Текст книги "Картонные звезды"

Но тут мы явно недооценили наших преподавателей. Они так умело организовали процесс загрузки знаний в наши мало подготовленные головы, что месяцы эти пролетели один за другим, просто с молодецким посвистом. Лишь сутки минули со дня принятия присяги, а учёба на шпионов началась без малейшей раскачки и по полной программе. Все мы изначально были разбиты на четыре основных потока. Те, кто в дальнейшем будут служить шоферами и автомеханиками, от нас были отделены сразу же. Их место в автопарке. Там у них есть и помещение для теоретических занятий, там и гараж и, выражаясь армейским языком, вся материальная часть сосредоточена.

Оставшиеся в здании школы, занимают обычно четыре класса, которые и оборудованы соответствующим образом. В первом классе учится будущая первая рота. На каждом рабочем столе у них лежат наушники, а у стола преподавателя стоит армейский катушечный магнитофон. Даже помню его марку. МАГ-1 он назывался! Наша группа комнату занимает побольше, и оснащена она побогаче. Диковинного вида радиостойки громоздятся вдоль одной из стен, и большинство из нас с явной тоской смотрит на сотни непонятных ручек и переключателей, которые нам ещё только предстоит освоить. Третий класс занимают связисты. Телеграфные ключи на столах, стойки радиопередатчиков, кабели, изоляторы… Тоже техника, но против нашей крутизны она явно не тянет! И, наконец, четвёртая группа собрала в своих рядах тех, кто в дальнейшем будет обслуживать планшеты и пеленгаторы. Пеленгаторов на территории нашей части всего два (один из них учебный), и мы сразу понимаем, что большая часть этой группы по окончанию учёбы незамедлительно уедет на далёкие «точки», заброшенные Генштабом в ещё более гиблые и нелюдимые места.

* * *

Теперь обязательно следует познакомить с теми, кто нас обучает всем премудростям разведывательной деятельности. С теми офицерами, кто непосредственно исполняет директиву по непрерывной подготовке кадров для радиоразведки Советского Союза. Надо сказать честно и признать безоговорочно, что в этой части у ГРУ недоработок практически не было. Работавшие с нами преподаватели были весьма образованы в вопросах их непосредственной компетенции. Ко всему прочему, они ещё и любили своё занятие. Видимо их (так же как и нас), отбирали на эти должности по блеску в глазах. Занятия ведут в основном капитаны и майоры, но есть и подполковники. Старший лейтенант всего один. И работает он только с телеграфистами. Чувствуется, что им всем в кайф нас, дуралеев, учить и воспитывать. Нам тоже легко с ними заниматься, поскольку всё, что они нам излагают, крайне необычно и занимательно. Может быть и не всем, тут я преувеличил, но всяком случае, многим. Но, к всеобщему сожалению не только специальными дисциплинами заняты наши учебные часы. В изобилии в расписании значатся и строевая подготовка, и изучение защиты от химического нападения и основные поражающие факторы ядерного взрыва.

Много всяческой ерунды приходится делать и выслушивать молодым солдатам, несущим почётную службу в рядах Советской Армии. Но это неизбежный компромисс между требованиями ШКОЛЫ и едиными требованиями, предъявляемыми ко всем без исключения военнослужащим. Разница между нами и, допустим, теми же танкистами заключается только в том, что те должны изучить только устройство танка. А нам необходимо осилить программу как минимум двух курсов специализированного военного училища. Но стонать нечего, нас ведь за этим сюда и отбирали, вот только предупредить об этом забыли.

