Текст книги "История"

34. За исключением Кардии, все прочие города Херсонеса покорены были финикиянами. Власть тирана в этих городах принадлежала в то время Мильтиаду, сыну Кимона, внуку Стесагора. Власть эту первоначально приобрел Мильтиад, сын Кипсела, следующим образом. Херсонесом владело фракийское племя долонков; теснимые войной со стороны апсинтиев, они отправили царей своих в Дельфы вопросить оракула относительно войны. Пифия отвечала, что им следует пригласить в свою страну, как основателя колонии, того человека, который первый предложит им угощение на обратном пути их от святилища. Долонки возвращались священным путем, что ведет через Фокиду и Беотию; так как здесь никто не приглашал их, то они направились в сторону Афин.

35. В то время в Афинах вся власть принадлежала Писистрату, но влиянием пользовался и сын Кипсела Мильтиад, из дома, содержавшего четверни для состязаний; по своим отдаленным предкам он происходил от Эака с Эгины, а по ближайшим был афинянином: первым жителем Афин из этого дома был сын Эанта Филей. Сидя у дверей своего дома, этот самый Мильтиад заметил проходящих мимо долонков в иноземном одеянии и вооруженных копьями, подозвал их к себе и предложил приют и угощение. Те приняли предложение и после угощения сообщили все, что было сказано оракулом, затем просили его повиноваться велению божества. При известии об этом Мильтиад тотчас внял просьбе долонков, потому что тяготился владычеством Писистрата и желал удалиться с глаз его. Немедленно он отправился в Дельфы узнать от оракула, поступить ли ему так, как просят долонки.

36. Когда повелела то же самое и пифия, сын Кипсела Мильтиад, раньше уже одержавший четверней своей победу на Олимпийских состязаниях, взял с собой тех афинян, которые желали принять участие в выселении, и отплыл вместе с долонками; он занял эту землю, а пригласившие его долонки облекли его властью тирана. Прежде всего он оградил стеной перешеек Херсонеса от города Кардии до Пактии, для того чтобы апситии не могли более вторгаться в эту землю и опустошать ее. Перешеек этот содержит в себе тридцать шесть стадиев, а длина всего Херсонеса по эту сторону перешейка определяется всего в четыреста двадцать стадиев.

37. Укрепив стеной перешеек Херсонеса и защитившись таким образом от апситиев, Мильтиад начал войну прежде всего с лампсакийцами; но он попал в засаду и был взят живым в плен. Мильтиад пользовался уважением лидийского царя Креза, который, узнав о постигшей Мильтиада участи, отправил послов к лампсакийцам с приказанием отпустить пленника, в противном случае угрожал вырубить их как сосновое дерево. Лампсакийцы долго блуждали в догадках о том, какой смысл имеет угроза Креза – вырубить их как сосну, наконец кто‑то из старших возрастом объяснил подлинное значение угрозы, а именно: что из всех деревьев одна только сосна, будучи вырублена, вовсе не пускает от себя отростков и погибает окончательно. Лампсакийцы испугались Креза и отпустили Мильтиада на свободу.

38. Таким образом, Мильтиад спасся благодаря Крезу. После того он умер бездетным, оставив и власть, и богатство свое Стесагору, сыну единоутробного брата своего Кимона. Со времени смерти Мильтиада жители Херсонеса чествуют его подобающими жертвами как вождя колонии, устраивая при этом состязания конные и гимнастические, в которых никто из лампсакийцев не участвует. Во время войны с лампсакийцами погиб и Стесагор, также не оставив детей; поразил его в пританее* топором в голову человек, выдававший себя за перебежчика, а на самом деле злейший враг его.

39. После смерти Стесагора Писистратиды снарядили трирему для Кимонова сына Мильтиада, брата умершего Стесагора, и отправили его на Херсонес для принятия управления в свои руки; Писистратиды дружески обращались с Мильтиадом и в Афинах, как бы совсем непричастные к смерти отца его Кимона, о которой я расскажу в другом месте моего повествования*. По прибытии на Херсонес Мильтиад не выходил из дому как бы из почтения к памяти брата Стесагора. Услышав об этом, знатнейшие херсонесцы собрались к нему толпой от всех городов, чтобы выразить участие к его горю, но Мильтиад велел их заковать в цепи. Так завладел он Херсонесом и с того времени содержал при себе пятьсот наемников; женился он на Гегесипиле, дочери фракийского царя Олора.

