Текст книги "Картонные звезды"

– Гриша, – остановился возле нашего стола совершенно незнакомый мне человек с майорскими общевойсковыми погонами, – здорово, братец! Ты не подскажешь где мне найти передние амортизаторы на ЗИЛы? В автопарке второго зенитного дивизиона, – не на секунду не отрываясь от тарелки, отозвался Башутин. От маяка направо, и второй поворот налево, километра через три. Их там семь ящиков позавчера было!

– А негрол где мне заодно найти, – не унимался пришелец, – хотя бы тонну?

– На восьмой нефтебазе он есть, – мельком глянув в потолок, выстреливал прапорщик. В пригороде, если ехать в сторону Ву-Тханга. Ёмкость номер 5, кладовщика зовут Пэн-Ши-Тхан.

Где он узнал про негрол? Откуда выяснил, как звали кладовщика? Всё это оставалось для нас загадкой. Но фактом было то, что при этом он никогда не ошибался и ничего не путал. Используя свой уникальный дар, он, разумеется, немало сделал и для того, чтобы в кратчайший срок обеспечить нам возможность приступить к выполнению своей основной миссии.

29. Нью-Йорк. (ТАСС) Закусив удила.

Очередным актом эскалации, непосредственно связанной с войной во Вьетнаме, назвал американский сенатор Фулбрайт решение Белого Дома о призыве на действительную военную службу резервистов военно-воздушных сил и военно-морского флота США.

Следующие три дня заполнены всевозможными хлопотами буквально под завязку. Офицеры заняты выбиванием обещанных местным командованием автомашин и недостающего снаряжения. Мы же дежурили в припортовых складах, ожидая окончания разгрузки большого транспорта, пришедшего в Хайфон. Прапорщик накануне принёс весть о том, что он доставит зенитные пушки и боеприпасами к ним. С нашего насеста видно, что разгрузка идёт полным ходом, но нам всё равно кажется, что всё делается слишком медленно. Для своего наблюдательного поста мы нашли себе очень подходящее место. Непонятно для чего выстроенная решётчатая эстакада, слегка прикрытая дырявыми оцинкованными листами железа, является прекрасным наблюдательным пунктом.

Чётко работает крановщик, будто детские кубики, перенося с места на место огромные продолговатые ящики со снарядами и тяжёлые 105 миллиметровые пушки. То и дело подъезжают машины, и крановщик умудряется ловко поставить связку ящиков точно в середину кузова, практически без наших привычных воплей типа: «Вира» и «Майна». Смотрим во все глаза. Как только покажутся знакомые нам четырёхстволки, нам следует немедленно спуститься вниз и договориться с бригадиром стропальщиков. За мелкое вознаграждение он обещал отложить в сторону и нашу пушечку, и следующий отдельно от неё боекомплект. Короче, мы все в наиважнейших делах пребываем. Неожиданно один из ящиков в самой высшей точке подъёма срывается вниз и жутким грохотом обрушивается на причал, едва-едва не раздавив в лепёшку очередную машину. В стороны летят какие-то обломки, разбегаются в стороны едва не расплющенные им докеры. Но мы-то совсем другое дело. Нам ведь всюду свой нос интересно сунуть! Спускаемся вниз и бегом мчимся к месту происшествия. Заодно надеемся и выяснить, что же всё утро таскали из бездонного трюма. Подходим вплотную. Технику безопасности, естественно, соблюдаем свято. То есть ещё издалека начинаем вытягивать шеи, высматривая, нет ли там чего чересчур взрывоопасного! Но опасения наши напрасны. Из расколотых во время падения ящиков вывались лишь старые, ещё сталинские автоматы ППШ. Это те которые с круглым барабаном, вместо современной плоской обоймы. Поднимаю один из них. Год выпуска 44-й.

– Это надо же какой раритет! – потрясаю я в воздухе древним оружием. Двадцать четыре года провалялся на каких-то складах, а смотрится как новенький.

