Текст книги "История"

128. С таким предложением Дарий обратился к персам; в ответ на это тридцать человек предложили ему свои услуги, причем каждый из них принимал дело на себя. Так как они спорили между собою, то Дарий приказал бросить жребий, который и выпал на Багея, сына Артонта. Получив жребий, Багей поступил так: написал много писем, которые касались множества различных дел, запечатал их печатью Дария и отправился с ними в Сарды. По прибытии туда он явился лично к Орету и, вынимая одно письмо за другим, передавал их царскому секретарю для прочтения; царских секретарей имеют все наместники. Багей с помощью писем испытывал телохранителей, желая узнать, не готовы ли они отпасть от Орета. При виде того, с каким высоким почтением относятся они к письмам и с большим еще к содержанию их, Багей подал письмо такого содержания: «Царь Дарий, персы, запрещает вам служить телохранителями у Орета». Услыхав это, они опустили перед Багеем копья. Он видел, что телохранители покоряются приказанию, содержащемуся в письме, ободрился этим и подал секретарю последнее письмо, гласившее: «Царь Дарий приказывает персам убить Орета». Телохранители, лишь только услыхали это, обнажили мечи и на месте положили Орета. Таково было возмездие, постигшее перса Орета за Поликрата Самосского.

129. Немного спустя после того, как все достояние Орета переведено было в Сузы, царь Дарий на охоте за дикими зверями вывихнул себе ногу, спрыгивая с коня. Вывих был, очевидно, очень силен, потому что лодыжка сдвинулась с места. Дарий обратился за лечением к египетским врачам, которыми он пользовался и раньше и которых считал наиболее искусными во врачевании. Те пытались направить ногу сильным вытягиванием и повредили больному еще более. Семь дней и семь ночей после этого Дарий от боли провел без сна. Когда и на восьмой день ему было так же плохо, некто из присутствующих, раньше в Сардах слышавший об искусстве кротонца Демокеда, сообщил о нем Дарию; тот велел доставить его как можно скорее. Демокеда, совершенно забытого, нашли где‑то среди рабов Орета и отвели его к царю в оковах и в рубище.

130. Когда он явился перед царем, сей последний спросил его, знает ли он врачебное дело. Демокед из страха потерять навсегда свою родину Элладу, если скажет правду, отвечал, что не знает; Дарий, однако, понял, что врач отказывается с целью увернуться и приказал доставившим его лицам принести плетей и палок. Тогда Демокед сознался, но заметил, что основательно врачевания он не знает, а что немногие сведения по этому искусству приобрел из знакомства с каким‑то врачом. Однако, когда Дарий доверил ему свое здоровье, врач обратился к эллинским лекарствам, после острых средств употребил успокаивающие, чем возвратил ему сон и вскоре совсем восстановил его здоровье, хотя царь потерял было уже всякую надежду иметь здоровые ноги. После этого Дарий подарил Демокеду две пары золотых цепей. Врач спросил царя, не удваивает ли он намеренно его несчастья в награду за излечение. Довольный вопросом, Дарий послал врача к своим женам. Провожая его, евнухи говорили царским женам, что это он спас царю жизнь. Тогда каждая из них чашкой зачерпнула золота из своего ящика и подарила его Демокеду; подарок был так щедр, что следовавший за врачом слуга его по имени Скитон, подбиравший золотые статеры, которые падали из чаш, собрал себе таким образом большую груду золота.

131. Демокед прибыл из Кротона к Поликрату и вошел с ним в дружбу таким образом: в Кротоне он жил в ссоре с отцом, человеком крутого нрава, пока наконец невмоготу стало выносить его; тогда Демокед покинул отца и удалился на Эгину. На первом же году своего пребывания на острове он превзошел всех прочих врачей, хотя не имел при себе никаких приборов и инструментов, необходимых для врачевания. В следующем году египтяне наняли его для своего государства за один талант серебра, на третий год афиняне платили ему сто мин, а на четвертый Поликрат заплатил два таланта. Так он прибыл на Самос, и кротонские врачи наиболее обязаны ему своей славой. Действительно, случилось это как раз в то время, когда кротонские врачи слыли в Элладе первыми, а киренские вторыми. В то же самое время аргивяне пользовались славой первых знатоков музыки в Элладе.