40. Вскоре после того, как этот Мильтиад, сын Кимона, снова прибыл на Херсонес, постигла его другая беда, еще больше прежней: за два года до того он спасся бегством от скифов. Дело в том, что раздраженные Дарием скифы – кочевники собрались вместе и дошли до этого Херсонеса. Мильтиад не стал дожидаться вторжения скифов и бежал из Херсонеса; только по уходе скифов долонки возвратили его на Херсонес. Вот что случилось с ним за два года до постигшей его новой беды.

41. Узнав, что финикияне находятся на Тенедосе, Мильтиад нагрузил свои наличные сокровища на пять трирем и отплыл в Афины. Так как он отправлялся от города Кардии, то должен был плыть через Черный залив: в то время как он огибал Херсонес, на корабли его напали финикияне. Сам Мильтиад с четырьмя кораблями спасся на Имбросе, а пятый корабль попал в руки гнавшихся за ними финикиян. Случилось так, что начальником этого судна был старший сын Мильтиада Метиох, прижитый не от дочери фракийца Олора, а от другой женщины. Вместе с кораблем финикияне взяли Метиоха и, узнав, что он сын Мильтиада, доставили его к царю в надежде получить от него большую благодарность: Мильтиад известен был тем, что советовал иоанянам принять предложение скифов, когда скифы просили их снять мост и отплыть домой. Дарий не сделал с Мильтиадовым сыном Метиохом, доставленным к нему финикиянами, ничего дурного, напротив, сделал ему много хорошего: подарил дом, поместье, выдал за него женщину – персиянку; дети от нее причислены были к персам. С Имброса Мильтиад прибыл в Афины.

42. В этом году со стороны персов не было относительно ионян никаких враждебных действий; напротив, год этот принес ионянам кое‑что очень полезное. Наместник Сард Артафрен вызвал из городов представителей и заставил иоянян заключить между собой договор, обязывающий их решать споры судом, не грабить и не обижать друг друга. Ионяне принуждены были принять это. Артафрен, кроме того, измерил страну их парасангами, как называют персы меру в тридцать стадиев, и соответственно количеству парасангов наложил дань на каждую область. С того времени и до настоящего неизменно сохранилась эта подать в том виде, как установил ее Артафрен, а он установил ее приблизительно на тех же самых основаниях, на каких она существовала и раньше. Меры эти умиротворили Ионию.

43. С наступлением весны персидский царь отпустил по домам всех прежних военачальников; только сын Гобрия Мардоний, человек молодой и лишь недавно женившийся на дочери царя Дария Артозостре, выступил к морю с огромным сухопутным войском и с большим флотом. Придя с этим войском в Киликию, он сам сел на корабль и продолжал путь вместе с флотом, между тем как прочие вожди вели сухопутное войско к Геллеспонту. На пути вдоль Азии Мардоний пришел в Ионию, где случилось нечто поразительное для тех из эллинов, которые не верят, будто Отан высказался в среде семи персов о необходимости народного управления государством: Мардоний лишил власти всех ионийских тиранов и восстановил по городам демократию. После этого он поспешно направился к Геллеспонту. Когда снаряжены были в большом числе корабли и собралось огромное сухопутное войско, персы переправились на кораблях через Геллеспонт и двинулись дальше по Европе, на Эретрию и Афины.

44. Города эти были только предлогом к походу. На самом деле персы замышляли покорить возможно большее число эллинских городов. Прежде всего с помощью флота они взяли Фасос без всякого сопротивления со стороны жителей, а сухопутное войско покорило македонян в добавление к тем народам, которые находились уже под властью царя; действительно, все народы по эту сторону Македонии были ранее покорены персами. От Фасоса персидское войско переправилось к материку и продолжало путь вдоль берега до Аканфа, а выйдя оттуда, начали огибать Афон. В это самое время ударил на них с непреодолимой силой северо – восточный ветер, от которого жестоко пострадал флот, потому что многие корабли были отброшены к Афону; рассказывают, что при этом погибло триста кораблей и больше двадцати тысяч человек. Так как море вокруг Афона изобилует хищными рыбами, то многие были съедены, другие разбились о скалы, третьи утонули, потому что не умели плавать, четвертые умерли от холода. Такова была участь флота.

