Текст книги "Тито и товарищи"

Автор книги: Йоже Пирьевец
Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 24 (всего у книги 58 страниц)
Голи-Оток
Белградская Borba 21 августа опубликовала статью под названием «Будем бдительнее в борьбе за сплочение партийных рядов». В ней она призвала к чистке, которая должна избавить партию от карьеристов, колеблющихся и враждебных элементов. За этими словами быстро последовали действия. Полицейская машина Ранковича, хорошо отлаженная в годы борьбы против четников и усташей, а также отлично справлявшаяся с настоящими или предположительными сторонниками Информбюро, набирала обороты. «Несмотря на то что решение Тито и решение Политбюро получило огромную поддержку коммунистов и народа, – пишет Кардель, – в государстве всё еще существовали организованные силы, которые в разных сферах и в разных формах всё больше активизировали свою деятельность в русле сталинского давления на Югославию. Нам было ясно, что битва за независимость народов Югославии и независимость югославского социалистического пути неизбежно приведет к маленькой гражданской войне, в которой мы должны будем ответить на догматически консервативное насилие революционным насилием. Так и произошло»[1204]1204
AS. Dedijer. T. e. 7. E. Kardelj. Tito na istorijskim raskršcima. S. 40.
[Закрыть].
Под «маленькой гражданской войной» Кардель, по всей видимости, подразумевал чистку сталинского типа, направленную против тех, кто в конфликте между Тито и Сталиным занял сторону последнего. Немногие были осуждены согласно обычной процедуре – большинство из них были офицерами (4–7 тыс.), – что на деле ничего не меняло, поскольку с ними обращались так же, как и со всеми другими [1205]1205
Согласно данным, которые государственный секретарь по внутренним делам Светислав Стефанович представил Союзной скупщине 23 февраля 1954 г., сторонники Информбюро составляли: 1949 г. – 4064; 1950–3398; 1951–2527; 1952–1251; 1953 – 371 чел. По его мнению, в 1954 г. в заключении их было только 2901. Из них 661 человек был осужден в соответствии с административной процедурой, а другие предстали перед судом. PA. B 11. Bd. 126. 1. S. 93; Д. Биланджич в своих воспоминаниях пишет, что их было 4 тыс. См.: Bilandžič D. Povijest izbliza. S. 31.
[Закрыть]. Когда аресты уже были на полном ходу, скупщина внезапно приняла закон об «общественно полезном труде», к которому людей приговаривали без судебного процесса, простым административным решением. Сначала этот «общественно полезный труд» ограничивался двумя годами, но часто этот срок в лагере продлевали на 10 и даже на 18 лет[1206]1206
DilasM. Tito. S. 174; BilandžičD. Povijest izbliza. S. 219; Dedijer V. Novi prilozi. Vol. III. S. 464.
[Закрыть].
Решение о необходимости интернировать информбюровцев Тито принял осенью 1948 г., не посоветовавшись ни с Политбюро, ни с Центральным Комитетом или его секретарями: Карделем, Ранковичем и Джиласом. Он его принял, основываясь на советском опыте, ведь в Москве он научился, как следует обращаться с внутренним врагом. Вероятно, его обеспокоили сообщения о том влиянии, которое имели сторонники Сталина на офицеров и на разные партийные комитеты. Приказ о чистке вышел неожиданно, и следовательно, лагерь еще не был подготовлен[1207]1207
Dilas M. Tito. S. 169, 170, 171.
[Закрыть]. Тито объявил о нем на II Съезде КПХ. Он сказал: «Существуют два способа убеждения, товарищи. Один – убеждение словами, но есть и убеждение другим способом» [1208]1208
Simič P. Tito. Skrivnost stoletja. S. 240; Broz Tito J. Govori i clanci. Vol. IV. S. 61.
[Закрыть].
Подходящее место для «другого способа» нашли по совету Стево Краячича, который в поисках качественного мрамора вместе со скульптором Августинчичем наткнулся на Голи-Оток в Кварнерском заливе. Он рассказал об этом Карделю, который сразу же подумал, что этот глухой уголок подходит для концентрационного лагеря. Тито согласился[1209]1209
Dedjer V. Novi prilozi. Vol. III. S. 465; Cenčič V. Titova poslednja ispovijest. S. 61, 153.
[Закрыть]. «Функционеры УГБ, – впоследствии рассказывал Ранкович, – которые занимались организацией лагерей и внедряли в них порядок и методы, обучались в Москве, все они были учениками НКВД…»[1210]1210
ČosičD. Piščevi zapisi (1969–1980). S. 245.
[Закрыть] При этом следует сказать, что акция была организована в строжайшей секретности, так что о ней за исключением ближайшего окружения Тито не знал никто – ни начальник Генерального штаба Коча Попович, ни, вероятно, члены Политбюро[1211]1211
Nenadovič A. Razgovori s Kočom. S. 105.
