Текст книги "История"

201. Царь Ксеркс расположился лагерем в земле малийцев в Трахинской области, а эллины в самом проходе. Место это у большинства эллинов называется Фермопилами, а у туземцев и соседей – Пилами. Итак, в этих местах расположились оба войска: Ксеркс занял все пространство к северу от Фермопил до Трахина, а эллины – пространство к югу от Фермопил со стороны эллинского материка.

202. В ожидании персов находились в этом месте следующие эллины: триста тяжеловооруженных спартанцев, тысяча тегейцев и мантинейцев (по пятьсот тех и других), сто двадцать человек из аркадского Орхомена и тысяча человек из остальной Аркадии; столько было аркадцев. Из Коринфа здесь было четыреста человек, из Флиунта – двести и из Микен – восемьдесят; столько явилось из Пелопоннеса. Из Беотии было семьсот человек феспийцев и четыреста фиванцев.

203. Кроме этого, вызваны были на помощь со всеми своими военными силами опунтские локры и тысяча фокийцев. Эллины сами вызвали их с уведомлением через послов, что они составляют лишь передовой отряд всех эллинов, что прочие союзники ожидаются с каждым днем, что со стороны моря они, локры и фокийцы, защищены, так как там на страже стоят афиняне, эгинцы и прочие эллины, зачисленные во флот, и что поэтому им нечего опасаться. Ведь не божество, говорили эллины, идет на Элладу, а человек; нет и не будет ни одного смертного такого, которого с самого рождения не постигала бы никакая беда, и чем могущественнее смертный, тем большей беде он обречен; вот почему и теперешний враг, как смертный, не может не пасть в своем тщеславии. Услышав это, они шли на помощь к Трахину.

204. Эти эллины имели отдельных начальников по своим городам; но наибольшим значением пользовался и стоял во главе всего войска лакедемонянин Леонид, сын Анаксандрида, потомок Леонта, Еврикратида, Анаксандра, Еврикрата, Полидора, Алкамена, Телекла, Архелая, Гегесилая, Дорисса, Леобота, Эхестрата, Эгия, Еврисфена, Аристодема, Аристомаха, Клеодея, Гилла и Геракла. Леонид получил царскую власть в Спарте сверх ожидания.

205. Действительно, имея двух старших братьев, Клеомена и Дориея, Леонид далек был от мысли о царском достоинстве. Однако Клеомен, умирая, не оставил по себе детей мужеского пола, а Дориея в то время уже не было в живых (он кончил дни свои в Сицилии). Так‑то царская власть перешла к Леониду, и потому еще, что он был старше Клеомброта (этот последний был самым младшим сыном Анаксандрида), и особенно потому, что женат был на дочери Клеомена. В то время Леонид отправился в Фермопилы, выбрав для себя триста воинов, положенных по закону*, к тому же таких, у которых были сыновья. Взял он с собой и фиванцев в таком числе, какое я привел выше, под командой Леонтиада, сына Евримаха; из всех эллинов только этих последних старался взять с собой Леонид именно потому, что фиванцев настойчиво обвиняли в сочувствии мидянам. Он призвал их к участию в войне с целью испытать, пошлют ли они союзников к нему или открыто отвергнут союз с эллинами. Фиванцы послали, хотя были настроены иначе.

206. Спартанцы отправили Леонида с отрядом прежде остальных своих воинов с той целью, чтобы прочие союзники при виде их также выступали в поход и не переходили бы на сторону мидян, замечая медлительность самих спартанцев. Теперь им мешал праздник Карней. Они рассчитывали выступить со всеми своими силами по окончании празднества, оставив в Спарте только гарнизон. Точно такие же планы были и у прочих союзников, потому что в одно время с этими событиями случился Олимпийский праздник. В том предположении, что столкновение в Фермопилах не разрешится так скоро, они посылали туда только передовые отряды. Так решили действовать союзники.

207. Находившиеся в Фермопилах эллины, объятые страхом ввиду приближения персов к проходу, держали совет об отступлении. Все пелопоннесцы решали возвратиться в Пелопоннес и охранять Истм; но так как фокийцы и локры с негодованием отвергали такое предложение, то Леонид решил оставаться на месте и послать гонцов в города с требованием вспомогательных войск, так как их было слишком мало для отражения мидийских войск.

