Текст книги "Книжные люди. Кто создает, продает, продвигает книги в России?"

Вы совершенно правы, у нас очень большие лакуны в комплектовании библиотек. Долгие годы выделение средств для пополнения библиотечных фондов было минимальным. Сейчас, к счастью, лед тронулся, планируется существенно увеличить комплектование библиотечных фондов.

А еще надо поднять зарплаты библиотекарям. Я вообще считаю, что лучшие люди в мире – это библиотекари. Вот уж кому что будет предъявить апостолу Петру – так это библиотекарям. В прошлом году я была в потрясающей, одной из лучших в России кировской библиотеке имени Герцена. Это просто рай на Земле, великая библиотека, великие люди там работают, но у них зарплата 20–25 тысяч рублей. За эти деньги они еще придумали книжный клуб, который собирает по 200 человек в четырехсоттысячном Кирове. Это просто невероятно! Понятно: если этим людям дать немножко дышать, хотя бы в два раза увеличить зарплату – очевидно, библиотекари просто горы свернут. Это очень важно, и это тоже абсолютно государственная задача.

В одном из интервью вы сказали: «У меня достаточно хорошо сегментирована голова: я – человек и я – профессионал надежно друг от друга изолированы». Что это значит? Как вам удается сегментировать работу и жизнь?

Это означает некоторую специфику моего круга общения. Очень многие люди в моей сфере друг на друге женятся, друг с другом дружат, то есть весь круг общения завязан на профессиональной сфере. В какой-то момент жизни меня это начало затягивать, и я поняла, что хочу положить этому предел. Я такой человек, для которого дружба очень важна, у меня есть очень близкие друзья, практически расширенная семья, и никто из них не относится к моей профессиональной сфере. Мой муж не имеет вообще никакого отношения к моей профессиональной сфере, и для меня это очень хорошо и важно. Он может прочитать какой-то мой текст, а может и не прочитать, он довольно много читает, но далеко не всегда наши вкусы совпадают. Я не дружу ни с кем из писателей, по возможности стараюсь с ними даже не знакомиться. Профессиональная жизнь остается за дверью, когда я прихожу домой, наступает вечер и отдых. То есть я, грубо говоря, снимаю вечером маскарадный костюм литературного критика Галины Юзефович. Для меня это очень важное разделение, я не хочу, чтобы вся моя жизнь состояла из литературного сообщества, чтобы все мои друзья были людьми из индустрии, чтобы вся моя семья была в это вовлечена.

Галя, что для вас самое важное вне профессиональной жизни. Как вы предпочитаете отдыхать?

Я очень люблю путешествовать, сейчас это немножко сложно, но тем не менее… Мы обожаем семьей погрузиться в машину и поехать осматривать разные места. Например, две недели ездим по северу Испании. Сейчас, поскольку открыта Турция, мы бесконечно ездим и осматриваем ее античные руины, и это для нас большое счастье. Вообще, я очень семейная, для меня отношения с детьми – самое важное, я мать-перемать. Люблю сидеть дома, бесконечно пеку пироги, люблю готовить – это для меня тоже очень счастливое состояние потока. Стоишь, режешь какую-нибудь морковку или взбиваешь белки – и тебе хорошо. Я много занимаюсь спортом, хожу на фитнес четыре раза в неделю совершенно без идеи стать какой-то идеальной фитоняшкой, а просто потому, что люблю движение, для меня это какое-то удовольствие и радость, от этого черпаю энергию.

И как вы все это успеваете, просто фантастика!

У меня есть Гугл-календарь, в котором все записано, включая тренировки. Всем рекомендую.

Наш новый «пандемийный мир» отразился на вашем образе жизни? Как вы переживаете эти времена?

