Текст книги "Картонные звезды"

Впрочем, вот и остановка, уже третья на нашем сегодняшнем маршруте. Первым на землю спрыгивает капитан. С тех пор, как мы выехали из Ха Чанга, он проявляет просто чудеса собранности и деловитости. Как я понял, основную ставку в нашей игре с противником он делает на то, чтобы показать всем, что мы вновь двинулись в великий поход на юг. Каждые два часа мы обязательно выходим в эфир, причём всё на тех же, многократно засечённых американцами частотах. Мне почему-то кажется, что наш командир демонстративно идёт «ва-банк», будто бы ставя на кон в этой партии наши жизни против жизней экипажа самолёта-разведчика. Его идея кристально прозрачна и в чём-то даже оправдана. Вспомним, как вся эта авантюра начиналось, и рассмотрим сложившуюся ситуацию, как бы с точки зрения противника.

Итак, как они могли интерпретировать наше внезапное появление в непосредственной близости от границы с Южным Вьетнамом? Представим себе, какие чувства испытывали власти этой страны, когда в той самой уязвимой точке северной границы, через которую плотным валом повалили вооружённые до зубов «партизаны-патриоты», неожиданно заработала очень подозрительная радиостанция? Причём заработала столь регулярно и назойливо, что поневоле привлекла к себе всеобщее внимание. Да, я недоговорил насчёт «партизан». Мало сказать, что они повалили в Южный Вьетнам как из мешка. Стремительными и дерзкими ударами сотни хорошо подготовленных диверсантов перерезали важнейшие коммуникации почти по всей стране, разгромили несколько сильных гарнизонов и создали впечатление, что 80 % территории Южного Вьетнама контролируют именно они.

Только поистине экстренными мерами американскому командованию удалось восстановить равновесие на фронтах и, понеся колоссальные потери, очистить от настырных «северян» наиболее уязвимые территории. Причём американцам нетрудно было заметить, что выдвинувшаяся к самой границе радиостанция по мере того, как новоявленные «партизаны» откатывались назад, как бы взаимодействуя с ними, тоже отодвигалась вглубь Северного Вьетнама. Конечно, такое взаимодействие было ничем иным, как простым совпадением, но ведь оно было на самом деле! А вы ведь понимаете, что в армейской разведке вообще и радиоразведке, в частности, не оперируют лишь голыми предположениями. Здесь всё предельно объективно и вполне поддаётся инструментальному контролю. Местонахождение нашей станции быстро пеленгуется, частоты на которых она работает, легко засекаются, а позывные и почерк радиста идентифицируются соответствующими специалистами. Причём осуществляется всё довольно быстро, в течение одних суток.

И вот новая напасть грозит Южному Вьетнаму. Проклятая станция, которую американцы неоднократно пытались так или иначе вывести из строя, вновь двинулась к 17-ой разделительной параллели. Причём двинулась ни абы как, а со своеобразным шиком. То там поработает, то сям. Но позывных и частоты своих передач не меняет, будто вообще ничего не боится. Движется станция уверенно, напролом, работая в эфире вдвое больше против прежнего. Сразу же напрашивается вывод о том, что с помощью именно этой радиостанции координируется переброска новых боевых отрядов на территорию соседнего государства. И значит новое страшное в своей разрушительной мощи нашествие северян не за горами! – Караул! Новая напасть грозит с Севера! – хором кричат военные аналитики из департамента разведки. Надо что-то делать!

Задумаемся на секунду, что же надо делать в такой ситуации армии Южного Вьетнама и союзных им Соединённых Штатов, чтобы хоть как-то обезопасить своё население и гарнизоны союзников? Правильно! Следует срочно выяснить всеми доступными методами, где базируется корректирующая очередное нашествие станция, да и попытаться прихлопнуть её при первой же возможности! Собственно говоря, так американское командование до сих пор и поступало. Действовало оно точно так же, как действовали бы в подобной обстановке и мы сами. Многократно поднимались в воздух самолёты-разведчики. Было осуществлено несколько сокрушительных налётов по районам вероятного базирования кочующего вражеского передатчика, и даже диверсионную группу направили для прояснения обстановки!

