Текст книги "Картонные звезды"

– До одиннадцати вечера пусть постучит, – наконец объявляет он своё решение, – имея в виду характерный пристук генератора. Если ничего не случится – будем ложиться спать. Нечего в ночи тарахтеть на всю округу!

Несмотря на усталость, никто отдыхать не идёт. Все мы как-то незаметно собираемся вокруг Камо, грустно клюющего носом на своём «насесте». Тот же, видя такое к себе повышенное внимание, мгновенно взбадривается и тут же проводит сеанс связи с обоими пеленгаторными постами. Этим он как бы предупреждает последних, о возможном начале измерительного цикла. Те незамедлительно отвечают, что к работе готовы по-прежнему. Время течёт медленно, словно холодный кисель. Чтобы как-то его скоротать, ловим на свободном приёмнике Москву и слушаем эстрадный концерт по «Маяку». Поёт всеми любимый Ободзинский. «Ты мне вчера сказала, что позвонишь сегодня, но, не назвавши часа, сказала только: – Жди…»

Вот мы и сидим молча, явно пребывая своими мыслями далеко от мрачно потемневших вьетнамских зарослей. Тоже ждём, когда нам «позвонят» наши супротивники. В эти минуты каждый из нас дорого бы дал, чтобы оказаться на любимом Садовом Кольце или в другом каком месте, более привычном русскому человек, нежели в этих душных…

– Пи – бип… пи – бип – неожиданно оживает захваченная в утреннем бою радиостанции, – би – пип.

Секундное замешательство, не более чем мгновенное сомнение и все бросаются врассыпную. Старший лейтенант Стулов этакой громадной лягушкой прыгает к своей вьетнамской шпаргалке, я же приникаю к включённому приёмнику. Надеваю наушники и включаю малогабаритный анализатор спектра. Едва лишь озаряется экран, я делаю отмашку старшему лейтенанту, и тот включает высокое напряжение трофейной станции.

– Badly 201, Badly 201, – зовёт нас чей-то надтреснутый, видимо насмерть прокуренный голос, – ответе «Крестоносцу»! Badly 201, – не слышу вас, отвечайте!

Вызов даётся на ломаном английском и, собственно говоря, ничто не мешает нам ответить на нём же. Стулов нажимает клавишу «приём-передача» и словно дирижируя оркестром, взмахивает свободной рукой над головой. Этот сигнал в основном даётся для меня. Одновременно с первым произнесённым им словом, я принимаюсь с бешеной скоростью вращать вариатор анализатора, пытаясь как можно быстрее перехватить просто оглушающую частоту нашего ответа. Ага, вот и она, 24502 килогерца. Прекрасно. Даю ответную отмашку Стулову, чтобы он давал помехи и якобы умолкал от потери «прохождения». Он тут же реагирует и, побренчав одной из клавишей, мгновенно обрывает связь. Задача его облегчается тем, что вокруг полыхают яркие зарницы и воздух вокруг нас по горло насыщен грозовыми разрядами.

Теперь всё зависит от меня, от моей прыткости. Позывной вызывающей станции я теперь знаю и мне нужно отыскать рабочую частоту, на которой работают наши противники. Нет сомнения, что они работают по так называемой полудуплексной схеме, когда приём и передача ведутся на разных частотах. И моя задача состоит в том, чтобы как можно скорее выяснить на какой же. Всё моё внимание теперь сосредоточено на руках лейтенанта. Как только корреспондентами противника будет предпринята, очередная попытка восстановить связь, он тут же даст мне очередную отмашку. Момент воистину роковой. Если на том конце радиомоста наши «собеседники» почувствуют что-то неладное, то связь вряд ли возобновится. Секунда, другая, и я ощущаю, как на моём загривке от напряжения волосы встают дыбом. Наконец лейтенант вскидывает голову и отчаянно машет мне обоими руками. Есть! Значит, нашей туфте поверили! Весь остальной мир для меня словно бы гаснет. Только светящаяся во тьме шкала точной настройки, только стремительно несущиеся по ней цифры. Справа сто пять, – какая-то дурная одноканалка. Чёрт! Двести десять – фототелеграф скрипит, всё не то. Ещё чуть – чуть, ещё, нет, всё не то. Не туда рулю, явно. Кручу рукоятку в обратную сторону. Ага, вот где они скрываются! 24474 килогерца!

