Текст книги "Картонные звезды"

Да, вспомним, что мы не рассмотрели самый важный и самый закрытый от посторонних взглядов пласт военного сообщества Советского Союза – высшее офицерство. По большому счёту, вся остальная страна могла созерцать наших военных руководителей только дважды в год, когда на Красной площади проходили военные парады. Мы видели на трибуне мрачные, неподвижно – сосредоточенные лица, уныло взирающие на проходящие перед ними колонны. Партийные вожди вид на парадах сохраняли весёлый и как бы оживленный, словно говоря народу: – Всё отлично, мужики, всё путём, коммунизм не за горами!

А военные олигархи обычно стояли неподвижно, словно в параличе, лишь изредка давая понять, что на трибуне всё же живые люди, а не картонные манекены. А после парада всё, они исчезали бесследно. Увидеть кого-то из высоких вояк на телеэкране или просто на улице, было практически невозможно. Спецдачи, спецквартиры и спецмашины надёжно прятали их от всей прочей общественности. Подозреваю, что и от самой армии они были удалены на изрядное расстояние. Конечно, по долгу службы им приходилось присутствовать на окружных учениях или на испытаниях новейшего оружия. Но с реальной армией, с реальными её проблемами они естественно не сталкивались.

Всё особое, уникальное и эксклюзивное намертво отделяло их от массового, стандартного и заурядного. Вполне возможно, что по частным каналам некоторые из них получали более реалистическую информацию. Но… Но хотели ли высокие генералы каких-либо перемен? Не забудем, что подавляющее их число было достаточно преклонного возраста, когда собственное спокойствие и уравновешенное благополучие начинает неизбежно прикрывать умиротворённое сознание от тревог суетного мира. Да, собственно, для чего и суетиться-то? Армия у нас самая большая и мощная в мире. Количество танков, эсминцев и ракет просто оглушающее. Боеприпасов на две войны вперёд запасено, да и солдатиков для обслуживания всей этой машинерии пока хватает. К тому же, они полностью уверены в том, что армия наша, несомненно и бесспорно до сих пор остаётся и Непобедимой и Легендарной. Всё, точка! Вопрос закрыт навсегда!

Генералам, несомненно, виднее, но ведь армия, тем более столь громадная и разнородная, это столь непредсказуемая штука, что никогда невозможно заранее быть уверенным, что она всё ещё способна побеждать. Много в мировой истории отметилось великих армий, ведомых великими полководцами на завоевание всего остального мира. Но, где они теперь? Даже и надгробных плит не осталось от, казалось бы, совершенно несокрушимого воинства.

Теперь по прошествии стольких лет мы с вами точно знаем, что армия «Советского» образца в то время полностью утратила все свои былые преимущества единства, разложившись на несколько противопоставленных друг другу каст. И это было убедительно продемонстрировано во время и Афганской и Чеченской кампаний. Нам было явлено слишком медленное развёртывание собранных со всех концов страны плохо обученных и недоукомплектованных воинских частей. Вслед за этим происходило тягучее выдвижение главных сил. Всё боевые действия сопровождалось громадными жертвами как среди слишком неопытных военнослужащих, так и среди беззащитного мирного населения. И массовое предательство интересов страны, и тотальная продажа противнику оружия и боеприпасов, и торговля наркотиками и массовое дезертирство, и массовое мародёрство также было блестяще продемонстрировано непрерывно гниющей изнутри Непобедимой и Легендарной.

Впрочем, «непобедимость» можно с лёгкой душой и тяжёлым сердцем списывать в архив. Никаких военных побед за последние десятилетия одержано не было. Танковые атаки демонстрировались, сокрушающая стрельба из установок «Град» тоже. Снесли тысячи и тысячи домов и хижин и хибар, перебили сотни тысяч людей, но побед так и не добыли. Славы военной тоже. Ой, вру. Одна победа всё-таки случилась. В Москве, в самом центре столицы нашей случилась грандиозная победа. Славная танковая рота победила скверный «Белый дом» и сидящих там гадких депутатов. Но такими, с позволения сказать, «победами» гордиться военным как-то не принято. Стыдно ими гордиться, неприлично!