Завершая абзац о преподавательском составе, можно только посетовать о том, что все их усилия, в конечном счёте, пропадают втуне. И в самом деле. На службу наш солдат призывается на три года. Год из них он только и делает, что учится. Остаётся ещё два года. Но, забегая несколько вперёд, можно честно сказать, что только отдельные, особо одарённые личности достигают после окончания полковой школы достаточной степени готовности к самостоятельной работе. А если брать ситуацию в общем и целом, то ещё не менее чем полгода каждому из нас необходимо стажироваться на боевом посту, чтобы выйти на достаточный уровень профессионализма. Не забудем, что во все времена, везде и всюду, процесс подготовки высококлассного разведчика это процесс деликатный, и кропотливый. И хотя (к счастью) разведчиков из нас готовят не агентурного направления, но тем не менее. Таким образом, все десять месяцев в нас усердно вталкивают всевозможные знания и настойчиво прививают полезные для дальнейшей службы навыки.

Чем ближе к выпускным экзаменам, тем больше уделяется внимания практическим навыкам, и всевозможным спецкурсам, а не общевойсковым предметам. Давно забыто изучение «Устава вооружённых сил» и «Наставления по стрелковому делу». Только раз в неделю нас выгоняют на спортивные упражнения, обычно приурочивая их к очередному банному дню, да раз в два месяца выводят на практические стрельбы.

Стрельбище, кстати, у нас своё собственное. Оно довольно примитивное, безо всяких там новомодных изысков, но и его достаточно, чтобы быстренько выпустить из карабина СКС десяток пуль в поясную мишень и бегом возвратиться обратно, к учебникам и конспектам. Время, совершенно неумолимое время, будто бы давит на каждого из нас, заставляя экономить его, где только возможно. Взять, к примеру, то же самое стрельбище. Там мы тоже время экономим. Не патроны, вы не ошиблись, а время. Не верите? Сейчас докажу.

На упражнения с боевой стрельбой мы выходим каждый со своим карабином. Но на деле используются только пять из них. Так и передаём оружие из рук в руки по очереди. Где же тут экономия? – спросите вы. Да вот здесь она и есть, в этих самых карабинах. Ведь если стрелять из всех стволов, то и чистить их придётся все подряд. А так чистятся только пять. Значит, только пятеро из нас будут возиться с тряпками и маслом. Вернее только один. Ибо эти пятеро тоже экономят. Тянут жребий, и за всех отдувается только один неудачник. Вот вам, пожалуйста, и дополнительная экономия! Прямая и зримая. Десятки учебных часов экономятся только на одной такой малости. Всё только для одного: учиться, учиться и учиться… Как завещал великий Ленин. Он, правда, завещал учиться коммунизму, но последнее слово из цитаты как-то незаметненько убрали, а безликий остаток стали ладить ко всему, чему непопадя. В отношении нас это даже звучит несколько комично. Учиться, учиться и учиться… шпионизму!

Не правда ли, довольно странный призыв? Но в то время, такая постановка вопроса имела полное право на жизнь. Ведь не забудем, что нам читается ещё одна дисциплина, количество часов на которую не сократили ни на час. Читает этот курс наш политрук по фамилии Крамаренко. Тоже одна из военных специальностей заполонённых украинцами. А что? Специальность просто отличная. Ответственности, по сути, почти никакой, да и предмет не особо сложный. Знай себе, перечитывай передовицы из «Правды», и «Коммуниста», да изучай с личным составом итоги очередного съезда партии. Но всё же главная задача политрука не в этом. Основное предназначение капитана Крамаренко заключается в воспитании в нас ненависти к Соединённым Штатам и иже с ними. Этих иже, кстати, набирается что-то чересчур много. Это и страны НАТО и страны СЕНТО, и население стран СЕАТО.