208. Пока шли эти совещания, Ксеркс отправил соглядатая с приказанием посмотреть, как многочисленны враги и что они делают. Дело в том, что еще в Фессалии он слышал, что здесь собралось малочисленное войско и что во главе его стоят лакедемоняне с Леонидом, по происхождению Гераклидом. Персидский всадник подъехал к стоянке, осматривал и видел войско, но не все; тех воинов, которые находились по эту сторону стены, восстановленной и охраняемой стражей, он не мог замечать. Всадник видел только тех, которые находились вне укреплений и стоянка которых была перед стеной. Случилось, что в то время лакедемоняне расположились по ту сторону стены. Соглядатай видел, что одни из них заняты гимнастическими упражнениями, другие расчесывают себе волосы. Он глядел на это с удивлением и старался определить число воинов. Узнав все с точностью, соглядатай спокойно отправился назад, так как никто не гнался за ним и никто не обратил на него никакого внимания. По возвращении он рассказал Ксерксу все, что видел.

209. Слушая соглядатая, Ксеркс не мог понять, что значит, что эллины так приготовляются умирать и по мере сил своих истреблять врагов. Он находил поведение лакедемонян смешным и позвал находившегося в лагере Демарата, сына Аристона, и, когда тот явился, Ксеркс подробно расспрашивал его, желая объяснить себе поведение лакедемонян. «Уже и прежде, – отвечал Демарат, – когда мы выступили в поход на Элладу, ты слышал от меня об этом народе. Ты смеялся надо мной, когда я говорил то, что предвидел в будущем; и наибольшая забота моя, царь, быть перед тобой правдивым. Послушай меня и теперь. Люди эти пришли сражаться с нами за проход и готовятся к бою. Таков у них обычай: когда предстоит рисковать жизнью, они убирают себе голову. Да будет тебе известно: если ты покоришь этих лакедемонян и остающихся в Спарте, то не останется ни одного народа, который решился бы выступить против тебя. Действительно, теперь ты имеешь перед собой доблестнейшее государство в Элладе и храбрейших людей». Слова эти казались Ксерксу вовсе не заслуживающими веры, и он снова спросил, каким образом люди в столь небольшом числе будут сражаться с ним. «Царь, – отвечал Демарат, – поступи со мной как со лжецом, если не случится так, как я тебе говорю». Однако он не убедил Ксеркса.

210. Царь прождал четыре дня в постоянной надежде, что эллины убегут назад. Наконец на пятый день, когда эллины не уходили и оставались на месте, вследствие, как казалось ему, своей наглости и безрассудства, он в гневе послал против них мидян и киссиев с приказанием захватить их живыми и доставить к нему. Сколько раз ни нападали мидяне на эллинов, они постоянно теряли много убитыми, но на место выбывших шли другие; мидяне не отступали, хотя и жестоко терпели. Всякому, и в особенности царю, они доказали, что у персов много людей, но мало мужей. Сражение длилось целый день.

211. Наконец мидяне, столь жестоко принятые эллинами, отступили; на место их прибыли персы, которых царь называл бессмертными, состоявшие под начальством Гидарна; казалось, они должны были без труда одолеть эллинов. Однако и эти, сразившись с эллинами, имели не больше успеха, как и мидийское войско; судьба их была такова же, потому что они сражались в теснине и употребляли более короткие копья, нежели эллины, к тому же не могли воспользоваться массой войска. Лакедемоняне дрались храбро и доказали вообще, что умело сражаются с неумелым врагом. Доказали это в особенности тем, что несколько раз совершали поворот для видимости, что обращаются в бегство. При виде их бегства варвары с криком и шумом устремлялись на них; тогда эллины, будучи уже настигаемы врагом, вдруг оборачивались лицом к варварам и таким образом каждый раз истребляли несчетное множество персов. Были убито, впрочем, и немного спартанцев. После того, как все попытки овладеть проходом кончились ничем, хотя нападение производилось и целыми отрядами, и всякими иными способами, персы отступили.

