Текст книги "Картонные звезды"

Хоть и с перерывами на скупую дремоту, но мы едем практически всю ночь. Медленно пробравшийся через плотные заросли рассвет застаёт нас в местности, значительно отличающейся от обычных равнин и лесных зарослей. Прежде всего, изменился сам ландшафт. На горизонте появились очень даже приличные холмы, если не сказать горы. И даже растущие вдоль обочин растения стали выглядеть как-то иначе. По всему было заметно, что местная природа значительно отличается от той, которую мы наблюдали на севере и в центре страны. На одном из невысоких перевалов останавливаемся и спускаемся из кузова на дорогу. Хлопает дверца кабины и смурной от бессонницы Воронин выстраивает нас шеренгу. Зачем-то пересчитав нас по головам, он начинает внеочередной инструктаж, чего не делал уже давно. Говорит о том, что надо бы наконец поднять с земли совсем утраченную нами бдительность, что народ здесь живёт совсем не тот, что в северных провинциях и что по его сведениям именно здесь случаются самые сокрушительные, так называемые «ковровые» бомбардировки. Мы дружно киваем свинцовыми от усталости головами, мечтая только об одном, поскорее упасть куда-нибудь и уснуть.

– Последнее, – завершает капитан свою речь, – сегодня мы, кровь из носу, должны начать работать! И так пропустили все сроки, отпущенные командованием на марш-бросок. Камков! – повышает он голос. Не спать в строю! На тебя, можно сказать, последняя надежда, а ты стоишь тут, как варёная сосиска!

– Нэ варёная…, – с трудом разлепляет Камо глаза.

– А какая же? – удивляется капитан, удивлённо хлопая себя по ляжкам.

– Жа-рэ-ная, – по слогам выговаривает тот, хотя бы этой шуткой стараясь поднять всем настроение.

Все действительно смеются. Улыбается и капитан, правда как-то грустно.

– До обеда нам нужно найти какое-нибудь пристанище, парни, – уже более мягким тоном произносит он. Не спите, смотрите по сторонам. Критерии подходящего для базирования места вы сами знаете какие. Близко должна быть проточная вода. Должны расти высокие деревья, для установки антенного комплекса и маскировки автомашин и рельеф местности тоже должен соответствовать… Он запинается и делает выразительное движение пальцами правой руки: – Соответствовать общей незаметности нашего здесь присутствия.

Место, обладающее столькими достоинствами, удаётся отыскать не быстро. Только к середине дня наше внимание привлекает небольшой живописный овраг, уходящий вправо от дороги. Текущий по его широкому и на удивление плоскому дну ручей, как нельзя лучше отвечает первому требованию капитана. Поэтому сворачиваем на обочину и высылаем в разведку Басюру на пару со Щербаковым. Первый из них должен оценить насколько глубоко можно проехать по дну оврага, задачей второго является общая оценка пригодности данного места. Минут через двадцать оба возвращаются с добрыми вестями. Кроме воды и большого количества годного к использованию зрелого бамбука им совершенно неожиданно удаётся отыскать две искусственные пещеры. Теперь на исследование оврага идут все остальные. Вскоре становится понятно, что задолго до нашего появления это место использовалось кем-то ещё. Хорошо заметны следы того, что некогда здесь производилась расчистка большого пространства от вездесущей растительности и облагораживание ручейка. В одном месте русла даже вырыто что-то похожее на купель, в которой одновременно могут мыться не менее трёх человек. Сохранились остатки лиственного навеса и довольно длинного стола.

Лучше местечка не придумаешь! – с уверенностью в голосе произносит Стулов, пробуя на прочность хлипкие опоры построек. А где, вы говорите, пещеры видели?

– Там они обе, за поворотом, – азартно указывает рукой Анатолий, приглашая всех нас за собой.

Беглый осмотр земляных нор, как их назвал Щербаков и вовсе повергает нас в восторг.

– Сомненья прочь, – оживляется сразу же повеселевший капитан, – остановимся здесь! Камков, первый сеанс связи через полтора часа. Щербаков, Преснухин, быстро натягивайте антенны. Иван, машины сюда! «Хозяйственную» гони первой. Постарайся закатить её во вторую пещеру. Эй, Косарев, ко мне!

