Текст книги "Романы Круглого Стола. Бретонский цикл. Ланселот Озерный."

CXIV

Мелеаган наблюдал за его приближением не без доли тревоги. – Мелеаган, Мелеаган, – сказал ему Ланселот, – вы давно требовали поединка: вы его дождались, когда уже перестали печься об этом из-за Болотной Башни, куда вы меня заперли обманным путем. Я оттуда выбрался, благодарение Богу и той, что открыла мне дверь. Но я не дам вам времени покарать ее за любезность, оказанную мне.

Они въехали на ристалище; там протянули барьеры. Не тратя времени даром, они пускают галопом коней и осыпают друг друга градом мощных ударов. Глефа Мелеагана ломается первой; Ланселот вонзает свою в его щит; она проникает до самой руки и прибивает руку к кольчуге. Вот Мелеаган опрокинут на луку седла, а затем и сброшен под брюхо коня. Покончив с этим, Ланселот покинул седло, обнажил меч и, держа перед собою щит, набросился на Мелеагана, который успел подняться. Удар следует за ударом, шлемы искрятся, щиты расколоты, кольца осыпаются с кольчуг, кровь обагряет их руки и плечи. Так они бьются почти три часа. Но к полудню Мелеаган начинает слабеть, его одолела усталость. Ланселот же, словно удвоив силы, извергает потоки крови у него изо рта и из носа, он толкает его и теснит. Королева заранее рада увидеть тот миг, когда Ланселот отомстит за бесчестие, коим едва не запятнал ее Мелеаган. Наконец Ланселот заносит обеими руками меч, вот-вот он обрушит последний удар: тот хочет избегнуть его, заново бросаясь на грозного соперника; но умбон щита сбивает его на землю плашмя. Ланселот вскочил ему на грудь, сорвал шлем с головы и откинул прочь забрало.

– Пощады! Пощады! – возопил Мелеаган; Ланселот не желал ничего слушать. Подоспел король Бодемагус и стал заклинать победителя помиловать его сына: мольбы эти были тщетны. Мановением руки королева велела не щадить его более.

Мелеаган в ужасе отшатнулся; Ланселот настиг его и последним ударом меча отбросил его голову на ристалище. Пока он вкладывал в ножны клинок, к нему подъехал Кэй и сказал, снимая с него щит:

– Сир! Целый мир приветствует вас, красу и цвет всего рыцарства!

После Кэя подошел король Артур и обнял Ланселота, не дожидаясь, когда с него снимут доспехи. Он пожелал сам отвязать его шлем, а когда передал его мессиру Ивейну, тот расцеловал победителя в уста. Подбежал Гавейн с распростертыми объятиями, потом королева, пытаясь скрыть безмерную радость. Среди ликующих возгласов его повели во дворец. Король велел расставить столы и, дабы воздать Ланселоту почести как самому доблестному рыцарю, посадил его на возвышение рядом с собою и в равновеликое кресло. Ланселот пытался этого избегнуть, но был вынужден уступить воле короля и той, которой он не в силах был отказать ни в чем.

CXV

Застолье их еще длилось, когда они увидели, что к королевскому креслу дерзко подъезжает высокий всадник на коне, облаченный в алые доспехи. Он никого не приветствовал; но, обведя взором всех баронов, сидевших за трапезой, он воскликнул:

– Где Ланселот, изменник Ланселот, худший из худших; тот, кто убил монсеньора Мелеагана, сына короля Бодемагуса? Где он, похититель чести страны Горр, кто, невзирая на мольбы славного короля, подло убил лучшего из рыцарей? А ведь он обещал его помиловать, и ему более, чем кому-либо, пристало держать слово, если он не забыл все почести, каких он удостоился наряду с королевой Гвиневрой от короля нашего Бодемагуса. Лучше бы он припомнил Клодаса и требовал с него ответа за гибель короля Бана, своего отца, за утрату наследства короля Богора, своего дяди, за беды, постигшие его мать и его тетю, до того доведенных, что они укрылись в лесах! Это Клодаса должен он умертвить, а не монсеньора Мелеагана, никогда не нанесшего ему ни капли вреда.