45. Между тем на Мардония и его войско, расположившееся лагерем в Македонии, ночью напали фракийцы из племени бригов. Многих персов бриги перебили, и сам Мардоний был ранен. Однако и бриги не избежали подчинения персам, потому что Мардоний не раньше покинул эти местности, как после покорения жителей их. Засим он отступил назад, так как сухопутное войско его сильно пострадало от бригов, а флот подле Афона. Итак, персидские полчища возвратились в Азию с позором.

46. В следующем году после этого Дарий послал, прежде всего, вестника к фасосцам с приказанием срыть свои стены и доставить флот в Абдеры: соседи взвели на фасосцев клевету, будто они замышляют восстание. Действительно, со времени осады милетянином Гистиеем, благодаря значительным общественным доходам, фасосцы употребляли деньги на постройку длинных кораблей* и на возведение сильной стены вокруг города; доходы шли им с материка и с золотых приисков. Так, из приисков в Скаптегиле они получали всего восемьдесят талантов, фасосские россыпи приносили меньше, но все‑таки так много, что жители Фасоса, свободные к тому же от подати с полевых плодов, получали с материка и со своих россыпей в общей сумме каждый год двести талантов, а наибольший годичный доход простирался до трехсот талантов.

47. Я сам видел эти прииски. Наиболее замечательны из них те, что открыты были финикиянами, которые с Фасосом во главе заселили этот остров, названный так по имени Фасоса, сына Фойника. Финикийские прииски на Фасосе находятся между двумя местностями, носящими имена Эниры и Кениры, напротив Самофракии; это – большая гора, изрытая в поисках руды. Таковы эти прииски.

48. Согласно приказанию царя фасосцы срыли свои стены и все корабли переправили в Абдеры. После этого Дарий вздумал испытать настроение эллинов, намерены ли они вести с ним войну или готовы покориться сами. С этой целью он разослал по различным частям Эллады глашатаев с требованием земли и воды царю. В то же время других глашатаев он послал в приморские города, платившие дань, с приказанием сооружать длинные корабли и суда для переправы лошадей; города и занялись приготовлением этого.

49. Многие из обитателей эллинского материка дали явившимся к ним глашатаям то, чего от них требовал персидский царь, а островитяне поступили так все, к кому из них ни являлись глашатаи; в числе прочих островитян и эгинцы дали Дарию землю и воду. Лишь только эгинцы сделали это, как им стали угрожать афиняне, предполагая, что эгинцы действуют так из вражды к ним, чтобы напасть на них вместе с персидским царем. Они с радостью воспользовались этим предлогом для того, чтобы отправиться в Спарту и обвинить эгинцев в предательском образе действий относительно Эллады.

50. В ответ на это обвинение спартанский царь Клеомен, сын Анаксандрида, отправился на Эгину с целью захватить наиболее виновных эгинцев. Когда он попытался схватить их, некоторые из эгинцев оказали ему противодействие, больше всех – сын Поликрата Криос. Криос объявил, что никто из эгинцев не будет уведен безнаказанно, потому что, говорил Криос, Клеомен действует так не от имени спартанского государства, но вследствие денежного подкупа со стороны афинян; в противном случае он пришел бы вместе с другим царем. Так говорил Криос по внушению Демарата. Собираясь покинуть Эгину, Клеомен спросил Криоса, как его имя, и когда тот назвал себя, Клеомен заметил: «Ну, баран*, покрой же медью свои рога, потому что будешь иметь дело с большой бедой».

51. Между тем остававшийся в Спарте сын Аристона Демарат старался оклеветать Клеомена. Демарат также был царем спартанцев, но происходил из менее значительного дома; вообще дом этот не был ниже другого, так как оба происходили от одного и того же предка, но большим почетом пользуется потомство Еврисфена по праву первородства.