Ненавидим мы и Израиль, поскольку в нём свил гнездо противный сионизм и что-то там ещё. И всех их нам необходимо держать на прицеле, изучать и, в конечном счёте, непременно уничтожить. Но, честно говоря, сил на то, чтобы ещё кого-то и ненавидеть, нет абсолютно. На занятиях по партийно-политической подготовке мы либо потихонечку зубрим списки позывных и местоположение основных тихоокеанских радиостанций и авиабаз, либо откровенно спим. Сами понимаете, необходимость с полным напряжением нести такие солидные учебные нагрузки, наряду со всеми прочими «прелестями» военной службы, выматывает нас капитально. И единственное время, когда можно хоть на некоторое время расслабиться, мы отнимаем от уроков идеологической ненависти. Некоторые из нас даже научились спать в дробном режиме. Это когда человек, якобы пишет конспект и одновременно при этом слегка подпирает голову левой рукой. Но вы не верьте тому, что он действительно пишет, он в это время спит! Разумеется, спать в таком положении долго нельзя и через 3–4 минуты нужно изменять позу, во избежание наказаний. Пара минут уходит на лёгкое перестроение фактически спящего тела и вновь 3–4 минуты полного блаженства.

Иные из нас поступают ещё хитрее – они приспособились спать с открытыми глазами. Вот, например, Толик Щербаков. Здоровый такой парень из Подмосковья. Сразу отвоевал себе место в самом дальнем углу класса и часами сидит в позе оледеневшей мумии с застывшим лицом профессионального утопленника. Но стоит его окликнуть, как он тут же оживает и автоматически выговаривает свою коронную фразу, которую придумал ещё в самом начале обучения. Он кашляет, словно проверяет свою способность издавать звуки, после чего говорит убедительно и с возмущённым придыханием: – А что Щербаков? Я не сплю! После этого в его глазах появляется осмысленное выражение, и он плавно возвращается к разумной деятельности.

Всё ближе и ближе выпускные экзамены, всё ближе и ближе время прибытия в полк нового контингента. Пора нам освобождать обжитые койки школьной казармы и перебираться в боевые роты. Только теперь, заметьте себе, только через одиннадцать месяцев после начала службы, мы получили возможность общаться с солдатами предыдущего призыва. Ах, как умно это было придумано создателями ШКОЛЫ, ах, как дальновидно. Ведь искусственно отделяя желторотых новобранцев от уже успевших послужить солдат, командование нашей, именно нашей части, убивало даже не двух, а сразу трёх зайцев!

Во-первых, с самого начала пресекались всяческие поползновения со стороны так называемых «стариков», любящих решать свои задачи за счёт новоприбывших. Таким образом, в корне подрывалась основа приснопамятной «дедовщины», буквально разрушающей другие воинские коллективы. Солдаты нашего полка приходили в обычные казармы уже достаточно прослужившими и, что не маловажно, достигшие достойного уровня воинского умения и, соответственно, уважения к себе. Да, сержанты к нам были приставлены старослужащие, но они нам были приданы в роли нянек, опекунов и помощников. И почти все они (немаловажная находка ШКОЛЫ), в большей мере чувствовали себя именно опекунами и помощниками, нежели командирами и тиранами. В-вторых, такое брожение в собственном соку позволяло начальнику школы быстро выявлять из общей массы природных лидеров, которые в общей казарме, возможно, никогда не проявили бы своих качеств. И третье, пожалуй, самое важное. Каждый из нас мог отдавать все силы изучению военной специальности, не экономя на учебном процессе силы. Ведь не секрет, что первогодки вынуждены массу своего времени и энергии отдавать для удовлетворения прихотей старослужащего состава (зачастую издевательских и унизительных). Такого расточительства ШКОЛА позволить себе не могла никак, и она поневоле берегла своих новоявленных рекрутов так долго, как только могла.

– Давало ли всё это нужный результат? – поинтересуетесь вы.

– Да! – уверенно отвечу я, не покривив душой ни на йоту. И результат по большей части был просто прекрасный. Когда в последние недели обучения нас выводили в качестве дублёров на Командный Пункт, то там молодое пополнение встречали уже почти как равных. И соответственно относились совершенно по-иному. Разумеется, идеального нигде и ничего не бывает. Как гласит известная пословица: – В семье не без урода! Всегда и везде находятся ущербные люди, а у нас в стране их и подавно с избытком. Но им противостоял уже не один растерянный и бесправный новобранец, а закалённый и уже сдружившийся в течение целого года коллектив. И это резко меняло настроение молодёжи, да и общую атмосферу в казармах тоже. Того дикого, человеконенавистнического произвола, творящегося по всей стране во всей армии, у нас не было и в помине.

