Текст книги "История"

109. Жрецы же рассказывали, что этот царь разделил страну между всеми египтянами, причем все они получили по одинаковому четырехугольному участку земли; этим он создал для себя доходы, приказав уплачивать ежегодно известный налог. Если река отрывала кусок от какого‑нибудь участка, то владелец его являлся к царю и объявлял о случившемся. Царь посылал нескольких людей для осмотра и измерения, насколько потерпевший участок уменьшился, дабы впредь владелец его платил все‑таки соответственно установленному первоначально налогу. Мне кажется, таково было происхождение геометрии, из Египта перешедшей в Элладу. Что касается солнечных часов, солнечного показателя и деления дня на двенадцать частей, то все это эллины заимствовали от вавилонян.

110. Сесострис один только из египетских царей владычествовал над Эфиопией. Памятниками по себе он оставил два каменных изображения перед храмом Гефеста, в тридцать локтей каждое, его самого и супруги его, а также четыре изображения сыновей – в двадцать локтей каждое. Много времени спустя жрец Гефеста не позволил персидскому царю Дарию поставить свое изображение впереди двух первых; жрец при этом заметил, что Дарий не совершил столько дел, сколько совершено было царем Сесострисом Египетским, а именно: Сесострис покорил не меньше народов, как и Дарий, а сверх того и скифов, которых Дарий не мог одолеть. Поэтому несправедливо было бы поставить его изображение впереди памятников Сесостриса, так как подвигами он не превзошел этого последнего. Как рассказывают, Дарий согласился с этим замечанием.

111. По смерти Сесостриса царскую власть наследовал, как говорят, сын его Ферон, который не совершил ни одного военного похода и случайно ослеп вот при каких обстоятельствах. Однажды в его царствование вода в реке поднялась выше, нежели когда‑либо, до восемнадцати локтей, так что затопила поля; от сильного ветра заволновалась река. Царь в исступлении схватил копье и бросил его в самую пучину реки; немедленно после этого он заболел глазами и ослеп. Десять лет он был слепым; на одиннадцатом году царь услышал изречение оракула, что в городе Буто, гласившее, что время наказания его исполнилось, что он прозреет, если промоет себе глаза мочой женщины, которая имеет сообщение только со своим мужем и других мужчин не знала. Он прежде всего испытал мочу собственной жены и когда не прозрел, подверг испытанию всех женщин подряд, пока наконец не прозрел. Тогда он собрал всех женщин, которых испытывал, кроме той, от мочи которой прозрел, в один город, именуемый теперь Эрифраболосом, и всех их сжег вместе с городом; на той женщине, от мочи которой прозрел, царь сам женился. За исцеление глаз он разослал дары во все известные храмы, между прочим, что особенно заслуживает упоминания, пожертвовал замечательные предметы в храм Гелиоса, именно два каменных обелиска, каждый обелиск из цельного камня, вышиной во сто, а шириной в восемь локтей.

112. По словам жрецов, после Ферона царскую власть наследовал житель Мемфиса, который по – эллински назывался Протеем. Еще и теперь есть в Мемфисе посвященное ему место, очень красивое и хорошо устроенное, лежащее к югу от храма Гефеста. В окрестностях его живут тирские финикияне, почему самое место называется Кварталом тирийцев. На той же площади Протея находится храм, называющийся храмом «чужеземной Афродиты». По моему предположению, это храм Елены, дочери Тиндарея. Действительно, я слышал рассказ, что Елена жила у Протея, притом храм носит название храма «чужеземной Афродиты»; между тем ни один из прочих храмов Афродиты так не называется.

