Текст книги "История"

15. После этого к Мардонию пришло известие, что эллины собрались на Истме. На обратном пути он проходил через Декелею, ибо беотархи* призвали ближайших к Асопу жителей, которые и проводили варваров до Сфендалы, а оттуда до Танагры. В Танагре Мардоний переночевал и на следующий день направился в Скол, что в земле фиванцев. Там, невзирая на расположение фиванцев к мидянам, он велел вырубать деревья не из вражды к населению, но вынуждаемый крайней необходимостью соорудить ограду для своей стоянки; тем самым он заготовлял для себя убежище на тот случай, если бы сражение имело неблагоприятный исход. Стоянка его тянулась вдоль реки Асоп, начиная от владений эрифрейцев, мимо Гисий, вплоть до Платейской области. Однако ограда не имела такого протяжения; каждая сторона ее тянулась приблизительно стадиев на десять.

16. Пока варвары заняты были этой работой, фиванец, сын Фринона Аттагин приготовил великолепный пир и пригласил на него Мардония с пятьюдесятью знатнейшими персами; приглашенные явились на пир. Угощение происходило в Фивах. От орхоменского гражданина Ферсандра, одного из уважаемых людей города, я слышал нижеследующее. На пир, рассказывал Ферсандр, Аттагин пригласил его и пятьдесят фиванских граждан; при этом фиванцы и персы возлежали за столом не отдельно одни от других, но так, что на каждом ложе помещалось по одному персу и по одному фиванцу. Когда обед кончился и гости стали пить, перс обратился на эллинском языке к возлежавшему на одном ложе с ним Ферсандру и спросил, откуда он; тот отвечал, что из Орхомена. Тогда перс продолжал: «Так как теперь ты вместе со мною ел и пил, то мне хочется оставить тебе что‑либо на память о моем расположении, дабы ты был предупрежден заранее и мог бы принять полезное решение касательно твоих дел. Видишь ли ты пирующих здесь персов и то остальное войско, которое мы оставили на стоянке на берегу реки? Пройдет немного времени, и ты увидишь, что из всех этих воинов уцелеют лишь немногие». Перс говорил это и горько плакал. Тогда Ферсандр, изумленный его речью, заметил: «Не следует ли сказать это Мардонию и другим персам, которые по значению следуют за ним?» «Друг мой, – отвечал перс, – что по определению божества должно случиться, того человек не в силах отвратить, ибо обыкновенно люди даже не следуют благим советам. Хотя из нас, персов, многие убеждены в том, но необходимость вынуждает их идти. Самая тяжкая мука из тех, какими страдают люди, – многое понимать и быть не в состоянии что‑либо сделать». Это слышал я от орхоменца Ферсандра; сверх того он прибавил, что немедленно передал эту беседу другим воинам, прежде чем произошла битва при Платеях.

17. В то время, как Мардоний с лагерем своим находился в Беотии, все те эллинские народы, которые сочувствовали мидянам, доставили свои отряды и вступили в Аттику, за исключением одних лишь фокийцев; фокийцы также стояли заодно с мидянами и действовали усердно, но не по доброй воле, а по необходимости. Однако спустя немного дней после прибытия Мардония в Фивы явилась тысяча тяжеловооруженных фокийцев под предводительством значительнейшего из сограждан, Гармокида. Когда прибыли в Фивы и они, Мардоний послал к ним всадников с приказанием расположиться отдельно от остального войска на равнине. Они исполнили приказание, и тотчас явилась вся конница. После этого по всему эллинскому войску, которое было с мидянами, пошли толки о том, что Мардоний велит истребить всех фокийцев стрелами; толки эти распространились и в среде самих фокийцев. Тогда начальник Гармокид обратился к ним с увещанием в таких словах: «Ясно, фокийцы, что эти люди намерены предать нас верной смерти, потому что мы оклеветаны, как я полагаю, фессалийцами. Поэтому каждый из вас должен явить себя человеком мужественным; ибо достойнее кончить жизнь в борьбе, за делом, нежели самим отдать себя в руки врагу и погибнуть позорнейшей смертью. Пускай каждый из них увидит, что они, варвары, уготовали смерть эллинам». Так увещевал он фокийцев.

