Текст книги "Портрет леди"

– Именно это я только что сказала месье, – произнесла сестра Катрин и пробормотала, глядя на Пэнси, которая стояла немного в стороне и разглядывала элегантное платье мадам Мерль: – Да она просто создана для мирской жизни.

– Слышишь, Пэнси? Ты предназначена для жизни в миру, – сказал ей отец.

Девочка взглянула на него своими чистыми, ясными глазами.

– А разве не для жизни с тобой, папа?

Джентльмен усмехнулся.

– Одно другому не мешает. Я мирской человек, Пэнси, – отозвался он.

– Разрешите нам оставить вас, – произнесла сестра Катрин. – Веди себя хорошо, дочь моя.

– Конечно, я вернусь, и мы обязательно увидимся, – пообещала Пэнси, вновь бросившись обнимать сестер.

Мадам Мерль прервала затянувшееся прощание.

– Останься со мной, дитя мое, – сказала она, – пока твой папа проводит сестер.

Пэнси посмотрела на нее разочарованно, но не стала возражать. Было очевидно, что послушание уже вошло в ее плоть и кровь; она привыкла подчиняться повелительному тону и пассивно наблюдать, как другие распоряжаются ее судьбой.

– Можно мне проводить матушку Катрин до экипажа? – тихо спросила Пэнси.

– Мне будет приятнее, если ты останешься со мной, – ответила мадам Мерль, в то время как мистер Озмонд и монахини, еще раз отвесившие поклон гостье, проследовали в переднюю.

– Хорошо, я останусь, – подчинилась девочка. Она остановилась возле мадам Мерль и протянула ей руку, которой та тут же завладела. Пэнси отвернулась и полными слез глазами смотрела в окно.

– Я рада, что тебя научили слушать старших, – проговорила мадам Мерль. – Это должны делать все маленькие девочки.

– Да, я очень послушна, – живо и даже с некоторой гордостью, словно речь шла об ее успехах в игре на пианино, сказала Пэнси и тут же едва слышно вздохнула.

Мадам Мерль погладила ее руку своей ладонью, внимательно и придирчиво разглядывая ее, но не нашла никаких изъянов. Маленькая ручка девочки была белой и нежной.

– Надеюсь, в монастыре всегда следили за тем, чтобы ты надевала перчатки, – заметила мадам Мерль. – Девочки обычно не любят это делать.

– Раньше я тоже не любила, а теперь люблю, – сказала Пэнси.

– Очень хорошо. Я подарю тебе дюжину.

– Большое спасибо. Разноцветных? – с интересом спросила девочка.

Мадам Мерль на мгновение задумалась.

– Немарких цветов.

– Но они будут красивыми?

– Тебе нравятся красивые вещи?

– Да, нравятся. Но не так чтобы слишком, – серьезно ответила Пэнси.

– Тогда перчатки не будут слишком хороши, – пообещала мадам Мерль со смехом, взяла девочку за другую руку, привлекла ее поближе к себе, несколько мгновений пристально смотрела на нее, затем спросила: – Ты будешь скучать по матушке Катрин?

– Да… когда буду думать о ней.

– Тогда постарайся о ней не думать. Возможно, однажды, – добавила мадам Мерль, – у тебя будет другая матушка.

– Зачем? – спросила Пэнси и снова легко вздохнула. – В монастыре у меня было их больше тридцати.

За дверью послышались шаги ее отца, и мадам Мерль встала, отпустив девочку. Мистер Озмонд вошел и закрыл за собой дверь, затем, не глядя на гостью, поставил на место сдвинутые кресла. Мадам Мерль несколько секунд ждала, когда он заговорит, наблюдая за его движениями, затем, наконец, сказала:

– Я надеялась, вы приедете в Рим и заберете Пэнси сами.

– Вполне разумное предположение. Но боюсь, я не в первый раз обманул ваши ожидания.

– Да, – признала мадам Мерль, – вы излишне строптивы.

Мистер Озмонд некоторое время ходил по комнате – благо места для этого здесь было предостаточно – с видом человека, ищущего возможность избежать неприятного объяснения. Однако такой возможности не нашлось – разве что ему оставалось углубиться в книгу, – и он остановился, заложив руки за спину и глядя на дочь.