113. На мои расспросы о Елене жрецы рассказывали следующее: с похищенной Еленой Александр отплыл из Спарты в родной город. Когда он был в Эгейском море, противные ветры отбросили его в Египетское море; отсюда, так как ветер не унимался, он приплыл к Египту, а в Египте к нынешнему так называемому Канобскому устью Нила и к рыбосолельням. Там на берегу стоял, да стоит еще и теперь храм Геракла. Если раб, чей бы он ни был, укроется в этом храме и отметит себя священными черточками в знак принадлежности божеству, то он становится неприкосновенным. Этот закон соблюдается неизменно издревле до нашего времени. Когда слуги Александра узнали о существовании такого закона в храме, они покинули Александра и, сидя в храме в качестве просителей божества, обвиняли Александра с целью навредить ему; при этом они рассказали все, как было с Еленой и какую обиду причинил Александр Менелаю. Во всем этом слуги обвиняли его в присутствии жрецов, а также блюстителя этого устья по имени Фонис.

114. Выслушав обличителей, Фонис тотчас послал в Мемфис Протею следующее известие: «Прибыл сюда чужеземец, тевкр по происхождению, совершивший в Элладе нечестивое дело, а именно: он обманул жену своего хозяина и увез ее вместе со многими сокровищами, но ветры занесли его в твою землю. Отпустить ли нам его невредимым или отнять у него то, с чем он прибыл?» В ответ на это Протей прислал такое распоряжение: «Человека этого, поступившего столь нечестиво со своим хозяином, захватите и доставьте мне; послушаю, что он станет говорить».

115. В силу такого приказания Фонис схватил Александра и задержал его корабли; потом отвел в Мемфис его самого и Елену вместе с сокровищами, а равно и просителей. Когда все были представлены, Протей спросил Александра, кто он и откуда плывет. Александр перечислил ему своих предков, назвал свою родину и рассказал ему, откуда плывет. Затем Протей спросил, откуда он взял Елену. Александр путался в показаниях и не открывал правды; тогда присутствовавшие здесь просители изобличили его и изложили всю историю учиненной им обиды. В заключение Протей объявил присутствующим такой приговор: «Если бы я не считал для себя обязательным не предавать смерти никого из чужеземцев, сколько бы их ни занес ветер в нашу землю, то в отмщение за эллина казнил бы и тебя, бесчестнейший человек, за то, что ты так нечестиво поступил с радушным хозяином; ты пришел к жене твоего хозяина, но этого тебе было мало: ты возбудил в ней желания и воровски увез ее с собой. Однако и этим ты не довольствовался: ограбил дом твоего хозяина и с награбленным добром явился сюда. И вот теперь, хотя я ни за что не позволю себе убить чужеземца, не допущу, чтобы ты увез с собою эту женщину и сокровища; я сохраню все для хозяина эллина к тому времени, когда он придет сюда сам и пожелает получить свое обратно. Что касается тебя и твоих спутников, то приказываю вам удалиться из моей земли в какую‑нибудь другую страну в течение трех дней; в противном случае велю поступить с вами как с врагами».

116. Так‑то, по рассказам жрецов, Елена очутилась у Протея. Мне кажется, что и Гомеру рассказ этот был известен; только он не был так удобен для его поэтического произведения, как другой рассказ, которым поэт и воспользовался, а потому он сознательно опустил его, при этом, однако, дал понять, что знает и другой рассказ. Ясно это именно из описания странствования Александра в «Илиаде» – нигде в другом месте он к нему не возвращается, – где рассказывается, что Александр во время блужданий с Еленой заносим был в различные страны, между прочим, попал и в Сидон в Финикии. Гомер упоминает об этом в песни о геройских подвигах Диомеда в следующих выражениях*:

 
Там у нее сохранилися пышноузорные ризы,
Жен сидонских работы, которых Парис боговидный
Сам из Сидона привез, преплывая пространное море.
Сим он путем увозил знаменитую родом Елену.
 

Упоминается об этом и в «Одиссее» в следующих словах*:

 
Диева светлая дочь обладала тем соком чудесным;
Щедро в Египте ее Полидамна, супруга Фоона,
Им наделила; земля там богатообильная много
Злаков рождает и добрых, целебных, и злых, ядовитых.
 

