Текст книги "Романы Круглого Стола. Бретонский цикл. Ланселот Озерный."

XCVIII

Ланселот между тем увозил девицу, а вернее, следовал за нею вплоть до ворот старинной монастырской обители. Три послушника вышли им навстречу, как только заметили их: девица была племянницей одному из них, бывшему рыцарю. Ланселота повели в прекрасный покой, сняли доспехи. Немного погодя прибыл седовласый старик со своим сыном: обитель эта некогда разбогатела благодаря его предкам, и его приняли с великим почтением. На другой день Ланселот прослушал мессу Святого Духа и готов был отъехать, когда один из послушников спросил его, не для того ли он прибыл в страну, чтобы освободить бретонских изгнанников.

– Да; надеюсь, Бог укажет мне к этому путь.

– Так знайте, сир, что в доме у нас есть одно испытание, коему подлежит тот, кто отпустит на волю изгнанников. Угодно ли вам его испробовать?

– Разумеется, любезный брат.

Ланселот был по-прежнему в доспехах, кроме перчаток и шлема; его проводили на кладбище, где покоилось множество рыцарей, прославленных некогда перед Богом и в миру. Он увидел тридцать четыре мраморных гробницы, больших и добротных; самая богатая была накрыта плитой, запечатанной свинцом и цементом, толщиною не менее пье, длиною и шириною по три пье.

– Вот испытание, – сказал послушник. – Кто сумеет поднять эту плиту, тот и освободит пленников.

Ланселот без промедления уцепился руками за одну из сторон: он потянул на себя, поломал цементные и свинцовые швы и приподнял плиту выше своей головы. Он заглянул и увидел тело рыцаря в полных доспехах, держащего золотой щит с алым крестом, а на боку у него обнаженный меч, светлый и блистающий, словно его сию минуту начистили; кольчуга и шоссы белизной были подобны свежевыпавшему снегу. На шлеме была надета корона; ибо в те времена ни один рыцарь не бывал погребен, не облаченный в свои доспехи[291]291
  Любопытный пассаж. Именно в тринадцатом веке, видимо, был введен обычай ставить на могилы рыцарей их статуи в доспехах. Возможно, наш роман о Ланселоте напоминает о том, что частенько находили в могилах эпохи Меровингов. (Прим. П. Париса).


[Закрыть].

Ланселот разглядел письмена на гробнице; они гласили: «Здесь покоится Галахад, высокородный король Уэльский, сын Иосифа Аримафейского». Сей Галахад был избран королем Уэльса во времена, когда Святой Грааль переправили в Бретань; он и сменил изначальное имя Офелизы[292]292
  Вариант – Остелисса. Сравните Святой Грааль (стр. 262) и Иосифа (стр. 122). (Прим. П. Париса).


[Закрыть] на Уэльс. Ланселот долго держал поднятым этот камень; но когда хотел опустить его, то не смог. Он так и остался стоять стоймя, к превеликому удивлению всех, кто видел, как легко его было поднять.

XCIX

Сир рыцарь, – сказал послушник, – вы прошли испытание, и я в жизни не стану верить пророчествам, если пленники будут обязаны свободой не вам.

Ланселота препроводили обратно в храм, дабы воздать хвалу Господу. Выглянув в окно, он увидел, что из одного подземелья рвется наружу сильное пламя.

– Что это за огонь? – спросил он.

– Сир, – ответил брат, – это второе испытание, не менее чудесное, чем первое. Кто сможет поднять плиту, лежащую в том подземелье, тот займет погибельное место за Круглым Столом и тем самым положит конец временам приключений.

– Извольте показать мне эту гробницу.

– С удовольствием, сир; но это испытание не для вас: кому назначено исполнить первое, тому не дано завершить второе.

– Я все же попробую, что бы там ни было.

Брат проводил его к лестнице; он спустился и увидел в подземелье большую гробницу, охваченную языками пламени высотою с копье. Пристально осмотрев ее, он не смог себе уяснить, как достать до нее рукой, не обжегшись.

– Какая печаль и какая жалость! – воскликнул он и собрался вернуться наверх. Но, сделав три шага, он устыдился возвращаться ни с чем, спустился обратно, подошел к пылающему камню и уже простер к нему руки, когда из гробницы раздался голос:

– Горе тебе, если ты возложишь сюда руку! испытание это не для тебя.