18. Конные воины окружили их кольцом и устремились с намерением избивать их; уже натягивались луки, чтобы метать стрелы, а некоторые варвары спустили уже тетивы. Но фокийцы со всех сторон оказали им сопротивление, сомкнувшись в ряды и сдвинувшись возможно теснее. Тогда всадники повернули своих лошадей и ускакали назад. Однако я не могу сказать с уверенностью, действительно ли они явились сюда для истребления фокийцев по просьбе фессалийцев и потом, заметив готовность их к обороне, удалились обратно из страха, как бы не потерпеть поражения: так приказано было им Мардонием. Или, может быть, Мардоний хотел только испытать, есть ли в них хоть доля мужества. Когда всадники возвратились, Мардоний послал к фокийцам глашатая со следующим замечанием: «Будьте спокойны, фокийцы, вы показали себя людьми мужественными, а не такими, как я слышал о вас. Теперь войну эту ведите храбро: за ваши услуги и я, и царь щедро отплатим вам». Столько о фокийцах.

19. По прибытии на Истм лакедемоняне расположились там лагерем. При известии об этом остальные пелопоннесцы – одни потому, что имели более честные намерения, другие потому, что видели выступление в поход спартанцев, – считали недостойным себя не присоединиться к походу лакедемонян. Итак, по получении благоприятных жертвенных знамений все пелононнесцы двинулись от Истма и прибыли в Элевсин. Жертвы принесены были и здесь, и эллины, так как знамения получались благоприятные, продолжали путь; вместе с ними шли и афиняне; они переправились с Саламина и соединились с пелопоннесцами в Элевсине. По прибытии в Эрифры, что в Беотии, они заметили, что варвары расположились лагерем подле реки Асоп, и, посоветовавшись между собой, выстроились против них у подножья Киферона.

20. Так как эллины не спускались на равнину, то Мардоний послал против них всю конницу. Командовал ею знаменитый у персов Масистий, которого эллины называют Макистием. Под ним был нисейский конь с золотой уздечкой и вообще в прекрасном уборе. В этом месте конница подскакала к эллинам и, нападая на них отрядами, причиняла большой урон и обзывала их бабами.

21. Случилось так, что мегарцы были поставлены в таком пункте, который больше всех прочих был открыт для нападения, и здесь конница наступала сильнее всего. Будучи теснимы конницей, мегарцы отправили к эллинским вождям глашатая, который по прибытии к ним сказал следующее: «Мегарцы говорят: «Союзники! Мы одни не в состоянии выдержать напор персидской конницы, пока занимаем то место, на какое поставлены были вначале; однако благодаря стойкости и мужеству мы держимся до сих пор, хотя нас и теснят. Но если и теперь вы не пошлете каких‑нибудь иных воинов, которые заменили бы нас на этом месте, то мы покинем его»». Когда глашатай объявил это, Павсаний стал испытывать эллинов, не пожелает ли кто‑нибудь из них добровольно отправиться на тот пост и заменить мегарцев. Когда никто из эллинов не пожелал, то приняли вызов афиняне, а именно отряд в триста отборных воинов*, который находился под начальством Олимпиодора, сына Лампона.

22. Таковы были воины, принявшие вызов и вместе со своими стрелками из луков занявшие место впереди всех эллинов, какие находились при Эрифрах. Некоторое время они сражались, а под конец битвы случилось следующее. Между тем как конница нападала отрядами, конь Масистия, находившийся впереди всей конницы, был ранен стрелой в бок, от боли поднялся на дыбы и скинул с себя всадника. Когда Масистий упал, афиняне тотчас бросились на него; они схватили его лошадь и его самого, несмотря на сопротивление, умертвили. Сначала это не удавалось им, ибо на Масистии было следующее вооружение: на теле он имел золотой чешуйчатый панцирь, а поверх панциря надета была пурпурная туника; удары по панцирю не производили никакого действия, пока кто‑то не заметил этого и не поразил Масистия в глаз. После того он упал и испустил дух. Случилось так, что прочие конные воины не заметили происшедшего; они не видели ни его падения с лошади, ни смерти и вообще во время поворота и отступления не заметили того, что происходило. Но лишь только варвары стали на месте, как начали искать Масистия, потому что ими никто не командовал. Узнав о случившемся, они все, возбуждая друг друга, поскакали на лошадях, чтобы отнять тело павшего.