132. По излечении Дария Демокед приобрел в Сузах огромнейший дом, трапезовал за царским столом, и ему дозволено было все, кроме одного – возвращения в Элладу. Так, он испросил у царя пощаду египетским врачам, прежде лечившим царя и приговоренным к распятию за то, что оказались хуже эллинского врача; он спас также прорицателя из Элиды, который находился было в свите Поликрата и был совсем забыт среди рабов. Вообще Демокед был в большой силе у царя.

133. Немного времени спустя после этого случилось следующее: у Атоссы, дочери Кира и супруги Дария, образовался на соске злокачественный нарыв, который со временем распространился дальше. Пока нарыв был незначителен, царица скрывала его и из стыда никому не показывала; но когда болезнь сделалась опасной, царица позвала Демокеда и показала ему нарыв. Он обещал вылечить ее, но при этом взял с нее клятву, что со своей стороны она сделает для него то, о чем он попросит ее, прибавив, что ничего непристойного он просить у нее не будет.

134. Принявшись после этого за лечение, Демокед вылечил Атоссу. Тогда она по наущению врача обратилась к Дарию на спальном ложе с такой речью: «Могущество твое, царь, так велико, а ты сидишь без дела, не приобретаешь для персов ни новых народов, ни царств. Человеку молодому, владыке столь богатому подобает прославлять себя подвигами, чтобы и персы сознавали, что над ними царствует достойный муж. Такое поведение выгодно для тебя в двух отношениях: во – первых, персы будут чувствовать, что во главе их стоит достойный муж; во – вторых, занятые войной, они не будут иметь досуга для злоумышлений против тебя. Теперь, пока молод, ты можешь совершить громкое дело. По мере того как вырастает тело, прирастают и духовные силы, а со старостью и они дряхлеют и становятся немощными на какое бы то ни было дело». Так говорила царица по внушению другого лица, а царь в ответ сказал ей: «Все то, что ты сказала, жена моя, я и сам намерен сделать, а именно: я задумал перекинуть мост с одного материка на другой и предпринять поход на скифов; это должно скоро совершиться». Атосса заметила: «Оставь, не ходи, прежде всего, на скифов, потому что они будут твоими всегда, лишь только ты пожелаешь этого. Ради меня соверши поход в Элладу; я очень желала бы иметь своими служанками лаконянок, аргивянок, афинянок и коринфянок. К тому же у тебя есть человек, более всякого другого способный все указать в Элладе и всюду проводить; это – врач, излечивший тебе ногу». Дарий отвечал: «Так как, жена моя, ты желаешь, чтобы первый опыт был сделан нами над Элладой, то я полагаю, что лучше предварительно послать к эллинам нескольких соглядатаев из персов вместе с тем человеком, о котором ты говоришь; они узнают все в подробности, осмотрят и сообщат нам. Тогда, запасшись точными сведениями, я ударю на эллинов».

135. Так он сказал и точно так же поступил на деле. На другой день рано он послал пятнадцать человек знатных персов и велел им с Демокедом во главе обойти прибрежные страны Эллады, но с тем, чтобы Демокед не бежал от них и непременно был бы доставлен обратно. Отдав такое приказание, царь позвал самого Демокеда и просил его проводить персов по всей Элладе, показать им всю ее и вернуться назад. При этом он советовал ему повезти отцу и братьям в подарок всю свою движимость, обещая возвратить ему это сторицей. Сверх того, Дарий обещал в дополнение к подаркам снарядить ластовое судно, наполненное всяческим добром, которое должно было плыть за ними. Мне кажется, Дарий обещал это все Демокеду без всякого коварного умысла. Однако Демокед боялся, что Дарий только хочет испытать его; поэтому он не набросился с жадностью на подарки и возражал, что имущество свое оставляет в Персии для того, чтобы по возвращении владеть им снова, а принимает только то ластовое судно, которое обещал Дарий в подарок его братьям. Такого рода поручение возложил Дарий на врача и затем всех их отправил в путь к морю.

