Текст книги "Картонные звезды"

Выражая свой гнев, я яростно подёргал поржавевшую сетку и, повернувшись в сторону слабо дующего ветерка, остался стоять, не решаясь более опуститься в дурно пахнущее месиво. Перед моими глазами, словно в немом фильме проходили все те, с кем меня столкнула судьба за последние месяцы. Вот наши первые проводники: Нгуен Винь и Кинь-До. Вот администратор гостиницы, где мы жили в течение нескольких относительно спокойных дней. Вот кузнец, починяющий наш генератор. Прикрытые брезентом убитые зенитчики, дневальный в казарме строительных рабочих с тарелкой риса в руках, Лау-линь…

Тоскливая боль затопила всё моё существо, едва я ощутил, как словно бы её тёплая рука скользнула по моей шее. Вот и её смела некая железная метла, метущая всех подряд без разбора и пощады. И так ли виноват Юджин Блейкмор в её столь нелепой смерти? Стрелял-то он в меня! А почему стрелял? Надо думать, боялся, что мы сами его найдём и уничтожим. Он наверняка видел, что наши соратники сделали со спасательной экспедицией. (Вертолёт же не сам по себе сгорел на болоте.) И вот он, оставшись в джунглях совершенно один, лишь с севшей рацией и пистолетом он тоже превратился в затравленного зверка, палящего во всё, что, по его мнению, представляло для него опасность.

И вот вам печальный результат одного лишь крохотного эпизода бесконечной войны. Погибла не только замечательная девушка, но наверняка и ещё масса народа рассталась с жизнью в тот злосчастный день. Как я сам-то уцелел? Неужели благодаря той змее? Я тут же припомнил недобро сверкающие бусинки чёрных, настороженных змеиных глаз и холодный озноб заставил меня нервно передёрнуть плечами.

Силы меня оставили и потянулись часы унылого ожидания освобождения. Так и не осуществив свою законную вендетту, я простоял с самого утра в позорной, заваленной сухими собачьими экскрементами клетке, ожидая, когда меня оттуда выпустят. Случилось это не скоро, часов в девять, а до той поры, по-моему, все немногочисленные обитатели городка успели налюбоваться на слегка протрезвевшего примата во вполне соответствующем антураже. Конечно, выбраться из места моего заключения можно было довольно легко, но я решил выдержать характер и показать, что я не какой-то там записной дебошир, и вполне способен достойно выдержать заслуженное наказание.

Полковник появился около моей «тюрьмы» в сопровождении низменных телохранителей, и некоторое время молча наблюдал за мной, стоя метрах в четырёх от загона.

– Ну, как, утихомирился парень? – наконец произнёс он, делая два шага по направлению ко мне. Что это тебя вчера так разобрало?

Сказать было нечего, и я угрюмо отвернулся в сторону.

– Угу, – сделал ещё один шаг вперёд Пал Палыч, – сказать тебе, как я понимаю, нечего.

Максим, которого я видел лишь краем глаза, наклонился к уху начальника и что-то прошептал.

– И что с того? – слегка отстранился от него тот. Мне-то как прикажешь поступить? Если каждый из нас будет по всякому поводу и без повода на людей с ножом бросаться…

– Я ни на кого не бросался, – подал я голос, – просто случайно не туда забрёл.

– И куда же ты брёл на самом деле? – тут же поймал меня на слове полковник.

– Американца искал.

– Хотел ему харакири сделать, что ли? В советской армии такой способ убиения противников не предусмотрен! – издевательски захохотал Пал Палыч. Это лишь у японцев харакири в ходу, но не у нас. К тому же он пленный и поэтому содержится под надёжной охраной. А ты что, никак за эту вьетнамку решил с ним поквитаться?

Я хмуро кивнул.

– Стало быть, ты её знал до этого, – быстро сообразил полковник, – раз у тебя такие чувства разыгрались.

Я кивнул вновь.

– Пойдём, поговорим, – указал он Андрею одними глазами в мою сторону.