Ланселот, до крайности смущенный подобными речами неведомого рыцаря, опустил голову и не нашелся что ответить. Про себя же он подумал, что упреки эти небезосновательны, если он так долго медлил с местью тому, кого должен винить в смерти своего отца и в падении своего рода. «По крайней мере, – говорил он себе, – хоть и запоздалая месть, но она придет». А молодой Богор вздрогнул, когда услышал отцовское имя, произнесенное вслух. Рыцарь же добавил, видя Ланселота столь безответным:

– Сир король, вы прослыли самым честным из людей; как же вы принимаете за своим столом самого бесчестного из рыцарей?

Тут Ланселот резко поднялся с кресла.

– Сир рыцарь, – сказал он, – вы не слишком учтивы, так оскорбляя меня прилюдно.

– Да покинет меня Бог, – отвечал тот, – если я не вправе наговорить вам вещей и похуже, когда вы подло убили моего кузена Мелеагана.

– Разве я убил его исподтишка; разве не бросал он мне вызов дважды перед всеми рыцарями, чуть ли не вынудив меня его победить? Правда, он не предполагал меня здесь найти, после того как завлек меня в западню и бросил в неприступную башню, спасибо доброй девице, которая выручила меня оттуда!

– О! Клянусь святым крестом! мы знаем, о ком вы толкуете! Это та, что с вас уже истребовала голову славного Аглута, рыцаря, стоявшего в дозоре у Моста-Меча. Она умрет за это, изменница.

– Клянусь святым крестом! – ответил Ланселот, – ей нечего бояться вас, пока я жив. А если кто-либо посмеет меня обвинить, что я подло поступил с Мелеаганом, я сумею заставить его взять свои слова обратно, когда мы выйдем один на один.

– А я повторяю, что, убив его после того, как он запросил пощады, вы поступили вероломно, и я готов это утверждать и при любом другом дворе, кроме этого, если вдруг вы посмеете туда явиться.

– Нет на свете такого двора, где я не был бы готов поклясться, что с моей стороны, по крайней мере, там не было ни тени вероломства.

– Решитесь ли вы утверждать это перед баронами короля Бодемагуса?

– Безусловно, и от чистого сердца.

– Так встретимся в стране Горр через месяц, на день Магдалины[305]305
  В католической традиции – 22 июля. (Прим. перев.).


[Закрыть]? Сам-то я там буду, если не умру или не попаду в плен.

– Равно как и я там буду, если смерть или плен меня не остановят.

Алый рыцарь удалился, а Ланселот с соизволения короля Артура снова занял свое кресло. Тогда все стали возмущаться дерзостью чужеземца, который без повода и причины явился припомнить Ланселоту неотомщенную смерть его отца.

– Да покинет меня Бог, – промолвил тогда Ланселот, – если я, как только исполню свой поединок с этим рыцарем, замыслю что-либо еще, кроме как низвергнуть и убить Клодаса.

Тут он огляделся и заметил одного рыцаря, о коем речь уже велась как о давнем сподвижнике его отца[306]306
  См. две первые главы Ланселота, т. I. После смерти изменника Але-ома Клодас предлагал Банену в дар королевство Ганн, но Банен не захотел ничем владеть от него. (Прим. П. Париса).


[Закрыть].

– Банен, Банен! – сказал он ему, – подойдите сюда. В благодарность за добрую службу, которую вы некогда сослужили королю Бану, моему отцу, я жалую вам Пустынную землю, ныне владение короля Клодаса; и знайте: не пройдет и двух лет, как я убью его, если он не убьет меня.

– Ни о чем я так не мечтаю, – ответил Банен, – как о славном побоище с Клодасом.

И он пал в ноги Ланселоту, а тот, будучи прямым наследником короля Бана, облек его властью над дарованными ему землями. Король Артур со своей стороны обещал Ланселоту всемерную помощь против короля Клодаса. Вошел Дагонет и прервал их беседу, сказав, что он видел, как Алый рыцарь уносит тело Мелеагана на роскошных носилках, провожаемых двумя десятками отборных рыцарей[307]307
  Согласно правилам судебного поединка, тело Мелеагана как побежденного на ристалище полагалось поднять на вилы. Значит, уносить это тело с почестями было противозаконно. (Прим. П. Париса).