23. При виде того, как конница скачет на них не отрядами, но вся разом, афиняне позвали на помощь себе остальное войско. Пока к ним спешила пехота, около трупа происходила жаркая битва. И пока триста афинских воинов оставались одни, они несли большие потери и вынуждены были уступить тело неприятелю. Но, после того как подоспело все войско, персидские всадники не смогли уже сопротивляться и похитить тело Масистия; кроме него, они потеряли и других всадников. Отъехав на два стадия, варвары стали совещаться, как им поступить, и порешили за неимением начальника возвратиться к Мардонию.

24. Когда конница возвратилась в лагерь, все войско и Мардоний сильно горевали по Масистию, остригли волосы на себе, а также шерсть на лошадях и вьючном скоте и подняли бесконечные вопли. Эхо разносилось по всей Беотии, потому что в Масистии погиб человек, пользовавшийся после Мардония наибольшим уважением у персов и у царя их. Так варвары по своему обычаю почтили Масистия.

25. Между тем эллины, выдержав напор конницы и отразив ее, сделались гораздо смелее. Прежде всего они положили труп на колесницу и возили его по рядам войск, а тело благодаря величине своей и красоте заслуживало того, чтобы поглядеть на него, – ради этого его и возили; воины покидали свои места и шли смотреть на Масистия. Потом эллины решили спуститься к Платеям, ибо платейская местность представлялась им гораздо более удобной, нежели эрифрейская, для военной стоянки во всех отношениях, особенно благодаря обилию воды. Поэтому‑то эллины решили, что им следует перейти в ту местность, к находящемуся там источнику Гаргафии и, разделившись по народам, расположиться там лагерем. И вот, забрав вооружение, они пошли у подножья Киферона мимо Гисий в Платейскую землю. По прибытии туда выстроились по племенам подле источника Гаргафии и святилища героя Андрократа – частью по невысоким холмам, частью на ровном поле.

26. Здесь во время распределения по местам произошел жестокий спор между тегейцами и афинянами. Обе стороны предъявляли свое право на занятие одного и того же крыла, причем выставлялись на вид недавние и старые подвиги. С одной стороны тегейцы говорили так: «Всегда все союзники считали нас достойными занимать это место во всех походах, какие только совершались пелопоннесцами сообща в старое и позднейшее время с той самой поры, как Гераклиды по смерти Еврисфея пытались возвратиться в Пелопоннес. Тогда это место досталось на нашу долю за следующий подвиг. Вместе с ахейцами и ионянами, находившимися в то время в Пелопоннесе, мы поспешили к Истму и расположились против возвращающихся Гераклидов. Тогда, как говорят, Гилл объявил пелопоннесцам, что нет нужды одному войску вступать с другим в битву и подвергаться обоим опасности, но достаточно, если кто‑нибудь из пелопоннесского лагеря, которого свои считают храбрейшим, вступит на определенных условиях в поединок с ним, Гиллом. Пелопоннесцы порешили, что следует поступить именно таким образом, и заключили клятвенный договор на следующем условии. Если Гилл одержит верх над начальником пелопоннесцев, то Гераклиды возвратятся в отцовские земли; если он будет побежден, то Гераклиды уйдут назад, уведут с собою войско и в течение ста лет не будут покушаться возвратиться в Пелопоннес. Тогда из среды всех союзников был выбран по собственному желанию Эхем, сын Аеропа и внук Фегея, наш вождь и царь, он сразился в поединке с Гиллом и убил его. Этим подвигом мы стяжали себе в то время от пелопоннесцев различные высокие почести, которыми непрерывно пользуемся до сих пор, между прочим, и право командования одним крылом во всяком общем походе. Против вас, лакедемоняне, мы не восстаем и предоставляем вам на выбор командование каким угодно крылом; но командование другим крылом, утверждаем мы, принадлежит нам, как принадлежало и в прежнее время. Да и помимо рассказанного нами подвига, мы имеем большее право на это место, нежели афиняне; ибо у нас были многие, притом счастливые битвы с вами, спартанцами, и с другими. Поэтому справедливее нам, чем афинянам, занимать одно крыло, потому что за ними нет таких подвигов, какие совершены нами, ни в новое, ни в давнее время». Так говорили тегейцы.