– Почему ты не вышла проводить матушку Катрин? – резко спросил он по-французски.

Пэнси нерешительно взглянула на мадам Мерль.

– Я попросила ее остаться со мной, – ответила леди, снова усаживаясь в кресло, на этот раз в другое.

– Ах вот как? Тогда конечно, – согласился он, наконец тоже сел в кресло и взглянул на мадам Мерль; он сидел, слегка наклонившись вперед, опершись локтями о подлокотники и сцепив пальцы.

– Мадам Мерль хочет подарить мне перчатки, – сказала Пэнси.

– Не нужно всем сообщать об этом, моя дорогая, – заметила женщина.

– Вы очень добры, – заметил мистер Озмонд. – Но у нее есть все, что нужно.

– Во всяком случае, монашек около нее достаточно.

– Если мы собираемся обсудить этот вопрос, ей лучше выйти.

– Пусть лучше останется, – сказала мадам Мерль, – поговорим о чем-нибудь другом.

– Если хотите, я не буду слушать, – предложила Пэнси с такой искренностью, что было невозможно ей не поверить.

– Можешь слушать, милое дитя, потому что все равно ничего не поймешь, – ответил ее отец.

Девочка тем не менее села неподалеку от открытой двери и устремила туда свой невинный задумчивый взгляд, а мистер Озмонд обратился к гостье:

– Вы сегодня просто великолепны.

– Я всегда выгляжу одинаково, – отозвалась мадам Мерль.

– Да, вы всегда одинаковы. И совершенно не меняетесь. Вы удивительная женщина.

– Не буду спорить.

– Но зато вы меняете свои намерения. Вернувшись из Англии, вы сказали мне, что пока побудете в Риме.

– Я очень рада, что вы помните мои слова. Да, я не собиралась уезжать. Но мне пришлось приехать во Флоренцию, чтобы повидать друзей, которые приехали позже. Я не знала раньше об их планах.

– Весьма характерная для вас причина. Ваши планы всегда подчинены планам ваших друзей.

Мадам Мерль с улыбкой посмотрела на собеседника.

– Ваш комментарий не менее характерен, – сказала она. – И совершенно неискренен. Впрочем, это не страшно, – добавила она, – поскольку раз вы не верите в то, что говорите, то я не вижу никаких причин, чтобы верить вашим словам. Я не стану разбиваться в лепешку ради друзей, поэтому похвал не заслуживаю. Я забочусь исключительно о себе.

– Это точно. Но ваше понятие «заботиться о себе» включает еще очень много людей. Я никогда не знал человека, чья жизнь была бы связана с таким количеством других жизней.

– Что значит «других жизней»? – заинтересованно спросила мадам Мерль. – Чьих-то появлений, чьих-то передвижений, каких-то знакомств, дел?

– Возможно, я неточно выразился: я хотел сказать, что ваша жизнь – это ваши амбиции, – пояснил мистер Озмонд.

Мадам Мерль взглянула на Пэнси.

– Интересно, она понимает это? – тихо проговорила она.

– Видите, ей не нужно было оставаться с нами! – Отец Пэнси горько улыбнулся. – Ступай в сад, милая, и нарви цветов для мадам Мерль, – сказал он по-французски.

– Именно это я и хотела сделать! – радостно воскликнула девочка и бесшумно исчезла.

Ее отец подошел к двери, посмотрел вслед дочери, затем вернулся, но остался стоять, а точнее, ходить из стороны в сторону, словно это давало ему чувство свободы, которого в другом положении ему не хватало.

– Мои амбиции в основном касаются вас, – сказала мадам Мерль, глядя на него снизу вверх с некоторым вызовом.

– Именно об этом я и говорил. Я – часть вашей жизни… Я и тысяча других. Вы не эгоистка – нет. Если вы – эгоистка, кто же я? Какой эпитет подошел бы мне?

– Вы ленивы. По мне, это самый ужасный недостаток.

– Боюсь, на самом деле это мое достоинство.

– Вам все безразлично, – торжественно заявила мадам Мерль.

– Да, я думаю, мне все достаточно безразлично. Во всяком случае, одной из причин, по которой я не поехал в Рим, была лень. Но не только.