[Закрыть].

– Если вам угодно, – добавил он, – я пойду у них отберу.

– Да! – засмеялся Кэй, – пойдите, я совершенно согласен.

Слова Кэя весьма не понравились королю:

– Будь проклят ваш язык, сенешаль! Вы желаете смерти этому бедному недоумку? Не стоит вам туда ходить, Дагонет, сядьте! Но насколько мне было бы приятнее, если бы в этом поединке не было нужды! не ради Мелеагана, а ради Бодемагуса, лучшего из королей.

Как только столы были убраны, король, королева, мессир Гавейн, Ланселот и Богор Ганнский сели на одно ложе, и по желанию короля Ланселот пересказал все, что с ним приключилось с той поры, как он отбыл на поиски мессира Гавейна. Ему, как известно, не дозволено было ничего скрывать. Ученые писцы, на коих возложено было собрать это в правдивую книгу, присовокупили сии истории к тем, что бывали им рассказаны прежде. Затем Ланселот расспросил о Лионеле, который давно уже уехал в надежде его разыскать. Артур в свой черед припомнил, как Богор прибыл ко двору, и его противоборство со всеми рыцарями его дома, и как он принудил их сесть в телегу. Рассказ этот весьма порадовал Ланселота.

– Милый кузен, – сказал он, обнимая Богора, – пускай же и дальше весь мир говорит о ваших подвигах, и не останавливайтесь на этом славном пути. Никогда не отказывайте в помощи утесняемой девице или в совете любой из них, которой он понадобится.

– Ах, Ланселот! Я не был бы вашим кузеном, когда бы прожил без этого хоть один день.

Неделя выдалась на редкость удачной для Ланселота. Король оказывал ему такие почести, о каких он и не мечтал; он вволю нагляделся на королеву, а та охотно уступала любым его пожеланиям. Однако пора ему было уезжать, чтобы оправдаться перед Алым рыцарем. Королева простилась с ним, скрывая слезы и горькие предчувствия. Он ехал три дня, не находя приключений. На четвертый день, свернув на малоезженую тропу, он заметил чуть впереди одинокого рыцаря в дорогих и прочных доспехах, в шлеме, кольчуге, со щитом, копьем и мечом. Он догнал его, приветствовал и на вопрос его ответил, что он родом из Галлии.

– Но вы, – спросил рыцарь, – никогда не бывали при дворе короля Артура?

– Бывал, и даже часто.

– И вы, без сомнения, видели там королеву?

– Разумеется.

– Тогда вы можете смело сказать, что видели самую бесчестную из дам.

– Почему же? – запальчиво воскликнул Ланселот.

– Сейчас узнаете. В бытность мою при дворе славного и благородного короля Артура приехала верхом некая девица с известием для короля, что Ланселот умер, моля его о прощении за то, что делил ложе с королевой. Девица добавила, что она привезла свидетельство сказанному.

– И что это было за свидетельство?

– То самое кольцо, которое королева дала Ланселоту в знак своей любви и которое он хотел вернуть ей обратно. Королева взяла кольцо, опознала в нем свой дар и, более того, призналась, что любит Ланселота и ни в единой просьбе ему не отказывала. Как вам это нравится, рыцарь? Разве не такова она, как я сейчас сказал?

– Сир рыцарь, – сказал Ланселот, помолчав немного, – вы наговорили безрассудных слов, если вы не в силах их защитить.

– На свете есть лишь один рыцарь, перед которым я бы не осмелился это повторить.

– И кто этот рыцарь?

– Это Ланселот Озерный, сын короля Бана Беноикского. Но вот уже год, как его почитают умершим; а кроме него, я готов утверждать перед кем угодно, что королева – самая неверная из женщин, если взамен достойнейшего короля, повенчанного с нею перед святой церковью, она отдалась другому телом и душой.

– Именем Божьим клянусь! – воскликнул Ланселот, – в этой стране немало рыцарей, которые, услышав от вас такие речи, встали бы на защиту чести королевы против вас.

– Вы-то не из тех, я полагаю?

– Откуда вы знаете?

– Если вы из тех, покажите это, ибо я стою на том, что высказал против нее.