[Закрыть]. «Если мы не создадим такого лагеря, – оправдывал эти действия Кардель, – то Сталин превратит в страшный лагерь всю Югославию»[1212]1212
Dedjer V. Novi prilozi. Vol. III. S. 464.
[Закрыть]. Словенский идеолог дошел до того, что как министр иностранных дел предложил, чтобы югославская делегация в ООН внесла в Декларацию о правах человека, которую тогда обсуждали, дополнение следующего содержания: «В случае необходимости каждое государство имеет право в интересах защиты мира и порядка путем проведения административной процедуры лишить свободы на неопределенное время всех граждан, которые по побуждению, исходящему от какого-либо иностранного государства, угрожают ее независимости». К счастью, Алешу Беблеру, представителю Югославии в ООН, хватило самообладания и мужества отклонить это предложение[1213]1213
Ibid. S. 466.
[Закрыть].
Режим на Голи-Отоке (а также в других лагерях, таких как Свети-Гргур, Билеча, Градишка) был крайне суров и жесток, ведь он был направлен на уничтожение человеческого достоинства, что власть имущие обосновывали утверждением о необходимости «перевоспитания» заключенных. Они пытались достичь этого путем недостаточного обеспечения их едой и водой, тяжелой работы, не имевшей никакого смысла, – вырубкой и переноской камней, и всякого рода физического и психического насилия. По русскому образцу осужденные по прибытии должны были пройти сквозь строй заключенных-старожилов, которые избивали их до крови розгами, камнями или просто кулаками. И это было только начало. Первое «самоуправление», введенное в Югославии, было «самоуправление» на Голи-Отоке. Придумали его представители УГБ, они поручили некоторым избранным заключенным надзор за сокамерниками и тем самым создали заколдованный круг, в котором жертвы одновременно были и палачами[1214]1214
Dilas M. Tito. S. 174; Dedjer V. Novi prilozi. Vol. III. S. 467, 468.
[Закрыть]. В пекло Голи-Отока и других подобных лагерей попали около 15 тыс. человек (в том числе 800 женщин), некоторые просто из-за того, что в кругу близких высказали какую-нибудь колкость в адрес Тито и его товарищей. Конечно, были среди них и убежденные сталинисты, которые действительно могли бы представлять опасность для режима в случае советского нападения. Никто из них не имел никакой правовой защиты, они были полностью оторваны от своих семей и от внешнего мира, причем им обещали, что вернут их домой, если они выдадут тех товарищей по заключению, которые не отказались от своих заблуждений. И, конечно, это происходило нередко[1215]1215
Dilas M. Tito. S. 176; Dedijer V. Novi prilozi. Vol. III. S. 478. Ранкович утверждает, что их было от 15 до 16 тыс. См.: Cosič D. Piščevi zapisi. S. 245, 246. См. также: Markovič D. Istina o Golom otoku. Beograd: Narodna knjiga, Partizanska knjiga, 1987. S. 16, 17; Волокитина Т.В., Мурашко Г.П, Носкова А. Ф, Покивайлова Т. А. Москва и Восточная Европа. Становление политических режимов советского типа: 19491953: Очерки истории. М.: РОССПЭН, 2002. C. 586.
[Закрыть]. В то время в руководстве не возникало разногласий относительно такого обращения с информбюровцами, ведь оно всюду вокруг себя видело врагов[1216]1216
Dilas M. Tito. S. 91, 92.
[Закрыть]. И лишь позже наступило некоторое отрезвление, о чем свидетельствует тот факт, что в 1951 г. Тито лично попытался освободить из тюрем нескольких генералов. Но и тогда еще он открыто признавал, что в армии есть «определенные несогласные элементы». По утверждению одного информатора ЦРУ, Информбюро будто бы завербовало по меньшей мере треть офицеров. Их было бы еще больше, если бы большинство довоенных коммунистов, обучавшихся в Москве и потому верных Сталину, не пали в освободительной борьбе. Тито сам признал это в беседе с молодым членом американского Конгресса, Джоном Ф. Кеннеди, с которым встретился в январе 1951 г.[1217]1217
Ambrožič L. Novljanovo stoletje. S. 443; NARA. CREST. CIA Office of Current Intelligence Daily Digest, Yugoslavia. Rumored Cominformism in Yugoslav Army, 06.04.1951; Central Intelligence Bulletin, Thirty percent of Yugoslav combat officers reported pro Cominform, 27.03.1952; Nikolic K. Tito govori što narod misli. Beograd: Službeni list SCG, 2006. S. 281.