Тот вынул ключ от замка и освободил меня из позорного заточения. На сей раз, мне пришлось рассказать историю всей нашей эпопеи, начиная с того времени, как в полку начали подбирать возможных кандидатов на поездку во Вьетнам. Единственное, о чём я умолчал, так о том, как, будучи во внеочередном наряде подслушал под дверью в штабе о планах по поводу самой идеи об организации такой поездки. По моим словам получалось, что я оказался в составе группы оказался чисто случайно, по закону слепого случая. Впрочем, как и все остальные. Поведал я и о том, как занимались на полигоне, как долго плыли в составе морского конвоя, как попали под первый обстрел и понесли первые потери. Конечно же, немного рассказал и об истории своего короткого знакомства с Лау-линь.

Слушали меня молча, не перебивая, несмотря на то, что рассказ мой со всеми приложениями и дополнениями занял не менее двух часов. И даже когда я закончил, напряжённое молчание длилось ещё достаточно долго, и я поневоле начал догадываться, что моя вчерашняя выходка может иметь самые неутешительные и далеко идущие последствия.

– Самое малое, – размышлял я, украдкой поглядывая на сумрачные лица моих собеседников, – меня сегодня же отправят на местную гауптвахту и затем вышлют обратно на Камчатку. И не просто так вышлют, а с каким-нибудь особым предписанием, или ужасной характеристикой!

Сейчас это звучит довольно глупо, но в тот момент душа моя пребывала где-то в районе пяток. И мне казалось, что моя жизнь, до сей поры текшая в столь определённом и разумном порядке стремительно летит в тартарары. Всё, что творилось вокруг меня в последние месяцы, все эти безумные происшествия и приключения, казались вполне обычными и естественными, а вот простирающаяся впереди линия судьбы таила лишь мрак и ужас.

– Одно приятно, – наконец вымолвил полковник, видимо уже придумавший мне достойную кару, – излагаешь ты всё очень подробно и логично. И это очень хорошо. Но то, что ты уже не можешь держать себя в руках… это очень плохо. Что делать-то будем? – хлопнул он ладонью по столешнице.

– Мне бы обратно, – промямлил я, – к капитану Воронину. Там, худо-бедно, я каждый день знал что делать. А здесь, словно бы лишний, словно выпал из седла…

– Похоже, что так, – легко соглашается Пал Палыч. Ты очень похож на выпавшего птенца, да только выпал ты явно не туда.

Вся троица издевательски засмеялась, но долгожданную свободу я всё же получил. Мне даже позволили сходить без сопровождения в столовую и подкрепиться. Съев всего, что оставалось по две порции, (благо контролировать количество съеденного было некому, а есть хотелось неимоверно) я вразвалочку вышел на улицу. Сидевший прямо напротив входа в столовую Максим немедленно встал и повелительным жестом указал мне, куда следует идти. Я, разумеется, поплёлся за ним, резонно подозревая, что мои вьетнамские приключения подходят к концу. Но я ошибался. Меня препроводили в ту палату, где содержался Юджин. В слабо освещённой палате, кроме трёх лежачих пациентов, находились ещё двое мужчин в халатах и медицинских шапочках. Вот только на милосердных братьев они, своим насупленным видом, как-то не очень походили.

– Иди, посмотри напоследок, – слегка подтолкнул меня мой сопровождающий к койке, – на свою несостоявшуюся жертву.

– Так он ведь жив, – запротестовал я, упираясь всеми силами. Вон, какая у него рожа розовая!

– Это у него после наркоза, – тут же прервал меня Андрей. Чтоб ты знал. Ночью ему пришлось сделать операцию и ампутировать ногу по колено.

Съеденная еда едва не выскочила наружу, так сильно сжался мой желудок от столь неожиданного известия.

– И что же с ним теперь будет? – едва справившись с накатившими на меня позывами, поинтересовался я. Домой отправят?

– Как же, домой! – возмутился офицер, тут же сделавший вид, что не замечает моего муторного состояния. Да прежде чем он попадёт в родные Штаты, ему точно придётся посидеть в местном «зиндане», как минимум несколько лет.

