Текст книги "Романы Круглого Стола. Бретонский цикл. Ланселот Озерный."

CIII

Когда доспехи были разложены, у Ланселота не было недостатка в подручных, чтобы облачиться: изгнанники стекались со всех сторон, ожидая битвы за свое избавление. Мелеаган въехал за ограду за несколько мгновений до Ланселота.

– Коль скоро вы отказываетесь решить дело миром, – сказал Бодемагус, – я могу хотя бы заручиться вашим словом дождаться моего знака, чтобы стронуться с места.

Он поднялся на башню, а королева, сидя с ним рядом у окна, попросила его позволить Кэю наблюдать за поединком. Сенешалю подвинули ложе к другому окну, а дамы и девицы устроились позади королевы.

Король подал знак: вооруженные крепкими копьями, верхом на конях равновеликой мощи, бойцы бросаются друг на друга. Щиты принимают первый удар; Мелеаган пронзает щит Ланселота и увязает в петлях кольчуги. Ланселот метит под умбон щита; приподнятый щит ударяет Мелеагана в висок; копье ниспадает на кольчугу, разрывает ее и проходит от сосца до грудины. Мелеаган выпал из седла, унося в своем теле железо глефы, отделенное от древка. Ланселот тут же сошел с коня и бросился к нему, воздев меч, но не теряя из виду окно королевы. Мелеаган уже был на ногах; он вырвал острие и дожидался с мечом в руке и щитом на груди.

– Мелеаган! Мелеаган! – воззвал к нему Ланселот, – вот мы и в расчете: я вернул тебе рану, нанесенную тобою на Лондонском турнире; и я вернул ее без обмана.

Они принялись биться с новым задором. Они разрубают щиты, роняют петли кольчуг, падают и встают поочередно. Кровь обагрила песок вокруг них, дыхание их стало короче, руки устали рубить. Потеряв больше крови, Мелеаган сильнее страдал от жары; он стал отступать. Ланселот его гнал то туда, то сюда, словно забавляясь. В этот миг королева, утомленная дневным зноем, спустила пелену, укрывавшую ей лицо; увидев ее раскрытой, Ланселот заволновался и чуть было не выронил меч из рук; и оттого упустил превосходство, уже обретенное им: Мелеаган собрался с духом и стал его язвить безнаказанно в два десятка мест. Те, кто их наблюдал, ничего не могли уразуметь в этой перемене. Королева склонилась к Бодемагусу:

– Сир, я забыла вас спросить, это правда Ланселот?

– Разумеется, госпожа.

– Какая жалость! Было бы лучше для его чести, если бы слухи о его смерти оказались верны.

Так Ланселот, верховодивший долгое время, очутился теперь ниже некуда. Те, кого он пришел вызволять, приуныли, а Кэй высунул голову в окно и не мог удержаться, чтобы не крикнуть:

– Ланселот! Ланселот! Куда подевалась твоя великая доблесть? Или ты не помнишь трех рыцарей из Кармелида, когда ты говорил мне, что я за все королевство Бретань не пожелал бы стать четвертым? А теперь тебя бьет один-единственный рыцарь!

Ланселот услышал и узнал голос Кэя. Он как будто очнулся, снова начал теснить Мелеагана и скоро подступил к нему так, что вынудил отойти дальше прежнего.

– В добрый час! – сказал Кэй, – а то у меня уже раны открылись, а теперь закрылись обратно.

Что же до Мелеагана, он уже едва отбивался, все предрекали ему скорый конец, и король поспешил сказать королеве:

– Госпожа, вы знаете, как я вас всегда почитал и защищал от посягательств моего сына. Настало нам время свести счеты.

– Зачем вы так говорите?

– Ради моего сына, который терпит поражение. Это я смогу пережить, если только он останется жив. Прошу вас, прекратите поединок!

– Увы! Я не могу вам ни в чем отказать. Так пойдите, и пусть их разнимут.

Ланселот в этот миг оттеснил Мелеагана под самое окно королевы; оба услышали эту беседу, и Ланселот немедля вложил меч в ножны. Мелеаган же воспользовался этой заминкой, чтобы несколько раз замахнуться и обрушить свой меч на Ланселота, а тот не отбивал его удары. Король подошел и, наконец, разнял обоих бойцов.

– Отец, – вскричал Мелеаган, – дайте мне завершить поединок, вам тут нечего делать.