212. Рассказывают, что во время этих стычек Ксеркс глядел на сражающихся и в страхе за свое войско три раза поднимался с кресла. Такова была битва в тот день. Но и на другой день варвары сражались ничуть не счастливее. Так как эллинов было немного, то варвары, нападая на них, рассчитывали, что они, измученные ранами, не в состоянии будут дольше поддерживать битву. Но эллины разделены были на отряды по способу вооружения и по народностям и сражались по очереди, за исключением фокийцев; эти последние отряжены были на гору для охраны тропинки. Когда персы увидели, что успевают не больше, как и накануне, то отступили.

213. Царь не знал, как ему выйти из такого положения, как явился к нему в надежде получить большую награду малиец Эпиальт, сын Евридема, сообщил ему о тропинке, ведущей через гору к Фермопилам, и тем погубил находившихся там эллинов. Впоследствии из страха перед лакедемонянами он бежал в Фессалию; но на собрании амфиктионов в Пилах пилагоры объявили нараду за голову беглеца. По прошествии некоторого времени он возвратился в Антикиру и был там убит Афинадом из Трахина. Хотя Афинад убил Эпиальта по другой причине, которую я объясню в дальнейшей части повествования, тем не менее он был награжден лакедемонянами. Так погиб впоследствии Эпиальт.

214. Существует и другой рассказ, которому, однако, я вовсе не верю: будто обратились к царю с таким же предложением и повели персов кругом горы уроженец Кариста Онет, сын Фанагора, и уроженец Антикиры Коридалл. Действительно, необходимо принять в соображение, во – первых, то, что эллинские пилагоры с точным, конечно, знанием дела назначили цену не за Онета или Коридалла, но за Эпиальта из Трахина; во – вторых, нам известно, что Эпиальт бежал именно по этой причине. Правда, и не будучи малийцем, Онет мог знать тропинку, если долго жил в этой местности; но проводил персов кругом горы по тропинке Эпиальт, почему его я и называю виновным в том.

215. Предложение Эпиальта понравилось Ксерксу; он принял его с радостью и тотчас послал Гидарна с отрядом. С приближением ночи, когда зажигаются огни, персы вышли из лагеря. Тропу эту открыли туземцы – малийцы и по ней проводили фессалийцев в область фокийцев в то время, когда фокийцы стеной заградили доступ в свою страну и были обеспечены на случай войны. С того давнего времени тропа эта оказывалась для малийцев совсем бесполезной.

216. Положение этой тропы следующее: начинается она от реки Асоп, протекающей через горное ущелье; и гора, и тропа называются одним и тем же именем, Анопея. Анопея тянется вдоль края горы и оканчивается подле города Альпена, первого города Локриды со стороны Малиды, там, где находятся так называемая скала Мелампиг и место пребывания Керкопов*; здесь же тропа наиболее суживается.

217. После переправы через Асоп персы шли по этой тропинке целую ночь, имея с правой стороны Этейские высоты, а с левой – Трахинские. На заре они находились уже на вершине горы. В этом месте горы, как сказано выше, стояла на страже тысяча фокийцев для защиты своей страны и для охраны тропинки. Внизу дорога охранялась теми войсками, о которых сказало прежде; охрану горной тропинки добровольно приняли на себя от Леонида фокийцы.

218. Следующим образом фокийцы узнали, что персы взошли уже на гору: поднимались они незаметно благодаря тому, что вся гора покрыта лесом; погода стояла тихая, а лежавшие под ногами листья производили, как и следовало ожидать, сильный шум; фокийцы вскочили и бросились к оружию; в то же время явились перед ними и варвары; эти последние были изумлены при виде вооруженных людей, так как нападали на войско врасплох и надеялись, что не встретят никакого сопротивления. В страхе о том, что перед ним стоят лакедемоняне, а не фокийцы, Гидарн спросил Эпиальта, что это за войско, и, получив точное сведение, выстроил персов к бою. Поражаемые множеством стрел, фокийцы бежали на вершину горы в том убеждении, что персы вышли именно против них, и приготовились к смерти. Так думали фокийцы, но персы с Эпиальтом и Гидарном во главе не обращали никакого внимания на фокийцев и стали поспешно спускаться с горы.

