круглого Стола. Бретонский цикл. Ланселот Озерный."

CXXIV

Додинель молча ехал рядом с нею. Первыми им повстречались некий рыцарь и его подруга, впереди которых шествовал карлик, невыразимо уродливая тварь. Несмотря на это, Додинель приветствовал их; но вместо ответа карлик направил свою гончую лошадь прямо на рысака девицы; он нагнулся и намерился поцеловать ее против воли. В праведном негодовании она ударила с размаху с такой силой, что сбила его наземь оглушенным.

– Грубиян, – сказала она, – горе тому, кто надоумил тебя прикасаться к девицам!

Тогда вступился рыцарь:

– В чем дело? И почему, сударыня, вы ударили моего карлика?

– Потому что мне было так угодно. Если вам это не нравится, тем хуж_е.

– Право же, вы об этом пожалеете.

И подняв свою глефу, он едва не нанес ей тяжкую рану, но она ловко увернулась от удара.

Пришлось Додинелю заступиться за девицу.

– Подлый рыцарь! – сказал он, – вот погодите, я вас накажу; как вам не совестно поднимать руку на девицу?

– Головой клянусь! – ответил тот, – вы говорите со мною, как никто и никогда не смел доныне. Если бы вы знали, кто я, вы бы побереглись! Будет видно, кто из нас двоих кого накажет.

Тут они разогнались, сошлись и обменялись множеством яростных ударов. Незнакомец первым выпал из седла; Додинель сошел, не желая биться в явном превосходстве. Они попеременно отступали и вновь брались за мечи; наконец, незнакомец, запросив пощады, обещал податься к Роднику Фей, чтобы там от имени Додинеля Дикого объявить себя пленником королевы.

– А еще доложите моей госпоже, что одна девица подвигла меня пойти за нею и увела от дома Матамаса. Как ваше имя, рыцарь?

– Меня зовут Марук Рыжий.

Пока Марук подвязывал обратно шлем, Додинель спросил у карлика, зачем ему вздумалось целовать девицу.

– Затем, что мой господин мне приказал, ценой обоих глаз с моей головы, поступать так же с любой, какая попадется мне под охраной рыцаря. Когда рыцарь воспротивится, мой господин его вызовет; он победил их уже более сотни и никак не ожидал найти того, кто бы вынудил его сложить оружие.

– Ладно, ступай, – сказал ему Додинель, – и кланяйся от меня королеве, когда предстанешь перед нею со своим господином, Маруком Рыжим.

Вернемся к Ланселоту. Он ехал за старухой, которая с него востребовала столь неосмотрительно данное слово. Он все еще не мог извлечь обломок копья, сидевший у него в боку, и кровь струилась по его парчовой котте. Старуху это как будто не тревожило, и он не перемолвился с нею ни единым словом. Вскоре им встретился рыцарь на рослом вороном коне, вооруженный одним мечом; но к луке его седла была приторочена свежеотрубленная голова. Он приветствовал Ланселота, а затем спросил, развернув коня обратно:

– Ради того, что вам всего дороже, извольте сказать мне, кто вы такой.

– Меня зовут Ланселот Озерный.

– Именно вас-то я и искал.

– Вы меня нашли; что вам угодно от меня?

– Ваши доспехи.

– Вот уж право! Вам еще не удалось меня раздеть.

– А все же вы мне их отдадите, если держите слово. Не узнаете меня? Я Жоффруа Мопа, который уступил вам свои на опушке леса Трех Столпов, когда вы шли по пятам за Алым рыцарем. Вы обещали отдать мне ваши, как только я их потребую, ежели не будете заняты боем. И вот вы не в бою, а стало быть, я вправе их потребовать.

– Это верно, – сказал Ланселот, – но вы видите, я сопровождаю даму, которая весьма нуждается в помощи; извольте подождать другого раза.

– Нет; я не могу.

– Если так, я вам их оставлю; возможно, я от этого умру, но не нарушу слова ради спасения своей жизни.

Он тут же снял свои доспехи и оставил при себе один меч. Когда он был уже в исподнем, рыцарь заметил, что оно в крови.

– Сир, – сказал он, надевая доспехи, – куда вы едете?

– Не знаю; куда поведет меня эта дама.

– Если вы не возражаете, я поеду вместо вас, а вы ступайте перевяжите ваши раны.

– Нет, нет, – проговорила тут старуха, – не от вас, а от него я ожидаю помощи.

