Текст книги "Романы Круглого Стола. Бретонский цикл. Ланселот Озерный."

CXXX

Первой случилась на пути у мессира Ивейна встреча с девицей, которая ехала одна[353]353
  То есть, без рыцаря, который бы ее сопровождал и охранял. Как мы видели, это сопровождение было само по себе небезопасно. Законы Круглого Стола, запрещавшие встречным что-либо требовать от дамы, если она была одна, позволяли оспаривать обладание ею у любого, кто брался ее «конвоировать». (Прим. П. Париса).


[Закрыть] в Сарпенском лесу. Он только что снял шлем, чтобы охладиться. Он заметил, что девица невольно улыбнулась, ответив ему на приветствие.

– Сударыня, – сказал он, – ради того, что вам всего дороже, скажите мне, отчего вы смеялись.

– С удовольствием, сир, если вы мне пожалуете один дар, который вам ничего не будет стоить.

– Я вам его дарую, говорите.

– Так вот, я подумала о шатре, недавно виденном мною по пути. В нем был один рыцарь со своею подругой; она его спросила, чем он готов доказать свою любовь. Он и изрек, что не позволит проехать мимо шатра ни рыцарю, ни девице, не отобрав у них лошадь и не отдав ей. Девица эта, видно, была рада такому посулу. Когда я проезжала, рыцарь подошел ко мне и положил руку на повод моего рысака; он бы забрал его, если бы девица не приказала его отпустить. «Любезный сир рыцарь, – сказала я тогда, – неровен час, найдется и на вас управа». – «Потрудитесь найти ее», – ответил он. И я обещала, что уж непременно найду. Если я улыбнулась, увидев вас, так это от мысли, что вы могли бы не дать ему сдержать слово. А коль скоро вы мне пожаловали дар, я прошу у вас его коня взамен моего, на которого он покусился.

– Я сделаю все, что вы пожелаете, сударыня.

– Ступайте следом за мной, мы найдем его шатер неподалеку.

По дороге мессир Ивейн спросил, знает ли она его.

– Разумеется: вы из дома короля Артура, а зовут вас монсеньор Ивейн.

Он не отвечал, пока они не прибыли к шатру. Тогда он надел свой шлем, ухватился за щит и поднял глефу. Тот рыцарь, заслышав конский топот, надел доспехи и уже поставил ногу в стремя.

– Сир рыцарь, – окликнул он, – слезайте быстрее: мне нужна ваша лошадь; моя возлюбленная желает ее взять себе.

– Если она так желает, то я желаю иметь вашу; ибо я не намерен возвращаться пешком.

– Отдайте вашу лошадь, рыцарь, или я ее заберу силой, а за это моя подруга вовсе не будет вам признательна.

– Увы! – ответил мессир Ивейн, – придется мне обойтись без ее признательности, и без вашей тоже.

Поединок был недолог: мессир Ивейн со второго разгона сбил наземь рыцаря из шатра и тут же, завладев конем, передал его своей девице.

– Как вы полагаете, я сдержал слово?

– Разумеется.

И без дальнейших бесед он препоручил девицу Богу и удалился, оставив подругу побежденного рыцаря оплакивать сие злоключение.

Он недалеко отъехал, когда заметил еще одну девицу в смятении и великом горе. Приветствуя ее, он спросил, что ее так огорчило.

– Сир, мой друг дал мне стеречь прекраснейшего в мире ястреба, но на пути, ведущем к нашему приюту, я не смогла помешать одному подлому рыцарю отнять его. Когда мой друг увидит, что нет больше птицы, которую он так холил, он не поверит, что у меня ее забрали насильно; он обвинит меня в том, что я отдала ее, и отрубит мне голову.

– Вытрите ваши слезы, сударыня; и если можете, помогите мне найти того рыцаря, который отнял у вас ястреба; или он вам его вернет, или я уже не смогу помочь кому бы то ни было.

– Благослови вас Бог! – отвечала она, – мне нетрудно будет довести вас до его логова.

Логово это было построено в соседней долине; вскоре они там оказались.

– Отсюда он и выехал, – сказала она.

– Давайте войдем, – ответил мессир Ивейн, – и если вы заметите своего ястреба, смело берите его; если его там нет, покажите мне похитителя, а я уж сумею взять с него пеню.