Своевольничать не давали не только рядовым и сержантам. Пуще всего смотрели за офицерами. Ведь у нас, как и в других частях осуществлялась ротация офицерского состава. Одни уезжали к новым местам службы, другие незамедлительно приходили на их место. И естественно приносили с собой замашки, почерпнутые в иных гарнизонах, зачастую крайне неблагополучных. Было бы неверным утверждать, что к нам в полк прибывали только какие-то уникальные, или особо отличившиеся личности. Нет, прибывали всякие. И малограмотные, и драчливые и даже сильно пьющие. Но некоторое количество их скоро приживалась в новом коллективе, и со временем перестраивалась под наши стандарты. А вот другие нет, не могли себя любимого пересилить. С такими «фруктами» полковник Карелов, наш несгибаемый командир, долго не церемонился.

Система ШКОЛЫ чётко работала и здесь. Все, кто проявил себя неумёхой, тупицей, или разгильдяем, без долгих разговоров отправлялись на «Передающий центр». (Помните выведенных из нашего строя парней, сразу после принятия присяги?). Это были первые ласточки нашего призыва. Но не последние, за ними последовали и другие, сразу после завершения процесса обучения. С офицерами поступали точно так же, без особых сантиментов. Я прекрасно понимаю нашего полковника. Слишком много сил, времени и нервов вкладывалось в каждого из нас, чтобы позволить какому-нибудь залётному самодуру нанести даже малейший урон столь деликатно устроенному военному сообществу. Но до таких чрезвычайных происшествий, слава Богу, доходило редко. Общая атмосфера, общие задачи, личная работа на общий результат, да ещё во славу любимой Родины, всё это заставляло, даже самых неустойчивых, крепко держать себя в руках.

Вспоминаю курьёзный случай, когда во взвод, в котором я служил, прислали нового лейтенанта. Достаточно интеллигентный на вид парень, серьёзный, с голубыми погонами авиатора на плечах. Некоторое время он к нам присматривался, встраивался в наши ряды, старался всех запомнить по фамилиям. И вот как-то попал на нашу солдатскую сходку, на которой мы решали чисто производственные вопросы, которые из-за чрезмерной занятости не могли обсудить на КП. Мы спорили, намечали планы, уточняли фронты будущих эфирных боёв, а он сидел рядом, открыв рот, и глядел на нас вытаращенными глазами. Было видно, что он не понимал в наших разговорах ровным счётом ничего. Иной бы подумал, что рядовые просто издеваются над своим взводным, но он был не дурак, и понимал, что к нему наше собрание никак не относится. Когда все разошлись, он попридержал меня за локоть, и когда мы остались наедине, спросил, понизив голос: – Саша, объясни мне, пожалуйста, о чём вы тут говорили? Ясное дело, его можно было тут же поднять на смех. Показать при всех, что нами командует полный профан, который явно недостоин нами руководить. Но он был среди нас новичком, как некогда и я, и мне пришлось ещё полчаса вполголоса переводить на русский язык, то, о чём только что велись столь жаркие дебаты. Потом этот офицер освоился и стал нормальным человеком, с которым мы, что называется, по-человечески дружили. Он, где нужно прикрывал нас, а мы, где могли, прикрывали его.