[Закрыть]
Принудительная коллективизация крестьян
Если победить «пятую колонну» информбюровцев было более-менее просто, то сложнее оказалось укротить крестьян, которым Тито и его товарищи попытались навязать коллективизацию, чтобы доказать, как ошибается Сталин, обвиняя их в «бухаринстве» в плане попустительства по отношению к «кулакам». После войны новые руководители вели в деревне чрезвычайно осторожную политику, например, в «Основном законе о задругах», принятом в 1946 г., записано, что упомянутые задруги являются «добровольными экономическими организациями трудового народа»[1218]1218
Kardelj E. Spomini. S. 199.
[Закрыть]. Еще в октябре 1947 г. Тито утверждал: «Что касается слухов об экспроприации земли, скажите крестьянам, что это полная ложь. Никто не отберет у крестьян землю, поскольку кому, к черту, мы ее дадим» [1219]1219
Dedijer V. Novi prilozi. Vol. III. S. 243.
[Закрыть]. В этом он был согласен со Сталиным, который после войны советовал югославским вождям проявлять осторожность в том, что касается коллективизации в деревне: «Это трудное и опасное дело»[1220]1220
ČosičD. Piščevi zapisi (1951–1968). S. 122; Adamič L. Orel in korenine.
[Закрыть].
В начале следующего года Тито был возмущен некоторыми «жесткими» мерами по отношению к аграрному населению. Якобу Блажевичу, только что назначенному союзным министром торговли и снабжения, он говорил, что нужно вести осторожную политику по отношению к крестьянам: «Мы не должны вызывать недовольство крестьян, иначе кто будет сражаться вместе с нами в войне, которая, возможно, начнется. Мы не должны принимать постановлений, которые сами критиковали во время войны. Нельзя отбирать у крестьян тягловый скот или вынуждать его продать единственную корову, что тогда мы получим от крестьянина, если он он продаст свою корову»[1221]1221
Dedijer V. Novi prilozi. Vol. III. S. 233, 234; Adamič L. Orel in korenine. S. 569.
[Закрыть]. Когда Моше Пияде в газете Borba 12 июня 1948 г. поведал истину – что именно крестьяне являлись главным столпом югославской революции, на него «с разных сторон» полился настоящий шквал критики, и он был вынужден посыпать голову пеплом[1222]1222
Dedijer V. Novi prilozi. Vol. III. S. 210.
[Закрыть]. Среди тех немногих, кто дерзнул предостеречь от такой радикальной меры, как принудительная организация «крестьянских трудовых задруг» (эвфемизм коллективизации деревни), были Эдвард Кардель и Владимир Бакарич. Но их слова не возымели действия, хотя Кардель и ссылался в своей аргументации на Ленина и не возражал против «социализации деревни». Напротив, он даже планировал ее. Он требовал лишь более гуманного и терпимого ее проведения, будучи убежден, что крестьяне сами поймут свои истинные выгоды[1223]1223
Dilas M. Tito. S. 97; BilandžičD. Povijest izbliza. S. 258; Kardelj E. Spomini. S. 201; AS. Dedijer. T. e. 188. Zapis S. Kavčiča. Kardelj. S. 3; Swain G. R. Tito. A Biography. P. 99.
[Закрыть]. В конце концов победила точка зрения, которую наиболее красноречиво и веско высказал один агитпроповец на встрече с крестьянами в Шумадии: «Мать вашу кулачку, из-за вас на нас Сталин напал!»[1224]1224
Dedjer V. Novi prilozi. Vol. III. S. 358.
[Закрыть] Короче говоря, стал проводиться в жизнь лозунг «давайте делами опровергнем все обвинения». Главным образом, за счет «кулаков», которых было нужно уничтожить, чтобы победил социализм. В конце 1947 г. в деревнях было 799 коллективных задруг. В начале января 1949 г. – 1318, в декабре того же года – уже 6492[1225]1225
Dedijer V. Novi prilozi. Vol. III. S. 364, 517, 518; Kardelj E. Spomini. S. 201.
[Закрыть].
До июня 1950 г. правительству удалось распространить свой контроль на 22 % пахотной земли[1226]1226
NIE-93. Probable Developments in Yugoslavia, 26.06.1953 // Yugoslavia. From «National Communism» to National Collapse. US Intelligence Community Estimative Products on Yugoslavia, 1948–1990. Washington: National Intelligence Council, 2006. P. 145.
[Закрыть]. Последствия чуть не поставили режим Тито на колени. Крестьяне с самого начала сопротивлялись коллективизации, в большинстве своем пассивно, закалывая скот или поджигая запасы продуктов. Наиболее драматически развивались события в западной Боснии, в Цазинской Краине, где зимой 1948 г. вспыхнуло настоящее восстание мусульман, среди которых были и бывшие партизанские бойцы[1227]1227
Dilas M. Tito. S. 167; Kranjc M.F. Zarote in atentati na Tita. S. 245, 246.