– А что такое «зиндан»? – поинтересовался я, когда мы вышли на улицу.

– Что-то вроде тюрьмы! – услышал я в ответ. Представляет собой глубокую яму, перекрытую сверху решёткой. Очень распространена на Востоке вообще и здесь, в частности. Дёшево и практично.

– Да, кстати, – тут же добавил он, – наконец отыскался твой Воронин, живой и здоровый.

– Что, ответил на коротких волнах? – подскочил я от радости. А остальные наши где? С ними тоже всё в порядке? А где они сейчас? Как их мне отыскать. Вы меня к ним случайно не отвезёте?

– Утихни на минутку! – прервал он меня. Единственное, что мне известно, то это только то, что на дорожном посту № 143 в 3.48 утра был предъявлен пропуск на имя Воронина Михаила Андреевича. Правда, передвигался твой капитан почему-то на гужевом транспорте, и сколько человек его сопровождало, выяснить не удалось, уж очень много народа проходит через этот пост за день.

– Гужевым? – не поверил я. Это что, на лошадях что ли?

– Может на лошади, а может и на быках, – развёл руками Андрей, – это уж как им удалось пристроиться.

– И куда же они двигались?

– В направлении на север.

– Если они едут на быках, то далеко они не уедут, – принялся рассуждать я вслух. Если сейчас где-то около десяти, то они смогли за это время проехать не более тридцати километров. Да, а где же расположен тот пост? Может быть, можно как-то перехватить их на дороге?

– Да погоди ты их перехватывать, пусть пройдут ещё один пост. Они ведь могли куда-нибудь свернуть или поменять транспорт. Подождём следующего доклада. Как ты сам остроумно заметил, на быках они далеко не ускачут. Пойдём, Пал Палыч хотел провести с тобой ещё одну беседу. Он сказал, чтобы я обязательно сводил тебя к американцу.

Полковник встретил меня сидя за своим роскошным столом. Обе лампы горели в полный накал, а перед ним на расстеленной газетке лежал так и не возвращённый мне электронный блок со сбитого самолёта-разведчика.

– Ещё один маленький вопросец, молодой человек, мы так и не осветили, – указал Пал Палыч в сторону свободного кресла. Всё хочу расспросить поподробнее о трофеях, что ты с собой повсюду таскаешь?

Хотя вопрос и был задан в неуставной манере, предполагающей развёрнутый и неформальный ответ, я крепко призадумался, прежде чем на него отвечать. Собственно говоря, ведь именно за эти два невзрачных блочка в конечном счёте отдала жизнь Лау-линь и поплатился ногой Юджин. Счёт можно было бы продолжать и дальше, включив в него и многочисленный экипаж RB-47, и спасателей на вертолётах и наверняка кого-то из ополченцев, но мне хватило и этих двух. Мне было предельно ясно, что оба блока непременно должны были попасть к соответствующим специалистам Главного Разведуправления. Вот только кто их должен был туда передать? На чьё имя наградная книжка потом будет выписана? Капитана Воронина, столько сделавшего для того, чтобы добыть эти блоки, или самодовольного Пал Палыча, без малейших колебаний засадившего меня в зловонную собачью клетку?

Но с другой стороны я уже давал некоторые объяснения по поводу происхождения обоих блоков, и отыграть всё назад было маловероятно. Все эти мысли промелькнули в моей голове мгновенно, но как опытный конспиратор я постарался не выдать своего волнения.

– Этот блок, – принялся неторопливо докладывать я, изображая совершеннейшее равнодушие, – был обнаружен мною в сумке Юджина Блейкмора. Там и другое имущество лежало, но за ненадобностью я его выкинул. Поначалу я думал, что это какой-то ценный предмет, ибо он что-то говорил о том, что данная железка несёт в себе какой-то большой секрет. Но теперь что-то очень в этом засомневался.

– Это почему же? – прищурился полковник.