Подведём общий итог. Налицо имеется классическая, революционная ситуация. Верхи могут, но не хотят. Низы хотят, но не могут. В чём же дело? Дело в том, что между верхами и низами то-о-о-лстенная прослойка вставлена, даже две прослойки. Прапорщичество и младшее офицерство. И каждая из них в меру своих сил и способностей сохраняет установленный ранее уклад и порядок, позволяющий им с минимальным напряжением нести перепавшие им по жизни тяготы воинской службы.

Но тогда в 1967-м году всё описанные мной выше события произойдут в далёком «завтра», а сейчас белоснежный наш корабль плотно притянут канатами к бетонному причалу и четверо матросов пристраивают к нему широкий, парадный трап. Всё, приехали. Настала и моя очередь тянуть широкую армейскую лямку. Давайте посмотрим как бы со стороны, на что сгодится этот обычный московский парень. У него будет немало способов и случаев проявить себя. Достанутся на его долю и холод, и сырость. Хлебнёт он за службу и каторжного труда, и солёного пота. Вкусит и радость побед, и горечь поражений. Будет и плакать, и смеяться, и грустить, и искренне радоваться корке плесневого хлеба. Последим за ним. Вспомним и самих себя в его возрасте. Давайте вместе с вами узнаем в последующей главе, как тщательно поработала над ним система ШКОЛЫ, и как он из маменькиного сынка превратился в бывалого солдата, вполне пригодного для выполнения задач, поставленных не абы кем, а Главным Разведывательным Управлением СССР!

* * *

Протяжный гудок ревёт над бухтой Петропавловска – Камчатского. Ветра нет совершенно, и мрачно-недвижимый залив блестит, словно громадное чуть рябое зеркало. И наш корабль практически неподвижен. Слегка опухший от неумеренных возлияний майор Григорян, бойко ровняет нас на палубе.

– Не забывайте свои вещи в каютах, – слегка осипшим голосом объявляет он. Каждый ещё раз проверяет свои вещи и, да и вещи соседа тоже, – криво улыбается он, – возвратиться на борт этого корабля вам удастся только через три года!

Это шутка у него такая, но настроение у нас почему-то невесёлое и никто даже не улыбается. Но вот хором закричали сопровождающие нас сержанты, вразнобой загрохотали десятки ботинок, и первые ряды юных комсомольцев начали спускаться вниз, на бетонное начало «Терра инкогнита», носящее просто потрясающее название – Камчатка.

То, как нас рассаживают по закрытым автомобилям как грузят вещи, как везут по трясучей дороге, расписывать совершенно неинтересно. Вместо этого я немножко расскажу вам об этой удивительной земле. Но начну я свой рассказ довольно необычно. Вначале я спрошу у вас, бывали ли вы на других планетах? Ну, это я так, ради шутки. Понимаю, что таких рьяных путешественников среди моих читателей крайне мало. Но если вы всерьёз хотите посмотреть на другую планету – слетайте, сплавайте, сходите на Камчатку. Это воистину уникальное место! Здесь всё не так, как на Большой Земле. И непривычные глазу громадные кучи вулканов, над которыми курится подозрительного вида дымок. И трава и деревья – всё иное, всё непривычное. А какие здесь реки! Просто ураган. Упал, считай конец, унесёт. А какая в них рыба плавает. Бывает её столь много, что, стоя у какого-нибудь плюгавого ручейка можно ловить её простым сапогом, футбольным ударом вышибая очередную тушу на берег. А какие там грибы вылезают в августе! Мама моя! Это чудо какое-то, а не грибы. Шляпки по двадцать пять сантиметров в диаметре, и это ещё самые скромненькие. А купание зимой на улице в горячей воде! Да видано ли где-то подобное? Вода зелёная, вязкая, душная. Сидишь в ней голышом, и не видишь даже своего пупка. А вокруг бескрайний снег циклопическими сугробами громоздится. Оторопь охватывает, как представишь, что вскоре придётся вылезать из райской купели и бежать босиком до раздевалки. Ух, кайф! Но это только малый, просто крохотная кусочек того, что называется «планета Камчатка». Это именно другая, неведомая и прекрасная планета. Она не всегда ласкова к людям, это верно, но удивительна – всегда!