Очень плохо переживаю, на самом деле. Мое вечное оптимистическое чувство за этот год несколько подыстребилось. Я плохо пережила пандемию, у меня возникло ощущение, что мир сломался и то, что мне казалось прочным, оказалось хрупким, ненадежным. Но я сделала несколько важных для себя выводов: например, поняла, что больше не хочу делать то, что не приносит мне радости. Я не хочу общаться с людьми, которые не приносят мне радости. Ощущение того, что все может сломаться в любой момент, заставило меня немножко по-другому посмотреть на то, что я делаю, с кем общаюсь, как провожу время. Я поняла, что жизнь конечна, все может сломаться в любой момент, поэтому лучше не тратить время на то, что тебе не доставляет радости в широком смысле слова. Это не значит, что надо с утра до вечера есть пирожные, нет. Нужно заниматься тем, в чем ты видишь смысл. Кроме того, мы купили дачу, и я для себя поняла, что не хочу жить в городе. Мы ни на какую дачу, конечно, не переехали, потому что она далеко, в прекрасном месте с точки зрения природы и красоты, но оттуда не наездишься, а дети ходят в школу. Но я поняла, что хочу сейчас начать тот путь, который лет через пять приведет меня в ту точку, когда я не буду жить в Москве. Я любила свой город очень много лет, а сейчас поняла, что любовь, может, и осталась, но желание здесь жить ушло.

Позвольте ваш вопрос, который вы задаете гостям YouTube-канала, адресовать вам. Каков ваш культурный код?

Во мне очень много античной культуры. Гомер, Софокл, Еврипид, Лукиан, Катулл, Тацит, Цицерон – это не имена из антологии античной литературы, прочитанной на первом курсе университета, для меня это очень важные и дорогие авторы, к которым я возвращаюсь. Плутарх, Фукидид, Геродот – лучшее чтение всех времен. Античность для меня (в частности, благодаря пяти годам на классическом отделении РГГУ) – очень живая, эмоционально наполненная традиция.

Второй не менее важный пласт – это европейские эпосы, которые пришли в мою жизнь через Толкина. «Властелин колец» – одна из главных книг в моей жизни, которая в значительной степени меня сформировала. Очень люблю эту книгу и бесконечно ее перечитываю, для меня это такой столп. От него я перекочевала понемногу к тем источникам, которыми Толкин сам вдохновлялся, – к «Песни о Нибелунгах», «Беовульфу», «Старшей Эдде», «Младшей Эдде», «Саге о Греттире», «Саге о Ньяле», «Похищению быка из Куальнге», ирландскому, валлийский эпосу… Это тоже очень важный кусок моей душевной, интеллектуальной биографии.

Если говорить о русской литературе, то для меня вся русская литература начинается с «Капитанской дочки», «Повестей Белкина» и «Героя нашего времени». Проза Пушкина и Лермонтова – важнейший элемент и костяк меня, особенно «Герой нашего времени». Я бесконечно люблю и бесконечно раздражаюсь на Печорина. У меня длинный опыт отношений с ним. Он начинается с романтического увлечения и кончается полным отторжением, раздражением, неприязнью, с последующим неожиданным переходом к какому-то новому принятию и пониманию. Если говорить о Достоевском, то мой главный роман – «Идиот», и это тоже такое произведение, из которого складываются кусочки личности. Делаешь жизнь немножко с Аглаи Епанчиной, немножко с самого идиота, немножко добавляешь страстей Парфена Рогожина. Ну а попросту главная книга моей жизни – «История моего современника» Владимира Галактионовича Короленко. Его мемуары я бесконечно люблю и всем рекомендую. Для меня это опыт коммуникации с невероятно хорошим человеком, умным и при этом очень человечным, благородным, достойным, чистым душой и сердцем – словом, очень утешительная вещь, внушающая и подкрепляющая оптимизм.

Культурный код Галины Юзефович формируется литературой. А что все-таки за ее пределами – кино, живопись, музыка?

Есть какие-то вещи за пределами литературы, которые на меня сильно повлияли. Например, кинематограф Анджея Вайды. Я большой фанат польской культуры в целом, но его фильмы «Пейзаж после битвы» или «Барышни из Вилько» – для меня это тоже какой-то краеугольный камень.