– Он и есть новенький, – подхватывает второй автомат Фёдор. А что до того, что он древний, так это ничего страшного. Вьетнамцы они маленькие и этот автоматик им как раз по росту будет.

Мы все заливисто смеёмся. В этот момент к нам подбегает полуголый вьетнамец, с повязкой на голове и начинает что-то нам жарко говорить на непонятном (видимо вьетнамском) языке, показывая то на разбитые ящики, то на взятые нами автоматы.

– Наверное, просит положить имущество обратно, – с плохо скрытым сожалением замечает Щербаков, – а то у него приход по ведомости не сойдётся.

Подбегает отошедший в сторону Иван.

– Братва, – тянет он нас куда-то в сторону, – да бросьте этот хлам. Зенитки-то наши уже сгрузили.

– Где?

– А вон там! – указывает он на лежащий в пятидесяти метрах от нас довольно высокий штабель. Вон в тех длинных ящиках.

– Брешешь! – у Щербакова разгораются глаза. Откуда ты это взял? Вскрывал что ли?

– Нет, – крутит тот головой, – не вскрывал. Но запомнил, что точно такие же лежали на полигонном складе. И маркировка и размеры, ну точь-в-точь как там!

Басюра оказывается прав, те зенитные автоматы, которых мы с таким нетерпением ждали, оказывается, выгрузили прямо на наших глазах, а мы этого и не заметили. Вскоре приходит Башутин и начинается рутинная перебранка кладовщиков с нежданным клиентом. Наконец приезжает пропылённый автопогрузчик и оттаскивает один из ящиков в сторону. Прапорщик кивает нам разрешающе, и мы набрасываемся на него как коршуны.

– Так…, колёса на месте, – отбросив в сторону крышку, комментирует Фёдор, – и запасные стволы и сиденья!

Наши, соскучившиеся по настоящему оружию руки, мгновенно вспоминают, что и куда прикручивать, и мы с азартом принимаемся готовить зенитку к транспортировке.

Пока мы приводили в порядок зенитный автомат, собрав вокруг себя целую толпу зевак, на причал прибывают оба наших офицера. Не просто так прибывают, а сразу на двух новёхоньких МАЗах! Они вылезают из кабины первой машины, (вторая была у них на жёсткой сцепке) и, заметив нас, обрадовано машут руками. Их радость вполне понятна, поскольку добытые ими машины были той основой, на которой должно было базироваться всё наше оборудование. Без транспорта наше пребывание во Вьетнаме было бы в значительной степени обесценено. Цепляем полусобранную пушку за станину и весело катим на место временного базирования. Прибытие наше многочисленными обитателями городка тоже не осталось незамеченным. Как и в порту, практически немедленно около нас начал собираться досужий народ, который увлечённо спорил о том, какова у пушки скорострельность и сколько смазки требуется для ежедневного ухода за ней. Какое-то время мы ещё терпели это столпотворение, но вскоре я услышал, как Воронин сквозь зубы пробурчал на ухо Стулову: – Надо бы нам как можно быстрее отсюда съезжать. Слишком много внимания к себе привлекаем!

Это замечание дало мне некоторую пищу для размышлений и, воспользовавшись первым же перерывом, отправляюсь на осмотр окрестностей. Вскоре моё внимание привлекает приземистый барак, наскоро сколоченный из разномастных досок и кусков шифера. Осмотрев его внимательнее, понимаю, что ранее он использовался как склад, во время строительства или реконструкции тех зданий, в которых мы теперь проживаем. Своими размерами и удобным расположением он идеально подходил для того, чтобы именно в нём мы проводили дальнейшие работы. Несусь со своей задумкой к Воронину, в офицерский номер.

– И большой сарай, говоришь? – деловито интересуется он. Хоть одна машина туда войдёт?

– Вполне, – успокаиваю его я. Даже обе поместятся.

– Тогда, садись сюда, – указывает он на стул. Будем с тобой сейчас думать над тем, как всё наше оборудование разместить. Мы со Стуловым уже размышляли на эту тему, но никак вся наша техника в один «кунг» не влезает. (Кунгом в солдатском просторечье называется крытый кузов армейской передвижной мастерской).

