Текст книги "Картонные звезды"

– Что и это всё? – недовольно пробурчал Щербаков, с робкой надеждой заглядывая в свою полупустую миску.

Услышав столь нерадостную для нашего слуха фразу, мы с Фёдором тоже подошли к связанному из жердей обеденному столу поближе. Дневальным в тот день был Басюра, но он только развёл руками, показывая этим, что был бессилен приготовить что-то более съедобное.

– Не буду я больше жрать эту баланду, – резко повышает голос Анатолий, демонстративно делая шаг в сторону.

К столу в этот момент подходит капитан. Оглядывает нас исподлобья и, скинув панаму, усаживается на пенёк. Молча берёт ложку, зачерпывает бурое варево, жуёт, с трудом проглатывает.

– Что застыли как египетские мумии? – рывком поднимает он голову. Есть вполне можно, ничего другого всё равно не будет!

Мы недовольно переглядываемся. Возможно, Щербак и перегнул палку, но в одном он прав на 100 %. Далее терпеть столь скудное питание просто невозможно. При той нагрузке, которая падает на нас в течение последних дней, мы явно должны кушать как минимум в два раза больше и раза в четыре калорийнее. Видно и невооружённым взглядом, как ввалились наши щёки и втянулись животы. Ремни так и вообще спустились на неприличное место! Но капитан неумолим.

– Вы-то двое, чего стоите, – переводит он свой взгляд на нас с Фёдором, – или особого приглашения ждёте?

На размышление у нас две секунды, не более. Тем более, что сзади подходит Камо, только что притащивший к огню пару относительно сухих дровин.

– Мы тоже подождём чего-нибудь более съедобного, – пододвигаю я свою порцию к миске Воронина. А вы можете и добавку съесть.

– И мою, – поддакивает Преснухин. Мы всё же в армии, как вы не устаёте нам напоминать товарищ капитан, – с явной издёвкой добавляет он, – а не в концлагере. Если не можете обеспечить нам более достойной пищи, то так и скажите. Мы сами об этом позаботимся.

Воронин явно не знает, что делать. Отказ от завтрака в любую секунду может перерасти в отказ идти на смену. И уже через несколько минут в полку поймут, что с таким трудом налаженная работа встала. Конечно, заставить нас усесться на рабочие места он в состоянии, но наша техника столь сложна, столь уязвима… Если за ней не смотреть, то на всей этой груде стекла и железа можно будет скоро ставить жирный крест. Внезапно на наши головы буквально обрушивается проливной тропический ливень. Мы мгновенно промокаем до нитки, а миски с нетронутой похлёбкой стремительно наполняются водой. Но никто из нас не трогается с места. Кто-то должен сделать шаг к примирению. Первым этот шаг делает капитан, поняв, что чисто бытовая ситуация может окончательно перессорить всех на ровном месте.

– Хорошо, – раздражённо отбрасывает он ложку на столешницу и тоже поднимается из-за стола, – замнём вопрос для ясности. Басюра, – поворачивается он к испуганно подскочившему водителю, поскольку ты у нас с завтраком проштрафился, готовь вторую машину к выезду. Поедем сейчас с тобой искать колхозный рынок. Чувствую… пора…

Что именно пора, он не уточнил, но нам-то ясно, что свои законные права, пусть и крошечные, мы в этот раз смогли отстоять. Не прошло и получаса, как дождь закончился, капитан и в самом деле уехал. Возложил все свои обязанности на Преснухина, как на самого, с его точки зрения благонадёжного, и укатил.

Мы проводили его машину взглядами, и… пошли по рабочим местам. Камо уселся к передатчику, и условным кодом дал знать нашему верховному командованию, что мы готовы к приёму очередной порции руководящих указаний. Естественно, что указания тут же были даны и тщательно записаны. Но, поскольку прочесть их мы не могли, то продолжили работать в том же режиме, что и вчера. Сами понимаете, что по той же причине отправить утреннюю сводку мы тоже не могли и ограничились лишь подтверждением приёма. Прошёл час, другой, третий, машина не возвращалась. Больше всех в данной ситуации переживал Фёдор, как старший. Он, насколько мог, аккуратно рассортировал и даже особым образом разметил перехваченные телеграммы. Боевые самолёты и заправщики он пометил красной галочкой, транспортники зелёной, а разведчики синей. До двух часов оставалось всего минут сорок, когда заляпанный грязью автомобиль, в окне которого была видна довольная физиономия Басюры. Мы высыпали наружу. Но капитан, наверняка успевший всесторонне обдумать утренний инцидент, вёл себя совершенно бесстрастно.