52. Вопреки всем уверениям поэтов, лакедемоняне рассказывают, что сам царь Аристодем, сын Аристомаха, внук Клеодея, правнук Гилла, а вовсе не сыновья Аристодема привел их в ту страну, которую они теперь занимают. Спустя немного родила жена Аристодема по имени Аргея, по рассказам, дочь Автесиона, внучка Тисамена, правнучка Ферсандра, праправнучка Полиника. Родила же она двойню, а Аристодем только взглянул на детей и умер от болезни. Далее рассказывают, что лакедемоняне, в то время облеченные властью, решили согласно закону назначить царем старшего сына; однако не могли сделать выбора из двух сыновей, так как они были весьма схожи и по росту одинаковы. Будучи не в состоянии решить, который из детей старше, или же раньше еще они обратились с вопросом к матери; но и та не могла решить этого; она, впрочем, хорошо знала разницу между детьми, но говорила так лишь из желания, чтобы, если возможно, оба сына были царями. Лакедемоняне недоумевали и для разрешения недоумения отправили в Дельфы посла спросить оракула, как им поступить. Пифия приказала почитать царями обоих детей, но выше чтить старшего. Несмотря на этот ответ пифии, лакедемоняне тем не менее недоумевали, как им отличить старшего ребенка, пока не дал им совета мессенский уроженец по имени Панит, а посоветовал он лакедемонянам следующее: наблюдать за родительницей, какого ребенка она прежде будет обмывать и кормить; если окажется, что она всегда поступает одинаково, то они узнают все, чего добиваются, и что так желательно им открыть; если же она будет ошибаться и отдавать первенство то одному, то другому ребенку, тогда станет ясно, что ей известно не больше, нежели им, и что эфоры должны обратиться к другому средству. Согласно совету мессенца спартанцы стали наблюдать за матерью и заметили, что она неизменно отдавала предпочтение одному из мальчиков, старшему, как в кормлении, так и в обмывании; при этом женщина не знала, ради чего наблюдают за ней. Того ребенка, который благодаря своему старшинству постоянно пользовался предпочтением родительницы, лакедемоняне воспитывали в общественном здании и назвали Ерисфеном, а другого Проклом. Говорят, что братья по достижении зрелого возраста, несмотря на родственные между ними узы, враждовали друг с другом до конца жизни, как враждуют непрерывно и потомки их.

53. Так из всех эллинов повествуют, впрочем, одни лишь лакедемоняне, а вот что передам я на основании общеэллинских рассказов: эти цари дорийцев, вплоть до Персея, сына Данаи, если только исключить божество, правильно исчисляются эллинами и считаются эллинского происхождения, ибо тогда они принадлежали уже к эллинам. Я сказал: «вплоть до Персея» и не восходил дальше потому, что Персей не носит никакого добавочного имени по смертному отцу наподобие того, как у Геракла есть отец Амфитрион. Следовательно, я совершенно верно сказал: «вплоть до Персея». Если кто пожелает подняться выше Данаи, дочери Акрисия, к более древним предкам их, то убедится, что вожди дорийцев по своему первоначальному происхождению были подлинными египтянами. Такова родословная их, по рассказам эллинов.

54. По словам персов, эллином сделался сам Персей, ассириец по происхождению, а не предки его; предки же Акрисия ни в каком родстве с Персеем не состоят и были, как говорят и эллины, египтяне по происхождению. Довольно об этом.

55. Вследствие чего и за какие услуги эти лица, будучи египтянами, получили царскую власть над дорийцами, мы говорить не будем, так как об этом сказано уже другими писателями. Я упомяну только о том, чего не касались другие.

56. Спартанцы даровали своим царям следующие права и преимущества: звание жрецов Зевса Лакедемонского и Зевса Урания*, право объявления войны, кому бы они ни пожелали, причем никто из спартанцев не может оказать им противодействия, а виновный в этом подлежит проклятию; в случае похода цари выступают прежде всех и возвращаются после всех; в походное время они имеют при себе стражу из ста отборных граждан; в походах цари употребляют скота для жертвоприношений столько, сколько пожелают, причем получают кожи и хребты всех животных, приносимых в жертву. Таковы права их в военное время.

57. Прочие дарованные им привилегии для мирного времени состоят в следующем. Если совершается какое‑либо жертвоприношение от имени государства, то цари садятся за пиршество первые; угощение начинается с них, и каждому из царей предлагается все в двойной порции сравнительно с прочими участниками пиршества; они начинают жертвенное возлияние и получают кожи принесенных в жертву животных. Каждое новолуние и седьмой день каждого месяца* доставляется для обоих царей в храм Аполлона по взрослому жертвенному животному, по медимну муки и по лаконской четверти вина; на всех состязательных играх им предоставлены передние почетные места. Царям предоставлено также право назначать из граждан по своему усмотрению проксенов* выбирать каждому по два пифия (пифии – лица, посылаемые в Дельфы для вопрошания оракула; они имели стол общий с царями на государственный счет). Если цари не являлись на праздничный пир, то каждому из них отсылали домой по два хойника муки и по котиле вина. Если же они присутствовали на пире, то получали все в двойной порции; такой же почет оказывали им и частные лица на своих пирах; царям подобает хранить получаемые изречения оракулов, но они должны быть известны и пифиям. Право суда принадлежит только царям в следующих лишь случаях: в вопросе о том, за кого должна выйти девушка – наследница отцовского имущества, если она не обручена самим отцом, и в делах об общественных дорогах. Если бы кто пожелал усыновить дитя, должен заявить о том царям; они участвуют в совещаниях двадцати восьми старцев, геронтов. Если бы цари не явились на совещание, то право их принадлежит ближайшим родственникам в среде старцев, причем они кладут два шара, а третий за себя.