Внутри сидели несколько рыцарей. Мессир Ивейн никого не приветствовал; но девице он сказал:

– Смотрите, здесь ли ваш ястреб; его отняли неправедно, а вы заберете по праву.

Девица заметила птицу на жердине, она отвязала ей лапку и уже собралась ее взять, когда поднялся один из рыцарей:

– Что вы делаете, сударыня? Оставьте моего ястреба; клянусь головой, лучше бы вы сюда не возвращались.

– Это вам, рыцарь, – сказал мессир Ивейн, – надо оставить сударыню, если вы не боитесь пожалеть об этом.

– Как, сир рыцарь, вы намерены ее защищать?

– Разумеется; и не тяните руку, иначе я вам ее отрублю.

Рыцарь попятился, вышел из дома, пошел за своим шлемом, глефой и щитом, сел на коня и вернулся бросить вызов Ивейну.

Бой был тяжелее предыдущего. Расколов щиты и порвав кольчуги, оба рыцаря увидели, как струится их кровь: у мессира Ивейна из правого бока, у рыцаря из отверстия в груди. Тот упал и был не в силах подняться; мессир Ивейн, невзирая на свежую рану, подошел к нему с мечом в руке; и когда увидел, что он недвижим, то сорвал с него шлем и велел сдаваться, если жизнь ему еще дорога.

– Ах, сир! – сказал тот слабым голосом, – позвольте мне дожить до того, чтобы узреть моего Спасителя. На соседнем холме живет святой отец, отшельник; скажите, пусть он придет с Телом Господним.

Невыразима была скорбь девицы, когда она увидела, что ради ястреба заступник ее ранен, а другой и вовсе при смерти. Мессир Ивейн поспешил известить отшельника и привез его к рыцарю. Отшельник исповедовал его, прежде чем причастить Телом Господним. Умирающего отнесли в жилище, уложили в постель, а мессир Ивейн проводил священника обратно в его обитель, ведя своего коня в поводу; ибо в присутствии святыни, тем паче Спасителя нашего, он не решился ехать верхом. В обители с него сняли доспехи три дьяка, прибывшие накануне. Один из них умел врачевать: он осмотрел рану мессира Ивейна и смог ее исцелить. Но пришлось ему остаться там на две недели, прежде чем продолжить поиск. Мы его там покинем, чтобы поведать вам о Мордреде, самом младшем брате мессира Гавейна.

CXXXI

Мордред, по примеру своего старшего брата и многих других, пустился на поиски Ланселота. Он был тогда новопосвященным рыцарем, и ему было не более двадцати лет отроду. Начав от Черного Креста, он провел в пути весь день и не нашел пристанища, где мог бы утолить голод, который донимал его все более.

Зной был силен, а он еще не выучился терпеть. Он был высок и тонок, с волосами длинными и кудрявыми; лицом красив, хотя взор его не предвещал ничего доброго, не в пример взору мессира Гавейна, чьи глаза лучились чистосердечием и располагали к доверию. Тот был ни особо велик, ни особо мал, но ладно скроен телом. Из сыновей Лота его пуще всех превозносили за рыцарскую отвагу, хотя Гарет, его брат, пожалуй, совершил подвигов не менее. Но сверх того одна черта немало послужила доброму имени мессира Гавейна: он равно любил беседовать и с бедными людьми, и с богатыми. Можно бы было назвать в королевском доме рыцарей столь же славных, но не наделенных его свойством удваивать силы час от часу на протяжении дня; тем самым он всегда рано или поздно одолевал соперников. Никогда он не забывал своего долга перед законным сеньором. Враг сплетен и сплетников, он легко обретал любовь дам и девиц; тем более что речи его всегда были учтивы и он никогда не хвалился своими деяниями.

Вторым из братьев был Агравейн, телом более могучий, и рыцарь славный, но недаром попрекаемый за гордыню и спесь. Он слыл зачинателем многих изрядных раздоров, и они оказались пагубны для него. Ланселот, которому вскоре довелось роптать на него, лишил его жизни, как мы увидим в продолжении этой истории.

Гарет, еще один брат мессира Гавейна, был из них самым миловидным и самым любезным; доблестным, смелым, незлобивого нрава. Хотя он был добротно сложен, правая его рука была длиннее левой. Он совершил множество великих подвигов, о коих говорил словно бы нехотя. Он не был смутьяном; но когда гнев овладевал им, то мог довести его до последней крайности. Из троих своих братьев мессир Гавейн любил его более всех.