Приближаюсь.

– Возьми хворостину подлиннее, – тихо шепчет мне на ухо Воронин, – да хорошенько пошуруй ею в пещерках. Змей погоняй. Боюсь там их прорва собралась, за то время пока здесь никого не было. Владимир Владиславович, – уже более громко продолжает он, – за вами, батенька, общее руководство обустройством и самое главное – обед вовремя!

Начинается всеобщая и несколько суетливая беготня. Все шумят, чего-то тащат, волокут, приматывают и разгружают. Но я во всей этой суете пока не участвую. У меня задача куда как серьёзней. Змеи постоянно угрожают нашему здоровью и спокойствию, поэтому борьба с ними ведётся не на жизнь, а насмерть. В брошенном лагере у моста мне удалось как-то поймать парочку упитанных змеюк, и теперь Михаил Андреевич без опасений поручает мне это деликатное дело. Первым делом я отыскиваю подходящей длины палку, и ножом вырезаю на её конце что-то наподобие двурогой вилки. Затем беру её в левую руку, и принимаюсь методично перемешивать засохшие листья, завалившие пол первой пещеры. Не подумайте, что я такой бесстрашный, в правой руке я судорожно сжимаю готовый к стрельбе «ТТ». Ага, вот и первая находка, вернее встреча. Тёмное и гибкое тело змеи зигзагом двигается к выходу первой же пещеры, в которую я сунул свой любопытный нос. Даю ей выползти на открытое пространство, после чего пускаю в ход своё самое сокрушительное оружие. Вы правильно догадались, естественно…, палку. Из пистолета запросто можно и промахнуться, а вот надёжная палка промахов или, упаси Господи, осечек никогда не даёт. Повесив очередного поверженного противника на ближайшую ветку, продолжаю поиски. После обследования обеих пещер результат моих побед весьма внушителен. Пять змей убито, две удрали в заросли без задних ног!

Вы, наверное, думаете про меня сейчас: – Ну, надо же каким безжалостным живодёром стал этот одичавший в джунглях солдафон! Но это не совсем так. Зверей мне так же жалко, как и всем вам, и в них я никогда без надобности никогда не стреляю. Змеи – совсем другое дело. Во-первых, они могут быть ядовитые, что опасно само по себе. А во-вторых, из них мы готовим себе пищу. Делается это весьма просто. Нажатием пальцев на голову заставляем пасть ползучего гада раскрыться, после чего вешаем будущий полуфабрикат зубами на толстый сук, или воткнутый в ствол дерева штык. После чего осторожно надрезаем ножичком шкуру позади головы и потихонечку стягиваем её в направлении хвоста. Теперь потрошение – самая неприятная процедура. Одной рукой придерживаем и натягиваем тушку змеи, а другой разрезаем её брюхо опять же сверху вниз. Вычищаем внутренности и складываем розоватые тушки в малый котелок, для дальнейшей мойки. Обрабатываю всех змей без исключения. Оставлять добычу на «потом», нет никакого смысла. Если мы их не съедим в течение ближайшего часа, их наверняка сопрут мартышки, оккупирующие ближайшие деревья. Сейчас они нас ещё нас побаиваются, но дайте срок, спасу не будет от их проделок!

Подходит Воронин. Смотрит несколько минут на мою работу, деловито щупает пальцами добычу.

– Давай сегодня барбекю сделаем! – предлагает он, пристально глядя в котелок, в котором уже отмокают три метровой длины змеюки.

– Барбекю, это что такое? – заинтересованно поворачиваюсь я к нему.

– Мясо на решётке, – поясняет он. Что-то типа шашлыков. Ты их замаринуй получше, а уж жарить буду я сам.

– Так, где же нам взять такую решётку? – растерянно развожу я руками.

– А мы заднюю крышку у передатчика оторвём, – подмигивает он. Там и так всего два болта осталось. Уж лучше мы её сами снимем, пока самопроизвольно не отскочила.

