Текст книги "Картонные звезды"

Мы, конечно же всего этого не видели, и могли лишь умозрительно представить себе масштаб того, что начало твориться на дорогах и железнодорожных станциях провинций Куанг Бинь, Хатинь и Нгеан. Впоследствии я узнал, что на всю эту бутафорскую активность было брошено более тысячи автомобилей, несколько железнодорожных эшелонов и до десяти тысяч военнослужащих. Но и это ещё не всё. По всей стране дружно заработали резервные радары сил ПВО, густо замаршировало по просёлкам пёстро вооружённое ополчение, а авиация вдвое умножила количество патрульных полётов. Могу вас уверить, что для Вьетнама это была просто беспрецедентная акция. Да что там говорить, даже командование прикрывавшего нас зенитно-ракетной дивизиона выделило два десятка машин, которые, почти не таясь сутками колесили по окрестным дорогам. Но лишь на четвёртый, предпоследний, день нашей, почти вселенской деятельности американцы как-то на неё отреагировали. Причём отреагировали крайне своеобразно. В тот день с токийского военного аэродрома ни свет, ни заря в воздух поднялся стратегический разведчик U-2 и на огромной высоте прочертил Северный Вьетнам наискось. И всё было бы ничего, но его маршрут удивительнейшим образом пролегал прямо над нашими головами. Воронин уже держал в руке трубку телефона, готовясь дать команду на пуск двух ракет С-75, метко прозванных в войсках ПВО «Летающий столб», но мы дружно удержали его от этого шага.

– Не нужен нам этот U-2! – насели мы с Преснухиным на капитана с двух сторон. Какой нам с него прок! Если его развалят на двадцати километрах, мы сроду его обломки не отыщем! Давайте лучше подождём более приятной для нас мишени.

Воронин долго и злобно ругался, но трубку всё же опустил. За свою выдающуюся выдержку мы очень скоро были вознаграждены. Всего через два с половиной часа после того, как U-2 приземлился на авиабазе Таншоньят, с разных авиабаз, окружающих Вьетнам практически одновременно поднялось в воздух до сорока военных самолётов, среди которых было и аж четыре воздушных разведчика! Сердца наши застучали с удвоенной энергией. Забыв и про обед и про отдых, мы, не отвлекаясь ни на минуту, отслеживали их полёт. Но прикрытие самолётов вражеской радиоразведки было слишком сильно, и северовьетнамская авиация не решалась сойтись в прямом столкновении со столь мощной группировкой. И только тогда, когда, по докладам самих американских пилотов стало ясно, что один из разведчиков летит строго в нашу сторону, решено было всё же начать действовать более активно. Чтобы облегчить самолётам противника выход на наше расположение, Камо, аж посеревший от переживаемого волнения и переработки, непрерывно сыпал в эфир беспорядочные колонки цифр, имитируя просто неуёмную активность. Теперь, в эту роковую минуту мы даже не помышляли о том, чтобы отъехать куда-либо в сторону, поскольку время шло буквально на секунды. Нет, мы как бывалые охотники, вовсю пищали из своей засады своеобразным манком, словно подманивая к себе воздушную дичь.

– Дистанция – сорок два километра! – слышатся сообщения, передаваемые для капитана через небольшой динамик, провода от которого протянуты к нам со стороны передвижного радиолокатора.

На самом деле так извещают командира ракетчиков о приближении самолётов противника, но и мы тоже оказываемся в курсе дела.

– Тридцать восемь, тридцать два, двадцать девять…

Сидя в «кунгах» словно собаки на привязи, мы всё чаще и чаще поглядывали в сторону вырытого на склоне оврага окопа. Всё же неважно себя чувствуешь, вызывая огонь на себя! Скажу не рисуясь, «очко» начинает играть совсем не бравурную мелодию. И одно дело, когда огонь этот свой собственный, не так обидно помирать. Но когда он однозначно вражеский – на душе становится крайне тоскливо. Но капитан всё не даёт команды уходить в укрытие и мы, сотрясаемые, несмотря на жару, крупной нервной дрожью, вынуждены сидеть на боевых постах. Впрочем, поскольку обстановка в воздухе менялась стремительно, мы, чтобы не упустить эфирную нить событий, должны были сидеть на месте буквально до последнего мгновения. Сдвигаю наушники повыше и тут же слышу как Стулов, непрерывно дежурящий у полевого телефона, кричит, видимо находящемуся в палатке Воронину: – Через минуту будет произведён первый пуск!