– Зачем же ей в одной тесниться? – удивляюсь я. Да там вообще невозможно будет не продохнуть, не повернуться! Нет, нет, всё в одну машину набивать не годится. Давайте так, поделимся по-братски. Приёмное оборудование поставим в одну машину, а передающее в другую.

– Хм-м, – хмурится капитан. Я рассчитывал что… Он умолкает и тут же подсовывает мне лист бумаги. Давай, изобрази графически.

Беру карандаш и рисую, одновременно комментируя свои действия. – Давайте поставим технику буквой «Г». И организуем сразу два приёмных поста. У дверей ставим два Р-250, прямо друг на друга.

И я рисую два квадратика с характерными кубическими силуэтами приёмников.

– Рядом с ними, то есть слева, установим многоканальную стойку Р-15. И уже за ней два телетайпа. Тоже этакой этажерочкой их разместим. Под самым нижним из них можно будет сделать ящик, для рулонной бумаги. Потом поставим ещё два приёмника, столик для Щербакова, и справа от него, уже под углом, примостим пару магнитофонов. Так будет не тесно, и нам можно будет нам передвигаться туда-сюда. Вот что я предлагаю. А на третьей, свободной стенке можно будет повесить всяческую документацию, карты региона, списки частот, расписание дежурств. Кроме того, там же повесим специальные ячейки, и будем складывать в них телеграммы. Вот примерно так. Вторую же машину мы обустроим таким образом, – продолжаю я без задержки. Проложим полати вдоль правого и левого борта. Под них уложим все наши припасы. ЗИПы, например, продукты, запасные кабели растяжки и всё такое. А передатчики поместим пока здесь, у самой кабины. Да, Михаил Андреевич, – тут же переключаюсь я на более интересующую меня проблему, – а куда, собственно говоря, мы поедем?

Воронин отрывается от созерцания моих каракулей и переводит взгляд на меня.

– Ты, Косарев, не забывайся, – с пафосом говорит он, – в нашей армии субординацию пока никто не отменял. И в обязанности рядовых не входит выяснение ближайших планов командования!

– Виноват, – вскакиваю я с места. Признаю, что проявил неумеренное любопытство.

– Ладно, – сменяет капитан гнев на милость, – иди, ищи ключи от сарая. Коменданта привлеки, в случае чего.

– Да там открыто. Это нам замок надо искать. Петли-то там есть, а вот замка…

– Давай, давай, проявляй инициативу, – нетерпеливо машет рукой командир, – двигай ногами. Башутина отлови, на худой конец. Он тебе сразу два замка предоставит!

Примерно через полтора часа на заднем дворе общежития разворачивается целая столярная мастерская. Задача перед нами стоит просто грандиозная. Из двух стандартных передвижных автомастерских в кратчайший срок четверым доморощенным столярам необходимо сделать передвижной командный пункт. Сразу же встаёт масса вопросов. Где брать материалы, где инструмент, где гвозди, где что? Но в этот острый момент всеобщей неразберихи с очень хорошей стороны показал себя Башутин. Без суеты и особой спешки он как-то удивительно быстро отыскал нам две ручные пилы, молоток, клещи и ящик разновеликих гвоздей. А брусков и досок мы сами с лихвой натащили с территории порта, где они громоздились кучами на площадке распаковки. Известное дело, там, где европейцы и японцы применяют картон и жиденькую фанерку, русские щедро ставят первосортный сосновый брус. Вот его-то мы там и нахитили столько, что притащить к гостинице смогли лишь в два приёма. Последующие два дня мы только и делали, что пилили, сверлили и строгали. Поскольку опыта в подобных делах у нас не было никакого, то кое-что пришлось потом переделать. Но в результате всех споров, проб и ошибок удалось довольно компактно разместить в одной из машин всё приёмное оборудование. Этот автомобиль почти сразу получил название «радийный». Другая же мастерская была перестроена ещё более радикально. В её кузове мы, как я и предлагал, разместили оба наших передатчика и остальное имущество. А его, к нашему ужасу набралось ох как немало. Запасы необходимых в будущей работе расходных материалов, личные вещи, продукты питания, кухонное имущество, палатки, несколько ящиков со снарядами к зенитке и т. д., и т. п. Первоначально в наших планах было и устройство там двух спальных мест для офицеров. Но к концу работы стало ясно, что из этой подхалимской идеи ничего не получится, поскольку свободного места в ней не осталось совершенно. На исходе вторых суток непрерывных трудов, ругани и ливневого пота, обе машины встали на линейку готовности. Первыми всё внутри опробовали мы сами, а уж затем пригласили наших офицеров, вроде как похвастаться.