– Щербаков, дружочек, помоги Ивану разгрузиться, – произнёс он абсолютно спокойным голосом. Так, что пришло из центра? – тут же повернулся он к Камо.

– У Федьки всё, – замахал тот руками, – ему отдал.

– Прошу, – тут же подскочил к нему Преснухин, выпрыгнувший из кабины второй машины. Вот утренний приём из полка, вот самые важные перехваты, вот голосовой перехват, тоже очень интересный. Капитан подхватил разложенные перед ним бумаги и, даже не оборачиваясь, твёрдым шагом удалился в свою палатку.

– Парни, живём! – воскликнул Анатолий, отвязав один из плотно набитых мешков и заглянув вовнутрь его.

Мы, злобно урча оголодавшими желудками, резво бросились к нему на подмогу. Закупленные продукты были тут же рассортированы и спрятаны в деревянный, закопанный в землю ящик. Как показал опыт, даже в жару под землёй сохраняется относительная прохлада. Конечно, глядя с точки зрения сегодняшнего дня, капитан привёз невесть что, но в тот момент мы были рады даже самым примитивным продуктам. Правда, ничего мясного, за исключением курицы и двух здоровенных карпов, в мешке не было, но зато там имелось много красной фасоли, лука, кабачков и прочей зелени. Десяток толстых лепёшек, две трёхлитровые банки растительного масла, килограмм мятных леденцов и два десятка консервных банок завершали на редкость богатый продуктовый набор. Прищёлкивая языком от охватившего его возбуждения, Камо неожиданно выхватил из-за голенища длинный клинок, с которым никогда не расставался, и словно коршун бросился на распростертую на столе курицу.

– Вах, – вскричал он, хищно размахивая ножом над головой, – какой сациви я вам сегодня сделаю, пальчики проглотите!

Мы удивлённо переглянулись. Никогда ещё за нашим «стукачом» не наблюдалось столь ревностного желания приготовить что-то вкусное. Обычно он всячески старался отвертеться от кухонного дежурства, ссылаясь на отсутствие должных навыков. Но, видать, голод достал и его, ненароком вскрыв столь тщательно скрываемый поварской талант. Много позже, когда приготовленное им сациви было съедено до последней крупинки и косточки, капитан, с видимым сожалением осмотрев свою вылизанную до блеска миску, впервые за день улыбнулся.

– Знал бы я, что ты, Камков, такой специалист по грузинской кухне, – то обязательно взял бы ещё одного телеграфиста! – прокомментировал он съеденное блюдо.

– Зачем это? – простодушно удивился Камо.

– Да чтобы больше никогда не отвлекать тебя от котла и сковородки! – ухмыльнулся капитан.

Мы поддерживаем командира одобрительным гулом.

– Это папа у меня был музыкант, – поясняет зардевшийся от неожиданного комплимента Камков, – а мама у меня поваром в столовой работает!

Несколько натянутая атмосфера за столом как-то разом разряжается. Все оживляются и с удовольствием начинают подтрунивать над Камо, на круглом лице которого впервые за многие дни появилось привычная бесшабашная улыбка.

Нью-Йорк.

