Текст книги "Романы Круглого Стола. Бретонский цикл. Ланселот Озерный."

CXXVII

Проведя в дороге несколько дней и осведомляясь повсюду, где он бывал, не знает ли кто о Ланселоте, мессир Гавейн остановился в одном аббатстве у белых монахов[345]345
  Т. е. цистерцианцев. Так их называли из-за белых шерстяных ряс, их обычного одеяния. (Прим. перев.).


[Закрыть]. Поскольку то была суббота, он остался на следующий день, день Господень, и отбыл в понедельник, прослушав мессу. Дорога, избранная им, вела в королевство Эстрангор. Спасаясь от полуденной жары, он спешился у чистого родника в тени высоких деревьев, как вдруг к нему подступила девица и стала умолять ради того, что ему всего дороже, поехать ночевать в небольшой замок, возведенный на краю болотистой равнины. Он позволил проводить себя туда. Едва с него сняли доспехи и отвели ему покой, усыпанный чудной свежей травой, как возвестили о прибытии сеньора шателена и с ним тридцати рыцарей. Гавейн спросил, к чему такая большая свита.

– К тому, – ответила девица, – что завтра у Мельничного замка соберут большой турнир. Король Марбоар, родич Галеота и сын великанши, будет выступать с одной стороны, а граф, мой возлюбленный, с другой. Тому из двоих, кто выйдет победителем, достанутся ястреб и сокол; а его подруга, если таковая имеется, получит прекраснейший в мире венок. А потому моему возлюбленному не терпится стяжать эту награду; вот для чего он созвал всех рыцарей страны выйти на поле с ним заодно. Прошу вас, сир, ради верности вашему дяде, королю Артуру, поддержите нас. Если вы согласны, победа от нас не уйдет, и венок отдадут мне[346]346
  Чтобы объяснить этот способ завоевания награды на турнире, следует предположить, что соперники, разделенные на два лагеря, старались во имя и ради того, кто их созвал и чей стяг они носили. (Прим. П. Париса).


[Закрыть].

В этот миг вошел шателен по имени Таненг, прозванный Белокурым по причине цвета его волос. Он был высок и ладно сложен.

– Сир, – сказала его возлюбленная, – вот монсеньор Гавейн, он не против выйти на вашей стороне.

– Тогда уж наверное все награды турнира будут мои, – сказал Таненг, протягивая руки к мессиру Гавейну, – помощь, оказанная вами, дороже самого прекрасного замка в дар от вашего дяди короля.

Турнир уже начался, когда на следующий день они прибыли на луг, где он проходил. Посередине возвышалась ложа, возведенная для короля Марбоара, королевы и самых прекрасных дам страны, и среди них была племянница королевы; она бесстрашно говорила во всеуслышание, что ее друг принесет ей награду. Подруга Таненга, принятая в кругу этих дам, утверждала с уверенностью, что все будет иначе.

– Один рыцарь, посильнее вашего друга, – говорила она, – покажет, на что он способен. Я не хочу его называть, но узнать его не составит труда.

В этот памятный день мессир Гавейн, одетый скрытности ради в белые доспехи взамен носимых им обыкновенно, поначалу не мог найти ни единого бойца, достойного помериться с ним. Видя, как он повергает наземь всех, кто один за другим осмеливался стать у него на пути, подруга Таненга с улыбкой сказала королевской племяннице:

– Не говорила ли я вам, что вы ошибаетесь? Взгляните на рыцаря в белых доспехах: кто посмеет ему противиться?

– Погодите, погодите, – ответила племянница, – может быть, явится кто-нибудь и сразит его в свой черед.

– О! Долго же вы его прождете, и вы бы перестали на это надеяться, если бы знали того, кто бьется за нас.