– Вы солгали!

– Тогда берегитесь меня!

– Вы меня тоже, – бросил в ответ Ланселот.

Тотчас они пустили коней в галоп и налетели друг на друга. Они с ходу ударили в расписные щиты, осыпая с них золото, лак и лазурь. У рыцаря глефа сломалась, а Ланселот нанес ему столь суровый удар, что поверг его под ноги его коню. Потом он забрал у него свою глефу и поставил стоймя у дерева, предвидя, что она еще может ему пригодиться. Он сошел, привязал к тому же дереву коня и вернулся к рыцарю, который успел подняться и изготовился его достойно встретить. Каждый удар словно высекал из шлемов огонь, ибо рыцарю мужества было не занимать; но долго выстоять против Ланселота он не мог. Имея тридцать и более ран, он вынужден был просить пощады и отдал свой меч.

– Мне не нужен твой меч, – возразил Ланселот, – мне нужна твоя жизнь.

– Ах! Вольный рыцарь, помилуйте меня! Вы не можете мне законно отказать.

– Так и быть, я тебя помилую, если ты согласишься сделать все, что я скажу.

– Я согласен заранее.

– Сначала вы объявите, что моя госпожа королева – честнейшая дама на свете.

– Да, сир, я это признаю.

– Это не все: вы безотлагательно поедете ко двору и вымолите прощение у королевы за все, что вы посмели произнести. Если она спросит, кто вас послал, скажите, что это ее рыцарь. И на будущее остерегайтесь говорить что-либо не к чести и хвале королевы, если не хотите быть жестоко наказанным. А теперь я желаю знать ваше имя.

– Меня зовут Маргонд из Черного Замка.

– И куда вы собрались?

– На турнир, который состоится завтра. Его устроят у края этого леса рыцари Дамского замка против рыцарей Девичьего замка. Оба стана будут многолюдны, с обилием смелых и могучих бойцов. Я не поеду, раз уж мне надо ко двору короля; но, сир, прежде чем расстаться со мною, не изволите ли вы назвать имя моего победителя?

– Спросите королеву, она-то сумеет вам его назвать.

Рыцарь уехал в сторону Карадигана, где пребывала королева, как сказали ему. Мы оставим его в пути и вернемся к Ланселоту.

CXVI

Покинув Маргонда, Ланселот проехал не так далеко, когда встретил оруженосца верхом на могучем коне, в обнимку с тяжело раненным рыцарем.

– Друг мой, – спросил он его, – скажи мне, пожалуйста, кто так изранил этого рыцаря?

– Это тот, кто стоит у Плесси, – ответил оруженосец.

– За что же?

– За то, что мой господин – рыцарь королевы Гвиневры. Это Додинель Дикий, брат герцога Кларенса.

Ланселот прекрасно знал Додинеля; он спросил, далеко ли до Плесси.

– Отсюда половина лье; если вы хотите туда поехать, вот прямая дорога.

Ланселот пришпорил коня и вскоре оказался у высокой башни, построенной на болоте; на соседнем лугу были расставлены четыре роскошных шатра. Дородный рыцарь в полных доспехах появился и подъехал спросить, кто он такой.

– Я из дома короля Артура.

– Если вы из рыцарей королевы, берегитесь, я вас вызываю; и знайте, что вам придется сразиться не только со мною, но со всеми моими людьми.

– Я из рыцарей королевы; но хотел бы я знать, как вы можете ненавидеть честнейшую даму на свете.

– Я ненавижу не только королеву, но и всех, кому она по нраву.

– Клянусь Девой Марией! вы умрете, и вы, и все, в ком я узрю ее врагов.

– Что ж, отомстите за нее, если только можете.