Но всё было напрасно – неудача следовала за неудачей. Манёвры странной радиостанции не поддавались никакому логическому объяснению. Она, то срывалась с места и пулей перемещалась в захолустный городишко, находящийся в глубоком и далёком от границы тылу, то внезапно мчалась в противоположном направлении. И всё так же регулярно посылала неведомо кому пространные доклады и зашифрованные распоряжения. Но что означал тот внезапный отскок? Что означало демонстративное возвращение? Загадки, сплошные загадки! Ведь можно предположить себе всё что угодно. На какое-то время, благо станция эта странная удалилась из жизненно важного района, её решили оставить в покое, но под регулярным присмотром. Но вы-то знаете, что наша история на этом не заканчивается. В какой-то момент, словно бы отсидевшись в провинции на отдыхе, радиостанция с неизменным позывным «SSR» (слава советской разведке) вновь двинулась к линии разделения двух государств. Давая всему миру, (и американцам в частности) сигнал типа: – Что, не ждали ребята? А я возвращаюсь! Ждите больших пребольших неприятностей!

По существу же мы выступали в этот момент в роли живца, бесстрашно несущегося в пасть обалдевшей от такой наглости щуки. Но живец сей, был особой, я бы сказал советской породы. Прикидываясь жалким пескарём, мы словно бы тащили за собой на невидимой нити совсем немалые силы прикрытия. Причём столь немалые, что они могли запросто слопать и не такого размера «щуку». Именно в этом и было наше преимущество, которое мы рассчитывали использовать в самый последний, решительный момент. Мы думали поступить примерно так, как и герой заурядного полицейского боевичка. Вспомните, как вроде бы обезоруженный главный герой внезапно достаёт запасной пистолет из рукава пиджака или даже из носка. Иногда такой неожиданный фортель может резко изменить ход поединка, и мы, конечно же, подспудно надеялись на то, что удача будет на нашей стороне.

Вот потому-то, чтобы не терять времени даром, и, как бы заранее раззадорить противника, мы и оповещали его о своём прибытии. Видно, такая национальная тактика у нас в крови. Помните, как некогда князь Олег предупреждал своих противников бессмертными словами – «Иду на вы!». В общем и целом, особой опасности для нас во время движения мы не предвидели, но всё равно определённые меры безопасности принимали. На остановках, даже небольших по длительности, обязательно прижимались к высокой растительности, и даже иной раз растягивали маскировочную сеть. А во время движения, благо погода стояла жаркая, из люка одной из машин обязательно высовывался по пояс наблюдатель, постоянно всматривающийся в небо. К счастью для нас, в те дни над Индокитаем повис пространный тропический циклон, и низкие кучевые облака прекрасно защищали нас от внезапных налётов. К середине второго дня пути перед нашими взорами замелькали знакомые места, и не знаю как на остальных, но на меня сразу охватило некое странное чувство, очень напоминающее привычную русскую ностальгию. Вон за тем лесом стояла приютившая нас зенитная батарея, а вон за той горой мы сцепились с диверсантами…

Короткая стоянка у моста через неширокую каменистую речку. Воронин, покинув машину, разговаривает о чём-то с двумя офицерами поста наблюдения (ВНОС). С недавних пор такие посты покрыли плотной сетью значительную часть территории Северного Вьетнама. В их непосредственные обязанности входит постоянное наблюдение за небом и выдача сообщений о появившихся в их поле зрения самолётов, ракет или иных летательных аппаратов. Обычно такой пост располагают либо вблизи пересечений значимых дорог, либо у переправ через водные преграды. Таким образом, они попутно выполняют и массу других полезных задач. В частности, посты ВНОС незаменимы для экстренной передачи сообщений тогда, когда радиосвязью пользоваться затруднительно, а письменное сообщение может в суматохе боевых действий и не найти адресата. А тут просто посылается телефонограмма на один или несколько постов, расположенных на узловых точках не такой уж и густой транспортной сети Северного Вьетнама и порядок.