– Срочно звони авиаторам, – кричит тот в ответ, – пусть выдвигаются на исходные позиции. (О нас, бедных, так и ни слова).

– Фёдор, – треплю я напарника за нательную рубаху, – пошли скорее наружу, сейчас пойдут ракеты, и наше местоположение будет раскрыто в одно мгновение.

Он согласно кивает, и, выскочив из кузова, мы восторженно задираем головы вверх, словно мальчишки в ожидании праздничного салюта. Хотя непонятно что мы надеемся увидеть, поскольку кроны деревьев практически смыкаются над нашими головами. Внезапно резкий рокочущий удар заставляет нас втянуть головы в плечи. Последовавший вслед за этим протяжный раскат явно дал нам понять, что первая ракета ушла к цели. Второй раскат, третий…

– Да они чуть не залпами палят, – заметался в растерянности Пресухин, как бы они не повредили преждевременно нашего разведчика!

Я ничего не успел ответить, поскольку из палатки опрометью выскочил капитан.

– Вы что тут делаете обормоты? – изумился он, увидев нас, – а ну быстро марш в ближайшую «щель»!

Уговаривать нас не было особой нужды, и буквально через секунду все мы сидим в перекрытом бамбуковыми жердями окопе.

– А Щербак где же? – спохватился Фёдор. Его что, тревога не касается? Толян, – заголосил он, высунувшись наполовину из-под настила, – бегом сюда!

В тот же момент над нашими головами что-то нехорошо взвизгнуло, и едва я успел сдёрнуть приятеля вниз, как неподалёку грохнул оглушительный разрыв. Нас сильно качнуло и, не устояв от толчка на ногах, мы завалились прямо в еле подсохшую глину. Сверху послышалась громкая ругань и в наш окоп вместе с матерщиной, кубарем влетел припозднившийся Щербаков.

– Во бля! – засучил он ногами, пытаясь пристроиться как можно ниже. Вот это дало! Меня из кузова так и выкинуло на хрен!

Зашуршала земля, и нам на спины увесисто посыпались наши офицеры.

– Вы чего тут разлеглись, как на курорте? – принялся расталкивать нас сапогами Стулов. Здесь вам, б–ть здесь не раскладушка постелена!

Но причём тут раскладушка, мы переспросить не успели, поскольку наверху разразилась настоящая битва. Друг за другом с жутким воем стартовали ракеты, а в промежутках между ракетными залпами было слышно, как одиноко стрекочет наша пушечка, оставленная на попечение Башутина и Басюры. От всей этой какофонии лес ходил ходуном, отзываясь на человеческое насилие стонами ломающихся ветвей и зубовным скрежетом падающих наземь деревьев.

Скорчившись в самых невообразимых позах, мы кучей лежим в нашем убогом укрытии, моля Бога о том, чтобы к нам в гости случайно не залетела одна из новомодных шариковых бомб, от которых нет спасения даже и в окопах. Поскольку вся наша операция из-за потери управления висела в те мгновения буквально на волоске, надо было как можно быстрее возвращаться к оставленным нами рычажкам, ручкам настройки и наушникам, но… Но свист реактивных моторов проносящихся над нами самолётов безо всяких слов давал нам понять, что опасность, несмотря на ожесточённое сопротивление ракетчиков, ещё не миновала. И мы продолжали лежать, поджав хвосты и затаив дыхание, стараясь хотя бы этим заслужить покровительство небес. Воздушные бои, к счастью, долговечными не бывают. Пальба и оглушительные взрывы скоро стихли, и мы, осторожно озираясь по сторонам, вылезли наружу.

– Мамой клянусь, – мгновенно завёл Камо свою извечную песню, – мне чуть-чуть голову не отстрелило! Вах, так прямо над ухом и чиркнуло!

Говоря это, он непроизвольно и яростно чесался везде, где только мог, одновременно выгребая кусочки земли из совершенно неправдоподобно разросшейся шевелюры.