58. Вот почести, оказываемые царям спартанским народом при жизни. Чествование их после смерти состоит в следующем: смерть царя возвещается всадниками по всей Лаконике, а по городу ходят женщины и бьют в котел; по этому сигналу два свободных человека из каждого дома, мужчина и женщина, обязаны наложить на себя траур; не исполнившие этого подвергаются тяжкому наказанию. Вообще у лакедемонян в случае смерти царя соблюдаются те же обычаи, что и у варваров в Азии; действительно, большинство варваров в случае смерти царей поступают точно таким же образом, как и лакедемоняне. Когда умирает лакедемонский царь, то из целого Лакедемона обязаны присутствовать на похоронах не только спартанцы, но и определенное число периэков*. Таким образом, периэки, илоты и спартанцы собираются в одно место вместе со своими женами в числе многих тысяч человек, сильно бьют себя по лицу и поднимают громкие вопли, причитывая каждый раз, что умерший царь был самым доблестным из царей. Если какой‑нибудь царь умирает на войне, то изготовляют его изображение и хоронят на прекрасно убранном ложе. После похорон никаких занятий на рынке не бывает в течение десяти дней, и народ не собирается для выборов, потому что все в это время пребывают в трауре.

59. Лакедемоняне походят на персов и в другом еще отношении: лицо, вступающее на царство по смерти царя, обязано прощать кому‑либо из спартанцев долг его царю или государству. Подобно этому в Персии вступающий на царство прощает недоимки всем городам.

60. Следующая черта принадлежит одинаково лакедемонянам и египтянам: их глашатаи, флейтисты и повара наследуют занятия отцов, так что сын флейтиста становится флейтистом, сын повара поваром и сын глашатая глашатаем. Посторонние лица не могут при всей звучности голоса устранить членов фамилии глашатаев от их должности, потому что они исполняют свои обязанности по праву наследства. Таковы эти черты.

61. Итак, в то время как Клеомен находился на Эгине и озабочен был общим благом Эллады, Демарат клеветал на него не столько из доброжелательства к эгинцам, сколько из зависти и злости. Поэтому по возвращении Эгины Клеомен вознамерился лишить Демарата царского достоинства, причем для нападения на него воспользовался следующим обстоятельством: у царя Спарты Аристона, несмотря на двукратную женитьбу, не было детей. Так как он был убежден, что не он виноват в этом, то женился в третий раз и женился так. В числе спартанцев был у него друг, к которому Аристон был расположен более, нежели к кому‑нибудь иному из граждан. Женой этого спартанца была красивейшая женщина в Спарте, а красивейшей сделалась она из безобразнейшей. Дело в том, что кормилица видела безобразие девочки, дочери людей знатных, замечала сильное огорчение родителей некрасивой наружностью ребенка и потому придумала следующее средство: стала каждый день носить девочку в святилище Елены; находится оно в так называемой Ферапне, что над святилищем Фебы*. Всякий раз по внесении девочки в храм кормилица ставила ее перед кумиром и молила богиню избавить девочку от безобразия. Далее рассказывают, что однажды по выходе кормилицы из храма появилась подле нее какая‑то женщина и спросила, что она держит на руках, и когда та ответила, что ребенка, женщина просила показать его, но кормилица отказалась, так как, говорила она, родители запретили показывать ребенка кому бы то ни было. Однако женщина настойчиво упрашивала ребенка показать. Только при виде того, как сильно женщина желает видеть дитя, кормилица показала его; тогда женщина прикоснулась к голове ребенка и заметила, что девочка будет красивейшей в целой Спарте. Действительно, с этого дня наружность девочки преобразилась. По достижении брачного возраста женился на ней Агет, сын Алкида, он же друг Аристона.