27. В ответ на это афиняне сказали следующее: «Мы знаем, правда, что настоящее собрание созвано для борьбы с варваром, а не для речей. Но так как тегеец первый начал перечислять, что доблестного сделано за все время обеими сторонами, в старину и в недавнюю пору, то для нас обязательно показать, почему нам за нашу доблесть скорее, нежели аркадцам, издревле подобает быть всегда на первом месте. Во – первых, тех Гераклидов, вождь которых, как они говорят, был убит ими на Истме, которые раньше того были изгоняемы всеми эллинами, к кому только ни являлись, убегая от порабощения микенцами, – этих‑то Гераклидов приютили мы одни и укротили наглость Еврисфея, потому что в союзе с ними мы одержали победу над тогдашними обладателями Пелопоннеса. Потом, мы гордимся, что тела тех аргивян, которые с Полиником ходили на Фивы, кончили там дни свои и лежали без погребения, подняли мы, для чего ходили войной на кадмейцев, и похоронили их в нашей земле, в Элевсине. Есть за нами еще славный подвиг относительно амазонок, когда они пришли от реки Фермодонт и вторглись в Аттику, да и в Троянской войне мы никому не уступали. Впрочем, нет никакой пользы вспоминать это, ибо может статься, что один и тот же народ был доблестен в старину, а теперь весьма нерадив, или же нерадивый прежде теперь весьма доблестен. Поэтому о древних подвигах довольно. Если бы мы не совершили ничего другого – а мы совершили много славных подвигов, как и другие эллинские народы, – то за один только подвиг на Марафоне мы достойны пользоваться не только этой, но и другими почестями: ведь мы одни из эллинов вступили в единоборство с персом и, отважившись на столь трудное дело, вышли невредимыми и победили сорок шесть народов. Неужели за один такой подвиг мы не имеем права на это место? Впрочем при настоящем положении не подобает ссориться из‑за места; мы готовы повиноваться вам, лакедемоняне, и стать там, где и против кого нам действительно подобает стоять, по вашему мнению, ибо где бы мы ни были поставлены, постараемся доказать нашу доблесть. Приказывайте, мы повинуемся». Вот что возразили афиняне, и по всему стану лакедемонян раздались возгласы, что афиняне имеют больше права, нежели аркадцы одни занимать крыло. Так афиняне одержали верх над тегейцами и заняли это место.

28. Засим эллины, как подошедшие впоследствии, так и явившиеся с самого начала, распределены были следующим образом: правое крыло заняли лакедемоняне в числе десяти тысяч человек; из них пять тысяч спартанцев имели при себе в качестве оруженосцев тридцать пять тысяч легковооруженных илотов, по семь человек при каждом спартанце. Место ближайшее к спартанцам по их же выбору заняли тегейцы ради почета и за храбрость; тегейцев было тысяча пятьсот тяжеловооруженных. За ними стояло пять тысяч коринфян, которые упросили Павсания поставить подле них находившихся здесь трехсот человек потидейцев из Паллены. Вслед за этими стояли аркадцы из Орхомена в числе шестисот человек, а дальше три тысячи сикионцев; за ними следовало восемьсот эпидаврийцев. Подле них поставлена тысяча трезенцев, а за трезенцами двести лепреатов, рядом с ними четыреста микенцев и тиринфян, а за ними тысяча флиунтцев. Рядом с ними стояло триста гермионян, а за гермионянами следовали эретрийцы и стирейцы в числе шестисот человек, за ними четыреста халкидян, а дальше пятьсот ампракиотов. Вслед за ними стояло восемьсот левкадцев и анакториев, а дальше двести палейцев из Кефаллении; вслед за ними поставлено было пятьсот эгинцев, а рядом с ними три тысячи мегарцев; за мегарцами стояло шестьсот платейцев. Последними и вместе первыми поставлены были афиняне, занимавшие левое крыло, в числе восьми тысяч человек. Командовал ими сын Лисимаха Аристид.