В это время из замка вышел отряд из двухсот рыцарей, чтобы поддержать сторону короля, столь жестоко теснимую с тех пор, как перед нею оказался мессир Гавейн. Тогда зрелище турнира преобразилось: новоприбывшие остановили графских рыцарей, а затем и вовсе принудили их обратиться вспять. Пришлось мессиру Гавейну повести их обратно и помочь вернуть превосходство. Тут начались кипучие, яростные схватки; и, несмотря на новое подкрепление, королевские бойцы были вынуждены покинуть поле боя, держа последнюю оборону у входа в свой стан.

Казалось, победа уже на стороне графа, когда внезапно появился рыцарь в алых доспехах. Он прибыл на луг, сопровождаемый одним оруженосцем. Пока люди короля суетливо бежали, он утвердился на их стороне и, обратясь к соперникам лицом, сбил первого, кто на него напал, а затем и второго, и третьего; глефа обломилась в теле четвертого; тотчас же с мечом в руке он ринулся в самую гущу боя и бился так, что никто уже не смел приблизиться к нему на арбалетный выстрел.

Из окон было слышно, как дамы рукоплещут алому рыцарю; шум этот достиг ушей мессира Гавейна, отошедшего в сторону проветриться. От одного юнца он узнал, что прибыл рыцарь, которому уже не в силах противостоять графские бойцы. Мессир Гавейн поспешно подвязал шлем, взял крепкое копье и пустил коня навстречу алому рыцарю, который только обзавелся новой глефой. Столкновение было донельзя жестоким: оба копья разбились в щепы, не поколебав всадников. Они потребовали другие глефы и поломали их снова; но сила удара едва не повергла их наземь. Однако Гавейну досталось похуже. В третий раз они потребовали копья, разошлись и устремились друг на друга. Но мессир Гавейн на сей раз волей-неволей растянулся на земле, тогда как алый рыцарь, пришпорив коня, врезался в ряды графских рыцарей и вынудил их бежать во весь опор. Тут же началась погоня, где победители смогли добыть немало лошадей и превосходных доспехов.

Алый рыцарь, вместо того чтобы оставаться с королевскими рыцарями, скрылся в лесу. Если бы Ланселота не сочли умершим, мессир Гавейн решил бы, что узнал его, и утешился бы легче оттого, что выбит из седла. Но кто другой мог так жестоко с ним обойтись? Он поклялся не давать себе покоя до тех пор, пока снова не отыщет его, и углубился в лес, идя по свежему следу алого рыцаря. С наступлением ночи он спешился у одного лесничего, чьи слуги с усердием помогли ему снять доспехи. Войдя, он заметил Гектора Болотного, который тут же поднялся с ложа, где разлегся во весь рост, и бросился ему на шею. Мессир Гавейн встретил его с притворной безмятежностью, скрывая сильную немощь.

– Откуда вы, сир? – спросил его Гектор.

– С турнира, что у Мельничного замка. Я ищу рыцаря в алых доспехах, который всех восхитил своей доблестью, а мне принес величайший позор, какой мне приходилось терпеть. Сойдясь со мною дважды безо всякого ущерба для себя, на третий раз он меня скинул плашмя. У меня с досады сердце готово разорваться; и потому я решился на то, чтобы победить его или оказаться побежденным.

Слыша от него такие речи, Гектор краснел от смущения; он сожалел, что, выступая против мессира Гавейна, быть может, заслужил утрату его благосклонности.

– Сир, ради Бога, простите меня, – сказал он, упав на колени, – если бы я вас узнал, я бы ни за что на свете не преломил против вас ни единого копья. Назовите мне возмездие, и я его приму.

Мессир Гавейн поспешил его поднять и заверить, что неизменно был к нему расположен. Назавтра они вместе вышли в путь и скоро оказались на безводной равнине, где вдали была различима старая часовня; они направились туда в надежде выслушать мессу; но они не застали там ни священника, ни единой молящейся души. Стены ее были полуразрушены, алтарь развалился; дверь позади алтаря вела на обширное кладбище, а возле этой двери большая гробница из красного мрамора была испещрена письменами, которые Гектор сумел прочесть так:

О ты, взыскующий приключений, остерегайся войти на это кладбище. Тщетны будут твои усилия, ежели ты не тот плачевный рыцарь, коего сладострастие лишило чести завершить странствия Грааля.