Покидая Сайгон, председатель комитета начальников штабов генерал Уиллер увозит с собой новый план расширения войны во Вьетнаме…

* * *

Так уж случилось, что именно следующий день коренным образом изменил несколько испортившиеся взаимоотношения с нашим капитаном. Утром я проснулся на удивление рано. То ли завершилась долго мучившая меня акклиматизация, то ли просто хорошо выспался, не знаю. Но глаза мои открылись ровно в половине шестого, и сна не было ни в одном из них. Натянув влажную от утренней сырости форму, потихоньку выбираюсь на улицу. Разжигаю костёр, и, выплеснув в котелок остатки воды для приготовления утренней каши, отправляюсь к реке. Должен сказать, что берега значительной части вьетнамских рек весьма своеобразны. Жадная до воды и солнца растительность подходит не то что к краю берега, а перехлёстывает дальше и обычно нависает над руслом своеобразным валом. Вал этот бывает столь плотен и непроницаем для зрения, что ничего не стоит сделать лишний шаг и через мгновение оказаться по пояс, а то и по грудь в воде. Мы этого очень опасаемся и на реку ходим только заранее прорубленным маршрутом. Не потому, естественно, что боимся лишний раз промокнуть, нет, причина несколько в ином. Как-то ещё на пути сюда, Стулов, между прочим, упомянул о том, что в здешних водах водятся крокодилы. Переспросить было как-то неприлично, поскольку слова его предназначались не для наших ушей, но информацию мы на «ус», моментально намотали. Да и вообще, вода есть вода, мало ли что может скрываться под её мутноватой поверхностью.

Поэтому купаться я иду к специальной площадке, вырубленной в зарослях местными артиллеристами. Там всё устроено по уму. Есть бамбуковый помост, на котором может одновременно раздеваться до двух десятков человек, есть специальные вешалки для одежды и оружия. Есть даже несколько притащенных неизвестно откуда плоских камней, на которых они (да и мы тоже) стирают своё бельё. Всё конечно примитивно, на уровне каменного века, но устроено со старанием и любовью. Все лыковые завязки аккуратно обрезаны, все палочки тщательно закруглены. Красота, да и только! Пользуясь тем, что вокруг никого нет, быстро раздеваюсь догола, кладу пистолет на ближайший к воде валун (это на случай появления крокодила) и, вооружившись одним лишь куском мыла, опасливо лезу в воду. У-х-х, хорошо! Поначалу вода кажется холодной, но через минуту тело привыкает и появляется необоримый соблазн лечь в эти ласковые струи всем телом и как в детстве размашисто поплыть к далёкому противоположному берегу.

Сзади, метрах в двадцати – тридцати тревожно хрустит сухая ветка. Торопливо промываю глаза и поворачиваюсь. Слава Богу, это только вьетнамский часовой. Поняв, с кем имеет дело, он приветливо машет мне рукой и мгновенно исчезает в плотной прибрежной зелени. Желание поплавать мгновенно пропадает. Спешно смываю мыльные разводы и выскакиваю на сушу. Полотенец у нас нет, тоже погибли, и вытираться приходится старыми нательными рубашками. Пока я утирался, вода унесла замыленную воду и я без опасения набираю полный транспортный котелок. Он назван так потому, что в нём никогда ничего не варят. Поэтому он довольно чистый и используется только для доставки в лагерь спасительной жидкости. Тащусь наверх и размышляю на тему о том, почему так несправедливо всё устроено? Только вымоешься и охладишься, как приходится на гору тащиться и вновь потеть.

В нашем становище все уже на ногах. Грустный, заросший рыжей щетиной и явно не выспавшийся Басюра уныло перемешивает палкой кашу в котелке. Камо своим устрашающим кинжалом взрезает банки с тушёнкой, а Преснухин ломает сучья для костра. Не видно только капитана и Толика. Заглядываю в откинутый полог офицерской палатки, но и там никого нет.

– Они на батарею пошли, – удовлетворяет моё любопытство Фёдор, – думают, Стулова сегодня к нам забрать.

Я киваю в ответ и несу воду к столу.

– Здорово, кацо! – Камо приветственно вскидывает кухонный нож. Почём воду продаёшь?

Это у нас такая игра придумана, чтобы не забыть какой день на дворе. Тот, кого спрашивают, должен назвать хотя бы число, а ещё лучше и день недели.

– Э-мн, – задумываюсь я, застигнутый коварным грузином врасплох. Пожалуй, что за двадцать пять рублей отдам, – выговариваю я, наконец.