На том они разошлись, взялись покрепче за щиты, наставили копья и налетели друг на друга. И вот щиты пробиты, перекошены, расколоты; рыцарь даже отрубает один угол Ланселотова щита, но глефа его ломается о петли кольчуги. Ланселот оказался ловчее: он разрубил щит, распорол кольчугу, пронзил рыцарю нутро и сбросил его замертво к шатру. Он только изымал из него кровавую глефу, когда из других шатров выступили десять рыцарей: глефы подняты, щиты подвешены на шеи. Ланселот развернул коня; на его великое счастье, в те времена несколько рыцарей никогда бы не напали разом на одного. А потому он с легкостью управился с первыми двумя; но в теле третьего глефа сломалась. Тогда, зажав рукою меч, он ринулся на остальных поочередно. Первому он раскроил шлем, рассек наголовник и пробил череп. Оставив мертвеца, он принялся за пятого и сбил, оглушив его; прочие без толку налетали и справа, и слева; ему достало резвости, легкости и мощи, а мечу его доброй закалки, чтобы испещрить их ранами и так рассеять по сторонам, что они отчаялись победить его и предпочли держаться в отдалении. Пока они возвращались в свой шатер, из башни выехал рослый рыцарь в черных доспехах и выбранил их за бегство от единственного воина. Сам же он подъехал к Ланселоту.

– Говорите мне, кто вы, – сказал он.

– Я рыцарь госпожи королевы Гвиневры.

– Сожалею; ибо вы весьма отважны.

– О чем же тут сожалеть?

– О том, что от меня вы живым не уйдете.

Он отошел к шатрам, взял там две глефы с толстыми и короткими древками, с хорошо наточенными лезвиями; одну он дал Ланселоту, другую оставил себе. Первый их удар был донельзя жесток; черный рыцарь проломил щит, прорвал кольчугу, но не смог поранить тело. Ланселоту выпала удача: пробив щит и кольчугу, он вонзил в плечо острие копья; рыцарь покатился по земле. Ланселот собирался сойти и продолжить бой, если будет нужда; но те, кого он обратил в бегство, вновь выходят из шатра, желая поквитаться с ним. Ланселот идет на них с мечом в руке, первого сбивает долой из седла, рубит шлемы, щиты, кольчуги и снова гонит их вспять. Они укрылись в соседнем лесу, где он не стал их преследовать. Вместо того он вернулся к черному рыцарю, который уже наполовину привстал, и приказал, сорвав с него шлем:

– Сдавайся, если не хочешь умереть!

Он уже замахнулся мечом и едва не ударил.

– Ради Бога, стойте, благородный рыцарь! Вот мой меч, заберите его.

– Расскажи мне сначала, – сказал Ланселот, – откуда идет твоя вражда к рыцарям, называющим себя рыцарями королевы.

– Я вам скажу. В прошлом году мы с моими двумя братьями ехали по лесу Эпес; это был понедельник, король Артур был там на охоте, а королева при нем. Вскоре мы встретили рыцаря, с которым у нас были счеты за убийство одного из наших кузенов; нам удалось его захватить, и мы привязали его к конскому хвосту. Так мы и волокли его, когда мимо случилось проезжать королеве. Растроганная жалостью, она стала просить нас отвязать его, мол, мы его довольно наказали; но видя, что мы не хотим ей уступить, она сказала: «Тогда вы это сделаете поневоле, как-никак мои рыцари сумеют вас заставить». Начался бой; оба моих брата в нем погибли, нашего врага освободили, и я разделил бы участь своих братьев, если бы не предпочел бежать. Снедаемый горечью и злобой, я доехал до этой башни, моего владения, и в присутствии своих людей поклялся не давать проходу никому, кто назовется рыцарем королевы, но предавать их смерти или забирать в плен. Мне уже представилось немало случаев исполнить свою месть; от нее погиб не один рыцарь, а другие томятся в плену. Сегодня мой черед быть побежденным: в вашей власти помиловать меня или убить; но если вы лучший рыцарь на свете, как мне очевидно, то к лицу вам быть и самым снисходительным, и самым милосердным.

– Бог мне свидетель, – сказал Ланселот, – ты будешь помилован, только если сделаешь то, что я прикажу.

– Согласен заранее.

– Ты дашь слово честного рыцаря никогда не бросать вызов тому, кто назовется рыцарем королевы. Более того, ты поедешь ко двору короля Артура, предстанешь перед королевой от имени ее рыцаря и сдашься ей в плен.

– Я так и сделаю, раз обещал. Но, сир, день на исходе, не угодно ли вам сегодня остаться у меня на ночлег?

