Текст книги "Романы Круглого Стола. Бретонский цикл. Ланселот Озерный."

Вспомните, любезный сир, о падении святого Петра. Оно случилось с ним от той же боязни близкой смерти. Плотская немощь порождает страх, а страх порождает отчаяние. Творите добро, как если бы вам осталось жить не более тридцати дней, но не будучи убеждены в этом сроке.

– Нет, – сказал Галеот, – я предпочитаю знать, когда мне ожидать его. Слава Богу, я чувствую в себе достаточно сил и смелости, чтобы бесстрашно вынести такое откровение. Чем ближе окажется моя кончина, тем более я буду стараться заслужить благую смерть.

Тогда мудрец поднялся и, оборотясь к двери часовни, белой и лощеной, начертал на ней углем сорок пять кругов размером с денье, а над ними написал: Это знак годов. Выше он начертал сорок пять других, поменьше, и надписал: Это знак месяцев; затем, в третий ряд, сорок пять еще меньших: Это знак недель; и наконец, сорок пять самых мелких: Это знак дней.

– Вот, – сказал он Галеоту, – указание срока вашей жизни. Если вы сейчас увидите, что все они целы, значит, вам осталось до смерти сорок пять лет. Сколько их исчезнет, столько у вас будет отнято лет, месяцев, недель или дней.

Потом он вынул из-за пазухи небольшую книжицу, открыл ее и обратился к Галеоту:

– Сир, вот книга заклинаний. Силою начертанных слов я могу открыть тайну всего, что пожелаю узнать. Я мог бы вырывать с корнем деревья и обращать вспять течение рек; но в искушении этом кроется великая опасность. Ученые мужи, некогда призванные королем Артуром для совета, надумали искать здесь смысл посетивших его сновидений; чтобы дознаться его, они взломали сундук, в котором я запер книгу перед тем, как отправиться в Рим. Но взявший ее не знал, как с нею обходиться, и он лишился разума, зрения и подвижности своих членов, так и не сумев раскрыть, что есть дикий лев, лекарь без лекарства и наставление цветка. А посему готовьтесь видеть устрашающие вещи и будьте уверены, что не выйдете отсюда, не испытав великого ужаса.

Затем Эли подошел к алтарю, взял с него золотой крест, усыпанный драгоценными камнями, потом ковчежец, хранивший в себе Тело Господне. Он подал ковчежец Галеоту, а себе оставил крест.

– Держите крепко этот ковчег, – говорит он, – в нем покоится драгоценная святыня; а я буду держать крест, он по силе уступает только ей. Пока они в наших руках, нам не страшна никакая беда.

С этими словами он вернулся, оперся на каменный престол, раскрыл книгу и принялся читать, пока не ощутил, как сердце его возбухает и глаза его краснеют. Обильный пот заструился на лицо ему со лба, он горько зарыдал. Галеот взирал на него и сам чувствовал себя во власти великого страха.

Чтение длилось долго; мэтр Эли перевел дух, потом начал снова читать, трепеща всеми своими членами. Вскоре их окутал глубокий мрак, они услышали мерзостный голос, и своды разомкнулись, пропуская ослепительную вспышку.

Галеот тотчас заслонил глаза ковчегом, а мэтр Эли упал в бесчувствии, с крестом на груди. Наконец, тьма рассеялась, снова воцарился дневной свет. Придя в себя, мэтр издал мучительный стон, огляделся вокруг и затем спросил Галеота, каково ему сейчас.

– Теперь хорошо, слава Богу!

Спустя мгновение земля начала содрогаться.

– Обопритесь на это кресло, – сказал Эли, – тело может не вынести того, что вы увидите.

И вот им чудится, будто часовня вращается; а когда движение остановилось, Галеот увидел, как из двери, хотя и прочно запертой, появляется рука, длинная рука в рукаве из желтой парчи, свисающем до земли, лишь запястье обернуто белой шелковой тканью. Рука эта, багровая, как воспламененный уголь, держит алый меч, роняющий капли крови; его острие уже почти коснулось груди мэтра Эли, но, попав на крест, меч повернул и двинулся на Галеота; тот загородился от него драгоценным ковчегом. Тогда меч обратился к той стене, где были начертаны круги; он перечеркнул первый, третий и четвертый ряды, а затем исчез, равно как и рука, его державшая.