Четвертый брат, Гахерис, во всю свою жизнь каждодневно и непрестанно искал приключений; у него была красивая голова и могучие члены, широкая грудь и весьма протяженное дыхание. Он говорил мало и в доблести не мог сравниться с мессиром Гавейном, но он одаривал щедрой рукою, любил дам и был ими любим.

Самым же молодым и самым великорослым был Мордред; ему недоставало ни верности, ни дерзости, ни силы духа. Он был завистлив, жесток и от природы враждебен доблестным рыцарям. И в жизни своей он сотворил больше зла, чем вся его родня сотворила добра. В один-единственный день он приведет к погибели более сорока тысяч человек, навлечет ее на себя самого и на великого короля Артура, своего подлинного отца. Похвальны в его жизни лишь первые два года рыцарства, и вскоре он приложит все усилия, чтобы о них забыли. Лучше бы ему было не родиться на свет.

Мы видели, что он со своими братьями и прочими рыцарями занялся поисками Ланселота. Оставив позади Черный Крест, он в первую ночь остановился у одной вдовицы, чей дом был посреди рощи. На другой день он снова пустился в путь и у одной из оконечностей леса приметил два красивых шатра. У входа стоял оседланный конь, а рядом с ним были копье и белый щит. Он повернул в ту сторону, и пока он к ним приближался, увидел карлика с луком в руках, который вознамерился пустить в него стрелу.

– Постой, карлик, – крикнул он ему, – ты же поранишь моего коня!

Не ответив, карлик выпустил стрелу и попал в коня; тот упал и мигом издох. Разъяренный Мордред выпростался из-под него, подскочил к боевому коню, привязанному у входа в шатер, сел в седло и, наехав на карлика, схватил его за волосы.

– Себе на горе ты убил моего коня! – сказал он. – Мне недолго и вздернуть тебя на этом дереве.

Карлик завопил; из шатра вышел рыцарь без доспехов и, увидя, как Мордред сыплет угрозами и лупит карлика, спросил:

– В чем дело, рыцарь, чего вы хотите от моего карлика?

– Я говорю ему, что еще немного, и я его повешу за то, что он убил моего коня.

– Головой клянусь, если вы его не отпустите, вы об этом пожалеете.

– А вы только скажите еще хотя бы слово, и я потребую с вас ответа за его наглость. Если бы вы не были безоружны, я уже зарубил бы вас.

– Пойду вооружусь; вот и увидим, на что вы способны.

Рыцарь вошел в шатер, надел доспехи и сел на другого коня, подведенного ему карликом. Со щитом на груди и с копьем в руке он вернулся к Мордреду.

– Посмотрим, сир, – сказал он, – как вы возьметесь требовать с меня ответа; и придет ли вам охота бить моего карлика, когда вы не позволите мне его защитить.

Они устремляются друг на друга и яростно ударяют в щиты. Если бы копья их не поломались, они бы упали наземь. Они теснят один другого телами, щитами и забралами; изрядно оглушенные, они рубятся вслепую и бьют перед собою куда придется. Но, наконец, рыцарь из шатра первым ослабел; он ранен тяжелее. Он упал навзничь; при падении шлем приоткрылся и откинулся; Мордред угодил мечом по черепу и проломил его. Рыцарь вскрикнул и испустил дух; карлик пустился бежать по лесу, где Мордред не стал его преследовать.

Подъехав на исходе дня к другому шатру, поставленному над весело журчащим родником, он спешился, вошел и увидел в этом шатре одну лишь красавицу, лежащую на роскошно застеленном ложе.

Он ее приветствовал; она ответила и пожелала ему доброй удачи.

– Сударыня, – спросил он, – не угодно ли вам приютить меня на ночь?

– Нет, сир, я боюсь, меня за это слишком заругают.

– Кто вас заругает?

– Мой друг, сир. Он поехал прогуляться по лесу и скоро вернется.

– Вы можете в ожидании его впустить меня, а если вашему другу это придется не по нраву, я обещаю уйти.

– Ладно! На этом условии.