Удары по агрессорам

… таким образом, общее число американских самолётов, сбитых над территорией ДРВ, составило 2990.

* * *

Но отвернёмся на время от камчатских красот и чудес и посмотрим, в какую среду, в какое общество и окружение попадут неуклюже равняющиеся на причале новобранцы. Как встретят их по прибытию, и как командование части начнёт перековывать гражданских на военных. Рассмотрим этот вопрос поначалу чисто теоретически. Известно давно, первое, что делает любой властитель, желающий полностью подчинить своей воле очередной свежезавоёванный народ, так это с минимальным разрывом во времени показывает и свою бесконечную милость, и свой безудержный гнев. Причём, чем мудрее и дальновиднее правитель, тем более щедро награждает покорных и более жестоко карает бунтовщиков. Оно и понятно, и в чём-то даже оправданно. Чем наглядней, чем зримей разница между предложенным людям адом и раем, тем меньше будет желающих менять одно на другое. Вот и командование нашей части пошло точно по такому же пути. Правда, пока мы не приняли присягу, в части наказаний оно было законодательно ограничено, но в вопросах поощрений имело максимальную свободу действий. И вот мы стоим перед самой большой и самой красивой на вид казармой и с любопытством крутим давно нестриженными головами.

Длительные путешествия всё же накладывают на подневольных путешественников характерный отпечаток. Мятая, кое-где уже засаленная гражданская одежда, небритые подбородки, настороженные взгляды. Мы, вероятно, смотримся со стороны, как толпа отловленных по вокзалам бродяг. И стоящий перед нами упитанный и отглаженный незнакомый майор смотрит на нас с нескрываемым презрением. Интересно, кого это он ожидал увидеть? Уж не былинных ли богатырей в сверкающих доспехах? Мы стоим молча, внимательно слушая то, что он говорит. Тем более, что для нас, измотанных слишком долгой дорогой и слишком многочисленными приключениями, хочется, наконец, обрести хоть какой-то покой и стабильность. (Размечтались.) А майор, неторопливо прогуливаясь перед нами, веско и солидно роняет очень важные для нас слова. Во-первых, он представляется. Теперь мы знаем, что с нами разговаривает майор Квасков. Узнаём и то, что он является начальником школы, в которой нам в дальнейшем предстоит… учиться.

По рядам прокатывается недоумённый шепоток (ну малолетки ещё, не научились скрывать свои мысли): – Как, опять учиться?