Жоффруа не настаивал и удалился. Ланселот, хотя и лишенный доспехов, продолжил свой путь за старухой. Между тем Жоффруа побрел вдоль Родника Фей, где по-прежнему сидела королева со своими девицами. Увидев его издалека, они решили, что это Ланселот; но вскоре поняли свою ошибку; а королева, заметив голову, притороченную у рыцаря к луке седла, вздрогнула при мысли, что это не иначе как голова ее возлюбленного. Она упала без памяти, без движения. Когда же она открыла глаза, то воскликнула:

– Увы, увы! Погиб цвет всего рыцарства.

Распознав на Жоффруа доспехи Ланселота, дамы уже не сомневались в гибели героя; они раздирали себе лица, рвали на себе волосы.

– Ах! горе-рыцарь, – восклицали они, – ниспошли, Господи, сраму на твою голову!

И они всей толпою ринулись на Жоффруа, словно желая растерзать его в клочья. Удивленный, встревоженный, он не стал их дожидаться и пришпорил коня. Королева, вся в слезах, послала в погоню за ним Кэя-сенешаля. Кэю удалось его догнать.

– Берегитесь, рыцарь, – крикнул он.

Жоффруа остановился, вполне готовый встретить его как подобает. С первого же удара он выбил сенешаля из седла. Кэй снова сел верхом; но и во второй раз он был повергнут наземь, и Жоффруа неоднократно прошел своим грузным конем по его телу. Он поднял его вконец разбитым, усадил в седло, сел на круп позади него и так довез до своего надежного пристанища в глубине леса. Когда у того забрали доспехи, он велел бросить его в темницу, не сказав ему ни единого слова.

Видя, что бедный сенешаль не вернулся, королева более не сомневалась в постигшей ее беде, и ее отчаянию не было предела. Богор, тот самый рыцарь, раненный Ланселотом, не узнавшим его, и уложенный на носилки, понемногу начинал набираться сил. Он услышал вопли, рыдания королевы и спросил ее, отчего такое горе.

– Увы! – отвечала она, – погиб цвет всего рыцарства. Мы видели сейчас, как проехал рыцарь, везя голову Ланселота у луки седла.

– Ланселота Озерного! – воскликнул рыцарь и упал без чувств. Лопнули повязки, прикрывавшие его раны, носилки вскоре обагрились кровью. Вокруг него захлопотали; ученейшая из дам королевы заново перевязала его, и когда он пришел в себя, то произнес:

– О смерть! Зачем ты забрала не меня? И как мне пережить того, кто собрал в себе все доблести воедино?

Он раздирал себе лицо, рвал на себе волосы и твердил, что не может пережить Ланселота.

– Так вы были с ним знакомы? – спросили его.

– Так близко, что без него отныне жизнь для меня не значит ничего.

Королева тотчас отдала приказ возвращаться в Камалот; но она запретила что-либо говорить там о Ланселоте, прежде чем сама она не скажет о нем сотрапезникам Круглого Стола, когда они вернутся с охоты.

– Они будут еще безутешнее, чем мы, – добавила она.

Между тем Ланселот по-прежнему следовал за старухой, страдая все сильнее и сильнее от раны, которую бередил обломок копья. Вскоре он заметил девицу верхом на белом муле, которая остановила его и сказала:

– Сир, благослови вас Бог как самого доблестного рыцаря на свете!

– Сударыня, а вам известно, кто я?

– Вы Ланселот Озерный, самый грозный, самый желанный из рыцарей.

– Не буду спорить, раз уж вы так говорите; но в каких это краях я стал таким желанным?

– В краю Эстрангор; если вы поедете в эту сторону, то узнаете, отчего вас там так ждут.

Девица удалилась, ничего более не сказав. Затем старуха велела ему остановиться у лесничего, который принял их с усердием и был весьма обрадован, узнав, что ему выпала честь приютить Ланселота; но побледнел, узрев глубину его раны. Старуха провела его в дальний покой; она уложила его, осмотрела его рану и смазала целебной мазью; ибо она была мудрой врачевательницей. Ей удалось даже, не подвергая опасности его жизнь, извлечь обломок копья; но пришлось ему пролежать три недели, прежде чем он смог снова сесть на коня. Мы оставим его у лесничего, дабы вернуться к Додинелю Дикому.