Очень люблю классическую живопись. Вы знаете, я странный человек – люблю скучную живопись, которую мало кто любит. Никола Пуссена, Сальватора Роза, вообще нахожу бесконечно прекрасным поздний маньеризм и поздний ренессанс. С другой стороны, какой-будь Пинтуриккьо тоже течет в крови. Сиенский собор, расписанный Пинтуриккьо, – это просто чистое, абсолютное счастье. Я очень люблю русскую школу живописи, один из моих любимых художников – Илья Репин. Самое сильное впечатление на меня произвела его картина «Николай Мирликийский избавляет от смерти трех невинно осужденных». Тоже не самая известная картина, но для меня это было какое-то абсолютное потрясение. Я очень люблю репинские портреты, даже больше, чем серовские, Репин, мне кажется, как-то глубже заглядывал в человеческую душу. Очень люблю Василия Верещагина, для меня это тоже один из важнейших русских живописцев. Его творчество мне кажется очень интересным именно сквозь диковинное сочетание русскости и колониальности. В прошлом году, прямо перед карантином, успела побывать в Калькутте, и там в мемориале Виктории на почетнейшем месте висит огромная картина Верещагина. Это такой мировой бренд, один из немногочисленных в русском изобразительном искусстве по-настоящему международных брендов. Конечно, мирискусники в свое время произвели на меня абсолютно неизгладимое впечатление – Сомов, Бенуа, Добужинский, Остроумова-Лебедева. Эти визуальные образы – они глубоко впечатаны в сердце моем, как говорил Достоевский. Вот примерно так выглядит довольно разрозненная карта моей личности.

Вы ничего не сказали о музыке в вашей жизни!..

Меня про музыку бессмысленно спрашивать – я человек антимузыкальный, со мной музыка не разговаривает. У меня есть плейлист, который состоит из Пёрселла, Монтеверди и другой барочной музыки. Мой старший сын собирается посвятить свою жизнь музыкальным исследованиям. По его мнению, есть два способа вообще не любить музыку: совсем ее не любить или любить музыку барокко. Когда я включаю свою «Королеву фей», его перекашивает, потому что Пёрселл – это очень базовый вкус. Если мой ребенок приходит ко мне с требованием послушать какие-то экзотические музыкальные композиции эпохи раннего романтизма, я говорю: «Нет, спасибо, я так постою…»

Вы – невероятно полифоничный человек, наполненный разными смыслами, человек гармоничный и счастливый. Что для вас понятие «счастье»?

Недавно моя коллега Екатерина Шульман написала прекрасный пост про то, что главный секрет женского счастья – делать то, что ты любишь, и не пытаться как-то прикрываться тем, что у тебя семья и дети, и поэтому ты не будешь делать того, что находишь важным и прекрасным. Мне кажется, что секрет моего счастья в том, что я занимаюсь делом, которое бесконечно сильно люблю, которое доставляет мне огромную радость в самых разных проявлениях. Я ни от чего не отказываюсь, нет такого, что я живу отложенную жизнь: вот у меня сейчас ребеночек вырастет, а потом займусь наконец своим делом. Или мы сейчас выплатим ипотеку – и вот тогда-то я ого-го. Нет, я живу здесь и сейчас, здесь и сейчас делаю то, что хочу делать. Конечно, иногда ужасно устаю, жалуюсь и говорю: «В деревню, в глушь, в Саратов! Ничего больше не хочу», но на самом деле это просто минутная слабость.

Диалоги
Главные вопросы книжной индустрии

Екатерина Гениева и Александр Архангельский
Книга и чтение в эпоху пост-Гутенберга

Это интервью состоялось в 2014 году. Перечитывая его сегодня, я снова и снова убеждаюсь, насколько оно актуально. Как права Екатерина Юрьевна, предостерегавшая нас от танцев с бубнами вокруг книги и чтения, говорившая о бесполезности лозунгов: «Читать – модно, читать – престижно». Продвижение чтения – это искусство, и здесь нужно находить свои ключики, уметь заинтересовать книгой, так как умела Е.Ю. Гениева, проводившая фантастически интересные программы по проекту «Большое чтение» в российских регионах.

Мне посчастливилось встретиться и поговорить о книге, ее судьбе в нашем мире, ценности библиотеки и продвижении чтения с выдающимися экспертами:

Екатериной Юрьевной Гениевой, российским филологом, библиотечным, культурным и общественным деятелем, экспертом ЮНЕСКО, генеральным директором Библиотеки иностранной литературы им. М.И. Рудомино с 1993 по 2015 год, и Александром Николаевичем Архангельским, писателем, телеведущим, профессором Высшей школы экономики.

Светлана Зорина: Сегодня мы фактически подошли к черте, за которой заканчивается «цивилизация Гутенберга». Поэтому первая и главная задача – это сохранение и продвижение книги и чтения. Какими вам видятся пути ее решения?