– Хватит уж молоть языком, рядовой Камков, – рывком вытащил его за шкирку из окопа капитан, – марш к малому передатчику. Частота 129,7. Быстро зови лётчиков, пусть доложат обстановку наверху. А ты, Косарев, – попридержал он меня за руку, – не в службу, а в дружбу, сбегай в дивизион, посмотри, как там наши коллеги… поживают.

До позиций ракетчиков было не более четырёхсот метров, и я преодолел их на одном дыхании. Видимых разрушений на поляне было немного, две или три воронки, да разбитая прямым попаданием транспортно – зарядная машина почти не в счёт. К счастью, она была в тот момент без ракеты, и поэтому обошлось без больших жертв.

– Эй, эй, – замахал мне вынырнувший, словно из-под земли Иван Басюра, – давай сюда!

Подбегаю ближе. Протяжённая воронка, проделанная четырёхметровым, весело сверкающим на солнце алюминиевым баком, плотно окружена народом.

– Смотри, какую дуру они на нас сбросили, – нервно приплясывает рядом наш водитель, – с напалмом, наверное!

И точно от удара бак лопнул вдоль и видно, что из него лениво вытекает дурно пахнущая жидкость красноватого цвета.

– Всем разойтись по своим местам, – командует подоспевший офицер батареи, – здесь не безопасно. Вдруг это какое-нибудь отравляющее вещество!

Отходим в сторону и некоторое время наблюдаем за тем, как трое вьетнамцев с лопатами ловко забрасывают землёй опасную находку.

– А з-з-знаешь, как он свистел, пока падал? – всё не может успокоиться Иван. Думал прямо в нас и врежется. Ух, даже попрощаться со всеми успел!

– Когда там ты ещё успевал прощаться? – недоумеваю я. Сколько можно было слышать, вы всё палили в белый свет как в копейку. Никого, кстати не зацепили?

– Не-а, – помотал головой Иван. Они, собаки, так быстро над головой шныряли, что мы их только отгонять успевали. Да и Гриша ещё этот… тормоз несчастный. Смотрел куда угодно, только не в прицел.

– А, кстати, где же он? – поинтересовался я, мгновенно вспомнив о просьбе капитана.

– Медвежья болезнь, видать, у прапора началась, – неопределённо взмахнул рукой водитель, – упрыгал в лес, как только этот бачок с небес шарахнулся.

– Эй, кто здесь будет из спецкоманды? – услышали мы через мгновение и естественно повернули головы в сторону кричащего. Поскольку это оказался офицер в чине майора, мы торопливо подбежали к нему и доложились о том, что это мы самые и есть.

– Да вы не сюда, – замахал он на нас руками, – вы к себе бегите. Вас командир ищет, беспокоится. Но едва мы направились к просеке, как заметили бегущего нам наперерез Башутина.

– Что случилось, – встревожено спросил он, дрожащими руками пытаясь застёгнуть заляпанный машинным маслом китель, – вы, это куда так торопитесь?

– Побежали вместе, – вместо ответа предложил Басюра, – кажется, нас в лагере ждут!

Соответственно к нашим палаткам мы прибежали все вместе.

– Быстро сюда, – закричал Воронин, едва завидев нас просеке, – что вы там телитесь?

Мы припустились к нему со всех ног.

– Пришёл ответ от ВВС, – скороговоркой заговорил капитан. Объявлена готовность № 1. МИГи, кажется, сумели повредить один из двигателей, как они говорят большого четырёхмоторного самолёта. Марку не уточняют. Он пока держится в воздухе, но лётчики уверяют, что пилоты долго не протянут, и наверняка пойдут на вынужденную посадку.

– Посадку? – непроизвольно воскликнул я. Да они просто дотянут до границы и, бросив машину на произвол судьбы, выпрыгнут с парашютами. Им самолёта не жалко, они в штатах богатые.

– Ага, – мгновенно среагировал Воронин, круто поворачиваясь к застывшему у передатчика Камо, – тогда передавай им вот что. Пусть наши самолёты демонстративно висят на хвосте подбитого самолёта и расстреливают всех, кто попытается покинуть машину с помощью парашюта. Да и пусть они непременно прижимают его к земле, одновременно отгоняя от границы с Лаосом.