– Двадцать четыре четыреста семьдесят четыре, – кричу я уже Камо.

Тот от неожиданности даже подпрыгивает на своей самодельной табуретке и тут же принимается дробно отстукивать послание на пребывающие в постоянной готовности пеленгаторы. Все, я свою партию отыграл и теперь могу понаблюдать, как будут развиваться события дальше. А они развивались просто стремительно. Уже через сорок секунд с пеленгаторов дали ответы на наш запрос и Камо, сжимая в руке бумажку с записанными на ней азимутами на источник сигнала, бросается к «радийной» машине. Вскочив с места, я, за секунду до того как он запрыгивает в «кунг», отбрасываю в сторону стул, облегчая ему подход к самодельному планшету. Камо, благодарно кивнув, хватает одну верёвочку, а я незамедлительно вцепляюсь во вторую.

– Сто восемьдесят два для меня, – гортанно кричит он, сто пятьдесят семь для тебя.

Ещё пять секунд, и расположение вражеской станции установлено. Только тут мы убедились в том, в чём на 100 % уверены не были. Лишь в тот момент, когда наши верёвочки скрестились в районе Южно-Вьетнамского города Гуэ, я облегчённо перевожу дух. Если расстрелянной нами утром группой руководили с вражеской территории, то, следовательно, и сами погибшие точно были врагами. А врагов нам не жалко, не правда ли?

Вылезаю из «кунга» и показываю возбуждённо снующему по полянке Стулову скрещенные руки. Мол, отбой, глуши мотор. Тот облегчённо выключает питание станции и в более не сдерживаемом раздражении нервно отталкивает её от себя.

– Куда показал пеленг? – спрашивает он, бросаясь ко мне.

– На Гуэ, – отвечаю я, – километров двести отсюда на юг!

– Всё понятно, – словно привидение возникает из тьмы Воронин. Значит, ещё дней примерно пять мы имеем в своём распоряжении. Пока они удостоверятся в том, что их разведгруппа действительно потеряна, пока направят сюда новую…

– Как бы они не направили сюда чего похуже, – недовольно бурчит Басюра, только что вернувшийся к нам после выключения генератора. А может, товарищ капитан, – остановился он с озабоченным видом у самого костра, – не пора ли нам отсюда сниматься?

– Когда будет пора, – обрывает его капитан, – будет отдан соответствующий приказ. А сейчас объявляю другой боевой приказ. Всем спать, и немедленно!

* * *

Часть четвёртая
(Убил и тащи!)

Запомните раз и навсегда!

Ушами нужно слушать, а не глядеть!

П-к Карелов Изречение № 21

«Народ Вьетнама победит!» «Мы с вами вьетнамские братья!» – под такими лозунгами на московском автозаводе им. И. А. Лихачёва состоялся митинг солидарности с борьбой южновьетнамских патриотов против американских империалистов и сайгонских марионеточных войск.

– Я Марти-22, я Марти-22, – с явственно ощутимой тревогой в голосе зовёт кого-то пилот американского разведывательного самолёта, – Бизон, отзовитесь, наконец! Где вы там все, чёрт бы вас подрал!

Пауза, атмосферные шорохи, хриплый гул, разряды далёких молний.

– Бизон, (нецензурное выражение), – подтвердите ваш выход в точку «Браво». Куда вас дьявол унёс?

