Текст книги "Картонные звезды"

– Из Окинавы два заправщика стартовали, – прервал мои мысли Преснухин, – с Тайбея тоже один вылетел, и из Манилы. У них что там, массовка назначена?

– Ага, – киваю я, – парад в нашу честь! Андреич разворошил муравейник, теперь нам осталось только пожинать плоды его бурной ночной деятельности.

Мы саркастически захихикали.

– Ой, – прекратил смеяться Фёдор, – взглянув на внезапно оживший телетайп, – четыре В-58 из Токио стартуют. Вау, уж не про нашу ли душу они собрались?

– Если это так, то хреново, – приуныл я, – а, сколько, ты говоришь, их взлетело?

– Четыре штуки!

– Пи–ц, – не удержался я от «красного» словца, – да они нас в пять минут по ветру развеют! И ракетчики как на грех слиняли. Что делать-то теперь будем?

– Товарищ капитан, – высунулся Фёдор из «кунга», – не пора ли нам и в самом деле отсюда сруливать? А то со всех сторон «коршуны» просто стаями поднимаются!

– Что такое? – поднял голову Воронин. Володя, – повелительно взмахнул он рукой Стулову, – принеси-ка сюда телеграммы!

Ознакомившись с последними докладами о готовящемся сокрушительном воздушном наступлении, он озадаченно почесал затылок. Но, начесавшись вдоволь, весело вскинул подбородок и насмешливо посмотрел на всё ещё ожидающего ответа Фёдора: – Дрейфишь, что ли?

– Очко играет! – нимало не смущаясь, отозвался тот. Давайте хотя бы УАЗ отгоним подальше. Хоть будет на чём отсюда уехать… в случае чего.

– Работайте братцы дальше, – бесшабашно машет Воронин рукой, – живы будем, не помрём!

– А ракетчики хотя бы не далеко отсюда уехали? – никак не успокоится Фёдор

– Не далеко, не далеко! – ответил тот совершенно спокойным голосом. Они всего на три километра отсюда откочевали на запасную позицию. Если локатор им подвезли, они нас прикроют!

Этот тон и эти неторопливые уверенные движения рук, которыми капитан разбирал телеграммы, убедили меня и Преснухина в том, что непосредственная опасность нам не грозит, во всяком случае, в самое ближайшее время. Но подобная уверенность не слишком долго поддерживала наше самообладание.

– «Rimmy» вышел на связь, – заорал из соседнего «кунга» Щербаков. Докладывает, что вышел в точку «Тетта». Это что, буква «Т» так читается?

– Так эта самая точка и есть к нам ближайшая из всех возможных, – нервно вскочил, слегка было успокоившийся Фёдор. Эй, Щербак, – повысил он голос, – а «Otto» тебе не удалось зацепить?

– Не-а, – гулко отозвался тот, – только один попался! Сам знаешь, как трудно хоть одного выудить. Другой, видать, на другом диапазоне пасётся.

– Кончайте орать! – схватившись за голову, постарался заглушить нас Воронин. Голова и так раскалывается, а тут ещё вы со своими комментариями!

Едва он упомянул про голову, как мой собственный затылок болезненно запульсировал. Я даже выглянул на улицу, думая, что надвигается облачный фронт, но синющее, наипрозрачнейшее небо и полыхающее в каплях росы утреннее солнце, не давало ни малейшего шанса заполучить в союзники низкую облачность или проливной дождь.

– Пара F-105 – взлетело из-под Сайгона, – не обращая внимания на его жалобы, доложил Преснухин. Castler-22 и 23. Нет, вру, ещё одно звено взлетает! Номера 25 и 26.

– Из Вьентьяна только что вылетели три «Фантома», – присовокупил я новые данные, сняв накопившуюся «портянку» со своего телетайпа. Позывные у них смешные, Papuas-21, 22 и так далее. Ждём, стало быть, папуасов в гости.

Но никто моей шутке даже не улыбнулся, поскольку все прекрасно понимали, с какими гостинцами эти гости к нам пожалуют. Прошло ещё несколько минут, и вдруг, во временно наступившей тишине, послышался характерный свист реактивных моторов.

– Это наши, – успокаивающе вскинул руку Камо, так же как и мы опутанный проводами наушников, телефонов и микрофонов. Только что доложили о том, что вышли в наше расположение. Для ориентации просят нас дать сигнал ракетой зелёного цвета.