Мордред снял шлем, откинул забрало и сел рядом с девицей, а та, увидев, что он красивый рыцарь, принялась его разглядывать с удовольствием. Он же, со своей стороны, заметил ее прелесть, ее молодость, ее богатые одежды; и он стал просить ее любви.

– Сир, – возразила она, – я была бы пропащей девкой, если бы отдавалась двоим.

Но он так настаивал, что, наконец, она сдалась. Они были одни, ничто их не тревожило; желания их были сходны, и они предались любовной игре, коей один Бог был свидетель, ибо от Него ничто не бывает укрыто.

Тем временем вернулся друг девицы. Увидев чужеземца, он учтиво приветствовал его.

– Сир, – сказала девица, – я подумала, что могу приютить этого рыцаря при условии, что он уйдет, если это вам не по нраву.

– Мне это вполне по нраву; добро пожаловать! Садитесь, сир рыцарь. Откуда вы?

– Я из дома короля Артура, а зовут меня Мордред; мессир Гавейн приходится мне братом.

Тогда рыцарь оказал ему любезнейший прием.

– У вас есть брат, – сказал он, – ради которого я готов оказать вам любые услуги, какие в моих силах.

– О ком из них вы говорите, сир?

– О Гарете, о лучшем рыцаре, какого я знавал когда-либо.

В это время в шатер вошли конный оруженосец и пеший слуга, несший на плечах косулю. Они приготовили кушанье, накрыли стол для рыцаря, его подруги и Мордреда; после трапезы настало время прогуляться в лес. Когда рыцарь отлучился на миг, девица осталась под оливой с Мордредом, и он предложил провести с нею ночь.

– Это не удастся, – ответила она, – мы с моим другом делим одно ложе на двоих.

– Однако вот что вы можете сделать. Подождите, пока он уснет покрепче, встаньте потихоньку; вы придете ко мне на ложе и вернетесь к нему раньше, чем он проснется.

– Но если он проснется, что мне делать, по-вашему? Он убьет нас обоих.

– Не думаю, чтобы он проснулся; но если так, я сумею вас защитить и против двух таких рыцарей, как он.

И так он ее заговорил, что девица согласилась, прежде чем рыцарь пришел и вернулся вместе с ними в шатер. Пока их не было, оруженосцы соорудили из хвороста шалаш, где устроились на ночь, поскольку шатер мог вместить только два ложа: для рыцаря и для Мордреда.

Ближе к середине ночи недремлющая девица дождалась, пока ее друг уснет глубоким сном. Она поднялась и крадучись пошла направо, к ложу Мордреда, который ждал ее с нетерпением. Нет нужды добавлять, что они доставили друг другу все радости, привычные для тех, кто ведет подобную жизнь. Две горящие свечи освещали шатер; ни Мордред, ни девица не позаботились их погасить, ибо сладость совместного бытия не оставила им времени подумать ни о чем ином.

Они уже довольно долго пробыли вместе, когда рыцарь пробудился. Он протянул руку и, не найдя своей подруги, догадался, затрепетав от гнева, что девица ушла к Мордреду. Он встал и пошел за своими доспехами. Когда он надевал кольчугу, кольца зазвенели, звон этот достиг ушей Мордреда, и он поспешно ринулся к тому месту, где были сложены его доспехи; он надел шлем и натянул кольчугу в одно время с рыцарем.

– Ах, предатель! – вскричал тот, – ничто вас не спасет от моей мести. Вы солгали; нет, вы не брат мессиру Гавейну, коль учинили столь великое вероломство. Вы просто потаскун, который бродит по стране, переодетый рыцарем. Я принял вас учтиво, я оказал вам всевозможные почести, а вы мне отплатили подлейшим стяжательством. Я вам услужу только смертью; или вы ее примете, или я приму ее от вас.

Произнеся эти слова, он нанес ему по шлему удар такой силы, что меч его переломился надвое. Мордред ему ответил не менее жестоко, и после долгой битвы он возобладал в поединке. Несчастный рыцарь, гонимый туда и сюда, наконец, был повергнут. Мордред сказал, подмяв его под себя:

– Я убью вас, если вы не исполните мою волю.

Рыцарь рукою подал знак согласия.

– Я хочу, чтобы вы не сохранили в памяти то, что случилось, и вернули этой девице свою любовь.

– Соглашусь, раз уж так надо.

