Текст книги "Неизвестный Пири"

Вопрос, который я хочу теперь задать Вам, звучит так: был ли этот документ полностью написан и оформлен на заявленной широте 87°47′ или он был составлен или подделан позднее в Нью-Йорке по сговору с Пири?..

В том, что Вы являетесь по своей природе “преданным, честным, настоящим моряком”… у меня нет причин сомневаться.

То, что Вы находились под гипнотическим влиянием Пири до такой степени, что Ваш рассудок и сознание полностью попали под воздействие его более властного, но менее совестливого характера, в равной степени ясно для меня и любого другого изучающего этот вопрос, если он обладает самыми начальными познаниями в психологии!..

…Преданность, которая в высшей степени неуместна и незаслуженна, угрожает перечеркнуть всю прекрасную работу, которую Вы выполнили в своей жизни».

Призыв не был услышан, Бартлетт на письма не ответил. Левин приводит еще одну цитату из книги ледового капитана: «В конце концов мне начало казаться, что мы направляемся в прекрасный большой цирк, который закончится книгами, лекциями и множеством других вещей, приносящих деньги».

Неужели все объясняется примитивной материальной заинтересованностью? И скрепя сердце Левин выносит свой, все-таки обвинительный, вердикт:

«Неугасающая верность – весьма редкая и прекрасная вещь, и любая форма личной преданности, которая, как правило, ее питает, служит признаком наличия бесценного элемента в характере человека. Но при более близком рассмотрении этого факта искаженная верность, сохраняемая несмотря на сокрушающие доказательства того, что объект совершенно этого не достоин, является либо крайней формой детского упрямства, либо чем-то весьма и весьма отличным от этого.

Если, однако, верность Бартлетта Пири обусловлена не более высоким мотивом, чем материальная выгода и личные соображения, основанные на мысли: “Если Пири падет, погибну и я”, то тогда на него, как на живого главу той экспедиции[365]365
  Напомним, что Роберт Пири умер в 1920 году. Книга Левина издана в 1935 году. Роберт Бартлетт ушел из жизни в 1946 году.


[Закрыть], падает вся моральная ответственность за подозрения…»

Нелестно о капитане высказался Роберт Брайс: «Если у Пири и был “соучастник” в его мошеннических претензиях на Северный полюс, это Боб Бартлетт, и его автобиография показывает, что он либо был неуклюжим лжецом, либо имел невероятно плохую память».

Все большие и сложные в этическом отношении вопросы Бартлетт пытался упростить и сгладить, но это не была позиция человека, предпочитающего компромисс ссоре. Совсем нет. У капитана существовала цель, к которой он умело шел (или его вели), – обелить Пири. Вот примеры, и число их без всякого труда можно увеличить:

25 мая 1945 года на армейской базе в Бостоне контр-адмирал Феликс Гайгэкс вручил военнослужащим капитану Роберту Бартлетту и коммандеру Дональду Макмиллану Полярную экспедиционную медаль Пири. Прозвучали подобающие слова: «выдающиеся успехи на службе у Правительства Соединенных Штатов в области науки и полярных исследований», «исключительная сила духа, великолепное владение искусством мореплавания и бесстрашная решимость при выполнении важной и трудной миссии».

Первым медаль получил Макмиллан, и Бартлетт, радостно улыбаясь, сказал ему: «Мои поздравления, старина, ты получил ее заслуженно».

Когда очередь дошла до него самого, Бартлетт прошептал адмиралу Гайгэксу: «Наконец…» Затем капитан произнес правильные слова: «Медаль – это замечательно, но есть нечто помимо медалей, нечто исключительное – память о величайшем исследователе, адмирале Роберте Эдвине Пири».

Глава 31. Боруп, Макмиллан, Гудселл

Юный восторженный Джордж Боруп уже в 1911 году выпустил книгу о походе на полюс – «Новичок с Пири», посвятив ее памяти Марвина. Боруп скорбит: «Боже правый! Какой ужас! Зимой мы часто думали, как было бы страшно, если бы кто-то из нас погиб, но никогда не представляли себе, что это действительно возможно. А теперь… бедный Марвин!»

Боруп, со слов Кудлукту, с которым велись беседы на «Рузвельте», живописует: «Было видно, что он [Марвин] яростно боролся за свою жизнь, так как из-за отчаянных лихорадочных попыток выбраться на лед образовалась полынья диаметром в 10 ярдов».