[Закрыть]. На сопротивление крестьян власти ответили так: пообещали тем, кто вступил в задруги, что они смогут выйти из них через три года. Но три года прошло, а надежда партийных идеологов, ожидавших, что за это время люди осознают «преимущества» коллективного хозяйства, так и не осуществилась. Число заявлений о выходе из задруги уже во время жатвы 1951 г. росло со дня на день. Но поскольку власти ответили на них сначала пропагандой против «классовых врагов», а потом давлением, в том числе психологическим, крестьяне оставили зерно пропадать на полях и настолько затянули с помолом, что колосья сильно попортились[1228]1228
PA. B 11. Bd. 123. Vol. 1. S. 101.
[Закрыть]. Тито сам признал, что реакция местных властей на бунтарство крестьян была чрезмерной: «У нас нет Сибири, но если бы она у нас была, мы бы отправляли людей туда…»[1229]1229
Dedjer V. Novi prilozi. Vol. III. S. 612.
[Закрыть]
* * *
В результате горького опыта начала 1950-х гг., когда Югославия, в том числе и из-за засухи, оказалась на грани голода, в 1953 г. власти окончательно отказались от принудительной коллективизации, опасаясь, что дело дойдет до вооруженного восстания. Но в течение десятилетий их отношение к крестьянам еще оставалось подозрительным, по сути, это было отношение мачехи, поэтому модернизация сельского хозяйства проходила трудно. Только в 1956 г. Югославия достигла того уровня крестьянского производства, какой был у нее в 1939 г.[1230]1230
Simič P. Tito. Skrivnost stoletja. S. 239; Dedjer V. Novi prilozi. Vol. III. S. 518.
[Закрыть] Во многих областях государства крестьяне обрабатывали землю еще средневековым способом, деревянными плугами, и не знали искусственных удобрений. В 1960 г., когда Душан Биланджич после первомайских праздников показывал итальянской профсоюзной делегации Посавье между Белградом и Банья-Лукой, в этой плодороднейшей области федерации на полях можно было увидеть только впряженных в плуг лошадей (а иногда и людей). «Посмотрите, как вспахивают землю коммунистические тракторы», – прокомментировал один из итальянцев[1231]1231
Bilandžic D. Povjest izbliza. S. 32, 33, 79.
[Закрыть]. Но даже в 1965 г. министр сельского хозяйства Йоже Инголич предлагал разрешать крестьянам покупать у государственных задруг не новые, а только старые тракторы[1232]1232
Ibid. S. 42.
[Закрыть].
В таких условиях многие крестьяне не могли прокормиться от своей земли и были вынуждены искать временные заработки в промышленности или строительстве. Хотя после войны больше половины югославского населения проживало в деревнях, государству приходилось ввозить зерно, поскольку крестьяне поставляли мало продукции на рынок. Тито всё это понимал и на самом деле с трудом отказался от замысла о сильном задружном хозяйстве, которое было бы приемлемо для крестьян и в то же время внедрило бы общественную собственность на землю. Хотя он и признавал: «.мы сами уничтожили крупнейшую из всех имевшихся у нас фабрик, фабрику производства продуктов питания»; «.мы совершили глобальную ошибку, так как пошли по русскому пути в плане создания задруг», он всё же считал, что режиму не хватило терпения их реорганизовать и поставить на демократическую основу[1233]1233
Dedijer V. Novi prilozi. Vol. III. S. 519; Cenčic V. Titova poslednja ispovjest. S. 45, 164.
[Закрыть]. Как он отметил в ноябре 1965 г. в разговоре с послом Германской Демократической Республики Элеонорой Штаймер, развитие социалистического сельского хозяйства – очень трудный вопрос, «намного труднее, чем революция»[1234]1234
BA. IV A 2/20/238; Bestand Ulbricht, Walter, NL 182/1235.
[Закрыть].
Обострение конфликта с Советским Союзом и сближение с Западом
Югославские руководители сильно ошибались, если думали, что путем коллективизации деревни и национализации мелких независимых предприятий вновь добьются милости Сталина, которую они потеряли. Напротив, к концу лета 1948 г. Сталин еще больше разжег конфликт с ними тем, что стал преследовать в государствах-сателлитах всех, кого можно было заподозрить хотя бы в малейших симпатиях к Тито. Он делал это, поскольку не мог добраться до главных еретиков. Первым пал поляк Владислав Гомулка, Генеральный секретарь Рабочей партии и заместитель председателя правительства, которого вместе с двумя единомышленниками обвинили в националистическом и буржуазном уклонах. На самом деле главная его вина заключалась в том, что он дистанцировался от бухарестской резолюции: вскоре после этого его арестовали и осудили на тяжелое тюремное заключение[1235]1235
PirjevecJ. Tito, Stalin in Zahod. S. 198, 199; Гиренко Ю. С. Сталин – Тито. С. 388.