CXXV

Следуя все за той же девицей, он вышел к реке, чья вода была черна и глубока. Узкая доска была перекинута через поток. Девица спешилась и, привязав свою лошадь к ближайшей ветле, сказала Додинелю:

– Слезайте тоже, вы перейдете после меня.

– Но как мне быть с моим конем?

– Оставьте его.

Весьма неохотно он исполнил ее указание и подождал, пока она достигнет того берега, чтобы самому отважиться ступить на эту доску шириною менее одного пье. Он ожидал не без опаски, ибо ни разу прежде не совершал подобной переправы[340]340
  «Он вовсе не был обучен переправляться по доске». (Прим. П. Париса).


[Закрыть]. Стоило ему ступить, и темная вода затмила ему взор: он еле дошел до середины доски; но когда он ощутил, как она гнется и трещит под его ногами, он покачнулся и сверзился в воду. Он наглотался воды вдоволь; к счастью, вытянув руку вверх, он ухватился за доску, но не в силах был подняться на нее, увлекаемый тяжестью своих доспехов. Он понапрасну выбивался из сил; наконец, он заметил одного простолюдина, который вроде бы собрался перейти по той же доске.

– Эй, мужлан! – окликнул он его, – поторопись; помоги мне выбраться на берег.

ПРОСТОЛЮДИН

Э, рыцарь! Кой черт вас сюда занес? Вы в реке ищете приключения?

ДОДИНЕЛЬ

Поверь мне, без этого приключения я бы как-нибудь обошелся; но поспеши, друг мой, довольно слов; иди помоги мне.

ПРОСТОЛЮДИН

О! сир, простолюдину не пристало подавать руку рыцарю. Это было бы слишком позорно для вас; я лучше воздержусь. Вы недурно знаете, как входят в воду; вы должны знать, как из нее выходят.

ДОДИНЕЛЬ

Убирайся! ты и вправду мужлан; я был неправ, ожидая от простолюдина хоть малейшей доброты. Надо было для начала вложить в него сердце[341]341
  Очень редко можно видеть, как простолюдины вторгаются в наши романы. Но мнение, которого придерживались о них тогда, почти такое же, какое многие простые горожане наших дней составляют себе о крестьянах, вилланах или деревенских жителях Средних веков. (Прим. П. Париса).


[Закрыть].

Простолюдин ушел, не ответив. Додинель, благо он был необычайно силен, наконец, взгромоздился на доску, а затем ползком[342]342
  «Брюхом вниз». (Прим. П. Париса).


[Закрыть] добрался до берега. Той девицы, за которой он ехал до сих пор, там уже не было. Вконец обессиленный, в насквозь промокших доспехах, он добрел до кромки леса, близ которого стоял небольшой замок Ланг. Рыцарь в добротных доспехах, выехав оттуда, заметил его, тяжко дышащего под своею броней и жестоко мучимого водою изнутри.

– Сдавайтесь! – приказал он ему.

Додинель, казалось, не слышал; тогда тот подъехал вплотную, сорвал с него шлем и пригрозил отрубить ему голову. Но, не дождавшись ответа, он велел взять его в плен и увести в замок. Мы вскоре увидим, как он выбрался оттуда.

Чем дальше мы продвигаемся, тем больше романист делает намеков и ссылок на две книги о Святом Граале и на первую часть Ланселота. В следующей главе, после пространных рассуждений об отчаянии королевы, о сожалении, которое вызвала у короля и всех сподвижников Круглого Стола мнимая смерть Ланселота, мы увидим, как он затевает новый поиск силами десяти рыцарей под предводительством Гавейна, подобно тому, как это было в двадцать первой главе (т. I, стр. 121). Искателями здесь становятся мессир Гавейн и три его брата: Гарет, Гахерис и Мордред («тот, кто позднее убил короля Артура своими руками, на равнине Солсбери, где оный Мордред ранил его смертельно»); Ивейн, Гектор Болотный, Агловаль, «старший брат Персеваля, который позднее привел Персеваля ко двору»; Отважный Уродец, Госсуэн и Бранделис. Как было в обычае у искателей, они поклялись не возвращаться, пока не добудут вестей о жизни или смерти Ланселота; вернувшись, они должны будут рассказать все, что с ними приключилось, ничего не упуская, будь то к их поношению или к чести. Покинув Камалот, они вступают в лес с примечательным названием: Лес Приключений; прежде чем углубиться туда, они видят крест, который называли Черным Крестом со времен события, изложенного в Святом Граале (гл. VII, стр. 236); здесь оно воспроизводится с теми же подробностями. Так что мы можем адресовать читателя к нашему первому тому Круглого Стола.