62. Аристон воспылал любовью к этой женщине и придумал следующую хитрость: он пообещал своему другу, мужу этой женщины, дать в подарок из всего своего достояния какой‑нибудь один предмет, который тот сам себе выберет, с тем чтобы и друг сделал ему соответствующий подарок. Нисколько не опасаясь за жену, зная, что Аристон женат, Агет принял его предложение; условие свое они скрепили клятвой. После этого Аристон подарил Агету одну из своих драгоценностей, какую тот выбрал для себя сам, потом, выбирая равный подарок, он пожелал увести с собой жену друга. Тот заявил было, что он согласился на все, кроме этого; однако, будучи связан клятвой и опутан хитростью, отпустил жену.

63. Тогда Аристон развелся со второй женой и женился, таким образом, на третьей. Женщина эта родила ему раньше срока, до истечения десяти месяцев, сына, этого самого Демарата. Царь заседал в собрании вместе с эфорами, когда кто‑то из его слуг принес весть о том, что у него родился сын. Зная время своей женитьбы и высчитав месяцы по пальцам, Аристон с клятвой воскликнул: «Это не может быть мой сын!» Слышали это и эфоры, но в то время не обратили никакого внимания. Когда мальчик подрос, Аристон раскаивался в том, что сказал, так как теперь был вполне убежден, что Демарат его сын. Демаратом, «народными молитвами испрошенным», назвал он его по следующей причине: раньше этого все спартанцы молились, чтобы родился сын у Аристона, так как он прославился больше всех спартанских царей. Вот почему дано было ему имя Демарат.

64. По прошествии некоторого времени Аристон умер, и Демарат наследовал царскую власть. Но, видно, Демарату суждено было лишиться власти из‑за тех слов Аристона. Уже раньше Демарат сильно вооружил против себя Клеомена тем, что увел войско из Элевсина; вражда их усилилась особенно тогда, когда Клеомен отправился на Эгину для наказания жителей, сочувствующих мидянам.

65. Итак, из желания отмстить Демарату Клеомен вошел в соглашение с Левтихидом, сыном Менара, внуком Агиса, происходившего из той же семьи, что и Демарат, на том условии, чтобы по воцарении на место Демарата он пошел вместе с ним против эгинцев. Со своей стороны Левтихид был крайне враждебно настроен против Демарата по следующей причине: он был обручен с Перкалой, дочерью Хилона, сына Демармена, но Демарат коварно расстроил этот брак Левтихида, раньше его похитив Перкалу и сделав своей женой. Отсюда у Левтихида возникла вражда против Демарата; теперь по внушению Клеомена Левтихид возбудил клятвенную жалобу на то, что Демарат незаконно царствует над спартанцами, так как он не сын Аристона. Подтвердив свою жалобу клятвой, он начал преследование напоминанием тех слов самого Аристона, которые были сказаны в то время, когда слуга известил его о рождении сына: сосчитав месяцы, он уверял‑де и поклялся, что это не его сын. Опираясь на это замечание, Левтихид доказывал, что Демарат, как не сын Аристона, незаконно царствует в Спарте, причем свидетелями поставил тех эфоров, которые были в заседании вместе с Аристоном и слышали его слова.

66. Во время этих споров спартанцы, наконец, решили обратиться с вопросом к дельфийскому оракулу, сын ли Аристона Демарат. Дело перенесено было к пифии по внушению Клеомена, который после этого склонил на свою сторону сына Аристофанта Кобона, человека чрезвычайно влиятельного в Дельфах, а этот последний уговорил прорицательницу Периаллу дать ответ, желательный Клеомену. Таким образом, пифия на вопрос вестников отвечала, что Демарат не сын Аристона. Со временем все это обнаружилось, Кобон был изгнан из Дельф, а прорицательница Периалла отрешена от должности.

67. Так кончилось царствование Демарата. Бежал он из Спарты к мидянам по следующему оскорбительному для него случаю. Дело в том, что, потеряв царскую власть, Демарат занимал какую‑то начальственную должность. На празднике Гимнопедий, совершавшемся под наблюдением Демарата, Левтихид, бывший уже вместо него царем, велел слуге своему с целью насмешки и глумления спросить Демарата, каково ему после царской власти занимать эту должность. Оскорбленный таким вопросом, Демарат отвечал, что сам он испытал уже и то и другое, а Левтихид – еще нет и что вопрос этот послужит для лакедемонян началом или тысячи бед, или тысячи благ. После этого он с покрытой головой удалился с празднества к себе домой, тотчас сделал все приготовления и принес жертву Зевсу, после чего попросил к себе мать.