Он посмотрел, ничего не увидел и спросил, что это такое может быть. Голос продолжил:

– Прежде ответь, для чего ты воскликнул: «Какая печаль и какая жалость!».

– Мне подумалось, что до сих пор меня почитали первейшим рыцарем на свете, а я обманывал весь свет: негодный я рыцарь, если поддался страху.

Голос ответил:

– Ты изрек и доброе слово, и дурное. Да, печаль для тебя узнать, что ты не совершеннейший из рыцарей; но вовсе не жалость, ежели лучшему из рыцарей будут присущи добродетели, тебе не свойственные. Едва он ступит в этот склеп, как угасит пламя, ибо никогда не ощутит ни малейшего жара сладострастия. Не то чтобы я желал оспорить твое достоинство; по части доблести и рыцарства никто не сможет превзойти тебя. Знай же, что грядущий мой освободитель будет со мною одной крови и сопряжен теснейшими мыслимыми узами с твоею собственною плотью. Это будет цвет всего истинного рыцарства. Ты завершил бы подвиги, ему предназначенные, когда бы не утратил это право через пыл сладострастия, присущий тебе, а также и во искупление греха, совершенного твоим отцом, королем Баном. Ибо он, будучи женат, разделил ложе с некоей юной девой[293]293
  См. книгу об Артуре, конец первой главы. (Прим. П. Париса).


[Закрыть]. Такова двойственная причина твоего неуспеха. Ты был окрещен под именем, какое будет носить упомянутый мною; но отец твой переменил его на Ланселота в память о короле Ланселоте, своем отце. Теперь ступай, дорогой кузен; тебе нет нужды оставаться здесь долее.

– Но мне хотелось бы знать твое имя, – спросил еще Ланселот, прежде чем выйти, – и за что ты сюда заключен. Ты умер или жив?

– Я тебе отвечу. Я племянник Иосифа Аримафейского, как сказано мною. Мы с моим сыном заслужили свои муки за двойной грех, нами совершенный. Имя мое Симеон; мой сын Моисей[294]294
  Сравните Иосифа и Святой Грааль, соответственно стр. 122 и 245. (Прим. П. Париса).


[Закрыть] заточен в Погибельной Палате, столь опасной для многих рыцарей. Когда бы не молитвы моего дяди Иосифа, мы были бы навеки прокляты телом и душою: благодаря ему Господь даровал нам спасение души взамен мук телесных. И я, и Моисей погребены в подобных могилах, где нам надлежит пребывать до тех пор, пока не явится сей избранный рыцарь и не вызволит нас. Нам осталось ждать уже не более тридцати лет.

Слушая его прилежно, Ланселот не решался отступить и не попытать счастья в том деле, где неудача была ему предсказана. Голос продолжал:

– Я тебе скажу, по меньшей мере, как к этому следует подступиться. Видишь камень рядом с тобою? Приподними его, ты найдешь там воду, и ею со всем тщанием намочи лицо; она уймет жар пламени. Это та вода, коей омыл руки святой отец, когда принял тело Господа Нашего.

Последовав совету Симеона, Ланселот вернулся к первой гробнице и ринулся в огонь, чей жар скоро стал для него нестерпим. Не в силах двинуться далее, он отступил до того места, где стояли монахи, приведшие его к спуску в подземелье.

– Ничего я не сделал, – сказал он.

– Сир, довольно вам было доказать, открыв гробницу короля Галахада, что вы первый рыцарь из ныне живущих на свете!

Тогда на кладбище вошли чужеземные монахи, неся с собою белые носилки и вопрошая о Галахаде; ибо им было видение о том, что найдена его смертная оболочка. Ланселот извлек тело из гробницы и возложил на носилки, и оттуда его перевезли в Уэльс, где похоронили с великими почестями. Тогда Ланселот снова сел на коня и, ведомый все той же девицей, скоро потерял из виду святую обитель. Мудрый старик, который до тех пор умерял пыл своего сына, не давая ему оспорить любимую девицу, сказал:

– Что, сынок, вы все еще сердиты на меня? Не кажется ли вам, что этому рыцарю, названному лучшим на свете, не стоит вас бояться?