На том самом кладбище были вырыты некогда могилы Симеона, Ханаана и двенадцати братьев, ими убиенных, как о том повествуется в Святом Граале[347]347
  См. стр. 244–247. (Прим. П. Париса).


[Закрыть]. Невзирая на запрет, изложенный в надписи, мессиру Гавейну вздумалось испытать судьбу: ему пришлось немногим лучше, чем герцогу Кларенсу в замке Аскалоне Темном[348]348
  Ланселот, т. II, гл. LXXIV, стр. 430. (Прим. П. Париса).


[Закрыть]. Гектор, чье любопытство лишь удвоилось от неудачи мессира Гавейна, решил наведаться к загадочным могилам вслед за ним; он вернулся оттуда еще более истерзанным, чем его спутник. Войдя обратно в церковь, они прочли другую надпись, которая гласила:

Никто не ступит на это кладбище, не выйдя оттуда с превеликим позором, пока не явится сын Королевы, великой печальницы.

И с тем, разочарованные тщетными своими попытками, они снова сели верхом и добрались до леса. У развилки дорог они заметили деревянный крест, где были еще такие письмена:

О ты, странствующий рыцарь, перед тобою две дороги. Если тебе дорого твое тело, остерегись ехать влево, откуда ты выйдешь лишь с превеликим позором. Я умолчу о правой дороге, таящей иные опасности.

Прочитав эту надпись, наши рыцари склонялись оба к левой дороге как сулящей более приключений. Но Гектор поспешил ее избрать, и пришлось мессиру Гавейну довольствоваться правой. Посмотрим, что он нашел там достойного упоминания.

CXXVIII

Мессир Гавейн долгое время ехал по этой правой дороге без приключений. К Девятому часу он уже ощущал первые приступы голода, когда очутился возле шатра, вход в который не был закрыт. Он привязал к дереву коня, повесил на ветви щит и, войдя, увидел там шестерых рыцарей, сидящих вокруг обильно накрытого стола. Он их приветствовал; они не соизволили ответить. Убрав шлем и не сняв меча, он сел с ними рядом и принялся есть, увещевая своего соседа попотчевать его.

– Попотчевать? – ответил тот. – Но как, если вы стали есть прежде меня, хотя я голоден не меньше! Но не вздумайте брать второй кусок; вам это дорого обойдется.

– Без сомнения, – сказали остальные, – и убирайтесь отсюда немедленно, если не хотите, чтобы вас прогнали силой.

– Я останусь; жаль только, что моему коню тоже нечего поесть.

Шестеро рыцарей немедленно бросились к секирам и к мечам; но они дали время мессиру Гавейну взять свой щит и водрузить обратно шлем. Для него было сущей забавой расколоть голову первому, отсечь руку второму, а прочих обратить в бегство. Вместо того чтобы гнаться за ними, он завершил свою трапезу и сел на коня. День клонился к вечеру, когда в глубине обширной долины он заметил перед собою замок, окруженный водой и стенами с турелями. Мост был опущен, он перешел его и оказался на главной улице, приведшей его к крепости. Пока он любовался, как она прекрасно сложена, справа от себя он услышал пронзительные женские вопли. Он ринулся туда и попал в большую залу, где в мраморном чану стояла девица, погруженная до пупка.

– Святая Мария! – причитала она, рыдая, – кто же меня освободит?

– Я, сударыня, – сказал мессир Гавейн и взял ее за бока; но напрасно он пытался приподнять ее.

– Ах! – сказала она, – вы не смогли; вам не выйти без позора из этого замка.

– Зачем же, сударыня, надо позорить меня за то, что я пробовал достать вас из этого чана? Скажите, по крайней мере, за что вы в нем оказались и как вам отсюда выйти.

– Я претерпеваю в нем жестокие муки, а избавит меня от них лучший в мире рыцарь; ему одному могу я рассказать, отчего я страдаю. Он не замедлит явиться; я жду его уже в этом году.