Я облегчённо вздыхаю. Кажется, попал в самую точку. Ведь Marty-22 это и есть тот самый RB-47, который вот уже несколько дней подряд кружит над южными провинциями Северного Вьетнама. Надо полагать, что именно в поисках нас самих, вернее будет сказать, нашего передатчика. Это уже любопытно, это просто чертовски любопытно. В отличие от бесшабашного «Ориона», экипаж этого самолёта держится на приличном расстоянии и о его появлении над нашей провинцией, мы узнали только вчера из сообщений вьетнамских постов ПВО. Опостылевшая жара пронизывает меня буквально насквозь, словно разогретым паяльником. Сижу на табуретке в одних трусах и босиком, но всё равно непереносимо жарко. На голове моей хоть и с трудом, но уместились две пары наушников, и поэтому я могу слушать эфир сразу на двух частотах. Но потею я не только от раскалённого воздуха, нет. Меня буквально распирает гордость и поднимает в собственных глазах сознание того, что именно мне и именно сейчас удалось зацепить противного американца сразу за две рабочие частоты. Не понимаете, в чём прелесть моего положения? А всё ведь предельно просто!

Контролируя голосовые переговоры пилота на ультракоротких волнах (чего мы были напрочь лишены в нашем полку), я могу с помощью местных пеленгаторов запросто вычислить местоположение проклятого соглядатая, не прибегая к помощи дефицитных (и что греха таить, весьма уязвимых) радиолокаторов. И этот факт даёт мне просто неслыханное преимущество над моим противником. Что может быть лучше для разведчика, чем следить за передвижениями врага совершенно незаметно, так, чтобы он даже и помыслить не мог о том, что сам является объектом охоты. Что может быть приятнее, одновременно с передвижением воздушного противника читать его доклады о прохождении контрольных точек, которые он посылает на коротких волнах по телетайпу, совершенно не предполагая, что местоположения этих точек кем-то вычисляются буквально через минуту после отправки им очередного доклада.

– Камо, – оторвав очередную полоску бумаги с телетайпа, кричу я в сторону распахнутой двери «кунга», – срочно запроси пеленги на голосовую частоту 168,2!

Что там делает наш «стукач», я со своего места не вижу, поскольку он с выносным телеграфным ключом сидит снаружи, под небольшим лиственным навесом. Но я и так знаю, что он лихорадочно отстукивает мой запрос на два работающих с нами пеленгаторных поста. Расположены они, надо заметить, довольно удачно. Один спрятался на крохотном островке в Тонкинском заливе. Другой же базируется в горной местности вблизи авиабазы у местечка Шон Ла. Пока нет ответа, я, приподнявшись со своего пропревшего сидения, контролирую два других радионаправления, слышимость которых в данный момент на Камчатке нулевая. Отрываю поступившие телеграммы и, не глядя, сую их в дыру, проделанную в стенке, отделяющей операторскую от кабины. В кабине сегодня за оперативного дежурного сидит Стулов и ведёт разбор и первичный анализ полученных от меня и Щербакова разведданных.

– Владимир Владиславович, – кричу я в ту же самую дыру, – какого ещё там «бизона» зовёт наш RB?

Следует минутная пауза, во время которой я успеваю сдвинуть с правого уха «лопух» наушника и облокотиться на приникшего к своему приёмнику Толика.

– Два Ф-105, – в ту же секунду доносится из дыры, измождённый, а потому занудливый голос старшего лейтенанта, – это истребители сопровождения. Их позывные так и читаются: – Бизон-11 и 12. Они, видать, где-то застряли, вот оставшиеся без охраны РБ-шники их и ищут.

– Ничего подобного, – вдруг включился в разговор обычно инертный Щербаков, на этот раз напряжённо следящий за развитием событий. Оба они никуда не пропали, они случайно столкнулись с нашими МИГ-ами патрулирующими западную часть провинции. Бой идёт как раз над селением Ань-Донг. Так что мне кажется, они вряд ли успеют на встречу со своим разведчиком. Ой, – тут же поднял он одну руку вверх, прижимая другой наушник к голове, – минутку! Бизон 12 сообщает, что получил повреждения… Даёт сигнал тревоги… Сейчас переведу. Да, да! Мей-дей, мей-дей, – кричит. Горит собака! Ура! Получил, сволочь, по заслугам! Второй говорит ему, что уходит вниз… мол, не нравится ему такой разворот событий. Получили америкашки по какашке! – радостно сверкая глазами поворачивается он к нам…