Гавейн предлагает десяти своим спутникам прочесать лес во всех направлениях, посетить все замки, скиты, монастыри и приюты, которые там находятся, а затем через неделю, к полудню, собраться у Белого аббатства и Белого Креста, рядом с замком Сенов, на другом краю того же леса.

Пока они так сговариваются о том, что им делать, они слышат крики и звон глеф и мечей. Они едут в ту сторону, откуда исходит шум, и вскоре видят одного-единственного рыцаря, на которого напали десять латников. Они спешат на помощь слабейшему и легко обращают разбойников в бегство. Тогда рыцарь, обязанный им жизнью, рассказывает свои приключения. Его зовут Эли, он вез два меча, один из которых, заботливо укрытый в драгоценных ножнах, состоял из двух разъятых клинков. Этот самый меч некогда пронзил бедро Иосифа Аримафейского и обломился, войдя в него; когда святой человек извлек его оттуда, он предрек, что воссоединит его лишь доблестный рыцарь, который положит конец смутным временам и чудесам Святого Грааля. Эта история тоже рассказана в Святом Граале (стр. 241–242). Здесь она повторена во всех подробностях, если не считать того, что король Агрон, исцеленный Иосифом Аримафейским, не говорит о чистилище, куда попала его душа после того, как его загрыз лев. Это упущение, да еще имя Иосифа Аримафейского, которое в Святом Граале будет заменено именем Иосифа-младшего, его сына, могли бы позво-

лить нам заключить, что эта часть Ланселота ссылается на более древний текст Грааля.

Последуем теперь за Агловалем в превратностях его поиска. Вначале он повстречал рыцаря во всех доспехах, который пришпоривал своего боевого коня. При нем был щит, пронзенный сверху донизу, кольчуга была изорвана, шлем помят; с головы и рук его струилась кровь, обагряя доспехи.

– Ах, благородный рыцарь! – воскликнул он, завидев Агловаля, – не дайте убить меня на ваших глазах. За мною гонится враг, вы видите, как он меня изранил, и клялся отнять у меня остаток жизни.

– Пусть только покажется, будьте покойны, я заступлюсь за вас.

Мгновение спустя появился другой рыцарь.

– Это он, это он! – вскричал раненый.

Агловаль ринулся навстречу, принял бой и с первого удара поднял того коня на дыбы; всадник упал на землю. Агловаль сошел не мешкая, привязал к дереву своего коня, обнажил меч и вернулся к противнику, который расшибся до того, что не мог подняться, запросил пощады и отдал ему свой меч.

– Чего ради, – спросил Агловаль, – вы надумали убить этого рыцаря?

– Из мести за моего оруженосца, погибшего на днях от его руки.

– Убийство оруженосца, – ответил Агловаль, – не требует убийства рыцаря. Как бы то ни было, с меня, пожалуй, будет довольно приказать вам сдаться на милость тому, кого вы ранили.

И поверженный, прежде чем сумел подняться, обратился к гонимому со своею мольбой и был им прощен. Он сел на коня, приглашая Агловаля переночевать в его приюте здесь неподалеку[343]343
  «У меня здесь недалеко свое прибежище». (Прим. П. Париса).


[Закрыть]. Дав согласие, Агловаль спросил у раненого, откуда он едет.

– Я еду из замка Рогедон, – ответил тот, – это меньше одного английского лье отсюда. Если вам угодно там остановиться, я приму вас со всеми почестями, какими обязан моему спасителю.

– Лучше сделаем так, – возразил побежденный рыцарь, – поезжайте оба в мою усадьбу; тем веселее мы попируем.

На этом они уговорились и, повернув обратно, скоро оказались на лугу в пределах того же леса; посередине виднелась высокая и прочная башня, окруженная стенами и рвами. Как только они въехали туда, слуги бросились к их стременам, помогли им сойти и сняли доспехи. Хозяин провел их в главную залу, пояснив Агловалю, что его зовут Жоффруа де Мопа.

– А вы, любезный сир, – прибавил он, – как ваше имя и из каких вы краев?

– Я из дома короля Артура, а зовут меня Агловаль.

– И что вы едете искать?

– Мы вдесятером идем по следу некоего рыцаря, который проезжал мимо королевы, везя у луки седла отрубленную голову, вполне возможно, голову Ланселота Озерного, и нам нельзя остановиться, пока мы не найдем его.