Последовало несколько минут напряжённого ожидания ответа. Наконец Камо резко сдвигает наушники на лоб и поворачивается к нам.

– Отвечают, что у наших истребителей горючее кончается! Ждут, когда им придёт смена!

– Вот чёрт, – стучит Воронин по столику, – да они просто с ума там посходили! Что за невезуха!

Охватив рукой подбородок, капитан в задумчивости бродит между палаток.

– Кажется, – бормочет он, – мы сделали для них всё возможное, все преграды устранили, так они ещё додумаются упустить его… Что стоите разинув рты? – раздражённо рявкнул он, наконец очнувшись от своих невесёлых дум. Марш на посты! Слушать всем! Что там творится на местных направлениях? Шустрей, шустрей! Оркестром можно руководить только когда он ещё играет!

Мы спешно рассаживаемся на успевшие высохнуть табуретки, и начинаем судорожно тралить самые ходовые частоты, пытаясь хотя бы вчерне оценить обстановку, складывающуюся в воздухе. Но деятельность наша, едва успев начаться, почти тут же подвергается новым испытаниям. Сначала чуть слышно, а потом всё громче и громче завыла сирена воздушной тревоги. Не знаю как у других, а моё сердце сжалось в нехорошем предчувствии. Но пока приказа прятаться нет – работаем, лихорадочно ищем иголку в стоге сена. Как назло попадается всё что угодно, но только не то, что нужно. Иными словами, мы по-прежнему ничего толком не знаем о том, в каком состоянии находится якобы подбитый самолёт.

– Вы что задёргались, как червяки на крючке? – покрикивает капитан, молодецки похаживая позади машин и молотя себя при этом по сапогу бамбуковым прутиком. Ищите его… желудки, как хлеб ищете!

И видимо судьба наконец-то сжалилась над нами и ниспослала обрывок телеграммы, которой обменивались авиабазы Дананга и Тайбея. Кто-то открытым текстом докладывал, что RC-135 с позывным Ceirry-45 терпит бедствие и для его посадки готовят резервную полосу вблизи Вьентьяна. Едва я успел сорвать этот огрызок с телетайпа и сунуть его в руку капитана, как верхушку дерева, под которым мы стоим, срезает словно бы гигантской бритвой. Спасаясь от падающих сверху сучьев, бросаемся кто куда. Сбитый с ног и придавленный к земле толстым древесным обломком я могу только судорожно дёргаться под ним, с тоской наблюдая за тем, как мгновенно пустеет наш лагерь.

– Эй, вы там, – хриплю я, пытаясь нечеловеческими усилиями всё же выдраться самостоятельно, – помогите хоть кто-нибудь!

Но мой глас «вопиющего в пустыне» остаётся не услышанным в душераздирающем грохоте стартующих ракет. Сжав зубы, рвусь из последних сил и, оставляя обрывки формы на обломках сучьев, всё же выползаю из покрывающей меня листвы. Приподнимаюсь на четвереньки и по-черепашьи вытягиваю шею. Сквозь прореху в листве, образовавшуюся прямо над моей головой, вижу стремительно снижающиеся в нашу сторону чёрточки самолётов. Наши это машины или американские разбираться некогда, да и солнце сильно мешает своим яростным светом. Пригнувшись, буквально на карачках мчусь к окопу, прятаться. Второй раз за день выдерживать воздушный налёт, это уже чересчур. Это уже слишком, даже для несгибаемых солдат ОСНАЗа!

Но до спасительного окопа мне добраться так и не удаётся. Леденящий звон реактивных моторов заставляет меня замереть и прикрыть голову руками. (Хотя какая это на самом деле защита, так, фикция одна.) Но земля, как будто не принимала моих объятий. Словно гигантской кувалдой она отбрасывает меня в сторону, и я кубарем качусь по склону оврага, не добежав до окопа буквально несколько метров. И вы представляете, какой силы чувства, забушевали во мне, когда я уткнулся носом в грязь на его дне. Я готов был сбивать вражеские самолёты обычными камнями и грызть уцелевших пилотов без соли и масла, чисто зубами! Не припомню, чтобы когда-либо до этого или когда-либо позже я был так взбешён. Выкрикивая немыслимые ругательства, я вскочил на ноги и, не разбирая дороги, рванулся наверх.