– Мне представляется, что он придумал этот ход только для того, чтобы я помог спасти ему жизнь. Перед тем, как покинуть самолёт, – принялся излагать я придуманную на ходу легенду, – он взял с собой подходящую по размеру сумку и запихал туда всё, что могло пригодиться ему внизу. А этот блок был во внутреннем отделении сумки, и ему было просто некогда его оттуда доставать. Вот он с ним и приземлился. Да, приземлился он неудачно, завис на дереве. Оттуда ему пришлось прыгать, и он уже тогда повредил ногу. Сделал себе костыль, срез на дереве мы нашли, и поплёлся в сторону болота, где в принципе могли сесть вертолёты. Но пока он туда добирался, пока договорился со своими собратьями об операции спасения, пока те прилетели, там уже появился наш отряд. Стрельба, заваруха, – размахивал я руками, изображая страшную битву, – и он, я имею в виду Юджина, остался с подвёрнутой ногой и ни с чем! И когда вблизи него появился я с медсестрой, он попытался её застрелить, а меня использовать в качестве проводника и тягловой силы…

После такого залихватского оборота Пал Палыч только недоверчиво покрутил головой.

– Непонятно, зачем он это сделал? – перебил он мои бредни.

– Очень даже понятно! – понесло меня дальше. Он думал, что оставшись в одиночестве, я под угрозой оружия вытащу его к жилью. Самостоятельно он явно не смог бы этого сделать. А когда его план не удался, и он сам оказался раненым в ногу, то резко изменил линию поведения. Вспомнил про брошенную перед этим сумку и решил сделать на этом свой бизнес. Для этого и заявил, что в ней, мол, лежит большой секрет, который может раскрыть он один. А на самом деле, – подтянул я серебристую коробку к себе, – это, скорее всего обычный самолётный ЗИП. И пригоден он, скорее всего, только на запчасти для нашей аппаратуры.

Утерев со лба выступивший от тотального вранья пот, я словно верный пёс преданно заглянул в глаза полковника. При этом я небрежно и независимо забарабанил пальцами по верхней крышке трофейного блока.

– Ага, – удивлённо кивнул мой собеседник, – значит, второй блок ты хранишь именно на запчасти?

– Вот именно! – с энтузиазмом поддакнул я. Вы просто не представляете себе, как трудно в полевых условиях находить запасные части взамен вышедших из строя. Не то что каждый предохранитель, каждый проводочек на счету…

Полковник откинулся несколько назад и, пробуравив меня напоследок колючим взглядом, перевёл разговор на другую тему.

– Поступили кое-какие сведения о местонахождении вашей команды! – со значением в голосе сообщил он.

Я кивнул, но не так чтобы уверенно, чтобы показать, что я уже в курсе, а совсем иначе, давая понять, что внимательно слушаю.

– Капитан Воронин и сопровождающие его лица отыскались в районе пересечения дорог у кооператива Тхань-Донг. Это не так далеко отсюда. Я послал туда телеграмму, предписывающую задержать его на пути следования. Как только придёт обратный сигнал, ты сможешь к ним присоединиться. Благо передвигаются они неспешно, и вряд ли сумеют далеко продвинуться. По-прямой тут ехать всего километров семьдесят, не больше.

– Два часа! – мгновенно прикинул я. Всего через два часа можно будет вновь влиться в строй и вновь почувствовать себя нормальным и полезным для армии человеком.

Думая, что команда на выезд может последовать с минуты на минуту, я попросил разрешения быть свободным. Полковник поднял голову к потолку, словно пытаясь разглядеть на нём что-то недоступное моему пониманию и, видимо, не найдя там ничего интересного, разрешающе кивнул головой. (Эту краткую паузу я использовал вполне по назначению.) Незаметно смахнув отвоёванный блок со стола, я пристроил его на коленях, рассчитывая как можно скорее вернуть его обратно в сумку. Пал Палыч, тем временем опустил взгляд на меня и, заметив в моих глазах жгучее желание как можно скорее выйти вон, милостиво отпустил меня восвояси.

– Домой, домой, скорей идём домой, – радостно пел я, бодро труся к своей землянке.

Потом остановился и рассмеялся сам над собой.