– Нет у нас никаких ракет… – только и успел услышать я, как вновь застучали телетайпы и все остальные звуки исчезли в их дробном треске. Новости со всех сторон приходили нерадостные. Казалось, со всех сторон к некоему центру притяжения стягивались десятки ударных самолётов. При этом как-то не хотелось думать, что этот гипотетический центр находится в середине нашей крохотной полянки.

Давление неизвестности вскоре стало столь велико, что меня начала мучить то ли духота, или что-то очень похожее на клаустрофобию. Не знаю, как это выразить, но больше оставаться в «кунге» я просто не мог.

– Я пойду, выйду, – крикнул я Фёдору, а то не вытерплю более…

– Угу, – кивнул он, не отрываясь от карты Вьетнама, – но не задерживайся там, в сортире. Сам еле терплю!

Правда, последние его слова я так и не дослушал до конца, поскольку уже опрометью покидал опостылевший кузов. Отбежав от машин метров на пятьдесят, я забился в заросли и, стараясь отключиться хоть на минутку и, на всякий случай, даже закрыл ладонями уши. О-о-о, благословенная тишина, – о-о-о, блаженный покой! Ноги безвольно подгибаются, и я тихо сползаю по скользкому стволу дерева прямо на землю. Глаза мои непроизвольно зажмуриваются, и на некоторое время я словно в омут погружаюсь в абсолютное безмолвие и безмыслие. Перед моим внутренним взором толпами плывут какие-то бесформенные розовые пятна, но у меня даже нет сил, задуматься над тем, что это просто солнечные лучики, пробивающиеся сквозь густой частокол листьев. Хочется просто так сидеть, сидеть и сидеть… до тех пор, пока всё это не кончится.

Впрочем, о чём это я? Разве война может когда-нибудь закончиться? Ведь всякие боевые действия между государствами заканчиваются только в двух случаях. Либо одна из противоборствующих сторон потерпит в жестокой битве окончательное и бесповоротное поражение, либо потенциально более сильная сторона крепко потрепав, милостиво отпустит зарвавшегося противника восвояси, строго-настрого наказав никогда более не зарываться. Вот и всё, чего-то другого просто не дано. Всё остальное, лишь промежуточные стадии на пути к этим двум устойчивым состояниям. В данном же конфликте всё было ровным счётом наоборот. Здесь потенциально более слабая сторона упорно навязывала стороне более сильной свои правила и условия ведения боевых действий.

Действительно, разве можно сравнивать нищий полуразрушенный Вьетнам с космической и ядерной североамериканской державой. Победить Америку в открытой схватке, он не мог ни при каких условиях. Но и Соединённые Штаты всё никак не могли примерно наказать зарвавшегося противника. Этому крайне мешали разделяющее две противоборствующие стра́ны гигантское расстояние, крайне неудобный для боевых действий ландшафт. Но самое главное – американцам был не по зубам стратегический союзник заведомо более слабого противника. И именно в тот момент мне в голову пришла мысль о том, что данная война может затянуться очень и очень надолго. Целеустремлённость в данном вопросе коммунистических лидеров была общеизвестна, а уж наша то и особенно. Ведь совсем недавно весь мир висел на волоске во время пресловутого Карибского кризиса. С другой стороны было просто невозможно представить себе, что Америка потерпит военное поражение от какой-то там половинки и без того мизерного Вьетнама. Такой поворот событий было просто-напросто немыслим ни при каком раскладе!

Что-то осторожно коснулось моей обнажённой шеи, и я испуганно вздрогнул и открыл глаза. Перпендикулярно стволу дерева, у которого я присел, медленно перетекало на соседнюю ветку длинное тело древесного полоза. В другой бы момент я сделал бы попытку изловить его на обед, но сейчас будто парализованный каким-то нейтрализующего волю ядом, только проводил его упругое тело равнодушным взглядом. Пора было идти обратно, и по-старчески покряхтывая, я поднялся на ноги. В ушах шумело, но это был не отнюдь не внешний звук, это был звук явно внутренний.

– Вот чёрт, – подумалось мне, – не хватало мне ещё и заболеть какой-нибудь местной болячкой! Скорее, скорее в лагерь, глотать аспирин и отпиваться зелёным чаем.