– Вах, как продешевил, – ликует телеграфист, – сегодня она по двадцать шесть идёт!

Ну, всё ясно, – думаю я, вешая котелок на привязанный к пальме железный крюк, опять потерял чувство реальности.

Завтрак уже готов и мы жадно опорожняем миски. Капитана всё ещё нет, и мы заученно приступаем к своим ежедневным обязанностям. Басюра бежит запускать генератор, Камо, собирает грязную посуду и складывает её в специальный «помойный» таз, а мы с Фёдором неспешно направляемся к «радийной» машине.

Внезапно я ощутил, что мирная, в чём-то даже идиллическая картинка утреннего пейзажа резко переменилась. Резко «гукнул» скрытый в далёких зарослях артиллерийский «ревун», и безмятежная розово-утренняя юго-восточная тишина разом рухнула. Круто развернувшись, я и Преснухин торопливо бросаемся к опушке, благо бежать до неё совсем недалеко. Миновав кольцо плотных зарослей, окружающих нашей рощу, выскакиваем на бывшее узенькое поле, через которое с вершины нашего холма можно частично видеть артиллерийские позиции. И понятно, что там объявлен полный аврал!

Истошной скороговоркой дружно кричат торопливо выскакивающие из командирской землянки совсем ещё юные, можно сказать свежеиспечённые лейтенанты – артиллеристы, бросаясь каждый к своему орудию. Толпившиеся около походной кухни солдаты, побросав свои до блеска начищенные алюминиевые миски, опрометью мчатся на их гортанно-свистящие крики. Мы же пока только топчемся на месте, не совсем понимая, что в данную минуту делать надлежит делать именно нам. Ожидая скорого появления либо Воронина, либо Щербакова, либо того и другого вместе, мы с досужим любопытством наблюдаем за тем, как расчёты споро занимают свои места на расчищенных от растительности полянках. Прекрасно видно, что они на полном серьёзе готовят орудия к стрельбе. Из зарослей густых, так называемых, нижних кустов, растущих метрах в семидесяти от нашей рощи, тяжело дыша, выскакивает капитан Воронин.

– Что вы стоите как истуканы? – задыхаясь от бега, кричит он нам, сложив ладони рупором. С поста наблюдения передали…, что в нашем районе появилось несколько групп самолётов противника! Придётся некоторое время отсидеться в бомбоубежище. За мной! – машет он нам рукой и, повернувшись на месте, вновь исчезает в зарослях.

Мы ринулись было за ним, но в своём продвижении через эти довольно плотные кусты сильно уклонились от первоначального направления. В результате, я на пару с напряжённо сопящим мне в спину Преснухиным, выбежал из лесочка совсем не там, где планировал.

– Куда это мы так торопимся? – спросил Фёдор, протирая залитые росой глаза. А вообще хорошо по лесу с утра побегать, – добавил он с сарказмом в голосе, – и умываться не надо.

– Капитан нас вроде в бомбоубежище звал, – отозвался я, озираясь по сторонам, – но где оно находится, не имею ни малейшего понятия.

– Чёрт с ним, – отозвался тот, – побежали лучше обратно.

И мы помчались вверх по склону холма. Ревун на батарее зашёлся в длинном вопле и неожиданно резко, будто невидимая рука бритвой перерезала ему глотку, умолк. Невольно замедлив бег, мы оглянулись. И тут же заметили, как в руке командира, стоящего примерно в трёхстах метрах от нас зенитного орудия, появился красный флажок. Мы озадаченно переглянулись, смутно догадываясь, что ничего хорошего нас в ближайшие минуты не ждёт.

– А вон и капитан наш бежит. Ох, как смело по кочкам скачет, – вдруг оживился Фёдор, указывая пальцем куда-то в бок, – видать тоже заблудился.

– А вон и самолёты идут! – возбуждённо воплю в ответ я, заметив чёрные точки в небе, которые дружно выныривают из-за утренних облаков, причём как раз над головой нашего командира, резво перепрыгивающего через невысокие кустики.