– Какой ещё дом? О чём я? В лучшем случае, меня ожидали лишь новые скитания, грязь и голод. Так что же я так веселюсь?

– Ясно что, – незамедлительно ответило некое существо, сидящее у меня в голове, – окажешься в привычной обстановке, друзей своих скоро увидишь, вот и радуешься!

– А и верно, – с готовностью согласился я с этим ворчливым голосом, – журчащим в моей голове. В компании всегда лучше, даже в самую суровую годину.

Сборы не заняли у меня много времени. Всё моё скудное имущество вполне уместилось в сумке Юджина и я, со вкусом застегнув её удобные никелированные замочки, прилёг на топчан. Поначалу мне хотелось просто полежать, то есть сделать некое самое естественное действие для действительно сильно измотавшегося человека.

Я рассчитывал полежать лишь четверть часа, но в землянке было относительно прохладно, и вскоре сон сморил меня. Но мне по-прежнему казалось, что я не сплю, а жду, когда меня позовут на выход. И вроде бы открывается дверь землянки и в проём протискивается лейтенант Стулов. Он весь в бинтах, в правой руке у него зажат мой «ТТ» с откинутой назад ствольной коробкой и вид у него испуганный и возбуждённый. Я поднимаюсь к нему навстречу с вопросом, где он был столько времени и почему так долго меня отсюда не забирал. Но тот, не обращая на меня внимания, начинает торопливо забираться под стоящую в углу кровать с криками о том, что надо спасаться от того, кто снаружи. Кто же такой страшный может быть там? – недоумеваю я, и тут же направляюсь к двери, чтобы выяснить причину его тревоги, и действительно слышу снаружи мощные шаги. Шаги столь громкие и сокрушительные, что до меня тут же доходит, что так громко топать может лишь великан! Он неумолимо приближается всё ближе и ближе, и я ощущаю, что начинают дрожать стены и трещать стропила. Ледяная волна страха пронизывает всё моё существо и я… открываю глаза. Секундное облегчение и вдруг землянка на самом деле вздрагивает всем своим каркасом. Жалобный скрип бамбуковых стволов над головой и грохот близкого разрыва заставляет моё тело кубарем скатиться с топчана, ещё до того, как я соображаю, что нас в очередной раз бомбят.

– Ах, мать твою так! – хватаю я заранее собранную сумку и вылетаю вон, через, словно бы волшебным образом распахнувшуюся дверь.

Ханой. 28. (ТАСС) Варварские бомбардировки продолжаются

С 1-го по 20-е самолёты американских агрессоров совершили около 100 налётов на населённые пункты в провинции Нгеан. В результате бомбардировок убито и ранено около 80-и мирных жителей. Подверглись бомбардировкам населённые пункты: Намдан, Нхилок и др.

Бамц! – страшный удар взрывной волны сбивает меня с ног, и я кубарем отлетаю в сторону, едва не теряя при этом свою драгоценную ношу. Бамц, Бамц, Бр-рамцц, – не менее чем полутонные бомбы щедро валятся на лес со скрытых непроницаемыми древесными кронами небес, словно перезрелые яблоки во время грозы. В воздухе дико носятся какие-то дымящиеся обломки сучьев, и удушливый запах сгоревшего тротила забивает горло. Помогая себе ногам и руками, я, словно ошалевший от охотничьего гона заяц, опрометью улепётываю в лес.

Все кто когда-нибудь бывал под бомбами, меня прекрасно поймут. Единственное, что я не забываю сделать в этом аду, так это крепко прижать к груди драгоценную сумку. Но далеко мне убежать не удаётся. Сокрушительный удар в спину швыряет меня на толстое дерево и, я, ласточкой пролетев сквозь путаницу ветвей, грузно стукаюсь об него плечом. Под звонкий хруст моих бедных косточек, я обмякшим манекеном сползаю на узловатые корни. К счастью сознания я не потерял, и лишь слегка притупился отбитый ударной волной слух. Так что падение очередной бомбы воспринималось мною теперь словно бы через толстую подушку. Едва лишь я осознал, что дёшево отделался, как тут же задался вопросом по поводу того, что же вызвало столь сокрушительный налёт на, казалось бы, идеально замаскированный лагерь.