Трагичную картину последних минут жизни своего друга Боруп представил себе так: «Я убежден, что Марвин встретил смерть в ожесточенной борьбе, в попытке приумножить славу своей страны, борясь в одиночку с силами природы в арктической пустыне. Я уверен, что он гордился таким концом и что в последнюю минуту на его губах была улыбка, и я только могу просить судьбу подарить мне такую благородную кончину».

Еще в 1910 году Макмиллан объявил, что состоится экспедиция к Земле Крокера, одобренная Пири. Боруп, работавший в Американском музее естественной истории, помогал Макмиллану составить план путешествия, музей и Арктический клуб Пири выступили спонсорами. Но случилось несчастье – 27 апреля 1912 года, плавая на байдарке в проливе Лонг-Айленд, Боруп утонул. Брайс пересказывает письмо Пири Хаббарду, в котором полярный герой рассказывает об этом страшном случае.

«После четырех пространных абзацев о своей медали Пири поделился с генералом Хаббардом потрясением от печальной новости:

Как ужасна гибель Борупа! Я едва могу заставить себя поверить. Это самый серьезный удар по экспедиции музея. Они не найдут никого, кто сможет его заменить.

Джордж Боруп (слева) и Дональд Макмиллан

Эх, Пири!..

Теперь наш рассказ о книге Дональда Макмиллана «Как Пири достиг полюса», издание 1934 года. Из 306 страниц лишь 20 (двадцать!) посвящены экспедиции 1908–1909 годов. Генри Левин возмущается «бесстыдным названием». И справедливо. Слово «как» в вопросах об образе действия означает: «Как вы это сделали?» – и бесстыдство состоит в том, что на этот вопрос в книге никакого ответа нет.

Левин приводит две строки из тома Макмиллана. Самая первая: «Открытие Северного полюса контр-адмиралом Робертом Эдвином Пири 6 апреля 1909 года – это кульминация 300-летних поисков…» И самая последняя: «Он навсегда останется первооткрывателем Северного полюса».

Слова будто вбиты в вечность, но Левин называет их «явно ложными» и объясняет:

«Возможная причина их появления либо в его [Макмиллана] безответственном пренебрежении логикой, либо в губительной одержимости Пири, которая, подобно погребальному покрову, опускается на большинство выживших членов экспедиции…

Делает ли мистер Макмиллан какие-то попытки смягчить или оправдать действия Пири перед комитетами Конгресса? Дает ли он какие-то ответы на жестокие обвинения в адрес Пири мистера Хельгесена и мистера Мейкона в палате представителей? Пытается ли он оспорить массу экспертных доказательств неуспеха Пири из книги капитана Холла “Был ли открыт Северный полюс?” или хотя бы упоминает о них? И наконец, затрагивает ли он в какой-либо из глав и делает ли попытку объяснить удаление заявленных открытий Пири с военно-морских карт Соединенных Штатов?

Ответ на все это ясный и четкий – он вообще не говорит ни об одном из этих вопросов!»

Да, точно. Макмиллан не допускает споров, несогласий и возражений, он просто верит Пири и с возмущением отвергает все подозрения в адрес своего кумира. Вот что говорит Макмиллан:

«Доказательства, доказательства, доказательства – слышался непрекращающийся призыв, то, чего прежде никогда не требовали ни от одного полярного путешественника. Слово исследователя всегда принималось без вопросов. В 1607 году Генри Гудзон вернулся из мглы Севера и заявил, что достиг 81°30′ с. ш. Кто знает, что это так? В 1826 году капитан У. Э. Парри с трудом вернулся по паковым льдам и сообщил, что дошел до 82°45′. Кто знает, что это так? В 1876 году коммандер А. Г. Маркхэм… заявил, что достиг широты 83°20′. В 1896 году Фритьоф Нансен, великий норвежский исследователь, объявил из своей гостиницы в Тромсё, что достиг широты 86°14′, установив новый мировой рекорд. В 1901 году герцог Абруццкий телеграфировал, что его экспедиция побила норвежский рекорд, достигнув широты 86°34′. В 1926 году Берд прислал со Шпицбергена радиограмму, что они с Флойдом Беннеттом долетели до Северного полюса. В 1926 году Амундсен объявил общественности, что экспедиции Амундсена – Элсуорта – Нобиле на дирижабле “Норвегия” удалось пролететь над полюсом. Какое абсолютное доказательство… предложил когда-либо каждый или кто-то из них для подтверждения… своего заявления? Никакого. Каждый из них сказал, что он сделал. Его слово было принято. Это было достаточным доказательством для географических и научных обществ во всем мире».