Одна из таких телеграмм и догнала нас прямо в пути. Содержание её мне, естественно, не докладывают, но с крыши автомобиля мне прекрасно видно, как улыбается наш капитан, и как весело кивают ему в ответ его собеседники. Капитан, кстати сказать, показывает весьма неплохие успехи в изучении вьетнамского языка. Но и теперь, после многих часов занятий, он всё же изъясняется с местными жителями на сложной смеси русского, английского и вьетнамского, с непременным использованием (что добавляет особого шарма в разговор) отдельных французских слов и целых выражений.

Эх, только задумался, а разговор уже прервался и машины начинают движение. Однако теперь мы резко сворачиваем на совершенно разбитый просёлок. Скорость наша резко падает и мне остаётся только держаться изо всех сил, чтобы не вылететь на дорогу при очередном толчке. Шума от такой езды довольно много, а преодолённых километров, увы, мало. За обстановкой в небе следить совершенно невозможно, поскольку кроны деревьев плотно смыкаются над нашими головами, а барабанные перепонки терзают завывание моторов. И поэтому моё внимание быстро переключается на изучение дороги. Машина наша идёт первой и следы, оставленные нашими предшественниками хорошо заметны на слабой лесной почве.

Принимаюсь их изучать. Хорошо видно, что по дороге недавно прошло несколько тяжёлых армейских машин, обутых точно в такие же шины, как и наши МАЗы. Двигались они только в одном направлении и это очень хорошо заметно, поскольку шматки грязи, выдавленные протекторами, указывают только в одну сторону. Справа и слева от дороги лежат груды спиленных древесных стволов и громадные кучи ещё не успевших засохнуть листьев. Отсюда сам собой напрашивается вывод, что это просека сделана совсем недавно, может быть всего день или два назад. И строили её явно в большой спешке, поскольку в отличие от безалаберного Союза, в небогатой стране такое количество первоклассной древесины просто так вдоль дорог никто не бросает.

Вдали замаячил некий просвет, вроде как ещё одна просека, или даже поляна, но в этот момент дорогу нам преградили двое часовых в парадной форме Народной армии, вооружённые автоматами Калашникова. На всякий случай я ухватился за рукоять пулемёта и слегка опустил его ствол вниз. Но Воронин показал часовым какую-то бумагу, и они расступились, отдав тому честь, как старшему по званию.

Буквально через минуту, мы выехали на обширную рукотворную поляну, и моя нижняя челюсть непроизвольно, но с достаточно ощутимым щелчком съезжает вниз. Всё видимое пространство плотно заставлено пусковыми ракетными установками и буксировщиками. В самом конце уходящей влево ещё одной просеки негромко гудит автокран, монтируя решётчатую конструкцию дивизионного радиолокатора. Кругом снуют десятки озабоченных людей, торопливо волокущих какие-то инструменты, мотки кабелей и громоздкие, но явно нетяжёлые ящики. Завидев нашу машину, к ней быстрым шагом направился человек явно российской наружности.

– Майор Воронин? – довольно громко обратился он к вылезшему на подножку капитану.

– Пока ещё капитан! – устало отозвался тот, спрыгивая на землю.

– Нет, нет, – отрицательно замахал тот руками, – вы просто не в курсе. Вам уже присвоено следующее звание. Только в этой суете вам об этом не успели ещё сообщить. Прошу следовать за мной, все уже собрались.

Они пожали друг другу руки и тут же направились к большой армейской палатке, прижавшейся к громадному, расколотому пополам дереву. У входа в палатку мелькает фигура нашего пронырливого прапорщика и тут же исчезает из виду. За ними вдогонку бросается и Стулов, никогда не упускавший случай поприсутствовать на том или ином собрании. Некоторое время мы сидим в полной неизвестности. Но вскоре из-за ближайшей машины с озабоченным видом появляется Башутин.