Жоффруа утаил волнение, поднятое в нем этими словами; если его узнают, Агловаль заподозрит в нем убийцу Ланселота.

– Спору нет, – сказал он, – гибель такого рыцаря была бы весьма прискорбна; однако вы понесли и более тяжелые потери: до меня доходят слухи про Кэя-сенешаля, Сагремора Шалого и Додинеля Дикого.

– Вы заблуждаетесь; куда плачевнее была бы утрата одного Ланселота.

– Но право же, любезный сир, разве вы не изъявили бы благодарности тому, кто вернет вам сенешаля?

– Мы были бы счастливы увидеть его снова.

– Тогда приходите завтра к Шпалерной обители, там вы его найдете.

– Непременно буду.

И назавтра на рассвете Агловаль направился к обители, а Жоффруа де Мопа пошел отпереть темницу Кэя-сенешаля, уведомив его, что он свободен при единственном условии: явиться на встречу с Агловалем у обители и скрыть ото всех имя того, кто держал его в плену. Радуясь обретенной свободе, Кэй готов был обещать все, что от него потребуют. Жоффруа велел его накормить, ему вернули доспехи, и в Третьем часу он был у Шпалерной обители. Агловаль ему обрадовался, но тщетно пытался выведать у него имя того, кто его пленил. Узнав о поиске, затеянном десятью сподвижниками, сенешаль без колебаний дал клятву на деревянном кресте, воздвигнутом неподалеку, что ради любви к Ланселоту он поедет с ними заодно. Но прежде чем последовать за Агловалем, вернемся к мессиру Гавейну.

CXXVI

Через пять дней после расставания с соратниками он заскучал, не находя ни одного приключения; и по дороге погрузился в полудрему. Наконец, когда он проезжал мимо дома Матамаса, владелец замка заметил его и приветствовал; но он его не увидел и ответить не мог. Разозлясь на то, в чем усмотрел обидное презрение, Матамас пошел к себе и велел принести доспехи. Его оруженосцы спросили, куда он собрался.

– Пойду, – сказал он, – проучу одного чванливого рыцаря, который не соизволил мне ответить на приветствие. Я не успокоюсь, пока не собью с него спесь.

Он вскоре догнал мессира Гавейна. Едва завидев его издалека, он окликнул:

– Повернитесь, сир спесивец, или я поддам вам сзади.

Эти громкие слова разбудили мессира Гавейна. Он услышал, как на него несется конь; он развернулся, взялся за щит, наставил глефу и ударил соперника так жестоко, что тот плашмя растянулся по земле. Он тут же сошел, привязал к дереву своего коня, напал на Матамаса, пока тот поднимался, сбил его во второй раз и сорвал с него шлем[344]344
  Шлем тогда имел форму, весьма напоминающую цветочный горшок. Его надевали на голову и снимали без особых усилий, даже не отвязывая, но все же с осторожностью, беря его за верх. Миниатюра в рукописи 339, л. 38, дает точное представление об этой процедуре. Там Гавейн надевает шлем на голову Элену Таненгскому. (Прим. П. Париса).


[Закрыть] так резко, что ободрал ему нос.

– Сдавайся, – сказал он, – или ты умрешь.

– Благородный рыцарь, – отвечал Матамас слабым голосом, – вы не выгадаете ничего от моей смерти, а я не сделал ничего такого, чтобы не удостоиться пощады.

– Как вас зовут?

– Имя мое Матамас.

– А! вы тот Матамас, которого поехали проведать Сагремор и Додинель; Богом клянусь, вы мне расскажете все, что знаете о них.

– Оставьте меня в живых, и я отпущу Сагремора.

– Вы останетесь в живых, когда поклянетесь выдать его мне и пойти в плен туда, куда я укажу.

Матамас поклялся; оба сели на коней и прибыли в дом. Там было тридцать рыцарей; видя, что их господин вернулся побежденным, они хотели напасть на мессира Гавейна. Матамас их остановил и велел отпереть дверь темницы Сагремора; и когда мессир Гавейн увидел его по обыкновению свежим и в добром здравии, он заключил, что с ним обходились не так уж дурно. Мы-то видели, кому Сагремор был этим обязан.

У того первой заботой было потребовать свои доспехи, а перед тем как сесть на коня, он не забыл о любезной девице.