Когда к Галеоту вернулся дар речи, он сказал:

– Мэтр, вы не обманули меня: я видел величайшие в мире чудеса. Я знаю доподлинно, что жить мне осталось не более трех лет[191]191
  Здесь явная ошибка: 45 месяцев – это почти 4 года. (Прим. перев.).


[Закрыть], и я доволен тем, что это знаю. Лучшего я и не желал. Можете быть уверены, никто не заметит, что я утратил хоть каплю моей природной веселости.

– Однако должен вам сказать, – продолжил Эли, – что вы можете превысить этот срок; но для этого нужно содействие королевы и ее дозволение удержать вашего друга при вас. Больше мне нечего вам сообщить; но, говорю еще раз, остерегитесь рассказывать вашему другу хоть малую долю того, что я вам изъяснил.

Он вышел из часовни, а Галеот вернулся к Ланселоту и нашел его с глазами, покрасневшими от слез.

– Что с вами? – спросил он.

– Ничего, сир.

– О! Я знаю, вас тревожит то, что мог сказать мне мэтр. Утешьтесь, он не открыл мне ничего такого, чем я был бы недоволен.

– Ради Бога, – заговорил Ланселот, – разъясните мне, каков смысл этих сорока пяти досок, о которых толковали вам ученые мужи, и зачем мне было выходить за дверь; без сомнения, мэтр Эли говорил вам то ли о королеве, то ли обо мне.

– Нет, – ответил Галеот, – в нашей беседе не было речи ни о вас, ни о королеве. Прежде чем открыть мне то, что я желал знать, мэтр должен был выслушать мою тайную исповедь, и было бы негоже, чтобы между Богом и мною был иной свидетель, кроме исповедника. Затем он объяснил мне, что сорок пять досок означают время, мне еще отпущенное, а змея, которая в моем сне отторгла у меня половину членов, предвещала близкую кончину нежно любимого друга. И вот, подтверждение правдивости оного последнего суждения не заставило себя долго ждать: едва я вышел из церкви, как прибыл гонец с известием о смерти госпожи моей матушки, которую я любил больше всех на свете до того, как узнал вас[192]192
  О «великанше» Галатее, матери Галеота, см. выше, в примечании к стр. 281. (Прим. П. Париса).


[Закрыть]. Я вечно горевал бы о ней, когда бы у меня не оставались вы, чья жизнь, чье присутствие мне еще дороже; они принесли мне забвение всех прочих горестей. Предадимся же нашему прежнему веселью, ибо мэтр Эли не поведал мне ничего такого, что могло бы его нарушить.

LXIV

Галеот, как мы только что видели, не посвятил своего друга в то, что открыл ему мэтр Эли; но он сожалел, что впервые оказался хранителем тайны, которую нельзя было разделить с Ланселотом.

Когда подошел день, назначенный баронам для сбора в городе Сорхо, он отвел Ланселота в сторону.

– Дорогой мой собрат, – сказал он, – в свое время один ученый мэтр посоветовал мне никогда не говорить моему другу о том, что его опечалит, если беда не из тех, что можно поправить советом. Будь откровения мудрого Эли пагубны для вашего будущего или моего, я был бы прав, скрывая их от вас; но в ином случае я не должен ни делать, ни замышлять ничего, не уведомив вас. Знайте же, зачем я созвал своих баронов.

Вы, любезный сир, из нас двоих более знатны, более родовиты; вы прямой наследник короля, а я всего лишь сын принца, носящего корону[193]193
  В средневековой Европе короны носили не только короли. Существовали короны различного статуса: княжеские, герцогские, графские и т. д. Не для всех из них (как, впрочем, и в наше время) требовалась формальная процедура коронации. (Прим. перев.).


[Закрыть]. Поскольку вы признали меня за собрата, никто из нас не должен быть другому господином; все между нами будет общим: и то, что нынче мое, и то, что после станет вашим. И потому я решил устроить нам коронацию в один и тот же день, на ближайшее Рождество, которое король Артур избрал для полного сбора при дворе. Так мы разделим всю мою власть; мы сообща получим оммаж от наших баронов и клятву защищать нас против всех и вся. На другой день после торжества мы уедем, вы с вашими новыми рыцарями, а я с моими, дабы отвоевать королевство Беноик у короля Клодаса, который вас обездолил. Пора отомстить за гибель вашего отца и за великие печали вашей матери-королевы. Но если вы предпочтете, милый друг, вы останетесь здесь владетелем моих изобильных земель и тех королевств, от которых я принял присягу, тогда как я приложу усердие, чтобы утвердить вас в наследственных правах.