Хочу привести всего лишь один пример такого братского единения, пусть и не самый удачный, с воспитательной точки зрения. Ранняя камчатская весна, 1-е мая, праздник всесоюзный. Мой одногодок, Володька Ворохов командирован в магазин за пузырьком низкосортного креплёного вина. Мы были бедны, как церковные крысы и естественно, что наших солдатских денег хватило только на одну бутылку бормотухи. На «огнетушитель», как говорят коренные камчадалы. Не напиться, естественно, что такое одна бутылка на пятерых? Только пригубить слегка, для поддержания народной традиции. Вова не долго думая спрятал пузырь в скрученный кульком бумажный пакет, насыпал ради маскировки на её донышко горсть дешёвых леденцов, и побрёл обратно. От магазина путь не близкий, и пребывая в глубокой задумчивости, он своими крепкими зубами смолотил большую часть съедобной маскировки. И встретив нашего взводного, будто бы нарочно поджидавшего его неподалёку от столовой Володя, что вполне естественно, решил угостить и того конфетами. Поздоровался, поздравил лейтенанта с праздником и… протянул кулёк с угощением. Старший лейтенант опустил взгляд, но на зелёном донышке «огнетушителя» увидел лишь три жалкие конфетины.

– Спасибо, Ворохов, – мгновенно сориентировался наш взводный, не моргнув и глазом, – но я, понимаешь, сладкого не ем. Зубы берегу!

Вроде бы ситуация анекдотическая, но она ведь чётко показывает доверительный уровень взаимоотношений между командирами и подчинёнными. Ну, хорошо, отбери он у Вовика этот несчастный «огнетушитель». Он что, предотвратил бы крупную пьянку? Ясно, что нет. Никто из нас никогда не попадался на выпивке, да и порция была уж очень несолидная. И всю эту ситуацию старший лейтенант мгновенно просчитал и вместо мелкого скандала блеснул немеркнущим остроумием. Вы думаете, таких происшествий было мало? Да сколько угодно. Но все они забылись очень скоро. И только эти слова «зубы берегу» запомнились мне навсегда. Стёрлось из памяти и лицо нашего взводного, и то, как его звали, но крошечная искорка юмора, высеченная им из самой незатейливой ситуации, светит до сих пор.

Ханой. 24. (ТАСС) Сбит третий F-111A!

Части ПВО ВНА сбили в провинции Куангбинь ещё один американский сверхзвуковой истребитель-бомбардировщик F-111A. Это уже третий истребитель такого типа сбитый над ДРВ.

* * *

Однако что-то я увлёкся освещением глобальных проблем, пора бы и вернуться в день сегодняшний, вернее вчерашний. Давайте вместе возвратимся в весну 68-го года, на север острова Сахалин.

Везущий нас на полигон автобус с натугой переваливает через перевал и с трёх сторон, насколько хватает глаз, вновь сверкает бескрайнее море. А с третьей стороны наблюдается своеобразная, будто трёхпалая долина, простирающаяся вглубь острова.

– Наверное, это и есть артиллерийское стрельбище, – думаю я, прилипнув к окну носом. Ничего, уютно он устроился. Народа никого, даже если захочешь, всё равно ни в кого не попадёшь.

Заскрипев шинами по камням, автобус резко повернул, и мы миновали что-то похожее на будочку КПП. Показалось даже, что сидящий на пеньке солдатик приветливо махнул нам вслед, но этак небрежно, без особого почтения. Дорога ощутимо круто идёт вниз, и водитель автобуса осторожно снижает скорость. Минуем железный мостик, проложенный над усыпанным крупными серыми голышами руслом ручья, и я замечаю, как лейтенант поднимается со своего места.

– Хочу сразу всех предупредить, – повышает он голос, чтобы привлечь наше внимание, – из этой долины есть только один выход, одна единственная, безопасная дорога. Поэтому сразу не советую без сопровождения покидать расположение гарнизона. Особо любопытным хочу сказать, что у вас и так будет три увольнения, если, конечно, не проштрафитесь. Вас раз в неделю будут вывозить в местный клуб. Покажут кино, а после него будут танцы с местными девчатами. Но ещё раз повторяю, это только для тех, кто будет соблюдать установленные здесь особые порядки.

– Что за порядки такие? – тут же понеслось со всех сторон.