Но обещанное было превыше того, что он мог исполнить: ибо никогда уже он не взирал благодушно на ту, что так легко забыла, чем ему обязана. Наутро Мордред вышел из шатра и подошел к своим оруженосцам, которым из их ночлежного шалаша ничего не было слышно из того, что приключилось между Мордредом, девицей и злополучным рыцарем.

КОНЕЦ

Приложение

I

В последнем примечании к предыдущему тому я указывал на все, что можно было позаимствовать из той роли, которую романист отвел Галеоту. Завоевательные прожекты этого «сына великанши»; его сновидения; их толкование, запрошенное им у астрологов Артура, – все это вносит в общую композицию фальшивую ноту. Мне следовало бы добавить, что один из вариантов, сохранившийся в рукописи Национальной библиотеки (бывший № 7185), не предполагает первого изгнания королевы Гвиневры в Сорелуа, что, по-видимому, лучше соответствует исходному замыслу.

Согласно этому варианту, королева не была судима дважды в отдельности. Тогда же, когда она уступает трон самозваной Гвиневре[354]354
  Ланселот, гл. LXIX. (Прим. П. Париса).


[Закрыть], она выслушивает приговор, назначающий ей казнь.

«Должно ей срезать косы по самую кожу; ибо она носила сверху головы своей корону. Далее, должно ей совлечь кожу с ладоней, ибо они были освящены и помазаны, что отнюдь не подобает ладоням женщины, коль скоро король не венчается с нею благочинно и законно в Святой церкви. И после будет возима через город, сиречь столицу королевства, ибо посредством убийства и измены была она в столь великой чести. Засим будет сожжена, и пепел развеян по ветру… И поскольку мы знаем доподлинно, что она виновна и что никому не вменяется быть ей заступником, то мы усмотрели и рассудили, что будет уместно, ежели тот, кто пожелает ее защитить от оной измены, будет биться один против трех рыцарей, наилучших, каких госпожа, здесь присутствующая, может найти во всей ее земле»[355]355
  Здесь и далее вертикальной чертой выделены фрагменты, которые в оригинале даны на старофранцузском языке. (Прим. перев.).


[Закрыть].

Тут-то и появляется Ланселот, оспаривает приговор, сражается и убивает трех шампионов мнимой королевы. Бароны, выносившие первый приговор истинной королеве, приходят просить, чтобы суд был совершен вопреки их решению и казнь назначили той, которую исход поединка уличил в ложной клятве. Король вынужден отдать приказ арестовать вторую Гвиневру вместе с Бертоле, ее сообщником.

«Тогда привели их обоих к королю; и девица плакала весьма жалостно, ибо видела ясно, что ее злодеяние более не может быть сокрыто. Сомкнув руки, она предстала перед королевой, а та, все слышав, знала ее вероломство. И когда король их увидел, он был весьма изумлен, и посмотрел на Бертоле, и спросил его, как он посмел затеять такую измену? И Бертоле ответил, что откроет ему истину с глазу на глаз. Это правда, сказал он, что я нашел сию девицу в монастыре, и по причине великой красоты, в коей я лицезрел ее, стал вникать и расспрашивать, кто она, ибо по виду была весьма благородных кровей… И я ей сказал не обинуясь, что ежели она захочет избрать стезю по моему совету, я сделаю так, что она станет самой знатной женщиной в мире. И она меня спросила, как это? И я сказал, что я устрою так, что вы возьмете ее в жены и разведетесь с королевой, здесь присутствующей. И когда она это услышала, то поклялась мне на святых, что я навеки стану ее доверенным господином.

Так Бертоле поведал всю измену, и как он принес послание и изготовил поддельное кольцо, доставленное ко двору девицей; и как надоумил пленить короля и опоил его зельем, от коего тот воспылал любовью к девице. И король был весьма пристыжен и сердит, и сказал Бертоле, что он получит по заслугам как изменник и предатель. И вот Бертоле взяли и возили по всему городу. А девица еще была у королевы, она взмолилась, чтобы та ей простила грех ее злодеяния, не ради спасения жизни, ибо, ежели приберет ее Господь, она и не желает, чтобы отныне и впредь ей позволили жить, но хочет, чтобы ее позорно казнили, как она того заслужила. И столь великой жалостью проникся к ней король, что не мог на нее взирать, и оттого заперся в опочивальне. И бароны пришли за ним и спросили, что им делать с девицей. И он сказал, чтобы они поступали по своей воле, согласно тому, как они усмотрят, что с нею надобно делать. И они сказали, что тогда казнят ее по тому же приговору, что был вынесен королеве; ибо они полагают, что она должна умереть подобной смертью, поскольку причастна к оному злодеянию, и так она и Бертоле узнали об этом из их уст.