136. Они прибыли в Финикию, а именно в финикийский город Сидон, где немедленно снарядили две триремы; вместе с ними большое ластовое судно нагрузили всяким добром. По изготовлении всего этого они отплыли в Элладу, держались береговых стран ее, все осматривали и записывали и, когда осмотрена была боўльшая часть замечательных местностей, прибыли в город Италии Тарант. Здесь тарантинский правитель Аристофилид из расположения к Демокеду велел отнять рули от мидийских судов, а самих персов как соглядатаев заключить в тюрьму. Тем временем Демокед бежал в Кротон. Только тогда, когда Демокед был в родном городе, Аристофилид освободил персов и возвратил им отнятые от кораблей рули.

137. Персы поплыли отсюда в погоню за Демокедом и прибыли в Кротон; здесь они отыскали его на рынке и собирались схватить. Одни из кротонцев в страхе перед могуществом персов были уже готовы выдать Демокеда, но другие противились этому, кинулись на персов с палками, причем персы обратились к ним с такой речью: «Одумайтесь, кротонцы, что вы делаете: вы отнимаете у нас беглого царского раба. Может ли царь Дарий оставить такую наглость безнаказанной? Неужели поведение ваше кончится для вас добром, если вы отнимите его у нас? На ваш город мы пойдем войной прежде, нежели на какой‑нибудь другой; прежде всего ваш, а не какой‑нибудь иной город мы попытаемся поработить». Однако речь эта не произвела никакого действия на кротонцев. Потеряв Демокеда и бывшее с ними ластовое судно, персы поплыли обратно в Азию, без провожатого, не пытаясь уже проникнуть дальше в Элладу для разведок. Одно только поручение дал Демокед возвращающимся персам, а именно: доложить Дарию, что он женится на дочери Милона; имя борца Милона пользовалось у царя большой славой. Мне кажется, Демокед ускорил свою свадьбу с большими издержками с целью показать Дарию, что и в родном городе он имеет значение.

138. По отплытии из Кротона персы на кораблях своих были отброшены к Иапигии и там обращены в рабство. Спас их и доставил к царю Дарию тарантинский изгнанник Гилл. Когда царь выразил готовность дать ему за это все, чего бы он ни пожелал, Гилл выбрал для себя возвращение в Тарант, предварительно рассказав ему о своем несчастье. Однако, чтобы не смутить эллинов, если из‑за него отправится в Италию большой флот, Гилл объявил царю, что для возвращения в Тарант достаточно с него одних книдян; ввиду дружбы книдян с тарантинцами Гилл рассчитывал при их посредстве вернее всего вернуться на родину. Дарий обещал ему сделать так – и сделал: он послал вестника на Книд с приказанием отвезти Гилла в Тарант. Книдяне исполнили приказание Дария, но им не удалось уговорить тарантинцев, а принудить их к тому силой они не могли. Так произошло все это. То были первые персы, прибывшие из Азии в Элладу и посланные для осмотра ее по той именно причине, как здесь рассказано.

139. После этого Дарий завоевал Самос, первое из всех эллинских и варварских государств. Случилось это при таких условиях: во время похода Кирова сына Камбиса на Египет явилось туда множество эллинов: одни, должно быть, по торговым делам, другие в качестве участников похода, третьи только из желания поглядеть на эту страну. В числе их был и Силосонт, сын Эака, брат Поликрата, изгнанный из Самоса. С этим Силосонтом был следующий счастливый случай: однажды, накинув на себя ярко – красный плащ, ходил он по рынку в Мемфисе; его увидел Дарий, тогда копьеносец Камбиса, человек еще совсем незначительный, пожелал иметь этот плащ и, подойдя к Силосонту, стал торговать его. Силосонт видел, что Дарий страстно желает иметь плащ и по внушению свыше сказал ему: «Я не продам плаща ни за какие деньги, но подарю его тебе, если уж так этому быть». Дарий на это согласился и взял у него плащ.