В запальчивости Толик яростно стучит своим кулачищем по деревянной столешнице и литровая банка с зелёным, слегка подсоленным чаем, угрожающе сдвигается к опасной границе. Подхватываю её за секунду до падения и перед тем, как поставить на место, делаю внушительный глоток. Усаживаюсь на место. В этот момент в дверной проём просовывается запаренный Камо и небрежно кидает на мой крохотный столик листок с данными работы пеленгаторов. Поднимая к глазам его листочек, и зачитываю вслух записанные на нём долготу и широту искомого места. Тщательно наношу координаты свежеопределённой точки «Браво» на карту Вьетнама, приколотую канцелярскими кнопками прямо к потолку. Надо сразу заметить, что мы за последнее время изрядно обюрократились.

По всем стенкам кузова развешаны самодельные карты различных вьетнамских провинций, расписания сеансов связи, пеленгаторные планшеты, списки позывных и колонки важнейших радиочастот. Всё это конечно весьма полезная информация, но в этом бумажном море мы, совершенно точно, очень скоро утонем. После очередной дозы наикрепчайшего чая в голове моей несколько проясняется и в ней тут же поселяется некая смутная мысль по поводу временно оставшегося без прикрытия разведчика. Окончательно я её додумываю лишь во время обеда, наскоро приготовленным буквально из ничего, нашим вездесущим Камо. Впрочем, ему дикарю, всё легко даётся. Дитя гор, к дикой жаре и примитивной пище приучен с самого детства.

Обед наш в самом разгаре. Весело обсуждают что-то Воронин с Басюрой, шепчутся на углу стола Преснухин со Щербаковым, один я сижу в задумчивости и сосредоточенном молчании. Мне не до шуток. Полуденные армейские подначки меня сегодня совершенно не задевают и ничуть не тревожат. Меня ведь недавно осенила идея, да ещё какая! Вот я и сопоставляю факты, провожу анализ последних разведданных, думаю. Всё делаю строго так, как учили меня школьные отцы-командиры.

– Ведь на борту каждого стратегического разведчика имеется как минимум один стандартный телеграфный аппарат RTTY, – всплывает, словно айсберг из пучины, основная, или как бы мне поточнее выразиться, главная мысль. И если он там есть, то ведь можно его как-то и перехватить! Не сигнал, разумеется, а в натуре. Руками. Или хотя бы попытаться это сделать. Иначе как ещё можно подобраться к безбрежному морю проносящейся вокруг нас (и мимо нас) недоступной информации. Растревоженное воображение, словно издеваясь надо мной, рисует радужные картины того, как мы снимаем с полуразвалившегося самолёта дымящегося на склоне невысокого холма, драгоценный телетайп, оборудованный устройством линейного шифрования.

– Вот если бы это удалось провернуть, – прикрываю я глаза, будто утомлённые послеобеденным зноем, – пусть хоть и в неисправном виде, пусть даже в испорченном… Нет такой машинки, которую не починил бы наш Широбоков…

– Эй, Косарев, – прерывает мои сладкие грёзы капитан, – сегодня ты дежурный по кухне. Не забыл?

Я механически киваю. Без особого, естественно, энтузиазма, но киваю. Не может же кто-то из нас в одиночку и беспрерывно обеспечивать наши хозяйственные нужды. Это только кажется, что у маленького отряда и потребности маленькие. Отнюдь! На кухне в любой день дел бывает по горло. Надо и наносить воды в бочку, и почистить песком и начисто вымыть всю кухонную посуду. Кроме того, требуется запасти дров для вечернего костра, да так чтобы их хватило до самого позднего вечера. И, главное, приготовить съедобный ужин. После того, как все покидают нашу импровизированную столовую, принимаюсь ревизовать наличные запасы продуктов. Осмотр меня радует. Куриная тушка, связка лука, охапка сушёной рыбы, литра полтора соуса, десяток ананасов и почти полный мешок риса, составляют наши основные запасы.

