Текст книги "Тито и товарищи"

Сдвиг произошел лишь в конце месяца, когда на горизонте вновь возник вопрос о восточноевропейской унии. Югославы и болгары в ноябре 1947 г. подписали пакт о дружбе, подобный тому, который Белград уже заключил в июле 1946 г. с Тираной. А в январе 1948 г. Димитров подписал в Бухаресте еще один сходный договор с румынами. По пути в Софию 17 января он беседовал в салоне своего поезда с западными журналистами и говорил им, что наверняка наступит момент, когда народы Румынии, Болгарии, Югославии, Албании, Чехословакии, Польши, Венгрии, а также Греции решат, объединиться им в федерацию или в конфедерацию, и договорятся о том, как воплотить в жизнь такой союз[1057]1057
  Pirjevec J. Tito, Stalin in Zahod. S. 46, 47; Dedijer V. Novi prilozi. Vol. I. S. 459.


[Закрыть]. Это дерзкое заявление Тито не понравилось, и он от него отмежевался, еще меньше оно пришлось по душе Сталину, у которого снова возникло ощущение, что ему не сообщили обо всех этих планах и что такие слова льют воду на мельницу англо-американцев. Поэтому он сначала осадил Димитрова в письменной форме, а затем приказал Правде заклеймить его слова как «проблемные и непродуманные»[1058]1058
  Dimitrov G. Dnevnik. S. 595; PerovicJ. The Tito – Stalin Split. P. 51.


[Закрыть]. В начале февраля 1948 г. он позвал Тито и Димитрова в Кремль, чтобы разобраться раз и навсегда, докуда простираются разногласия между тремя правительствами. В телеграмме, которую Молотов послал от его имени обоим государственным деятелям, говорилось: «Неудачное интервью тов. Димитрова в Софии дало повод ко всякого рода разговорам о подготовке восточноевропейского блока с участием СССР». В теперешней обстановке мировая печать может представить этот факт «как антиамериканский и антианглийский шаг со стороны СССР, что могло бы облегчить борьбу агрессивных англо-американских элементов против демократических сил США и Англии»[1059]1059
  Dedjer V. Novi prilozi. Vol. III. S. 309; Гиренко Ю. С. Сталин – Тито. С. 334; Dimitrov G. Dnevnik. S. 595.


[Закрыть]. Сталин обеспокоился еще больше, когда Тито решил послать дивизию в южную Албанию, которой угрожали греки из-за ее помощи коммунистам-повстанцам. В Корче собирались создать югославскую военную базу для предостережения Западу: нельзя играть с огнем[1060]1060
  Dedjer V. Novi prilozi. Vol. III. S. 224, 287, 303, 305, 318, 373; Kranjc M.F. Zarote in atentati na Tita. S. 235.


[Закрыть]. Тито решился на этот рискованный шаг, несмотря на то что еще в августе 1947 г. Сталин намекнул, чтобы он соблюдал осторожность: на предложение пригласить также и КП Греции на совещание в Шклярска-Порембе он ответил, что ее присутствие на нем будет выгодно только англо-американской реакции. Было очевидно, полагал Сталин, что вступление югославских воинских подразделений в южную Албанию – о чем Энвер Ходжа просил еще в июне 1946 г. – может стать поводом для столкновений не только между югославскими и греческими отрядами, но и с «англосаксами», сражавшимися в Эпире на стороне афинского правительства, и даже с американцами. А это создало бы риск перехода холодной войны в «горячую», вступать в которую Советский Союз не собирался, ведь он искал способы сосуществования с США[1061]1061
  Dedjer V. Novi prilozi. Vol. III. S. 304; AS. Dedjer. T. e. 126. Tipkopis za Titovo biografijo, poglavje 28. S. 6.


[Закрыть]. Но хуже всего было то, что Тито принял решение, как 21 января 1948 г. сообщил посол Лаврентьев, «без участия советских военных советников при югославской армии». (Если верить словам Джиласа, то ни он, ни Кардель тоже ничего о нем не знали.) Энвер Ходжа, которого этот шаг Тито совсем не воодушевил, поскольку его симпатии к Белграду изрядно уменьшились, сразу же сообщил о нем Сталину, а тот ответил, «что не видит какой-либо опасности возможного нападения на вас [Албанию] греческой армии». В конце января Молотов послал Тито сообщение, что «англосаксы» расценят ввод югославских войск в Албанию как оккупацию и используют его как повод для интервенции. В разговоре с А. И. Лаврентьевым Тито немедленно выразил готовность отложить запланированную экспедицию своих отрядов в соседнее государство и даже отказаться от этого проекта. Однако он заметил, что в случае оккупации южной Албании «Югославия вместе с Советским Союзом будет расхлебывать эту кашу»[1062]1062
  PerovičJ. The Tito – Stalin Split. P. 49; Swain G. R. Tito. A Biography. P. 90; Гиренко Ю. С. Сталин – Тито. С. 337.