– Не так уж важно, почему – для меня, по крайней мере, – вы не поехали туда. Хотя я была бы рада видеть вас. Но я рада, что вы сейчас не в Риме, как могло бы быть или даже было бы наверняка, если бы вы отправились туда месяц назад. Мне хочется, чтобы вы занялись кое-чем здесь, во Флоренции.

– Занялся? А как же моя лень? – спросил мистер Озмонд.

– Нет, я помню, но прошу вас забыть о ней. Тогда вы приобретете и добродетель, и признание. Это не большой труд, но он может доставить огромное удовольствие. Как давно вы не заводили новых знакомств?

– Давольно давно, по-моему.

– Тогда пришло время. Мне хочется познакомить вас с одной своей подругой.

Мистер Озмонд снова подошел к открытой двери и смотрел на дочь, которая бегала в освещенном солнцем саду.

– Какая мне будет от этого польза? – спросил он с грубоватой простотой.

Мадам Мерль на мгновение задумалась. Когда она отозвалась, в ее ответе не было никакого намека на грубость. Он был тщательно продуман.

– Это развлечет вас.

– Верю, что так оно и будет, – сказал мистер Озмонд, направляясь к ней. – Есть несколько вещей, в которых мое доверие к вам безгранично. Например, я точно знаю, что вы умеете отличить хорошее общество от дурного.

– Хорошего общества не существует.

– Прошу прощения. Я просто произношу прописные истины. Вы же приобрели свою мудрость единственно верным путем – в порядке опыта, сравнивая огромное количество человеческих особей друг с другом.

– Вот я и предлагаю вам воспользоваться моим опытом.

– Воспользоваться? Вы уверены, что я сумею?

– Я очень на это надеюсь. Все будет зависеть от вас. Если бы только мне удалось заставить вас приложить усилия!

– О, вот как! Я подозревал, что понадобятся мои усилия. Что в мире может стоить хлопот – особенно здесь?

Мадам Мерль слегка покраснела. В ее взгляде мелькнула досада.

– Не дурите, Озмонд. Лучше вас никто не знает, что многие вещи стоят усилий!

– Согласен, кое-какие стоят. Но увенчаются ли попытки успехом?

– Как же узнать, если не попробовать? – сказала мадам Мерль.

– Что ж, наверное, вы правы. И кто же эта ваша подруга?

– Та, встретиться с которой я и приехала во Флоренцию. Племянница миссис Тачетт, которую, полагаю, вы никогда не забудете.

– Племянница… это слово вызывает такие ассоциации… юность, невинность… Я вижу, к чему вы клоните.

– Да, она молода – ей двадцать два года. Мы с ней большие друзья. Я познакомилась с ней в Англии несколько месяцев назад, и мы очень понравились друг другу. Я испытываю то, что далеко не каждый день случается, – я восхищаюсь ею. Вы тоже будете в восхищении.

– Это маловероятно.

– Совершенно точно. Вы не сможете сдержать себя.

– Она прекрасна, богата, обворожительна, невероятно умна и беспримерно добродетельна? Только на этих условиях я соглашусь познакомиться с ней – ни на каких других, я ведь как-то уже говорил вам об этом. Вокруг достаточно много неинтересных людей, и я не желаю увеличивать круг подобных знакомств.

– Мисс Арчер не бесцветна; она сияет словно утренний свет, и вполне подходит под ваше описание. Вот почему я и хочу познакомить вас с ней. Она соответствует всем вашим условиям.

– Ну, скажем, наверняка более или менее.

– Нет, абсолютно. Она прекрасна, совершенна, благородна и имеет довольно неплохое происхождение для американки. А еще девушка очень умна, мила и имеет приличное состояние.

Мистер Озмонд молча слушал и, казалось, взвешивал все это в уме, глядя на собеседницу.

– Что вы хотите с ней сделать? – спросил он наконец.

– То, что говорю. Подтолкнуть ее – и поставить на вашем пути.

– Разве она не заслуживает лучшей доли?

– Мне все равно, кто чего заслуживает, – сказала мадам Мерль. – Мне достаточно знать, как я могу распорядиться той или иной персоной.

– Как мне жаль эту племянницу миссис Тачетт! – воскликнул Озмонд.

Мадам Мерль встала.

– Если это означает начало вашего интереса к ней, я вполне удовлетворена.