219. Находившимся в Фермопилах эллинам прежде всего гадатель Мегистий объявил по рассмотрении жертвы, что на заре предстоит им смерть; потом явились перебежчики с известием о том, что персы обходят гору кругом. Это объявлено было еще ночью; третьими вестниками уже на рассвете были соглядатаи, сбежавшие с горных вершин. Тогда эллины стали совещаться между собой, причем голоса разделились: одни утверждали, что не следует покидать стоянки, другие были противоположного мнения. Засим эллины разошлись, одни отправились в обратный путь, рассеявшись по своим городам, другие с Леонидом во главе решили оставаться на месте.

220. Рассказывают еще, что Леонид сам отослал эллинов из желания спасти их, замечая при этом, что ни ему, ни находящимся при нем спартанцам не подобает покидать стоянку, для охраны которой они присланы были вначале. Еще больше я склонен к тому мнению, что Леонид предложил союзникам возвратиться домой при виде того, как нерадивы они и как мало имеют охоты подвергаться вместе с ним опасности, но считал постыдным уходить самому: если он оставался на месте, то на его долю выпадала громкая слава, да и слава Спарты приумножалась. Дело в том, что, когда спартанцы при самом начале войны спрашивали о ней оракула, пифия отвечала, что или Лакедемон будет сокрушен варварами, или погибнет царь их. Пифия дала им ответ в шестистопных стихах следующего содержания:

 
У вас, обитатели обширной Спарты,
Или будет разрушен большой славный город мужами – персеидами,
Или не будет, но тогда стогны Лакедемона
Будут оплакивать смерть царя из рода Геракла;
Ибо противостоящая мощь быков и львов не смирит врага,
Так как сила его равняется Зевсовой.
Я объявляю, что он не смирится до тех пор,
Пока не получит на свою долю целиком одного или другого.
 

Размышляя об изречении оракула, Леонид пожелал стяжать славу только для спартанцев, и, по моему мнению, вероятнее, что он отослал союзников, а не то, что они удалились сами вследствие разногласия во мнениях вопреки требованиям военной дисциплины.

221. Не последним подтверждением этого служит для меня еще следующее обстоятельство: известно, что Леонид старался отослать домой во избежание гибели его вместе со спартанцами и того гадателя, акарнанца Мегистия, почитавшегося далеким потомком Мелампода, который по жертвам предсказал угрожающий эллинам конец. Однако Мегистий не оставил Леонида, хотя тот и отсылал его; он отослал только своего единственного сына, находившегося вместе с ним в войске.

222. Итак, отпущенные союзники, согласно распоряжению Леонида, удалились; с лакедемонядами остались одни феспийцы и фиванцы. Из них фиванцы остались поневоле, против собственного желания, потому что Леонид удерживал их при себе в качестве заложников. Феспийцы, напротив, оставались добровольно, объявив, что не уйдут и не покинут Леонида с его воинами; так они остались и умерли вместе со спартанцами. Начальником их был сын Диадрома Демофил.

223. Когда солнце взошло, Ксеркс совершил жертвенное возлияние, потом некоторое время выждал, до той поры, в какую обыкновенно рынок наполняется народом, и велел начинать приступ: так приказано было Эпиальтом, ибо путь с горы вниз прямее и гораздо короче того, который идет кругом горы и вверх на нее. Варвары с Ксерксом во главе пошли на приступ, а эллины Леонида, как бы готовые идти на смерть, протеснились к более широкой части теснины гораздо дальше, чем стояли вначале. Действительно, в прежние дни одна часть эллинов охраняла стену, а другая бежала назад к более узкому месту и там сражалась. Теперь стычка произошла по ту сторону теснины, причем варвары падали в большом числе. Позади отрядов их стояли с бичами в руках начальники и ударами гнали всех вперед все дальше и дальше. Многие из них падали в море и гибли, а другие в гораздо большем числе были растоптаны живыми. Но на погибавших никто не обращал внимания. Так как эллины были убеждены, что им предстоит гибель от тех варваров, которые обошли гору кругом, то они проявили в борьбе с врагом наивысшую степень мужества, дрались отчаянно и с бешеной отвагой.