– Это всё хорошо, – удовлетворённо закивал головой Воронин, заглядывая внутрь «радийной» машины, – а где же будет сидеть оперативный дежурный?

– В кабине, естественно, – мгновенно откликнулись мы, совершенно позабыв о такой проблеме.

– Угу, – издевательски промычал он, – а как же я буду общаться с теми, кто на постах сидит? Радиограммы, спрашиваю, куда совать будете? Или машину по кругу обегать придётся?

Намёк был понят правильно, и вскоре благодаря стараниям могучего Толика появилась солидного размера дыра, прорубленная из кузова прямо в кабину. Смотрелась она, конечно топорно, но функцию свою выполняла на удивление исправно. Оставалось только проверить работоспособность всего нашего шпионского комплекса. Поскольку с подачей электричества в порту Хайфон иногда бывали перебои, то испытание всего нашего радиооборудования пришлось проводить ночью, когда стабильность подаваемого в гостиницу напряжения была наивысшей. Антенны же мы натянули только под вечер, используя в качестве опор, железные леера, укреплённые вдоль карниза трёхэтажного здания общежития. И где-то уже во втором часу ночи, когда в большинстве окон приглушённые чёрными шторами огоньки давно погасли, мы с Преснухиным синхронно включили тумблера питания приёмников и прочих преобразователей сигналов. Несколько секунд на подготовку и на высокой ноте запели моторы телетайпов.

Ах, это волнительное время ожидания момента истины! Ах, эти напряжённые минуты ожидания ответа на извечный вопрос: – А всё ли мы правильно подключили? Но вот, прекрасно знакомый, чуть хриплый шум плавно наполняет наушники. Мои руки привычно ложатся на ручку настройки, и я медленно скольжу вдоль случайно выбранного диапазона. Ага, вот и первая знакомая станция, а вот и вторая, третья… Что ж, дальневосточные направления слышны просто прекрасно, вот бы на Камчатке была такая слышимость! Рядом со мной, у многоканальной стойки пристроился Фёдор. Поняв, что я отловил какую-то станцию, он быстро разделяет несущий сигнал на несколько индивидуальных каналов, и выводит один из них на телетайп. Звонко стрекочут его шустрые металлические лапки и словно само собой на бумаге возникают ровные строчки какой-то пространной сводки.

В соседней машине сосредоточенно налаживает свою аппаратуру Камков. У него гораздо меньше предварительных манипуляций, поскольку основной наш передатчик настроен на фиксированную, так называемую кварцованную частоту. Ему и вообще работать легче, чем нам, поскольку он не зависит от неведомых и многочисленных отправителей эфирных посланий. Круглосуточно за нашей основной частотой следят операторы на Передающем Центре. И какие бы разгильдяи не были собраны там по прихоти начальства, службу свою они несут вполне исправно.

– Есть контакт, – радостно кричит Камо, видимо установив надёжный радиомост с Камчаткой, – они отвечают нам. Вах! Слышимость только на тройку оценивают, зато тон на пять!

– Передай, что у нас всё в порядке, – подбегает к распахнутой двери кузова Воронин. Что уже готовы к выполнению боевой задачи!