[Закрыть]. В ответ 1 февраля из Москвы пришли сразу две телеграммы, в которых Молотов раздраженно писал, что своевольное поведение югославского правительства кажется ему «ненормальным» и он не намерен его терпеть. «Как видно, между нашими правительствами имеются серьезные разногласия в понимании взаимоотношений между нашими странами, связанными между собою союзническими отношениями. Во избежание недоразумений следовало бы эти разногласия так или иначе исчерпать»[1063]1063
  Гиренко Ю. С. Сталин – Тито. С. 334–338; Аникеев А. С. Как Тито от Сталина ушел. С. 131, 132; Kardelj E. Spomini. S. 116; PerovičJ. The Tito – Stalin Split. P. 49, 50.


[Закрыть].

На приглашение Сталина в Кремль, где это должно было произойти, Димитров послушно откликнулся и 9 февраля «нелегально» отправился в Москву[1064]1064
  Dimitrov G. Dnevnik. S. 596.


[Закрыть]. Тито же вновь доказал, что знает, с кем имеет дело. После операции, которую ему сделали годом ранее, он стал подозревать, что Сталин покушается на его жизнь. Операцию провели советские хирурги, которые будто бы на самом деле пытались его убить. В то время уже появилась напряженность между Москвой и Белградом, и Тито попытался смягчить ее тем, что принял предложение хозяина прислать к нему своих специалистов, хотя, в сущности, случай был банальный. После операции начались осложнения, что дало повод заподозрить, что профессора М. С. Бакалев и Н. Р. Смотров получили совершенно другие указания, нежели вылечить высокого пациента. Сам Тито впоследствии утверждал: «Сталин много раз хотел меня убить. В том числе и этой операцией»[1065]1065
  AS. Dedjer. T. e. 4.


[Закрыть].

Отговорившись болезнью, Тито послал в Москву – в помощь Джиласу– еще Владимира Бакарича и Эдварда Карделя, из-за чего Сталин разозлился еще больше. Они поселились на вилле, предоставленной им советским правительством, причем внимательно следили за тем, как и что говорить. Джилас тихим шепотом сообщил Карделю о своих московских впечатлениях и сказал ему, что невозможно рассчитывать на серьезную помощь. Кардель же поведал ему о намерениях Тито в отношении Албании. Об атмосфере недоверия к гостям свидетельствует и то, что в гостиной виллы, в которой они проживали, всё время звучало радио. Один советский служащий спросил, почему. «Мы любим музыку, – ответил Джилас, – особенно Кардель…»[1066]1066
  AS. Dedijer. T. e. 179. L. Kozak. Podsetnik u vezi sa knjigom Milovana Dilasa «Godine vlasti». S. 18.


[Закрыть]

На ночной встрече в Кремле со Сталиным и болгарами 10 февраля 1948 г. югославская троица была вынуждена стерпеть много ругани и упреков, суть которых можно выразить одним предложением: «В вашем случае речь идет не об ошибках, а о позиции, которая отличается от нашей!»[1067]1067
  PirjevecJ. Tito, Stalin in Zahod. S. 54; Dedijer V. Novi prilozi. Vol. I. S. 460–467; Vol. III. S. 314; Kardelj E. Spomini. S. 112–117.


[Закрыть] На повестке дня стояли три вопроса: договор на Бледе, интервью Димитрова и прежде всего отношения Югославии с Албанией, а в связи с ними – греческий вопрос. Сталин считал, что во всех этих случаях белградское и софийское правительства позволили себе предпринять внешнеполитические шаги без согласия со стороны Советского Союза, хотя они касались и московского правительства, заключившего с ними двусторонние договоры. Именно в этом и состояла суть вопроса: для хозяина было недопустимо и невозможно, чтобы государства-сателлиты, будь то во взаимоотношениях друг с другом или с Западом, проводили бы политическую акцию, заранее не утвержденную Москвой, или объединялись бы без ее дозволения. «А всё, что Димитров говорит, что говорит Тито, за границей воспринимается как сказанное с нашего ведома»[1068]1068
  Гиренко Ю. С. Сталин – Тито. С. 340; Dimitrov G. Dnevnik. S. 596–603; Perovič J. The Tito – Stalin Split. P. 52–54.


[Закрыть]. Встреча в Кремле, начавшаяся в 10 часов вечера, в 11:15 уже закончилась. Сталин обозвал Димитрова старой болтливой бабой, но по отношению к югославам был более сдержан. В тот раз он никого не пригласил к себе на дачу на ужин[1069]1069
  AS. Dedijer. T. e. 143. A. Rankovic, M. Dilas, V. Dedijer i V. Jager. Kronologija sukoba.


[Закрыть].