Сын не ответил и уехал вместе с отцом восвояси. Что же до девицы, она сказала Ланселоту:

– Сир, я долго вас сопровождала, чтобы иметь случай судить о вашей доблести: я видела тому свидетельства, и я знаю ваше имя. И потому мне ничего не остается, как проститься с вами.

И она повернула обратно к дому, где накануне нашли приют Ланселот и мессир Гавейн[295]295
  Кретьен, чтобы лучше соблюсти единство своего произведения, подставил вместо вскрытия гробниц Моисея и Галахада эпизод со вскрытием гробниц Скорбного Оплота. См. Ланселот, т. I, стр. 120. (Прим. П. Париса).


[Закрыть].

C

Новые испытания уготованы были Ланселоту перед Мостом-Мечом. Вначале два латника на краю высокого бора тщетно пытались преградить ему путь, будучи предупреждены о скором прибытии рыцаря, намеренного освободить бретонских пленников. Затем он нашел приют у богатого вавассера, преисполненного восхищения его подвигами, и тот предложил ему в провожатые двух своих сыновей, одного – рыцаря, а другого – простого оруженосца. С их помощью он преодолел Каменный Проход, прорубленный между двумя скалами, перекрытый тремя заслонами и охраняемый двумя рыцарями и десятью ратниками.

Выйдя из этого опасного ущелья, они встретили юнца верхом на могучем боевом коне, одетого в ливрею, с волосами, остриженными выше ушей, как у всех бретонских изгнанников, ибо местный люд требовал от них срезать косы. Они спросили, что ему за надобность так спешить.

– Мы узнали, что едет рыцарь, чтобы нас освободить, и наши собратья вышли ему навстречу, но местные преградили им путь; они сражаются здесь неподалеку, а я скачу умолять о помощи наших друзей. Если их участь вам небезразлична, будьте добры поспешить, чтобы к ним примкнуть.

– Скачи, скачи, – ответил рыцарь, сын вавассера, – нас долго ждать не придется.

Они тут же поднялись на холм и увидели, что две преизрядные толпы ополчились одна на другую. Бретонцы заняли подножие холма, и по надетым на них черным доспехам их было легко отличить от врагов. Оба наших рыцаря спешились, облачились в доспехи, подтянули подпруги своих добрых коней и ремни своих щитов. Едва подвязав шлемы, они устремились в первые ряды изгнанников. Ланселот приметил среди неприятелей рыцаря, который сражался лучше других; он пришпорил коня в его сторону, ударил его с такой силой, что разорвал кольчугу и вонзил в его плоть острие своей глефы. Рыцарь упал посреди своих сторонников замертво. Второго сбил сын вавассера. Затем оба взялись за мечи и ринулись в самую гущу битвы, тогда как оруженосец, склонясь над рыцарем, убитым Ланселотом, забрал его оружие и вернулся к своему брату и Ланселоту. Мгновение спустя под Ланселотом пала лошадь; оруженосец поторопился к нему:

– Сир, вот конь, добытый вами.

– Я его возьму, но скоро дам тебе другого.

И в самом деле, он ударил одного рыцаря в переносицу шлема, разрубил ему нос до самых ушей, поверг его замертво наземь и, забрав коня, отдал его оруженосцу.

– Сир, – сказал ему тот, – я вам служил верой и правдой; прошу вас посвятить меня в рыцари: я не хочу умереть оруженосцем.

– Так и быть! – ответил Ланселот, – раз ты этого желаешь; но хотелось бы мне посвятить тебя с бульшим блеском. Дай Бог тебе стать человеком чести!

Он препоясал его мечом и нанес удар плашмя.

Новый рыцарь творил чудеса. Они с братом оказали Ланселоту такую подмогу, что Бретонцы снова взяли верх и остались хозяевами на поле боя. После долгой погони за беглецами изгнанники стали благодарить незнакомцев, подоспевших к ним на помощь, а сыновья вавассера изъяснили им, что это и есть тот самый рыцарь, что пришел их освободить.

– Тысячу раз будьте благословенны, наш долгожданный! – сказали они.