– Эй, молодёжь, – небрежно машет он нам рукой, – греби за мной! Убедившись, что мы его правильно поняли, он поворачивается к нам спиной и идёт куда-то влево. Реагируем на его предложение максимально быстро. Поскольку один из наших грузовиков остался без водителя, выскакиваю через люк, откуда по прикрученной позади «кунга» лесенке спускаюсь вниз. Усаживаюсь за руль и включаю передачу. Тихонько, на первой скорости крадёмся за прыгающем с бугорка на бугорок прапорщиком. Он уводит нас достаточно далеко от ракетного дивизиона по сузившейся до простой тропы просеке. Достигнув её конца, Башутин словно в нерешительности оглядывается по сторонам и скрещивает руки над головой. На военном языке жестов это означает конец пути, и я выключаю зажигание.

– Вот здесь и будем обустраиваться! – по-хозяйски распоряжается он. Федя, – зовёт Григорий к себе Преснухина, – палатки поставим вон там, распорядись быстренько! А кухонный агрегат перенесите пониже, вон к тому земляному уступчику. Там внизу родничок бьёт… Крохотный, правда, но ничего, нам хватит… Пошёл, понимаете поссать, и вижу ручеёк там струится. Да, примерно в руку толщиной. Смешно. И там ручеёк и там, мне кажется более удобно…

Башутин отчего-то заметно нервничает, и за потоком малозначащих слов пытается скрыть некоторую свою растерянность. Внезапно, безо всякой подготовки оказавшись в чуждой ему обстановке и довольно непривычной роли, он пытается как-то руководить нами, не вполне понимая, что от его команд в значительной мере зависит и его собственная безопасность.

– А надолго мы здесь зависли? – не трогаясь с места, вопрошает его Фёдор. Имею в виду вот что, – поясняет он. Михаил Андреевич случайно не говорил, сколько времени мы здесь пробудем? А? На сутки, или более задержимся?

Прапорщик как-то съёживается и растерянно пожимает плечами: – Понятия не имею.

– Так именно это и есть то, что нам необходимо знать в первую очередь, – спокойно говорит Фёдор. А уж что куда поставить и разместить, так это мы как-нибудь и сами сообразим.

– Но ведь капитан, – Башутин явно шокирован нашим прохладным отношением к его распоряжениям, – он приказал вставать здесь лагерем.

– Григорий, – тут же гремит жёсткий бас Щербакова, – ты, брат, хвостом не виляй. Это мы в полку как бы играем в командиров и подчинённых. Здесь же мы все в одном котелке варимся. В случае чего и сваримся тоже все вместе. Лучше сходи к Воронину и прямо спроси его, сколько будем здесь стоять. Если больше суток, то не с кухни начинать надо, а со строительства приличного окопа для всей нашей команды.

– Но я… – пытается протестовать прапорщик.

– Что, ты? – поддерживаю и я своих друзей. Хочешь сказать, что под приличной бомбёжкой ещё не бывал? Ничего, с нами побываешь. Не задерживай движения, проясни вопрос конкретно и в темпе. Самому же придётся полночи с лопатой воевать, если время протянешь.

Понурив голову, разом потерявший показную уверенность, прапорщик быстро уходит в сторону надсадно гудящего мотором автокрана. Оставшись одни, мы отнюдь не сидим без дела, тут же принимаясь за многократно повторявшуюся в этом году процедуру под обобщённым названием создание «Стоянки пещерного человека». Прежде всего, из машин валом вываливаются все насущно необходимые вещи. Над ближайшей, относительно ровной, площадкой натягивается брезентовый тент и ставится походная печка. Не в низине естественно, где дым из трубы имеет неприятную особенность оседать и надолго задерживаться, а на пригорке, где он тут же развеивается по ветру. Раскладываем свёрнутые пока палатки в тех местах, где они будут стоять, если будет дан приказ на развёртывание полноценного лагеря. Работают все. Только Камо пальцем о палец не ударяет. Он у нас особая статья, он занимается своими прямыми обязанностями – готовится к созданию очередного обеда. Возвращается Башутин, вновь бодр и весел.