Во избежание в будущем повторения непродуманных действий, как те, в которых Сталин упрекал болгар и югославов, на следующий день Димитрова и Карделя вынудили подписать двусторонние договоры с Советским Союзом. Согласно этим документам, они отказывались от проведения независимой внешней политики и взяли на себя обязательство, что Болгария и Югославия будут «советоваться с Москвой по всем важным международным вопросам». Кардель, которого 11 февраля посреди ночи пригласили в Кремль, чтобы подписать вышеупомянутый договор, утешался тем, что в конце концов русские требуют от него того, что он и так уже делал. Но из-за волнения он подписал документ там, где должна была стоять подпись Молотова. Договор пришлось заново напечатать и повторить мероприятие на следующий день[1070]1070
  PirjevecJ. Tito, Stalin in Zahod. S. 55; Dedijer V. Novi prilozi. Vol. III. S. 315, 319, 575, 578; Kardelj E. Spomini. S. 119; AS. Dedijer. T. e. 201. Zabeleška o razgovoru druga E. Kardelja sa Vladimirom Dedijerom, u Ljubljani, 11. oktobar 1978. godine. S. 3.


[Закрыть]. Югославская делегация после этого осталась в Москве еще на два-три дня и, помимо прочего, договорилась с Димитровым о том, как воплотить в жизнь федерацию, о которой говорил Сталин на встече в Кремле. Хозяин полагал, что такой союз «возможен и реален»[1071]1071
  Dimitrov G. Dnevnik. S. 599, 603.


[Закрыть], в отличие от «мифической» конфедерации всех народных демократий, о которой говорил Димитров. Кардель принял участие в переговорах, хотя Джиласу – исходя из решения, принятого Политбюро КПЮ перед его поездкой в Москву, – сказал, когда они возвращались из Кремля, что на таких условиях не стоит придавать значение федерации с Болгарией. «Такая федерация позволила бы Сталину провести к нам троянского коня, а потом он убрал бы Тито и наш Центральный комитет». Из советской столицы югославы уехали чуть ли не тайком: «На заре нас отвезли на Внуковский аэродром и безо всяких почестей впихнули в самолет» [1072]1072
  Гиренко Ю. С. Сталин – Тито. С. 342; Kardelj E. Spomini. S. 118.


[Закрыть].

* * *

Еще до возвращения из Москвы югославской делегации стали поступать сведения из Бухареста о том, что портреты Тито неожиданно исчезли с витрин магазинов и что Югославия собирается присоединиться к плану Маршалла. А из Тираны сообщали, что советский поверенный в делах на одном приеме поднял тост за Тито, но с оговоркой, «если он своей деятельностью действительно укрепляет демократический фронт в мире». Чтобы усилить давление, через 10 дней Богдана Црнобрню, югославского министра внешней торговли, проинформировали в советской столице, что правительство Советского Союза собирается начать обсуждение нового экономического договора между государствами только к концу года[1073]1073
  Pirjevec J. Tito, Stalin in Zahod. S. 62; Dedyer V. Novi prilozi. Vol. III. S. 226, 259; AS. Dedjer. T. e. 143. A. Rankovic, M. Dilas, V. Dedjer i V. Jager. Hronologja sukoba. S. 12.


[Закрыть].

19 февраля 1948 г., как только Джилас, Бакарич и Кардель вернулись из Москвы, в самом узком кругу состоялось заседание политбюро ЦК КПЮ, на котором Джилас сделал сообщение о переговорах со Сталиным и другими советскими руководителями. Вопросы внешней политики не слишком волновали Тито, он считал, что тут больших разногласий между правительствами нет. Однако он выступил против федерации с Болгарией и прежде всего затронул проблему экономической и военной помощи как очевидных рычагов давления Сталина на Югославию. «Неясно, желает ли СССР, чтобы мы были сильной, вооруженной страной. Вооружение – огромный груз. Мы должны опираться прежде всего на собственные силы, внести поправки в Пятилетний план и обучиться строительству военной промышленности <…> Советские товарищи из многого делают неправильные выводы. Мы должны проявить упорство в отношении нашей линии, в отношении укрепления роли Югославии в мире, что в конечном итоге и в интересах СССР»[1074]1074
  Едемский A. Б. От конфликта к нормализации. С. 20; Perovič J. The Tito – Stalin Split. P. 55, 56.


[Закрыть].