– Несчастный! Ему ничего не стоит тебя убить.

– А я все-таки лучше него, это же видно.

– Видно-то совсем другое: Ланселот мог бы тебя выки^{нуть с по}ля; если он опустил меч, то лишь по приказу королевы.

– Ну что ж! Если сегодня вы отбираете у меня мой поединок, я потребую возобновить его в другой раз.

– Хорошо! Королева уедет в Бретань и обещает к тебе вернуться, если на следующий раз тебе удастся победить Ланселота.

Ланселот только этого и желал.

CIV

Когда согласие было достигнуто и скреплено клятвами обеих сторон, с Ланселота сняли доспехи в покоях короля. Сенешаль подошел к нему, сокрушаясь, что не увидел Мелеагана молящим о пощаде. Королева была огорчена ничуть не менее; но могла ли она отказать королю Горра? Из залы, где она пребывала, она перешла в покои[297]297
  Здесь наглядно видна разница между залами и покоями. Первые предназначены для публичных приемов, вторые для частной жизни. (Прим. П. Париса).


[Закрыть]: Бодемагус представил ей победителя, совлекшего доспехи. Едва заметив издали королеву, Ланселот пал на колени.

– Госпожа, – сказал король, – ведь это Ланселот вас отвоевал после великих, долгих и жестоких испытаний.

Она отвернула голову и ответила королю:

– Если он ради меня так много совершил, он старался напрасно, и я ему за это ничуть не благодарна.

– Однако, госпожа, он оказал вам огромную услугу.

– В другой раз он причинил мне столько зла, что я никогда уже не смогу полюбить его.

– Ах, госпожа! – воскликнул тут Ланселот, – когда я мог вас обидеть?

Она не ответила и, для полноты своей неблагосклонности, перешла в другой покой, куда его взор проследовал за нею даже после того, как она скрылась из виду. Король Бодемагус не удержался, чтобы не сказать:

– Право же, последняя услуга стоила того, чтобы забыть прошлые грехи.

Подойдя к Ланселоту и взяв его за руку, он подвел его к ложу сенешаля.

– Добро пожаловать, первый среди рыцарей! – сказал Кэй, приподнимаясь. – Пытаться превзойти его в доблести – величайшая глупость!

– Почему же? – спросил Ланселот.

– Потому что вы завершили то, что я попусту начал[298]298
  В самых ранних легендах Кэй-сенешаль уже немного хвастун, но прежде всего он верен и надежен. Мало-помалу романисты, а особенно поэты, сделали из него тип самонадеянного болтуна. В прозаическом романе он еще не таков: это смесь отваги, легкомыслия и искренности. Кретьен де Труа счел нужным здесь изменить исходный текст, чтобы подладиться под новый характер Кэя: Он первый речь к нему повел, И рыцарь слышит сей глагол: «Ты посрамил меня!» – «Ужели Я посрамил вас, в самом деле? Скажите», – молвил Ланселот. «Да, посрамил, – ответил тот, – Ты совершил с отваги пылом То, что мне было не по силам».


[Закрыть].

– Оставим это, – сказал Ланселот, – и расскажите мне, как вы здесь проводили время.

Кэй поведал ему о теплом участии, которое выказал король Бодемагус к королеве, и как он защищал ее от посягательств Мелеагана.

– Он поместил мое ложе рядом с ложем госпожи, а башня, где мы пребываем, отпирается лишь с восходом солнца. Госпожа моя терпела грубейшие домогательства. Еще до прибытия Мелеаган заводил речь о том, чтобы она разделила с ним ложе; она это пресекла, ответив, что прежде он должен на ней жениться[299]299
  Мелеаган завоевал королеву, и с этих пор она не была связана никакими прежними обязательствами. Она была уже не персоной, а вещью. (Прим. П. Париса).


[Закрыть]. Большего он и не требовал. «Вы будете делать со мною, что вам угодно, – сказала она, – но только после венчания, скрепленного клятвой в присутствии вашего отца». Мелеаган набрался терпения. Когда король к нам подошел, она пала ему в ноги, заливаясь слезами. Бодемагус поспешил ее поднять. «Успокойтесь, – сказал он, – у вас, госпожа, будет самый обходительный плен, какого вам только можно ожидать». – «Ах, дорогой сир, умоляю вас как самого верного рыцаря на свете, не отдавайте меня на поругание». – «Это я вам обещаю, здесь вы можете никого и ничего не бояться». Однако Мелеаган настаивал, что он имеет на нее все права, и это мучило меня. «Бог ты мой! – сказал я ему однажды, – странно было бы видеть, как моя госпожа переходит из постели достойнейшего из королей в постель дрянного мальчишки». Он мне этого не простил, и вместо мазей, потребных для моих ран, он приказал давать мне те, что их растравляют.