Мои сослуживцы, целиком и полностью поглощённые происходящими вокруг событиями, скорее всего даже не заметили моего отсутствия. Пошатываясь, я приблизился к кухонной плите и принялся разжигать огонь, намереваясь заварить целый чайник.

– Есть, есть! – неожиданно завопил Камо, вскакивая с табуретки. Товарищ капитан, вам «молния» пришла!

Воронин кинулся к нему. Поспешил на крик и я.

– Атлант – 103-му, – вслух прочитал капитан. Заходом со стороны моря смог поразить интересующую вас мишень. Бронебойными снарядами пробиты баки в крыльях. Повреждено хвостовое управление. Силы прикрытия отсечены и скованы. Объект движется из квадрата 34–86 в северо-западном направлении. Как поняли?

– Радируй, – возбуждённо вскричал капитан, – что поняли хорошо. Пусть жмут подранка к земле. Да! И напомни им по поводу парашютистов! Пусть пилоты им противодействуют!

Приплясывая от нетерпения, Воронин со Стуловым принялись в четыре руки разворачивать на обеденном столе крупномасштабную карту.

– 34–86? – переспросил старший лейтенант, утыкая палец в Южно-китайское море. Тогда это происходит где-то вот здесь.

– Ага, – хищно вскричал капитан, падая грудью на стол, – значит им голубчикам ещё примерно сто восемьдесят или даже двести километров до суши тянуть. И прыгать они пока поостерегутся, с МИГами на хвосте! Прекрасно, прекрасно! Стало быть, – решительно чиркнул он по карте карандашом, – имеем неплохой шанс, грохнуть их вот в этом коридоре. Камков, срочно запроси у штаба ПВО о наличии зенитных и ракетных батарей между Тхань-Хоа и Хатинем. Это первое. Вторую радиограмму дашь на позывной Винь-Дао, частота 120,45. Там наши ополченцы базируются. Передай им три группы цифр. Я их смысл обговорил с командиром ополченцев заранее. Пять шестёрок отстучишь, пять пятёрок и пять нулей. Запроси, поняли ли они команду? Пусть пока готовятся к выступлению и греют моторы!

– А мы как же? – нарисовался я сбоку, разом позабыв про свои недомогания. Надо выдвигать поисковую группу, заранее! А то пока доедем, пока с ополченцами встретимся, пока до точки возможного падения доберёмся, тут целый день пройдёт.

– Верно, – капитан решительно положил руку на согбенную спину Стулова. Володя, бери трёх человек, садись на УАЗ и дуй к развилке вот этих двух дорог. Слева видишь, деревенька стоит?

Стулов, всегда мгновенно ориентировавшийся в картах, с готовностью кивнул: – Вижу!

– Там вас уже будет ждать машина с нашими ополченцами. К тому времени как доберётесь, и они будут в полной готовности. Да! Будете проезжать по вот этой горе, попробуйте выйти со мной на связь. Если всё сложится удачно, то я к тому времени буду знать примерное место падения самолёта. А в том случае, если опять упустим вражину… ну, что ж, повернёте обратно, всего и делов-то.

Поскольку, кроме меня и Щербакова, брать Стулову было некого, то он и взял с собой Толика и меня. Все вещи на случай спешного отъезда были заранее сложены в углу нашей палатки, поэтому сборы не заняли много времени. Вещмешок за плечи, привязанную к нему флягу наполнить вчерашним чаем, трофейную автоматическую винтовку повесить на плечо. Всё, готов солдатик, хоть куда! Из кабины второго грузовика выскакивает заспанный Башутин. Пока суть, да дело, он там прятался и видно по всему, отсыпался за предыдущую ночь.

– Григорий, – повелительно кричит ему Стулов из офицерской палатки, – срочно собирайся, сейчас выезжаем!

Через пять минут, все мы бежим к нашему вездеходу. (Ведь его действительно отогнали подальше от лагеря)

– Эх, – сетует Щербаков, энергично работая локтями, – надо было хоть новый пулемёт с собой захватить.

– Зачем? – удивляюсь я. С собой по джунглям его не потаскаешь – очень тяжёл. А просто так возить его с собой на маленькой машине накладно, там и так тесно.

Пока мы рассаживаемся по местам и прогреваем мотор, Стулов успевает проверить работоспособность небольшой радиостанции, укреплённой между передними сиденьями.

– Всё в порядке, – удовлетворённо кивает он, – Камков меня прекрасно слышит!