А вот что в другом месте говорит Менелай Телемаху*:

 
Все еще боги в отечество милое мне из Египта
Путь заграждали: обещанной я не свершил гекатомбы.
 

Из этих стихов ясно, что поэт знал странствование Александра в Египет; Сирия граничит с Египтом, а финикияне, которым принадлежит Сидон, живут в Сирии.

117. Равным образом эти стихи совершенно ясно показывают, что не Гомер, а какой‑нибудь другой поэт составил «Киприи»*; здесь ведь сказано, что Александр вместе с Еленой прибыл в Трою на третий день по отъезде из Спарты, по спокойному морю при попутном ветре, тогда как в «Илиаде» говорится, что Александр блуждал с Еленой. Но оставим Гомера и «Киприи».

118. Когда я спросил жрецов относительно повествования эллинов о Трое, нелепо ли оно или правдиво, они на это отвечали, что знают происшествие из рассказов самого Менелая, а именно: что после похищения Елены прибыло в Тевкрскую землю огромное войско эллинов на помощь Менелаю, что, высадившись на сушу и расположившись лагерем, эллины отправили в Трою послов, вместе с ними пошел и сам Менелай, что, войдя в городские укрепления, они требовали обратно Елену, уворованные Александром сокровища, а также удовлетворение за обиду; в ответ на эти требования тевкры тогда и впоследствии говорили одно и то же, под клятвой и без клятвы, что ни Елены, ни требуемых сокровищ у них нет, но что все это находится в Египте, и потому несправедливо было бы подвергать ответственности их за то, чем владеет египетский царь Протей. Но эллины думали, что те смеются над ними, и продолжали осаду города, пока не взяли его. Когда акрополь был взят, Елены не оказалось в городе; эллины услышали тот же рассказ, что и прежде; тогда они отрядили к Протею самого Менелая.

119. По прибытии в Египет Менелай отправился водой в Мемфис, там рассказал все, как было, нашел очень радушный прием, получил обратно Елену, здравую и невредимую, и сверх того все свои сокровища. Однако за все это Менелай отплатил египтянам обидой. Противные ветры не давали ему отплыть, и так как это затянулось надолго, то он совершил следующее нечестное деяние: схватил двух детей туземцев и принес их в жертву. Когда злодеяние стало известно, он, ненавидимый и преследуемый, бежал со своими кораблями в Ливию; куда он направился оттуда, египтяне не могли уже сказать. Все это знают они, говорили жрецы, частью из расспросов, частью потому, что случилось это у них и им достоверно известно.

120. Рассказывали так египетские жрецы; к сообщенному ими рассказу об Елене я по собственному соображению могу прибавить следующее: если бы Елена была в Трое, то ее отдали бы эллинам, с согласия ли Александра или вопреки ему. В самом деле, ни Приам, ни прочие близкие ему люди не были же настолько безумны, чтобы рисковать собственной жизнью, детьми своими и государством из‑за того только, дабы Александру жить с Еленой. Если бы даже в первое время Приам и его родственники были действительно так настроены, то после гибели многих троянцев, павших в битвах с эллинами, после того, как в каждом сражении сам Приам терял по два, по три и даже больше сыновей, – раз только можно говорить на основании поэтического произведения, – то я уверен, что после всего этого, если бы даже сам Приам жил с Еленой, он возвратил бы ее ахейцам в надежде избавиться от удручавших Трою бедствий. Кроме того, царская власть не переходила к Александру, так что при старости Приама государственные заботы не на нем лежали; наследовать власть Приама должен был Гектор, как старший и более мужественный; ему не подобало потворствовать несправедливым действиям брата, особенно тогда, когда через это и на него самого, и на всех прочих троянцев обрушивались грозные несчастья. Троянцы говорили правду, что не могут выдать Елену; но эллины не верили им; по моему мнению, которое я и высказываю, случилось так по божескому соизволению ради того, чтобы поголовная гибель троянцев дала ясно понять людям ту истину, что за тяжкие неправды следуют от богов и тяжкие наказания. Таково мое мнение.