Свое негативное отношение к внешней политике Сталина югославские руководители снова высказали еще через два дня, когда Тито, Кардель и Джилас встретились с группой высших греческих партийных функционеров, среди которых был и Генеральный секретарь Никос Захариадис. Им сообщили, что Сталин на встрече 10 февраля выразил сомнения в возможности успеха их восстания, но при этом пообещали и дальше оказывать военную поддержку их «освободительной борьбе». И это были не просто слова. Как узнал Лаврентьев 10 марта от министра иностранных дел Станое Симича, югославская авиация находилась в состоянии боевой готовности, чтобы дать ответ на «военные провокации греческих монархо-фашистов». Кроме того, Тито и его товарищи оказали давление на албанцев, чтобы те убедили Москву в необходимости скорейшего размещения югославских отрядов в их стране и объединения ее с Югославией. Сообщение, посланное советским послом в Москву 26 июля 1947 г., весной 1948 г. звучало чрезвычайно актуально: «Совершенно понятно, что Тито сейчас обдумывает возможность дать военный ответ на греческие провокации»[1075]1075
  PerovicJ. The Tito – Stalin Split. P. 45, 55–57.


[Закрыть].

Сведение счетов с Хебрангом и Жуйовичем

В конце февраля помощник советского министра внешней торговли известил Белград, что не нужно посылать в Москву делегацию на запланированные переговоры о продлении торгового протокола. Это был тяжелый удар для югославских руководителей, поскольку недавно принятый пятилетний план основывался на предпосылке тесного экономического сотрудничества с Советским Союзом и государствами его блока. Из-за этого на личной вилле Тито в Дединье состоялось «расширенное» заседание Политбюро, на котором Кардель и Джилас вновь доложили о переговорах со Сталиным[1076]1076
  Kardelj E. Spomini. S. 216.


[Закрыть]. Все присутствовавшие были очень обеспокоены. Тито предложил подать в отставку с поста главы правительства, но, по мнению Джиласа, сделал он это скорее для того, чтобы понять, может ли он рассчитывать на их поддержку. Заседание началось с констатации маршалом того, что югославско-советские отношения зашли в тупик, и это подтверждалось тем фактом, что «русские» пытались оказать на Югославию экономическое давление и заставить ее вступить в федерацию с Болгарией, которая предполагала и слияние обеих партий. Тем самым они имели бы «троянского коня» в их лагере и усилили бы влияние НКВД на Балканах. Также он заявил, что внутри КПСС произошли идеологические сдвиги, превратившие ее в партию «великорусского шовинизма». Кардель, Джилас и другие члены ЦК КПЮ поддержали его: «Мы не пешки на шахматной доске»[1077]1077
  Dedyer V. Novi prilozi. Vol. III. S. 303–306; Гиренко Ю. С. Сталин – Тито. С. 343;
  Едемский A.Б. От конфликта к нормализации. С. 20.


[Закрыть]. Джилас даже сказал, что КПСС «будет продолжать оказывать на нас мощное давление, поскольку новая Югославия проявила себя по отношению к ней как мощный идеологический центр сопротивления». «Вопрос в том, будет ли социализм развиваться свободно или путем расширения СССР»[1078]1078
  РГАСПИ. Ф. 575. Оп. 1. Д. 413; Dedijer V. Novi prilozi. Vol. I. S. 469; Vol. III. S. 127, 304.


[Закрыть]. Все согласились с этим и констатировали, что необходимо иметь сильную армию как гарантию независимости. «Нам придется многим пожертвовать на нужды военной промышленности и вооружения, – заявил Тито в заключение заседания. – Слова, произнесенные там, наверху [в Москве. – Й.П.], ничего нам не дают. Думаю, что мы сможем укрепить армию»[1079]1079
  Dedjer V. Novi prilozi. Vol. III. S. 307, 308.


[Закрыть].

Только Жуйович – Црни, министр финансов и Генеральный секретарь Народного фронта, многозначительно помалкивал. (Он был умным человеком с большим политическим опытом, но тем не менее совершил большую ошибку, слишком тесно контактируя с русскими. Достаточно сказать, что после войны он целых пять раз «лечился» в Крыму.)[1080]1080
  Dilas M. Tito. S. 239; Bilandžič D. Povijest izbliza. S. 220; Velebit V. Svjedok. S. 293; Едемский A.Б. От конфликта к нормализации. С. 503, 504.


[Закрыть] Над ним начали сгущаться тучи, так как «товарищи» подозревали его в просоветских взглядах. Не желая еще больше портить отношения с Москвой, на заседании приняли решение, что состоявшееся обсуждение следует держать в строгом секрете, в том числе и от советского посла. Но Жуйович проигнорировал это решение. Из-за его предательства Лаврентьев смог немедленно послать в Москву донесение о заседании, включив в него, помимо прочего, и утверждение генерала Ивана Гошняка, что политика СССР создает препятствия развитию международной революции. На что Тито ответил: «Точно!» Сталин немедленно получил документ и высоко оценил его. По его приказу Молотов поручил Лаврентьеву поблагодарить Жуйовича за драгоценную информацию: «Он делает этим хорошее дело как для Советского Союза, так и для народа Югославии, разоблачая мнимых друзей Советского Союза из югославского ЦК»[1081]1081
  Гиренко Ю. С. Сталин – Тито. С. 348, 349–353; Аникеев А. С. Как Тито от Сталина ушел. С. 134, 135; AS. Dedjer. T. e. 179. L. Kozak, Podestniku vezi sa knjigom Milovana Dilasa «Godine vlasti». S. 22.