– Да ты же сам, дружочек, и виноват, ответило мне второе «я» без малейшего промедления. Зачем ты сообщил Пал Палычу частоты, на которых обычно работал Камо? Ведь местные радисты после этого наверняка полдня пытались связаться на них с Ворониным, полагая, что те всё ещё используют их для связи с центром. А ведь американцы в это время были абсолютно не в курсе всех наших приключений и трудностей. Но они же слышат, что зловредный передатчик вновь ожил, и естественно поспешили с ним разобраться.

Я неуклюже повернулся на бок, и тут мой взгляд случайно упал на лежащую рядом сумку.

– Юджин! – мгновенно вспомнил я о пленном. Мой основной и единственный носитель секретов! Да жив ли он ещё?

Подхватив свою ношу, я, постанывая от тупой боли, медленно разливающейся по груди, поволокся обратно к покинутому лагерю. Следовало спешить. В тактике действия американской авиации чётко прослеживалась тенденция нанесения повторных ударов по атакованному ранее стратегическими бомбардировщиками району. Только во второй раз обычно использовались более легкие самолёты тактической авиации, снующие над головами, словно голодные шакалы, и подчищающие ракетами и пушками всё то, что не добили более крупные хищники.

Я шёл по разорённому оврагу и удивлялся. Весь, столь любовно устроенный посёлочек, выглядел так, словно только что случилось землетрясение. Бамбуковый навес был размётан в щепки, и как минимум, половина жилых землянок совершенно обрушилась. К моему удивлению не было видно ни одного убитого или раненого. Видимо всё же был дан какой-то сигнал или предупреждение, но в тот момент, когда он звучал, я беспробудно спал и видел сны про сказочного великана. Вот и вход в госпитальную палату. Здесь разрушения особенно сильны. Прямоугольный некогда вход осел и вместо него видна только бесформенная узкая щель.

– Лезть? Не лезть?

Две совершенно незамысловатые мысли одновременно и яростно раздирают мой мозг. Если лезть, то, значит, непременно придётся рисковать, как минимум, своей жизнью! – кричит мне некто в одно ухо. И слыша это предупреждение, моё бренное тело подаёт решительную команду «Не лезть!». «Вперёд, рядовой!» – в ту же самую секунду (но только в другое ухо) кричит находящийся в десяти тысячах километрах от меня полковник Карелов. Моё конкретное израненное тело для него ничего не значит. Пустой звук и не более того. Ибо смысл жизни любого рядового Советской армии состоит лишь в исполнении приказов вышестоящего начальника, или на худой конец в образцовом выполнении воинского долга.

А поскольку долг повелевал немедленно и быстро вызволить из завала пленного американца, или, во всяком случае, сделать попытку это сделать, я, более не колеблясь и секунды, бросаюсь к развалинам госпитального входа. Плюхаюсь на колени и засовываю голову внутрь. Темно, хоть глаз коли! Выныриваю обратно и судорожно ищу вокруг себя хоть что-то горючее. Кусок рваной газеты, тряпочка и щепка мигом превращаются в небольшой факел, с которым я вновь протискиваюсь в полузаваленный проход. В толще земли разрушения менее катастрофичны и мне удаётся даже приподняться на четвереньки. Отодвигая выпавшие из креплений стропила, торопливо продвигаюсь во вторую палату слева, поскольку именно в ней содержался американец. Самодельный мой светильник еле теплится, и я не обращаю внимания на какое-то шевеление на койке справа. Кто бы там ни был, но помощи от меня он не дождётся. Мой «клиент» лежит на левой койке, и только он обречён на принудительное спасение. Ага, вот и он. В колеблющемся свете видны лишь расширенные зрачки явно ничего не понимающего Юджина.

– Кто здесь? – спрашивает он меня слабым, измождённым голосом. Что случилось? Где я?