(Стих 4023) (Прим. П. Париса).

Ланселот выразил сожаление и поблагодарил сенешаля. Но решив, что ему ни к чему теперь жить, утратив сердце королевы, он с нетерпением ждал той минуты, когда он сможет укрыться в своем покое. Как же ему покончить с собой? Перед его ложем собрались двадцать рыцарей, которые из почтения не покидали его всю ночь. Когда он убедился, что они уснули, он тихо встал и погасил свечу; он подошел к одному из рыцарей и осторожно извлек его меч. Страж пробудился; но Ланселот не дал ему времени удержать меч; он пронзил им себя и едва не умер на месте. Поднялся крик, его схватили, уняли кровь и заставили его лежать неподвижно всю оставшуюся ночь.

CV

Рана была не смертельна, и опасность ее сильно поубавилась, когда ему пришли доложить, что королева выказала глубочайшую скорбь, узнав, какой угрозе подверглась его жизнь. После того, как рана вполне затянулась, король Бодемагус повел его за руку в большую залу, где сидела королева; увидев их, она встала, заключила Ланселота в объятия и спросила, каково ему теперь.

– Прекрасно, госпожа.

Они все трое сели на ложе; скоро добрый король, боясь помешать их беседе, ушел осведомиться о сенешале. Когда они остались наедине, королева сказала:

– Ланселот, мне говорили, что вы были ранены, это правда?

– Это пустое, госпожа: когда я вас вижу, я не чувствую боли. Но ради Бога, госпожа, зачем вы отказались говорить со мною в тот день?

– Ланселот, разве вы не ушли из Лондонской башни без моего позволения?

– Я дурно поступил и признаю это.

– У меня была и другая причина для жалоб, куда более весомая. Покажите мне кольцо, данное мною.

– Вот оно, госпожа.

И он показал то, которое носил на пальце.

– Вы лжете, Ланселот: это не мое кольцо.

Остолбенев от изумления, Ланселот поклялся самыми страшными клятвами, что никогда не снимал сей драгоценный залог любви. Тогда королева показала то, что давала ему на самом деле. Как же горько было нашему рыцарю узнать его! Он мигом стянул с пальца то, которое было надето на нем, и выбросил в реку через окно, не говоря ни слова.

Королева заподозрила, что он мог оказаться жертвой измены; она ему поведала, как одна девица принесла подлинное кольцо и что именно она сказала, бросив его на стол. Ланселот узнал проделки коварной Морганы. В ответ он рассказал о том, что ему снилось, и какую цену Моргана назначила за его выкуп. Гвиневра радостно распахнула ему объятия.

– Милый друг, – сказала она, – поверьте, я бы умерла прежде, чем кто-либо другой завладел тем, чем владеете вы. Никогда и никто не займет место Ланселота в моем сердце.

– Значит, госпожа, я могу надеяться, что буду прощен за мою первую оплошность?

– Не сомневайтесь, мой драгоценный друг.

– Ради Бога, госпожа, устройте так, чтобы я смог с вами свидеться нынче ночью. Давно уже я был лишен этого счастья.

– Друг мой, я жажду этого сильнее вас: пойдемте навестим сенешаля, и я покажу вам, как вы можете этой ночью прийти ко мне. Видите вон ту полуразрушенную стену? Она окружает обширный сад, откуда можно пробраться в мою опочивальню.

За этой беседой они дошли до ложа, где располагался Кэй. Когда ему бывало плохо, королеве из ее спальни были слышны его стоны. Теперь же он беседовал с Бодемагусом. Гвиневра сделала знак Ланселоту и указала ему окно, к которому надо подойти. Побыв немного подле Кэя, король вышел вместе с Ланселотом, которому не терпелось, чтобы ночь укрыла землю.

Наконец, она наступила: он лег пораньше, жалуясь на нездоровье. Улучив время, он встал, тихо вышел из покоя, отведенного ему королем, перелез через старую садовую стену и добрался до окна, где ждала его королева. Он протянул руки сквозь решетку, он прикоснулся к рукам королевы, и чувства их слились воедино.