Камо кивает, и, вытянув из специального планшета кусочек ватмана со списком стандартных команд и сообщений, коротко барабанит по ключу. Телеграфные ключи у нас старой конструкции, так называемые нажимного действия. Скорости на них особой не дашь, да это в нашей армии и не требуется. Что толку оператору осваивать высокие скорости передачи? Пройдёт всего лишь год и наушники на другом конце незримой эфирной линий связи наденет вчерашний призывник, который попросту не способен воспринять столь высокие скорости приёмо-передачи.

– Так что же это такое! – вдруг доходит до меня. Получается, что наша армия построена таким образом, чтобы поддерживать только какой-то самый минимальный уровень боеспособности! И рост боевой выучки будущих защитников родины заранее ограничен, причём ограничен почему-то сверху, а не снизу! Но, поразмышляв несколько минут, я понял, что дело тут не в чьей-то преступной нерадивости или недосмотре. Дело тут в общей самой глубинной военной доктрине нашего государства.

Ведь на самом деле, несмотря на всё внешние разнообразие и атрибутику, все армии мира построены всего по двум схемам, вернее будет сказать, основам. Армия на профессиональной основе и армия рекрутская. Вот где зарыты два краеугольных камня глубинных отличий, вот две враждующие друг с другом крайности. Профессионалы, что естественно, обладают большим воинским искусством и лучшей выучкой, но и недостатки такой армии вполне очевидны. «Профи» обходятся государству довольно дёшево в обучении, поскольку их не требуется ежегодно переучивать по полной программе.

Однако они дорого стоят в длительной эксплуатации, как всякие высококлассные специалисты и, следовательно, такая армия не может быть многочисленной. Отсюда следует следующий неприятный для армии такого типа вывод. Срок эффективной деятельности добровольческой армии не может быть слишком длительным. Потери в боях, и естественная усталость не позволит небольшой, хотя и высококлассной армии действовать слишком длительное время на слишком больших пространствах. И свою роль она наилучшим образом выполнит лишь в непродолжительных войнах малого масштаба.

Иное дело армия рекрутская. Она в принципе не способна за короткое время службы стать столь же высокопрофессиональной армией, как армия наёмная. Военная организация, созданная по принуждению, всегда получается крайне громоздкой, затратной, неэффективной и плохо управляемой. Но именно у неё есть одно неоспоримое преимущество. Поскольку она в массовом порядке и непрерывно готовит огромное количество относительно неплохо подготовленных военнослужащих, то именно армия такого типа способна воевать сколь угодно долго и на громадных пространствах. Кроме того, она способна в очень короткий срок разбухать в десять, а то и двадцать раз по отношению к исходному количеству мирного времени.

Отсюда легко сделать вывод о пригодности, вернее нацеленности каждой из этих армий. Первый тип – профессиональный, прекрасно подходит для коротких, ограниченных во времени и пространстве конфликтов, не направленных на завоевание и удержание, той или иной территории. Скорее она подготовлена на быстрое подавление военной активности противной стороны. А раз так, то, следовательно, профессионалы более пригодны в войне хоть и агрессивной, но не захватнической. Советская же армия была изначально нацелена на длительные, и что самое неприятное, именно на захватнические войны (масса плохо обученных солдат вполне пригодна, длительное время удерживать захваченные территории).

Пример моим скоропалительным выводам наглядно продемонстрировала сама «непобедимая» Америка. Начав военные действия против Северного Вьетнама силами профессиональной, но небольшой по численности армии, она, по мере расширения и затягивания конфликта, довольно быстро оказалась вынуждена вернуться к рекрутскому призыву. Серьёзно помочь профессионалам в боях слабо обученные американские новобранцы, разумеется, не могли, впрочем, и их назначение было совсем в другом. Своими телами они должны были останавливать пули, могущие поразить драгоценных профессионалов. Такова, увы, логика всех, без исключения, войн. Одни там действительно воюют, другие же служат, что называется, «пушечным мясом». А куда же мне в таком случае причислить самого себя, – всплывает в голове вопрос, – к какой категории?