[Закрыть]. Тем временем 31 августа 1948 г. неожиданно умер А. А. Жданов, главный проводник послевоенной идеологической политики Сталина. Согласно информации, собранной французским послом в Москве Ивом Чатаньо, сразу после его смерти Тито будто бы в последний раз обратился к хозяину с призывом преодолеть кризис, который спровоцировала резолюция Информбюро. По Белграду тоже ходили слухи, которые вдобавок разжигались надеждой, что хозяину теперь, после смерти главного сторонника отлучения, предоставляется возможность немного поправить свою политическую линию. Однако эти иллюзии рассеялись уже 8 сентября 1948 г., когда на страницах Правды появилась большая статья под названием «Куда ведет национализм группы Тито в Югославии». В ней бесповоротно осуждались белградские руководители, которые ведут себя недостойно, лицемерно и в противоречии с учением Ленина. Их дурно пахнущая любовь к Советскому Союзу ни что иное, как «дешевая хитрость», которой они хотят обмануть югославские народы. На самом деле «фракция Тито» как раз во время V Съезда, когда звучали цветистые фразы о принадлежности Югославии к единому антиимпериалистическому фронту, перешла во враждебный лагерь, отреклась от союза с революционным международным пролетариатом и обрекла государство на гибель. «Национализм группы Тито разоружает Югославию перед лицом ее внешних врагов», – провозглашалось в статье. Но так поступает только «клика политических убийц», которая на самом деле «находится в состоянии войны со своей партией» и может править лишь с помощью административно-полицейского аппарата[1236]1236
PirjevecJ. Tito, Stalin in Zahod. S. 199; Гиренко Ю. С. Сталин – Тито. С. 394, 395;
Едемский A.Б. От конфликта к нормализации. С. 35.
[Закрыть].
Эти суровые слова, самые жесткие из всех, какие когда-либо высказывались в советской прессе, были подписаны прописными буквами и жирным шрифтом аббревиатурой «Цека», что само по себе вызывало ассоциацию с Центральным Комитетом: это, конечно, придавало статье дополнительный вес. По мнению специалистов британского посольства в Москве, в тексте, полном резких ироничных высказываний и повторения одних и тех же мыслей, проявлялись характерные черты стиля Сталина. Очевидно, этого не могли не заметить и руководители в Белграде. До тех пор многие югославские коммунисты утешались тем, что советская печать выступает в полемике против них не так враждебно, как пресса в государствах-сателлитах, и именно из-за относительной сдержанности ее критики даже надеялись на возможность примирения. Поэтому статья в Правде подействовала на них как холодный душ, что доказывает и тот факт, что ни пресса, ни радио о ней не упомянули. Чтобы еще усилить выпад, Правда в том же номере опубликовала некролог Арсо Йовановичу, «недавно варварски убитому в Югославии», память о котором дорога «всем, кто боролся против фашизма». На следующий день статью перепечатал орган советского правительства Известия, добавив к ней и направленное против югославских руководителей письмо генерала Перо Попиводы, впервые напечатанное в Правде 27 августа. Кремль, очевидно, хотел подчеркнуть, опираясь на весь свой авторитет, каким непростительным грехом является национализм, и предупредить не только югославов, но и других «сателлитов», что интернационализм, в смысле полного подчинения Москве, есть неотъемлемый императив для каждой социалистической партии и социалистической страны[1237]1237
Pirjevec J. Tito, Stalin in Zahod. S. 200; Аникеев А. С. Как Тито от Сталина ушел. С. 151.
[Закрыть].
Из-за этих нападок со всех сторон, выставлявших Тито главным врагом пролетариата (говорилось также и о его связях с югославскими буржуазными кругами, и о тайных встречах с посланцами американцев), многие думали, что Сталин попытается устранить его насильственным путем. «Убийство Тито, – писал американский дипломат Роберт Б. Римз из Белграда 15 сентября 1948 г., взвешивая, что может сделать Сталин, чтобы его свергнуть, – для Информбюро, вероятно, самая конкретная политическая возможность». Но добавлял, что для этого «нужно было бы сперва проникнуть в одну из самых мощных систем безопасности в мире», и что в случае смерти Тито можно ожидать беспорядков или попыток государственного переворота, и тогда его место мог бы сразу же занять Ранкович или кто-то другой[1238]1238
Foreign Relations of the United States. 1948. Eastern Europe. The Soviet Union. Vol. IV. U. S. Government Printing Office. S. 1109.
[Закрыть]. Югославские власти, осознававшие, что эта опасность вовсе не выдумана, путем введения жестких мер обеспечили безопасность маршала и его ближайших соратников. Тито, Кардель, Ранкович и Джилас больше не появлялись перед общественностью вместе и перемещались только в сопровождении до зубов вооруженных подразделений. Когда в начале сентября 1948 г. Тито посетил Загреб, он приехал с тремя бронированными поездами, оборудованными пулеметами и двумя легкими танками[1239]1239
TNA. FO 371/78680/R 649; NARA.860H.00/9-648.