– Госпожа, – сказал Ланселот, – если бы я сумел проникнуть к вам, вы бы не возражали?

– Э, милый мой, а как?

– Все просто, если вы не против.

– А вы могли в этом усомниться?

– Тогда я войду; нет такого железа, которое бы меня остановило.

– Подождите хотя бы, пока я отойду; надо же иметь в виду, что может войти сенешаль, если шум его разбудит.

Ланселот потянул на себя прутья, согнул их и вынул из гнезд; затем он забрался в опочивальню. Ночь была непроглядна, ведь первым делом королева погасила горящую свечу. Но они слышали вздохи и стоны, которые на миг насторожили Ланселота. Это был сенешаль, чьи раны снова открылись, как часто бывало по ночам. Когда Ланселот взошел на ложе, он ощутил на своих ладонях влагу: он поранился о заусеницы прутьев; но, как и королева, он подумал, что это всего лишь капли пота. Велика была их радость этой ночью, сладостны объятия, нежны ласки. Незадолго до рассвета счастливый возлюбленный вышел через то же окно и приладил прутья так же, как они были. Затем, препоручив себя Богу, королева вернулась на свое ложе так неслышно, что никто бы не догадался, как она провела последние часы.

CVI

Наутро Мелеаган по своему обыкновению пришел навестить королеву. Она спала. Он увидел простыни, замаранные кровью, удивился и, перейдя к постели сенешаля, обнаружил, что и те окровавлены тоже. Он тут же вернулся, чтобы разбудить королеву.

– Э, госпожа! – сказал он, – вот так новости!

– Что такое? – воскликнула она.

– Видите кровь, запятнавшую ваше ложе? Теперь пойдите посмотрите на ту, что запятнала ложе Кэя. Мой отец ревностно берег вас от меня, но от сенешаля он вас так не уберег. Может ли такая дама, какой прослыли вы, быть настолько неверна, чтобы опозорить благороднейшего из мужей с худшим из рыцарей, и это ли не великая досада – видеть, что мне предпочли Кэя? Ей-богу, я достоин большего, чем он, ведь это я вас у него отвоевал. Уж лучше бы это был Ланселот, он столько выстрадал ради вас; но Ланселот, как и я, получил от своих услуг немного проку; ибо на женщину полагаться можно не более, чем на дьявола.

Королева выслушала его без видимого волнения.

– Любезный сир, – сказала она, наконец, – вы можете говорить, что вам угодно; но кровь, замаравшая мою постель, не принадлежит Кэю. Очевидно, она текла у меня из носа: это со мною случалось не раз.

– Отговорки ваши бесполезны; посмотрите, как запятнаны все ваши простыни. Но не думайте от меня увильнуть. Клянусь моей душой! Вы поплатитесь за столь позорный поступок.

Кэй слышал все и метался в своей постели, как одержимый.

– Мелеаган, – воскликнул он, – вы лжете: я никогда не покушался на честь моей госпожи королевы или моего сеньора короля Артура. Я готов отстаивать это в придворном суде или на поединке.

Между тем Мелеаган послал уведомить своего отца, а он поднялся и разбудил Ланселота. Тот заметил, наконец, что поранил руки об окно; он позаботился вымыть их как следует, а после оба вошли в опочивальню.

– Смотрите, сир король, – сказал Мелеаган, показывая кровь, пролитую на оба ложа. – Прошу нас рассудить, – добавил он. – Я завоевал эту даму в смертельном бою и застал ее с негодным рыцарем, который не смог ее защитить.

– Ах, госпожа! – сказал король, – возможно ли, чтобы вы до того забыли вашу честь?

– Сир король, не верьте этому. Да покинет меня Бог, если сенешалю когда-либо перепала от меня даже самая малость! Ланселот, я к вам взываю; разве могли меня хоть единожды заподозрить в такой провинности?

– Госпожа, Бог вам заступник. Нет, мессир Кэй никогда не питал столь преступного замысла, и я не знаю на свете ни одного рыцаря, кто бы осмелился это утверждать против меня.

– Если кто-то не убоится лжесвидетельства, став на ее защиту, – возразил Мелеаган, – я вполне осмелюсь выступить против него.