140. Силосонт, однако, жалел, что лишился плаща по простоте своей. Но с течением времени, когда Камбис умер, когда вследствие восстания семи персов против мага один из семи, Дарий, получил царскую власть, Силосонт узнал, что царская власть перешла к тому самому человеку, которому некогда он подарил в Египте плащ. Он явился в Сузы, сел перед дверью царского дворца и называл себя благодетелем царя*. Привратник доложил об этом Дарию; тот с удивлением заметил: «Кто же из эллинов мой благодетель? Кому из них я обязан благодарностью, я, лишь недавно вступивший на царство? Ведь никто из эллинов еще не был у нас, и я, могу сказать, не воспользовался никакой услугой со стороны эллина. Во всяком случае, введите его сюда, послушаю, что он скажет». Привратник ввел Силосонта; когда он стал перед царем, переводчики спрашивали его, кто он, что он такое сделал, чего ради называет себя царским благодетелем. Тогда Силосонт рассказал всю историю с плащом, прибавив, что плащ подарен им. Дарий на это заметил: «Это ты, благороднейший человек, сделал мне подарок в то время, когда я не имел еще никакой власти. Подарок, правда, был незначителен, но моя благодарность за него должна быть такова, как если бы я получил теперь какой‑нибудь ценный подарок. Взамен я дарю тебе огромное количество золота и серебра, так что ты никогда не будешь каяться в том, что сделал одолжение Дарию, сыну Гистаспа». Но Силосонт возразил: «Нет, царь, не дари мне ни золота, ни серебра, но отними и подари мне родину мою, Самос, которым владеет раб наш после того, как Орет лишил жизни брата моего Поликрата. Подари мне этот остров, но без кровопролития и порабощения».

141. В ответ на это Дарий отправил войско под предводительством Отана, одного из известных уже нам семи персов, приказав ему сделать все во исполнение просьбы Силосонта. По прибытии к морю Отан выступил с войском в поход.

142. Остров Самос находился в то время во власти Меандрия, Меандриева сына, которому Поликрат вверил управление островом. Меандрий желал быть справедливейшим человеком, но желание его не сбылось. По получении известия о смерти Поликрата он поступил так: прежде всего соорудил алтарь в честь Зевса Освободителя и отделил вокруг него заветную землю, которую и теперь еще можно видеть в городском предместье. Покончив с этим, он созвал всех полноправных граждан на собрание и произнес к ним следующую речь: «Скипетр и вся власть Поликрата, как вы знаете, вверены мне, и хотя от меня лишь зависит теперь властвовать над вами, но я по возможности не стану делать сам того, что порицаю в ближнем. Я не одобрял господства Поликрата над равными с ним людьми, не одобрил бы того же и ни в ком другом. Судьба Поликрата исполнилась, а я предоставляю власть народу и возвещаю вам самоуправление. Для себя я желаю лишь следующих отличий: получить шесть талантов из имущества Поликрата, а кроме того, звание жреца Зевса Освободителя для себя и для всего моего потомства: Зевсу этому я сам соорудил святилище и возвратил вам свободу». С таким заявлением обратился он к самосцам. Один из граждан в ответ на это встал и сказал следующее: «Но ведь ты и не достоин управлять нами, потому что ты человек низкого происхождения и вредный. Постарайся поскорее отдать нам отчет в том имуществе, которое попало в твои руки».

143. Так говорил уважаемый гражданин по имени Телесарх. Между тем Меандрий сообразил, что, если он выпустит власть из своих рук, то кто‑нибудь другой сделается тираном, а потому решил не отказываться от власти, возвратился в акрополь и позвал к себе граждан одного за другим как бы для представления им отчета в деньгах; при этом взял их под стражу и заключил в оковы. Пока они содержались в тюрьме, Меандрий заболел. В ожидании смерти брат его Ликарет, с целью облегчить себе достижение власти на Самосе, велел казнить всех заключенных. Самосцам, очевидно, не хотелось свободы.

144. Когда персы с Силосонтом высадились на Самосе, никто из жителей не оказал им сопротивления; напротив, единомышленники Меандрия и сам он изъявили готовность по заключении договора покинуть остров. Отан согласился на это и заключил договор; знатнейшие персы велели поставить для себя кресла и уселись подле акрополя.