– Это я, Саша, – пытаюсь я успокоить его, одновременно стараясь одной рукой освободить его тело, привязанное к койке двумя широкими брезентовыми полосами. Помолчи минутку, не мешай!

Факелок мой догорел уже до пальцев, и я с воплем отбрасываю его в сторону. Я почему-то думал, что он тут же угаснет, но огонь случайно попадает в лужицу спирта, вытекшего из опрокинутого аптечного пузырька, и кольцевая волна голубоватого пламени беззвучно разливается по полу.

– Еще мне не хватало сгореть тут заживо, – бормочу я, безумным усилием обеих рук разрывая последнюю ленту.

Схватив изрядно полегчавшее тело Блейкмора, я стаскиваю его вниз и, стараясь не торопиться, (но как не торопиться, когда вокруг бушует пожар) волоку его к выходу. Он болезненно стонет и сопротивляется. Где-то позади гулко лопается ещё одна склянка, и малинового отсвета огонь озаряет всё вокруг. Но мы уже у спасительного выхода. Гулко кашляя от забивающего лёгкие эфирного духа, я с облегчением выскальзываю на свежий воздух и одним мощным рывком выдёргиваю за собой раненого. Вслед за нами из щели несутся вопли оставшихся в огне раненых и звуки глухих взрывов емкостей с медицинскими препаратами. Но взрывы нам с радистом уже не страшны, а горящие люди всё равно обречены. Не стоит даже думать об этом. Бежать, бежать отсюда и как можно скорее.

– Где это мы? – вопрошает меня Юджин, видимо плохо понимающий, где находится.

– В лесу! – коротко поясняю я, оттаскивая его подальше от жуткого места, ядрёно пахнущего палёным человеческим мясом.

– Как, – едва ли не кричит он, – опять!?

Бедный Блейкмор! Он видимо вообразил себе, что я всё ещё тащу его от того болота, через все те буйные заросли и жуткие буераки. А кратковременное видение больничной палаты, он представил как чисто болезненное измышление воспалённого температурой мозга.

– Держись, – пристроил я его на своей спине, – нам надо поскорее отсюда выбираться!

– Нет, нет, – запротестовал он, – я больше ничего не могу и не хочу. Нога болит ужасно, и я весь словно в огне.

– Потерпи, потерпи, – уговариваю я его, гадая как бы поделикатнее объяснить Юджину, что ногу ему уже отрезали и боль его относится уже к несуществующей конечности.

Вот так, на спине я проношу его вдоль оврага метров на четыреста, хотя и понимаю, что надо бы куда-нибудь поскорее свернуть. Но заросшие плотной растительностью склоны оврага всё ещё довольно круты, и я вполне трезво понимаю, что вдвоём нам наверх никак не выбраться. Но вскоре справа от себя я вижу хорошо укатанную площадку, использовавшуюся в качестве небольшого автопарка. Во всяком случае, на ней и сейчас находятся две машины и несколько бочек из-под бензина. Ближе всего к нам сильно покорёженный и опрокинутый набок американский Виллис, а чуть подальше стоит обшарпанный грузовичок ГАЗ-51. Кузов последнего совершенно размочален упавшим на него деревом, но кабина и ходовая часть автомобиля, выглядят вполне исправными.

Юджин кричит уже в полный голос, и я был вынужден срочно опустить его на землю. Так вышло, что мне довелось положить его прямо у кабины грузовика. Трезво понимая, что далеко на себе я всё равно не смогу его утащить, я в свою очередь тоже принимаюсь громко звать на помощь. Однако на мои отчаянные вопли никто не отвечает, и самые нехорошие сомнения начали бередить мою и без того неспокойную душу. Присев на подножку грузовика я вдруг подумал, что не мешало бы попробовать воспользоваться брошенной машиной. Ключей от неё у меня, разумеется, не было, но такие, чисто советские агрегаты, всегда можно было завести простой отвёрткой. Рванув дверцу, я мигом уселся на продавленное сиденье и, выхватив из кармана перочинный ножичек, тут же провернул им замок зажигания, одновременно с этим нажав педаль стартёра. Одна попытка, вторая… После десятой я понимаю, что что-то тут не так и обескуражено вылезаю наружу. Открываю капот и только тут вижу, что на месте нет самой важной детали – аккумулятора.