– О-о-о, как вы шустро развернулись! – озадаченно оглядывается он по сторонам. Да, кстати, – тут же спохватывается он, – кэп сказал, что будем стоять здесь до посинения. Я, правда, не очень понял, почему именно до посинения…

– Гы, гы, гы, – громогласно хохочет Щербаков, приседая и хлопая ладонями по коленям. Это оттого, что трупы, перед тем как почернеть, вначале синеют!

Все, кроме потерявшего дар речи Башутина, весело хохочут, являя стойкую приверженность к той части юмора, которая в мирное время называется юмором окопным. Но смех смехом, а приказы игнорировать негоже. Не проходит и часа, как пустынная и совершенно дикая лесная местность волшебным образом преображается. Все мы работаем для этого дружно и напряжённо. Даже прапорщик, давным-давно отвыкший от тяжёлого физического труда, и тот яростно машет лопатой, ровняя и углубляя наше маленькое бомбоубежище. Видимо, не хочет посинеть раньше времени. (Виноват, дурацкая и неуместная шутка.) Проходит ещё час и ещё один. Воронина и Стулова нет и в помине. Наконец они стремительно возникают в дальнем конце просеки. Не обращая внимания на стоящие на раскладном столе миски, капитан повелительно машет Камо, ловко орудующему у плиты новенькой поварёшкой.

– Камков, срочно всё бросай и развёртывай большой передатчик! Кварц поставишь 23-й!

– Не иначе стряслось что-то из ряда вон выходящее! – сразу же понимаю я.

Поскольку мы выходим в эфир в неурочное время и на другой частоте то можем остаться незамеченными, если передача будет очень короткой. Вот только почерк у нашего радиста прежний остался! Но если будем висеть в эфире более пяти минут, нас точно не успеют засечь наши коллеги на противной стороне.

– Так, – поворачивается к нам капитан, убедившись в том, что передатчик через несколько минут будет готов к работе, – кто из вас владеет ключом? Или мне придётся звать радиста от ракетчиков?

Поднимаю руку: – В юношестве работал на коллективной радиостанции с позывным UA3KPT.

– Правда? – радостно хлопает капитан меня по плечу. А почему же до этого молчал?

– Так ведь никто и не спрашивал, – пожимаю я плечами, – а хвалиться у нас как-то не принято.

– Иди тогда руку слегка разработай, – подталкивает он меня в сторону хлопочущего у передатчика Камо, – я сейчас тебе телеграммку набросаю.

Подсаживаюсь к передатчику и подтягиваю к себе телеграфный ключ. Пробую натяжение возвратной пружины и слегка подтягиваю её. Не привык к столь расслабленному коромыслу.

– Потренируйся пока в передаче цифр, – склоняется ко мне Камо. Хочешь я тебе подиктую?

– Давай, – киваю я.

– 7,4,5,3,5,1,2, – быстро проговаривает Камо, прижав к уху наушник. (Высокое напряжение ещё не включено, и мои упражнения слышит только он). Что-то ты руку тянешь, – говорит он в конце упражнения, – совсем не как я!

– Это то и требуется! – разминаю я разом затёкшее запястье. Ты думаешь, зачем капитан меня сюда посадил?

– Зачем? – вытягивает шею любопытный, но наивный Камо.

– Да именно затем, чтобы нашу сегодняшнюю передачу нельзя бы отождествить с нашими прежними передачами. Видишь и частота у нас другая, и время неурочное…

– А с кем работать будешь? – тут же интересуется он.

– Понятия не имею! – развожу я руками. Но сильно подозреваю, что связь мы будем держать связь с представителями вьетнамских ПВО.

Подходит капитан, суров, деловит, насуплен. В руках он держит не только листик с телеграммой, но и небольшой транзисторный магнитофончик.