Вокруг меня творилось нечто невообразимое, но ни один осколок или пуля не задели меня, пока я бежал к оставшейся на полянке пушке. Но когда я достиг её, самолёты противника уже улетели и моему воспалённому взору предстали лишь дымящиеся остатки того, что совсем недавно называлось ракетным дивизионом. Меня встретили лишь воронки, горящие остовы нескольких машин, да свалившаяся на бок изувеченная кабина радиолокатора. Среди всего этого хаоса валялась и наша зенитка с изогнутыми стволами и распоротыми колёсами. Я подошёл к ней и, всё ещё не веря своим глазам, бесцельно дёрнул один из затворов. Щелчок и на обгоревшую траву вылетел не стреляный снаряд.

Невдалеке послышались человеческие голоса, и я поднял голову. Из подранных осколками зарослей выходили и выползали уцелевшие батарейцы, отряхиваясь на ходу головы и рукава одежды. Я же безучастно уселся у разбитой пушки, и некоторое время наблюдал за тем, как они торопливо рассаживались по уцелевшим машинам и уезжали по той самой просеке, по которой совсем недавно прибыли сюда. Ярость моя уже прошла, и я смотрел за их отъездом со смешанным чувством досады, в непонятной пропорции перемешанной с чувством радости. Досада, что естественно, была связана с общим провалом нашей операции, а радость вызывало то обстоятельство, что количество потерь у ракетчиков было минимально. Только трое или четверо носилок они погрузили в бортовую машину и ещё пять или шесть человек легкораненых подняли туда же под руки. Последняя машина исчезла за поворотом, и я, зло пиная попадающие по пути обломки, уныло побрёл обратно к лагерю. Подойдя к нему, с удивлением заметил, что там царила, мало сказать растерянность – тихая паника. Все мои сотоварищи хаотично метались между машин и палаток, едва ли не сталкиваясь при этом лбами. Заинтересованный их столь необычным поведением, я поспешил к ним на помощь, думая, что они ищут что-то ценное, потерянное во время бомбёжки.

– Да вот же он, Михаил Андреевич! – воскликнул Преснухин, у которого я собирался спросить о том, что собственно случилось.

– Косарев! Живой! – с немалой экспрессией выдохнул капитан, – вылезая из кустов и бросаясь ко мне на шею. Ты где же был, дурашка? Мы тут с ног сбились. Одни говорили, ты вроде в овраг скатился, другие, что в лес побежал… Ну, я рад. А что же так изодран? Что, почти без царапин обошлось? Прекрасно, просто прекрасно!

– Я к ракетчикам бегал, – несколько обескуражено отвечал я на градом сыплющиеся вопросы. Думал малость помочь им из нашей зенитки. Да только она к тому времени уже погибла. Стволы аж винтом скрутило… Жалко, хорошая была пушечка.

– Ладно, ладно, чёрт с ней, – нетерпеливо хлопнул в ладони Воронин, – дав нам несколько минут на обмен впечатлениями, – пора за работу! Нам ещё с вами пахать, не перепахать. У нас ведь ещё один день в запасе! Ещё не всё потеряно!

Сразу вспомнив о том, что пока мы прятались от штурмовиков, наша аппаратура работала сама по себе, мы бросились на посты. Вороха переработанной телетайпами бумаги показали нам, что события и в эфире разворачивались очень интенсивно. Торопливо рассортировав поступившие телеграммы, мы с Фёдором обнаружили среди прочих и телеграмму о посадке подбитого Ceirry-45 в Бангкоке.

– Сели всё-таки! – с досадой сплюнул под ноги Преснухин. Что ж, повезло ребятам.

– Что неужели подбитый RC смог приземлиться? – просунулся в дверь «кунга» Стулов

– Сел, гад! – киваем мы в ответ.

– Обидно, – последовал краткий комментарий, – а я-то надеялся… Но не вешайте носы, – подмигивает старший лейтенант, – кажется, наш командир ещё что-то придумал.