Внезапно накатившая сзади ударная волна буквально прижала нас к земле. Вцепившись в слетающие с наших голов панамы, мы присели на корточки, озадаченно вскинув лица вверх. Однако это был не взрыв бомбы или ракеты. Буквально утюжа своими крыльями вершины ближайших деревьев, над нашими головами с рёвом пронеслись два «Фантома» (F-4C). Видимо, свой тактический расчёт американцы строили на том, что пока охраняющая мост вьетнамская батарея будет отстреливаться от наседающих с востока истребителей, им удастся незаметно подкрасться с другой стороны, и нанести удар прямо в спину зенитчикам. К счастью наша малокалиберная зенитка, щедро увешанная подсохшими пальмовыми листьями и ветками местного можжевельника, была практически рядом. Не сговариваясь, мы бросились к ней со всех ног. Поскольку у нас в запасе не было и секунды, то места на сиденьях наводчиков мы занимали по мере того, кто до какого добежал первым. Плюхнувшись на сиденье вертикальной наводки, я, двигаясь как бы по инерции, перегнулся вперёд и поочерёдно рванул на себя рукоятки затворов. То же самое проделал и Фёдор, занявший самое ответственное место – наводчика по горизонтали. Тем временем «Фантомы» сделали так называемую «горку» и, заваливаясь на спину через левое крыло, стали делать новомодный заход на боевой курс, позволяющий одновременно сделать и противоракетный манёвр и произвести внезапный выход на цель.

– Прицел прямой, упреждение два корпуса, – закричал поневоле принявший на себя функции командира Фёдор. – Огонь!

Расстояние до заходящих на штурмовку самолётов было великовато, но времени для выбора более удобного момента у нас не было. Кое-как прицелившись, мы дружно надавили на спусковые педали. Злобный рой трассирующих снарядов прочертил небо, яростно шипящей струёй, жёстко отрезая американцам возможность нанести прицельный удар по зенитчикам. Шансы на удачное попадание, если сказать честно, были у нас минимальные, поскольку вираж, заложенный боевыми машинами, был слишком крут. Но сам вид сотен смертоносных огненных шариков несущихся откуда-то сбоку, должен был отвлечь пилотов от не готовых к отражению коварной атаки вьетнамцев.

Так и произошло. Ведущий атакующий пары, инстинктивно уклоняясь от внезапно появившихся у него по курсу смертоносных трассеров, бросил свою машину направо, пилот же ведомого наоборот, опасаясь столкновения с ним, резко вывернул штурвал влево. Его самолёт опять заложил широкий вираж, спасающий его и от нашей безостановочной пальбы, а заодно и от заградительного огня вьетнамской батареи. При этом он всё же успел сбросить несколько бомб, но те, насколько нам было видно, легли мимо его основной цели.

Экономя скудные запасы боеприпасов, мы сбросили ступни с педалей, и прекратили пальбу. Мы почему-то рассчитывали, что американцы улетят и станет немного тише, но не тут то было. Потрескивая, дымились раскалённые стволы нашей славной «колотушечки», безостановочно грохотали вьетнамские пушки, истошно выли моторы проносящихся над нашими головами самолётов. В этой дикой какофонии Фёдор пытался что-то мне втолковать, но я никак не мог разобрать, что он мне кричит. И только когда он энергичными движениями указал на не полностью закрывшийся затвор одного из стволов, я понял, чем он так озабочен.

– Неужели это та проклятая солома помешала, – сразу же вспомнил я замусоренный деревенский солидол, – наверное, из-за неё затвор заклинило.

Я приподнялся со своего места, намереваясь устранить неисправность, но то, что я непроизвольно увидел, мельком взглянув в небо, заставило меня немедленно изменить свои планы. Ведущий, «Фантом», (тот, которому мы испортили так хитро задуманную атаку), описав приличную дугу вокруг рощи, разворачивался отнюдь не в сторону батареи. Его пилот явно правил прямо на нас. И тут до меня дошло, что игрушки в войнушку закончились. Ребята на «Фантомах», не решились повторно атаковать изрыгающую огонь батарею в лоб, и как бы в отместку за постигшую их неудачу, решили взяться и за нас. Следующие несколько секунд должны были ясно показать их дальнейшие намерения. Поскольку американцы находились ещё где-то в трёх километрах, то мы, не имея даже бинокля, вынуждены были ждать момента, когда те приблизятся к нам хотя бы на вдвое меньшее расстояние.