То, что наш капитан весьма умён, сомнений у меня не было с самого начала, но то, что он ещё и столь сообразителен, приятно меня удивляет. Никто из нас, воспитанных в требовательной любви к исправной радиоаппаратуре, до этого бы не додумался. А он смог. Широко мыслит Михаил Андреевич, масштабно! Истинный вожак стаи!

Из Вашингтона:

Штаб-квартира генерала Уэстморленда по-прежнему находится под сильным огнём партизан. Роберт Макнамара (министр обороны США) указывая в своём докладе, что помощь борющемуся (северному) Вьетнаму со стороны социалистических государств и главным образом со стороны Советского Союза постоянно и неуклонно возрастает…

* * *

Уже второй день мы живём в совершенно неслыханном комфорте, укрывшись в небольшой пещерке, прилепившейся в центре довольно глубокого и протяжённого оврага. Машины наши спрятаны прямо напротив нас, в точно такой же пещере, но несколько отличающейся от нашей своими размерами. Она чуть менее заглублена в откос, но зато значительно шире, чем наша. Сделаны обе норы по одному, видимо, достаточно распространённому в этой местности стандарту. В самом крутом месте овражного склона выбирается часть земли, которая сбрасывается вниз, образуя некое подобие глиняного помоста, или вала. Образовавшаяся полость немедленно укрепляется от возможного обвала, причём укрепляется весьма изобретательно. В полукруглый, глинистый откос вколачиваются заострённые бамбуковые колья, к которым привязываются колья более длинные и гибкие бамбуковые же стебли. Всю эту решётку дополнительно переплетают растением похожим на тростник, и в результате получается своеобразный полукруглый шалаш очень даже приличного размера.

Занавесив вход куском брезента, мгновенно получаем и относительно удобное жильё и бомбоубежище одновременно. Всё остальное хозяйство и здесь практически ничем не отличается от придуманного ещё для первого лагеря. Единственное, в чём мы улучшили свой быт, так это почти отказались от костров для приготовления пищи. Два очень вовремя купленных керогаза, исправно работающих на подсоленной солярке, во многом заменили нам всю прежнюю возню с сырыми дровами. В прочем же, установленный ранее распорядок дня остался прежний. С раннего утра до позднего вечера мы практически непрерывно отслеживаем вылеты боевых и вспомогательных самолётов противника из Манилы, Окинавы и Бангкока, пытаясь проследить в какой последовательности и по каким целям наносятся удары именно с использованием тяжёлой бомбардировочной авиации. А ночью кое-как спим по очереди, в полглаза, даже не гася дежурной керосиновой лампы.

Вошедшая в привычный ритм боевая работа довольно скоро приносит весьма ощутимый результат. Примерно через неделю выявляется одна очень интересная закономерность. Как правило, перед обычными массированными налётами тактической авиации в ход идут обычные современные разведчики RC-135, которые с высоты десяти километров осматривают цели для нанесения бомбовых и ракетных ударов, стараясь выявить появление новых, или передвижение ранее засечённых средств ПВО Вьетнама. Иногда им это удаётся, и тогда самый первый удар, спешно поднимаемых с авианосцев штурмовиков наносится именно по таким местам. Но вот когда готовится удар с применением В-52 или В-58, то ситуация с проведением предварительной воздушной разведки, несколько меняется. Прежде всего, в ход идут уже два разведчика, а не один, как в рядовом случае. Примерно за сутки до очередной бомбардировочной акции в небе появляются хотя и устаревшие, но всё ещё находящиеся на вооружении штатовцев RB-47.

Пара подобных мелких пакостников, словно заблудившиеся в саванне шакалы подолгу рыщет именно в тех районах, где вскоре должны появиться пресловутые «Небесные крепости». Впрочем, это я сейчас говорю с уверенностью, что должны. А тогда, в тот момент, когда впервые возник этот вопрос, это было совсем и не очевидно. Помню, впервые это предположение высказал Преснухин. Выбравшись из прокалённого нутра радийной машины, он как-то особо пристально посмотрел мне в глаза, поскольку именно я менял его на посту в тот раз.

– Сань, – попросил он, жмурясь от слишком яркого солнца, – тебе не кажется, что налёты у американцев планируются двумя разными ведомствами?