– Но что же, ваши страдания так велики?

– Боже мой, окуните сами руку в эту воду, и узнаете.

Мессир Гавейн погрузил туда одну руку и поспешно убрал, боясь, не обуглилась ли она, так горяча была вода.

– Теперь, сир рыцарь, – сказала девица, – вам понятно, что мне приходится терпеть: я бы давно умерла, если бы дал Господь; но Он еще не воздал сполна за старый грех, в коем я провинилась.

Не надеясь ничего более узнать, Гавейн покинул ее и подъехал к главному дворцу. Более трех десятков слуг окружили его, помогли сойти, сняли доспехи и отвели коня в конюшню. Рыцари во множестве приветствовали его, преподнесли ему богатое и красивое платье и пригласили сесть рядом с ними. Когда они узнали, что он прибыл из королевства Логр и что он из дома короля Артура, они воздали ему еще большие почести. Проведя с ними некоторое время, мессир Гавейн увидел, как отворилась дверь: посреди блестящей свиты вошел могучий рыцарь, один из самых прекрасных, каких ему случалось видеть.

– Король! – провозгласил один оруженосец.

Мессир Гавейн поклонился, а король ответил на приветствие и предложил ему сесть рядом с собою.

В это время взгляд мессира Гавейна привлекло оконце, откуда вылетел белый голубок, неся в клюве золотое кадило. Дворец тотчас наполнился сладчайшими благоуханиями; все в глубоком молчании преклонили колени. Голубок упорхнул в другой покой, и стоило ему улететь, как расставили столы и постелили скатерти. Все расселись кругом, и никто и не думал нарушить молчание. Мессир Гавейн в крайнем изумлении последовал за прочими и по их примеру принялся молиться. Несколько мгновений спустя он увидел, что из покоя, куда улетел голубок, выходит дева неописуемой красоты. Волосы ее были распущены, а в руках она несла высоко над головой прекраснейший в мире сосуд в виде чаши. Он был не из дерева, не из металла, не из камня; мессир Гавейн даже распознать не мог, из какой материи он сотворен. Все еще пребывали коленопреклоненными, когда внезапно девица повела им по сторонам; столы оказались уставлены самыми изысканными яствами. Совершив круг по зале, девица возвратилась туда, откуда пришла, а мессир Гавейн некоторое время следовал за нею. Вернувшись за стол, он уже не нашел перед собою ничего, тогда как другим досталось в изобилии все, чего они могли пожелать.

Дивясь все более и более, он решил спросить у окружающих, не допустил ли он какой оплошности; но они исчезли, и он не мог догадаться, что с ними стало. Он захотел спуститься во двор, но двери дворца были заперты. Тогда он облокотился у окна, размышляя обо всем, что увидел; но вскоре из соседней залы подошел к нему карлик, несущий палку.

– Ну что, негодный рыцарь? – сказал он. – Горе вам, что вы посмели так прислоняться к нашим окнам! Бегите; укройтесь в таком месте, где никто вас не увидит!

Одновременно он занес палку для удара; мессир Гавейн его остановил и отнял его оружие.

– Это тебе нисколько не поможет, – сказал карлик, – без позора ты отсюда не выйдешь.

Гавейн между тем перешел в соседний покой, и там он нашел прекрасное ложе, чудно освещенное, роскошнее не бывает. Ночь уже настала, и он решил улечься здесь. Но только он вошел, как услышал девичий голос:

– Рыцарь, если ты останешься безоружен, ты погиб. Ты стоишь у Ложа Приключений. Возьми свои доспехи, ты увидишь их висящими на этой стене.

Мессир Гавейн обернулся, заметил доспехи, облачился в них как мог и вернулся к ложу. Едва он сел на него, как раздался премерзкий вопль, не иначе как бесовский; из соседнего покоя прянуло копье с пылающим концом, поразило его в плечо и оставило в нем глубокую рану. Боль пронзила его и лишила чувств. Когда он пришел в себя, то попробовал извлечь железо, но тщетно; и как бы ему ни было больно, он предпочел подвергнуть опасности свою жизнь, чем покинуть ложе и уступить другим честь продвинуться далее.