Что придумал капитан, мы узнаём часа через полтора, во время весьма памятного ужина. Да, вы, наверное, удивляетесь, что я всё ещё называю Воронина капитаном, хотя ему вроде как присвоили следующее звание. Но поскольку погоны он так и не сменил, то мы продолжаем обращаться к нему в соответствии с тем, сколько звёздочек у него на плечах. Требования устава вооружённых сил незыблемы даже в этом Богом забытом месте. А там чётко написано: – Какие погоны носишь, таково к тебе и отношение! Если ты рядовой, то тобой все помыкают. Если маршал – ты сам всем шею мылишь! А все кто находятся в промежутке, те уж как договорятся между собой!

Итак, продолжу повествование о том историческом ужине. Не вспомню, конечно, что именно мы в тот момент ели, поскольку было не до того. Но я прекрасно помню, что случилось после. Вначале все молча и торопливо съели предложенную пищу и только после того как все без исключения миски были чисто начисто вылизаны, Воронин наконец-то начал излагать свою задумку.

– На большую поляну кто-нибудь, кроме Александра ходил? – выпустил он первую струю сигаретного дыма.

Все промолчали, поскольку отвечать было нечего.

– А я вот сходил! – продолжил он, самодовольно водружая локти на стол. И нашёл там кое-что такое, что представит нас в совершенно ином свете.

– И что же? – заинтригованно загалдели мы. Неужели ракету невзорвавшуюся?

– Э-э нет! – Воронин явно наслаждался придуманной им интригой. Я нашёл там один из радаров. Он, правда, сильно повреждён, и по прямому назначению использоваться не может, однако я не поленился и рассмотрел его кабину повнимательнее. Должен вам доложить, что блок высокого напряжения там сохранился просто идеально!

– И что нам с него проку? – осторожно интересуется Фёдор Преснухин во внезапно наступившей тишине.

– Да как же вы не понимаете? – изумился капитан, явно удивлённый нашей тупостью. Мы прямо сейчас перетащим его сюда, запитаем от второго генератора и посадим на выход большого передатчика! Выходная мощность нашего передатчика мигом возрастёт самое малое до двух киловатт! Неужели же опять не понятно?

– Мощность, это ясно, – проскрипел совершенно осипший за день Щербаков, – но мы, кажется, и так надёжно связь держим. Зачем нам дополнительная? Бензина для генераторов и так немного осталось.

– Вы только представьте себе, – отбросил капитан окурок, – что подумают американцы, если вместо нашей заурядной пищалки вдруг заработает киловаттный передатчик! Ведь нас не только в Сайгоне, в Лос– Анжелосе будет прекрасно слышно! Они там просто взвоют от злости! Передатчики такой мощности придаются воинским частям по численности не меньшим чем бригада, если не целая дивизия! Получается, их усилия были напрасны! Весь день они нас долбили и вместо того, чтобы замолчать, мы завопим вообще на всю Азию! Бьюсь об заклад, что завтра же в наш район вышлют ещё один самолёт электронной разведки. И это самое малое!

– Как бы они вместо разведчика не прислали десятка два Б-52! – еле слышно бурчит Фёдор, наклонив голову как можно ниже.

– А вот и отлично, – всё же услышал Воронин, – пусть присылают! Ведь никто нам не мешает проделать то же самое и с каким-нибудь бомбардировщиком.

– Ты ещё накаркаешь! – стукнул я Преснухина по рёбрам. Я тебя знаю, провидца хренова. Как напророчишь, так точно сбудется!

– Всё, закончили базлать, – энергично поднялся из-за стола Стулов. Камков, Щербаков, Басюра, пошли за мной. Да, и инструменты с собой захватите. Вдруг там что-то откручивать придётся, или отрезать.

– Камкова не бери, – мгновенно встрепенулся Воронин, – ему сейчас работать. Вон лучше Григория возьми, а то что-то он плохо выглядит!

Башутин, в сторону которого все тут же повернули головы, был и в самом деле не в себе. От его самоуверенного вида и внешнего, тщательно поддерживаемого лоска не осталось и следа. Бледное, покрытое неопрятной щетиной лицо, выражало плохо скрываемый страх. От слов капитана он лишь нервно дёрнулся и ложка, которую он всё ещё держал в руке, со звоном упала под стол.