– Какая славная штучка, – дружно восторгаемся мы с Камо. Неужели только от батареек работает?

– Нет, и от сети тоже, – нетерпеливо отвечает Воронин. Впрочем, он нам вовсе не для увеселения выдан. То есть… не только для него. Теперь у нас будут ещё три новых корреспондента, – принялся объяснять он. Перед тем, как передать ту или иную телеграмму мы будем в обязательном порядке запускать одну из трёх мелодий, записанных на этой плёнке, – потряс он магнитофоном. На сей раз первая мелодия идеально соответствует первому нашему корреспонденту, и поэтому плёнку перематывать не придётся. Ну, что готовы?

– Михаил Андреевич, – решил я расставить все точки над «I», – передать то я всё передам, а вот ответ принять смогу вряд ли. Давно не практиковался.

– Ерунда, – ставит тот рядом со мной магнитофон, – Камков тебе поможет!

Пока я смотрел на лежащий передо мной текст с несколькими колонками цифр, Камо нажимает на кнопку пуска и из маленького динамика льётся забойная западная мелодия. Щелчок выключателя и через мгновение она пошла в эфир.

– К станциям, транслирующим эстрадную музыку, – вполголоса прокомментировал капитан, – меньше внимания. Глядишь, под шумок и наша радиограмма незаметно проскочит.

Я терпеливо дождался последнего аккорда, и едва музыка смолкла, принялся, отстукивать написанные на бумаге цифры. Я не торопился только потому, поскольку больше всего боялся сбиться при передаче и совершенно опозориться. Благополучно дойдя до конца текста, я оттолкнул ключ и тут же почувствовал, как по спине медленно сползают противные капли пота. Несколько минут мы напряжённо ждём ответа, но далёкий корреспондент ответил коротко, но недвусмысленно, отбив лишь 73 СК, что означало – «Понял. Конец связи».

– Ничего нет, – повернулся Камо к Воронину, – молчат!

– А и ничего страшного, – отозвался тот, – я просто уведомил о том, что прибыл на «точку».

На языке моём так и чесался вопрос о том, кому это он докладывался, но я смог пересилить себя и сдержаться. Настоящему разведчику присуща любознательность, но вовсе не досужее любопытство! Через какое-то время всякая наша деятельность затухает, но вскоре меня, Преснухина и Щербакова зовут в офицерскую палатку.

– Пора разложить карты, братцы! – говорит Воронин, едва мы расселись на покрытой циновкой земляной приступочке.

Он и в самом деле раскатывает по полу карту Вьетнама, и пристраивается рядом с ней на коленях.

– Итак, – приподнятым голосом начал он свою речь, – схема наших дальнейших действий будет следующая. С завтрашнего дня мы развиваем просто бешеную активность в эфире. К обычным трём сеансам добавим ещё два. Причём эти два будем давать на недалёком выезде. А остальные по традиции будем отправлять с этой стоянки.

– Надеюсь, нас прикроют, – еле слышно шепнул мне на ухо Фёдор.

– Непременно, – тут же отозвался капитан, – но прикроют только здесь в этой конкретной точке. Наша задача как раз и состоит в том, чтобы дать американцам понять, что именно здесь нас достать совершенно невозможно. Другое дело на выезде. Там, по идее, мы будем выглядеть совершенно беззащитными. И, стало быть, наши противники будут лелеять мысль, о том, что прекратить нашу враждебную деятельность можно будет именно в такой момент. И я льщу себя надеждой на то, что для поддержки и координации всей операции американское командование поднимет в воздух как минимум один командный пункт. Как только это произойдёт, им будут заниматься местные локаторщики, лётчики, зенитчики и ракетчики. Одни из них будут окружать и загонять самолёт противника, другие отрезать от него силы прикрытия… Короче говоря, работы хватит всем. Мы же с вами на завершающем этапе всей операции должны быть на связи, как с авиаторами, так и с нашими славными ополченцами. И в тот момент, когда мы получим сведения о том, где предположительно упадёт самолёт, то сможем оперативно прибыть туда вместе с ними.