– Как! – воскликнул Ланселот, – вы уже оправились от своих ран? Я-то думал, что одной пробы было довольно. Так идите, вооружайтесь; раз уж больше некому, я сумею заставить вас пожалеть, что вы тем самым посягнули на честь самой благоразумной дамы на свете.

CVII

Они тут же разошлись облачаться в доспехи. Напрасно король уговаривал сына не упорствовать. Мелеаган был уверен в своей правоте и глух к любым увещеваниям. Прибыв на место, Ланселот сказал королю:

– Сир, такого рода поединок не может быть решающим, если его не предваряет клятва.

А потому принесли святые мощи; оба шампиона преклонили колени. Мелеаган поклялся первым, что, коли благоволят ему Бог и святые угодники, он видел кровь Кэя-сенешаля на ложе королевы. А Ланселот: что, коли благоволят ему Бог и святые угодники, Мелеаган солгал и будет изобличен как лжесвидетель.

Они сели на коней, а король устроился у окон вместе с королевой и сенешалем. Оба соперника разошлись, устремились навстречу друг другу; вот они ломают свои глефы, теснят один другого конями, щитами, забралами; лопаются ремни их щитов, сыплются искры из шлемов, они колеблются в седле, они падают плашмя на землю. Мелеаган остался лежать без памяти, залитый кровью; Ланселот поднялся, замешкавшись на миг, положил руку на рукоять меча и, подняв щит над головою, ринулся на Мелеагана, а тот отбивался, как мог; ибо нельзя было отказать ему в доблести, какая только бывает у злодея. Но напрасно он бился, ему досталось еще поболее, чем в первый раз. Меч он выпустил из рук; он был бы уже повержен, но король Бодемагус поспешно сказал королеве:

– Госпожа, ради Бога, остановите поединок!

– Сир, я не в силах вам ни в чем отказать, пойдите разнимите их сами.

Он спустился и окликнул Ланселота:

– Стойте! Так велит ваша дама королева.

– Это правда, госпожа? – спросил Ланселот, подняв на нее взор.

– Да, хотя и против моей воли.

Он тут же вернул меч в ножны, оставив Мелеагана корчиться от ран и стыда. На все усилия отца его утешить тот отвечал сквозь зубы:

– Ланселот погибнет от моей руки, прежде чем выедет из страны.

– Не забудь, по крайней мере, что, запятнав себя изменой, ты отречешься от моего наследия. Моя корона не увенчает голову предателя и убийцы.

CVIII

Ближайшей ночью Мелеаган покинул город, не желая видеть ни Ланселота с королевой и сенешалем, ни своего отца, принявшего их сторону против него.

Все Бретонцы-изгнанники были вольны оставить королевство Горр и вернуться в свою страну. На другой день на рассвете Ланселот облачился в доспехи и выехал с сорока рыцарями – одни из королевства Логр, другие из королевства Горр – искать мессира Гавейна, которому велено было доставить королеву ко двору короля Артура. Они почти достигли Подводного моста, когда встретили карлика верхом на коне-иноходце.

– Который из вас Ланселот? – спросил карлик.

Ему показали.

– Сир, – сказал он, – мессир Гавейн шлет вам привет.

– А! Ты меня порадовал; как его дела?

– Прекрасно, сир; он доверил мне побеседовать с вами с глазу на глаз.

И, отведя его в сторону на несколько шагов, он доложил, что мессир Гавейн находится в приятнейшем месте, где у него есть все, что он пожелает.

– Он знает, что вы, наверно, захотите узнать о нем новости, и просит вас приехать повидаться с ним наедине; оттуда вы вместе направитесь в Горан.

– Но что мне делать со всеми этими рыцарями?

– Они могут дождаться вас тут, ведь вы нисколько не припозднитесь: путь нам предстоит недолгий, всего лишь одно лье отсюда.

– Тогда я поеду. Господа рыцари, извольте остаться здесь, я скоро вернусь с мессиром Гавейном.

Рыцари остановились, а Ланселота карлик увлек за собою. В четырех полетах стрелы оттуда был лес: они углубились в него и прибыли к небольшому укрепленному замку, скрытому густыми зарослями и окруженному двойным рвом. Ворота были открыты; они въехали и спешились перед большой залой вровень с землей, устланной свежей травой. Ланселот шел большими шагами, ему не терпелось увидеть мессира Гавейна. Когда он был на середине залы, он ощутил, что трава уходит из-под ног, и упал в яму глубиной более двух туазов. Слава Богу, он не причинил себе вреда, примятая трава его уберегла; но слишком поздно он понял, что стал жертвой гнусного обмана. Напрасно он шарил и метался по сторонам; он не нашел ни лестницы, ни выемки, чтобы с их помощью выбраться оттуда. Вскоре он услышал, как над головой у него прошли два десятка ратников, ведомые владельцем замка, сенешалем Горра.