[Закрыть]. Уже 9 марта Лаврентьев послал в Москву новое донесение, в котором привел точку зрения Жуйовича и боснийского премьера Родолюба Чолаковича на сложившуюся ситуацию. По их мнению, вывести Югославию из тупика, в котором она оказалась, можно лишь с помощью ВКП(б), поскольку Тито держит в своих руках все рычаги власти и не допускает открытой оппозиции. На его сторону встанет партийная верхушка, привыкшая к благам, которыми бесконтрольно пользуется. Низовые партийные ячейки слабы в организационном и идеологическом отношении. Жуйович полагал, что Тито не смог бы отклонить предложение, чтобы Югославия присоединилась к Советскому Союзу, если бы существовала возможность запланировать что-то в таком духе. Но он понимал, что международная ситуация не позволит это сделать. Поэтому он предложил пригласить югославскую партийную делегацию в Москву для открытого разговора. Если югославские руководители станут отрекаться от своих слов, то он, Жуйович, готов их разоблачить. В голову ему приходили и другие мысли: не договорились ли друг с другом Тито и англо-американцы, и не сыграл ли при этом роль посредника Влатко Велебит?[1082]1082
  Гиренко Ю. С. Сталин – Тито. С. 354.


[Закрыть] (Ранкович уже несколькими месяцами ранее заподозрил, что тот является английским шпионом, а Кардель сообщил об этом Молотову [1083]1083
  AS. Dedjer. T. e. 179. Lado Kozak, Podsetniku vezi sa knjigom Milovana Dilasa «Godine vlasti»; Velebit V. Svjedok. S. 169.


[Закрыть].)

В тот же день, 9 марта, Лаврентьев сообщил в Москву, что югославское правительство запретило своим органам «предоставлять кому бы то ни было какие-либо материалы» и приказало госбезопасности держать этот вопрос под контролем. Это постановление было принято еще прошлым летом, но оно не касалось советского торгового атташе, который, несмотря ни на что, получал от Экономического совета нужную ему информацию. Тот факт, что югославское правительство еще раз официально сообщило в советское посольство об этом запрете, по мнению Лаврентьева, означал только одно: оно изменило свое отношение к Советскому Союзу[1084]1084
  Гиренко Ю. С. Сталин – Тито. С. 354, 355.


[Закрыть].

Через два дня, 11 марта, Тито принял Лаврентьева и сказал ему, что его правительству непонятно, почему СССР отказывается заключить с Югославией торговое соглашение, в то время как заключает подобные соглашения с другими государствами. Он затронул и ряд других злободневных вопросов, начиная с тоста советского дипломата в Тиране, причем был настроен примирительно, говорил, что в каждой семье бывают споры, даже между братьями. Молотов ответил из Москвы, что тост – клевета или недоразумение, как и утверждение, что советское правительство не хочет заключать торговое соглашение с югославским. В то время как происходил этот обмен мнениями, Жуйович продолжал подливать масло в огонь. В разговорах с советскими дипломатами он отзывался о Тито, Карделе, Ранковиче и Джиласе как о «политических перерожденцах», которые собираются построить в Югославии социализм «новым путем». «Поэтому проявляется стремление оторваться от Советского Союза, а также появляется настроение охаивания положения в СССР»[1085]1085
  Там же. С. 356.


[Закрыть].

Под впечатлением от этих донесений Сталин принял неожиданное решение. 18 марта руководитель советской военной миссии в Югославии сообщил Коче Поповичу, что советское правительство отзывает своих военных советников, поскольку их окружает недружелюбие. На следующий день советский поверенный в делах известил Тито, что отозваны также и гражданские советники: «Вы к нам не прислушиваетесь!» Действительно, и тех и других не любили из-за их высокомерия, неоправданно высоких зарплат и явных попыток завербовать соглядатаев в ключевых отделах армии и экономики. «Они хотели устроить всё в Югославии соответственно своим планам и переносили к нам весь советский опыт, – говорил впоследствии Тито. – Одним словом, хотели сделать из нас самую заурядную русскую губернию»[1086]1086
  AS. Dedjer. T. e. 51. Titove primedbe na rukopis Priloga za biografiju.


[Закрыть].