На немой вопрос Дональда Макмиллана «Почему слово Пири не было принято?» Левин отвечает вполне логично: «Все упомянутые исследователи были людьми с безупречной, незапятнанной репутацией. Ни один из них никогда не сочинял историй о морях и континентах, которые с учетом последующих достоверных доказательств оказывались бы несуществующими».

Он приводит фрагмент из стенограммы слушаний «дела Пири». Читатели помнят, как доброжелательные друзья коммандера, назначенные Национальным географическим обществом, поздним вечером в багажном отделении железнодорожного вокзала исследовали навигационные приборы Пири. Трудно представить себе, чтобы кто-нибудь из названных Макмилланом первопроходцев, руководствуясь торгашеским принципом: «Ты нам – мы тебе» или «Ты – наш, мы – свои», оказался в аналогичной ситуации. Коммандер не представил конгрессменам дневник, у него не было карты маршрута…

Макмиллан постулирует: «Какие Пири предлагает доказательства того, что он достиг полюса? Свое слово».

Левин возражает: «Мы знаем истинную цену этого слова».

Британский географ вспоминает 1914 год, когда сам Макмиллан руководил экспедицией, искавшей Землю Крокера. Не найдя среди льдов земли, он иронизировал над своим бывшим патроном:

«Мы убедились, что гонялись за призрачной надеждой…

Если адмирал Пири действительно видел землю к северо-западу от мыса Томаса Хаббарда, то мы отодвинули ее по меньшей мере на 200 миль от берега. Чтобы увидеть землю на расстоянии 200 миль от того места, где стоял Пири, эта земля должна была бы достигать более 30 000 футов в высоту. Такая высота на данной широте и долготе противоречит всем научным соображениям».

Левин подытоживает:

«Слепую верность типа “Права она или нет – это моя страна!” можно понять, даже если у нас есть сомнения в ее соответствии этическим нормам. Но вера в честность человека – совсем другое дело. Такая вера предполагает полное доверие к человеку, построенное и проверенное долгим опытом и разными жизненными условиями. Любое последующее обнаружение нечестности этого человека разрушит и уничтожит навсегда результат долгих лет, в течение которых это доверие возникало и крепло. Это, безусловно, естественный ход мыслей человека. Но мистер Макмиллан в некоторой степени уникален, не разделяя этого общечеловеческого суждения.

Поскольку он все еще “верит” в “честность” Пири, несмотря на то что являлся руководителем экспедиции, которая осудила Пири за один из более ранних обманов!»

Благодаря Уолли Херберту, приговору Левина «мы знаем истинную цену этого слова» можно придать не только моральный, но и уголовный оттенок. Пири – лжец, он уличен в подделке рекорда продвижения на север в 1906 году, и эта подделка по своей сути криминальна.

Левин щедро оценивает личные заслуги полярного адмирала Дональда Макмиллана и будто обращается к нему: «…ради себя самого мистер Макмиллан должен позволить людям забыть о его связи с Пири. Это только добавит, а не умалит ценности работы всей его жизни».

Дочь доктора Кука Хелен Кук-Веттер, многие годы посвятившая реабилитации отца, осенью 1964 года посетила дом Макмиллана. Адмирал рассказал своему другу: «Сразу после моего 90-летия мы с Мириам были совершенно потрясены визитом миссис Веттер и ее супруга, которые приехали из Буффало для разговора со мной. Полагаю, она думала, что в таком возрасте я изменил свое мнение о ее отце и соглашусь с тем, что он достиг полюса. Вскоре она поняла, что я ни на йоту не отступил от своих первоначальных заявлений. Мириам говорит, что она еще никогда не видела меня таким эмоциональным».

Брайс заключает, что «Хелен Веттер была обижена и испытывала отвращение», и приводит ее письмо Макмиллану: «Целью моего приезда к Вам прошлой осенью было узнать Ваш взгляд на эту историю и попытаться выяснить, существуют ли какие-либо факты, упущенные мной и другими людьми в нашем тщательном расследовании. Но я увидела, что Вы не потрудились ни дополнить, ни проверить эти факты; Вы жили все эти годы со своей версией истории и свыклись с ролью обвинителя, присяжного, судьи и палача».