121. Жрецы говорили, что после Протея царскую власть получил Рампсинит. Памятником ему остался портик в Гефестовом храме, обращенный на запад; против него он поставил два кумира величиной в двадцать пять локтей каждый; один из них, стоящий на север, египтяне называют «лето», другой, обращенный на юг, – «зима». Перед тем кумиром, что называется летом, египтяне благоговеют, чтят его приношениями, а с кумиром зимы обращаются совершенно противоположно. По словам жрецов, Рампсинит был так богат и имел столько денег, что ни один из последующих царей не только не мог превзойти его в этом отношении, но даже приблизиться к нему. Для сохранения своих сокровищ в безопасности он велел построить каменную кладовую, одна стена которой примыкала к наружной стороне его дворца. Однако архитектор со злым умыслом устроил так, что один из камней можно было легко вынимать из стены двум человекам или даже одному. После сооружения кладовой царь поместил в ней свои сокровища. По прошествии некоторого времени строивший кладовую архитектор незадолго перед смертью подозвал к себе сыновей – у него их было два – и рассказал им, что он сделал при постройке царской сокровищницы в заботливости о том, чтобы они жили богато. При этом отец в точности объяснил все касательно выемки камня, дал им мерку его и в заключение добавил, что, если они сохранят ее, будут казначеями царской сокровищницы. По смерти архитектора дети его не замедлили приступить к делу: ночью отправились в царский дворец, нашли в стене камень, который вынули без труда, и унесли с собой много сокровищ. Отворив кладовую, царь с изумлением заметил, что в сосудах не доставало сокровищ, и не знал, кого обвинять в краже, так как печати на дверях были целы и кладовая оставалась запертой. Когда, открывая кладовую второй, третий раз, он видел, что сокровищ становится все меньше, так как воры не переставали обкрадывать его, тогда он поступил так: заказал капканы и поставил их кругом сосудов с сокровищами. Воры пришли по – прежнему; один из них пролез в сокровищницу, подошел к сосуду, но тотчас попал в капкан. Почувствовав беду, вор поспешно окликнул брата, объяснил ему случившееся, посоветовал тотчас влезть и отрубить ему голову; иначе, если его увидят и узнают, кто он, то должен будет погибнуть вместе с ним и брат. Тот согласился с этими доводами, поступил по совету брата и, приладив камень, поспешил домой с головой брата. На следующий день царь вошел в кладовую и был поражен видом обезглавленного трупа в западне, тогда как кладовая оставалась нетронутой, не было в нее ни входа какого‑либо, ни лазейки. Царь был в недоумении и придумал следующее: велел повесить труп вора на стене и подле него поставил стражу, обязанную согласно его приказанию арестовать и вести к нему всякого, у кого она заметит слезы или сострадание. Когда труп был повешен, мать сильно скорбела, о чем и говорила с оставшимся в живых сыном, наконец потребовала от него каким бы то ни было способом снять труп со стены и доставить ей; в противном случае, угрожала мать, она пойдет к царю и откроет, что сокровища у ее сына. Вообще мать сильно нападала на оставшегося в живых сына, и увещания его не успокаивали матери. Тогда он пустился на такую хитрость: снарядил несколько ослов, навьючил на них полные мешки вина и погнал. Подойдя близко к повешенному трупу и его страже, он потянул к себе свесившиеся концы двух или трех мехов и развязал их; вино потекло, а он бил себя по голове и громко кричал, делая вид, будто не знает, к какому из ослов ему прежде броситься. Стража при виде текущего в изобилии вина стала сбегаться на дорогу с сосудами в руках и собирала пролитое вино, как доставшееся на их долю; а тот ругал то одного, то другого из них и притворно сердился; когда стража стала утешать его, он притворился, что мало – помалу смягчается, что гнев его проходит, наконец прогнал ослов с дороги и снова навьючил их. Стража еще больше разговорилась с ним, а один из сторожей подшучивал над ним и рассмешил его, за что и получил в подарок мех вина. Стража расположилась тут же, где стояла, и принялась пить, причем пригласила и его, предлагая остаться и пить вместе с ними. Тот послушался их и остался. Так как во время попойки сторожа обращались с ним очень ласково, то он подарил им и другой мех вина. Стража выпила много, опьянела и заснула глубоким сном на том самом месте, где пила. Когда наступила глухая ночь, вор снял труп брата, а всей страже в знак поругания остриг правую бакенбарду; труп положил на ослов и погнал их домой, исполнив, таким образом, повеление матери. Царь вознегодовал, когда ему объявили, что труп вора украден. Желая во что бы то ни стало открыть виновного в этих проделках, царь, чему я, впрочем, не верю, употребил следующее средство: родную дочь он поместил в публичном доме и приказал ей допускать к себе одинаково всех мужчин, только прежде сообщения заставлять каждого сказать ей, что в своей жизни он сделал самого хитрого и бессовестного; кто из них расскажет ей происшествие с вором, того она обязана схватить и не отпускать. Девушка действительно поступала так, как приказывал ей отец; но вор дознался, зачем все это устроено, и порешил перехитрить царя. Поступил он для этого так: отрезал у свежего трупа руку по плечо, спрятал ее под плащ и так вошел к царской дочери. В ответ на вопрос, предложенный ему так же, как и прочим мужчинам, он рассказал, как бессовестнейший поступок в своей жизни, тот случай, когда отрезал голову брату, попавшему в капкан в царской сокровищнице, а самая хитрая проделка его состояла в том, что он напоил стражу допьяна и снял висевший труп брата. При этих словах девушка схватила его, но вор, пользуясь темнотой, протянул ей мертвую руку; та схватила руку и крепко держала в уверенности, что у нее рука нужного ей мужчины; между тем вор, оставив ей руку, выбежал в двери. Когда царю донесли о случившемся, он изумился изворотливости и дерзости этого человека и наконец велел по всем городам объявить, что он дарует безнаказанность этому человеку и обещает ему большие подарки, если он только предстанет пред царские очи. Вор поверил обещанию и явился к царю. Рампсинит восхищался им и выдал за него дочь как за умнейшего из людей; египтян он считал мудрейшим из народов, а этого человека мудрейшим из египтян.