– Есть! Прямо на нас идут, – азартно заорал невесть откуда появившийся Басюра, – а ну парни задайте им жару!

– Снаряды, – мелькнуло у меня в голове, – сколько их у нас осталось? Перегнувшись через ограждение, я откинул крышку ближайшей зарядной коробки. Увиденное, меня несколько удручило. Оказалось, что, не рассчитав ресурсы во время первой слишком щедрой очереди, мы расстреляли уже две трети своего боезапаса. Захлопнув крышку, я с недовольной миной на лице вновь плюхнулся на сиденье.

– Как там, в закромах Родины? – не отрывая глаз от прицела, поинтересовался Фёдор.

– Ещё есть малость, – решил я не расстраивать своего друга. Но целиться придётся куда как более тщательно. Стреляем только наверняка, по твоей команде (зенитным автоматом командует всегда наводчик по горизонтали, поскольку именно на нём лежит основная ответственность за верный прицел).

Тем временем, оба «Фантома» заняли удобную для повторения атаки высоту, и, построившись в боевой порядок, понеслись на нас во весь опор. Они пока не стреляли, поскольку явно не успели засечь наше точное местоположение. (Повторю ещё раз, что сверху мы ничем не отличались от десятка прочих кустов, окружавших растущую позади нас пальмовую рощу). Мы же не стреляли только потому, что у нас, как в воровской уличной лотерее, была всего одна попытка. Но пауза, разумеется, не могла быть слишком длительной. И нервы у пилота ведущего самолёта сдали, прежде чем наши. Посчитав, что мы притаились где-то на опушке рощи, он залпом выпустил по ней две ракеты, и с явным удовольствием прошёлся по кучно растущим пальмам из своей бортовой пушки.

Об этой знаменитой пушке я хотел бы сказать отдельно. Сия жуткая шестиствольная фурия носила звучное название – «Вулкан», и изрыгала снаряды с такой умопомрачительной скоростью, что казалось, будто из самолёта вылетает всесокрушающий огненный меч, разносящий в труху всё, что попадает на его пути. Правда, для нас в данную секунду жизненно важно было только одно её положительное качество – снарядов в самолётном боекомплекте хватало только на двенадцать секунд столь адской работы. Только на этот-то момент мы и полагались, поневоле втягивая головы в плечи, когда эта огненная палица с визгом прошелестела над нашими трусливо прижухнувшими панамками.

Границы осязаемого мира внезапно сузились просто до неприличия, до крошечного глазка прицела, в котором, дрожа и расплываясь в душном мареве болотных испарений, на нас беззвучно падал американский штурмовик. То есть, конечно, весь грохот боя никуда не делся, но напряжение наше было столь велико, что уши его совершенно не воспринимали. И сам я, словно усыхал по мере того, как смрадная туша самолёта неудержимо увеличивалась в размерах. Тело моё при этом словно бы старалось ужаться до размеров лесного орешка, который мог легко провалиться в любую трещину в земле.

– Два корпуса, вынос вперёд, три корпуса вынос, – самозабвенно вопил за нашими спинами Басюра, наравне с нами проходивший зенитную подготовку. Это он, таким образом, подавал нам команды на перенос точки прицеливания. Да бейте же его, парни, лупите скорее!

Но я всё ждал, словно азартный игрок в карты, выгребая у судьбы последние крохи слепого везения. Ждал того единственного момента, когда промахнуться будет просто невозможно. Слева от меня раздался щелчок, показавший мне, что второй наводчик уже нажал на спуск и теперь наш успех или неудачу именно я держу под носком правой ноги. Неожиданно атакующий «Фантом» ещё раз озарился яркими вспышками ракетных пусков. От вполне понятного испуга я дёрнулся и непроизвольно нажал на свою педаль. Наша, совсем было заскучавшая пушечка, обрадовано взревела. На какое-то мгновение две огненные трассы пересеклись, и я заметил, что на хищном корпусе, выросшей во всё небо вражеской машины, заплясали беспорядочные фиолетовые вспышки. Мне даже на мгновение показалось, что от штурмовика отлетают какие-то железки. Но задерживаться взглядом на этом зрелище у нас не было и секунды. Вслед за первым, на нас мощной огнедышащей волной валился второй «Фантом».