Екатерина Гениева: Для меня книга существует в бумажном исполнении. Хотя, нравится мне это или нет, электронные носители – данность. Я вполне могу себе представить, что года через 2–3 мы будем говорить о том, что электронная книга в библиотеках практически вытеснила столь любезную моему сердцу бумажную книгу. Но мне кажется, сам процесс чтения или продвижения чтения от носителя не слишком зависит. Важнее то, зачем люди читают, почему читают, кто им помогает или мешает в чтении? И что мы – издатели, книготорговцы и библиотекари – как люди, ответственные за продвижение философии чтения, можем сделать в этой ситуации?

Я действительно убеждена, что у библиотек очень большой потенциал в неназойливом, грамотном продвижении программы чтения. Что такое чтение? Несколько лет назад Москва покрылась билбордами, на которых было написано: «Читать престижно», «Читать полезно» и т. д. Но это сильное преувеличение, если не сказать ерунда. Ты хочешь стать богаче, здоровее, веселее? Я не думаю, что чтение в этом помогает. Чтение – занятие бесполезное с точки зрения общества, которое думает о коммерции. На самом деле чтение – это наслаждение. И если в него привносится просветительский элемент, то тогда получается эффект, о котором писала М. Цветаева: «Ты властвуешь над миром».

Александр Архангельский: Тут три разных вопроса. Первый вопрос – можем ли мы как-то доказать, что книга способствует успеху? Доказать не можем, но среди умеренно богатых людей, которых я встречал на жизненном пути, мало читателей. Среди людей как следует богатых ни одного нечитающего человека я не видел. Так что какая-то связь здесь есть, и, возможно, не будь они читателями, они бы не достигли той стадии, когда деньги теряют материальный смысл и становятся всего лишь инструментом управления и решения жизненных задач. Но все же эта связь с чтением неочевидна. Второй вопрос – что мы продвигаем: чтение или книгу? Конечно, можно и то и то, но все же это разные задачи, требующие разных решений. Необходимо определиться, что, например, сегодня мы продвигаем чтение. И тогда не так уж важно, на каком носителе – традиционной книге, в электронной или смешанной форме – находится текст для чтения; возможно, это подвижные иллюстрации внутри неподвижного текста или текст с меняющимися финалами и т. д.

И третий вопрос – о книге, ее судьбе в нашем мире. У меня была гипотеза, и она подтверждается, – о том, что электронная книга станет демократическим институтом первого и массового чтения. Это дешевле, не требует серьезных усилий по распространению, но с электронной книгой жить не очень удобно – она для ознакомления. И если нам книга нравится, мы захотим иметь ее в бумажном виде. С бумажной книгой можно жить…

С.З.: Эта гипотеза нашла подтверждение на примере продвижения вашей книги «Музей революции»?

А.А.: С тех пор прошло несколько лет. Появился ресурс Ridero – платформа, которая позволяет автору «заливать» книгу в любые форматы, плюс дает возможность «печати по требованию». То есть замкнулись два процесса: покупка электронной и печать бумажной книги. При этом бумажная книга возвращается в исходную точку. Она была и становится вновь объектом роскоши. Гутенберг превратил бумажную книгу в инструмент интеллектуальной демократизации, а сегодня им становится электронная версия. Что же до бумажной книги, то она превращается в штучный товар – как рукописная в гутенберговские времена.

С.З.: Чтение книги и в электронной, и в бумажной форме может быть наслаждением?

Е.Г.: Говоря о чтении как о наслаждении, я отчасти лукавила. Я вспоминаю, как меня в детстве приобщали к чтению. В моей семье была замечательная библиотека, которая собиралась на протяжении нескольких поколений. И бабушка после каждого завтрака усаживала меня на диван, доставала книгу в дорогом кожаном переплете – Библию с иллюстрациями Гюстава Доре – и на хорошем русском языке рассказывала мне содержание каждой картинки. Поэтому, когда я поступила в МГУ на филологический факультет, я считала, что все знают содержание Библии… Конечно, я глубоко ошибалась. Повлияло ли на меня знание Библии и ежевечернее чтение вслух литературных произведений? Конечно. Это наслаждение и очень высокое образование, это остается навсегда. Поэтому на вопрос о наших возможностях по продвижению чтения в современном электронном антигуманном мире ответить надо именно так: читайте детям вслух, говорите с ними о книгах. Ничего не изменится, если просто напоминать людям, что они должны читать.