– Вам всё сейчас объяснит местный комендант, майор Понченко Григорий Николаевич.

Он явно хотел добавить ещё что-то, но тут автобус остановился и вся наша команда, с любопытством озираясь по сторонам, высыпала на обложенную по периметру крупными булыжниками полянку. Пока лейтенант нас выстраивает и ровняет, появляется плотный розовощёкий майор в залихватски заломленной фуражке.

– Здорово, братцы, – жизнерадостно кричит он, подбегая к замершему строю. Как добрались? Всех доставил, – мимоходом протягивает он руку несколько сконфузившемуся от такой фамильярности лейтенанту, – никого не потерял?

– Всё в порядке, – кивает тот, все на месте. Вот заодно я и списочек приготовил, как вы и просили.

Мельком проглядев поданный лист с нашими фамилиями и званиями, майор сворачивает его в четыре раза, и небрежно засовывает во внутренний карман кителя.

– Что, притомились, добры молодцы? – задаёт он чисто риторический вопрос, более внимательно всматриваясь в наши лица.

– Никак нет! – отвечаем мы, хоть и в разнобой, но поневоле бодрясь и вытягиваясь.

Незнакомый начальник в военной форме всё ещё вызывает у нас известную настороженность. С такими бодрячками, лучше вести себя таким образом, чтобы одним своим видом держать их как можно дальше от себя. Разумеется, что и общаться с ним следует строго по Уставу.

Майор тонко улыбается и вдруг командует: – Старший сержант Агафотов, сержант Савотин, сержант Рерькин становись здесь! За ними в том же порядке рядовые Щербаков, Зенин, Ращупкин. Следующая тройка Косарев, Преснухин, Камков.

Не заглядывая более в список ни разу, он перечислил нас всех, не забыв упомянуть и воинские звания. И не ошибся ни разу, и даже не переврал ни одной фамилии, что даже у нас в полку было делом рядовым и обычным. Перестроив нас компактную колонну, Понченко повёл её по территории полигона, указывая расположение основных стрельбищ и назначение попадавшихся на пути зданий. Не забывал он при этом и красноречиво описывать связанные с ними разные истории. Доходчиво втолковав, где мы будем спать и где питаться, он в завершение обзорной экскурсии собрал нас на залитой бетоном площадке вблизи склада вооружения.

– Полигон у нас особый и порядок на нём тоже особый установлен, – назидательно поднимает указательный палец левой руки вверх майор. Особ он тем, что пространства у нас здесь маловато, – обвёл он рукой громоздящиеся вокруг сопки, – а плотность населения со всевозможным оружием бывает очень большая. Чтобы эта плотность за время вашей подготовки случайно не уменьшилась, нужно знать и строго выполнять три основных правила!

И тут же новый резкий жест – три высоко поднятых пальца. Майор аж светится, словно играет на сцене Большого театра в самой главной роли. Ни слова поперёк вдохновенно священнодействующему актёру!

– Три! – ещё раз повторяет он. И первое из них самое важное.

Он умолкает и хмуро, сущим лесным сычом обводит наши лица, ища хоть одно скучающее.

– Никогда не переходить за линию цветных флажков вашего сектора! Никогда!!! Я буду рядом помирать! Рядом с вами лежать! В двух метрах всего! Но с той стороны флажков! И тогда не переходить!!! Коли скажет вам утром мой сержант: – Занимаемся сегодня в зелёном секторе. То знайте сразу, зелёный сектор это закон, не требующий доказательств. Это совершенно неоспоримая аксиома! В зелёном секторе, хоть танцы устраивайте, слова поперёк не скажу. Но в синий или жёлтый сектора, ни ногой! Понятно?

– Так точно, ответил сразу за всех Олег Савотин, стоящий на правом фланге.