Так была девица осуждена по усмотрению королевских баронов. И тотчас ее вывезли из города и сложили костер, чтобы ее сжечь. А красота ее была столь велика, что много слез пролилось, и довольно было людей, которые весьма охотно умерли бы ее смертью, если были бы в силах тем оспорить приговор; но так быть не может. И ее возвели на костер, как только она исповедовалась, и с нею Бертоле, который затеял эту измену. И все говорили, что это превеликая жалость, когда по наущению такого старика опозорена такая красивая женщина; и много было тех, кто ушел с места прежде, чем разожгли огонь; ибо им не хватило духа смотреть, как она умирает».

Близилось Рождество; Артур хотел в этот день собрать «расширенный двор», где королева, отныне возвращенная, помогала ему чествовать гостей. Король выказывал особую признательность за то, что совершил Ланселот.

«Это рыцарь, говорил он, которого мне пристало более всех на свете любить и который мне более всех услужил. Ибо он примирил меня с Галеотом, здесь сидящим, и вызволил меня из темницы в Скале; и теперь избавил меня от величайшего позора, какой случался со мною. Отныне я приложу усердие, чтобы он меня не покинул. – Так был улажен мир между королем и королевой».

Далее идет описание торжеств, данных по этому случаю. Король посвящает множество рыцарей-новобранцев; королева раздает дамам платья и драгоценности. Когда Артур покидает Кармелид, Галеот и Ланселот сопровождают его в поездке по Малой Бретани. Они прибывают в Кемпер-Корантен и остаются там до пасхальных праздников.

«И Ланселот с Галеотом обрели все радости, какие могут проистекать от любви; ибо много раз общались со своими дамами без прочих людей».

Как раз по возвращении из этой поездки Лионель был посвящен Артуром в рыцари по просьбе Ланселота. История его битвы с нубийским львом здесь излагается в развернутом виде.

«И вот король пошел прослушать вечерню, а когда ее отслужили… Ланселот взял Лионеля за руку, привел его к королю и спросил того, посвятит ли он его в рыцари. Король, видя, что он нраву весьма открытого и живого, ответил, что охотно это сделает… И Лионель так сильно этому радовался, что сильнее и быть не может. После накрыли столы: и они сели за трапезу, и целый стол был отдан тем, кому предстояло стать новыми рыцарями; и это все было в честь Лионеля. И когда им роздали третье блюдо, то вошла туда девица превеликой красоты; и правой рукою вела льва, весьма горделивого с виду, привязанного цепью за шею; но он так робел перед своею госпожой, что был отнюдь не столь отважен, как мог бы быть, пока она при нем пребывала. На льва взирали как на великое чудо; ибо на голове у него была корона, на коей начертана такая же голова. Этому изрядно дивились все рыцари, бывшие в зале, никогда прежде не видев коронованного льва. А девица, его провожатая, подошла к королю, приветствовала его и сказала: Король Артур, меня послала к тебе дева, достойнее которой быть не может, по моему разумению, а красотою ей нет равных в целом свете. И за великие добродетели, присущие ей, немало доблестных рыцарей ее страны и многих прочих земель домогались ее любви. Но она сказала, что никогда в жизни не отдаст свою любовь рыцарю, коль скоро он не из твоего дома. И постановила так, что ежели кто желает любви моей госпожи, то пусть борется с этим львом, пока не убьет его доблестью своего тела и духа; ибо госпожа моя поклялась, что дарует свою любовь лишь тому, кто пленит ее гибелью льва.