122. После этого, рассказывали жрецы, царь живым нисходил в то место, которое эллины считают преисподней; там он играл будто бы в кости с Деметрой*, причем частью выигрывал, частью проигрывал, наконец опять возвратился на землю и принес с собой от богини в подарок золотое полотенце. В память нисхождения Рампсинита в преисподнюю, говорили жрецы, египтяне установили со времени возвращения царя празднество, которое, как мне известно, совершают они до сих пор; однако я не могу сказать, таково ли происхождение этого празднества или иное. В сам день праздника жрецы ткут плащ; немедленно по изготовлении его они накладывают одному из своей среды повязку на глаза, одевают его в плащ и выводят на ту улицу, которая ведет в храм Деметры, а сами возвращаются назад. Говорят, что этого жреца с завязанными глазами провожают два волка* к храму Деметры, отстоящему от города на двадцать стадиев, и потом из храма приводят его обратно на то самое место.

123. Пускай принимает рассказы египтян тот, для кого они заслуживают веры. Я же во всем моем повествовании желаю изложить то, чтоў от кого‑либо слышал. По словам египтян, над преисподней царствуют Деметра и Дионис*. Египтяне первые высказали учение, что душа человека бессмертна, что с разрушением тела она вселяется в другое животное, которое рождается в то же самое время; обойдя всех животных, земных, морских и пернатых, душа вселяется снова в нарождающееся тело человека; круговращение совершается в течение трех тысяч лет. Учение это излагали и некоторые эллины как свое собственное, одни раньше, другие позже; имен их я не сообщаю, хотя и знаю.