– Справа двадцать, упреждение два – срываясь на истерический визг, заверещал Иван, до которого видимо только теперь дошёл весь ужас нашего положения. Этим отчаянным криком он хотел напомнить о том, что через какую-то секунду нашему расчёту предстоит как-то противостоять и второму самолёту.

Мы судорожно закрутили рукоятки наводки, но наш безжалостный противник уже лёг на боевой курс и наверняка взял нас в перекрестие прицела. Ледяной холод облил меня словно весеннюю сосульку в марте. Ведь надеяться, как в первый раз, на спасшую нас от расстрела в упор маскировку, мы уже не могли. В этот момент вокруг нас творилось чёрт знает что, но я и теперь могу поклясться в том, что не слышал даже и малейшего звука. Все наши чувства словно бы сжались во что-то не имеющее названия, но это что-то судорожно пыталось опередить неумолимо несущуюся на нас СМЕРТЬ. Я даже физически ощущал, как вражеский стрелок нервно давит пальцем на гашетку своей пушки.

И тут мы неожиданно увидели, что прямо перед носом проклятого «Фантома» густо замелькали дымные трассеры снарядов, несущиеся со стороны спасённой нами зенитной батареи. Испуганный ими самолёт судорожно дёрнулся в сторону, и натужно взревев обоими двигателями, пулей просвистел буквально в двухстах метрах от нас. Опасаясь повторить судьбу своего предшественника, он мгновенно включил форсаж, стараясь, таким образом, поскорее укрыться от кинжального огня вьетнамцев за ближайшим холмом.

Вмиг мы как бы очнулись от охватившего нас мимолётного оцепенения, и, вопя дурными голосами от неожиданно нахлынувшей на нас безумной радости, торопливо выпустили остатки боезапаса вслед уходящему змейкой самолёту. Впрочем, это было явно лишним, вряд ли мы смогли причинить ему какие-либо серьёзные повреждения.

– А куда первый-то делся? – встрепенулся я, порывисто вскакивая со своего железного сиденья.

– Да вон же он, – указал куда-то в сторону водитель.

В отличие от нас, всецело сосредоточенных на одной конкретной задаче, он лучше контролировал происходящие вокруг нас события, так что мы его указания воспринимали со всей серьёзностью. Обоснованно опасаясь удара с тыла, мы мгновенно развернули дымящиеся стволы на 180 градусов. Сначала мне показалось, что первый самолёт готовится повторить заход, но уже через мгновение я понял, что это не так. «Фантом» совершил какую-то неуверенную циркуляцию, и вдруг резко, без всякой видимой цели, перевернулся вокруг своей оси. Мы ждали продолжения его манёвров, затаив дыхание и напряжённо вцепившись мокрыми от пота ладонями в рукоятки наводки. Было отчётливо видно, как отлетел в сторону фонарь кабины, после чего сработала спасательная катапульта, но почему-то только одна. Гибнущий штурмовик словно бы замер в воздухе, в последний раз клюнул носом и тяжело рухнул в дальние заросли. Столб чёрного дыма столбом взвился вертикально в небо, и всё было кончено в одно мгновение.

Наши уши будто освободились от затыкавших их пробок. Вновь прорезался голос ревуна, но это уже были не короткие гудки ожидаемого нападения, а длинные, указывающие на отбой тревоги. На подрагивающих от пережитого напряжения ногах, мы сползли с пушки на землю и, не сговариваясь, одновременно потянулись к заклинившему стволу. Задержка, к счастью, оказалась пустяковой, просто разорвало стреляную гильзу. В четыре руки мы оттянули рукоятку затвора и специальным крючком выдрали её наружу. Затем, не обращая внимания на восторженные вопли нашего водителя, вынули остаток неизрасходованной ленты, и по-братски разделили её на две половинки. Снарядив этой «последней надеждой» два верхних ствола, мы озабоченно вскинули головы к небесам. Только тут до нас дошло то, что пытался втолковать нам Басюра.