145. У тирана Меандрия был сумасбродный брат по имени Харилай. За какой‑то проступок он содержался в подземной темнице. Услыхав, что делается на дворе, он выглянул в окошко и увидел спокойно сидящих персов; тогда он стал кричать, что желает беседовать с Меандрием. При известии об этом Меандрий велел выпустить брата на свободу и привести к нему. Как только привели его, он глумлением и бранью старался побудить его к нападению на персов. Говорил он при этом следующее: «Меня, родного брата, подлейший человек, ты заключил в подземелье, хотя я не совершил ничего заслуживающего тюремного заключения; в то же время ты позволяешь персам гнать тебя из отечества и родного дома, не дерзая наказать их, хотя так легко сокрушить персов. Впрочем, если ты робеешь перед ними, дай мне твоих наемников, и я накажу персов за появление среди нас, а тебя самого я постараюсь удалить с острова». Такова была речь Харилая.

146. Меандрий принял предложение брата не потому, однако, как мне кажется, чтобы он дошел до такого безумия и верил бы в победу своих солдат над воинами персидского царя, но скорее из зависти к Силосонту, которому должно было достаться государство, нетронутое неприятелем, притом без всякого труда. Поэтому он решил раздразнить персов для того, чтобы они привели Самосское государство в крайнее расстройство, и сдать его в таком виде; он хорошо знал, что, если только персам нанесена будет обида, они жестоко выместят ее на самосцах, а для себя он имел обеспеченный выход с острова во всякое время, когда бы ни пожелал, потому что от акрополя был устроен им потайной ход по направлению к морю. Итак, сам Меандрий отплыл с Самоса, а Харилай вооружил всех наемников, моментально открыл ворота и ударил на персов; те не ждали ничего подобного в том предположении, что все уже улажено. Наемники кинулись на начальников персидских и на знатнейших персов и стали убивать их. Так действовали наемники! А остальное персидское войско поспешило на помощь, и наемники оттеснены были назад и укрылись в акрополе.

147. Предводитель Отан при виде большого урона, понесенного персами, забыл полученное от Дария приказание никого из самосцев не убивать и не обращать в рабство, но целым и невредимым возвратить остров Силосонту; забыв это приказание, он отдал распоряжение своим воинам убивать безразлично всех, взрослых и детей, кто бы ни попадался им в руки. После этого часть персидского войска начала осаду акрополя, а другие убивали всех, попадавшихся под руку, было ли то в святилище или вне его.

148. Между тем Меандрий бежал с Самоса и отплыл в Лакедемон. По прибытии туда, он перевез в город свои сокровища и поступил следующим образом: он часто выставлял свои серебряные и золотые чаши, а слуги каждый раз чистили их; тем временем он вел беседу с тогдашним спартанским царем Клеоменом*, сыном Анаксандрида, и, продолжая беседовать, провожал его домой. Всякий раз при виде этих чаш Клеомен выражал изумление и восторг; в ответ на это Меандрий предлагал ему взять для себя те чаши, какие он желает. Меандрий говорил ему это два – три раза, но Клеомен, честнейший человек, считал непозволительным принять подарки, а когда он сообразил, что Меандрий подарками может снискать себе помощь против персов и других граждан, отправился к эфорам и объяснил им, что для Спарты выгоднее удалить из Пелопоннеса чужестранца с Самоса, чтобы он не склонил ни его самого, ни кого‑либо другого из спартанцев к чему‑нибудь дурному. Эфоры послушали его и через глашатая велели Меандрию покинуть Спарту.

149. Между тем персы совершенно обезлюдили Самос и в таком состоянии передали его Силосонту. Впрочем, с течением времени полководец Отан помог заселить остров под влиянием сновидения и болезни половых членов.

150. Во время морского похода на Самос восстали вавилоняне, превосходно к тому подготовившись. Действительно, они готовились к осаде все время царствования мага, восстания семи, среди царившей во все это время смуты; приготовления совершались, конечно, втайне. Когда восстание сделалось явным, вавилоняне поступили так: кроме матерей, каждый из них выбрал из женщин своего дома по одной жене, какая наиболее ему нравилась; всех остальных женщин вывели в одно место и удавили. Одна женщина была оставлена для себя каждым из вавилонян для приготовления пищи, остальные удавлены для того, чтобы не расходовать на них съестных припасов.