У нас в полку вообще заведён такой порядок. Если к строю солдат обращается вышестоящий начальник, то отвечает всегда только один из всех. Либо старший смены, либо правофланговый. Вспоминается в связи с этим один уморительный случай. Как-то приехала в полк окружная проверка, и один из проверяющих, от излишнего рвения, спрятался на вершине одного из холмиков, аккурат на полпути из полка до КП. Дождался идущей на дежурство смены, да как выпрыгнет из-за кустов, да как закричит во всю свою мощь: – Здравствуйте, товарищи солдаты! Он, верно, полагал, что мы тут же перейдём на строевой шаг, и по заученному завопим в ответ, положенные по Уставу слова воинского приветствия. Но вместо этого тот же Савотин откликнулся на его приветствие в одиночестве и намеренно негромко. Остальные лишь покосились в сторону горластого офицера с немалым удивлением и продолжили движение.

– Стой, назад! – заорал тот, когда до него дошло, что с ним поздоровались, совсем не так, как положено.

– Некогда нам, – выразительно постучал тогда Олег по циферблату наручных часов, – на смену опаздываем!

Тот начальник ещё долго и недовольно вопил нам вслед со своего холмика, – но каких-либо последствий для нас так и не последовало. Да и не могло их последовать, люди на боевое дежурство идут, считай на войну, и где все «сапоги» мира над ними уже не властны.

– Правило второе, – тем временем продолжает майор. Слушайте во время занятий местное радио. Как заиграет наш полигонный матюгальник «Прощание славянки», так сразу и конец занятиям наступает! Поняли? Единственное, что допускается делать после звукового сигнала – разрядить оружие и убрать неизрасходованные боеприпасы в ящики. И не волнуйтесь, что не услышите. Наши громкоговорители на каждом углу стоят, и в каждой ямочке прикопаны. И третье, самое лёгкое правило хочу вам поведать в завершение нашего знакомства. Оно, как и все остальные, для вас придумано, и для мамок ваших. Не носите, ради Бога, своё оружие заряженным. Не помните, есть ли что в «казённике», так лучше лишний раз убедитесь. Ствол в землю, обойму долой, затвор на себя. Всего-то и дел, кажется, – уже в который раз потянул на себя наши взгляды майор, – три простеньких правила запомнить, но и этого иные не могут. В 64-м двое убитых, восемь раненых. В 65-м один погибший и шестеро с ранениями остались! В 66-м поранено сразу десять военнослужащих! Конкретные примеры хотите? Пожалуйста! Рядовой Дмитрий Новиков, не разрядил винтовку и прямо с ней отправился обедать. Патрон, естественно, в стволе лежит. Камень под ногу, винтовка наземь. Ба-бах, и ни в чём не повинный сержант Бобрыкин получил сквозную рану бедра. Далее. Ефрейтор Баринов, Сергей, принялся чистить малокалиберную зенитку, забыв проверить, разряжен ли её ствол. А в это время двое его сослуживцев несли ящик с боеприпасами. Решили отдохнуть, и один из них случайно опёрся локтем на спусковую педаль. Ба-бах и товарищ Баринов в секунду лишается предплечья. Ещё продолжить? Вижу достаточно. Помните то, что я вам сказал. Запомнить, впрочем, будет нетрудно, на каждой проверке, на каждом построении, старший команды будет эти правила несложные вам напоминать, и весь строй их будет хором повторять. А в остальном, – словно бы вновь расцветает майор, – жизнь здесь просто отличная и необычайно интересная. Подъём у нас в семь утра, а отбой и вовсе свободный. Библиотеку нам шефы богатую организовали. Телевизор, кино, каждый день смотреть можно. Что вам ещё? Да, а еда здесь просто пальчики оближешь! Видите, кокетливо указал он на свой весьма округлившийся живот, всего за три года нагулял. А когда приехал сюда, худющий был, как щепка!