– Это как ты до этого додумался? – притворно удивляюсь я. И так хорошо известно, что стратегической авиацией распоряжается верховное командование, а фронтовая авиация работает по заявкам командиров более низкого фронтового ранга.

– Нет, – качает головой Фёдор, – я вовсе не про то говорю. Почему перед одними массовыми налётами на разведку вылетают RВ-47, а в других случаях 135-е? А?

– Ну и что здесь такого? Весьма возможно, что более новые и усовершенствованные самолёты имеют одно подчинение, а авиапарк устаревших моделей отдан на откуп местному американскому командованию, непосредственно работающему на этом театре военных действий. А что это ты так заинтересовался?

– Да просто заметил, что к вылетам разных типов разведчиков и относятся по-разному.

Преснухин по детски склоняет голову набок и продолжает. 135-е строго встречают и провожают специальные звенья прикрытия, а RВ-шки абы как летают. Даже временное прикрытие от них иной раз куда-то забирают. Видимо на более важные нужды. Разговор этот прочно запал мне в память и в дальнейшем именно он лёг в основу крайне авантюрной операции, которую мы вскоре провернули. Впрочем, рассказ об этом последует чуть позже.

* * *

Тем временем, масштабы и сила авиационных ударов, наносимых американцами, как по Северному, так и по Южному Вьетнаму, неуклонно возрастала. Из присылаемых из полка шифровок нам вскоре стало известно, что количество ударных самолётов, нацеленных на подавление наших юго-восточных союзников, достигло совершенно умопомрачительной цифры – 1200 штук! Вспоминая уроки недавней истории, я прикидывал, что по боевой мощи такая армада была бы вполне сравнима со всей авиацией, брошенной Гитлером на СССР в 1941-м году. Причём это были не какие-то абстрактные цифры, которые зачастую мелькают перед тобой в книге или газете. Нет, это были вполне осязаемые самолёты, день за днём в буквальном смысле проносящиеся у нас над головами. И разрушительные потери, которые они наносили и без того небогатой стране, нам были очень даже заметны. Иногда в таких налётах на конкретный объект участвовали до двадцати тяжёлых боевых машин, и должен вам сказать, впечатлений даже от одной такой встречи хватает на несколько лет довольно неприятных воспоминаний.

Однажды я на пару с Камо случайно попал в такую «мясорубку». А начиналось в тот день всё вполне мирно и даже рутинно. Утром Стулов, номинально отвечающий за электроснабжение нашей команды, обнаружил, что все привезённые нами ёмкости из-под солярки пусты. Разыскав меня в землянке, он приказал срочно взять позаимствованную нами в ближайшей деревне тележку, и привезти из сельскохозяйственного кооператива хотя бы пять канистр солярки. Тяжело вздохнув (поскольку надеялся пару часов расслабленно погреться на солнышке), я поплёлся выполнять приказание. Первым делом следовало отыскать что-то в обмен на столь дефицитный продукт, и я принялся бродить по лагерю, в поисках того, что могло бы послужить средством оплаты. От выданных Стуловым местных денег, толку было мало. Донги (вьетнамские рубли) в этой части Вьетнама почти ничего не стоили. Да и к чему они были местным? Купить что-либо путное на них было практически невозможно, по причине отсутствия нормальных магазинов, а копить деньги в расчёте «на потом», тоже было абсолютно бессмысленно, поскольку в условиях войны практически ничего не стоила сама жизнь местного крестьянина, не то, что какие-то разноцветные бумажки, пусть и называемые деньгами.

Итак, надо честно признать, что натуральный обмен в условиях любой войны это суровая, но неизбежная реальность. Что же может предложить простой советский солдат столь же простому вьетнамскому хлеборобу. Экзотические продукты питания? Да, может. Сахар, мёд, тушёнка, баночная сельдь тихоокеанского засола, сигареты и особенно бутылочное пиво необычайно ценились среди местных жителей. Вот только один вопрос тревожит наши души, где нам взять подобные деликатесы? Последние дни мы и сами сидели на голодном рационе, всё чаще и чаще надоедая Воронину разговорами об улучшении пайка. Бензин, солярка, машинное масло, хоть и в меньшей степени, но тоже были неплохим объектом для мены. Но, увы, и здесь мы не были богачами.