Дружное негодование отчасти понятно. Нашему поколению вообще всё время не везло. Вечно мы попадали под всяческие государственные эксперименты. Это нам, в частности, ввели вместо десятилетки одиннадцатилетку, и поэтому, упустив возможность поступить в институт, вновь садиться за парту не желает никто. Хватит уж школярничать, и так слишком умные стали! Нам ведь и невдомёк, глупышам, что мы присутствуем при начале второго этапа работы системы ШКОЛА. Первый этап нас почти не затронул, если не считать давно всеми позабытых допризывных курсов. Но вот второй её этап нам придётся отработать от А до Я. И перед нами не просто майор Квасков неторопливо прогуливается, балагуря о том, где мы будем жить, и как нас будут мыть, стричь и переодевать. Перед нами прохаживается могущественный представитель весьма секретной организации, фактически держащей наши судьбы в своих руках. (То-то перед ним так тянулся Григорян, докладывая об успешной доставке свежего контингента). По своему статусу в нашем полку Квасков стоит много выше, нежели тот же Григорян, являющийся начальником «Секретной части» полка. Он котируется на уровне заместителя командира полка и именно он будет полным властителем наших тел и душ целый год. Вот потому-то и ведёт себя майор так свободно и самоуверенно. Мы ещё не знаем, а он полностью осведомлён в том, что именно от него зависит будущая боеспособность всего полка. Зависит именно оттого, что именно он призван ГРУ для осуществления шлифовки тех, хотя и разноцветных, но пока невзрачных «камешков», которые пока ещё нестройными рядами стоят перед ним. Это он, прежде всего, должен разглядеть подноготную каждого из нас, тонко выявить все наши достоинства и недостатки и незамедлительно рассортировать по ранжирам.

Вначале нас поделят на отдельные группы, потом на учебные классы, а в конце обучения ему необходимо выпустить нас в боевые роты штучно отшлифованными специалистами третьего класса, вполне пригодными для самостоятельной работы на всей той мудрёной шпионской технике, которая находится на вооружении полка. Именно он должен выяснить диапазон возможностей каждого из нас и каждому найти то единственное место, которое в наибольшей степени поспособствует выполнению полком поставленных перед ним непростых задач. И майор Квасков не просто так разгуливает перед нами. Своим тренированным глазом он уже как бы сортирует нас (в который раз). Он видит, кто из нас более опрятно выглядит, кто лучше выбрит, у кого, наконец, больше блеска в глазах! Этот офицер очень любит людей с блеском в глазах, он их просто обожает. Люди с тусклыми и невнимательными взорами сразу берутся им на особую заметку. Хотя на каждого из нас уже заведено небольшое досье, и он с ними обязательно ознакомится, но именно «тусклые глаза» заранее обрекаются им на самую нудную работу и на самые не престижные должности. Их ждёт в лучшем случае место водителя, а в худшем дизелиста или кочегара. Всё самое интересное и по настоящему захватывающее предстоит изведать только тем, у кого блестят глаза. Именно они, по мнению бывалого майора, способны осилить совершенно неподъёмную программу, которую уже разработали для нас подчинённые ему преподаватели. Они нам пока не представлены, но будьте уверены, всего через два месяца они возьмутся за нас по-настоящему.

А пока из нас будут делать солдат, обычных стандартных солдат Советской Армии. Это тоже предусмотрено программой ШКОЛЫ. Что за солдат, на самом деле, который не умеет ходить строем, подшивать подворотничок и заправлять койку? Но не только этим характерен курс молодого бойца в 80-м полку ОСНАЗ. Помимо изнурительно врабатывания в чёткий ритм военной жизни, нам постоянно дают понять, что командование ежеминутно контролирует как наше настроение, так и местонахождение. Проверки и переклички проводятся постоянно. Они проводятся настолько часто, что в мою голову вскоре закрадывается подозрение о том, что наши командиры панически боятся элементарного побега. Но такой вариант лично мне кажется совершенно неправдоподобным. И в самом деле. Хотя территория полка совершенно никак не отгорожена от окружающего пространства, но убежать куда-либо совершенно невозможно. Начать с того, что по большому счёту, по территории Камчатки проходит всего одна единственная приличная автомобильная дорога. Перекрой её одним единственным пулемётом, и никакое движение по всему полуострову станет просто невозможным. Уйти же с Камчатки пешком, минуя единственное шоссе, физически неосуществимо. Покинуть сию благословенную землю на каком-либо ином транспорте, нежели как морском и авиационном, тоже нельзя. А Вы ведь прекрасно понимаете, что ни на корабль, ни тем более на самолёт просто так не попадёшь. Проверяется всё и вся. Везде стоят кордоны, везде бродят глазастые патрули. И вскоре я стал догадываться, что бесконечные проверки направлены вовсе не на предотвращение побегов. Тогда для чего всё это? Неужели они проводились только для того, чтобы «школьные» сержанты получше запомнили наши фамилии?