– Крепись, Гриша, – со смехом полуобнял его за плечи Щербаков, – но боюсь, спать нам сегодня не придётся, во всяком случае, положенные по Уставу урочные часики.

Так оно и вышло. Пока требуемый блок был извлечён из покосившейся будки радиолокатора, пока доставлен в лагерь и собрана соответствующая схема коммутации, наступила глубокая ночь. Огромная, сияющая словно начищенный серебряный поднос луна, мертвенным светом освещала с небес наши деловито и таинственно снующие силуэты. Неясные шорохи, короткие вспышки заботливо прикрытого ладонью электрического света, приглушённые голоса. Только где-то к трём ночи мы подготовились к пуску модернизированного передатчика и думали, что на сей день, наша задача выполнена, однако не тут-то было. Наш несгибаемый Воронин, снедаемый беспокойством за исход дела, приказал немедленно готовить его к работе.

– Надо сегодня ещё потрудиться, парни, – старался он ободрить нас. Завтра лучше поспим подольше. Дело того стоит!

Да мы и сами понимали, что оставшиеся до утра часы следует использовать с максимальной интенсивностью. Ведь радиоразведка не спит не только в стране развитого социализма, она не спит и в стране загнивающего капитализма! Я на пару с Камо ещё раз проверил подключение питающих проводов и состояние антенного хозяйства и наш лучший повар, протяжно зевая, уселся поближе к передатчику.

– Держи! – подошёл к нему капитан.

Он положил перед радистом два листка бумаги и склонился над ним.

– Первой передашь сводку за день, а это просто так, случайный набор цифр для привлечения внимания.

– Плохо вижу, – ещё раз зевнул Камо, – света бы сюда!

– Ваня, – крикнул Воронин, – вторую керосинку сюда! Камо работать будет!

Все тут же гомерически захохотали, мгновенно вспомнив летучую фразу, произнесённую ординарцем Петькой в фильме Чапаев, насчёт того, что «Чапай думать будет».

Принесли лампу, запустили оба генератора и Камо, преисполненный сознанием важности своей миссии, включил питание передатчика. Та-ти, та-ти, та, та, ти-ти-та, – понеслась дробная морзянка над громадными просторами Юго-Восточной Азии. Этот дробный стук, наверняка не одного военнослужащего заставил сбросить сонное оцепенение и не одного военачальника поднял с тёплой постели. Под монотонное дребезжание согласующего трансформатора, я вопросительно уставился на наконец-то угомонившегося Воронина. Но тот, посидев с задумчиво-мечтательным видом некоторое время рядом с радистом, вдруг резко встал и чуть не бегом направился к своей палатке.

– Всем свободным спать! – крикнул он у самого её входа. Раньше чем через два часа они всё равно не отреагируют, так что до шести утра объявляю всеобщий отбой!

Дважды нас уговаривать не пришлось. Сон и еда, это два основных предмета, которые на войне всегда в дефиците. Повалившись на гамак, как был немытый и в грязных лохмотьях, я лишь на секунду закрыл глаза, намереваясь припомнить нежный облик Лау-линь, как тут же ощутил резкий толчок в плечо.

– Поднимайся, – активно трясёт меня Башутин, – Воронин приказал всем вставать!

– Да я и безо всяких приказов поднимусь, если требуется, – огрызнулся я. Иди уж, ставь лучше чайник на плиту.

Прапорщик что-то буркнул, резко распахнул полог палатки и с шумом вышел на улицу. Я же нащупал в кармане зажигалку и зажёг керосиновую лампу.

– Уф-ф, как же ноет моя бедная голова. Наверное, к дождю.

Смотрю на часы – без пяти шесть.

– Эй, мужики, – пробую я севший голос, – подъём!

«Подъём» – слово в армии самое могущественное! Даже мертвецки спящий солдат на него обязательно реагирует, ибо слово это одно из тех ключевых, основополагающих слов-команд, которые призваны с первых дней пребывания человека на воинской службе сделать из него послушную машину по выполнению приказов. Вот и сейчас, совершенно не отдохнувшие мои товарищи тяжело поднимаются со своих убогих «коек». Спит один лишь Ванька Басюра. Голову замотал полотенцем и поэтому ничего не слышит. Конечно, можно разбудить его и пинком в зад, но… пусть спит, надобности в его присутствии нет ни малейшей. Ведь не выспавшийся водитель сами знаете, чем пахнет…

Выбираемся наружу. Ротный старшина Фомин, если бы он нас сейчас увидел, повесился бы с горя на первой же берёзе! Да жаль, нет его с нами.