– Что же предложить на этот раз местным барыгам? – нервно бегаю я по лагерю.

В лихорадке поисков мельком заглядываю в офицерскую палатку. Внезапно мой взгляд упирается в радиоприёмник «Спидола», который наш капитан любит послушать перед сном, за неимением газет, телевизора и книг. Красть, разумеется, нехорошо, и я спешу вслед за успевшим скрыться за поворотом оврага Стуловым. Объяснив тому деликатность порученной мне миссии, я прошу выдать мне хоть какое-то материальное подкрепление к хилой местной валюте. При этом я намекаю на приёмник капитана, который (по моему мнению) вполне можно положить на алтарь будущей победы. Но старший лейтенант за имущество командира стоит горой. Вместо приёмника мне выдаётся почти новая офицерская гимнастёрка, форменные ботинки, фонарь с запасными батарейками и два комплекта швейных иголок. Едва я успеваю разместить добытое в тележке, как вижу беззаботно бредущего Камо, только что притащившего кучу относительно сухого валежника для вечернего костерка.

– А-а-а, вот и очень кстати, что ты мне попался, – окликаю я его. Срочно неси сюда пустые канистры! Давно пора двигаться, а ты где-то бродишь!

– Куда? Зачем? – бросает тот сучья на землю.

– Пойдём с тобой в посёлок, за соляркой, – старлей приказал.

– Так прямо мне и показал? – упирается Камо.

– Да не показал, – тяну я его за руку, – а приказал! Неси, говорю канистры, а то до обеда вернуться не успеем.

Только эта угроза ещё способна как-то повлиять на вольнолюбивого сына гор, и он с заунывными причитаниями на незнакомом мне языке начинает собирать разбросанные по лагерю канистры. Через пять минут мы уже в пути. В принципе, по российским понятиям идти нам не так и далеко, километров примерно пять, но дорога извилиста и разбита, так что, дай Бог, часа за полтора удастся добраться до основной цели нашего путешествия. Я иду молча, одной рукой держусь за оглоблю тележки, а другой яростно отмахиваюсь от наседающих со всех сторон москитов.

Мой же напарник как всегда очень шумен. Молчать он не любит вовсе, и поэтому сразу же заводит какую-то заунывную с гортанными руладами горскую песню. Примерно на полпути, едва мы ступили на хлипкий мостик, переброшенный через речку примерно двадцатиметровой ширины (в неё, кстати, и впадает наш ручей), как сразу с нескольких сторон до нас доносится тревожный рёв далёких сирен. Останавливаемся и привычно задираем головы вверх. Мост мы уже преодолели, и теперь перед нами раскинулась протяжённая долина, сплошь расчерченная квадратами рисовых чеков. Правда, от многих из них осталось лишь одно название. Громадные воронки перемешали разделительные брустверы, просёлочные дороги и водоотводные каналы в однообразное бурое и неопрятное месиво. Среди этого разгрома кое-где ещё копошатся крестьяне, пытающиеся спасти хотя бы часть урожая, но делают они это скорее по привычке, нежели надеясь как-то существенно поправить свои дела. Мотивы американских стратегов, бомбящих всё подряд, понятны. Именно здесь, по узкой равнинной части, практически не защищённые буйными, прекрасно всё маскирующими зарослями, проходят основные транспортные коммуникации, по которым снабжаются южновьетнамские «повстанцы». Но нам сейчас не до них, всё наше внимание безраздельно отдано воздуху.

– Смотри, кацо, – азартно кричит востроглазый Камо, вытянув руку в сторону юго-востока, – вон они откуда идут!