Собеседники стояли друг против друга. Мадам Мерль опустила глаза и стала поправлять мантилью.

– Вы превосходно выглядите, – повторил мистер Озмонд свой комплимент, еще менее к месту, чем раньше. – У вас появилась новая идея. Вы никогда не бываете так хороши, как в тот момент, когда это происходит. Прекрасно, что новые идеи посещают вас регулярно.

В отношениях между этими людьми при каждой встрече, особенно тогда, когда они встречались в присутствии посторонних, чувствовалось что-то скрытое, какая-то настороженность, что проявлялось в их взглядах и интонациях. Казалось, каждый, смущаясь, усиливал смущение другого. Разумеется, из них двоих мадам Мерль удавалось лучше справляться с замешательством, но сейчас даже ей не удалось сохранить самообладание, которое она хотела бы продемонстрировать мистеру Озмонду. В определенный момент их встреч барьер между ними всегда сам по себе исчезал, и они оказывались друг к другу так близко, как не случалось с ними ни перед кем другим. Именно это случилось и сейчас. Они стояли друг против друга, видя «противника» насквозь и черпая в этом удовлетворение, хотя бы таким путем пытаясь возместить те неудобства, которые возникают при таком положении.

– Мне бы хотелось, чтобы вы не были так бессердечны, – тихо произнесла мадам Мерль. – Это всегда оборачивалось против вас – может обернуться так же и сейчас.

– Я вовсе не столь бессердечен, как вы думаете. Некоторые вещи способны тронуть меня. Как, например, слова, что ваши амбиции касаются в основном меня. Мне это непонятно; не вижу, как и почему это должно быть так. Но это все же трогает меня.

– Думаю, в дальнейшем вам будет еще непонятнее. Есть вещи, которые вам не понять никогда. Да вам это и не нужно.

– И все-таки вы самая замечательная женщина, – сказал мистер Озмонд. – Не понимаю, почему меня должна особенно интересовать племянница миссис Тачетт, когда… когда… – Он на мгновение умолк.

– Когда я сама значила для вас так мало.

– Конечно, я не это хотел сказать. Когда я имел возможность узнать и оценить такую женщину, как вы.

– Изабелла Арчер лучше меня, – сказала мадам Мерль.

Ее собеседник рассмеялся.

– Невысокого же вы мнения о ней, если так ее характеризуете.

– Вы полагаете, я способна ревновать? Ответьте, прошу вас.

– Меня? Думаю, в общем-то, нет.

– В таком случае жду вас через два дня. Я остановилась у миссис Тачетт в палаццо Кресчентини, ее племянница с ней.

– Почему вы просто не попросили меня прийти? – спросил мистер Озмонд. – Ведь девушка все равно живет там же.

Мадам Мерль только взглянула на него – ее нельзя было застать врасплох никаким вопросом.

– Хотите знать, почему? Потому что я говорила с ней о вас.

Мистер Озмонд нахмурился и отвернулся.

– Лучше бы мне этого не знать. – Затем через несколько мгновений он указал на акварель на мольберте: – Вы видели это? Это последнее, что я написал.

Мадам Мерль подошла поближе и посмотрела на акварель.

– Это венецианские Альпы… Один из ваших прошлогодних эскизов?

– Да… Как вы догадались?

Мадам Мерль еще несколько секунд рассматривала рисунок, затем повернулась.

– Вы знаете, меня не интересуют ваши картины.

– Знаю, хотя и всегда удивляюсь. Они намного лучше тех, что выставляют.

– Вполне возможно. Но поскольку занятий у вас больше нет… этого очень мало. Я хотела бы для вас гораздо большего. Вот мои амбиции.

– Да, вы много раз говорили мне это. Вы хотели того, что невозможно.

– Хотела того, что невозможно, – повторила мадам Мерль, затем добавила совершенно другим тоном: – Что касается вашей акварели, то сама по себе она очень хороша.

Она оглядела комнату – старые шкафы, картины, гобелены, потускневший шелк занавесей.

– А ваши комнаты все так же великолепны, – продолжила она. – Сколько раз я не возвращалась бы сюда, они всегда снова потрясают меня. Лучшего убранства я нигде не видела. Вы понимаете в таких вещах, как никто другой.