– Нет, – ответил Ланселот, – я должен поспешить, чтобы вовремя добраться до Девичьего замка, где состоится турнир. Прежде чем мы расстанемся, назовите мне ваше имя.

– Меня зовут Мелиадус Черный.

Они распрощались, и Ланселот быстро помчался по мощеной дороге, проложенной через прекрасную равнину. Когда спустилась ночь, он постучал в ворота одной обители. Отшельник отворил ему, отвел коня под навес, и пока наш рыцарь снимал доспехи, благочестивый муж пошел нарвать в своем огороде охапку травы на постель и коню на прокорм: ибо ни овса, ни сена у него не водилось. Никогда Ланселот не спал лучше, чем в эту ночь, вкусив с наслаждением хлеба и вина, поданных ему в оной смиренной обители. На другой день на рассвете отшельник отслужил для него мессу Святого Духа, а затем он облачился в доспехи, сел верхом и простился с добрым старцем, держа путь в лес Гедеберк. Когда он был у опушки, то заметил два раздельно стоящих стана, где собралось более двух тысяч рыцарей. Это и была ассамблея, о которой говорил ему Маргонд. Подъехав поближе, он увидел два замка, прозванных Дамским и Девичьим, оба прекрасной наружности, разделенные широким водным потоком под названием Оскур.

Постояв немного и поглядев на них, он приблизился к поляне, где начинался турнир. Он видел, как затеваются многие схватки; видел и бойцов, поверженных кто более, кто менее жестоко. Сторона Девичьего замка, будучи не столь многолюдна, все же одолевала, благодаря двум рыцарям, чьи маневры и ратные подвиги наблюдал Ланселот. На них были белые доспехи, и ни один боец другого стана не мог противостоять их ударам. Они повернули назад, лишь когда увидели, что соперники из Дамского замка вновь покидают поле, пытаясь защитить свои укрепления. Но рыцари Девичьего замка, пользуясь своим превосходством, так близко к ним подступили, что вынудили еще отойти и поспешно укрыться в своем замке.

Ланселот неотрывно следил глазами за двумя рыцарями, и подвиги их пробудили в нем сильное желание познакомиться с ними поближе. «Не иначе как они из дома короля Артура», – подумал он. Тут к нему подъехал оруженосец и сказал:

– Сир, вас приветствуют дамы, которые сидят за стенными зубцами, и ради того, что вам всего дороже, они желают узнать, на какой стороне вы намерены биться: за Дамский замок или за Девичий. Они были бы рады видеть вас своим бойцом, и они немного удивлены, что вы все никак не займетесь турниром.

– Друг мой, – ответил Ланселот, – передай им, что скоро они увидят, на чью сторону я стану.

Оруженосец уезжал, когда появилась девица.

– Сир рыцарь, – сказала она Ланселоту, – дайте-ка мне ваш щит.

– Э, сударыня! Что вы хотите с ним делать?

– Употребить его лучше, чем вы до сих пор.

– Каким же это образом?

– Я привяжу его к хвосту моей лошади и пущу ее бродить меж двух лагерей, в честь бравых рыцарей, которые приходят на турнир поглядеть, чем заняты другие, и не решаются в нем поучаствовать.

Смущенный этими словами, Ланселот опустил голову вместо ответа; он пришпорил коня в сторону Дамского замка и остановил его между беглецами и преследователями. Потом, прижав щит к груди и наставив глефу, он ринулся в гущу рыцарей Девичьего замка. Повергнув первого встречного, он сжал рукою меч и стал вершить даже более подвигов, чем было за обоими рыцарями противной стороны. Беглецы приободрились; они потянулись за ним; они видели, как он разит коней вкупе с седоками, рубит руки, головы, плечи, ноги и бедра, пробивая путь свой туда, куда влечет его конь. Ничто не могло уберечь того, кто оказался досягаем для его свирепого меча: все были в изумлении; одни пали духом, другие воспряли.