После этого испытания Ложем Приключений (которое может показаться подделкой того ложа, где мы видели Ланселота Озерного в истории о Телеге)[349]349
  См. выше, стр. 530. (Прим. П. Париса).


[Закрыть], наш романист проводит перед глазами мессира Гавейна громадную змею, которая изрыгает сотню змеенышей, затем бросается на леопарда, но не может его задушить; тварь приползает обратно, нападает на змеенышей, душит их одного за другим вплоть до последнего, который, прежде чем умереть, удушает ее саму. За этим видением, как и в повести о Телеге, следует жуткий вихрь, который разбивает окна, вздымает и рассеивает пахучие травы, устилающие залу.

Когда ураган затих, мессир Гавейн увидел, как из одного покоя в другой проходят двенадцать девиц, наперебой плача и рыдая.

– Господи Боже мой, – приговаривали они, – когда же иссякнут наши мучения?

И пока они сновали перед ним туда и сюда, явился дюжий рыцарь и приказал ему подняться и идти ночевать в другом месте. Гавейн отказался; между ними завязалась долгая битва, и ни один, ни другой не мог возобладать. Они остановились, изнемогая от усталости. Тогда возобновились удары грома и содрогания земли, а после подул ласковый и нежный ветерок; и более двух сотен сладкозвучных голосов запели:

– Слава, честь и хвала царю небесному!

Мессиру Гавейну почудилось, что он воистину вознесен из глубин преисподней в горние пределы рая. Внезапно выйдя из уныния, в которое поверг его недавний поединок, он открыл глаза и не увидел ничего вокруг. Он тщетно пытался встать, но не нашел в себе сил, отнятых последним поединком. Тогда вновь явилась прекрасная дева, несшая таинственный сосуд. Впереди нее несли две большие свечи и два кадила. Пройдя на середину залы, она поставила чашу на серебряный стол, и Гавейн услышал песнопения, чью бесподобную мелодию не мог бы описать ни один земной язык. Пение прекратилось, когда дева вновь взяла святую чашу, дабы унести ее в соседний покой. С нею исчезли и благоухания; сорок окон, настежь распахнутые ураганом, закрылись сами собой, и сияющий свет сменила непроглядная тьма.

Что же до Гавейна, он ощутил, наконец, что силы к нему вернулись; недавние ушибы и рана, нанесенная горящим копьем, не оставили на нем ни малейшего следа, ни малейшего рубца. Он встал, он услыхал, как надвигается толпа людей, которые без всякого его отпора взяли его, связали и унесли в телегу. Тотчас глубокий сон напал на него, и назавтра он был весьма удивлен, пробудившись в сем позорном экипаже. Щит его был подвешен к оглоблям, конь привязан за хвост позади телеги; и пока он силился понять, как это он так низко пал, он увидел старуху, которая настегивала клячу и гнала ее по главной улице. Ремесленный люд бежал за нею, голося вслед обитателю телеги и кидаясь в него грязью. Наконец, когда он переехал мост, старуха остановилась и пригласила его сойти с телеги. Он не заставил просить себя дважды; но, прежде чем удалиться, старуха соблаговолила сообщить ему, что владение, в коем он недостоин пребывать, называется Корбеник.

Отшельник по имени Сегре, который дал ему приют на исходе дня, истолковал ему все то, что он претерпел. Чашевидный сосуд, виденный им, – это Святой Грааль, куда собрали божественную кровь Иисуса Христа. Ему не досталось изысканных яств, коими насытились остальные, оттого, что он был не вполне готов сподобиться благодати. Что же до змей, до их битвы, их истребления, это предвидение того, что случится с королем Артуром. Подобно великому змею, Артур выйдет за пределы своей страны в тщетной надежде обуздать леопарда, сиречь Ланселота; он вернется, дабы усмирить бунт своих подданных и собственной родни; он убьет родного сына, но рана, принятая от него, окажется смертельной. Гавейн обещал отшельнику никому не говорить о том, что он увидел и что ему открылось. Он продолжил поиски Ланселота, тем самым позволив нам вернуться к нашему другу, Гектору Болотному.