Но оказалось, что я ошибался и тут. Весь смысл такого постоянного проверочного давления заключался лишь в том, чтобы всеми способами сузить мировоззрение призывника. Тогда вполне серьёзно считалось, что только человек, имеющий одну единственную, причём безальтернативную дорогу будет двигаться по ней наиболее интенсивно. И поэтому начальный процесс обучения был столь насыщен именно контролем и принуждением. То есть перед нами создавали дорожку, а, создав её, заставляли по ней двигаться. Каждая минута призывника чем-то обязательно заполнена. То построение, то зарядка, то заправка коек, то чистка сапог. Обед! Равняй ряды! Пилотки снять! Карманы вывернуть! На первый – второй рассчитайсь! Нале-во, разойдись, стройся! Продолжать можно бесконечно. Прибывшее в армию гражданское лицо должно, нет, просто обязано как можно скорее забыть все прежние (гражданские) навыки и привычки. Каждый новобранец должен как можно более быстро стать послушным автоматом, этакой двуногой собакой Павлова, отзывающейся только на определённые, намертво вколоченные в голову команды. Только забыв всё постороннее и не относящееся к делу, призывник сможет стать настоящим военным. А времени на все эти превращения нашим командирам отпущено очень мало, просто мизерно мало. Вот поэтому и был избран столь радикальный метод избавления человека от всего гражданского, читай ненужного.

Гонять и дрессировать нас будут ровно два месяца, день в день, не отпуская ни на минуту, и ни на минуту не спуская с нас глаз. Помните, как учили непокорного пса в книге «Белый клык»? Его привязали к длинной палке и постоянно били плёткой. Только так и больше ничего! И кормили естественно. Зачем кому-то нужен дохлый пёс? И этот пёс в конце обучения вырос в могучего и выносливого вожака упряжки. Вот и нашей армии просто позарез нужны такие «могучие и выносливые». Числом поболее, ценою подешевле. И также как и в «Белом клыке» они должны получаться быстро и без особых затей. И главное, метод обучения должен легко и надёжно освоить самый заурядный офицер, что называется, без семи пядей во лбу. Вот таким образом метод воспитания собак был с успехом применён к советским призывникам.

Метод на самом деле прост и действенен – привяжи покрепче и бей регулярно. Ну и корми изредка, чтобы лапы, ой, извините, ноги не откинули. И всё будет как надо. И всё будет просто замечательно. Призывник, естественно, не собака, но глубинную суть метода этот факт не меняет ни на йоту! Только привязка осуществляется не петлёй и палкой, а тотальным и круглосуточным контролем. А битьё выражается в непременном желании командиров заставить человека делать то, что делать ему несвойственно, неудобно или неприятно. Не сомневаюсь, что и заключённых в нашей стране также пропускают через такой же метод, разумеется, со своей особой спецификой. И поскольку Советская Армия в своей сути всегда мало отличалась от концлагеря, то методы воспитания и тут и там, удивительно схожи.

Мгновенно пролетает время, отведённое на «курс молодого бойца». Едва наши коротко остриженные головы падают на подушки, как ночь волшебным образом заканчивается и приходится спешно вставать. Всё нужно делать бегом. Бегом строиться, бегом передвигаться, даже кушать и то бегом. Много раз меня спрашивали знакомые, почему я так быстро ем. Куда так тороплюсь? Эта привычка осталась оттуда, из армейских времён. Усвоена прочно, навсегда. На завтрак нам даётся всего десять минут, на обед пятнадцать. Кто не успел – сам виноват! Система и здесь действует безукоризненно. Если человек всё время занят, если он всё время куда-то бежит, то ему некогда думать о посторонних вещах, некогда отвлекаться от выполнения конкретного задания или упражнения. Поневоле человек приучается делать не только некое абстрактное дело, например, ежедневно ходить на работу, но и что-то вполне конкретное, но непременно требующее полной концентрации, и конечного результата.