– Сир, премного благодарен, – ответил Ланселот, – я знаю, что вы предлагаете мне все это от чистого сердца; но я совершил еще не так много подвигов, чтобы заслужить столь обильные земли. Кроме того, вы знаете, что я не могу ни отдавать, ни принимать никаких наделов без согласия моей дамы королевы. Что же до моего наследства, я ни на кого не намерен возлагать заботу о его возвращении; а сам я даже щита не навешу себе на шею, чтобы его отвоевать.

– Как же вы тогда намерены поступить, мой друг?

– Я надеюсь с Божьей помощью прослыть доблестным настолько, чтобы мне не пришлось встретить ни единого человека, кто посмел бы удержать хоть одну пядь моей земли и у кого хватило бы мужества дожидаться меня, зная, что я уже близко.

– Что ж, – ответил Галеот, – пусть будет так, как вам угодно; и все же я думаю поговорить об этом с королевой. Я знаю, что она не пожелает видеть вас владыкой владык, если придется утратить хоть малую толику вашего сердца; и что сами вы всегда предпочтете ее любовь владычеству над целым миром.

– Да, любезный сир, вы один знаете все мои скрытые помыслы. Но мне слишком дороги вы сами, чтобы я отвергал то, что вам угодно мне предложить, если речь идет не о чести моей дамы. Пусть будет так, как решит она: я знаю, сколь вы ей приятны, и знаю, что она ничего не утаит из того, что могла бы вам уделить.

В тот же вечер прибыли все бароны, созванные Галеотом. Галеот потчевал их за своим столом, а назавтра, собрав их в большой зале совета, произнес такую речь:

– Сеньоры, вы мои люди[194]194
  Т. е. я получил от вас присягу. (Прим. П. Париса).


[Закрыть] и как таковые обязаны подавать мне помощь и совет. Я созвал вас по двум важнейшим причинам: с одной стороны, я чувствовал, что тело мое в опасности; с другой, я обдумывал один замысел, который желал бы с вами обсудить. Касательно стороны телесной, опасность исходила от двух странных сновидений. Слава Богу, с того времени, как я вас призвал, меня посетил один ученый мудрец, который дал этим снам истолкование, достаточное, чтобы я вновь обрел спокойствие. И потому я нынче буду говорить с вами лишь о второй причине.

Когда-то я замышлял, вы это знаете, отобрать владения у короля Артура; но по воле Божьей между нами был заключен мир. Возвратясь сюда, я хотел быть коронован на Рождественские праздники, пока мой сеньор король Артур собирает двор. Но и это намерение я изменил.

Я еду ко двору короля Артура; вам ли не знать, что это самый доблестный государь; Артур соединил в себе одном все достоинства, все добродетели; никто не может хвалиться отвагой, не послужив у него при дворе. Я намерен быть в его кругу и среди всех тех героев, которыми полнится его дом. Но на время пребывания моего в чужой стране эти земли нуждаются в опеке благородного мужа, разумного, верного и справедливого, коему будет передана моя власть. И поскольку я не доверяю собственной мудрости, я прошу у вас совета и приглашаю вас выбрать почтенного мужа, которого вы сочтете наиболее достойным управлять моей землей и вершить над всеми суд, добротный и строгий, без малейшего подозрения в корысти; ибо наместник корыстолюбивый вводит страну в разорение. Ищите его среди самых богатых, дабы я мог взыскать с него ущерб, нечаянно им причиненный. Поразмыслите о выборе, который надлежит сделать, пока я побуду за пределами залы.

Он вышел вместе с Ланселотом, а бароны разразились потоками речей. Одни предлагали Короля с Сотней Рыцарей, другие короля Видегана; иные не соглашались ни с первыми, ни со вторыми и называли сеньора Виндзорского. Наконец, попросил слово один старец. Это был герцог Гален Дувский, привезенный на носилках и прослывший самым мудрым из людей.