68. Когда мать явилась, он со следующими словами вложил ей в руки часть внутренностей жертвенного животного: «Умоляю тебя, мать, именем всех богов и Зевса Геркейского*, скажи мне правду, кто действительно отец мой. Левтихид ведь во время прений на суде утверждал, что ты пришла к Аристону беременная от прежнего мужа. Другие распускают еще более нелепую молву, что ты явилась к Аристону от одного из слуг, именно от пастуха ослов, и что я сын его. Именем богов умоляю тебя сказать правду. Если ты и сделала что‑нибудь подобное, то ведь не одна ты так поступила, но и многие другие женщины. В Спарте сильно распространена молва, что Аристон был неспособен к произведению потомства, потому что в противном случае он имел бы детей и от прежних жен».

69. Так говорил Демарат, а мать отвечала ему: «Так как, дитя мое, ты умоляешь меня сказать правду, то я открою тебе все, как было. На третью ночь после того, как Аристон ввел меня в дом свой, явился ко мне призрак в образе Аристона, возлег со мной и потом, наложив на меня венки, которые принес с собой, удалился. После этого пришел Аристон и, увидев на мне венки, спрашивал, кто дал их мне. Я отвечала, что он сам, но Аристон отрицал это; я же клятвенно уверяла его в том и прибавила, что ему не подобает отказываться, что незадолго до того он пришел, возлег со мной и дал мне эти венки. После моих клятв Аристон понял, что это дело божества. Венки оказались принадлежащими святилищу героя, именуемому храмом Астрабака, которое находится у входа в наш двор; гадатели также решили, что это был именно тот герой. Вот, дитя мое, все, что ты желал знать: или ты родился от этого героя и, следовательно, отец твой герой Астрабак, или же от Аристона, потому что я зачала тебя в эту ночь. Что же касается того, чем враги твои особенно донимают тебя, напоминая, что сам Аристон при известии о твоем рождении в присутствии многих лиц сказал, что ты не его сын – так как время‑де не вышло, десяти месяцев не было, – то у него сорвалось такое замечание по неведению. Женщины рожают и в девять, и в семь месяцев, не все носят полных десять месяцев. Тебя, дитя мое, я родила семимесячным. Сам Аристон вскоре сознал, что те слова сказаны были им необдуманно. Никаким другим толкам о твоем рождении не верь: ты выслушал от меня сущую правду. Пускай жены рожают детей от ослиных пастухов самому Левтихиду и другим, распускающим эти толки». Такова была речь матери.

70. Демарат узнал то, что желал знать, собрался в путь и отправился в Элиду, говоря, однако, что идет в Дельфы для вопрошания оракула. Лакедемоняне подозревали, что Демарат замыслил бежать, и погнались за ним. Но он успел уже переправиться из Элиды на Закинф; последовавшие за ним лакедемоняне схватили его и отняли у него слуг. Его самого закинфяне не выдали, и впоследствии он переправился отсюда к царю Дарию. Тот принял его с большим почетом, одарил землей и городами. Так и по такому именно случаю прибыл Демарат в Азию, прославившись среди лакедемонян делами и суждениями, особенно тем, что доставил им победу четверней на Олимпийских состязаниях: из всех спартанских царей он один сделал это.

71. По низложении Демарата царскую власть получил Левтихид, сын Менара. У него родился сын Зевксидам, которого иные спартанцы называли Киниском. Этот Зевксидам не был царем Спарты, так как он умер раньше Левтихида, оставив по себе сына Архидама. Потеряв Зевксидама, Левтихид женился вторично на Евридаме, сестре Мения, дочери Диакторида; сыновей от нее он не имел, но имел дочь Лампито, на которой по желанию Левтихида женился сын Зевксидама Архидам.

72. Впрочем, не дожил до старости в Спарте и сам Левтихид, потому что понес наказание за Демарата. Во главе лакедемонян он совершил поход в Фессалию и, хотя мог покорить всю страну, дал подкупить себя большой суммой денег. Он накрыт был на месте, в самом лагере, когда сидел на мешке, наполненном золотом. Привлеченный к суду, он бежал из Спарты, а жилище его было срыто. Бежал он в Тегею и там умер.