– Живём, как боги! – тихо радуюсь я.

Конечного многого нам не хватает, да так, что недоступные здесь продукты снятся даже по ночам. Всем привычные в Союзе: чёрный хлеб, селёдка, горчица, колбаса и солёные огурцы во Вьетнаме занимают почётное место чёрной и красной икры вместе взятых! Но мечтать о них совершенно бесполезно, поскольку ничего подобного здесь нет и в помине.

Хозяйственная работа мне в определённом смысле даже приятна. Не так жарко, как в раскаленном «кунге», не такая нервная нагрузка, да просто отдых какой-то. Можно неспешно побродить по окрестностям. Пособирать по деревьям и кустарникам что-нибудь съедобное. Просто перевести дух. Помечтать, наконец. Все мои боевые товарищи разошлись по машинам, а я, пристроившись за обеденным столом, неторопливо расстилаю припрятанную газету и начинаю неторопливо перебирать хоть и сильно засорённый, но удивительно крупный рис. Мысли мои вновь и вновь возвращаются к посетившей меня час назад идее.

– Если искусственно вызвать повторение такой же ситуации, как и сегодня, – размышляю я, механически двигая по газете белые и коричневые зёрна, – то на какое-то время американский самолёт разведчик останется без прикрытия и сопровождения. Вот тут и появляется возможность напасть на него. Теоретически. Но как же практически заставить его совершить посадку? По доброй воле ни один из американских пилотов на территории Северного Вьетнама садиться не будет, это ясно. Попробовать прижать его сверху самолётом перехватчиком и завести на посадку насильно? Возможно, это и плодотворная идея, но необходимо рассмотреть и все прочие возможности. Как нас когда-то учил подполковник Дулов? «Решите задачу сначала, в общем и целом, а детали и частности можно утрясти по ходу дела»! – частенько говаривал он на своих уроках. Что же можно радикально нового тут придумать? Может быть, подбить его зенитной ракетой, но не наповал, а как бы слегка. Вроде как подранить! Интересно бы у кого-нибудь выяснить, допустимо ли это сделать в принципе? Можно ли на такой высоте рассчитать точку попадания ракеты и результаты её взрыва? М-да, неслабая у меня получается задачка, многоплановая и многоходовая. И к тому же ни знаний у меня соответствующих нет, ни практических навыков…

Я всё думал и думал, чисто умозрительно рассматривая разные возможности захвата вожделенного телетайпа и аппаратуры закрытой связи. Конечно, самым первым этапом в реализации моих завиральных планов должно было быть их озвучивание. Для начала, одному лишь капитану. Во-первых, он сразу определит теоретическую ценность моей задумки, а во-вторых, наверняка укажет, как всё же осуществить её практически.

Оставалось только выбрать удобный момент для личного общения. После ужина, по окончанию которого все дружно хвалили мой пудинг с кусочками ананаса, я заметил, что капитан направился к кустам, чтобы справить малую нужду, и двинулся за ним. Первым разговор начал он.

– Ты о чём так трудно размышляешь целый день? – с подозрением посмотрел он на меня, завершив своё основное дело, – или замыслил что… недоброе?

– Да вот, задумка тут у меня одна появилась, – не стал отпираться я. Только даже для нас она, как мне кажется, тяжеловата будет. Мыслишка занятная, но озвучивать её я не хочу.

– О-о, – капитан явно задет за живое, – даже озвучить не хочешь!

Я с достоинством киваю ему в ответ. Затем медленно поворачиваюсь, чтобы идти обратно к лагерю.

– Постой, постой, – ловит он меня за плечо, – погоди. Ты что, захандрил, что ли? Жизнь у нас, конечно, не сахар, но ведь мы все здесь добровольно оказались, по желанию. Вон посмотри, даже Камков держится молодцом, а он чуть ли не самый слабый из всех вас.

– Да нет, – отмахиваюсь я, – тут совсем другой случай. Я вот всё размышляю на досуге и понимаю, что мало мы полезного делаем для нашего командования. Уверен, что наши потенциальные возможности используются, дай-то Бог на десять процентов!