– Сир рыцарь, – сказал ему сенешаль, – вы в нашей власти; ваша доблесть вам ничуть не поможет: отдайте ваш меч и сдавайтесь нам в плен; мы обойдемся с вами учтиво.

– Но кто и за что меня так трусливо захватил?

– Этого мне говорить не велено.

– По крайней мере, разве не могли вы все вместе напасть на меня лицом к лицу?

– Сир, я не хотел подвергать опасности ни вашу жизнь, ни жизни моих людей. Сеньор, которому мы служим, распорядился так.

Ланселот не сомневался, что в этой новой измене он должен винить Мелеагана. Он отдал свой меч. Тогда ратники стали на колени и, протянув к нему руки, отвязали ему шлем и помогли подняться. Его отвели в старую башню, где мы его покинем, чтобы вернуться к рыцарям, ожидающим его.

CIX

Видя, что он не возвращается, спутники Ланселота заподозрили измену. Когда они увидели, что близится ночь, они пошли просить приюта в соседний замок, где мессир Гавейн, только что прибывший туда, уведомил их, что несколько дней тому назад он перешел Подводный мост, но что без помощи рыцарей-изгнанников он бы вряд ли оттуда выбрался. Прежде чем дойти до берега, сказал он, ему пришлось наглотаться воды вдоволь; а едва ступив на берег, он вынужден был сражаться с рыцарем, стоявшим в дозоре у моста. Он вышел из воды весь окоченелый, ему было тошно; но победа осталась за ним. Он тут же спросил, не слышно ли что о Ланселоте.

– Сир, – ответил один из рыцарей, – после того, как он победил Мелеагана и вернул на волю бретонских изгнанников, мы с ним вышли из Горана, чтобы идти вам навстречу. Но нам попался один карлик, явно подосланный изменником Мелеаганом, который пришел якобы от вашего имени проводить Ланселота туда, где находитесь вы. Больше мы его не видели, и мы не сомневаемся, что он угодил в засаду.

Эта новость огорчила мессира Гавейна. Поразмыслив, что ему делать, начать ли с поисков Ланселота или вернуться к королеве, он выбрал последнее. Велика была радость королевы при свидании с ним; но когда она узнала, как пропал ее возлюбленный, она не могла скрыть свою безмерную тревогу. Король Бодемагус разослал повсюду людей разузнавать о Ланселоте, грозя смертью тем, кто не откроет всего, что мог бы сообщить. Затем он передал королеве письмо, скрепленное печатью короля Артура, но подделанное Мелеаганом. Король предписывал ей «не дожидаясь Ланселота, возвращаться в Камалот, куда он уже прибыл в полном здравии». Сразу по прочтении сего подложного письма королева, вполне обнадеженная, вместе с мессиром Гавейном простилась с королем Бодемагусом. С ними поехал Кэй, наконец излеченный от своих ран; и поскольку теперь опасные проходы были открыты для всех, они вскоре увидели перед собою высокие башни Камалота; король Артур издалека выехал навстречу королеве и приветствовал ее долгим поцелуем. Мессир Гавейн был явно удивлен, не видя Ланселота.

– Ланселот? – спросил Артур, – разве он не с вами?

– Нет, – возразила королева, – вы сами передали нам, что он вернулся в Камалот.

– Клянусь всем, чем я вам обязан, госпожа, я не писал ничего подобного. Со времени большого сбора, в бытность нашу в Лондоне, я не видел Ланселота.

Слушая короля, королева чувствовала, что сердце ее готово выскочить из груди; холодный пот залил ее бледное лицо; она бы упала, если бы ее не поддержал мессир Гавейн. Когда она немного оправилась от слабости, она сказала, что не будет ей ни единого счастливого дня, пока ее тревожит участь Ланселота. Король, по всей видимости, разделял ее тревогу и решил продлить свое пребывание в Камалоте, городе, не сильно удаленном от земли Горр. Королева любила этот город, где Ланселота посвятили в рыцари.