124. По рассказам жрецов, до царя Рампсинита господствовала в Египте полнейшая законность и страна пользовалась цветущим состоянием. Но после него царь египетский Хеопс* поверг Египет во всевозможные беды. Прежде всего он запер все храмы и воспретил египтянам приношение жертв, потом заставил всех египтян работать на него. Одни обязаны были таскать камни из каменоломен, что в Аравийском хребте, к Нилу; по перевозке камней через реку на судах их должны были принимать другие египтяне и тащить к хребту, называемому Ливийским. Таким образом, работало непрерывно в течение каждых трех месяцев по сто тысяч человек. Народ томился десять лет над проведением дороги, по которой таскали камни, работа, как мне кажется, только немного легче сооружения пирамид; действительно, дорога имеет пять стадиев в длину, десять саженей в ширину и восемь в самом высоком месте в вышину; она вымощена шлифованным камнем с высеченными на нем изображениями. Десять лет продолжалась постройка дороги и подземных покоев в том холме, на котором стоят пирамиды; покои эти он сооружал для себя как усыпальницу на острове, для чего провел канал из Нила. Само сооружение пирамиды длилось двадцать лет; каждая из четырех сторон ее имеет восемьсот футов длины и столько же высоты; сделана она из шлифованных камней, в совершенстве пригнанных друг к другу; кроме того, нет ни одного камня меньше, как в тридцать футов.

125. Сделанная уступами, которые у иных называются зубцами, у других алтарчиками, пирамида эта сооружалась таким образом: по окончании уступов поднимали остальные камни машинами, сложенными из коротких кусков дерева, сначала с земли на первый ряд уступов; каждый положенный здесь камень перекладывали на другую машину, уже стоявшую в первом ряду ступенек; отсюда камень поднимался с помощью третьей машины во второй ряд. Вообще или машин было столько, сколько рядов ступеней в пирамиде, или же машина была одна, удобоподвижная, которую переносили с одного ряда на другой, лишь только камень был снят с нее; о двух способах мы говорим потому, что и нам так рассказывали. Прежде всего отделаны верхние части пирамиды, потом следовавшие за ними снизу, наконец самые нижние части, те, что лежат на земле. В египетской надписи, начертанной на пирамиде, обозначено, сколько издержано было для рабочих на редьку, лук и чеснок; как я хорошо помню, переводчик при чтении надписи говорил мне, что всего было выдано тысяча шестьсот талантов. Если это действительно так, то сколько же должно быть издержано на железные орудия для работы, на пищу и одежду рабочих? На все эти работы употреблено столько времени, сколько мною сказано; немало времени пошло также, думается мне, на ломку и доставку камней и на земляные работы.

126. Подлость Хеопса доходила до того, что, нуждаясь в деньгах, он поместил в публичный дом родную дочь и обязал ее зарабатывать определенную сумму денег; сколько именно, мне не говорили. Дочь зарабатывала столько, сколько требовал с нее отец, а для себя решила поставить памятник. С этой целью от каждого приходившего к ней мужчины она требовала подарить ей один камень на постройку. Мне говорили, что из таких именно камней сооружена пирамида, по величине средняя из трех, стоящая впереди большой пирамиды; каждая сторона ее имеет длину полтораста футов.

127. По словам египтян, Хеопс царствовал пятьдесят лет, а по смерти его царская власть перешла к брату его Хефрену*. Он во всем подражал предшественнику, между прочим, построил пирамиду, уступавшую по величине пирамиде брата; мы сами измеряли ее. Под ней нет подземных покоев; к ней не проведен канал из Нила, как к пирамиде брата; там река течет по искусственному руслу и кругом омывает остров, на котором, говорят, и покоится Хеопс. Хефрен сделал цоколь пирамиды из пестрого эфиопского камня, но его пирамида ниже той, первой пирамиды, находящейся вблизи. Обе пирамиды стоят на одном и том же холме, имеющем около ста футов вышины. Хефрен царствовал, как говорят, пятьдесят шесть лет.