– Ещё бы, – думаю про себя, – тут расстояние всего в один километр. Посмотрим, как эта новомодная транзисторная штучка будет работать хотя бы за пятьдесят километров!

– Готовы? – поворачивается к нам Башутин. Трогай, Григорий!

УАЗ пулей мчится по теперь уже славно укатанной дороге. Ничего не скажешь, машину наш прапощик научился водить классно. Небрежно правит одной рукой, вовремя притормаживает и затем резко набирает скорость. Гонщик в нём пропал неплохой, это точно. Выезжаем из леса, и я вижу, что у всех головы непроизвольно задираются вверх. Да вы и сами, наверное, не раз замечали, что если рядом с водителем сидит другой автолюбитель, то головы у них на всех поворотах поворачиваются в унисон, синхронно. Здесь же наши головы уставились глазами вверх потому, что опасность для нас исходит только сверху и поэтому приглядывать за небом необходимо во все наличные глаза. Кстати, ситуация в небесах явно непростая. В недоступной разуме вышине, словно на классной доске чертят извилистые белесые загогулины неизвестные самолёты. Справа от дороги видно, как очень далеко, где-то в двадцати, наверное, километрах в небе расплываются грязные комочки разрывов артиллерийских снарядов.

– Большая там творится драка, – обмениваемся мы мнениями со Щербаковым, – явно крупнокалиберные зенитки работают!

Попутно замечаю, что, оказывается, ехать в открытой машине куда как приятнее, нежели в закрытой. Ветер приятно овевает лицо, снимая последствия палящего в затылок солнца, и даже создаёт ощущение непривычного для советского воина комфорта. Украдкой смотрю на свою «Омегу». Потом бросаю взгляд на спидометр. Ага, при скорости в восемьдесят километров ехать нам придётся ещё примерно полчаса. Значит, скоро увижу и Лау-линь. Вспомнив про свою девушку, я непроизвольно расплываюсь в улыбке и машинально провожу ладонью по лицу.

– Стыд и позор, – ругаю я сам себя через секунду. Не мыт, и даже не чёсан! Щетина какая-то отросла неопрятная, а форма, как назло, чуть не из помойки вынута. Хорошо, что успел зашить вчерашние дыры на спине, а то выглядел бы совсем уж убогим босяком! (По молодости лет я был уверен на 100 % в том, что девушки, прежде всего, обращают внимание на одежду и главное на обувь своих кавалеров.) Вспомнив этот постулат, я спешно опускаю глаза долу и, увидев свои уделанные в грязи и машинном масле обрезанные на манер калош сапоги, смущённо отвожу взгляд в сторону.

– Нет, – решаю я, сопроводив своё заключение глубоким и скорбным вздохом, – на такого грязнулю, как я, такая красавица больше и не взглянет!

Дорога тем временем пошла в гору. Под бешено вращающиеся колёса всё чаще и чаще начали попадать крупные камни, и скорость машины резко упала. Последние метры на пологой вершине водораздела мы и вовсе ползли как черепахи. Въехав под своеобразную зелёную арку, образованную двумя покосившимися деревьями, прапорщик остановился.

– Все имеют минутку на отправление естественных надобностей, – тут же объявил, поднимаясь, Стулов. А я пока с лагерем свяжусь! – добавил он, включая рацию.

Поскольку далеко мы не отошли, то весь его разговор с Ворониным был нам прекрасно слышен.

– Что, – азартно прокричал он в микрофон, – уже упал!? Где? Не понял, повтори! К северу от слияния реки Сонг Со с левым притоком? Да! И как далеко к северу? Не понял? А-а-ага, теперь понял. Не дожидаться. Где, где? Всё. Конец связи.

Он вешает телефонную гарнитуру на ветровое стекло, поворачивается к нам и явно хочет что-то сказать, но вместо этого глаза у него внезапно округляются, словно в немом кино разевается рот, и мне вдруг становится ясно, что за нашими спинами творится нечто ужасное. Я начинаю поворачивать голову, стараясь увидеть это нечто, но опаздываю. Звенящий вой, стремительно нарастая, обрушился на нас, и земля гулко содрогнулась от чудовищного по силе разрыва. Пригибаясь и прикрывая головы от падающих сверху каменьев, бросаемся к автомобилю. Секунда и мы уже на местах. Метрах в тридцати прямо на дороге смрадно дымится громадная воронка. Вертим головами справа налево, поскольку Башутина с нами нет. Попасть под удар он не мог, поскольку отошёл от машины гораздо дальше нас, и чтобы как-то привлечь его внимание, мы с Анатолием хором зовём его. Перепонки в наших ушах отбиты ударной волной, и со стороны кажется, что мы пищим, словно новорожденные котята. В какой-то момент придорожные кусты расступаются, и из-за них появляется пропавший прапорщик. Размахивая руками и сильно припадая на правую ногу, он семенит в нашу сторону.