[Закрыть].
Раскол с Москвой был очень труден для Тито, ведь как дисциплинированный коммунист он ощущал его как разрыв со всем своим прошлым. В его кругу были убеждены, и сам он был того же мнения, что из-за стресса, которому он подвергся, у него начался приступ желчекаменной болезни, что с ним уже случалось во время войны[1240]1240
Dilas M. Tito. S. 88; Гиренко Ю. С. Сталин – Тито. С. 388.
[Закрыть]. В то время он часто нервничал и у него бывали вспышки злости даже по отношению к своим ближайшим соратникам, хотя при этом он умел выказать им и человеческую теплоту, которую потерял в конце войны и после нее. Во время встреч с советским посланником А. И. Лаврентьевым он старался скрыть нервное напряжение, но секретные службы знали о его реальном самочувствии, поскольку имели своих соглядатаев в его ближайшем кругу. Но хотя конфликт со Сталиным принес ему душевные муки, он не колебался[1241]1241
Dilas M. Tito. S. 90; Гиренко Ю. С. Сталин – Тито. С. 342.
[Закрыть]. Он понимал, что при столкновении нет среднего пути – либо сдача позиций диктатору, либо тотальная политическая вражда. «Все мы, – говорит Кардель о себе и своих товарищах в Политбюро, – в тот момент несли большую ответственность за решение этой дилеммы, но ответственность Тито была наибольшей и тяжелейшей. Ведь Тито приобрел во время нашей народно-освободительной борьбы такой личный авторитет, что его слово в этом случае означало также окончательное принятие решения по этой дилемме»[1242]1242
AS. Dedjer. T. e. 7. E. Kardelj. Tito na istorijskim raskršcima. S. 37.
[Закрыть].
Югославские руководители не ограничились только укреплением своих позиций, они перешли в идеологическое наступление. К примеру, уже 19 сентября в газете Borba вышла статья Моше Пияде, учителя Тито и других видных коммунистов, под названием «Отвергли факты ради догм». Статья вызвала настоящую сенсацию, поскольку старый революционер тогда впервые со всей едкой иронией, которой он был одарен сполна, выступил против КПСС и завуалированно обвинил ее в реакционных тенденциях. Он не ссылался на публикации в Правде, а комментировал два антиюгославских опуса в Большевике. Он обвинил советских политиков в том, что они погрязли в море догматических цитат, совершенно не способны создать новые идеи и теории, которых требуют время и различные условия в государствах, находящихся на пути к социализму. На утверждение Большевика, что законы перехода от капитализма к социализму, открытые Марксом и Энгельсом и апробированные и развитые Лениным и Сталиным в рамках советского государства и партии, обязательны для всех, Моше Пияде ответил, что условия для развития социализма различаются в зависимости от территорий и специфических обстоятельств, и что истинному марксизму-ленинизму чужд любой доктринерский подход [1243]1243
NARA. 800.00B CI/9-2348; CREST. Incoming Telegram, Rome, 06.10.1949; TNA. FO 371/72589/R 10964; R 11211; 71672/R 11195.
[Закрыть].
Еще большую сенсацию, чем статья Моше Пияде, вызвала статья, называющаяся «О неправдоподобных и несправедливых обвинениях против нашей партии и страны», которую опубликовала Borba 2–4 октября 1948 г. Обширный текст не был подписан, и это еще больше, чем само содержание, усиливало его значение. Несомненно, он никогда не был бы опубликован, если бы его не написал или в целом не утвердил сам Тито. Маршал действительно до такой степени идентифицировал себя с автором статьи, что в беседе с одним американским посетителем даже намекнул, что это его текст. На самом деле он просто прочитал и одобрил то, что написал Милован Джилас, причем сперва засомневался, стоит ли нападать лично на Сталина и этим окончательно развеивать иллюзии о возможности его спасительного вмешательства, которые так долго пестовала КПЮ. Однако Джилас – как он пишет в своих воспоминаниях – настоял на своем, сказав, что всем известно, кто стоит за обвинениями, направленными против Югославии, и что замалчивание этого вызвало бы опасное брожение среди членов партии. «Хорошо, пусть останется так, – согласился Тито, – ведь мы слишком долго щадили Сталина»[1244]1244
DilasM. Jahre der Macht. S. 288; Гиренко Ю. С. Сталин – Тито. С. 394; Едемский A.Б. От конфликта к нормализации. С. 36.
[Закрыть].