(Мы кратко изложили основу этого повествования, которое, примыкая к последним главам Святого Грааля, позволяет заключить, что эта часть Ланселота принадлежит той же руке, которая написала или напишет позднее две книги о Граале[350]350
  См. Приложение, часть IV. (Прим. перев.).


[Закрыть]. Гавейн, раненный пылающим копьем во Дворце Приключений, – эту сцену старинные художники часто воспроизводили на слоновой кости, дереве, гобеленах и в миниатюрах. Было ли это приключение, как я уже сказал, подражанием тому Ложу, которое Ланселот в повести о Телеге покинул более достойно; или всего лишь вариантом Ложа с колокольчиками из Персеваля? Я не решусь судить об этом).

CXXIX

Как мы видели, Гектор Болотный, покинув мессира Гавейна, избрал ту из двух дорог, что была заклеймена как опаснейшая[351]351
  Точно так же ранее Ланселот оставил мессиру Гавейну Подводный мост, менее пагубный по сравнению с Мостом-Мечом. (Прим. П. Париса).


[Закрыть].

В лесу, который Гектору предстояло пересечь, первым встретился ему карлик и предостерег его, чтобы он ехал осмотрительно; не сказав, каких опасностей он должен избегнуть. Затем дорога привела его к двум плитам, где были начертаны такие слова:

Кто убоится позора, пусть остережется идти далее.

Но Гектор, не имея обыкновения бояться того, чего не видел, продолжил путь до последних дерев этого леса. Сильный зной побудил его снять шлем, и тут он увидел двух девиц, едущих мимо, и не преминул приветствовать их. Они ответили.

– Ах, как жаль, сир рыцарь, – сказали они, – свидеться с вами в таком месте, откуда вам не выйти живым!

Гектор, чью решимость ничто не могло поколебать, ехал по-прежнему вперед и вскоре заметил замок, окруженный глубокой водой, через которую был переброшен мост. В тени вяза, росшего поблизости, сидела девица.

– Сир рыцарь, – сказала она, – берегитесь перейти этот мост, вы идете на свою погибель. Видите рыцаря на той стороне? Это лучший рыцарь на свете; он вызовет вас на поединок, он вас победит и обойдется с вами так же, как со всеми прочими.

– Что же он с ними делает?

– Он топит их в воде, и всадников, и коней.

– Мне и впрямь любопытно на это взглянуть. Оставайтесь с Богом, сударыня!

К дереву была прислонена глефа; он ее взял и ступил на мост. Там ему преградил путь могучий рыцарь, стоявший на страже. Столкновение было жестоким донельзя; но копье рыцаря сломалось, а Гектор своим угодил ему в самую грудь и выбил его из седла. Если бы не свая, в которую он уперся, он бы упал в воду и там утонул. Не особо печалясь о том, что с ним стало, Гектор постучал в ворота замка: ему отворили, а затем заперли перед носом. Он спросил о причине такого отказа.

– Она в том, – ответили ему, – что ни один рыцарь не войдет в этот замок, не дав прежде клятву на святых, что искоренит его пагубный уклад.

– По чести говоря, – сказал Гектор, – я готов дать такую клятву.

– Так вы клянетесь?

– Да.

Ворота отворились снова; он вошел, и первой его заботой было расспросить обитателей, что это за уклад.