Призывов Левина адмирал Макмиллан, так же как капитан Бартлетт, не услышал, и Роберт Брайс подводит простой практический итог: «Макмиллана и Бартлетта, по крайней мере, можно понять, поскольку, хорошо говоря о Пири, они защищают свою репутацию…»

Гудселл

Джон Гудселл не стал адмиралом, как Пири и Макмиллан, не вошел в историю, как капитан Бартлетт, и его останки не перезахоронили рядом с могилой Пири на Арлингтонском кладбище. Но повесть Гудселла «На полярных дорогах», ее первые 11 глав, с точки зрения автора настоящей книги – лучшая существующая проза об экспедиции Пири к Северному полюсу в 1908–1911 годах. Глава 12 – она называется «Последствия» – о личных обидах Гудселла. В ней рассказывается, как Пири, со свойственными ему мелочностью и лицемерием, после возвращения с Севера не переставая наказывал своего доктора.

Чем же он не угодил или, лучше сказать, досадил боссу? Читаем Гудселла.

«Я не был удивлен, что Куку не удалось дойти до полюса, но мне хотелось самому установить все факты. Поэтому я немедленно пошел к Пири и попросил разрешения допросить Авелу и Этукишука, но, к моему удивлению, он отклонил просьбу под предлогом того, что уже назначил комиссию для допроса…

Если бы у читателя была возможность рассмотреть оригинал моего дневника, то он увидел бы две чистые страницы между записями 17 и 18 августа 1909 года, которые я оставил в надежде, что Пири пересмотрит свое решение и позволит мне расспросить двух эскимосов. Страницы остались пусты – безмолвный белый протест».

Неприятным для Пири результатом этой, на первый взгляд, легкой стычки стало то, что Гудселл после допроса инуитов не подписал общее заявление Пири и его друзей, хотя доктора попросили об этом.

Еще один эпизод: «…5 сентября… Пири пригласил меня в свою каюту и впервые совершенно определенно заявил, что он дошел до Северного полюса и что я могу послать домой радиограмму, и, если желаю, объявить о его успехе. Я сказал ему, что не хочу отправлять свою радиограмму одновременно с ним, поскольку такая честь должна принадлежать ему. Тогда Пири отправил несколько радиограмм, впервые объявляющих всему миру, что он достиг полюса. Потом я послал одну своей матери с известием о том, что со мной все в порядке».

Стоит ли комментировать? Пири задумал все так красиво: врач и исследователь Гудселл лично от себя транслирует слова о его победе. И вот на тебе – строптивец отказался.

Но не все плохо – Гудселл в своей книге сообщает, что заявку доктора Кука он считает «полным обманом», правда, добавляя: «Если бы у меня была какая-то уверенность в том, что доктор Кук действительно дошел до полюса или что Земля Брэдли существует, то никакие так называемые контракты или “джентльменские соглашения” не заставили бы меня утаить от прессы какие-либо факты в пользу доктора Кука».

Суперобложка книги Гудселла «На полярных дорогах», 1983 год.

Под портретом Джона Гудселла помещены слова: «Официальный портрет доктора Дж. Гудселла. Вероятно, именно так он выглядел во время полярной экспедиции. Историческое общество округа Мерсер»

Можно ли представить себе, чтобы подобную крамолу высказал Хенсон, или Боруп, или Бартлетт, или Макмиллан? Нет, конечно. Так что, милый доктор Гудселл, пеняйте на себя.

Книга Гудселла:

«…В Баттл-Харбор, когда я услышал, что его [Пири] рассказ об экспедиции будет напечатан в New York Times за 10–11 сентября 1909 года, я подготовил текст радиограммы с заказом по сотне экземпляров каждого выпуска… Я предусмотрительно зачитал ему [Пири] текст перед тем, как отправиться на телеграф. Он тотчас заявил, что как раз идет на радиотелеграфную станцию и пошлет мою депешу. Поскольку эти слова были равны приказу, я согласился и протянул ему написанный текст. Он сказал, что легко запомнит его, и быстро взял у меня доллар и 60 или 70 центов за отправку радиограммы.