128. Насчитывают сто шесть лет, в течение которых египтяне терпели всевозможные беды, и запертые храмы их не открывались. Из ненависти к этим царям египтяне неохотно называют имена их, а пирамиды приписывают пастуху Филитису, который в этих местах пас в то время свои стада.

129. Жрецы говорили, что после Хефрена царем Египта был Микерин, сын Хеопса*. Деяний отца своего он не одобрял, отворил храмы и позволил народу, угнетенному до крайности, вернуться к своим занятиям и празднествам; кроме того, он справедливее всех египетских царей разрешал тяжбы, за что хвалят его египтяне больше, нежели какого‑либо из предшествовавших ему царей Египта. Действительно, решения его всегда были справедливы, а если кто оставался недоволен его приговором, тому он выдавал возмещение потери из собственного имущества и тем удовлетворял недовольного. Невзирая на то, что Микерин был так благодушен к гражданам и так заботился о них, его постигли некоторые несчастья, прежде всего смерть дочери, единственного ребенка в доме. Несчастье повергло царя в тяжкую скорбь и, желая похоронить дочь необыкновенным способом, он велел сделать из дерева пустую корову, позолотил ее снаружи и в ней похоронил умершую дочь.

130. Корова эта не была зарыта в землю; она стояла открыто еще в мое время в городе Саисе и помещалась в царском дворце, в прекрасно отделанном покое. Ежедневно сжигаются перед ней всевозможные благовония, и каждую ночь горит лампада от вечера до утра. Подле коровы в другом покое находятся статуи наложниц Микерина, как говорили еще жрецы в городе Саисе, именно там стоят деревянные колоссы в числе двадцати, изображающие женщин. Но кто такие эти женщины, не могу ничего сказать больше того, что слышал.

131. Некоторые по поводу этой коровы и колоссов рассказывают следующую историю. Микерин был влюблен в родную дочь и изнасиловал ее; девушка после этого с горя повесилась, а царь похоронил ее в этой корове. Мать девушки отрубила руки тем служанкам, которые выдали дочь отцу; еще и поныне изображения их показывают, что они претерпели при жизни. Все это, мне кажется, пустая болтовня, особенно рассказ о руках колоссов. Мы сами видели, что руки кумиров отвалились от времени и еще в мое время лежали тут же, у ног их.

132. Корова закрыта пурпурным покрывалом, только шея и голова ее обложены толстой золотой бляхой; между рогами помещено золотое изображение солнца. Корова не стоит прямо, но полулежит на коленях; величина ее почти натуральная. Ежегодно корову выносят из ее помещения в то время, когда египтяне оплакивают божество, которого нельзя мне назвать в этом повествовании. Тогда‑то и корову выносят на свет, причем рассказывают, что дочь перед смертью просила отца своего Микерина дать ей возможность однажды в год видеть солнце.

133. После смерти дочери случилась с этим царем, как рассказывают, другая беда, а именно: из города Буто получено было изречение оракула, что он проживет всего шесть лет, а на седьмом умрет. Царь вознегодовал и послал к оракулу укор божеству такого рода: тогда как его отец и дядя заперли храмы, забыли богов, губили людей и все‑таки жили долго, он при всем благочестии своем должен умереть так рано. Тогда от оракула пришло другое изречение, гласившее, что именно этим он и сократил себе жизнь, так как не сделал того, что должен был сделать: Египту суждено было бедствовать сто пятьдесят лет, что и поняли два предшествовавших ему царя, а он не понял. Выслушав такой приговор себе, Микерин заказал множество лампад и велел зажигать их, лишь наступала ночь, затем пил, наслаждался непрестанно днем и ночью, бродил по болотам и лесам, везде, где рассчитывал найти возможно больше наслаждений. Все это он делал с целью изобличить лживость оракула, показать превращением ночей в дни, что ему остается жить двенадцать лет, а не шесть.