Не успел я посетовать по этому поводу, как слегка очухавшийся Юджин обнаружил отсутствие половины своей правой ноги. И тут началось такое, что вообще едва не свело на нет все мои предыдущие усилия. Он так катался по земле, так жалобно выл и так скрёб землю пальцами, что и меня привёл в полное расстройство. Присев рядом с ним, я как мог старался его утешить, но что я, собственно говоря, мог сделать? Какие слова найти? Наконец он затих, а может быть, просто потерял сознание от боли. Мне же было некогда дожидаться, пока он сможет двигаться дальше. Действовать следовало быстрее и, бестолково пометавшись некоторое время по площадке, я решил нарезать из сидений опрокинутого джипа ремней, чтобы дальше нести раненого с их помощью. Но после того как я принялся за дело, мысль об аккумуляторе вновь посетила меня. С помощью найденной монтировки я вскрыл помятый капот Виллиса и с немалым трудом вытащил оттуда вожделенный агрегат. Ещё несколько минут, и ГАЗ заведён!

Вырвав машину из-под завалившегося дерева, я с немалым трудом загрузил в кабину Юджина, после чего включил первую передачу. Особых навыков в управлении грузовыми автомашинами у меня не было, но, пользуясь тем, что ни светофоров, ни встречного транспорта на дороге не встречалось, я довольно уверенно выгнал грузовик на опушку. Но куда же ехать дальше? Глухо стучал мотор, тяжело со всхлипами дышал скорчившийся рядом со мной Юджин. Я же, неудобно изогнув шею, выглядываю из бокового окна. Дорога всего одна и вела она через открытое пространство.

– А вдруг опять налетят? – буравят мне голову безрадостные мысли. И что мне тогда делать? Я-то, допустим, смогу выскочить из кабины… если успею. А Юджин? Если за отдельным человеком самолёты точно не будут гоняться, то автомобиль, хоть и покалеченный они вряд ли упустят.

Но особого выбора у меня, увы, не было. Указатель наличия бензина в баке был сломан и я даже не знал, надолго ли у меня сохранится, эта нежданно-негаданная свобода передвижения. Итак, прочь сомнения! Я решительно втопил в пол педаль газа и грузовик, утробно завывая разношенным двигателем, помчался вперёд, направляемый моими, не слишком уверенными руками. Однако, Господь в тот день был милостив, и мне удалось прошмыгнуть до ближайшей зелёнки без каких-либо происшествий. Ни один самолёт не появился в воздухе, и ни одна канава не поглотила мой бесшабашно несущийся экипаж.

Отдышавшись от пережитого стресса, я вдруг сообразил, что единственный шанс на спасение мы имеем лишь в том случае, если мы выберемся на какую-нибудь главную дорогу. Там были и дорожные посты, и батареи артиллерийского прикрытия, да и вообще – цивилизация! Но как на неё попасть? От давящей жары мозги мои едва ли не плавились, но я всё же сумел определиться по странам света, используя свои всё ещё действующие наручные часы и солнце. Затем прутиком нарисовал на земле карту провинции и через минуту определил, что двигаться мне следовало на северо-восток. Вы будете смеяться, но открытие столь значительного масштаба так меня приободрило, что, не теряя и минуты, я вновь уселся на водительское место.

– Убей, убей меня скорее! – запричитал очнувшийся радист, пока я сдавал задом на мало укатанный просёлок.

– Да, да, конечно, – невпопад отвечал я ему, – озабоченный только тем, как бы не сверзнуться с невысокой насыпи, огораживающей рисовое поле, – вот только развернусь сейчас…

– Я очень тебя прошу! – не отставал он, протягивая ко мне сильно исхудавшую руку.

– Да ты что! – наконец дошёл до меня смысл его настойчивых просьб, – сумасшедший что ли?