Лично я бесконечно благодарен именно ШКОЛЕ за методично привитое чувство ответственности за порученное дело. За невозможность бросить начатое дело на полдороге. А так же за жёстко привитый навык идти вперёд, невзирая на возникающие препятствия, я тоже благодарен ШКОЛЕ. Где я был бы без всего этого? Кем? Чего бы достиг? Уж точно не написал бы ни одной книги, элементарного терпения не хватило бы!

* * *

Вот и долгожданная присяга! Определённый этап в службе! Разумеется, в нашей глуши на столь значительный армейский праздник не приходят ни нарядно одетые родители с домашними пирожками, ни девушки с цветами, как иной раз показывают по союзному телевидению. Ничего подобного, разумеется, нет и в помине. Всё строго и официально. Примечательно, что все наши полковые церемонии проходят не на общем плацу перед казармами, а на стадионе. Я долго думал, почему делалось именно так. Ведь на плацу явно было бы торжественнее, и до штаба совсем недалеко, начальству ходить меньше. Но всё же мы выстраиваемся именно на стадионе. Наверное, всё дело в том, что стадион наш особенный. Он заглублён в землю примерно на три метра и всё, что происходит на его пыльной и каменистой почве, со стороны совершенно не видно!

Конечно, можно было бы подойти к нему поближе, ибо никакой ограды вокруг него нет, но что-то я не видел таких смельчаков за всё время службы. Местные жители здесь, конечно, тоже имеются, но по некой таинственной причине обходят наше расположение по очень крутой дуге. Лишь поселковый «золотарь» время от времени посещает нас со своей лошадью, глубокой ковшеобразной повозкой и медным черпаком на длинной ручке.

Вспоминаю в связи с ним совершенно анекдотический случай. Хохоту было – до сих пор улыбаюсь, вспоминая. Впрочем, время для анекдота выбрано явно неудачное, присяга у нас сейчас проходит, не до глупых смешков.

Мы, новобраны, стоим на виду у всего полка уже куда как более стройными и подтянутыми рядами. Что ни говори, а армейская служба здорово подтягивает людей, особенно в физическом плане. Тем более, когда оздоровительные процедуры прописывается в таких лошадиных дозах. У всех новобранцев теперь лужёные от солнца и ветра лица, относительно приемлемая выправка, и почти каждый как «Отче наш» знает, что начинать шагать в строю следует только с левой ноги.

И прямо в тот же день после всех торжеств, после праздничного обеда с котлетой, после всей этой кутерьмы нас опять выстраивают, но уже на плацу. Из штаба торжественно, словно во время коронации, выходит Квасков (почти мгновенно получивший прозвище Мурло), вслед за которым плотной кучкой следует добрый десяток разновозрастных офицеров. Майор вид имеет сосредоточенный и официальный. В правой руке он несёт какую-то бумагу, время от времени нетерпеливо потрясая ею в воздухе. Тишина над нашими рядами сгущается до «гробовой». Неожиданно каждый из нас почувствовал, что настоящая служба только-только начинается, и поскольку мы уже полноправные члены воинского сообщества, то и спрос с нас теперь будет совсем иной.

Делегация останавливается перед нами и старшим сержантом Искаковым, после чего незамедлительно подаётся общая команда «Смирно»! «Мурло» милостиво кивает ему, после чего резко вскидывает трепещущий на ветру листик к глазам.

– Алёшкин Иван, Хвостов Николай, Искандеров Руслан, – начинает диктовать он, делая небольшую паузу после каждой фамилии.