– Они что, тоже к нам подъедут? – не утерпел я, тут же вспомнив карие глаза Лау-линь.

– Не-е-т, – задумчиво протянул сбитый с основной мысли Воронин. Предполагается, что они будут ждать наших указаний вот здесь, в районе кооператива Данг-Тхы. Надеюсь, они нас не подведут в решающий момент.

– И как быстро всё произойдёт? – поинтересовался Щербаков.

– Надеюсь, что всё случится в ближайшие пять дней! – нервно потёр ладонями Воронин. Во всяком случае, именно этот срок обговаривался на встрече в Ханое. Сами понимаете, такие крупные силы не могут быть слишком долго задействованы в интересах нашей группы. И, следовательно, придётся сделать всё, чтобы возбудить к себе самое пристальное внимание американской разведки. Ведь если нам это не удастся…

Он не продолжает, но всем и так ясно, что последует за таким неприятным провалом.

– Давайте теперь вместе помозгуем! – продолжил Воронин, после длительной паузы. Определимся, куда будем ездить для проведения привлекающе-отвлекающих сеансов?

– Может быть, нам следует все передачи вести издалека? – предложил я. А то, как-то нехорошо получится. Только американцы сюда сунутся, как по ним тут же изо всех сил шарахнут ракетами, и они сразу поймут, что их просто спровоцировали и заманили в очередную ловушку. И вряд ли они клюнут на наживку во второй раз. Наверняка поостерегутся!

– А я считаю, что это только повысит их интерес к нашему передатчику, – вступил в разговор, молчавший до этого момента Стулов.

– Тогда надо попросить ракетчиков, чтобы они так хитро выстрелили, чтобы ни в кого не попали. То есть, как бы имитировали зенитное нападение, но очень скромно.

– Причём такую демонстрацию можно будет сделать только один единственный раз, – поддержал меня Фёдор. Иначе мы будем просто глупо выглядеть. В нашу сторону, допустим, летит с десяток бомбардировщиков, а мы пускает одну единственную ракету без головной части, и далее стыдливо прячемся в кустах. Да нас здесь просто размажут по земле вместе с ракетчиками за этакую неуместную шутку.

– Но мы ведь не знаем, какими силами они к нам пожалуют, – постарался прекратить начавшуюся перепалку капитан. Как можно заранее отреагировать на то, что ещё не произошло? Давайте пока чисто теоретически продумаем наши действия на тот или иной случай.

Обсуждение возможных вариантов продолжалось так долго, что у всех присутствующих сели голоса и начали непроизвольно закрываться глаза. Поняв, что ничего нового от нас он не услышит, капитан отпустил всех на отдых и уже через несколько минут и в офицерской палатке гаснет свет. Делать было нечего, и перекурив, мы тоже полезли в свою палатку, перешептываясь между собой по поводу завтрашнего распорядка и дальнейшей боевой жизни. Но не успели мы толком улечься, как рядом с палаткой захрустели чьи-то осторожные шаги, и мне пришлось срочно вылезать наружу с пистолетом наизготовку. Но это был только часовой, видимо выделенный командованием ракетного дивизиона.

– Спите спокойно! – успокаивающе замахал он руками, увидев в свете неубранной Камо керосинки мою излишне встревоженную физиономию.

Я кивнул ему в ответ, но сонливость моя после этого незначительного эпизода волшебным образом пропала. От нечего делать я вооружился карманным фонариком и отправился по просеке в сторону позиций ракетчиков. Картина, которую я там увидел, поразила меня до глубины души. Мне никогда не приходилось до этого момента бывать в таком столь насыщенном передовой техникой месте. Слабо подсвеченные лишь габаритными лампами автомобилей зенитные ракеты некими гигантскими карандашами словно бы тянулись к усыпанному звёздами небу. Казалось, они даже тихонько вибрировали от нетерпения дожидаясь того сладостного мгновения, когда командир расчёта нажмёт кнопку «Пуск», дав им долгожданную свободу. Я положил руки на прохладный металл реактивного двигателя, и неожиданно для самого себя, чуть помедлив, приложился к нему лбом.