– Ха! – воскликнул он громко, чтобы его услышали. – Как это вы не видите среди всех вас наместника, потребного моему сеньору! Будь я помоложе и так же силен, как большинство из тех, кто меня слушает, ваш выбор был бы недолог; но нынче я не более чем полчеловека и могу только давать советы. А есть среди нас и целый человек: это король Бодемагус.

Он умолк, и все бароны согласились, что никто не сгодился бы лучше. Итак, герцогу Галену поручено было держать речь; Галеота пригласили войти, и старый герцог заговорил так:

– Сир, эти благородные мужи доверили мне сказать за них слово, ибо я пережил больше любого из них. Я знаю одного барона, мудрого и совестливого, лишенного корысти, великого поборника справедливости, не способного угнетать из ненависти или помогать из пристрастия; сурового и сильного, мало занятого своими заботами, когда дело идет о его чести.

– В самом деле, – воскликнул Галеот, – вот прекрасные достоинства; назовите его, я готов его избрать.

– Сир, это король Бодемагус Горрский.

– Ваша правда, – ответил Галеот, – я всегда почитал его за одного из благороднейших мужей; я буду рад доверить ему надзор за моими землями. Король Бодемагус, я утверждаю за вами власть и прошу вас оправдать все сказанное о вас герцогом Галеном.

– Сир, – сказал король Бодемагус, – я король невеликой страны, и даже с нею мне не сладить как подобает; как я могу сгодиться на то, чтобы править всеми вашими владениями?

– Препирательство ваше неуместно; моя воля – избрать вас наместником; как мой законный подданный, вы не должны отказываться.

– Но, сир, в ваших землях есть гордецы, которые ни за что не согласятся мне подчиниться.

– Если хоть один посмеет идти наперекор вашим приказам, будьте уверены, как только я это узнаю, я отомщу ему так, чтобы отбить у прочих охоту подражать ему. А вам всем, мои законные вассалы, приказываю ради вашего долга передо мною содействовать королю Бодемагусу против всех и вся, исключая единственно меня самого. Может статься, я никогда не вернусь в свои уделы; а потому король Бодемагус поклянется жизнью, что будет блюсти верность моему народу. И если я умру на чужбине, он признает моего крестного сына и племянника Галеодена королем Сорелуа и Дальних островов; Галеоден им законный наследник через свою супругу, дочь короля Гохоса[195]195
  Выше (стр. 202) этого короля звали Глохиром. (Прим. перев.).


[Закрыть].

Принесли святых[196]196
  Мощи святых, на которых приносили клятвы. (Прим. П. Париса).


[Закрыть]; Галеот принял клятвы вначале от короля Бодемагуса, затем от всех баронов, включая Короля с Сотней Рыцарей, своего двоюродного брата. Все поклялись не притязать после смерти Галеота ни на какую долю его наследства и навсегда остаться верными рыцарями Галеодена[197]197
  Этот эпизод с совещанием у Галеота и избранием Бодемагуса Горрского правителем Сорелуа не вяжется с остальным сюжетом, и в большинстве рукописей его нет. Там пропущено также толкование снов Галеота: таким образом, этот двойной эпизод явно вставной. Но мы его сохранили по причине того интереса, который он представляет для изучения феодальных нравов. (Прим. П. Париса).


[Закрыть].

Бодемагус был властителем страны Горр, отменно защищенной с одной стороны – топкими болотами, откуда, угодив однажды, удавалось выбраться с трудом; с другой – широкой и глубокой рекой. Покуда длились превратности и приключения, в оной стране Горр царил пагубный обычай: ни один воин от двора короля Артура, однажды войдя, не мог из нее вернуться. Ланселоту суждено было открыть вольный проход, когда он преодолел Мост-Меч, чтобы освободить из плена королеву, как будет видно в книге о Телеге[198]198
  Сюжет, развиваемый далее в третьем томе «Ланселота», частично использовал Кретьен де Труа в своем стихотворном романе «Ланселот, или Рыцарь Телеги». (Прим. перев.).