Неожиданный отъезд советских специалистов был зловещим предзнаменованием и не мог не обеспокоить Тито: он сразу же написал Молотову два письма, в которых опроверг обвинения в неприязненном отношении к советским военным и гражданским специалистам и нежелании югославской бюрократии сотрудничать с ними. «Мы бы хотели, чтобы правительство СССР открыто сказало нам, в чем дело, и указало бы нам на всё, что, как оно полагает, не соответствует хорошим отношениям между нашими государствами»[1087]1087
  Dedijer V. Novi prilozi. Vol. I. S. 413; Vol. III. S. 226, 311, 373, 375, 600; Pirjevec J. Tito, Stalin in Zahod. S. 65, 66; Гиренко Ю. С. Сталин – Тито. С. 313–315, 356, 357; Kardelj E. Spomini. S. 216; AS. Dedjer. T. e. 143. A. Rankovic, M. Dilas, V. Dedjer i V. Jager. Kronologija sukoba. S. 13.


[Закрыть]. Кардель, со своей стороны, старался убедить московское правительство разрешить остаться в Югославии хотя бы тем гражданским специалистам, чья работа была необходима для осуществления проектов, в которых принимал участие Советский Союз. Безуспешно. 27 марта в Советский Союз вернулась и эта последняя группа. В тот же день Молотов сообщил Лаврентьеву, что 29 марта в Белград прилетит его помощник с письмом, которое следует немедленно передать «по назначению». Это письмо, которое Сталин и Молотов послали «по поручению ЦК ВКП(б)» Тито и ЦК КПЮ, вызвало обострение конфликта. На основании исследования, проведенного в высшем партийном органе и названного «Об антимарксистских позициях руководителей КПЮ во внешней и внутренней политике», они грубо обвинили Тито и его товарищей во враждебном отношении к Советскому Союзу и заявили, что их беспокоит путь, выбранный компартией Югославии. «Эти антисоветские заявления прикрываются обычно левыми фразами о том, что “социализм в СССР уже не является революционным” и “только Югославия представляет собой подлинного носителя революционного социализма”». К подобным методам будто бы в прошлом прибегал Троцкий, и заканчивалось письмо весьма красноречивой угрозой: «Мы думаем, что политическая карьера Троцкого весьма поучительна». Но и этого оказалось недостаточно, имелись и другие многочисленные грехи, которыми югославы запятнали себя из-за своего самомнения: КПЮ, находящаяся у власти, не хочет это признать и скрывается под маской Народного фронта в двусмысленном полулегальном положении. Помимо того, она пренебрегает внутренней демократией, ведь большинство членов ЦК не избраны, а кооптированы. Вместо того, чтобы, в соответствии с марксизмом, осуществлять контроль надо всеми государственными органами, она допускает, что ее саму контролирует министр внутренних дел. Как можно считать такую структуру марксистско-ленинской и большевистской? Более того. В партии нет духа классовой борьбы, капиталистические элементы укрепляются в деревнях и городах, а руководство не предпринимает против них эффективных мер и не пытается их ограничить. Короче, это гнилой, оппортунистический ревизионизм, заимствованный из теорий Бернштейна, Фольмара, Бухарина. Впрочем, чего еще можно ждать от партии, среди руководства которой такие «сомнительные марксисты», как Джилас, Вукманович, Ранкович, и которая оставляет на руководящем положении в министерстве иностранных дел английского шпиона Владимира Велебита? В такой ситуации советское правительство поставлено в затруднительное положение и не может вести откровенную переписку с югославским правительством через систему мининдела (министерства иностранных дел) Югославии[1088]1088
  PirjevecJ. Tito, Stalin in Zahod. S. 67, 68; Dedijer V. Novi prilozi. Vol. I. S. 475; Vol. III.
  S. 226; Гиренко Ю. С. Сталин – Тито. С. 360–362.


[Закрыть].

Лаврентьев в сопровождении своего советника вручил Тито это письмо в его загребской резиденции, на вилле «Вайс». Прием был очень холодным, маршал даже не предложил им сесть. Когда он прочитал первые строки под пристальными взглядами советских дипломатов, его «как громом поразило». Однако он овладел собой и дочитал до конца, не выдав своего волнения. Через 3–4 минуты он резко закончил прием, пообещав послу, что ответит на письмо после того, как изучит его досконально. Затем он позвонил по телефону в Загреб Карделю, Джиласу, Ранковичу и Кидричу и немедленно приступил к написанию чернового варианта ответного письма, с чем справился за два часа. В письме Сталина содержались как некоторые обоснованные утверждения, так и явно ложные, несправедливые или по меньшей мере утрированные. Одними из самых серьезных были обвинения партии в том, что она не выступает открыто, что в ней нет демократии и что она действует, прикрываясь Народным фронтом. Югославы видели в Народном фронте новый тип политической организации, которая объединяет массы под руководством партии и тем самым дает ей возможность наиболее эффективно укорениться в обществе. Такую структуру они считали своим личным вкладом в теорию марксизма-ленинизма и даже ставили ее в пример другим народным демократиям. Хотя на деле партия действительно держала под контролем весь государственный аппарат, осуществляла она это дискретным способом. Так, коммунисты окружали себя некоей таинственностью, которая была тем больше, чем выше человек стоял на иерархической лестнице: было неизвестно, кто является членами ЦК и Политбюро, и даже само слово «коммунизм» использовалось редко, хотя с точки зрения доктрины Югославия, несомненно, была самым ортодоксальным и «монолитным» среди всех советских «сателлитов». Критика Сталина по сути была несправедливой, потому что не принимала во внимание ни больших усилий, которые прилагал режим, чтобы как можно больше приблизиться к советской модели, ни важных результатов, которых он достиг на этом пути[1089]1089
  Pirjevec J. Tito, Stalin in Zahod. S. 68, 69; Dedijer V. Novi prilozi. Vol. III. S. 381; Idem. Dokumenti 1948. Vol. I. Beograd: Rad, 1979. S. 234.