Когда мы прибыли в Нью-Йорк, я пошел в офис Times – как оказалось, только чтобы выяснить, что никаких посланий от моего имени получено не было и никаких газет ни для кого, кроме Пири, не зарезервировано. Я объяснил все обстоятельства и сказал, что, возможно, оставленные экземпляры как раз мне и предназначались. Мне не отдали газет, но позволили прочесть радиограмму от Пири, где мое имя не упоминалось…

Наши контракты запрещали членам экспедиции “прямым или непрямым образом публиковать результаты их наблюдений в экспедиции коммандера Пири 1908–1909 годов как в письменном виде, так и в форме лекций без разрешения Арктического клуба Пири или коммандера Пири”…

Чтобы убедить меня подписать этот ограничительный контракт, Пири заверил меня, что это всего лишь “джентльменское соглашение”, которое я могу легко изменить с помощью Арктического клуба Пири либо с помощью его самого… Он сказал, что мы можем сохранить у себя свои дневники и что все негативы, сделанные на Севере, будут сразу возвращены, за исключением нескольких, которые будут использованы для его книги, и что я получу копии с них. Однако после нашего возвращения с Севера я понял, что форма моего контракта и идеи, вложенные в него, практически сделали его бронированным – до степени “кабального рабства”, и я был полностью лишен “свободы слова”…

Я получил несколько заманчивых финансовых предложений рассказать о своих северных приключениях, но, поскольку у меня не было на это разрешения Пири, мне пришлось их отклонить даже в своем городе…

29 ноября 1909 года Джордж Боруп написал мне, что капитан Бартлетт начал лекционный тур, и предложил мне пригласить его в Новый Кенсингтон. Читатель, верно, улыбнется, а не осудит меня за то, что я не пришел в восторг от предложения, чтобы кто-то другой рассказывал о нашей работе в моем родном городе, притом что мне было отказано в этой привилегии…

Вечером 8 февраля 1910 года я присутствовал на национальном чествовании коммандера Пири в здании Метрополитен-опера в Нью-Йорке…

Губернатор Хьюз от имени города, штата и страны вручил Пири чек на 10 000 долларов. Коммандер, чей голос дрожал от волнения, с чеком в руках заявил, что принимает его от имени своих товарищей. Глубоко растроганный, он выдержал паузу, в то время как аудитория, восхищенная демонстрируемым великодушием, устроила ему бурные овации. Мы, члены экспедиции, полагали возможным, что также получим некое существенное признание, и теперь, когда казалось, что нечто действительно выпадет и на нашу долю, подались вперед в своих креслах в нетерпеливом предвкушении. Но нет! Когда аплодисменты стихли, Пири спешно добавил: “на исследование Антарктики”, и мы опустились назад в свои кресла с глухим звуком. Мы не испытывали особого душевного подъема, и я не верил, что существовала какая-то близкая перспектива антарктической экспедиции…

На следующее утро после этого чествования меня пригласили в гостиницу, где сообщили, что у Гражданского форума много запросов на лекции из тех городов, для которых гонорары Пири слишком высоки, и что другие члены экспедиции могли бы выступать за более разумное вознаграждение. Позже я позвонил Пири, и он согласился с моей просьбой разрешить чтение лекций и отдать мои фотографии, находящиеся у него… Он также обещал немедленно направить мне оригинал дневника, посланный ему 20 ноября 1909 года…

Хотя оригинал дневника секретарь Пири выслала мне 11 февраля 1910 года, свои северные фотографии я еще не получил. Несмотря на это, я нанял стенографиста и продолжил писать статью, которую собирался иллюстрировать своими фотографиями с Севера.

4 марта 1910 года я получил второй запрос от Нью-Йоркской медицинской академии с просьбой выступить с лекцией. Поскольку и лекция, и статья соответственно могли иллюстрироваться только моими собственными северными фотографиями, я немедленно написал Пири, чтобы выяснить, почему мои негативы не высланы. Я просил, чтобы он отправил их без промедления… 14 марта 1910 года я получил письмо от секретаря Пири с известием о том, что Пири уехал на несколько дней и она не может выполнить мою просьбу до его возвращения.

31 марта 1910 года я поехал за 18 миль в Питтсбург и заплатил один доллар за место в заднем ряду, чтобы послушать лекцию Пири. После окончания, когда я поднялся на сцену, он извинился за задержку и пообещал, что я получу свои северные негативы сразу после его возвращения в Вашингтон. У меня не было возможности поговорить с Пири, потому что он спешил на банкет в его честь…

15 октября я написал письмо генералу Томасу Хаббарду…

Я объяснил, что, на мой взгляд, я ждал достаточно долго, тем более что некоторые другие члены экспедиции уже публиковались без разрешения…

3 ноября генерал Томас Хаббард… наконец, сообщил мне следующее: у Пири “нет возражений против того, чтобы Вы писали или читали лекции о последней экспедиции. Я придерживаюсь той же точки зрения”.