151. При известии об этом Дарий собрал все свое войско, выступил против восставших в поход и, подойдя к Вавилону, осадил город. Вавилонян, однако, осада ничуть не потревожила; они взбирались на зубцы городских стен и оттуда телодвижениями и словами издевались над Дарием и его войском, а кто‑то из вавилонян сказал: «Зачем вы, персы, праздно сидите здесь и не уходите? Ведь вы овладеете нами лишь тогда, когда мул родит жеребенка». Вавилонянин сказал так в полной уверенности, что мул никогда не родит жеребенка.

152. По прошествии года и семи месяцев Дарий и все войско его огорчены были тем, что не могли одолеть вавилонян, хотя против них употреблены были все средства и хитрости. В числе уловок была и та, с помощью которой Кир взял Вавилон, но граждане были неусыпно настороже, и эта попытка не удалась.

153. Но вот на двадцатом месяце осады случилось чудо Зопиру, сыну Мегабиза, одного из семи персов, свергнувших мага, а именно: одна из мулиц его, возивших съестные припасы, родила жеребенка. Когда ему сказали об этом, Зопир не поверил; потом, увидев сам муленка, запретил рабам рассказывать о случившемся кому бы то ни было, и стал соображать; по поводу этого ему пришло на память замечание вавилонянина еще в начале осады, что акрополь будет взят лишь тогда, когда станут рожать мулицы; сопоставляя рождение муленка с этим замечанием, Зопир решил, что Вавилон может быть теперь взят, потому что, думал он, вавилонянин сказал, а его мулица родила с соизволения божества.

154. Так как Зопиру казалось, что Вавилону суждено наконец быть взятым, он явился к Дарию и спрашивал, очень ли важно для него взять Вавилон. Узнав, насколько важно было взятие Вавилона, он стал затем обдумывать, как бы ему взять город, притом так, чтобы совершить этот подвиг самому: у персов подобные заслуги награждаются высокими почестями. Он пришел к заключению, что выполнить предприятие может при единственном условии, если изуродует себя и перебежит к неприятелю. Не считая изуродование важным для себя, он учинил над собою неизлечимое увечье: отрезал себе нос, уши, безобразно остриг в кружок волосы, исполосовал себя бичом и в таком виде явился к Дарию.

155. Дарию было очень тяжело видеть изувеченным знатнейшего из персов; он с криком вскочил с трона и спросил, кто изувечил его и за что. «Никто другой, – отвечал тот, – кроме тебя, не в силах сделать со мною что‑либо подобное. Никто другой, царь, я сам так поступил с собою с горя, что ассирийцы глумятся над персами». «Жалкий человек, – возразил Дарий, – прекраснейшее имя ты пятнаешь позорнейшим поступком, говоря, что причинил себе неизлечимое увечье из‑за осаждаемых. Неужели же, глупец, ты воображаешь, что неприятель скорее сдастся оттого, что ты изуродовал себя? Ты потерял рассудок и только потому учинил над собой такое увечье». – «Если бы я открыл тебе мои планы, то ты помешал бы мне выполнить их. Вот почему я поступил здесь лишь по собственному решению. Ежели ты не откажешься, мы возьмем Вавилон. Я в таком виде перебегу в акрополь и уверю неприятеля, что это ты учинил надо мною. Убедив их в том, я рассчитываю получить командование войском. Ты со своей стороны на десятый день после того, как я войду в акрополь, отдели из того войска, потеря которого для тебя совершенно безразлична, тысячу человек и поставь их у так называемых ворот Семирамиды; потом на седьмой день после этого поставь опять две тысячи человек у ворот, называемых Ниновыми; спустя еще двадцать дней помести четыре тысячи воинов у так называемых Халдейских ворот. Как прежние, так и эти последние воины не должны иметь для обороны никакого другого оружия, кроме кинжалов; только кинжалы и можно оставить при них. На двадцатый день после этого, не позже, прикажи остальному твоему войску брать приступом городские укрепления со всех сторон, а для меня поставь персов у так называемых Белских и Киссийских ворот. Я полагаю, что по совершении мною славных подвигов вавилоняне доверят мне все, не исключая и запоров от ворот. Дальнейший образ действий будет зависеть уже от меня вместе с персами».