Вопрос мой временно остаётся без ответа, поскольку капитан приказывает срочно выключить оборудование и без промедления снять все антенны с крыши.

– Завтра выезжаем на фронт! – догадываемся мы, спешно сворачивая разбросанное повсюду имущество. Прощай, спокойное житьё. Прощай, дружелюбный Хайфон. Прощай, насиженное амбарное гнездо!

Сожаления от расставания особого нет, но вполне понятная нервная дрожь пронизывает каждого из нас. До нынешнего момента мы воевали с сильнейшим государством мира как бы заочно, на довольно приличном расстоянии. Теперь же неизбежно придётся встретиться с ним лицом к лицу. И уже никому завтра не скажешь, что меня ещё не доучили, или о чём-то не предупредили. Придётся вступать в бой с теми знаниями и с тем оружием, которое вложило в наши руки Советское государство. Готовы ли мы к этому? Неизвестно, но время покажет…

* * *

Утром мы вскочили рано, словно по команде, и принялись готовиться к возможному скорому отъезду. Командиры наши тоже поднялись раньше времени, но, судя по их смущённому и растерянному виду, уезжать на войну они совсем не готовы. Вскоре выясняется, в чём дело. Оказывается, при подготовке к походу, наши офицеры совершенно выпустили из внимания вопрос электроснабжения. Проще говоря, у нас до сих пор нет походного генератора! На ноги поднимаются все и наш снабженец в первую очередь. Кстати! Краем уха я слышал, что именно он-то никуда и не едет. Остаётся, хитрец, на месте, и будет получать указания через центральную информационную службу. Молодец, хорошо устроился, достойно. На самом деле, может быть такое решение Воронина и оправдано. Бог знает, что нам понадобится во время работы и как срочно. Опыта в подобных делах ни у кого из нас нет. А так, достаточно будет просто затребовать нужную вещь по радио, указав в какой ближайший населённый пункт следует её переслать. Григорий Ильич парень шустрый. До приезда сюда он точно ни слова не знал по-вьетнамски, а теперь о чём-то там бойко лопочет с комендантом, как-то пытается объясниться.

Как я и предполагал, генератор был найден и доставлен им уже к вечеру. Довольно компактная машинка, японская Хонда. Питается соляркой. Хотя нам достаётся явно не новый агрегат, но, по уверениям Башутина, он вполне исправен, и только слегка обкатан предыдущим владельцем. Места в кузове ему не нашлось, и мы укрепили его над кабиной хозяйственной машины. Благо там имелась площадка для давно выброшенной аппаратуры по очистке воздуха. Вот там мы эту Хонду незамедлительно и привернули на бесхозное место.

Пока мы занимались этим делом, прибыли два местных проводника, или как там их ещё назвать? А, сопровождающие! Их предоставил Воронину порученец местной комендатуры. Сопровождающие держатся очень солидно и уверенно. Сразу видно, что это бывалые вояки. Форма на них сидит как влитая, и чётко выверенные движения с головой выдают кадровых военных. Один из них с лейтенантскими звёздочками на погонах будет ответственным за проводку нашей крошечной колонны, а второй поведёт вторую машину. В отличие от нас, сопровождающие вооружены до зубов. На поясе младшего лейтенанта висит «ТТ» в фирменной кожаной кобуре, и длинный кинжал в самодельных ножнах. Второй же обременён ручным пулёмётом Дегтярёва, некогда славно показавшим себя в боях под Вязьмой и на Курской дуге. За спиной, кроме рюкзачка с личными вещами, он носит и холщёвую суму с набитыми патронами дисками. Капитан порывается выехать немедленно, но вьетнамские товарищи деликатно подсказывают ему, что надвигающаяся ночь, не лучшее время для начала поездки. Начинается бестолковый спор, со стороны очень напоминающий беседу глухого со слепым (вьетнамцы плохо знают русский, а капитан вьетнамский).