В конце концов я получил письмо от Пири, датированное 6 ноября, а большая часть моих северных негативов пришла 1 ноября 1910 года. Я написал Пири 11 ноября, поблагодарив за возвращение большей части моих негативов. Я также обратил его внимание на тот факт, что, за исключением двух или трех, все самые четкие негативы, снятые к северу от Эта, где освещение было наилучшим, отсутствовали. Они никогда так и не были возвращены…

Президент Тафт 6 декабря 1910 года рекомендовал Конгрессу отметить Пири за открытие Северного полюса. Закончи президент свое послание словами “Роберта Эдвина Пири и его товарищей” – и Конгресс рассмотрел бы возможность должного признания и этих людей, включая погибшего Росса Марвина, отважившихся отправиться на Север, чтобы Пири мог водрузить флаг США на полюсе. Без сомнения, Росс Марвин должен был получить медаль, а его одинокая мать – пенсию. Когда я услышал, что Пири повысят в звании до контр-адмирала, я написал нескольким конгрессменам. Там были такие слова: “Кроме того, я бы хотел привлечь Ваше внимание к судьбе нашего товарища Росса Марвина, который храбро встретил смерть, выполняя служебные обязанности. Не мог бы он получить некое признание от своей страны, а его мать, находящаяся в стесненных условиях, пенсию?” Я объяснил, что по остальным вопрос стоит не так остро, но напомнил, что успех Пири стал возможен благодаря нам. Я написал, что если нас сочтут достойными признания, то я был бы рад, если бы мое звание врача было подтверждено в армии или военно-морских силах.

3 февраля 1911 года я остановился на день в Вашингтоне, чтобы выразить свое почтение Пири и его семье. Я получил сердечный прием и обсудил с Пири возможность выражения официального признания Россу Марвину и другим членам экспедиции со стороны Конгресса. Он считал неуместным в этот момент обращаться с просьбой в интересах своих товарищей, но намекнул, что в ближайшие годы посредством политического влияния мы могли бы получить некое соответствующее признание.

Перед уходом я попросил Пири подтвердить на обратной стороне моего контракта с Арктическим клубом Пири разрешение читать лекции и писать, которое он и Арктический клуб Пири дали мне 3 ноября 1910 года. Он сказал, что не может сделать этого сейчас же, но по его просьбе я оставил ему оригинал своего контракта, чтобы он вернул мне его в течение нескольких дней со своим подтверждением…

13 марта 1911 года Пири прислал мне мой оригинал контракта… На обратной стороне Пири поместил ряд незаконных ограничений, даже после того как он и Арктический клуб Пири ранее формально дали мне разрешение писать и читать лекции без ограничений…

Мои отношения с Пири после возвращения из Арктики с годами продолжали ухудшаться. Так, 3 марта 1915 года я написал ему, что моя рукопись близится к завершению. Я сказал, что до сих пор считаю честью для себя, что сопровождал его на Север, и попросил написать предисловие к своей книге. Я предложил послать ему рукопись и иллюстрации для подготовки предисловия. 10 марта он мне ответил, что будет рад выполнить мою просьбу в течение апреля. И в марте 1915 года я выслал ему материалы.

Спустя шесть месяцев, 1 октября 1915 года, я обратился к Пири с вопросом, почему он не возвращает мне рукопись. Я просил его срочно вернуть материалы, чтобы начать поиски издателя. Я также попросил фотографии его семьи и дома на острове Игл, чтобы включить их в книгу. Все это было послано заказным письмом, но ответа я не получил. Наконец, 18 ноября с большой неохотой я обратился с этим делом в Арктический клуб Пири, надеясь, что вопрос может быть решен с Пири без огласки. Единственным сообщением, которое я получил от Арктического клуба Пири, было уведомление о том, что мое письмо получено и будет передано на рассмотрение в Клуб.

По прошествии пяти месяцев терпение перестало быть добродетелью. 1 мая 1916 года я написал секретарю Клуба исследователей, членом которого состою… Я объяснил свою проблемную ситуацию с Пири и изложил цели Клуба исследователей, как они истолкованы в уставе. Я обвинял Пири в том, что он узурпировал свой высокий пост президента Клуба и нарушает те самые цели, ради которых Клуб был создан. Закончил я следующей мыслью: я вступил в Клуб с пониманием того, что все его члены – порядочные люди, и теперь мое требование – принять либо мою отставку, либо отставку контр-адмирала Пири.