[Закрыть]. Обычай этот был установлен при начале смутных времен, когда Утер-Пендрагон, отец Артура, воевал с королем Уриеном, дядей Бодемагуса, добиваясь от него вассальной присяги. Уриен о том и слышать не хотел, и король Логра, наскучив первым, прекратил свои притязания до той поры, когда король Уриен отправился в Рим, дабы исповедовать свои грехи перед Папой. Он пустился в путь как паломник, с немногими провожатыми. Его схватили, привели к Утер-Пендрагону, и тот держал его узником в одном из своих замков, не желая брать с него выкупа. Более того, он велел соорудить виселицу и угрожал вздернуть на ней короля Горрского, если тот не согласится принести ему присягу.

Уриен же сказал, что лучше ему умереть, чем признать над собою сюзерена и зависеть от кого бы то ни было. Но Бодемагус, коему на долю досталось королевство Горр, сделал то, чего не пожелал сделать король Уриен: он принес присягу и заслужил множество похвал за то, что спас своему дяде жизнь ценою подневольности. Приняв во владение страну Горр, Утер-Пендрагон нашел ее вследствие войн скудно населенной. Когда король Уриен, призванный позднее своими прежними подданными, отвоевал свое королевство при содействии короля Галлии, он даровал жизнь воинам короля Утер-Пендрагона не иначе как обязав их оставаться в стране Горр рабами его баронов или наподобие Евреев среди христиан[199]199
  «И поклялись быть в послушании, и слугами, и работниками у жителей страны, а также и низким людом, как Евреи среди Христиан». (Рук. 751). (Прим. П. Париса).


[Закрыть]. Более того, он велел выстроить на рубеже своего королевства и Бретонского два узких моста, увенчанных с обеих сторон высокими и крепкими башнями, где несли дозор рыцари и ратные люди. Стоило Бретонцу, будь то рыцарь, горожанин, дама или девица, пройти через мост, он должен был поклясться на святых мощах, что не вернется обратно прежде, чем некий рыцарь из Артурова дома не проникнет силой в эти четыре башни.

Король Артур, едва воссев на трон, решил было заняться вызволением своих подданных; но войны и множество неурядиц не позволили ему это сделать; и при начале смутных времен Бретонцы, плененные в стране Горр, все еще ждали своего избавителя.

Как уже говорилось, Бодемагус, наследуя королю Уриену, велел снести мосты и заменил их двумя другими, диковиннее прежних, а охрану их вверил двум рыцарям испытанной доблести. Один из этих новых мостов был деревянный и в ширину имел всего полтора пье. Он был устроен меж двух веревочных сетей и погружен в реку до половины глубины. Судите сами, легко ли было пройти верхом по зыбкому мосту. Другой, еще опаснее, был из длинной стальной полосы, отточенной, как меч. Край, супротивный лезвию, был шириною всего в одно пье; мост был укреплен на каждом берегу и укрыт так, чтобы дождь и снег не могли его попортить.

У Бодемагуса был сын по имени Мелеаган. Это был дородный рыцарь, ладно сложенный и крепко сбитый. Правда, борода его и волосы были рыжими[200]200
  Это предубеждение против рыжеволосых людей довольно явно выдает галло-бретонца. Обычно люди этой породы были темноволосыми, как наши континентальные бретонцы. Они считали своими смертельными врагами захватчиков-англосаксов, как правило, рыжих. Правда, среди соратников Вильгельма Завоевателя рыжих шевелюр было, вероятно, не меньше, чем черных; но Генрих II, покровитель нашего автора, был анжуйцем – по крайней мере, по отцу. (Прим. П. Париса).


[Закрыть], и был он не в меру горделив: что бы ему ни ставили на вид, он не отказывался от своих начинаний, хотя бы и самого дурного свойства. Его презрение к кротости заслужило ему славу самого жестокого и вероломного из людей.

Он явился в собрание в тот день, когда Галеот отдавал свои земли в руки королю Бодемагусу. Он ехал не затем, чтобы участвовать в совете, но чтобы увидеть Ланселота, о доблести которого был наслышан. Уже заранее он его возненавидел, возмущаясь тем, как чьи-то достоинства могли сравнить с его собственными. Повидав Ланселота, он не переменился в своих чувствах; и назавтра вечером сказал отцу:

– Ваш Ланселот ни сложением, ни ростом не похож на рыцаря, доблестью и отвагой превосходящего прочих.

– Сынок, – ответил Бодемагус, покачав головой, – не великим ростом и не мощью телесной силен добрый рыцарь, но великим сердцем. Ты не обретешь славу Ланселота за то, что сложен не хуже; ибо Ланселота чтут как самого доблестного из ныне живущих рыцарей; и такова его слава повсеместно.