CI

Его привели в большой странноприимный дом, где он удивился, увидев толпу дам и кавалеров, все из Бретонцев-изгнанников. В городе не было крепости, но в половине лье оттуда высился прочный замок, который предупреждал с их стороны любую попытку бунта. Накрыли столы: Ланселота усадили на самое высокое кресло, а когда они приступили к последнему блюду, некий рыцарь, одетый в доспехи, кроме рук и головы, направил к самым столам своего коня и с угрозой в голосе спросил:

– Где тут рыцарь из телеги, притязающий на то, чтобы освободить изгнанников?

– Дорогой сир, – воскликнул Ланселот с улыбкой, – я тот, кого вы спрашиваете.

– По правде говоря, это изрядная глупость – пытаться загладить свой позор, намереваясь пройти по Мосту-Мечу. Полезай в свою телегу вместе с ворами или, если тебе так уж надо перебраться по воде, давай я переправлю тебя на ту сторону судном. Но в уплату за переезд ты мне оставишь то, что тебе всего дороже.

– Любезный сир, я вас прекрасно понимаю; но не бывало еще, чтобы рыцарь платил за проезд по мосту или дороге; я ни за что платить не буду и, Бог даст, перейду по Мосту-Мечу без вашего позволения.

– Ты слишком полагаешься на свою доблесть; но, раз уж так, не откажись от первого поединка. Отойдем на соседний луг; и если я тебя выбью из седла, в чем я не сомневаюсь, тебе уже не взбредет в голову пойти вызвать Мелеагана, которого я же и снабжаю оружием.

Хозяин дома, который прислуживал за столом, сказал спесивому рыцарю:

– Сир, наш рыцарь недавно проделал долгий путь; в эти последние дни он совершил великие подвиги; он выдержал испытания, бывшие препоной всем прочим у входа в страну Горр; как-никак он сильно нуждается в отдыхе.

– Ну, так пусть остается здесь и пойдет искупается! Это отмоет его от телеги. Я так и знал, что он откажется.

От этих слов кровь бросилась в лицо Ланселоту:

– Будет вам ваш желанный поединок. Ратные дела, совершенные мною, не помешают мне научить вас, может ли телега испортить доброго рыцаря.

Он не мешкая надел опять свои доспехи, сел верхом и направился к указанной пустоши. Вот оба бойца расходятся и стремглав бросаются друг на друга. Первые удары попадают в щиты; глефа рыцаря ломается первой, глефа Ланселота прободает щит, вонзается в руку и прибивает ее к груди надменного бойца; тот тяжко падает с коня. Ланселот без промедления покинул седло: пока тот силился подняться, он устремился к нему, подняв меч и прикрыв голову щитом. От первого же удара по шлему противник покачнулся на ногах.

То был бравый рукопашный боец, и он рубился изо всех сил, хотя и отступая шаг за шагом. Наконец, ослабев от усталости, он упал на руки; удар ногою распластал его по земле, и Ланселот стал коленом ему на грудь, сорвал с него шлем и откинул забрало.

– Пощады! – взмолился побежденный.

– Я тебе ее дам при одном условии, при том, что ты сядешь в телегу.

– Ни за что! Лучше умереть.

В этот миг подъехала девица на резвом скакуне. Она опустила пелену, скрывавшую ее лицо, и, соскочив с седла, пала в ноги Ланселоту.

– Благородный рыцарь, сжальтесь над несчастной дамой!

– Сударыня, встаньте и говорите.

– Я у вас прошу, во имя Бога, голову этого рыцаря.

– Сударыня, – сказал Ланселот, поднимаясь, – я никогда и ни в чем не отказывал девице, если это в моих силах.

Он предполагал, что дама хотела сохранить побежденному жизнь, и удивился, когда она стала заклинать его всем, что ему дорого на свете, срубить тому голову.

– Так вы совершите правый суд над самым властным и самым вероломным из людей.

– Сир, – сказал рыцарь, – не верьте ей; это ненависть в ней говорит взамен любви, которую я питал к ней неизменно.

И вот Ланселот не знает, на что решиться. Будет величайшей жестокостью отказать в пощаде тому, кто ее просит; но не уступить мольбам девицы, заклинающей его именем его дамы, значит поступить против любви, носимой им в самом сердце. Он сказал побежденному:

– Сир рыцарь, я не обойдусь с вами так, как вы по глупости своей заслужили; но я не могу отказать этой девице. А посему выбирайте одно из двух: или сдайтесь на милость девицы, оскорбленной вами, или садитесь на коня и сражайтесь заново, со щитом, шлемом и глефой. Но если я вас одолею, я снесу вам голову.