Мистер Фредерик Делленбах, секретарь Клуба исследователей, ответил мне 3 мая 1916 года. Он выразил уверенность, что совет директоров сделает все возможное, чтобы исправить ситуацию… 17 июня 1916 года я получил без всяких объяснений печатную рукопись и иллюстрации к книге от вашингтонской юридической фирмы».

Рукопись пролежала у Пири 14 месяцев, и он не написал обещанное предисловие. Можно было бы извиниться, сослаться на забывчивость, занятость, но полярный герой действовал по-другому. Он послал объяснение Делленбаху, сочинив историю о том, что пакеты с рукописью пришли на адрес его летнего дома на острове Игл, сам же он в это время жил в Вашингтоне. Копию письма получил и Гудселл, в руках которого находились почтовые документы, свидетельствующие, что Пири лично получил рукопись именно в Вашингтоне. Да, похоже на Пири.

Последней каплей стала еще одна обида: «Когда вышла его [Пири] книга “Северный полюс”, многое в ней показалось мне очень знакомым. При близком сравнении я обнаружил, что Пири широко использовал мой дневник. Многие отрывки приводились дословно, а другие были слегка перефразированы… То, что Пири не посчитал нужным применить кавычки и признать использование моих дневников, не имело бы значения, если бы он хотя бы упомянул мой поход на озеро Хейзен[366]366
  Hazen – большое пресноводное озеро в северной части острова Элсмир. О путешествии Гудселла к озеру сказано в книге Хенсона, с. 156.


[Закрыть], работу с микроскопом, сбор растений или дополнительные обязанности, которые я выполнял как врач экспедиции сверх тех обязанностей, которые обычно предусматривает должность врача.

Я больше никогда не общался с Пири. Когда он внезапно скончался в 1920 году, смерть заглушила наши разногласия и предотвратила развязку».

Чувствуется, что участие в экспедиции Пири в 1908–1909 годах было для Гудселла главным делом жизни. То же, наверное, можно сказать о других руководителях отрядов. Все они, так же как инуиты, хотели услышать положительную оценку, подтверждающую их заслуги. С аборигенами просто – их наградили подарками. С Хенсоном и белыми компаньонами сложнее, ибо главный герой ни с кем не хотел делиться даже мизерной частью своей славы, разве что на условиях бартера с Бартлеттом. У других никакого ценного для Пири «товара» в обмен на толику славы не было.

Впрочем, признанием заслуг были, конечно, книги, написанные спутниками Роберта Пири. Первым, как мы сказали в начале главы, отличился Боруп, затем в 1912 году книгу издал Хенсон, в 1928 году – Бартлетт, в 1934-м – Макмиллан. История Гудселла была опубликована только в 1983 году, через 34 года после его смерти. И все-таки радость при жизни посетила доброе сердце доктора. Цитируем письмо Гудселла от 15 июня 1945 года Рудольфу Франке, спутнику доктора Кука[367]367
  Письмо любезно предоставлено сотрудниками архива Центра полярных исследований Берда Университета штата Огайо.


[Закрыть]:

«Мой дорогой Франке!

Я получил твое долгожданное письмо от 29 апреля, и я часто думаю о тебе и нашей встрече в Эта в 1909 году. Мои товарищи и я ждали долгое время, но недавно нас наградили специальной медалью Конгресса при посредничестве ВМС.

Мне сказали, что могут вручить медаль в Питтсбурге или в Санди-Лейк, я выбрал последнее, и комитет организовал для меня невероятно сердечный прием в зале средней школы, где медаль была вручена мне представителем ВМС… Медали Марвина и Борупа переданы их семьям. Я потерял адрес Хенсона, не мог бы ты прислать его мне?

Я не слышал ничего о том, какой прием был устроен моим товарищам. Может быть, ты поищешь в нью-йоркских газетах и пошлешь мне вырезки? Слышал ли ты об этом по радио?

Мое имя было несколько раз упомянуто по радио Западной Пенсильвании и было названо большей частью газет Питтсбурга и Западной Пенсильвании. Меня отметили как человека, принимавшего участие в открытии Северного полюса».