134. Микерин также оставил после себя пирамиду, правда, гораздо меньше отцовской; каждая из четырех сторон ее имеет в длину по триста футов без двадцати; наполовину сделана из эфиопского камня. По ошибочному уверению некоторых эллинов, пирамида эта сооружена публичной женщиной Родопис; говорящие так не знают даже, что за женщина Родопис; иначе они не приписали бы ей пирамиды, на которую израсходованы, можно сказать, бесчисленные тысячи талантов. Не знают они также, что Родопис жила в царствование Амасиса, а не Микерина. Действительно, Родопис жила много лет спустя после тех царей, которые соорудили эти пирамиды; по происхождению она была фракиянка, рабыня самосского жителя Иадмона, сына Гефестополя, которому принадлежал также баснописец Эзоп. Что Эзоп был рабом Иадмона, это особенно ясно из следующего обстоятельства: когда дельфийцы много раз по внушению оракула вызывали, кто мог бы получить выкуп за убитого у них Эзопа, никто не объявлялся; наконец, получил выкуп внук этого Иадмона, тоже Иадмон. Следовательно, Эзоп принадлежал тому Иадмону.

135. Родопис доставлена была в Египет жителем Самоса Ксанфом для промысла телом, но ее выкупил за большие деньги митиленец Харакс, сын Скамандронима, брат поэтессы Сапфо. Родопис таким образом была освобождена, но осталась в Египте и благодаря своим прелестям заработала большие деньги, большие для Родопис, но недостаточные для сооружения подобной пирамиды. Десятую часть ее сокровищ может видеть всякий желающий и теперь еще; судя по этому, ей нельзя приписывать большого богатства. Дело в том, что Родопис сильно желала оставить по себе памятник в Элладе, и для этого заказала такую вещь, какая не была еще никем придумана и поставлена в храме; эту память по себе она пожертвовала в Дельфы, а именно: на десятую часть состояния сделала множество железных вертел, столько, сколько можно было сделать на такие деньги, и отослала их в Дельфы. И теперь еще они лежат там в куче позади жертвенника, посвященного хиосцами, прямо против храма. Кажется, впрочем, что в Навкратисе публичные женщины вообще прелестны; но публичная женщина, о которой теперь идет речь, так прославилась, что имя Родопис стало известно всем эллинам. Другая была позже ее, по имени Архидика; ее воспевали по всей Элладе, хотя говорили о ней меньше, нежели о первой. После выкупа Родопис Харакс возвратился в Митилену, а Сапфо жестоко осмеяла его за это в одном стихотворении. Но о Родопис довольно.

136. Жрецы говорили, что царем Египта после Микерина был Асихис*, который соорудил на восточной стороне Гефестова храма портик, из всех портиков самый великолепный и обширный. Все портики украшены рельефными изображениями и представляются на вид до бесконечности разнообразными произведениями, но портик Асихиса далеко превосходит остальные. По словам жрецов, в его царствование был большой недостаток денег в обращении, почему издан был закон, в силу которого берущий деньги взаймы обязан оставлять под залог мумию отца. Этот закон дополнен был другим, по которому дающий деньги взаймы становится владельцем всего фамильного склепа должника, а заимодавец, взявший под такой залог деньги, подвергается следующему наказанию, если откажется уплатить долг: ни сам должник, ни кто другой из его родственников не может быть после смерти похоронен ни в фамильном склепе, ни в какой‑либо другой гробнице. С целью превзойти своих предшественников на египетском престоле царь этот в память о себе соорудил пирамиду из кирпича, а на ней поместил высеченную на камне такую надпись: «Когда сравниваешь меня с каменными пирамидами, то не пренебрегай мною: я превосхожу их настолько, насколько Зевс превосходит остальные божества. В озеро погружали шест, потом собирали ту глину, которая на шесте задерживалась, из нее выделывали кирпичи и таким способом построили меня». Столько совершено было этим царем.