– Ничего лучшего я и не желаю.

Этот второй поединок был короче первого. Повергнуть рыцаря было легко; и Ланселот спешился, отвязал шлем и, отрубив ему голову, выложил ее перед девицей.

– Благодарю! – сказала она с улыбкой, – лучшей услуги дамам вы никогда в жизни не оказывали. Да пошлет мне Бог случай отплатить вам за это благодеяние!

Она удалилась, держа голову за косы. На краю равнины был большой колодец, давно оставленный на милость жабам и ужам. Она бросила голову в него и, вне себя от радости, скрылась в лесу[296]296
  Сравните этот эпизод с эпизодом битвы Гектора с Гинасом Блакестанским (Ланселот, т. I, гл. XLIII). (Прим. П. Париса).


[Закрыть].

Это была сестра Мелеагана. Рыцарь, нынешняя жертва ее мести, ополчил на нее короля Бодемагуса и ее брата, поставив ей в вину оплакивание некоего рыцаря, которого он застал и убил безоружным. Не довольствуясь оным злодеянием, он позже норовил внушить ее отцу, что она пыталась отравить Мелеагана; и дабы оградить сына от ее жестокости, Бодемагус отослал ее в укромный замок, унаследованный ею от матери. И потому ее мучила жажда мести этому рыцарю, а тот донимал ее своей любовью, наводившей на нее ужас. Силясь его обмануть, она не отвергала его чаяний и обещала принять его притязания, если он согласится бросить вызов рыцарю, пришедшему освободить бретонских пленников. Она предвидела его поражение, и действительность оправдала ее надежды.

Скажем коротко, что, прежде чем добраться до Моста-Меча, Ланселоту пришлось еще отбиваться от засады Мелеагана. Он убил, ранил или обратил в бегство десяток рыцарей и целую шайку простолюдинов, вооруженных копьями и одетых в железные каски: их спрятали в лесу, через который должен был проезжать Ланселот, чтобы внезапно напасть на него и захватить.

CII

Река, через которую был переброшен Мост-Меч, протекала перед замком города Горан, куда препроводили королеву. Когда Ланселот появился поблизости, Гвиневра сидела опершись у одного из окон подле короля Бодемагуса: она уже знала, что некий рыцарь завершил череду испытаний, которые следовало преодолеть, чтобы вернуть изгнанникам свободу.

Ланселот смотрел на глубокие черные воды; потом, подняв взор, он заметил в башенном окне королеву.

– Что это за город? – спросил он.

– Горан, куда привезли госпожу королеву.

«Вот чудесная башня, – подумал он, – дай Бог, чтобы до исхода дня я нашел там приют!»

Он спешился и велел оруженосцам стянуть и укрепить проволокой полы и рукава его кольчуги. Его перчатки, ноги и шоссы намазали дегтем, чтобы сгладить стальное лезвие. Вслед за этим он препоручил своих спутников Богу; они с сожалением оставили его, уводя его коня и уходя дальше вдоль реки. Что до Ланселота, то, прежде чем начать опасный переход, он взглянул еще на башню, поклонился и осенил себя крестом. И вот, как был в шлеме, кольчуге и шоссах, с мечом на поясе и щитом на спине, он садится верхом на стальной клинок и ползет, как умеет. Но движется он медленно, орудуя руками, локтями и коленями. Кровь уже обагрила петли его кольчуги; но ни грозное лезвие меча, ни страх перед черными водами, бурными и глубокими, не в силах принудить его отвести глаз от башни; теперешняя боль для него ничто, когда он знает, что обретет награду на берегу. Наконец, продвигаясь мало-помалу, он коснулся земли. Тотчас появился простолюдин и спустил с цепи пару львов, издавших раскатистый рык. Ланселот утвердился на ногах, потом отошел к оконечности острого лезвия; там он позволил львам подойти и принялся раз за разом язвить их мечом: он думал пронзить их насквозь, но бока их смыкались, стоило клинку выйти наружу. Тогда, угадав, что в этом кроются некие чары, он вернулся на мост, невзирая на боль; и когда он оказался вне досягаемости чудищ, то совлек перчатку с левой руки и обнажил кольцо, данное ему Владычицей Озера. Львы исчезли, а королева, следившая за ним глазами, по этой предосторожности, принятой им, узнала своего милого Ланселота. Бледность покинула ее лицо, глаза просияли от счастья, а король Бодемагус сказал, подивившись такой перемене:

– Любезная дама, если бы я не побоялся, что вам это не по нраву, я бы спросил, знаком ли вам этот рыцарь? Не Ланселот ли это?