29. Все эти воины, за исключением поставленных к каждому спартанцу семи илотов, были тяжеловооруженные; всего их насчитывалось тридцать восемь тысяч семьсот человек. Таково было число всех собравшихся на варвара тяжеловооруженных; число легковооруженных было следующее: в рядах спартанцев – тридцать пять тысяч, ибо при каждом из них было по семи человек легковооруженных и каждый из сих последних вооружен был для войны. В рядах остальных лакедемонян и эллинов было легковооруженных тридцать четыре тысячи пятьсот, потому что при каждом из них было по одному легковооруженному воину.

30. Количество всех легковооруженных действующих воинов было шестьдесят девять тысяч пятьсот человек, а всего эллинского действующего войска, собравшегося к Платеям, как тяжело-, так и легковооруженных, было сто восемь тысяч двести человек; вместе с явившимися потом феспийцами получилось полных сто десять тысяч, ибо уцелевшие феспийцы в числе тысячи восьмисот человек явились на стоянку, но тяжелого вооружения на них не было. Распределенные таким образом, эллины расположились лагерем подле Асопа.

31. Между тем варвары с Мардонием во главе, оплакав Масистия и узнав, что эллины находятся подле Платей, подошли также к Асопу, протекающему в этом месте. Засим Мардоний расположил их против неприятеля в следующем порядке: против лакедемонян поставил персов. Персы значительно превосходили лакедемонян численностью, так что образовали большее число рядов и тянулись вдоль тегейцев. При этом он разместил персов так, что всех сильнейших отобрал и поставил против лакедемонян, а более слабых – против тегейцев. Сделал он это по указанию и наставлению фиванцев. Вслед за персами Мардоний поместил мидян; они стояли против коринфян, потидейцев, орхоменцев и сикионцев. За мидянами поставлены были бактрийцы; они имели против себя эпидаврийцев, трезенцев, лепреатов, тиринфян, микенцев и флиунтцев. За бактрийцами Мардоний поставил индийцев, имевших против себя гермионян, эретрийцев, стирейцев и халкидян. Вслед за индийцами он поместил саков, против которых стояли ампракиоты, анактории, левкадцы, палейцы и эгинцы. Вслед за саками он поставил беотийцев, локров, малийцев, фессалийцев и тысячу фокийцев. Дело в том, что не все фокийцы были на стороне мидян; некоторые из них действовали вместе с эллинами и были оттеснены к Парнасу; отправляясь оттуда, они совершали набеги с целью грабежа на войско Мардония и на воевавших вместе с ним эллинов. Против афинян он поставил македонян и соседних с Фессалией жителей.

32. Мной поименованы многолюднейшие из народов, распределенных Мардонием; они же наиболее известны и значительны. К ним присоединены были воины и из других народов: из фригийцев, фракийцев, мисийцев, пеонов и прочих, а равно вооруженные кинжалами и именуемые гермотибиями и каласириями из числа эфиопов и египтян; это из египтян единственные воины. Мардоний высадил их на сушу с тех кораблей, на которых они находились, еще во время пребывания в Фалере; действительно, египтяне не были зачислены в то сухопутное войско, которое вместе с Ксерксом вступило в Аттику. Варваров было триста тысяч человек, как сказано мной выше; количество эллинов, воевавших вместе с Мардонием, никому не известно, потому что они не были сосчитаны, но если судить по предположению, то их собралось, как мне кажется, до пятидесяти тысяч. Эти поставленные в боевой порядок воины образовали только пехоту, конница стояла особо.