[Закрыть]. По словам Кар деля, «уже в своем первом письме Сталин не оставил югославским коммунистам никакого выбора. Он выступил как судья и потребовал от них – особенно от Тито и руководителей партии, – чтобы они взяли на себя роль обвиняемого»[1090]1090
  AS. Dedjer. T. e. 7. Kardelj E. Tito na istorijskim raskršcima. S. 39.


[Закрыть].

В своем ответе, написанном на 33 листах, Тито пропустил обоснованные обвинения и остановился на необоснованных. Советский Союз плохо информирован и видит ситуацию в Югославии в неверном свете. Он подчеркнул свое «страшное удивление» по поводу содержания и тона письма Сталина, причем не забыл выдвинуть несколько жалоб на советский счет (например, что советская секретная служба вербовала югославских граждан). Но главным образом он призывал к взаимопониманию, ведь для Советского Союза тоже выгодно, чтобы Югославия оставалась как можно более сильной, так как она противостоит капиталистическому миру. Он соглашался только на одну уступку: Велебита снимут с поста помощника министра иностранных дел и проведут расследование его деятельности[1091]1091
  Dedjer V. Dokumenti 1948. Vol. I. S. 239–251; Velebit V. Svjedok. S. 163, 164.


[Закрыть]. Помимо попытки объяснить и оправдать югославские обстоятельства, в письме Тито встречаются утверждения, выходящие за рамки полемики в том стиле, в каком ее вел Сталин, и затрагивающие самую суть конфликта. Тито полностью осознавал, что вопрос о специалистах и все другие обвинения идеологического плана являются лишь предпосылкой, чтобы ослабить КПЮ и подчинить ее Кремлю. Истинная проблема, о которой Сталин из предосторожности не сказал, коренилась в совершенно новых исторических условиях, сформировавшихся после Второй мировой войны, когда бок о бок с первым социалистическим государством появились и многие другие, также опиравшиеся на теорию Маркса. В связи с этим встал животрепещущий вопрос об их взаимоотношениях и понимании национального суверенитета. Сталин считал, что проблема суверенитета имеет формальный характер, он утверждал – больше делами, чем словами, – что политическая направленность каждой народной демократии уже по самой логике вещей должна совпадать с политической направленностью Советского Союза. Тито, ни в коей мере не отрицавший огромного значения советского опыта, противопоставил этому тезису другой, а именно: не следует жертвовать местными условиями и традициями, их нужно уважать. Ведь лишь тогда, когда социализм будет расти на почве каждого отдельного государства, он примется и принесет плоды. Емко и четко он высказал эту концепцию уже в начале своего ответа: «Даже если кто очень любит страну социализма, Советский Союз, он не может меньше любить свою родину, которая точно так же строит социализм»[1092]1092
  Dedjer V. Dokumenti 1948. Vol. I. S. 239, 240.


[Закрыть].

В заключительной части письма он подробнее развил свою мысль и подчеркнул, что необходимо учитывать опыт каждой новой «народной демократии» (т. е. тех государств, у власти в которых коммунисты) как развитие и обогащение достижений Октябрьской революции, как привнесение в ее практику новой и революционной струи, находящейся в полном соответствии с марксизмом-ленинизмом. Основываясь на таком динамичном вИдєнии социалистического движения, он точно определил задачу и роль Советского Союза: пусть он своим авторитетом поддерживает идеологически близкие государства, но не вмешивается в их внутреннюю жизнь. Только так революционный процесс будет развиваться и утверждаться в мире[1093]1093
  Ibid. S. 249–251.


[Закрыть].