– Ланселот? Вот уже почти год, как я его не видела. Многие говорят, что он умер; но не буду делать из этого тайны, дорогой сир, я бы желала, чтобы это был он, а не кто-то другой; я бы больше ему доверяла, по причине его великой доблести.

– Госпожа, я пойду поговорю с моим сыном Мелеаганом, чтобы уладить дело миром; это Ланселот, я уверен, а на свете нет больше рыцаря, чьей дружбы я бы так желал.

Король застал Мелеагана, когда тот облачался в доспехи.

– Что ты собрался делать, сынок? – спросил он.

– Я хочу пойти вызвать того рыцаря, который только что перебрался сю_да.

– Ты хочешь с ним сразиться, чтобы приумножить себе цену?

– Разумеется.

– Так дождись завтрашнего дня и дай ему отдохнуть и перевязать свои раны; тем более будет ценить тебя королева.

И так уговаривал его Бодемагус, что он снял доспехи. Затем добрый король потребовал себе ездового коня, с собою взял второго боевого и подъехал к Ланселоту, пока тому унимали кровь из ран. Он спешился, обнял его и велел подвести жеребца.

– Садитесь, сир, – сказал он, – пора вам найти пристанище.

– Сир, я явился сюда не за пристанищем, а чтобы совершить то, чего требует дело. Мне говорили, что некий рыцарь намерен преградить мне путь; я его жду и спешу от него избавиться.

– Дорогой сир, завтра будет вдоволь времени, чтобы сразиться с ним; отдохните сегодня. А ежели вы без поединка получите то, за чем пришли, вы не удовольствуетесь этим?

– Но с чего вы так предупредительны со мною? – возразил Ланселот, – я же не в друзьях у вас. Как бы то ни было, я требую поединка немедленно; я заехал в этакую даль не столько в надежде на добрый прием, сколько в намерении вызволить пленников или разделить их участь.

Бодемагус видел, что он желает остаться неузнанным.

– Сир рыцарь, – сказал он, – я не знаю, кто вы такой: никто в моем доме даже пытаться не будет выведать это. Я предлагаю вам приют и охрану от того, кому предстоит сразиться с вами. В моем доме вам некого опасаться; но вы не можете требовать боя раньше завтрашнего дня. Я отдаю вам этого коня; и если я выказываю то участие, которым к вам проникся, этим вы обязаны вашей великой доблести.

И так уговаривал добрый король, что Ланселот согласился сесть на жеребца. Они вместе направились ко дворцу; затем его провели в отдаленный покой, придав оруженосца для услуг. Бодемагус не последовал за ним, боясь досадить ему даже самую малость.

Ближе к вечеру два рыцаря, провожавшие Ланселота до моста, переправились через реку на лодке: ибо проход отныне стал свободен, стоило однажды перейти по Мосту-Мечу. Их приняли в башне и привели к Ланселоту, с которым они уже не захотели расстаться. А на следующий день поутру Ланселот поднялся, облачился в доспехи, кроме рук и головы, и прослушал мессу в присутствии всего только двух рыцарей. Выйдя из часовни, он подвязал свой шлем и потребовал поединка. Король понапрасну расточал свои речи, желая отговорить сына от битвы, которая, как он предугадывал, могла стать для него роковой; а вернувшись, сказал Ланселоту с сердцем, исполненным горечи:

– Будет вам поединок, любезный сир, и никто здесь не станет выпытывать, кто вы такой. Но я прошу вас приподнять шлем и заклинаю вас тем, что вам всего дороже.

Ланселот более не противился, он открылся, и король обнял его.

– Милый мой друг, – сказал он, – добро пожаловать! Как мы оплакивали вашу гибель!

Он не сказал ему про Галеота, боясь разбередить его горе; но Ланселот был еще в неведении по поводу его смерти.