Тогда те два рыцаря, что выказывали столько отваги и были уверены в победе Девичьего замка, появились опять и помчались один за другим, пытаясь остановить заступника Дамского замка. Увидев их, Ланселот развернулся; он чувствовал, что в гневе, который обуял его от насмешек девицы, он мог бы, пожалуй, чересчур тяжело ранить их или даже убить; а для рыцарства это было бы весьма прискорбно. Но вот один из них преградил ему путь и своей длинной глефой ударил его довольно жестоко, так что он откинулся на луку седла: еще немного, и он бы упал. Ланселот распрямился, взмахнул мечом и обрушил удар на шлем, раскроив его; меч вонзился в череп. Рыцарь упал, и два десятка коней пронеслись по его телу взад и вперед. Его напарнику почудилось, что тот смертельно ранен: он решил за него отомстить и ударил Ланселота глефой в самую грудь; петли кольчуги не выдержали, и если бы железо не отломилось от древка, нашему герою пришел бы конец. Ланселот же прорвал плетение кольчуги и мечом проник до грудины; рыцарь выпал из седла, и казалось, удар этот смертелен. Бойцы Девичьего замка, отчаявшись одолеть бойцов Дамского, вернулись в свои укрепления. Мало-помалу тишина воцарилась над жертвами битвы. Но Ланселота волновали два рыцаря, чьи подвиги он сам же и прервал. Первый уже приподнялся и перестал стонать, как только узнал Ланселота, когда тот подошел с непокрытой головой.

– Сир, – сказал он, – приветствую вас как лучшего рыцаря на свете! Я видел, вы не хотели напасть на меня; это я вас принудил, и я примерно наказан за свою дерзость.

– Мне очень жаль, что я ранил вас; извольте сказать мне, сир, кто вы такой, я прошу вас.

– Я из дома короля Артура, а зовут меня Гектор Болотный; мой соратник, которого вы ранили сильнее, – это Лионель, ваш двоюродный брат.

– Пресвятая Мария! – вскричал Ланселот. И, не говоря более ни слова, он дал себя подвести к Лионелю, чья крайняя бледность выдавала изрядную потерю крови.

– Милый друг, – сказал он ему, – я ваш несчастный кузен Ланселот; я не хочу вас пережить, если окажусь причиной вашей смерти.

Казалось, эти слова заставили Лионеля забыть все свои беды.

– При виде вас я чувствую себя исцеленным, – воскликнул он.

Ланселот приподнял его и стиснул в объятиях.

– Вот уже больше года, как я разыскиваю вас, – сказал Лионель. – Слава Богу! я вас нашел. Но мне бы следовало узнать вас раньше по вашим могучим ударам. Кто еще мог выказать столько доблести!

Что бы ни говорил Лионель, это не успокоило Ланселота по поводу опасности его ранений. Лионель же в свой черед с тревогой выспрашивал его о Гекторе. Когда Ланселот его уверил, что у того раны не смертельны, он собрал все свои силы и добрел вместе с кузеном до постели своего друга. Но кто бы мог описать, как ликовали Дамы по случаю победы, одержанной их шампионами! Они вышли навстречу Ланселоту, разодетые в самые пышные свои уборы.

– Приветствуем вас, – говорили они, – лучший из лучших, цвет всех благородных мужей нынешних и будущих!

Он согласился переночевать в их замке с обоими друзьями. После роскошной трапезы они уселись с одного края скамьи, где Ланселот охотно утолил их любопытство, поведав им, как он расправился с Мелеаганом и как поехал ко двору Бодемагуса, дабы оправдаться в обвинении, что убил его вероломно.

– Близится срок, – сказал он, – когда я должен быть в Видесане; и потому я уеду завтра утром. А вы, Лионель, возвращайтесь ко двору короля Артура; там вы найдете своего брата Богора, и скажите ему от меня, что никогда рыцарь не сможет приумножить себе цену, если надолго засидится при дворе. Коль скоро он желает, чтобы о нем заговорили, ему не следует оставаться более суток в одном месте.

Проведя часть ночи в танцах и хороводах с дамами, Ланселот был препровожден на свое ложе и проспал несколько часов кряду. На рассвете он облачился в доспехи, сел на коня и препоручил Богу дам из замка, Гектора и своего кузена Лионеля. Вскоре он очутился в обширном Сарпенском лесу. Но здесь наше повествование покидает его и возвращается к Маргонду из Черного замка и к Мелиадусу Черному, которых он отправил к королеве Гвиневре.