– Воздух! – вопит в тот же миг старший лейтенант и этаким резвым козликом выпрыгивает из УАЗа обратно на земляное полотно. Мы не рассуждая и секунды, следуем его примеру. Ду, ду, ду, – проносится над нашими головами разноцветная трасса. Чав, чав, чав, – вторят гибельному свисту снарядов короткие вспышки у обочины. Но Башутин, даже не пригибаясь, (а может быть, он уже плохо соображал, что делал) продолжает двигаться к УАЗу. Хочется крикнуть ему, чтобы он поберёгся но, заглушая все остальные звуки, над нашими головами стремительно проносятся три или четыре самолёта. Пока мы смотрели им вслед, (Бог знает, какие там у них на наш счёт планы) Григорий Ильич успевает доковылять до вездехода и включить зажигание.

– Быстрее, – машет он нам рукой, – рвём отсюда когти!

Машина наша берёт с места в карьер и, обогнув дымящуюся воронку, бойко несётся к подножью холма. Никто из нас на месте не сидит. Все мы (кроме водителя конечно) стоим на коленях и смотрим назад, отслеживая взглядами манёвры атаковавших нас самолётов.

– Это Ф-105, – кричит Щербаков, – кажется, они на второй круг заходят!

– Прыгать надо! – вторю я ему. Во второй раз они не промажут!

Словно по моей команде жутко скрипят тормоза и, даже не дождавшись полной остановки, мы все выбрасываемся из салона, словно матросы с тонущего корабля. Бам-ц, шмяк! Искры из глаз. Зажимая одной рукой отбитую при не совсем удачном падении щеку, а другой удерживая винтовку, бегу куда глаза глядят, вернее будет сказать, только один глаз.

– Господи пронеси, господи пронеси! – словно заведённые бормочут мои губы, которыми в данный момент управляю вовсе не я, а моя старенькая бабушка по материнской линии – Ксения Фёдоровна. Видимо, молится она сейчас за меня – дуралея, и слова её простенькой молитвы за тысячи километров дотянулись до меня. Ра-та-та-та-та-та-та, – бесконечно яростно грохочут авиационные пушки, стегая вьетнамскую землю своими стальными прутьями. Жу-ррр, жу-рр, – соскальзывают с пилонов ракеты. Всё, нет сил бежать дальше! Падаю навзничь и, прикрыв глаза ладонью от солнца равнодушно взирающего на весь этот бардак, пытаясь разобраться в складывающейся обстановке. Но, куда там! Самолёты уносятся вдаль как серебряные приведения, и наступает давящая тишина. Полежав с минуту и переведя дыхание, поднимаюсь на колени, а потом на ноги. Вокруг никого нет, не видно даже нашей машины. Лишь распалённый жаром ветер несёт вдоль дороги пыльное облако, поднятое разрывами.

– Вот хренота-то, – озадаченно бормочу я, – куда же все подевались-то?

На вопрос мой нет ответа, и я со всех ног бросаюсь в сторону дороги. Поднимаю потерянную мною же панаму и тут же замечаю две головы, медленно поднимающиеся из противоположного кювета. А несколько далее, в лопухах замаячила и ещё чья-то обросшая голова.

– Ну, ты брат и дунул, – хохочет Щербаков, когда я подхожу ближе к нему. Я думал ты на мировой рекорд пошёл… в смысле по бегу с препятствиями.

– А УАЗ наш где? – не отвечаю я прямо на его выпады.

– А там, – машет он, – в промоину уехала. Гриша забыл его поставить на ручник, вот он и укатился.

– Не попали в него?

– Да вроде нет.

Через пару минут все собираемся у опрокинувшейся набок машины.

– Ерунда, – бодрячески размахивает руками Стулов, – сейчас подсунем под неё пару брёвен и поставим на колёса!