– И очень страдаю из-за этого, – произнес мистер Озмонд.

– Вы должны пригласить сюда мисс Арчер. Я ей уже рассказывала об этом.

– Я свои интерьеры охотно показываю людям… Если только они не безнадежные кретины.

– Вы делаете это восхитительно. Как экскурсовод в собственном музее вы неподражаемы.

В ответ на этот комплимент мистер Озмонд только пристально и холодно взглянул на собеседницу.

– Так вы сказали, она богата? – спросил он немного погодя.

– У нее семьдесят тысяч фунтов.

– В самом деле?

– Никаких сомнений. Если можно так выразиться, я была свидетельницей происшедшего.

– Просто воплощение долга! Я имею в виду вас. А с ее матерью тоже придется знакомиться?

– Мать? У нее нет матери. И отца тоже.

– Тогда с теткой. Как ее – миссис Тачетт?

– Я могу без труда удалить ее на это время.

– Я ничего не имею против нее, – сказал мистер Озмонд. – Мне она даже нравится. Она женщина этакого консервативного склада – живой образец уходящего поколения. Но этот долговязый наглец, ее сын… Он тоже здесь?

– Здесь, но ты можешь на его счет не волноваться.

– Редкий осел.

– Думаю, ты ошибаешься. Он очень умный человек. Но он не показывается, когда я здесь, потому что не питает ко мне симпатии.

– Это только доказывает то, что он осел, – пробормотал Озмонд. – Так вы сказали, что она неплоха собой?

– Да, но я не буду повторять это, а то разочаруетесь при встрече. Приходите и начните дело; вот все, чего я жду от вас.

– Начать что?

Мадам Мерль помолчала.

– Разумеется, я хочу, чтобы вы женились на ней, – наконец произнесла она.

– Н-да. Начать и кончить… Ладно, посмотрим… Вы уже сказали ей об этом?

– За кого вы меня принимаете? Она – очень хрупкий инструмент.

– Да, – произнес Озмонд после короткого раздумья. – Я никогда не понимал ваших намерений.

– Вы все поймете после того, как увидите мисс Арчер. А пока оставьте свои суждения при себе, – с этими словами мадам Мерль подошла к двери, ведущей в сад, остановилась и поискала глазами девочку. – Пэнси стала такой хорошенькой, – заметила она.

– Мне тоже так кажется.

– Хватит держать ее в монастыре.

– Не знаю, – сказал мистер Озмонд. – Мне нравится, как они ее воспитали. Она очень мила.

– Это не имеет отношения к монастырю. У нее просто хороший характер.

– Полагаю, и то, и другое. Просто жемчуг чистой воды.

– Что-то она не торопится ко мне с цветами, – вздохнула мадам Мерль.

– Выйдем к ней и возьмем ваш букет, – предложил Озмонд.

– Я ей не нравлюсь, – пробормотала мадам Мерль, раскрывая зонтик от солнца.

И они вышли в сад.