33. На другой день после того, как все воины были распределены по народам и отрядам, в обоих войсках приносились жертвы. Жертвоприносителем у эллинов был сын Антиоха Тисамен; он следовал за войском в звании гадателя. Хотя он происходил из Элиды и принадлежал к роду Иамидов, но лакедемоняне сделали его своим гражданином. Когда Тисамен обращался к дельфийскому оракулу с вопросом относительно потомства, то Пифия отвечала, что он одержит победу в пяти величайших состязаниях. Тисамен не уразумел изречения и занялся гимнастическими упражнениями в надежде одержать победу в гимнастических состязаниях. Вступив в Олимпии в пятиборство с уроженцем Андроса Иеронимом, он одержал победу, за исключением одной лишь борьбы. Между тем лакедемоняне узнали, что полученное Тисаменом изречение имеет отношение не к гимнастическим, но к военным состязаниям, и пытались склонить Тисамена за вознаграждение принять на себя командование в войнах вместе с царями из дома Гераклидов. Видя, что спартанцы очень дорожат тем, как бы приобрести его себе в союзники, Тисамен требовал все большего вознаграждения и объявил им, что примет предложение, если они сделают его своим гражданином со всеми правами и преимуществами, но ни на каком другом условии. Первое время спартанцы негодовали на такое требование и совсем было покинули мысль об оракуле; но наконец, под сильным страхом этого похода персов они позвали Тисамена и согласились принять его условие. Узнав о происшедшей в них перемене, Тисамен объявил, что этим одним он не довольствуется, что они обязаны принять в число спартанцев и брата его на тех же условиях, как и его самого.

34. В этом случае Тисамен подражал Меламподу, если только можно уподоблять требование царского достоинства требованию звания гражданина. Дело в том, что, когда женщины в Аргосе впали в исступление и аргивяне приглашали Мелампода из Пилоса за вознаграждение для того, чтобы он излечил их женщин от болезни, Мелампод потребовал в награду половину их царства. Аргивяне не согласились и ушли обратно, а число исступленных женщин стало еще больше. Тогда они согласились на условие Мелампода и пошли к нему с намерением дать то, чего он требовал. Но Мелампод, заметив в них перемену, пожелал большего и объявил, что не исполнит их желания, если только они не дадут третьей доли царства и брату его Бианту. Доведенные до крайности, аргивяне согласились и на это.

35. Так точно и спартанцы, имея крайнюю нужду в Тисамене, уступили ему во всем. Когда они согласились на предложенные условия, элидец Тисамен, став спартанцем, действительно помог им своим искусством гадания одержать победу в пяти величайших состязаниях. Эти два лица – единственные из всех людей, какие приняты были спартанцами в число сограждан. Пять состязаний были следующие: одно – подле Платей, другое, позже, – подле Тегеи с тегейцами и аргивянами, затем следовало состязание со всеми аркадцами, кроме мантинейцев, подле Дипей; далее – с мессенцами у Ифомы*, последнее – с афинянами и аргивянами подле Танагры. Из пяти состязаний это было последнее.

36. Этот самый Тисамен, сопровождавший спартанцев в походе, был в то время подле Платей гадателем у эллинов. Жертвы давали эллинам благоприятные знамения на тот случай, если они будут только обороняться, и неблагоприятные, если они перейдут через Асоп и начнут битву.