Поддерживая шутку, все негромко похихикали, а майор сделал вид, что никаких вольностей в строю не заметил. День знакомства с новым местом прошёл как-то незаметно. И отбой, после действительно вкусного ужина, прошёл вообще как-то не по военному, а скорее по-домашнему. Никто не строил, не проводил перекличку, не заставлял ложиться, укладываясь в постель по чьему-то совершенно безумному приказу, ровно за одну минуту. Все неспешно легли на аккуратно заправленные койки и словно провалились в бездонный колодец, так, оказывается, устали за день. И утро было таким же спокойным. Кто-то включил свет и негромко даже не прокричал, а просто, сообщил: – Подъём, товарищи курсанты, приготовиться на завтрак! Инстинктивно мы повскакивали со своих кроватей, словно на пожар и обрушились вниз, судорожно натягивая на себя форму.

– Эй, эй, эй, – даже отскочил в сторону незнакомый сержант – дневальный, – вы куда это так шустро рванули?

– Так, подьём же! – выпучил на него глаза Щербаков, в жизни боявшийся всего двух вещей – недоесть и недоспать.

– Всё равно, – не согласился с ним дневальный, – никакого аврала нет, и нечего тут скакать, словно макаки по лианам.

Где он увидел в казарме лианы, непонятно, но с самого первого дня мы поняли, что от нас здесь вовсе не ждут формального выполнения уставных правил, видимо больше полагаясь на нашу сознательность и желание учиться чему-то новому. Но чисто домашняя, даже какая-то нереально дружественная обстановка на полигоне касалась только времени до построения на занятия и времени после того, как они заканчивались. Весь учебный день проходил просто с пугающей быстротой и был он пронизан совершенно непререкаемой муштрой. Так что даже передвигались мы по территории полигона, несмотря на крутой горный рельеф местности, только строем и бегом.

– Это чтобы уметь дыхание держать во время длительной стрельбы! – добродушно объяснял неотступно сопровождавший группу прапорщик Клюев, назначенный к нам в инструкторы.

Мы понимающе киваем, поскольку умение держаться на ногах после горных маршей нам прививали ещё во Владивостоке.

* * *

Разбит наш небольшой отряд на три команды и изучаем мы всего три, так сказать, предмета. Крупнокалиберный пулемёт ДШК, полуавтоматическую зенитную пушку ЗАУ–57Д и двадцатитрёхмиллиметровый автомат ЗАТИ – 23С-4. Только практика, теория, как бы походя, в процессе практического обучения. Устройство механизмов, способы и методы приведения оружия в боевое состояние, заряжание и разряжание его, устранение возможных задержек в стрельбе и мелких неисправностей. Заодно нам объясняют, как правильно обслуживать изучаемое вооружение во время консервации и в боевых условиях. Да, забыл сказать. Каждая из групп отныне занимается по особой программе. То есть весь общий для всех курс разбит на определённые разделы, и каждой группе всегда находится занятие отличное от других. Начинается военная учёба как всегда однообразно. Мы все выстраиваемся у склада боевой техники и дружным хором озвучиваем все три правила майора Понченко. Каждое по три раза, как молитву. Затем к нам подходят инструктора. Обычно это усатые, махровые прапорщики, в сопровождении одного или нескольких сержантов полигонной команды. Командой, к которой прикреплён я, занимается высокий и длиннорукий Виталий Клюев. С виду он словно зажат изнутри и даже двигается с какой-то определённой механичностью и угловатостью. Но это продолжается обычно только до того момента, пока мы не добираемся до одной из учебных площадок. Там он словно преображается. Руки его сами собой становятся неожиданно лёгкими и подвижными, а словно бы задеревеневший от возраста торс гибким, как у юноши. С необычайной лёгкостью он проникает к любой даже самой малозаметной детали полуавтоматической зенитной пушки среднего калибра. И при этом он словно заклинивший магнитофон по десять раз подряд повторяет каждый тезис и по десять раз подряд совершает одно и то же демонстрационное действие. Двигается вокруг пушки он просто артистически и требует от нас того же.

– Понятно? – спрашивает он в конце очередного цикла вколачивания знаний в наши головы.