Глава 23

Мадам Мерль приехала во Флоренцию по приглашению миссис Тачетт – та предложила ей на месяц остановиться в палаццо Кресчентини, – и практичная дама снова поговорила с Изабеллой о мистере Джилберте Озмонде и выразила желание познакомить девушку с ним, но не проявляла той настойчивости, с которой, как мы помним, она рекомендовала Изабеллу Озмонду. Причина, видимо, заключалась в том, что Изабелла никогда не отказывалась от предложений приятельницы. В Италии, как и в Англии, у леди было множество знакомых, как среди самих итальянцев, так и среди разномастных гостей этой страны. Она упомянула ряд людей, с которыми девушке стоило познакомиться, и, хотя мадам Мерль обронила, что Изабелла вольна знакомиться с кем хочет, имя мистера Озмонда называлось в самом начале списка. Он был ее старинным другом – она знала его уже десять лет. Он был самым умным и приятным мужчиной в мире, и к тому же отличался респектабельностью. Конечно, он был далеко не совершенен – впечатление, которое он производил на собеседников, во многом зависело от его настроения и состояния нервов. В плохом настроении он мог и не понравиться окружающим, – впрочем, подобным недостатком обладает большинство людей. Но если что-нибудь задевает его за живое – вот тут его ум и своеобычность проявляются в полном блеске. Он, конечно, человек не без странностей – а Изабелла поймет со временем, что только такие люди и стоят того, чтобы с ними знакомиться, – и не желает проливать свой свет на всех окружающих без разбора. Однако мадам Мерль осмеливалась утверждать, что перед Изабеллой он засверкает всеми своими гранями. Он легко впадал в хандру – слишком легко, и скучные люди просто выводят его из себя, но такая энергичная и умная девушка, как Изабелла, не может не пробудить в нем интереса, которого ему так недостает в жизни. В общем, это был человек, с которым следовало познакомиться. Не стоило и приезжать в Италию, если не свести дружбу с мистером Озмондом, который знал эту страну, как никто другой! Возможно, он и уступит в знаниях двум-трем немецким профессорам, но если у тех больше познаний, то мистер Озмонд превосходит их тонким артистическим вкусом. Изабелла вспомнила, что ее приятельница уже рассказывала ей о нем во время их многочисленных бесед в Гарденкорте, и задумалась, что за узы связывают эти две души. Девушка чувствовала, что дружеские связи мадам Мерль всегда овевало ее таинственное прошлое – в этом как раз и таилось обаяние этой удивительной женщины. Однако, упоминая о своих отношениях с мистером Озмондом, дама говорила о них исключительно как о давней и доброй дружбе. Изабелла сказала, что с удовольствием познакомится с человеком, который так много лет пользуется доверием ее подруги.

– Вы должны познакомиться со многими людьми, – заметила мадам Мерль. – Нужно заводить как можно больше знакомств, чтобы привыкнуть к ним.

– Привыкнуть? – повторила Изабелла с невероятно серьезным выражением глаз, что иногда вызывало сомнение, обладала ли она чувством юмора, – сомнение, которое девушка в другие моменты решительно опровергала. – Люди вовсе не вызывают у меня страха.

– Я имею в виду – свыкнуться с ними настолько, чтобы потом презирать их. Едва ли не каждый приходит к этому. А потом выделите тех немногих, которых не будете презирать, – и составите из них свое общество.

В этом замечании прозвучала злость, которую мадам Мерль не часто себе позволяла, но Изабеллу она не встревожила, поскольку девушка и сама понимала, что по мере того как человек узнает свет, его первоначальное восхищение и уважение угасает… А что восхищало ее – восхищало даже больше, чем обещала мадам Мерль, – это Флоренция, и даже если бы Изабелла сама не сумела в должной степени оценить все очарование этого великолепного города, то ей раскрыли бы глаза ее спутники, которые ей казались священнодействующими жрецами, причастными к его тайнам. Она беспрерывно внимала вдохновенным речам Ральфа, который с наслаждением снова взялся за роль, которая ему так нравилась и ранее, – гида при своей любознательной кузине. Мадам Мерль оставалась дома – она столько раз уже видела сокровища Флоренции, к тому же у нее всегда было много дел. Но она охотно беседовала обо всем, что касалось Флоренции, проявляя при этом поразительную память, – она с великолепной легкостью могла вспомнить правый угол картины Перуджино и описать положение рук Святой Елизаветы на соседней[45]45
  Речь, очевидно, идет о картинах в галерее Уффици. Перуджино – итальянский живописец раннего Возрождения.