В упомянутой статье Джилас высказал мысли, до которых додумался сам, или же пришел к ним благодаря беседам с Кидричем и Карделем. Он утверждал, что Югославия занимает особое место в социалистическом лагере, ведь народно-освободительная война одновременно являлась и революционным процессом, в ходе которого рабочий класс захватил власть. Это дает ей право строить социализм своими методами. Те государства Восточного блока, с Советским Союзом включительно, которые обвиняют ее в националистических устремлениях, отошли от «настоящего интернационализма». Югославия совершенно не имеет намерения перейти в империалистический лагерь и обособиться от социалистических стран, но она никак не может согласиться с необоснованной критикой и исходящими извне попытками отделить ее руководителей от народа. Наряду с этим она решительно отказывается признать советскую монополию на правильную интерпретацию марксизма и отвергает тезис о непогрешимости Сталина. До тех пор в печати о нем не говорили, но не потому, что строили иллюзии о его отношении к конфликту, просто поскольку сам он не выходил на арену, казалось неподобающим вступать с ним в полемику. Однако все члены партии знали о его точке зрения. «Сталин – величайший авторитет не только международного рабочего движения, но и всего демократического мира. Но в конфликте между КПЮ и КПСС правда не на его стороне»[1245]1245
PirjevecJ. Tito, Stalin in Zahod. S. 207.
[Закрыть].
Как югославская общественность, так и иностранные наблюдатели сразу же поняли, на что нацелена статья: развенчать миф о Сталине и открыто признать, что раскол окончателен. «Югославская критика непогрешимого пророка из Москвы сводит на нет любую возможность примирения, если эта возможность вообще существовала», – прокомментировал американский посол в Москве [1246]1246
NARA. 860H.00/10-1448.
[Закрыть]. Критика, по словам Джиласа, подвигла югославских руководителей заново изучить советскую систему, она означала начало фактического отмежевания от ее политической практики, основанной на лжи и насилии. Монолитному образу общества, заскорузлого в своей ортодоксальности, Джилас противопоставил утверждение, полное этического и революционного энтузиазма: «Власть – это не всё, истина выше власти!»[1247]1247
Dilas M. Jahre der Macht. S. 286–288.
[Закрыть] Сэр Чарльз Пик, британский посол в Белграде, подчеркнул в своем донесении, что эти мысли в определенной степени уже обкатаны, ведь их высказывают члены правительства, высшие представители министерства иностранных дел, да и сам Тито на встречах с многочисленными иностранными гостями и дипломатами, при этом он сразу же понял значение вышеупомянутой статьи. Она доказывает, писал он, что битва переместилась на открытое поле. Югославские события, по его мнению, можно сравнить с шахматной партией: до сих пор в игре переставлялись только пешки, сейчас же впервые сделан ход против королевы. «Нелегко предугадать результат, в данный момент можно лишь сказать, что вряд ли Тито удастся завершить партию без упорной борьбы»[1248]1248
TNA. FO 371/72589/R 11692.
[Закрыть].
* * *
Тито «удержался на плаву», как назвали его политическое выживание на Западе, также и потому, что в Вашингтоне и Лондоне скоро поняли, насколько важно для них его противостояние Сталину, не только из психологических и пропагандистских соображений, но и из стратегических. «Новый фактор, имеющий, в сущности, глубокое значение, включился в мировое коммунистическое движение благодаря доказательству того, что один из его сторонников может с успехом бросить вызов Кремлю», – записали сотрудники Государственного департамента. «Этот поступок уничтожил ауру мифического всемогущества и непогрешимости, окружавшую кремлевскую мощь»[1249]1249
George Washington University (GWU). A Report to the National Council by the Department of State. The Attitude of this Government towards Events in Yugoslavia, 06.07.1948. S. 2.
[Закрыть]. Тито сравнивали с Мартином Лютером и Генрихом VIII и полагали, что его пример роковым образом подточит монолитность советского блока. В то же время были уверены, что для них чрезвычайно важно, чтобы Люблянские ворота под Наносом, Адриатическое побережье и Вардарскую долину контролировали вооруженные силы, более не находящиеся под советским влиянием. Тем самым Москва потеряла возможность оказывать прямое давление на Грецию, Австрию и Италию, а также доступ к восточному Средиземноморью, Ближнему и Среднему Востоку[1250]1250
NIE-7. The Current Situation in Yugoslavia, 21.11.1950 // Yugoslavia. From «National Communism». P. 85, 92, 93.