– В моем краю, – отвечал Мелеаган, – я признан не менее, чем он в своем; и дай мне Бог дожить до того, чтобы иметь случай показать, кто из нас большего стоит.

– Сын, ты легко найдешь такой случай, если ищешь; но не забудь: тебя хвалят лишь в твоей стране, Ланселота же – во всем мире.

– Если он такой хваленый, что же он не идет освобождать изгнанников-Бретонцев из ваших земель?

– Его отвлекали другие дела; вполне возможно, что однажды он отважится на это.

– Не дай Бог, пока я жив, чтобы ему или кому-то еще удалось их освободить!

– Оставим это, сынок; когда ты совершишь и повидаешь столько же, сколько он, возможно, ты умеришь свой пыл.

На этом их речи иссякли. Когда настал день, Галеот велел приготовить все для своего отъезда; и наутро, прослушав мессу, Ланселот и многие бароны из Сорхо выехали в путь, чтобы вместе податься ко двору короля Артура.

LXV

Так долго ехали верхом Галеот, Ланселот и бароны, что прибыли в Камалот. Король принял их с превеликой радостью; но двор оказал бы им еще любезнейший прием, не будь все друзья королевы обеспокоены наветом, принесенным ей девицей из Кармелида. На другой день после великого праздника Рождества в лугах Камалота были устроены конные игрища[201]201
  Игрища были военными упражнениями, наподобие турниров, а позднее – Круглых столов. Участвовать в них не возбранялось оруженосцам и простым ратникам. Чаще всего требовалось, не переставая сражаться, преодолевать на коне более или менее опасные препятствия. (Прим. П. Париса).


[Закрыть] в турнирных доспехах; условлено было, что в ход пойдут только щиты и копья, притупленные на концах. Рыцари Галеота держали одну сторону, рыцари Артура – другую. Будучи одним из сподвижников Круглого Стола, Ланселот стал на сторону короля. Среди двухсот рыцарей Галеота можно было распознать Короля с Сотней Рыцарей, Первопокоренного короля, короля Кало, короля Кламедаса с Высоких островов и, наконец, Мелеагана Горрского. Галеот и Артур довольствовались тем, что наблюдали, не приняв участия в состязаниях, а королева вместе с госпожой Малеотской села у зубцов передовой башни, где ее вид вдохновлял бы соперников на подвиги.

Ланселот на могучем и великорослом коне, никого иного к себе не подпускавшем, первым делом двинулся на короля Кало; когда оба копья преломились, он ринулся наперерез рядам соперника, срывая щиты, нанося удары, сбивая прочь любого, кто пытался заслонить ему путь. Скоро все расступились перед ним, кроме Короля с Сотней Рыцарей, который счел за дело чести остановить его и ждал, не трогаясь с места. Щиты их уцелели, и они остались в седлах; но копья разлетелись в щепы, а конь Ланселота, напирая на коня Короля, опрокинул друг на друга всадника и лошадь. Король вернулся в седло, потребовал новое копье, появился снова и снова очутился на земле. Он бы не смог подняться, если бы не оруженосцы.

– Сир, – сказал тут Лионель Ланселоту, – смените коня; тот, что под вами, опасен и для вас, и для других.

Но Ланселот не захотел терять времени на то, чтобы сойти и пересесть; не послушав Лионеля, он подхлестнул опять и встретил Мелеагана, который, сидя на столь же могучем жеребце, вооруженный коротким и толстым копьем, явно вознамерился его одолеть. Они обменялись ударами в щиты, и оба копья преломились. Они расходятся, оба разозленные, что не могли спешить соперника; но они не теряют друг друга из виду, требуют новые копья и нападают вновь. Мелеаган ломает глефу[202]202
  Под глефой везде следует понимать копье или пику, но не меч. (Прим. П. Париса).