[Закрыть]. У мадам Мерль были свои собственные, часто резко отличавшиеся от суждений Ральфа, соображения по поводу многих знаменитых произведений искусства, и защищала она их с поразительной находчивостью и юмором. Изабелла слушала эти эстетические споры, возникавшие то и дело между мадам Мерль и Ральфом, и мысленно отмечала, что может извлечь для себя много полезного из них и что такой возможности в Олбани ей бы, разумеется, не представилось. В эти ясные майские утра перед первым завтраком – настоящее «пиршество» начиналось у миссис Тачетт в двенадцать часов – Изабелла с кузеном бродили узкими тихими флорентийскими улочками, изредка погружаясь в прохладу какой-нибудь прославленной церкви или сводчатых палат заброшенного монастыря. Девушка посещала картинные галереи и дворцы, осматривала картины и статуи, которые раньше ей были известны только по названиям, словно заполняя мысленно пустующие клеточки с надписями в тетрадках своей памяти. Изабелла воспринимала все окружающее так удивленно и восторженно, как и положено юным пламенным натурам при первом посещении Италии, – она замирала с учащенно бьющимся сердцем перед бессмертными гениальными творениями и познала радость от застилавших глаза слез, сквозь которые проступали выцветшие фрески и потемневшие мраморные изваяния. Но больше всего, даже больше блужданий по Флоренции, она любила возвращаться домой – каждый день входить в просторный величественный двор огромного дома, в котором много лет назад поселилась миссис Тачетт, в его высокие, прохладные комнаты, где резные стропила и помпезные фрески шестнадцатого века смотрели вниз на привычную обстановку девятнадцатого столетия. Миссис Тачетт жила в историческом здании на узкой улочке, одно название которой вызывало в памяти средневековые междоусобные распри, и мирилась с мрачным фасадом, поскольку этот недостаток, по ее мнению, вполне искупался умеренной платой и залитыми солнцем комнатами с этой стороны и садом, где сама природа отдавала той же стариной, как грубая кладка стен дворца.

Изабелла считала, что жизнь в таком месте сама по себе была постоянным источником ощущения необыкновенного счастья и волнения. Она сразу нашла, что дом похож на каменную крепость, нечто вроде тюрьмы; но оказалось, что в ней, кроме тетиной прислуги, пребывали и другие узники. Дух прошлого, словно беженец из внешнего мира, заключенный в оболочку этого мрачного дома, реял в его атмосфере – он прятался в затаенных уголках, а ночами бродил везде, даже в комнатах, которые были в весьма прозаическом ведении миссис Тачетт. Изабелле то и дело слышались приглушенное эхо и странные звуки – казалось, будто дом полон невидимых призраков. Она часто замирала на огромной холодной каменной лестнице и прислушивалась, полуиспуганная, полуразочарованная.

Джилберт Озмонд посетил мадам Мерль, и она представила его нашей молодой леди, все время визита просидевшей в другом конце комнаты. Изабелла почти не принимала участия в разговоре и даже не всегда отвечала улыбкой, когда другие поворачивались к ней, пытаясь вовлечь в него, а сидела, словно ей было предложено беспристрастно оценить их блестящую беседу. Миссис Тачетт отсутствовала, и собеседники вели оживленный диалог. Они говорили очень интересно, и беседа их увлекла девушку – ей казалось, что перед ней разыгрывают пьесу. Мадам Мерль постоянно обращалась к Изабелле, словно ожидая от нее реплики; но та ничего не отвечала, и мадам Мерль хорошо понимала, что это заставит Озмонда думать, что перед ним – одно из тех скучных созданий, общение с которыми казалось ему таким утомительным. И что еще хуже, Изабелла понимала, что мадам Мерль представила ее Озмонду как особу того же уровня, что и он, и таким образом ввела его в заблуждение. Но это не имело никакого значения: даже если бы от этого многое зависело, Изабелла все равно не могла бы заставить себя блеснуть. Что-то было в мистере Озмонде, что сковало девушку – ей казалось более важным получить впечатление, чем произвести его самой. Кроме того, Изабелла еще не овладела искусством производить на людей впечатление, когда этого от нее ждали, – ей нравилось восхищать людей, но не желала делать это «по заказу». Мистер Озмонд, нужно отдать ему должное, вел себя как хорошо воспитанный человек, который ни от кого ничего не ждет, не выпячиваетсебя, говорит остроумно, но просто, тщательно продумывая свои высказывания. Изабелла, однако, заметила, что когда за ним не наблюдали, он мог выказать некоторую чувствительность; и лицо его, и посадка головы выдавали скорее натуру нервическую. Он был не красив, но аристократичен – словно один из портретов в длинной галерее над мостом в музее Уффици[46]46
  Музей Уффици – крупнейшая картинная галерея во Флоренции, основана в XVI веке. Богатейшая в мире коллекция итальянской живописи XIII–XVIII веков; «в галерее над мостом» – над мостом Понте-Веккьо проходит стеклянная галерея (соединяющая палаццо Уффици и палаццо Питти, ныне – две части музея), где экспонируются портреты.