В результате, выезд всё же переносится на четыре утра. Офицеры сходятся на том, что в это время уже достаточно светло, и мы успеем проехать за световой день весьма приличное расстояние. Сколько это означает по местным понятиям в километрах, непонятно, но мне представляется, что эта цифра вполне сравнима с тысячью километров. При этом я как-то забываю, что вся протяжённость Северного Вьетнама с севера на юг вряд ли превысит и шестисот километров.

* * *

Вы, наверное, не раз замечали, что даже самые смелые и тщательно продуманные планы зачастую начинают рассыпаться, едва приступают к их практическому осуществлению. Начать с того, что утром одна из машин никак не хотела заводиться, и мы своей бестолковой суетой перебудили население, как минимум, двух ближайших корпусов. Не скрежетом двигателя, разумеется, а чисто русскими специализированными выражениями, широко используемыми в подобных случаях. Причина задержки как всегда оказалась примитивна – в шланге бензопровода обнаружился небольшой кусочек тряпки. Переборка автомобиля завершилась только к семи утра, когда куда-либо торопиться было уже поздно. Всем захотелось чего-нибудь скушать, поскольку со стороны кухни очень не вовремя потянуло запахом слегка пригоревшего теста. В неравной борьбе между долгом и желудком, последний победил с убедительным перевесом. Пришлось всем идти завтракать, хотя в наше оправдание могу сказать, что кушали мы безо всякого аппетита.

Но на этом наши злоключения в тот день не закончились. На, в общем-то недлинном, отрезке пути до столицы Вьетнама – Ханоя, пришлось три раза покидать машины по приказам дорожных патрулей, размахивающих флажками и сотрясающих воздух оглушительными свистками. Зачем мы спрыгивали на землю? Объяснить, отчего на войне из машин выскакивают? Странный вопрос. Знамо дело – прятаться поспешно! Первый раз мы были ужасно перепуганы, когда наша машина вдруг со скрежетом затормозила, и кто-то со страшными ругательствами забарабанил по двери кузова. Выскакиваем, пригибаемся, чуть ли не до земли, куда-то бежим. Рядом с нами также бегут какие-то люди, и всё так по серьёзному, так напряжённо… Впрочем, бежим совсем недолго. Вот и ступенчатый спуск под землю, тускло горящие лампы, шершавые бетонные стены, низкий потолок. Одним словом – придорожное бомбоубежище. Откуда-то издалека доносится отчаянный вой сирены и глухие дребезжащие удары. Будто сказочный великан в безумной ярости молотит деревянной дубиной по гигантскому барабану.

– Война, братцы, – переглядываемся мы, плотно стиснутые со всех сторон точно такими же, как и мы, бедолагами, – а на войне…, как на войне, надо терпеть!

Вот и отбой тревоги. Пройдено ещё километров двадцать пути и всё повторяется вновь. Девушки с флажками, свистки, сирены, грязный ров метрах в ста от обочины и тоскливое ожидание окончания воздушной тревоги. Темп езды явно не так велик, как надеялись наши командиры. Так что окраин Ханоя достигаем только к часу дня, хотя по московским меркам, там и ехать-то всего нечего. И устали все так, будто камни весь день таскали. Разумеется это всё нервы, отсутствие привычки. И почему-то постоянно хочется пить. При малейшей возможности мы припадаем к общественно доступным источникам воды. Становится легче, но ненадолго. Видимо, организмы наши только сейчас принялись всерьёз перестраиваться и приспосабливаться под окружающие условия и хотят жидкости. Тяжело!

Да, надо же хоть немного сказать про местную столицу. Хотя сказать-то толком и нечего. Маленькие, к тому же направленные под углом вверх окошки кузова не позволяли нам толком рассмотреть улицы, по которым мы проезжали. Бросилось в глаза только обилие деревьев и крайне малое количество высоких зданий. Сам город проскочили довольно быстро, почти без остановок. Дороги ужасные. То трясёт, как на тёрке, то качает из стороны в сторону. Но когда выехали на загородное шоссе, то машины неожиданно пошли легче. То ли следят здесь за трассой получше, то ли просто нагрузка на внегородские магистрали поменьше.