– Может быть, именно ты спасёшь нам жизнь, – прошептал я ей, будто живому существу. Так что, ты того, не подведи меня. А то нам ещё столько нужно успеть сделать…

Помолившись, таким образом, о военной удаче остроконечному железному идолу, я обрёл недостающее успокоение и отправился спать с сознанием полностью выполненного долга.

* * *

Два последующих дня мы и в самом деле выходим в эфир по пять раз в день. Ждём реакции американцев. Ждём так нетерпеливо, как даже в детстве не ждали подарков на день рождения. Но и первый день, и второй, проходит практически впустую. Мы массово сливаем в эфир какую-то случайно почёрпнутую и просто высосанную из пальца информацию и с понятным трепетом ожидаем, как на это отреагируют американцы. С самого раннего утра работа наша идёт по полной программе. Камо у перегретого передатчика по полчаса не встаёт из-за своего рабочего места. Все остальные внимательно перетряхивают выявленные ранее выявленные частоты всех тех авиабаз, где могут базироваться самолёты разведчики и летающие командные пункты. Но ничего особенного в их передвижении пока не отмечаем. Редкие вылеты, стандартные маршруты.

– Возможно, в связи с общим затишьем боевых действий им стало неинтересно за нами гоняться! – делаю я прозрачный намёк Воронину. Как вы думаете, товарищ капитан?

Сидящий рядом со мной в душном «кунге» капитан задумчиво охватывает пальцами небритый подбородок.

– И что же делать, если это так и есть? – демонстративно растопыривает он ладони.

– Надо как-то изобразить нашу активность в провинциях вплотную прилегающих к границе. Ведь наверняка же здесь где-нибудь сидит агентурная разведка южан, – начинаю разворачивать я перед ним очередную теорию. Они, точно, контролируют передвижения по основным дорогам и, в случае возрастания транспортной активности, как-то дают об этом знать своим хозяевам.

– Ха, – недоверчиво крутит головой Воронин, – ну ты и сказанул. Ты что не знаешь, что тут все перевозки происходит по ночам? И на машинах все грузы тщательно укрыты и вагоны под охраной идут…

– Да при чём здесь днём или ночью! – нетерпеливо барабаню я по полу «кунга» голыми пятками. Тут вполне достаточно иметь просто чистые уши. Даже слепой поймёт, когда в сторону границы проходит за ночь сто машин, а когда и десятка не наберётся! И с поездами так же. На кой чёрт им знать, что перевозят ночные конвои! Здесь ведь война идёт! Всем и каждому и так известно, что здесь только военные грузы перевозятся! Самое главное в этом вопросе, именно количество транспортов, а не их качество! Что толку, если мы здесь из кожи лезем вон. А если дороги не загружены, если рельсы ржавеют, так американцам нечего и беспокоиться.

Хлопнув себя ладонью по лбу, капитан кубарем выкатывается из кузова.

– Камо, – слышится его решительный голос, – срочно запусти маленький передатчик! Башутин, эй, бегом в дивизион, за заместителем командира! Стулов срочно садись на телефон! Объявляю полный аврал!

– Хорошо воюется только такому командиру, – приходит мне в голову философская мысль, – кто получает возможность действовать по своему усмотрению! Иногда у некоторых вояк появляется потрясающая возможность разворачивать ход истории по своему разумению. Вот сейчас наступил такой уникальный момент и наш капитан, получив карт-бланш на руководство операцией, тут же осуществляет попытку привести в действие силы, многократно превышающие те, которыми он до этого руководил. Прекрасно понимая, что весь наш хитроумный замысел висит на тоненьком волоске, он делает всё, чтобы буквально всколыхнуть наших ближайших союзников.