– Вот только где эти брёвна найти? – саркастически поддевает его Щербаков. (Толян точно нарывается на неприятности по службе.)

Поодаль слышатся чьи-то голоса, и вскоре мы видим, как из-за неширокой лесополосы дружно высыпает целая куча крестьян. Они явно бегут к нам, что, сами понимаете, не может не радовать. С помощью новоявленных спасателей моментом вытаскиваем пострадавший вездеход на дорогу и торопливо включаем мотор. Всё вроде в порядке. Помятые двери, крылья и свёрнутая набок фара не в счёт, по военным меркам, всё это сущие мелочи. Жмём нашим спасителям руки и провожаемые их приветственными криками движемся далее.

– Какие замечательные люди, – оборачивается к нам Стулов. Мы даже и слова сказать не успели, как они нас вытащили их этого арыка, будь он неладен!

– Ещё бы они не вытащили, – совершенно невпопад отвечаю я, – иначе комиссар местного кооператива их так бы взгрел, что мало не показалось бы. Запросто могли саботаж пришить и на каторжные работы отправить…

– В деревню их, дуралеев, отправить надо, – заливисто гогочет Щербаков, – только в другую.

– Стой, стой, – спохватывается Стулов, чуть не проехали. Вот же она, развилка эта! Одна дорога, – он вдруг встал и раскинул руки, словно старорежимный регулировщик, – идёт строго на север, а две другие…

Закончить он не успевает, поскольку один из ближайших к нам кустов вдруг начинает подавать световые сигналы, и мало того, начинает двигаться! Такого кошмара нам ещё не доводилось видеть. От такой неожиданности лейтенант мгновенно теряет дар речи и гулко плюхается обратно на сиденье. Кажется, ещё секунда и у него случится обморок.

– Да это же наши ополченцы! – кричу я, спасая положение. Вон видите, они нам фарами мигают. А зелень они для маскировки повесили!

Стулов облегчённо вздыхает и тут же разражается длинной тирадой, перевести которую на общеупотребительный язык я просто не рискую. Просто слов таких не знаю!

Тем временем «куст» останавливается рядом с нами и из него выпрыгивает командир ополченцев, собственно персоной, заботливо прижимая к груди сияющий новизной АК-47. Увидев, что единственный офицер среди нас это старший лейтенант, он козыряет ему и подаёт сложенную вчетверо бумажку. Стулов, не зная, куда её деть, суёт её мне в руки и торопливо козыряет в ответ.

– Мы, зи-жи-дали вас рань-тьи-ше! – с трудом выговаривает майор Минь.

– Сами видите, – виновато разводит руками Стулов, – подверглись во время движения нападению с воздуха.

Майор явно не понимает скороговоркой выпаленных им слов, но общий смысл ему наверняка ясен. Да и наша помятая и заляпанная глиной машина выглядит соответствующе. Пока они объясняются, я нахожу лаз в пучках зелени и протискиваюсь в кузов. Меня тут же подхватывают ласковые руки Лау-линь и она, тут же заметив плачевное состояние правой половины моего лица, принимается за врачевание. С соответствующими чисто женскими причитаниями меня усаживают на прибитую к борту грузовика скамейку, после чего мгновенно появляется вода, бинты, йод и ещё какие-то медикаменты.

Лау-линь встаёт передо мной на колени и, сострадающе закусив нижнюю губу, производит разные лечебные мероприятия. Я блаженствую. Ещё бы, никаких упрёков по поводу рваного кителя и подбитого глаза нет и в помине. Ясно без слов, что с поля брани явился доблестный воин, и требует к себе соответствующего внимания и ласки. В довершение всего она даже вознамеривается обмотать мне голову бинтом, но я отказываюсь от такой чести наотрез. Ещё чего! Но, в конце концов, после долгих уговоров милостиво соглашаюсь на защитный пластырь на щеке. Вот с таким лицом, украшенным здоровенным пластырем и щедро политым зелёнкой я и появляюсь перед светлыми очами нашего командира.

– Да вы что, смерти моей хотите! – картинно отшатывается он от меня и хватается при этом правой рукой за сердце. Где это тебя, братец, так размалевали?

– Да, прямо в кузове и прооперировали, – киваю я в сторону нашей бывшей хозяйственной машины. Они его за это время так славно починили, – добавляю я, – навес, скамеечки пристроили и всё такое аккуратное, чистенькое.