156. Сделав такие распоряжения, Зопир направился к городским воротам и при этом, как настоящий перебежчик, озирался по сторонам. Когда стоявшие в этом месте стражи заметили его с башен, они сбежали вниз, приотворили немного одну половину ворот и спросили, кто он и зачем пришел; Зопир назвал себя по имени и прибавил, что он перебежал к ним. При этих словах привратники повели его на собрание вавилонян. В Народном собрании он стал жаловаться на Дария, будто от него претерпел он то, что на самом деле учинил над собою сам, и претерпел все это будто бы за то, что советовал Дарию отойти вместе с войском от города, когда взятие Вавилона оказалось невозможным. «И вот теперь, вавилоняне, – заключил он, – я пришел сюда к величайшей пользе для вас и к величайшему ущербу для Дария и его войска. Изувечение мое не останется неотомщенным; я знаю все его планы от первого до последнего». Так он говорил.

157. При виде знатнейшего из персов без носа, без ушей, с кровавыми следами от ударов бича, вавилоняне были вполне убеждены, что Зопир говорит правду, что он явился помочь им, и готовы были доверить ему войско, о чем тот просил их. По получении от них войска, он поступил именно так, как условился прежде с Дарием: на десятый день он вывел вавилонское войско из города, кольцом окружил ту тысячу персов, которых советовал Дарию выставить раньше всех других воинов, и перебил их. При известии об этом вавилоняне увидели, что дела Зопира отвечают речам его, и в чрезвычайной радости готовы были исполнить всякое требование его. Выждав после этого условленное число дней, он снова вывел с собою отборных вавилонян и перебил две тысячи Дариевых солдат. За этот новый подвиг все вавилоняне прославляли Зопира, а он снова, спустя условленное количество дней, вывел войско в заранее назначенное место, окружил и истребил четыре тысячи персидских воинов. После этого он стал всемогущ у вавилонян; они сделали его главнокомандующим всего войска и хранителем акрополя.

158. Но все свое лукавство Зопир проявил в то время, когда, согласно предварительному условию, Дарий начал штурм городских укреплений. Вавилоняне взошли на укрепления и отражали наступавшее Дариево войско, а Зопир тем временем отворил так называемые Киссийские и Белские ворота и через них впустил в акрополь персов. Одни из вавилонян при виде случившегося спасались бегством в храм Зевса Бела; другие ничего не знали об этом, и каждый из них оставался на своем посту; наконец и эти последние поняли, что они преданы. Таким‑то образом Вавилон взят был вторично.

159. Овладев Вавилоном, Дарий прежде всего велел срыть его укрепления и снять все ворота, – по взятии города в первый раз Кир не сделал с Вавилоном ничего подобного; потом велел распять тысячи три знатнейших граждан, остальным вавилонянам предоставил остаться в городе на жительство, а чтобы у вавилонян были жены и чтобы произошло от них потомство, Дарий с предусмотрительностью принял такие меры. Собственных жен, как сказано выше, вавилоняне ввиду сбережения съестных припасов удавили, а потому царь приказал соседним народам доставить женщин в Вавилон, причем каждому народу назначено было определенное количество, а общая цифра явившихся в город женщин доходила до пятидесяти тысяч. От этих‑то женщин и произошли нынешние вавилоняне.

160. Дарий решил, что никто из персов, ни позже, ни раньше того живших, не превзошел Зопира в заслугах, за исключением одного лишь Кира; с этим последним ни один еще перс не дерзал равнять себя. Однако Дарий, говорят, много раз высказывался, что предпочел бы иметь Зопира не обезображенным так ужасно, нежели владеть и другими еще двадцатью Вавилонами. Он щедро наградил Зопира: ежегодно делал ему такие подарки, какие у персов считаются наиболее почетными, предоставил ему Вавилон в пожизненное свободное от дани управление, подарил ему и много другого. У этого Зопира был сын Мегабиз, тот самый, который в Египте воевал с афинянами и союзниками их. У этого Мегабиза был сын Зопир, который явился в Афины перебежчиком из Персии.