Воронин даже приседает от праведного возмущения.

– Да что ты такое говоришь? – возмущённо хлопает он себя по самодельным шортам. Да каждый из нас здесь за пятерых работает! Без преувеличения! Вам всем уж, как минимум, по медали «За отвагу» положены. Да два сбитых самолёта на вашем счету, да горы добытой информации, и личный героизм, наконец. Взять хотя бы случай с нападением диверсантов… Вы вдвоём на самом деле спасли нас всех, всю нашу группу! Можно сказать, честь страны защитили!

– Всё это хорошо, – киваю я с самым скучным видом, – да только самого главного мы с вами так и не выяснили!

– И что же, по-твоему, самое важное? – округляет глаза Воронин.

– Самое важное для нас это любыми путями добыть механизм, используемый для телетайпов линейного шифрования, – энергично размахиваю я руками. Я даже вчерне продумал, как его можно достать. Представляете только, каким героем вы появитесь в полку, если сможете доставить в Союз шифровальный механизм, применяемый американцами для дальней связи! Да вы сразу войдёте в первые ряды самых удачливых, самых знаменитых разведчиков всех времён и народов!

– Эка куда хватил, – неуверенно отмахивается от меня он, – тут не такие «зубры» занимались этой проблемой, да и те зубы пообломали. Неужели ты хочешь переплюнуть мощнейшую разведку мира?

Такая лестная характеристика противника, из уст непосредственного начальника меня несколько удивляет, но не обескураживает.

– Да что вы, товарищ капитан, – теперь уже я удерживаю его за рукав, – задача хоть и крайне трудна, но шанс на её успешное решение всё же у нас имеется.

Мы с капитаном усаживаемся на ствол поваленной недавним ураганом пальмы, и я начинаю излагать свою, выношенную во время обеда идею.

– Несмотря на нашу малочисленность и, скажем прямо, неважную техническую оснащённость, мы вполне можем организовать и провести такую операцию! – с энергичным нажимом повторяю я. На нашей стороне и тот факт, что мы точно знаем, где подобные шифровальные машинки могут быть установлены. А установлены они на самолётах стратегической авиации, против которых мы, собственно говоря, и боремся. Предлагаю на этом вопросе остановиться поподробнее. На данном этапе нам точно известно, что телетайпы линейного шифрования установлены на стратегических бомбардировщиках В-52 и В-58, на воздушных командных пунктах RC-135, а также на разведчиках SR-71 и RB-47. Поскольку захватить шифровальное устройство мы сможем, лишь каким-либо образом вынудив самолёт противника к посадке на нашей территории, то давайте рассмотрим представленный перечень с этой точки зрения. Как-либо воздействовать на бомбардировщики весьма проблематично. Во-первых, они сами хорошо вооружены, а во-вторых, действуют всегда мощными группировками с очень солидным прикрытием. Можно, конечно, сбить какой-то из них ракетой, но поскольку они летают на высотах свыше десяти километров, то отыскать обломки аппаратуры в местных «пампасах» будет весьма проблематично.

Воронин осторожно кивает, всё ещё не понимая, к чему я клоню.

– Заставить сесть RC-135, – продолжаю я своё повествование, тоже крайне затруднительно. Мало того, что они обычно сопровождаются не менее чем четырьмя боевыми самолётами, они ещё, к тому же, почти никогда и не залетают в воздушное пространство Вьетнама. Я уж подумал было о том, что можно из пары старых сейнеров состряпать пусковую установку морского базирования, но тут же представил себе, куда упадут обломки. Ясно, что все они бултыхнутся в море. Достать оттуда что-либо и вовсе безнадёжное занятие!

Капитан, даже приоткрыл рот, внимая моим буйным фантазиям, словно персидский султан, слушающий очередную сказку Шехерезады.