[Закрыть]. Особая роль в этом смысле предназначалась именно приморскому региону, поскольку западные стратеги долгое время всерьез считали, что третья мировая война разразится в тот момент, когда советские танки попытаются пробиться из венгерской степи через Цельскую и Люблянскую котловины, Постойнский горный перевал в Випавскую долину и далее в Паданскую низменность. Исходя из этих предпосылок, они вскоре решили поддержать Тито и вызволить его из бедственного положения, в котором он оказался, ведь Сталин пытался уничтожить его прежде всего путем прекращения всякого экономического сотрудничества между Югославией и советским блоком. Примечательно, что администрация Трумэна за несколько дней до 28 июня решила вернуть Тито югославские золотые резервы, примерно 20 млн долларов, которые князь Павел Карагеоргиевич накануне Второй мировой войны приказал перевезти на Запад. Это дает основание предположить, что в Вашингтоне еще до исключения Югославии из Информбюро по тайным каналам узнали, что готовится за кулисами[1251]1251
PirjevecJ. Tito, Stalin in Zahod. S. 122; Jakovina T. Američki komunistički saveznik. S. 342.
[Закрыть].
Тито и сам отлично понимал стратегическое значение разрыва со Сталиным и на этой основе строил свою политику. «Американцы ведь не глупы, – говорил он Джиласу, – и не позволят, чтобы русские в такой ситуации вторглись в Адриатику»[1252]1252
Dilas M. Tito. S. 240; Dedjer V. Novi prilozi. Vol. I. S. 453.
[Закрыть]. При этом он не учитывал наличие некоторых «горячих голов» в их секретных службах, которые думали, что настал подходящий момент для организации четнического путча против режима. Несмотря на советы посла Кэвендиша У. Кэннона не играть с огнем, вышеупомянутые круги в январе 1949 г. отправили в Югославию несколько сербских парашютистов, которые должны были разжечь искру сопротивления и вернуть на престол короля Петра II. Конечно, УГБ немедленно пресекло эту попытку, захватило четников в плен и ликвидировало их. Против подобных авантюр выступил и Государственный департамент, вследствие чего они были пресечены в зародыше и не могли оказать решающее влияние на диалог, начавшийся между Тито и ведущими государственными деятелями капиталистического мира[1253]1253
RidleyJ. Tito. A Biography. P. 296; Аникеев А. С. Как Тито от Сталина ушел. С. 139.
[Закрыть].
Конечно, было нелегко принять помощь от «империалистического» Запада, тем более что существовали опасения, что это вызовет протест среди правоверных в КПЮ. Однако когда экономический бойкот, который Советский Союз объявил Югославии и к которому вынудил присоединиться «сателлитов», начал оказывать всё более болезненное воздействие, Тито не колебался. То, что Восток неожиданно прекратил поставки станков для промышленности и, главное, нефти, тоже не оставляло ему возможности выбора. Уже в августе 1948 г. он принял тайные посылки нефти, которую до этого поставляли из Румынии, хотя, с другой стороны, в середине 1949 г. он еще не был уверен в том, следует ли соглашаться на более существенную экономическую и военную помощь, которую предложил ему Вашингтон[1254]1254
Rajak S. In Search of a Life Outside the two Blocs: Yugoslavia’s Road to Non-aligne-ment. Great Powers and Small Countries in Cold War 1945–1955 / Ed. L. Dimic. Beograd: University of Belgrade, Archives of Serbia and Montenegro and SD Public, 2005.
P. 7.
[Закрыть].
Немалую роль в том, что западные силы уверились в окончательности раскола и отказе Тито от каких-либо надежд, «что Сталин спустится с облаков», сыграл Алеш Беблер, член югославской делегации в Генеральной Ассамблее ООН. 5 октября 1948 г. в Париже он встретился на официальном обеде с одним из главных представителей Foreign Office, государственным секретарем Гектором Макнилом. Дипломаты познакомились еще весной, во время длительного пребывания Беблера в Лондоне, и, несомненно, благодаря этому их диалог начался сразу и был откровенным. Макнил тщательно подготовился к встрече и изучил важнейшие донесения британского посла в Белграде, сэра Чарльза Пика. Так, он ознакомился с его выводами о поступательном развитии режима Тито и о том, что, поскольку он дистанцируется от Москвы, его следует поддержать, но сделать это очень осторожно[1255]1255
TNA. FO 371/72744/UN 2612; PirjevecJ. Tito, Stalin in Zahod. S. 208.
[Закрыть]. Он приготовился улавливать в словах Беблера любой позитивный намек, но его политический реализм и откровенность были удивительны. Беблер не пытался скрыть озабоченность политическими проблемами своего правительства и той изоляцией, в которой югославская делегация оказалась в Париже, поскольку оба блока вели себя по отношению к ней очень холодно. Еще больше он был обеспокоен экономической ситуацией в Югославии: в данный момент государство не может рассчитывать ни на какую помощь извне, и поэтому у него действительно трудное положение. Выполнение пятилетнего плана может сорваться, и всё указывает на то, что у югославов не остается ничего, кроме их безграничной решимости. Любая помощь, которую могли бы предложить британцы, имела бы жизненно важное значение[1256]1256
TNA. FO 37172589/R 11501; PirjevecJ. Tito, Stalin in Zahod. S. 209.
[Закрыть].
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.