С.З.: Эпоха лозунгов осталась в прошлом?

А.А.: Ты имеешь право читать.

Е.Г.: Да. А ты имеешь право это говорить. Если мы хотим, чтобы читали, надо что-то придумать, чтобы читателю было увлекательно. Например, в 2014 году вся страна отмечала 200-летие со дня рождения М.Ю. Лермонтова – не самого простого и не самого понятого поэта и писателя. В школе мы все учили «Белеет парус одинокий» или читали «Смерть поэта». На этом знакомство с творчеством М.Ю. Лермонтова заканчивалось. И в юбилейный год мы с коллегами задумались: как сделать так, чтобы кто-нибудь захотел открыть «Маскарад», чтобы сюжет, мотивация персонажей этой книги стали понятнее современному человеку, чтобы ему было увлекательно соприкоснуться с той эпохой? И мы обратились в место, где по старинным рецептам производится коломенская пастила, с просьбой создать вот такую коробочку. Когда спрашиваешь, что это такое, все отвечают: коробка конфет. Но когда будущий читатель открывает крышку, для него звучит знакомая мелодия – вальс А. Хачатуряна из драмы «Маскарад», а в самой коробочке лежат предметы той эпохи. Например, копия дамского шарфика XIX века. Такой могли носить дамы, за которыми «волочился» М.Ю. Лермонтов. Или вот запах… Это воспроизведенные духи Натальи Гончаровой, с которой Михаил Юрьевич встречался.

Александр Архангельский, Светлана Зорина и Екатерина Гениева, запись «Диалогов», 2014 год

Я не думала, что это вызовет такой интерес. Но огромное количество таких коробочек заказало ЮНЕСКО, чтобы продвигать творчество М.Ю. Лермонтова на международном уровне. Конечно, это игрушка. Ну а что плохого в игрушке, если она может зацепить? Научить никого ничему нельзя, это точка зрения Анатоля Франса. Нужно найти ключик к сознанию человека, повернуть его, и тогда, возможно, он откроет и прочитает «Маскарад». Наш проект – это приглашение к чтению.

Я вспомнила мечту Иосифа Бродского о поэзии в метро: закидаем нью-йоркское метро дешевыми изданиями поэзии – глядишь, кто-то откроет и прочитает. А для премии «Русский Букер», когда ее курировала компания, поставлявшая элитный алкоголь, Лев Рубинштейн предлагал на оборотной стороне этикетки водки «Smirnoff» давать цитаты произведений лауреатов букеровской премии, что, вероятно, работало бы в стране, где создан текст «Москва – Петушки».

В связи с этим любопытно, что наш проект – один из тиражей «Маскарада» Лермонтова и «Бури» Шекспира – поддержала сеть ресторанов «Кофемания». Такой вот грамотный владелец, который понимает, что если в его кофейнях будет какая-то параллель с Лермонтовым и Шекспиром, то будет неплохо. Они нам испекли торт весом сорок с лишним килограммов, полностью воспроизведя обложку пьесы «Буря». И на презентации Филиппенко замечательно представил моноспектакль «Буря», а потом мы «съели» Шекспира.

С.З.: Думаю, что роль государства в поддержке такого рода проектов на общенациональном уровне должна быть более значимой. Хорошие результаты государственной поддержки книги и чтения мы видим на примере европейских стран, в частности Франции. Екатерина Юрьевна, вы любите повторять одну мысль, которая мне очень близка: «Должны быть политическая воля и личности, способные ее реализовать». Есть ли у нас сегодня эти необходимые условия? И что именно может и должно делать российское государство в этом вопросе?