– Столь же бесперспективно, – продолжал я нагнетать обстановку, – охотиться за «Чёрным дроздом», иначе называемым SR-71. Эта титановая бестия развивает такую бешеную скорость, что не только наши слабомощные перехватчики не смогут за ней угнаться, но даже и зенитная ракета его не догонит. Следовательно, отпадает и он.

– Так что же получается, – разочарованно прошептал потерявший терпение капитан, – полный аут?

– Нет, – столь же тихо проворковал я ему в самое ухо, – у нас остаётся последняя надежда – наш старый знакомый, самолёт-разведчик RB-47! Именно этот тип самолёта является самой подходящей целью, для осуществления наших замыслов. Начнём с того, что самолёт этот устаревшей серии и скорость у него невелика, всего где-то 880 километров в час. Далее. Никакого вооружения на нём нет и для прикрытия его, за малой ценностью, выделяют не более двух самолётов, а зачастую и вообще посылается только один! Но заметьте, если прикрытие по каким-либо причинам не вышло в оговоренную точку, то на замену обычно никого не посылают, ограничиваясь рекомендациями старенькому разведчику, либо сменить эшелон следования, либо прекратить выполнение задания. Это раз! Кроме того, сегодня утром я закончил составление графической сетки, в которой все условные опорные точки воздушного пространства Вьетнама имеют чёткую привязку в общепризнанной системе координат. Доложит теперь кто-то из вражеских пилотов, что он из точки «альфа» следует в точку «гамма», а мы уже точно знаем, куда они направляются!

– Так, так, так! – мигом настораживается Воронин, азартно потирая небритый подбородок. Значит, с завтрашнего дня мы сможем отслеживать маршруты, по которым летают все их разведчики?

– Совершенно верно, – с готовностью поддакиваю я, – да не только их, но и вообще любого американского самолёта. Они нам теперь сами будут докладывать, куда и в какое время двинутся. Дня три – четыре посмотрим за ними, и я надеюсь, выявим все сопутствующие параметры их пролётов. Занимаемый высотный эшелон, среднюю скорость, время, затрачиваемое на прохождение контрольного маршрута. Заодно выясним, с каких аэродромов поднимаются сопровождающие именно данные разведчики самолёты прикрытия. И вот, когда мы соберём все эти сведения, тут-то и надо нам придумать для них какую-нибудь коварную ловушку.

– Так ты, значит, ничего на этот счёт не придумал? – капитан несколько обескуражен и не скрывает этого.

– Я и так уже половину шахматной партии составил, – оправдываюсь я. Давайте над другой половиной вместе помозгуем. А, товарищ капитан? Может быть, соберёмся все вместе вечером, да и обсосём данную проблему со всех сторон?

Михаил Андреевич скучнеет прямо на глазах. Идея мозгового штурма, да ещё и в свободное от работы время, его явно не увлекает. Видимо он так устаёт за день и от нас и от неугомонных американцев, что ему совсем не улыбается идея начать планировать новую боевую работу. Но лично ко мне он относится с несколько большим уважением, нежели к остальным и поэтому, посидев несколько минут, насуплено глядя в землю, он выносит свой вердикт.

– Да-а, Александр, – произносит он, недоверчиво покручивая головой, – я всегда подозревал, что ты изрядный фантазёр, но, что ты ещё и завзятый авантюрист, даже не догадывался. Впрочем, не вешай нос, здоровый авантюризм в разведке просто необходим. Я посоветуюсь вечером со Стуловым. Он хоть малость и занудлив, но голова у него того… тоже неплохо варит.

На этом наша беседа прерывается, и мы расходимся в разные стороны. Капитан спешит к радийной машине, из-за распахнутой двери которой несётся дробный стук телетайпов, я же бегу с вёдрами в сторону близлежащего проточного прудика.

* * *

Как всегда стремительно на замершие джунгли падает покрывало тьмы. Останавливается дающий электричество генератор, отключается вся аппаратура, и наступает самое благостное для нас время – вечер. Это время не только для отдыха и приличной еды. Хотя все мы весь день лелеем мысль о том мгновении, когда очередной дежурный по кухне забренчит половником по подвешенной на верёвочке гильзе. Прежде всего, это время неформального общения. В тот час, когда мы совершенно измочаленные жуткой жарой, москитами, и напряжённой работой, собираемся за столом, и с нас словно спадает вся официозность, которая вынужденно гнетёт всех весь рабочий день.