Поворачиваю голову в указанном направлении. Вначале мои глаза ничего толком не воспринимают в раскалённой полуденной голубизне, но я прикрываю их ладонью, и вот тут-то мои ноги от страха буквально прирастают к земле. Высоко в небе, но, явно стремительно снижаясь, прямо на нас чёрным валом идут самолёты. Наверное, там, в бескрайней небесной лазури откормленным американским пилотам кажется, что они держат какой-то строй, но нам, жалким козявкам, судорожно вцепившимся в свою примитивную тачку, кажется, что на нас накатывается нечто подобное грозовому фронту. Звука двигателей нам ещё не слышно, но от этого становится ещё страшнее. Нервно оглядываемся по сторонам в поисках хоть какого-то укрытия. Обычно у мостов, или каких-либо других, хорошо заметных с воздуха построек сооружаются специальные окопы, или как их ещё называют «щели», но вот именно здесь, ничего похожего мы не видим. Тем временем, приближающиеся самолёты, словно по команде разделяются на два эшелона. Самый нижний слой штурмовиков ещё более круто пошёл вниз и вскоре со стороны посёлка (куда мы собственно и направляемся), донеслись мощные взрывы, сопровождающиеся ярко-красными сполохами.

– Смотри, да они напалм на деревню бросают! – заволновался Камо, в возбуждении срывая с головы панамку, – ещё всю нашу солярку пожгут, гады! Солярка, естественно, пока не наша, но радист просто переполнен священным негодованием и такие мелочи в расчёт не берёт.

Я что-то хотел ему ответить, но тут земля под нашими ногами зашевелилась и исторгла из себя глухой, болезненный рокот, словно невдалеке проснулся древний вулкан. И где-то в паре, максимум тройке километров от нас грозно вздыбился чёрный лес сплошных разрывов. Мы ещё несколько секунд обречёно смотрим на взлетающую вверх жуткую мешанину раздробленной в прах почвы, корней и осколков, несущуюся на нас со скоростью курьерского поезда.

– Так вот что такое ковровая бомбардировка, о которой нам чуть не каждый вечер рассказывает Воронин, – успеваю подумать я ещё до того момента, как мои ноги помимо моей же воли, понесли меня прочь.

Вы, наверное, не поверите, но я явственно, всей разом заледеневшей кожей ощущал, что на нас неумолимо надвигался самый настоящий рукотворный ад. Успеваем только пригнуться, как скрежещущий гул непрерывных разрывов наваливается на нас неумолимым смерчем, и мы, словно два попавших в него мотылька, несколько секунд буквально парим где-то над землёй, плохо понимая, где собственно земля, а где, чёрт побери, небо!

Тишина обрушивается также внезапно и страшно, как и грохот недавней бомбёжки. Очухавшись и прочистив забитые грязью уши, я поднимаюсь из какой-то протяжённой, затопленной ржавой жижей канавы и, пошатываясь, стараюсь занять вертикальное положение. В голове стоит колокольный звон, а перед глазами роится густое серое марево, будто гигантские мухи обсидели весь окружающий меня мир. Постепенно прихожу в себя и изумлённо озираюсь вокруг. Вся местность вокруг перепахана столь сильно, словно это весенняя зябь перед посевной. Разнокалиберные воронки испятнали, кажется, всю долину, пройдясь по ней из угла в угол. Из всего обозримого пространства относительно нетронутым остался только небольшой пятачок, посереди которого я сейчас и стоял, выискивая глазами неизвестно куда пропавшего напарника.

Но вот сзади раздался слабый хруст, и я повернулся на подозрительный шум. Неподалёку слабо шевельнулась земля, и из-под широкого шматка грязного дёрна медленно и неуверенно выскользнула грязная человеческая рука. Я естественно тут же бросился к Камо на помощь. К счастью для Камкова, (так и не вспомню никогда, как его звали по имени), его только припорошило землёй, и я извлёк его на свет Божий без особых проблем. Откашлявшись, он поднялся на ноги, протёр запорошённые глаза и, взглянув на меня, принялся неудержимо хохотать. Некоторое время он ржал в одиночку, приплясывая и показывая на меня пальцем. Но потом, глядя на его растерзанную форму и испачканное лицо, я тоже засмеялся. Так мы с ним и хохотали, показывая друг на друга пальцами, пока из глаз не потекли слёзы.

– Всё, – вдруг совершенно спокойным и твёрдым голосом сказал наш радист, и смех будто застрял у меня в горле, – хватит надсмехаться друг над другом, пора за канистрами идти!