– Владелец замка, – сказали они, – самый жестокий из смертных и самый сильный из воинов, какие бывают на свете. Он бросает вызов любому без изъятия, кто явится сюда; когда он победит его, то раздевает донага и водит так по улицам города. Таков первый обычай; а вот и второй, коему в жертву принесены мы, его подданные. Каждый день он берет одну из наших дочерей, когда она войдет в пору девичества; он принуждает ее разделить с ним ложе, а после бросает подонкам из своей челяди. Более сорока прекрасных дев уже постигла эта мерзкая участь[352]352
  В этой арифметике явно что-то не сходится. Если ей верить, то получается, что второй обычай и обычаем-то назвать нельзя: он существует всего полтора месяца. Из дальнейшего мы узнаем, что рыцарь владеет замком уже двенадцать лет. Если учесть скромные размеры населения типичного средневекового замка и неторопливый темп развития событий во всем романе, можно предположить, что в исходной версии прекрасных дев приносили в жертву раз в год, как бывает во многих подобных сюжетах. (Прим. перев.).


[Закрыть]. Судите сами, рыцарь, желаем ли мы видеть вас нашим мстителем!

– Но где я могу его встретить? – спросил Гектор.

– Мы вас к нему проводим.

И в самом деле, они проводили его в сад, огороженный высоким частоколом; ему указали рог из слоновой кости и сказали в него трубить.

При первом же звуке, извлеченном из рога, появился рыцарь без доспехов верхом на могучем коне.

– Храни вас Бог, рыцарь! – учтиво сказал он Гектору, но тот не ответил на приветствие. – Откуда вы, сир?

– Вам что за дело? Сначала извольте сделать то, что меня сюда привело.

– Буду рад, если найду в этом честь и пользу для себя. Что вам угодно?

– А вот что: поклянитесь на святых, что впредь никогда не учините позора побежденному рыцарю и не будете бесчестить дочерей ваших законных вассалов. На этих условиях вы узнаете, откуда я явился и кто я такой.

– В самом деле? Вы настаиваете на этих условиях?

– Да.

– Тогда примите к сведению, что я никому не учиню позора, пока не опозорю лично вас.

С этими словами он ушел облачаться в доспехи.

– Знаете ли вы, – сказали прочие Гектору, – почему он вышел к вам без доспехов? Потому что он надеялся ввести вас в заблуждение учтивыми речами; но если бы вы согласились пойти за ним и сложить оружие, он велел бы вас схватить и подверг бы всем мыслимым унижениям. Так он поступил со множеством добрых рыцарей.

Владелец замка скоро вернулся, облаченный в прочные доспехи, с копьем в руке, со щитом алого цвета.

– Берегитесь! – крикнул он Гектору, – я вас вызываю!

Они тотчас расходятся по сторонам, потом налетают стремглав и наносят друг другу жестокий удар. Обе глефы ломаются в щепы, они напирают, сцепляясь руками в обнимку, и оба падают под ноги коням. Гектор, не столь оглушенный падением, поднимается первый, уже изготовясь для удара; тот изо всех сил дает отпор; искры сыплются из шлемов, глаза едва не вылезают из орбит, они пронзают щиты, разрывают кольчуги. Рыцарь истекает потом и, по всему видно, готов умереть первым от страха. Он отступает, уже не имея сил для удара, и лишь обломки щита заграждают его от грозного меча Гектора. Наконец, разворотом клинка ему от плеча отсекает руку, держащую меч. Все кончено; он издал вопль ужаса, и Гектор, вкладывая меч обратно в ножны, сорвал с него шлем, чтобы отрубить ему голову, если он не признает себя побежденным.

– Ни за что, – ответил тот.

Гектор вновь обнажил свой меч и последним ударом откинул его голову прочь на длину копья.

– Довольно с него? – спросил он у тех, кто наблюдал за ними.

– Да, да, доблестный рыцарь. Вам остается лишь освободить истинную госпожу этого замка. Она заперта в подземелье, где у входа сидят на страже два льва.

– Так давайте проведаем их, – сказал Гектор.

– Пойдемте с нами, сир.