За вечерним столом мы как в обычной бане, все равны. И друг к другу обращаемся просто, без чинов и званий. Только мы к офицерам обращаемся по имени и отчеству, а они к нам только по именам. Но во всём остальном демократизм у нас полнейший. Обсуждается всё. И дневные происшествия, и девочки на гражданке, и последние новости с Родины. Для того чтобы быть в курсе домашних событий, мы два раза в день настраиваем один из приёмников на радиостанцию «Маяк». И целые десять минут, буквально затаив дыхание, слушаем далёкий голос Москвы. Через много лет после описываемых событий я оказался по служебным делам в далёкой Ливии. Прожил там два года и только там понял, что те чувства, которые испытывает русский человек, слушая голос на время оставленной Родины, и есть та самая пресловутая ностальгия. А в тот момент я этого ещё не понимал. То есть не понимал разумом, головой, но сердце моё уже чувствовало, оно словно бы сильнее билось, в те недолгие минуты, когда мы слышали, казалось, самые обыденные слова: – Говорит Москва! Передаём последние известия…

На сей раз дежурный по кухне я сам. Естественно, стараюсь изо всех сил. Моё фирменное блюдо, которое я люблю готовить – куриный плов. Готов прямо сейчас поделиться секретом его изготовления.

Итак: – перебранный и вымытый рис щедро смешиваю с мелко нарезанным луком, не деля его на луковицу и перо. Замешиваю полученную массу вместе с солью, ложкой томатной пасты, местными приправами и ягодками, кислым вкусом своим очень напоминающими российский барбарис. Дальше идёт процесс набухания рисовой основы в отдельной глубокой миске, в которую я вливаю большой корец крутого кипятка. Рис набухает не менее часа. А пока суть да дело, разбираюсь с курицей. Рублю её трофейной финкой на примерно одинаковые кусочки, с таким расчётом, чтобы каждому из нас досталось не менее трёх. На керогазе в пятилитровом котелке у меня уже скворчит разогретое растительное масло, в котором до хруста обжариваются крохотные кусочки тощей местной свинины совместно с тонко нашинкованным чесноком. Тут важно не передержать и не пересушить смесь для последующей жарки. И чеснок, и сало должны лишь слегка позолотиться, а отнюдь не задымиться.

Едва нужный уровень готовности достигнут, я не мешкая и секунды, вываливаю посыпанное хлебными крошками куриное мясо в кипящее масло. И следующие десять минут активно перемешиваю его, время от времени доливая туда соевый соус. Пять минут активной жарки с постоянным перемешиванием. Прожарилось? Не совсем! Вот и превосходно! Распаренный рисовый колобок загружаю в котелок и накрываю крышкой. Засекаю время, уменьшаю огонь до минимума. Теперь главное выждать и не пропустить нужный момент. Через три минуты необходимо ещё раз тщательно перемешать полученную массу и добавить к ней чуть-чуть тёртой корицы и рюмочку рисовой водки. Вновь необходимо перемешать всю массу и далее на самом маленьком огонёчке уваривать совершенно умопомрачительно пахнущую еду ещё минут пятнадцать.

Между делом готовлю импровизированный салат. Это, конечно же, не тот традиционный московский салат с помидорами, огурцами и сладким перцем. В наш салат замешивается и крошится всё, что в тот день попалось под руку. Там могут быть и кусочки ананаса, и папайя и лук-шалот, и вишни и сладкий отварной картофель и местная, непереводимая на русский язык, зелень и листочки водного перца. Всё вместе, всё в одну кучу. Готового майонеза у меня естественно, нет, но яйца, уксус и растительное масло помогают мне быстро исправить это досадное упущение. Десять – двенадцать минут и очередное бесподобное творение готово.