Маргонд прибыл в Камалот к Первому часу. По его шлему без обода, по его истерзанному щиту, по его порванной кольчуге нетрудно было увидеть, что он выдержал лютую битву. Сойдя с коня, он попросил, чтобы его проводили к королеве.

– Вы знаете, – спросила Гвиневра, – кто этот рыцарь?

– Нет; но не иначе как его отпустили за выкуп, до того плачевный вид имеют его доспехи.

Она встала, чтобы перейти в залу. Маргонд упал ей в ноги и взмолился о пощаде:

– Госпожа, меня послал к вам мой победитель.

Тут он рассказал без утайки, по какой причине он сражался с доблестным рыцарем, который не пожелал сказать ему свое имя, но советовал спросить его у королевы.

– Какие доспехи были у этого рыцаря?

Маргонд описал их[308]308
  Тогда он носил позолоченный щит с лазурным полем, украшенным тремя прорезными ромбами. (Прим. П. Париса).


[Закрыть], и, узнав доспехи Ланселота, она невольно рассмеялась.

– С кем же, по-вашему, вы имели дело? – спросила она.

– Не знаю, госпожа, но, безусловно, с лучшим рыцарем, какого я когда-либо видел.

– Вы правы, ему нет равных в мире; и потому не очень-то благоразумно вам было при нем злословить обо мне. Я даже удивляюсь, что он, послушав вас, оставил вас в живых. Знайте же, что это Ланселот, наш добрый рыцарь, прославленный стократно.

– Клянусь Святым крестом, – ответил Маргонд, – теперь меня не удручает, что я был побежден; напротив, для меня великая честь на несколько мгновений скрестить оружие со столь превосходным рыцарем. Я бы воздержался от этого, если бы мог догадаться, кто он.

– Маргонд, – промолвила королева, – ради любви к Ланселоту, вам не придется жалеть о вашем плене. Дайте время затянуться вашим ранам, а потом возвращайтесь в свои края таким же вольным, каким всегда и были.

Он поблагодарил королеву, и она удалилась, препоручив его Богу.

В то время как Маргонда еще держали при дворе для поправки его здоровья, туда прибыл Мелиадус Черный, предстал перед королевой и признал себя пленником ее рыцаря. Он поведал о своем злоключении и о пагубном обычае, который он завел у своего дома в Плесси. Вместо того чтобы этим оскорбиться, более чем заслуженно, королева оставила его при своем доме, зная его как доброго рыцаря. С той поры Мелиадус совершил множество подвигов, принесших ему великую славу. О них еще будет речь в книге о Граале[309]309
  Я полагаю, что автор Ланселота и Поисков Грааля мимоходом позаимствовал из стихотворной легенды о Тристане (которая гораздо старше, чем прозаический роман Тристан) имя отца Тристана, Мелиадуса Черного (изначально Мериадека). Пересказу подвигов Мелиадуса посвящены многие главы Поисков Грааля и первая часть романа Гирон Учтивый, сочиненного в конце тринадцатого века, существенно позже романа о Тристане. (Прим. П. Париса).


[Закрыть], когда начнется повесть о войне, которую Ланселот повел с Клодасом Пустынным, дабы отомстить за смерть своего отца, короля Бана Беноикского.

Не прошло и недели, как ко двору явились Лионель и Гектор. Слушая рассказы о новых подвигах Ланселота у Дамского замка, король Артур не уставал повторять, что по мужеству и достоинству его не сравнить ни с одним из ныне живущих рыцарей.

– Но у меня душа болит о том, – добавил он, – что он вечно странствует; ибо немало есть людей, которым хотелось бы сжить его со свету, по причине его великих рыцарских заслуг.

Лионель прилежно передал своему брату Богору наставления Ланселота; и Богор выслушал их не без стыда.

– Монсеньор Ланселот прав, – сказал он, – в праздности никак нельзя надеяться приумножить себе цену.

И тотчас, придя домой, он велел облачить себя в доспехи, кроме головы и рук, а после вернулся проститься с королевой и королем. Что же до Лионеля, он вынужден был остаться, чтобы дать время зажить своим ранам. Вот о Богоре и о том, что с ним случилось, нам и следует теперь поговорить.