Они подошли к зеву темной и глубокой пещеры. Гектор препоручил их Богу, осенил себя крестным знамением и стал спускаться по длинному ряду ступеней. Из прорехи сочилось достаточно света, чтобы он мог заметить львов, прикованных громадными цепями напротив друг друга. Подняв щит над головой и сжав рукою меч, Гектор двинулся на них, а они между тем скребли когтями землю и били по бокам хвостами, что означало крайнюю ярость. Первый, который был ближе, бросился ему на щит, но Гектор изловчился отсечь ему обе передние лапы; он стал разить его с удвоенной силой и, наконец, разрубил ему голову. Лев упал, испустив последнее дыхание. С другим он расправился не так скоро: тот вонзил когти Гектору в щит, и он поневоле отпустил его, упав на руки; но львиные когти застряли в щите, и когда Гектор поднялся, он мог бить его вволю, а последним ударом снес ему голову. Покончив с этим, он вошел в подземелье и принял слова благодарности от дамы, которую он освободил от цепей. Она вышла снова в окружении своих приближенных, и те стократно благословили Гектора и проводили в храм, чтобы вместе с нею воздать благодарение Господу. И вот кому в городе посвятили самое веселье: там танцевали, водили хороводы и предавались играм на тысячу ладов.

Из храма Гектор перешел в главную залу, обтянутую шелковыми тканями и усыпанную цветущими травами. С него сняли доспехи, его переодели в легкие одежды из шелков и тонких полотен; ибо день выдался знойный. Затем дама поведала свою историю. Она звалась Оргаль, а замок ее – Гридель.

– Но скажите мне, – спросила она, прерывая себя, – что стало с Маригаром Рыжим?

– Кто такой этот Маригар?

– Это хозяин замка.

– Я его казнил собственной рукой.

– Будь же благословенна эта рука, покаравшая его! Я благодарю ее за мщение тому, кто мне был ненавистнее всех. Он воспылал ко мне любовью, когда я была в раннем девичестве; но его коварство, с той поры всем известное, повергало меня в ужас. Он домогался меня несчетное множество раз, пока я однажды не сказала ему, что нашлю на него беду, если он не оставит меня в покое. В ответ он осыпал меня оскорблениями; затем он прислал рыцарей и наемников, и они помогли ему завладеть этим замком; непокорных он истребил, а прочих вынудил стать его вассалами. Не довольствуясь этим, он отпер каморку, где я скрывалась, и утолил со мною свою похоть. Вместо того чтобы взять меня в законные жены, этот рыжий мерзавец уволок меня в подземелье, откуда вы меня вывели, и доверил охрану дверей двум преогромным львам, уничтоженным вами. «Чтобы выйти отсюда, – сказал он мне, – дождись, пока тебя вызволит лучший рыцарь, чем я». И он принудил своих новых вассалов поклясться, что они продолжат меня томить, если ему случится умереть раньше меня. Вот уже двенадцать лет как я здесь, не имея иного пропитания, кроме хлеба и воды. А теперь, рыцарь, скажите, кому я обязана своим освобождением?

– Рыцарю из содружества Круглого Стола по имени Гектор Болотный.

– В самом деле! Так расскажите же про Ланселота Озерного.

– Увы! Я рыскаю по свету, чтобы собрать о нем вестей, и к несчастью, у нас немало причин полагать, что он умер.

– Какая жалость и какая печаль для мира!

– Но, госпожа, – спросил Гектор, – стало быть, вы его знаете?

– По меньшей мере, я его видела, когда ему было от силы два месяца. Я его кузина по матери, сестре короля Бана Беноикского, выданной замуж в эти края. Эта блаженной памяти дама умерла через два года после своего замужества, когда мне едва исполнилось полгода. Мой отец, владелец этого края, пережил ее только на семь лет, и из всего его наследия мне остался один этот замок Гридель.

– Госпожа, – ответствовал Гектор, – кузина монсеньора Ланселота может отныне считать меня своим рыцарем.

Ночь подвела черту их беседе и игрищам жителей замка Гридель, вновь отошедших под власть Оргали со смертью ненавистного Маригара. Когда же рассвело, Гектор встал, прослушал мессу, облачился в доспехи и простился с госпожой Гриделя, продолжив свои поиски. Мы его покинем, чтобы немного рассказать о мессире Ивейне Уэльском.