[Закрыть]. Озмонд производил впечатление необыкновенно утонченного человека – даже голос его обладал изысканным тембром. Это тоже сыграло свою роль в том, что Изабелле не хотелось вступать в беседу – чтобы не разрушить очарования. Ей казалось, его голос издавал звуки, подобные звону встретившихся тонких хрустальных фужеров, а коснись она их пальцем – испортила бы музыку.

Перед уходом Озмонд обратился к ней:

– Мадам Мерль обещает заглянуть на следующей неделе в мою обитель на холме и выпить чаю в саду. Мне было бы очень приятно, если бы вы нашли время сопровождать ее. У меня очень красиво – из сада открывается превосходный вид. И моя дочь тоже будет рада… или, точнее, поскольку она еще недостаточно взрослая, чтобы испытывать сильные переживания, я был бы рад… рад безгранично… – Мистер Озмонд слегка запнулся и помолчал в некотором смущении. – Я был бы счастлив, если бы вы познакомились с моей дочерью.

Изабелла ответила, что с радостью познакомится с мисс Озмонд, и, если мадам Мерль возьмет ее с собой и покажет ей холмы, она будет ей очень благодарна. С этим заверением гость и ушел. Изабелла приготовилась выслушать упреки за свое глупое поведение, но, к ее удивлению, мадам Мерль, которая никогда не совершала того, чего от нее ждали, сказала ей:

– Вы были очаровательны, дорогая. Прекрасно держались. Вы никогда не доставляете разочарований.

Если бы мадам Мерль упрекнула Изабеллу, это, возможно, вызвало бы у той раздражение, но, скорее, она бы сочла упреки справедливыми, но эти слова, которые произнесласейчас мадам Мерль, почему-то заставили девушку впервые испытать к ней некоторую неприязнь.

– Это вовсе не входило в мои намерения, – холодно ответила Изабелла. – Насколько мне известно, я абсолютно не обязана очаровывать мистера Озмонда.

Мадам Мерль вспыхнула; но, как мы знаем, отступать было не в ее правилах.

– Мое милое дитя, я вовсе не о нем, бедняге, говорила, а о вас. Конечно, какое имеет значение, понравились вы ему или нет! Но мне показалось – он вам понравился.

– Да, – честно призналась Изабелла. – Но это тоже не имеет никакого значения.

– Все, что касается вас, имеет для меня значение, – ответила мадам Мерль с видом благородного великодушия, – особенно когда это одновременно касается и старого друга.

Какими бы ни были обязательства Изабеллы перед мистером Озмондом, нужно заметить, что девушка нашла их достаточными, чтобы отправиться к Ральфу и задать ему несколько вопросов об этом джентльмене. Суждения Ральфа обычно грешили некоторым цинизмом, но она льстила себя надеждой, что научилась вносить в них необходимые поправки.

– Знаю ли я его? – переспросил ее кузен. – О, да, я знаю его. Не очень хорошо, но в целом достаточно. Я никогда не искал его общества, и он, очевидно, никогда не считал мое необходимым условием для прекрасного самочувствия. Кто он, что из себя представляет? Таинственный американец, который живет лет двадцать или даже больше в Италии. Почему я называю его таинственным? Только чтобы завуалировать свою неосведомленность – я не знаю ни его прошлого, ни семьи, ни происхождения. Он может быть и принцем в изгнании – внешность его, кстати, это допускает. Принц, который из блажи отрекся от престола и с тех пор обижен за это на весь мир. Он жил в Риме, но в последние годы обосновался во Флоренции – помню, слышал один раз, как он сказал, что Рим становится все более пошлым. Мистер Озмонд ненавидит пошлость – это его особая черта; других, по крайней мере, я не знаю. Живет он на доходы, которые, я подозреваю, невелики – иначе они были бы пошлыми. Благородная бедность – так он сам определяет свое положение. Он рано женился и потерял жену, у него вроде есть дочь. И еще сестра, которая вышла замуж за какого-то второсортного местного графа или что-то в этом роде. Помнится, я где-то встречал ее раньше. Она показалась мне приятнее брата, хотя, говорят, она довольно безнравственна. О ней, помнится, ходило немало сплетен. Я бы не рекомендовал вам знакомиться с ней. А почему вы не спросите об этих людях у мадам Мерль? Она знает их лучше меня.