Он произносит эту фразу со всей серьёзностью, на которую способен, и тут же, будто механический робот поворачивает назад, лицом к мосту. Я смотрю несколько секунд ему вслед, но он шагает как по плацу, не оглядываясь и даже не спотыкаясь. Из пяти канистр, мы с ним отыскали только четыре, и это была большая удача. Вот только тележка наша, столько раз выручавшая нас в последнее время, от удара взрывной волны распалась на составные, уже более не стыкуемые части. Но советский солдат находит выход из абсолютно любой ситуации. Схватив в каждую руку по железной банке, мы, насколько могли быстро, двинулись в направлении уже близкого посёлка. А оттуда густой россыпью навстречу нам мчались до смерти перепутанные жители, волоча за собой; кто скарб, кто детей, а кто и какую-то домашнюю скотину. И только мы словно ожившие мертвецы из фильма ужасов, весело бренча пустыми канистрами, бежали в противоположную сторону.

– Бензохранилище вон там! – бросился мой напарник (уже дважды бывавший в посёлке) куда-то в сторону, едва мы поравнялись с первыми домами. Давай за мной!

Но в тот момент я не обратил на его призыв никакого внимания. Мой взгляд неожиданно зацепился за фигуру лежащего лицом вниз залитого кровью старика в парадном пиджачке, всем телом прижавшего к земле маленького пацанёнка, лет примерно трёх. Тот отчаянно визжал и скрёб малюсенькими пальцами дорожную пыль, словно стараясь вырваться из-под придавившей его трупа. Отбросив в сторону тщедушное тела старика, я торопливо поднял его на руки, и тут же… едва не отбросил в сторону. Прямо на моих глазах его левая ступня отделилась от ноги и повисла на тоненькой полоске кожи. Тут же из раны обильно потекла кровь, а голова мгновенно замолчавшего мальчика безвольно откинулась в сторону.

– Стой, куда ты, – беспомощно закрутился я по сторонам, в поисках хоть какой-то помощи, – да очнись же! Дед, раненого осколком парнишки, видимо, даже после смерти, продолжал зажимать ужасную рану своего внука, – сообразил я. Но что же мне-то делать? Не то, что аптечки, даже примитивного бинта с собой нет!

Уложив пострадавшего малыша на спину, я поднял его разрубленную ногу вверх, стараясь хотя бы этим остановить льющуюся кровь. Но это помогло слабо. Тогда я сдавил её у раны пальцами. Другой рукой принялся хлопать себя по карманам, в поисках хоть какой-нибудь бечёвки. Напрасно, ничего нет.

– Ты что здесь застрял? – орёт подскочивший откуда-то сзади Камо. Бросай всё! Не слышишь разве, что новая волна самолётов сюда идёт?

Он с тупым стуком впечатывает две полные канистры в землю и резко дёргает меня за плечо. Давай, шевелись быстрее, заправочная цистерна тут рядом, с гаражом. Торопись, а то вытечет вся! Худая она уже!

– Не видишь, что ли, – скинул я его руку с плеча, – здесь мальчишка раненый. У тебя нет ничего, чтобы перевязать его?

– Па-ла-ток есть, – выхватывает Камо из кармана хоть и залоснившийся от долгой носки, но всё же относительно чистый носовой платок.