– Отбой, – голосил он, недоумевая по поводу того, что мы не обращаем на него ни малейшего внимания, – кончайте суетиться!

И в самом деле, осмотревшись по сторонам, я понял, что на батарее за это время был объявлен «Отбой». Опускались для срочной чистки пушечные стволы. Подносчики снарядов, словно грибы в лесу деловито собирали в пустые ящики стреляные гильзы.

– Вы, что, и в правду «Фантом» сбили? – подбежал к нам радостно возбуждённый Воронин, отряхивая сильно испачканные глиной ладони и локти. Молодцы, какие! Ну, парни, поздравляю, от души поздравляю!

– Сбили, сбили, ещё как сбили, – громче всех завопил в ответ Иван, не давая нам даже раскрыть рта, – он вон там грохнулся!

– Один из лётчиков успел покинуть машину, – еле разлепил я словно бы спёкшиеся губы, – я видел отстрел катапульты. Надо бы сходить, поискать его…

– К чёрту поиски! – решительно отмахнулся от моего предложения капитан. Лес незнакомый, заблудимся ещё. С этим делом местные бойцы куда как лучше нас справятся. Давайте-ка лучше почистим нашу защитницу, по примеру наших соседей.

– Да ведь они только половину пушек чистят, – сожалеющим, только одному ему подвластным речитативом, пропел Фёдор, – а вторая половина наготове стоит.

– А ты, Преснухин, вообще иди отдыхать, да и ты, Косарев, тоже. Мы тут как-нибудь без вас управимся!

– Можно хоть сходить на обломки «Фантома» посмотреть? – упрямо возвращаюсь я к интересующей меня теме ещё раз. Мне всё ещё не верится в реальность происходящего, и я хочу ещё раз убедиться в том, что всё только что произошедшее имело место быть.

Капитан некоторое время размышляет, а затем отрицательно качает головой.

– Да ну их, железки эти. Сходите-ка лучше оба в санчасть, Стулова проведайте, оцените его состояние, расскажите ему о ваших подвигах. Ну, идите же, парни, проветритесь, а то вы оба явно не в себе.

Спускаемся с холма к вьетнамским орудиям. Кругом видны следы сильных разрушений, а в воздухе колом стоит гарь. В одну из землянок угодила то ли бомба, то ли ракета. Измочаленный осколками бамбуковый настил над одной из землянок встал дыбом, и из-под него тихо пробивается сизый дымок небольшого пожара. Вижу и нескольких убитых зенитчиков. Они уже аккуратно сложены в рядок, и их лица накрыты куском драного брезента. Смотрим на них со вполне понятной жалостью. Полчаса назад эти люди были ещё живы и полны надежд на будущее, а сейчас их тщедушные тела в линялых гимнастёрках унесут отсюда и закопают в ближайшем лесочке. Настроение наше резко портится, и мы невольно прибавляем шаг, стараясь как можно быстрее покинуть изрытое свежими воронками место.

Доходим до госпитальной землянки. Здесь довольно оживлённо. Несколько раненых солдат терпеливо ждут своей очереди на перевязку. На плетёной циновке лежит только один из них. У него воскового цвета лицо и неестественно заострившиеся скулы. Видно и невооружённым взглядом, что ему совсем худо, но он крепится и даже не стонет. Едва мы подходим к дверям, как раненые начинают что-то хором выкрикивать, явно приветственное, стараясь обязательно коснуться нас рукой. Останавливаемся и растерянно жмём им руки, не очень понимая, что это они так обрадовались нашему появлению. В этот момент дверь распахивается и появляется наш лейтенант, прыгающий, словно легендарный пират Флинт, на одном костыле. Сходство с данной мифической личностью усиливается ещё и тем, что его голова «украшена» свежей марлевой повязкой, закрывающей один глаз.