Вызванный солдат тут же выходит из сомкнутого строя, и поворачивается к нам лицом. Список длинный и вскоре мы начинаем понимать, кого вызывает Квасков. Но пока не можем понять, зачем он это делает. Впрочем, ясность наступает довольно скоро. Выводимые из наших рядов мальчишки все как один имели какой-нибудь явный, хорошо заметный со стороны чисто воинский недостаток. Либо они так и не научились шагать с левой ноги, либо плохо знали русский язык, либо никак не могли понять, что пилотка на голове носится звёздочкой вперёд, и никак иначе… Всех таких и вывели сейчас вперёд. Или почти всех.

К ним подходит один из офицеров. Видим мы его впервые. Жёсткое, почти квадратное лицо, потёртая фуражка надвинута на седоватые брови. Голос его резок и противен. Без каких-либо объяснений он сбивает выведенных из общего строя в колонну по два, и тут же уводит с плаца прочь. Вразнобой грохоча сапогами, те, не оборачиваясь, уходят с плаца. Прощайте парни, с большинством из вас мы больше никогда не увидимся.

Дождавшись, когда неудачники отойдут достаточно далеко, начальник школы обводит нас долгим, и неожиданно серьёзным взглядом. По выражению наших лиц он уже догадался, что мы всё поняли, и демонстративно убирает чёрный список в карман. Ещё раз проводит по рядам взглядом и, словно фокусник кролика, вынимает второй лист, но уже из другого кармана. Все снова напрягаются. Но на этот раз речь идёт только о том, что все оставшиеся разделяются на оперативные группы. Сразу стало понятно, для чего с нами всю последнюю неделю проводили экскурсии по учебным классам, и для какой такой надобности два дня подряд мы все участвовали в различных несложных тестах.

Я обратил внимание на то, что во время всех этих процедур у сопровождавших нас сержантов в руках неизменно находились блокноты и карандаши. Не авторучки и бумажки, а именно карандаши и блокноты. Поначалу я не придал этому факту должного значения, но потом меня вдруг осенило. Лист-то он ведь всегда открыт и в той толчее, которая царила во время проведения тестов, почти каждый мог заглянуть в него и что-то там увидеть неположенное. Блокнот же, всё время самопроизвольно закрывается, кроме тех, разумеется, случаев, когда в нём делается очередная запись. А карандаш вообще служил своеобразным символом для всех солдат и офицеров, так или иначе связанных с радиосвязью. Мягкий, обязательно заточенный с обоих концов карандаш был такой же обязательной принадлежностью каждого связиста, как латунная пряжка на ремне каждого солдата. Ведь авторучка может внезапно потечь, у неё может сломаться перо, или кончиться чернила. С карандашом же подобных казусов быть просто не может. Даже если сломать его пополам, то из него тут же получаются два новеньких карандашика, пусть и не столь длинных. С тех пор мне намертво привилась привычка носить карандаши только за ухом. И когда меня спрашивают, почему я ношу карандаш именно там, я всегда отшучиваюсь и говорю, что в юности работал на лесопилке. Нет, не на лесопилке я работал, в школе полка ОСНАЗ учился. И надо сказать, хорошо учился, с должным интересом!

Прошли буквально считанные дни, и мы в полной мере смогли осознать, по какой программе действует общесоюзная ШКОЛА в стенах нашей конкретной армейской школы, одной из многих в стране. Вначале я, пожалуй, дам немного информации о том, где и как мы учимся. Классные комнаты устроены в помещении старой бревенчатой казармы, построенной ещё на заре возникновения нашего полка. Шесть просторных комнат, темноватый коридор посередине, и три турника, вмонтированных в коридорные стены. Они являются отличным средством размяться в короткие перерывы между занятиями. Зимой в помещениях откровенно холодновато, градусов пятнадцать, но считается, что успешному усвоению подаваемого материала это помешать не может.