А.А.: Я бы начал с того, в чем государство должно перестать мешать. Несомненно, роковым для российского книжного бизнеса стало решение 2002 года о введении НДС на книги. У меня была возможность тогда же задать этот вопрос В.В. Путину с попыткой объяснить, что этого нельзя было делать ни в коем случае, поскольку это решение толкает книжный бизнес к укрупнению. Что и произошло в итоге. Он посмотрел на меня такими добрыми, человеколюбивыми глазами и в свойственной ему приятной манере сказал: иначе пришли бы бандиты. Это логика государства. Но я считаю это решение роковым. Хорошо, что к сегодняшнему дню О.Е. Новиков превратился в реально крупного управляющего книжным бизнесом и делает это на европейском, а может, и на мировом уровне. Но сама по себе ситуация катастрофическая, потому что не может одно издательство и один человек управлять всем книжным процессом в стране. Любая монополизация – это колоссальный риск. Я не призываю к искусственному разделу империи Новикова. Если это произойдет, то вообще случится полный крах. Ведь сегодня на вопрос: «Есть ли жизнь на Марсе, за пределами “ЭКСМО”?» – ответ только один: «Нет». И О.Е. Новиков, подчиняясь логике рынка, обречен идти по пути бесконечного расширения; но и ему от этого не слишком хорошо, потому что нет никаких государственных преференций. Он, по существу, правильно говорил на Литературном собрании[11]11
  Первое Российское литературное собрание состоялось 21 ноября 2013 года в Московском университете дружбы народов. Инициаторами встречи выступили родственники и потомки классиков русской литературы – Дмитрий Достоевский, Михаил Лермонтов, Елена Пастернак, Александр Пушкин, Наталья Солженицына, Владимир Толстой и Александр Шолохов.


[Закрыть] про судьбу книжных магазинов. Его не услышали. Но если книжные магазины не превращаются в клубы, вокруг которых начинается культурная жизнь городов, ничего дальше не будет.

Что делает государство сегодня? Оно руками не сведущих в этих делах политиков пытается продавить изменения в Законе об образовании. Кто сказал, что Ирина Яровая, заместитель председателя Государственной Думы, понимает что-нибудь в учебниках? Или Ирина Роднина, к которой я отношусь с большим уважением? Что будет, если я начну объяснять спортсменам, как выполнять упражнение на льду? Но эти депутаты требуют введения единых учебников в области истории, литературы, русского языка. На самом деле это требование – полное непонимание того, как устроен процесс образования вообще и литературного образования в частности. Вопросы стандартизации решаются через стандарт, а не через текст учебника. Выдающимся учителям учебники вообще не нужны. И автор пишет свой учебник для облегчения задачи учителя, а не для того, чтобы учитель с помощью этого учебника обучал детей. Учитель учит детей, а учебник нужен для того, чтобы средний учитель смог подняться повыше в своих компетенциях, а плохой – не опуститься ниже. Только для этого. И как только мы приговариваем школу к единообразному учебнику, мы превращаем литературу в идеологию, в свод правил. Но литература не требует правильного толкования, она держится именно на неправильном толковании, на бесконечной череде ошибок в толковании. Если бы Шекспир не ошибся в восприятии «Датских хроник», не было бы «Гамлета». Если бы Гете не ошибся в интерпретации легенд о Фаусте, не было бы «Фауста». Так зачем вы лезете в то, в чем не смыслите? Занимайтесь безопасностью, пробивайте строительство стадионов. Мы вас в этом поддержим.

С.З.:Культура – это пространство, в котором должен быть выбор…

А.А.: Если вы хотите как-то минимизировать риски, то договоритесь об общем культурно-историческом стандарте преподавания гуманитарного цикла в школе. Но в остальном – просьба не вмешиваться!

Самое страшное, если государство воспользуется ситуацией и подменит идею гранта идеей госзаказа. Как только идея гранта, т. е. свободного творческого проекта, предлагаемого снизу и поддерживаемого государством, превращается в проект заказа, сформированного государством, в стране прекращается творчество, исчезает литература. Государство должно разработать систему свободной грантовой политики по правилам, определенным во всем мире. Государство определяет финансовые рамки, выбирает экспертов, которым оно готово доверить этот вопрос, и отступает в сторону. Ни один министр или премьер не может определять содержательные критерии в такого рода конкурсах. Иначе это коррупция.