37. Мардоний, сильно желавший начать битву, получал знамения несчастливые, но благоприятные на случай обороны. Дело в том, что и он обращался к эллинским жертвам, имея подле себя гадателем элидца Гегесистрата, знаменитейшего из рода Теллиадов. Раньше этого спартанцы схватили его и обрекли было на смерть, заключив в тюрьму, потому что претерпели от него много зла. Попав в такую беду (когда жизнь находилась в опасности, а перед смертью предстояло вынести много пыток), он учинил над собой нечто невероятное. Заключенный в колодку, обитую железом, Гегесистрат овладел железным орудием, которое случайно было занесено в тюрьму, и немедленно принялся за отважнейшее дело, какое только нам известно. Сообразив, каким образом может быть извлечена из колодки верхняя часть ноги, он отсек нижнюю ее часть; потом проломал стену, ибо выходы охранялись стражей, и убежал в Тегею; ночи он проводил в пути, а днем забирался в лес и скрывался там. Таким образом, несмотря на поиски всех лакедемонян, он на третью ночь был уже в Тегее. Лакедемоняне чрезвычайно дивились его отваге, когда увидели на земле отсеченную половину ноги и его самого не могли разыскать. Так спасся в то время Гегесистрат от лакедемонян и укрылся в Тегее, которая тогда была во вражде с лакедемонянами. По выздоровлении он приделал себе деревянную ногу и стал открытым врагом лакедемонян. Впрочем, возникшая с лакедемонянами вражда не кончилась для него благополучно: занятый гаданием в Закинфе, он был схвачен ими и убит.

38. Смерть постигла Гегесистрата уже после Платейской битвы, а в это время подле Асопа он служил жертвоприносителем у Мардония за значительное вознаграждение и обнаруживал большое усердие частью из вражды к лакедемонянам, частью из корысти. Между тем жертвы не давали благоприятных знамений относительно сражения ни персам, ни воевавшим вместе с ними эллинам (эти последние имели своего гадателя, левкадца Гиппомаха), а в эллинский стан прибывали новые силы и число их возрастало. Тогда некий фиванец Тимегенид, сын Герпия, посоветовал Мардонию занять стражей проходы на Кифероне; при этом он указал на то, что эллины подходят непрерывно каждый день и что он может многих из них перехватить. Уже восемь дней войска стояли одно против другого, когда Тимегенид дал такой совет Мардонию.

39. Мардоний нашел совет этот здравым и с наступлением ночи послал конницу к тем проходам на Кифероне, которые ведут к Платеям; беотийцы называют их Тремя Головами, а афиняне – Вершинами Дуба. Посланные всадники прибыли на место не напрасно: они захватили пятьсот голов скота, на котором доставлялись съестные припасы из Пелопоннеса в лагерь и который в это время вступал на равнину, а также людей, следовавших за обозом. Захваченную добычу персы беспощадно истребляли, не щадя ни животных, ни людей. Насытившись избиением, они окружили остальное и погнали в свой лагерь к Мардонию.

40. После этого происшествия войска прождали два дня, так как ни одно из них не желало начинать битву. С целью испытания эллинов варвары подходили к Асопу, но ни одна сторона не решалась переходить реку. Впрочем, конница Мардония непрерывно наступала на эллинов и тревожила их. Дело в том, что фиванцы, всей душой преданные мидянам, вели войну с усердием, и каждый раз до схватки они шли впереди, указывая дорогу. Но затем на их место заступали персы и мидяне, которые, имея преимущество перед прочими, совершали подвиги храбрости.

41. Итак, в течение десяти дней ничего более не случилось. Но вот наступил одиннадцатый день с того времени, как войска расположились друг против друга при Платеях; число эллинов значительно увеличилось, а Мардоний тяготился бездействием. Тогда стали между собой совещаться Мардоний, сын Гобрия, и Артабаз, сын Фарнака, с которым лишь немногие могли равняться по значению у царя. Во время совещания высказаны были следующие мнения. Артабаз говорил, что необходимо как можно скорее выдвинуться со всем войском и идти к стенам Фив, где хлеб для них и корм для вьючного скота собраны в изобилии. Там стоять спокойно и доводить дело к концу другими средствами, а именно: у них есть множество золота, чеканенного в монету и нечеканенного, множество серебра и посуды для питья; ничего этого не следует щадить, напротив, нужно разослать сокровища эллинам, а из эллинов прежде всего тем, которые стоят во главе городов. Тогда они немедленно предадут свободу своих граждан и не захотят рисковать и вступать в битву. Таково же было мнение и фиванцев, ибо Артабаз подобно им лучше понимал будущее, заключили они. Напротив, настроение Мардония было более стремительное, высокомерное и неуступчивое. Он говорил, что считает свое войско гораздо сильнее эллинского и что поэтому следует как можно скорее вступать в бой и не допустить, чтобы эллины собрались еще в большем числе; на жертвы Гегесистрата не обращать внимания и не испрашивать знамений насильно, а согласно персидскому обычаю ударить на врага.