И король сказал, что без ответа на сей вызов она не уедет; ибо здесь довольно рыцарей, которые охотно подвигнутся убить льва ради любви прекраснейшей из смертных. С тем и оставили этот разговор до завтрашнего дня. И когда стало смеркаться, то Галеот и Ланселот повели меж собою Лионеля в монастырь, где он бодрствовал всю ночь до рассвета; они же ни разу за ночь не покидали его. И утром его отвели к нему домой, уложили спать до большой мессы, а тогда проводили его в монастырь вместе с королем. А королева поутру прислала ему котту, и плащ, и пурпурную парчу. И плащ этот был на меху, что было ему весьма к лицу. Но прежде чем они вошли в монастырь, были доставлены доспехи для всех, кому предстояло стать рыцарями. И тогда король надел им правые шпоры, как велел обычай; но мечами их не препоясал, пока они не вышли из монастыря. Когда они приняли удары мечом, то пошли выслушать мессу, и при полных доспехах, ибо так им было положено. И как только окончили мессу, король препоясал их мечами. Потом они вошли в залу; и когда они прибыли, Лионель подошел в полных доспехах к королю; и испросил, чтобы после возведения его в рыцари первое приключение, какое выпадет двору, досталось завершить ему; и это поединок со львом. И король сказал, что весьма охотно ему это позволит; но уже столь поздний час, добавил он, что я вас отнюдь не побуждаю биться сегодня; пока отложу бой до завтра; а Лионель сказал, что не снимет доспехов, пока не сразится со львом, коего Бог ему послал столь своевременно. Тогда король подозвал девицу, приведшую льва, и приказал, чтобы она отвела его в нижний двор, и она так и сделала; и затем сняла с его шеи цепь и вошла обратно в залу; а король взошел наверх к окнам, и рыцари, и дамы, и девицы, дабы увидеть битву льва с Лионелем.

И Лионель сходит вниз, со шлемом на голове, с мечом в руке. И идет прямо на льва, как тот, у кого довольно мужества, и нападает на него весьма дерзко, а лев обороняется весьма упорно. И немало ему попортил доспехи, и рассек ему плоть между кольчугой во многих местах; но, наконец, Лионель сомкнул на его горле пальцы, которые были у него крепки и сильны, и удавил его на виду у всех, кто на него взирал. И мессир Ивейн, сын короля Уриена, носил шкуру оного льва на своем щите и за это был прозван Рыцарь со львом[356]356
  Поэма Рыцарь со львом, героем которой является Ивейн Уэльский, сын Уриена, совсем иначе излагает происхождение этого прозвища. Ивейн, новоявленный Андрокл, спас жизнь одному льву, на которого внезапно напала огромная змея, и с тех пор этот лев следовал за своим спасителем и участвовал в его подвигах. (Прим. П. Париса).


[Закрыть]. Когда Лионель убил льва так, как вы слышали, он поднялся в залу наверх и позволил совлечь с себя доспехи. Тогда призвали писцов, кои запечатлевали на письме подвиги рыцарей из дома короля Артура. И был Лионель принят в содружество Круглого Стола ради доблести, ему присущей, и ради любви к Ланселоту, его кузену… После пришла девица, приведшая льва ко двору, и простилась с королем, и с королевой, и со всеми прочими; и отбыла в тот самый день заодно с Лионелем. И столько ехали они в своих странствиях, что прибыли туда, где была дама, и та одарила его своею любовью… Более не говорит эта повесть ни о нем, ни о том, что с ним приключилось, ибо его история есть (в другом месте) вся совокупно. И потому возобновим рассказ о короле и его приближенных».

Таким образом, в этой версии, очевидно, более древней, подлинная королева осуждена по тому же приговору, который объявляет вторую Гвиневру законной женой Артура. Ланселоту нет нужды отрекаться от Круглого Стола, чтобы защитить королеву; это не сам он предлагает выступить на ее стороне против трех рыцарей; это королевский суд предписывает такой неравный бой. Он не возвращается с королевой в Сорелуа, а Галеот не вызывает туда королевских мудрецов-астрологов, чтобы получить истолкование своих сновидений. Наконец, Папа Римский не вмешивается, не налагает на королевство интердикт и не обязывает короля взять обратно подлинную королеву. Оба друга остаются при дворе, неизменно привечаемые королем Артуром, до момента похищения мессира Гавейна. Далее мы возвращаемся к общей версии, если не считать того, что в старейшем варианте не видно Лионеля, который бросается вслед за Ланселотом и встречает Галеота, вынуждающего его вернуться. Новообращенный рыцарь уехал за девицей со львом и вновь появится лишь под пером последнего продолжателя романа.