Для Тито эти идеи не были совершенно новыми: он сформулировал их уже в 1945 г. и высказал на учредительном съезде КП Сербии. Тогда он пришел к выводу, что этапы буржуазной и социалистической революций в Югославии четко не разграничены, и поэтому государство будет развиваться в социалистическом направлении иначе, чем Советский Союз. Он сообщил, что говорил об этом лично со Сталиным и получил гарантию, что такая тенденция не противоречит ленинскому учению. Однако в 1948 г. тезис о различных путях к социализму казался настолько опасным, что четыре самых верных соратника Тито (Кардель, Ранкович, Кидрич и Джилас), которым он его озвучил, не восприняли его. Прибыв на виллу «Вайс», они прочли письмо Сталина и ответ Тито. Им показалось, что в заключительной части он слишком дерзок и его не стоит посылать Сталину, потому что такой ответ разозлил бы его еще больше. Первым привел эти возражения Джилас, остальные трое согласились с ним. Тито с тяжелым сердцем принял их замечания, поскольку очень хорошо понимал, что нельзя заходить слишком далеко, если он не хочет оказаться в изоляции от товарищей. Хотя Сталин избегал личных нападок на него (он и позже не делал этого), было очевидно, что его положение стало чрезвычайно опасным и шатким. Когда Джилас предложил, чтобы он сам и другие «сомнительные марксисты» подали в отставку, Тито отклонил это предложение без колебаний и даже высказал недовольство: «О нет! Я знаю, чего они хотят: сломить наш центральный комитет. Сначала вас, потом меня!»[1094]1094
  Dilas M. Jahre der Macht. S. 206; Mandič B. S Titom. S. 124.


[Закрыть]

На встрече в Загребе было решено представить ответ Тито на рассмотрение Пленума ЦК, который не созывался с октября 1940 г. К принятию этого решения их подтолкнули обвинения Сталина по поводу отсутствия демократии внутри КПЮ. По той же причине Тито предложил вынести на повестку дня также вопрос о созыве V Съезда партии, поскольку предыдущий состоялся двадцатью годами ранее. К принятию этих мер побуждала и необходимость мобилизовать югославских коммунистов и доказать тем, кто видел в Сталине блюстителя истины, что руководство КПЮ всегда готово принять его критику, если она справедлива. Тито не верил, что действительно успокоит его этим, но его убеждение мало кто разделял. Среди его ближайших соратников, возможно, только Кардель был способен стряхнуть с себя идеологические оковы и увидеть положение дел в его грубой реальности. Хотя он всё еще воспринимал Сталина как вождя мирового революционного социализма и переживал личную драму, переходя на негативную позицию по отношению к нему, иллюзий он не питал. В поезде по пути из Загреба в Белград он говорил товарищам, что отношения между Югославией и Советским Союзом окончательно зашли в тупик: «Я хорошо знаю русских. Знаю их логику. Они даже объявят нас фашистами, чтобы морально и политически обосновать перед миром борьбу против нас. Если бы они могли, то ликвидировали бы нас, применив силу»[1095]1095
  DedijerV. Izgubljeni boj J. V. Stalina, 1948–1955. Ljubljana: Delo, 1969. S. 231; DilasM. Jahre der Macht. S. 207; AS. Dedijer. T. e. 7. Kardelj E. Tito na istorijskim raskršcima. S. 39.


[Закрыть].

Тайное заседание Политбюро Тито созвал 12 апреля 1948 г. в 10 часов утра в библиотеке Старого дворца в Дединье. Поскольку до тех пор в этом здании не проводилось партийных встреч, вероятность того, что в нем размещены советские аппараты для прослушивания, была небольшой. Меньшей была и опасность воздушной или наземной атаки[1096]1096
  Dilas M. Tito. S. 184, 185; Dedijer V. Novi prilozi. Vol. I. S. 478; ČosičD. Piščevi zapisi (1951–1968). S. 176.


[Закрыть]. Тито принял участие в заседании, понимая, что оно имеет «судьбоносное значение». «Жизнь, – пояснил он, – научила меня, что в такие критические моменты опаснее всего остаться без мнения, проявить колебания. Всегда в таких ситуациях следует действовать смело и решительно»[1097]1097
  Гиренко Ю. С. Сталин – Тито. С. 362, 363.


[Закрыть]. После вступительного слова, в котором он обозначил главные пункты недавних разногласий со Сталиным, он зачитал письмо Сталина от 27 марта и текст своего ответа. Он обратил внимание ошеломленных слушателей, которые не были осведомлены о закулисных спорах с Москвой, на существенный момент: идеологические обвинения, сформулированные Сталиным, являются просто ширмой, за которой скрывается суть конфликта – а именно, будут равноправными отношения между социалистическими государствами, или нет. Также он потребовал, чтобы присутствующие высказали свое мнение по поводу «страшной клеветы» из Москвы, являвшейся результатом «неправильного информирования». Поскольку он хотел заставить каждого нести личную ответственность за свою позицию, то сказал, что передаст стенограмму заседания ЦК КПСС, если от него этого потребуют. То есть участники заседания должны были сделать выбор между Тито и Сталиным, причем без какой-либо возможности отделаться двусмысленными фразами[1098]1098
  PirjevecJ. Tito, Stalin in Zahod. S. 74; Dedijer V. Novi prilozi. Vol. I. S. 480; Vol. III. S. 448.


[Закрыть].