На промежуточную стоянку встаём неподалёку от города с почти белорусским названием Винь. Он раскинулся по берегам мутной реки Сонг-ка. Расположились неподалеку от основной дороги. Рядом обычная деревенька, рассыпавшиеся по склонам холма убогие домики. Колодец. Даже смешно, как издали похоже на Россию, особенно в сумерках. Электричества, правда, нигде нет, все поголовно пользуются керосиновыми лампами. Зато детишек вокруг бегает – просто прорва. Интересно бы узнать, при удобном случае, где они помещаются, когда приходит пора укладываться спать?

– Отсутствие электричества, я вижу, весьма способствует рождаемости, – шутит, проходя мимо нас, Стулов. Учтите этот опыт молодёжь (тоже мне старик). Если хотите многочисленного потомства, сразу пробки на электрическом щитке выкручивайте!

– Может, это от керосинок происходит, – поддерживает шутку Преснухин. Угарный запах несгоревших углеводородов наверняка как-то влияет на потенцию местных мужиков.

Пока они перешучиваются, машины наши по очереди загоняются в деревянные капониры под деревьями, а сами мы приглашаемся на краткий ночлег. Ночевать приходится в некоем подобии военного кемпинга. Сразу видно, что он используется постоянно и даже пользуется определённой популярностью. Конструкция землянок, рассчитанных на 8 – 10 человек, проста и рациональна. Высота их стен примерно два метра. Стены изготовлены из толстых стеблей бамбука и завешены красно-зелёными циновками. Косые односкатные крыши немного выступают над поверхностью земли и представляют собой многослойную конструкцию из жердей и высохших листьев. Толстая растительная подушка хорошо защищает обитателей лагеря и от дождя и от солнца. Освещение традиционное – керосиновое. Но особо присматриваться к обстановке нам некогда. Усталость властно берёт своё. Торопливо раздеваемся и плюхаемся на низенькие топчаны, выстроенные в два ряда по обе стороны неширокого центрального коридорчика. Вьетнамцы укладываются рядом с нами. Тот, которого зовут Нгуен, понаблюдав, как мы раздеваемся, неодобрительно качает головой и достаёт из своей котомки плоскую баночку из-под леденцов. Хлопком в ладоши он привлекает наше внимание, после чего открывает её, и предлагает всем помазаться тёмно-коричневым сильно пахучим содержимым.

– Б-з-з-з, – имитирует он при этом полёт москита, быстро двигая сомкнутыми ладонями.

Намёк понятен, нам предлагают воспользоваться местным репеллентом, иначе мошки зажрут. Вновь одеваемся, поскольку угроза очевидна и зрима. Вокруг лампового стекла уже вьётся целый выводок каких-то летучих тварей. И нет никакого сомнения в том, что они набросятся на нас, едва лишь свет будет погашен. Из последних сил, уже с закрывающимися глазами, торопливо мажем лица и руки и проваливаемся в желанный сон.

* * *

– Подъём, парни, – внезапно слышу я звонкий голос Басюры. Приказано срочно грузиться. Шустрее, ну шустрее же!

Открываю глаза. Вновь темно, вновь горит лампа и создаётся такое ощущение, что мы и не спали вовсе. На улице уже чувствуется рассвет, во всяком случае, желтоватые огоньки на верхушках окрестных пальм явно являются его предвестниками. Сборы коротки. Ополоснуть лица холодной водой из умывального корытца на улице, да вытереть лицо подолом гимнастёрки (где лежат наши полотенца – неизвестно) и вперёд. Машины ползут медленно, будто чего-то опасаясь. Часто останавливаемся и стоим минут по пять, по десять, словно ожидая дополнительного разрешения. Такой темп сохраняется где-то до трёх часов пополудни, то есть до тех пор, пока на очередной остановке не объявляется большой привал.