Е.Г.: Проект «Большое чтение», например, был предложен именно «снизу». Я была на встрече у доктора Биллингтона в Библиотеке конгресса, мы говорили о продвижении чтения, и он предложил мне познакомиться с замечательным человеком, поэтом, переводчиком, литератором Дейне, который возглавляет фонд и занимается обеспечением финансовой составляющей различных проектов. Действительно удивительный человек, с потрясающей литературной памятью, он мог с любого места читать по-английски Цветаеву, Пушкина, Теннисона. Именно Дейне рассказал мне о проекте «Big read» («Большое чтение»), в рамках которого в каждом штате выбирается книга и официально объявляется губернатором, который затем финансирует программу продвижения этой книги. Я спросила, какие русские книги они читают в проекте «Big read»? Мне ответили, что пока они читают свою литературу, но если мы что-то предложим… Причем выбранная книга должна удовлетворять трем условиям. Во-первых, известный автор, во-вторых, хороший перевод (переводы XIX века безнадежно устарели, молодые люди их не воспринимают), и, наконец, маленький объем. То есть книга для массового продвижения чтения должна быть handy. И ничего более остроумного, чем «Один день Ивана Денисовича», я тогда не придумала. Я была убеждена, что они никогда не возьмут эту книгу, она очень трудна хотя бы по словарю. Но проект «Big read» книжку взял. А.С. Солженицын одобрил перевод. И так наши американские коллеги стали читать «Один день Ивана Денисовича». На старте проекта состоялась первая видеоконференция российских и американских школьников. И хотя я была против этой конференции, считая, что у детей нет общих тем для обсуждения, они стали говорить о достоинстве человека перед лицом испытаний. Конференция прошла удачно, и мы транслировали этот проект с американцами в регионы России.

С.З.: Кто является инициатором проекта «Большое чтение» в российских регионах?

Е.Г.: Прежде всего библиотеки. Но если говорить о политической воле, то в одних регионах министры культуры поддерживают эти инициативы, а в других – вмешиваются в творческий процесс, мешают. Конечно, не надо мешать. Не надо управлять, особенно если не хватает образования. Если мне сейчас предложат заниматься сельским хозяйством, я откажусь. Я буду заниматься тем, что умею делать. Очень бы хотелось поменьше танцев и плясок и побольше такта и понимания. Да, Россия – великая страна с великой литературой, но это не значит, что вокруг нас нет других стран с великой литературой. Не стоит превращать все в живую идеологию.

Кроме того, мне хотелось бы затронуть еще один аспект, который также требует внимания государства. Дело в том, что разговоры о всеобщем переходе на электронные носители – сильное преувеличение для такой огромной аграрной страны, как Россия. В некоторых деревнях нет даже Интернета. Библиотеки превращаются в единственные культурные точки на территории в десятки и сотни километров, и при этом они вообще не получают средств на комплектование своих фондов. Это трагедия. В одной из детских библиотек под Ижевском я задала вопрос: чем мы можем быть полезны? И библиотекарь мне ответил: «Пришлите нам сказки Пушкина». Это беда, если библиотекарь просит прислать сказки Пушкина, это конец истории.

В итоге мы занялись проектом «Экслибрис». Конечно, комплектовать 12 000 библиотек России – государственная задача, но закрыть очевидные пробелы мы можем. В нашем некоммерческом издательстве мы формируем книжные комплекты, примерно по пятьдесят позиций в каждом, и отправляем в библиотеки регионов России. В Севастополь отправили сорок комплектов. Конечно, нам очень нравится, когда наши книжки покупают, но для нас это не главная задача. Мы занимаемся просветительством. Хотя на самом деле существует очень много логистических проблем: как доставить эти книги из Москвы, скажем, в Петропавловск-Камчатский? Это очень большие деньги. И всю эту логистику нам обеспечивает фонд «Гражданская платформа».

А.А.: У нас тоже есть аналогичный опыт в рамках премии «Просветитель», организованной Д.Б. Зиминым. Программа премии предполагает рассылку книг лауреатов в библиотеки страны. Во многих странах государство не финансирует современную литературу или издательства, но финансирует права читателя, т. е. осуществляет выкуп для библиотек определенного количества экземпляров книг современных писателей по грантовому конкурсу. Но в России это технически невозможно в силу законов.

Мы можем предложить государству крупные проекты, но реализовать их невозможно, потому что страну законами разрезали на лоскутки. Мы не предлагаем проекты не потому, что нет идей, а потому, что они нереализуемы. Государство должно перестать мешать и убрать барьеры. Это вообще касается русской судьбы. Часто говорят, что русские неуспешны на Родине, но, перемещаясь в другие страны, становятся успешнее. Что ж такое происходит с нами при пересечении границы? Может, институциональные условия исчезают? По сути своей россиянин так же продвинут, способен на решение сложных задач, как и любой другой человек в развитом мире, но институциональные барьеры ему мешают. Поэтому главное – не мешать.