– Кофе пить…, все сюда, – призывно поднимает кружку Стулов, – даже сахара немного есть!

Бредём к кухне, словно легендарные зомби с далёкой Ямайки. Головы опущены, руки болтаются, как тряпочные. Проходя мимо радийной машины, неожиданно вижу капитана, прильнувшего к приёмнику.

– Михаил Андреевич, – машинально зову я его, – прошу к столу!

Не оборачиваясь, он машет мне рукой, в том смысле, что отстань, сейчас подойду. Усаживаемся за стол и, обжигаясь, принимаемся глотать дымящийся и переслащённый напиток. Постепенно голова моя проясняется и даже появление, словно бы почерневшего от недосыпа капитана, воспринимается уже вполне адекватно.

– Зашевелились, канальи! – усталым голосом произносит он, подтягивая к себе закопченный чайник. С авиабазы Дананг десять минут назад взлетели аж целых два RB-47! Rimmy-66 и Otto-50. У меня почему-то создаётся впечатление, что они пойдут синхронно, вдоль западной и восточной границы Вьетнама. Идеальная позиция для отслеживания нашей излишне бурной деятельности. Ты Толян, постарайся установить частоту голосового канала хотя бы одного из этих разведчиков, и мы постараемся отследить его маршрут до конца. А вы с Преснухиным, – повернулся он ко мне, – держите воздух! Всех кто будет взлетать с ближайших баз, особенно в группах, нужно рассматривать, как силы возможного прикрытия и немедленно докладывать об этом мне! Камочек, голубчик, – ласково похлопал он заснувшего прямо за столом Камо по макушке, – давай мне связь с лётчиками и службой оповещения. И крепись, браток, сегодня ты у меня самый важный человек. Вернёмся в полк, благодарственное письмо родителям вышлю. Ну, встряхнись же!

Но даже столь редкое поощрение советского солдата, как письмо от командования части на родину рекрута, и то не смогло реанимировать нашего радиста. Почти не спавший и предыдущую ночь, он только вяло кивнул головой и, загребая негнущимися ногами пыль, поплёлся к своему персональному столику. Проводив его взглядом, Воронин встряхнул головой и повернулся к Башутину.

– Головой мне отвечаешь за работу генераторов! – жёстко отдал он ему распоряжение, сразу изменив и интонацию голоса, и тональность разговора. Подними Ивана, и на всякий случай устройте для них маленькие капонирчики. И чтобы быстро! Электричество – это наша жизнь… как минимум жизнь. Да не вздумай ещё раз бежать прятаться до моей команды. Этак, мы все тут попрячемся при малейшей опасности. Работать кто будет?

– Но я… – попробовал возразить тот.

– И пойди, побрейся! – оборвал его капитан. Ты занят меньше всех, поэтому являй собой хотя бы вид приличный!

Поскольку скудный завтрак закончился, мы, отряхивая с губ прилипшие крошки сухарей, разбегаемся по машинам. У меня почему-то сразу возникает стойкое ощущение того, что я покинул рабочее место совсем недавно. Ощущаю даже лёгкое тепло, исходящее от ручек настройки. Но эмоции в сторону! Работа, даже начавшаяся в столь ранний час, быстро захватила меня, да и всех прочих.

Вьентьян передал сообщение об убытии двух F-104. Вслед за этим Камрань оповестила Тайбей о взлёте опять же двух F-111. Я взволновался. F-111, самолёт серьёзный, новейшая разработка фирмы Локхид, лишь недавно поступившая на наш театр военных действий. То, что такие самолёты подняли на крыло в непосредственной близости от нашего расположения, в принципе не предвещало для нас ничего хорошего. И я с некоторым внутренним трепетом вспомнил о том, что окопчик мы вырыли мелковатый. Эх, всё проклятая русская лень! Знать бы заранее, что здесь придётся сидеть до победного конца, выкопали бы его метра на три в глубину!