Уроки идут по пятьдесят минут. Десять минут отводятся под перекур, или на обогрев, как хотите. Но часто часы сдваивают, и на перекур удаётся выйти только один раз в два часа. До обеда четыре учебных часа, и после обеда ещё два. Как в заправском институте. Но это ещё не всё. После последнего перерыва мы никуда не расходимся, впереди ещё целый час самоподготовки. То есть место преподавателя в офицерских погонах занимает один из старослужащих сержантов, который бдительно смотрит за тем, чтобы мы хотя бы вкратце просмотрели те конспекты, которые написали за учебный день. Если у кого-нибудь из нас возникают вопросы по тому или иному поводу, то он тут же старается развязать узкое место. Таким образом, каждый день мы имеем по семь часов очень напряжённых занятий. Учёба проводится каждый день и этот темп для многих крайне тяжёл.

Но дважды в неделю бывают хоть и маленькие, но приятные исключения. В среду устраивается банный день, и количество учебных часов сокращается до пяти, а в воскресенье и вовсе занятия продолжаются только до обеда. Но и то, за неделю набегает не много ни мало, а 44 учебных часа. Скажем честно это многовато даже для самых усидчивых из нас. Тем более что предметы, сплошь да рядом, приходится изучать совершенно незнакомые. Для примера оглашу названия только некоторых курсов из расписания, ежедневно вывешиваемого в школьном коридоре рядом с дневальным. Итак, знакомьтесь: – «Шифры и коды», «Тактико-специальная подготовка», «Военная топография», «Радиоприёмные устройства», «Принципы армейской связи», «Ударная авиация стран НАТО», «Тактика разведывательной группы в тылу противника», «Основы радиоразведки», «Стандарты стрелкового вооружения стран ВД» и т. д. и. т. п. Иными словами – без конца и края.

Что такое ВД? Извините, что сразу не уточнил. Существовал в те далёкие годы так называемый «Варшавский договор», как некий противовес организации НАТО в Европе. Эх, где теперь тот договор? Где теперь те славные стандарты? Всё давно забыто и быльём поросло!

Но я, тем не менее, продолжаю своё повествование. Уверен, многим оно будет полезно, особенно молодым людям в допризывном возрасте. Кто знает, как повернётся история России в последующие годы? За недавно закончившийся 20-й век народы нашей страны насмотрелись таких политических изгибов, что все мы должны быть внутренне готовы к любым выкрутасам дальнейшей истории нашей странной страны. Надеюсь, что мой скромный труд послужит хоть каким-то ориентиром тем юным романтикам, которые только ещё размышляют о том, как устроен окружающий их мир. Конечно, всю подноготную мироустройства и в принципе невозможно осилить, но в маленьком секторе тайного мира радиоразведки я всё же постараюсь приоткрыть им маленькое окошечко.

Вы всё ещё помните, какие основные задачи ставит и испытывает на нас система ШКОЛЫ? Кажется, я уже упоминал об этом. Но не грех и повториться. Тем более, что наши учителя не устают нам повторять, что повторение – мать учения. Так вот, целей этих всего две. Первая из них, как бы подготовительная – отобрать потенциальных кандидатов пригодных для специального обучения, специальным наукам. Вторая – осуществить это самое специальное обучение в полном объёме. Ведь вспомним ту сверхзадачу, которую изначально преследовала всесоюзная ШКОЛА. Внешне она выглядит вполне благородно. Стране требовалось с минимальными материальными затратами и скорейшим образом подготовить массу высококлассных специалистов, способных заменить офицеров на боевых постах! Мы, армейские первогодки, пока этого не знаем, но уже осведомлены о том, что учиться нам предстоит долгих десять месяцев и что по окончанию всего курса обучения всем предстоит выдержать выпускные экзамены. Но этот момент подобное кажется ещё таким далёким, что думать о нём всерьёз просто неприлично. Мы собственно не особо и думаем. Что толку беспокоиться о том, что будет через столь большой срок! В молодости даже десять месяцев кажутся столь протяжённым отрезком времени, что даже и вообразить его почти невозможно.