– Это они умеют, – соглашается Стулов, – на это они мастера. Впрочем, пора уж нам и ехать дальше. Минь сказал, что по его сведениям, какой-то дымящийся самолёт примерно час назад рухнул в болото вон за той горушкой. Огня вроде никто не видел, и поэтому есть некоторая вероятность того, что там хоть что-то уцелело.

Проехав ещё километров десять, мы буквально на пятнадцать минут останавливаемся в большом посёлке. Остановка наша вынужденная, поскольку дальше официальных дорог нет, и чтобы не заблудиться, нам требуется проводник, знающий местные просёлки. Вскоре появляется и местный «Сусанин». Вид у него весьма непрезентабельный, если не сказать, убогий. Не первой свежести засаленная «пижама», самодельные шлёпанцы на босу ногу и дырявая шляпа. Однако держится он весьма уверенно и независимо. Постелив какую-то тряпку прямо на капот УАЗа, он нагло усаживается перед Стуловым и, держась одной рукой за штырьевую антенну, другой указывает ему направление движения.

С огромными усилиями, продвинувшись ещё несколько километров, мы попадаем на место недавно основанной ананасовой плантации, где встаём уже окончательно. Ни вправо, ни влево дорог нет вообще никаких. Хорошо ещё, что сама плантация расположена на самой макушке холма и в принципе понятно, что искомый самолёт рухнул где-то в низине, раскинувшейся прямо за ним. Понятно-то, оно было понятно, но куда точно держать путь, никто из нас не представляет. Лес вокруг нас стоит глухой стеной и увидеть, что происходит вокруг совершенно невозможно. Однако хвалёная вьетнамская находчивость и тут находит достойное применение.

Осмотревшись по сторонам, командир ополченцев что-то гортанно командует, и три человека из выстроившейся шеренги срываются с места и бегут к самым высоким деревьям. Остальные немедленно вытаскивают из кузова керогаз и принимаются быстро готовить что-то вроде обеда на скорую руку. Естественно, что мы со Щербаковым мгновенно оказываемся у импровизированной кухни, ибо с раннего утра кроме нескольких сухарей и кружки кофе в желудках наших не было абсолютно ничего. Лау-линь присаживается рядом со мной. Перед ней стоит тазик, в который она ловко крошит какую-то зелень, время от времени поглядывая и на меня. Прилюдно показывать свои чувства она, видимо, не смеет и её ласка ограничивается лишь тем, что она протягивает мне горсть сушёных кальмаров (они во Вьетнаме повсеместно служили заменителем привычных российских семечек).

– Кальмарчики! – радостно подкатывается к нам и Щербаков.

Он тут же протягивает ко мне свою лопатообразную ладонь и, конечно же, мгновенно получает свою долю. Воспользовавшись благоприятным моментом, я исподтишка глажу руку Лау-линь, на что она мгновенно реагирует ярким румянцем щёк.

– Косарев! – срывает меня с места голос Стулова. Иди сюда!

Бегу к нему, естественно, чертыхаясь про себя.

– Что?

– Верхолазы доложили, – кивает старший лейтенант на толпящихся около майора ополченцев, – что сверху заметили два очага небольших пожаров. Азимуты на них 130 и 135 соответственно. И мы с майором решили, что образуем сразу две поисковые группы. Полагаю, что и мы сможем разделиться поровну между двух групп приданных нам помощников. Допустим, я и ты пойдём с одной из них, а Щербаков с Гришей…

– Минуточку, – непроизвольно вырывается у меня, – такой расклад лично мне совершенно не нравится. Что толку будет от нас, если мы разделимся? Кроме того, считаю, что Башутина вообще вряд ли стоит с собой брать, слишком упитан и мало тренирован. В поисках он вряд ли нам поможет, и ещё, не дай Бог, придётся его назад на себе тащить!

– Да, но как же тогда с ним поступить? – разводит руками Стулов.

– А очень просто, – не задумываюсь я и на мгновение. Пусть сидит здесь и машину охраняет. Да, и если сумеет нарастить антенну, то сможет связаться с капитаном и получить от него дополнительные инструкции. Нам же лучше держаться вместе. Как-никак, а мы уже так славно сработались, – заюлил я, стараясь отвратить своего командира от опрометчивой мысли о разделении в совершенно незнакомой местности.