Едва мы закончили перевязку маленького пациента, как вновь истошно завопила ручная сирена воздушной тревоги. Подхватив и канистры и раненого малыша на руки, мы бросились в ту сторону, в какую бежали и немногочисленные жители, уцелевшие после первого налёта. Тонкий режущий душу свист реактивного двигателя над головой, и мы дружно катимся по траве. Ба-бам, ба-бам! Грохот, грязь, в отбитых ударной волной ушах наступает глухая тишина. Поднимаю разом потяжелевшую голову, надеясь понять, откуда грозит основная опасность. И тут же два F-105 будто для острастки постреливая из пушек, молниями пронеслись над нами, круто поднимаясь к зениту. Бросаю взгляд вокруг себя. Вижу, что сзади набегают несколько припозднившихся женщин. Поймав за юбку какую-то истошно визжащую молодку, я чуть не силой вручаю ей ребёнка, и сам несусь обратно, на поиск брошенных мною на полдороге пустых канистр. Поднимаю их с земли и (что делать) бегу их наполнять. Видно, что на сей раз, то есть после второй атаки, посёлок опустел совершенно. Справа смрадно чадит авторемонтная мастерская, и я огибаю её, рассчитывая, что топливные ёмкости должны быть где-то поблизости. Вскоре, за просевшей после взрыва стеной пыли, вижу древний грузовичок с простреленным передним колесом и заветной ёмкостью солярки, пристроенной в его кузове. Дверь в кабину откинута в сторону, и вся она изрешечена осколками. Оттуда боком свешивается убитый наповал водитель в военной форме. Он бедняга, видимо намеревался вывезти драгоценное топливо, но не успел. Цистерна тоже повреждена в нескольких местах и тоненькие струйки мутноватой, некачественной солярки сбегают по её ржавой стенке.

– Хоть бы всё-то не вылилось, Господи, – бормочу я, торопливо заталкивая первую канистру под тощий ручеёк так необходимого нам горючего, – успеть бы хоть пару банок наполнить!

Оставаться около машины в тот момент, когда самолёты вновь могли явиться на очередную штурмовку, было крайне опасно. Бензин, оставшийся в её баке, и вытекающие остатки солярки могли дать просто сверкающую (в прямом смысле этого слова) добавку к взрыву даже очень маленького снаряда. Нервно стучу пальцем по канистре. Нет, всё ещё лишь четверть налилась. Вот если бы как-то накренить всю машину… Но как это сделать? Уцелевшее колесо, что ли отвинтить? А чем?

И тут я вспоминаю о пистолете, без всякой пользы вот уж какой день болтающемся у меня за поясом. Ящерицей выползаю из-под цистерны и вытаскиваю «ТТ». Сердце стучит, словно паровой молот, руки прыгают и, чтобы не дай Бог не промахнуться, подношу ствол почти к самому ободу (хоть бы канистру отодвинул для приличия). Выстрел! Машина со свистом оседает ещё глубже и ток солярки усиливается. Ударом ребра ладони поспешно сбиваю пробку со второй канистры и протискиваюсь с ней в резко уменьшившийся просвет.

– Вот теперь порядок, – думаю с некоторым облегчением, – теперь быстро наполнится!

Откуда-то сзади плавно нарастает знакомый свист реактивных двигателей, и я инстинктивно сжимаюсь в еле видимый сверху комочек.

– Что же вы, суки, не отвалите-то отсюда? – негодую я в душе, и в бессильной злобе сжимаю кулаки. И так уже всё здесь разгромили. Ох, как они сейчас врежут по этой дурацкой машине, – нетерпеливо толкаясь, лезут в голову непрошеные мысли, – то-то славный шашлык из меня получится!

Неожиданно слышу характерный стук ожившего зенитного пулемёта. А через какие-то мгновения и ответную пальбу, но уже с самолётов.

– Вот спасибо, вот спасибочки, – словно в забытьи бормочу я, благодарность неизвестному пулемётчику, поспешно закрывая наконец-то наполнившуюся ёмкость, – век тебя не забуду!

Поскольку вторая канистра полна я, словно кокосовый краб, задом выползаю из-под изувеченной машины. Утираю обильно льющийся со лба пот и вскидываю глаза к небу. Самолётов пока не видно и я, подхватив сильно потяжелевшие банки, грузно семеню к окраине. Короткий парализующий волю свист и плотная ударная волна мощным пинком сбивает меня с ног. Над головой, проносится такая волна жара, что даже волосы на затылке начинают трещать. Вскакиваю и бегу уже в полную силу, откуда только прыть взялась! Пробежав метров двести, обессилено падаю, и только теперь оборачиваюсь. Недалеко от меня жарко полыхает здание колхозного свинарника, и из его ворот с истошным визгом разбегаются сумевшие как-то вырваться животные. Веду взглядом по сторонам и вижу, как от единственно уцелевшего здания поселковой конторы, пригибаясь чуть ли не к самой земле, бежит Камо.