– Оставайтесь с Богом, – сказал он ей, – и всюду, где я окажусь, у вас будет рыцарь, на все готовый ради вас.

Мессир Гавейн подозвал Матамаса:

– Ступайте ко двору моего сеньора короля, сдайтесь ему в плен от имени его племянника и скажите моей госпоже королеве, что мы отыскали Сагремора. Если она вас спросит, что с ним стало, говорите, что он с другими заодно пустился на поиски монсеньора Ланселота.

Сагремор и вправду легко согласился упрочить собою их ряды. Матамас сел верхом и отбыл в Камалот, а мессир Гавейн с Сагремором продолжили начатые поиски.

Вернемся теперь к славному Гектору Болотному. После расставания с девятью своими спутниками он бродил по лесу восемь дней, ничего не разузнав о Ланселоте. На девятый день он очутился у той доски, которую со столькими муками преодолел Додинель; и, не видя иной переправы, он спешился, привязал коня к дереву, рискуя его больше не увидеть, и во всеоружии отважился начать опасный переход. Был ли он счастливее или ловчее Додинеля, но он достиг другого берега реки, не пойдя ко дну. Однако по дороге к замку, который возвышался перед ним, он увидел, как оттуда выехал рыцарь верхом на рослом боевом коне и с поднятой глефой. Тот велел ему сдаваться, если он не хочет умереть. Не особо смутясь, отважный Гектор выставил щит, направил глефу, пошел на рыцаря пешим и поверг его наземь с первого удара. Вслед за тем он опустился, оперся об него коленом, ударил его рукоятью меча и обагрил ему кровью лицо.

– Сдавайся! – воскликнул он.

Тот лишь немного погодя нашел в себе силы ответить.

– Сир, не убивайте меня, я признаю себя побежденным.

Но, говоря эти слова, он исподтишка приподнимал полу Гекторовой кольчуги, чтобы вонзить меч ему в живот. Гектор его опередил, схватив за руку.

– Подлец! – сказал он, – вы поплатитесь сполна за свою измену!

И он отрубил ему голову.

Тогда из замка вышли двенадцать оруженосцев и пали ему в ноги.

– Сир, благослови вас Бог! – сказали они, – вы избавили нас от самого порочного из людей. Пожалуйте в замок, покоренный вами; жители его возрадуются так, как если бы вы раздали каждому по сотне золотых марок.

Один из оруженосцев поспешил вернуться и разнести счастливую весть. Гектору подвели доброго коня, и он вступил туда под возгласы приветствия; затем он спешился, и когда его освободили от доспехов, то препроводили во дворец. Но принять замок в дар он отказался. Вскоре появилась та девица, которую Додинель провожал до дощатой переправы. Она была возлюбленной убитого недавно; но она его не любила. Когда она узнала, что Гектор из дома короля Артура, то была несказанно рада.

– Тут есть пленник, – известила она, – который мог бы оказаться из ваших друзей.

– Извольте привести его, – сказал Гектор.

Увидев, он его сразу узнал.

– Додинель, – сказал он, обнимая его, – какая нелегкая вас сюда занесла?

Додинель поведал, как девица привела его к доске и как, избегнув великой опасности утонуть, он был захвачен и брошен в темницу владельцем замка.

– Зачем, сударыня, – прибавил он, – вы вели меня к моей погибели, и что я вам сделал?

– Знайте же, – ответила она, – что друг мой, ныне покойный, питал к вам лютую злобу с той поры, как вы ранили его в одной ассамблее. Он поклялся убить меня, если я не найду способа завлечь вас сюда. И вот я направилась ко двору короля в напрасной надежде встретить вас там; наконец, мне удалось вас найти, а прочее вам известно.

Гектор со своей стороны рассказал Додинелю, как и с каким намерением они покинули двор, дав слово вернуться не ранее, чем узнают доподлинно, жив Ланселот или умер. Додинель не колеблясь взялся за поиск; и, простив девице коварство, орудием коего она стала, и препоручив Богу всех обитателей замка, они собрались идти к Белому Кресту, условленному месту сбора собратьев по поиску, где нашли мессира Гавейна, Ивейна, Сагремора и прочих, всех равно опечаленных тем, что не узнали ничего об искомом. Они снова разделились и продолжили каждый на своем пути расспрашивать везде, где им случалось проезжать, не слышно ли что о Ланселоте. Мы же теперь продолжим описание череды их приключений, начав с мессира Гавейна.