Старший лейтенант размышляет не долго.

– Ладно, будь, по-твоему – говорит он, с некоторым сомнением в голосе, – оставим прапора здесь. Ведь и в самом деле, нужно и связь с базовым лагерем поддерживать, да и за машиной присматривать. Пошли кушать, – резко меняет он тему. Закусим, чем Бог послал, пока есть такая возможность, да и двинемся.

Обед наш был короток и деловит. Колобок холодного риса, тушёные овощи, подогретое куриное мясо (чуть-чуть). Чай пили уже почти что на ходу, выстраиваясь в две колонны примерно по десять – двенадцать человек в каждой. Во главе одной встаёт майор – вьетнамец, а во главе второй нетерпеливо переминается Стулов. Никаких особенных трудностей никто из нас не предвидит. Так, специфическая прогулка среди колючек, не более того. Все весело переговариваются, бряцают оружием, и пробуют на остроту длинные ножи – мачете, без которых соваться в настоящие джунгли совершенно бесполезно. Я пару раз застревал в местных колючках по неопытности, так еле-еле удавалось выдраться, с немалыми, надо честно признать, потерями. Но это я так говорю, к слову.

При подходе к зелёной стене поневоле производим перестроение. Вперёд выдвигаются два вьетнамца с острыми тяпальниками и громко крякая при каждом ударе, начинают врубаться в заросли. Вслед за ними идёт лейтенант, подавая им совершенно излишние распоряжения. За Стуловым, едва ли не наступая тому на пятки, вразвалочку тащится гигант Щербаков, пытаясь свести знакомство сразу с двумя маленькими вьетнамскими дамами, явно бальзаковского возраста. За ним бодро шагают трое удивительно похожих друг на друга вьетнамца. Втайне я возлагаю на них наибольшую надежду. Они и держатся как-то увереннее и экипированы лучше всех. Только у них есть современные автоматы, пусть и старые. Только у них нормальные ботинки на ногах и надёжные верёвки, притороченные к поясам. Самыми последними идём мы с Лау-линь. Ну, естественно! Лишние глаза и уши нам совершенно ни к чему!

Она весело щебечет, рассказывая последние новости о трудностях тренировок и долгого ожидания встречи, а я поддакиваю ей, галантно подавая руку, когда требуется перебраться через упавший ствол дерева или перепрыгнуть через русло ручья. В свою очередь, повествую своей подружке о наших злоключениях, рисуя, при этом, свои собственные подвиги в самом лучшем свете. Лау-линь то и дело ахает и всплёскивает руками. (Видимо, способности неплохого рассказчика проявились во мне уже тогда.) И я с удовольствием и бойко живописую ей о том, как нас бомбили по дороге, и какие события происходили вокруг нашей группы в последние несколько дней. Примерно через час после начала нашего неспешного движения мы спустились с пологого холма настолько, что растительность коренным образом поменялась. Плотно перевитые колючими лианами кустарники плавно уступили место и более толстым деревьям. Соответственно и двигаться мы стали несколько веселее. А даже маленькое увеличение скорости в свою очередь привело к тому, что мы как-то незаметно размазались по лесу. Собственно, ничего страшного в этом не было. Мы слышали далёкие голоса наших попутчиков, стук ножей по ветвям, хруст веток, что давало нам уверенность в правильности нашего движения. Вокруг нас беззаботно щебетали птицы и носились вездесущие обезьяны, оглашая окрестности противными криками. Моя левая рука уже давно перекочевала на талию девушки, и вначале довольно содержательный разговор плавно перетёк в некое любовное воркование. Но вскоре я ощутил некий дискомфорт в животе и, извинившись перед моей спутницей, поспешил углубиться в гущу зарослей. Облегчившись от явно не пошедшего впрок обеда, я принялся шарить по карманам в поисках клочка бумажки. В лагере с этим вопросом было значительно легче. Отработанных телеграмм всегда было с избытком и проблем в гигиеническом плане обычно не возникало. Но теперь… Никаких старых писем у меня уже не сохранилось (всё пришлось оставить в нашей воинской части), а пользоваться листьями неизвестных растений было крайне опасно. Наконец я нащупал лист какой-то бумаги и со вздохом непередаваемого облегчения вытянул его из кармана брюк. Это был тот самый лист, который передали мне лейтенант.