[Закрыть], а Ланселот свою вонзает в кожу щита и вжимает держащую его руку в грудь с такою силой, что у Мелеагана захватывает дух; он падает почти без памяти под ноги своего боевого коня. Вслед за рыцарями сходятся их кони; конь Ланселота наседает на другого, валит и топчет за несколько шагов от седока. И пока Мелеаган через силу встает, Ланселот проносится туда и сюда, настигает встречных и сбивает кого полуживыми, кого полумертвыми. И каждая победа словно придает ему новых сил: Лионель едва поспевает за ним, подавая копья, которых он требует непрестанно. Пока со всех сторон доносились все новые восторженные крики, Мелеаган поднялся на ноги и потребовал другого коня, не менее могучего. «Чтоб мне умереть, – сказал он про себя, – если я за себя не отомщу!». Не довольствуясь тем, что взял крепчайшее копье, он велел заточить его острие и стал поджидать, когда Ланселот на всем скаку промчится мимо; прежде чем тот его заметил, он вонзил заостренную глефу в левое бедро непобедимого рыцаря. Древко проникло глубоко, острие отломилось от основы и засело в прободенной им ране. Ланселот успел ответить яростным ударом копья и выбить Мелеагана из седла. Потом он обернулся, чтобы выдернуть обломок, оставшийся в бедре; кровь из него текла ручьями. К нему подоспели, его окружили, ему помогли сойти с коня, а рыцари со стороны Галеота, справедливо негодуя на вероломного соперника, побросали свои копья и отказались продолжать турнир. Что же до Галеота, его уже не было на лугу; он держал совет со своими баронами, и его не уведомили о том, что всех разволновало. Но королева с высоты башни увидела, как Мелеаган нанес Ланселоту рану, и силы покинули ее; она упала и лбом ударилась о подоконник, прежде чем госпожа Малеотская успела ее поддержать.

Король, обеспокоенный раной Ланселота, одним из первых пришел его проведать; затем он заглянул к королеве и нашел ее с перевязанной головой.

– Что это у вас, госпожа, – спросил он, – и что с вами приключилось?

– Сир, когда мне сказали, что Ланселота ранили, я высунулась головой из окна, а потом ушиблась, когда отходила назад.

– Ланселот пожелал, – сказал Артур, – чтобы Галеоту не говорили, что случилось; лекари советуют ему полный покой. Было бы самое лучшее держать его в вашей опочивальне, где вы распорядитесь перевязать его как следует; вы не возражаете?

– Разумеется, сир, раз вам так угодно.

Ланселота перенесли к королеве, и, как можно догадаться, обхождение с ним было таково, что он не особо жалел о своей ране. Лекари нашли, что рана глубока; она закрылась лишь на исходе третьей недели. Галеот был уверен, что его друг распустил ложные слухи о ране, чтобы иметь случай остаться при своей даме. О празднествах, впрочем, уже не было и речи; жалоба девицы из Кармелида тяготила баронов, а более всех Артура; королеву же заботила только рана Ланселота. Отпустив своих баронов, Артур наказал им быть на грядущее Сретение в Карадигане Ирландском[203]203
  Вариант: «В его замке, называемом Висеброг; он был на краю его королевства у Дальних Островов супротив Ирландии» (Йdition de Rouen, 1488). (Прим. П. Париса).


[Закрыть]. Также и Галеот позволил своим людям покинуть двор, предупредив, чтобы они не преминули явиться на встречу.

А между тем девица, подавшая жалобу на королеву, была и вправду дочь короля Леодагана; только родилась она не в законном супружестве. Мать ее была женой Клеодалиса, сенешаля Кармелидского, как явствует из книги об Артуре[204]204
  Стр. 385. (Прим. П. Париса).


[Закрыть]. Рожденная в тот же день, она получила то же имя и была наделена почти тою же красотой, что и подлинная королева.

Когда начались разговоры о том, чтобы выдать первую Гвиневру за короля Артура, вторая возымела надежду подменить ее. Король Леодаган, возмутясь ее гнусными замыслами, сослал ее в монастырь. Там она спозналась со старым рыцарем по имени Бертоле[205]205
  Артур, стр. 444. (Прим. П. Париса).


[Закрыть], изгнанным из королевства за человекоубийство. Бертоле предложил ей помочь в ее преступных притязаниях. После смерти короля Леодагана он привез ее обратно в Кармелид и дерзнул представить местным баронам как истинную супругу короля Артура, законную и единственную наследницу своего отца-короля. Бароны признали ее своей госпожой и обещали помочь ей развеять заблуждение короля Артура и вытребовать для нее то положение и те привилегии, которые якобы ей причитались.