42. Против такого мнения Мардония не возражал никто, и оно одержало верх, потому что он, а не Артабаз был главнокомандующим войска. Засим Мардоний пригласил начальников отрядов и вождей находившихся с ним эллинов и спрашивал, не знают ли они какого‑нибудь изречения оракула о том, что персам суждено погибнуть в Элладе. Так как призванные вожди молчали – одни потому, что не знали таких изречений, другие, хоть и знали, считали небезопасным объявлять их, то сам Мардоний сказал: «Если вы или ничего не знаете, или не дерзаете говорить, то скажу я с полным знанием дела. Существует изречение, что персам суждено по прибытии в Элладу расхитить дельфийское святилище и после расхищения погибнуть всем. Мы это знаем и потому не пойдем на святилище, не станем покушаться, грабить его, так что из‑за этого не погибнем. Итак, все те из вас, которые благорасположены к персам, радуйтесь тому, что мы одержим победу над эллинами». Сказав это, он велел затем все приготовить и устроить, потому что с рассветом предстояло сражение.

43. Мне известно, что изречение оракула, которое, по словам Мардония, относилось к персам, произнесено было об иллирийцах и о походе энхелеев, а не о персах. Но есть изречение Бакида, относящееся к этому сражению и гласящее так:

 
Подле Фермодонта и Асопа, протекающего среди мягкой травы,
Схватка и крики эллинов и варваров.
………………..
Падут там, когда наступит роковой день,
Многие из вооруженных луками мидян, даже сверх меры судьбы.
 

Эти и другие подобные выражения, как мне известно, относятся у Мусея к персам. Река Фермодонт протекает между Танагрой и Глисантом.

44. После расспросов относительно оракулов и увещания вождей Мардонием приближалась ночь и расставлялась стража. В глубокую ночь, когда, казалось, все было спокойно в лагерях и люди погружены были в сон, – в это время прискакал на коне к афинской страже Александр, сын Аминты, вождь и царь македонян, и пожелал переговорить с начальниками. Боўльшая часть стражи осталось на месте, а некоторые побежали к вождям и объявили, что некий человек верхом на лошади явился из лагеря мидян, не говорит им ни слова, желает только повидаться с начальниками, причем называет их по именам.

45. При этих словах начальники тотчас направились к страже, и когда они пришли, Александр стал говорить следующее: «Весть эту я вверяю вам, афинские граждане, с просьбой сохранить ее в тайне и не открывать никому, кроме Павсания, чтобы вы не погубили и меня. Я бы не сообщал ее, если бы столь сильно не озабочивало меня благо целой Эллады; ведь сам я издревле эллин по происхождению и не желал бы видеть Элладу порабощенной, а не свободной. Итак, объявляю, что ни Мардонию, ни войску его жертвы не могут дать благоприятных знамений, иначе вы бы сражались уже давно. Теперь у него решено оставить жертвы без внимания и с рассветом начать бой, потому что он страшится, как я полагаю, того, что вы соберетесь еще в большем числе. Готовьтесь к этому. Если бы Мардоний отложил битву и не начал сражения, то и вы должны держаться дольше и пребывать на месте, так как у них остается съестных припасов лишь на несколько дней. Если война кончится так, как вам желательно, вы обязаны вспомнить обо мне и о моем освобождении, потому что я ради эллинов, из любви к ним решился на столь опасное дело: я желал открыть вам замысел Мардония, чтобы варвары не ударили на вас внезапно, совершенно неожиданно для вас. Я – Александр македонянин». Он сказал это и ускакал назад в лагерь, на свой пост.