224. Когда у большинства эллинов копья уже сломались, они рубили персов мечами. В этой битве пал и Леонид, оказавшийся доблестнейшим воином, а с ним вместе и другие знатные спартанцы; имена их, как людей достойных, я узнал, и не только их, но и всех трехсот. Однако здесь пали и многие знатные персы, в числе их два сына Дария, Аброком и Гиперанф, родившиеся у Дария от Фратагуны, дочери Артана. Артан был брат царя Дария, сын Гистаспа. Он передал Дарию вместе с дочерью и все свое имущество, потому что она была единственное дитя его.

225. Там же пали в сражении два брата Ксеркса. Из‑за тела Леонида произошла жестокая свалка между персами и лакедемонянами, пока наконец эллины благодаря своей храбрости не вырвали его из рук врагов (при этом они четырехкратно обращали неприятеля в бегство). Так шло сражение до тех пор, пока не явились варвары с Эпиальтом. Лишь только эллины узнали об их прибытии, ход битвы переменился: они отступили назад, к теснине, миновали стену и все вместе, за исключением фиванцев, расположились на холме. Холм этот возвышается у входа в ущелье, где теперь стоит каменный лев в честь Леонида. В этом месте они защищались мечами, у кого мечи еще уцелели, а также руками и зубами, пока варвары не похоронили их под стрелами, причем одни напали на них спереди и разрушили до основания стену, другие обходили их с тыла и таким образом окружали со всех сторон.

226. Среди столь доблестных лакедемонян и феспийцев прославился больше всех, как говорят, спартанец Диенек. Рассказывают, что перед битвой с мидянами он сделал следующее замечание при известии кого‑то трахинца, что варвары закроют солнце тучей стрел, когда спустят их с тетивы. Так велико было количество стрел их! Диенек не смутился этим и, не придавая важности количеству мидян, заметил, что гость из Трахин приносит им вполне благоприятное известие, потому что сражение с мидянами будет происходить не на солнце, а в тени, если они закроют солнце. Говорят, что этим и другими подобными замечаниями лакедемонянин Диенек оставил по себе память.

227. После него отличились храбростью, как говорят, два лакедемонянина, сыновья Орсифанта, Алфей и Марон. Из феспийцев прославился больше всех сын Гарматида по имени Дифирамб.

228. Над эллинами, погребенными на том самом месте, где они пали, равно как и над теми, которые погибли до удаления союзников Леонидом, поставлена была надпись, гласившая следующее:

 
Здесь некогда против трех миллионов
Сражались четыре тысячи пелопоннесцев.
 

Такова была надпись над всеми павшими. Надпись собственно над спартанцами гласила так:

 
Чужестранец, возвести лакедемонянам,
Что мы лежим здесь, верные законам.
 

Такова надпись над лакедемонянами, а над гадателем следующая:

 
Это могила славного Мегистия, которого убили некогда мидяне
После перехода через реку Сперхей,
Того гадателя, который достоверно знал надвигавшуюся гибель,
Но не захотел покинуть правителя Спарты.
 

Этими досками с надписями, за исключением надписи гадателя, почтили павших амфиктионы; надпись над гадателем Мегистием поставил сын Леопрепея Симонид, так как они связаны были между собой узами гостеприимства.

229. О двух из этих трехсот спартанцев, Еврите и Аристодеме, рассказывают следующее: им обоим можно было при взаимном соглашении или вместе укрыться в Спарте, потому что Леонид отпускал их из лагеря и они по причине опасной болезни глаз лежали в Альпенах, или же, если не желали возвращаться домой, умереть вместе с прочими; хотя им можно было выбирать одно из двух, однако они не желали действовать сообща и разошлись в решениях. Как рассказывают, Еврит при известии о том, что персы обошли гору кругом, потребовал себе вооружение, облекся в него и приказал илоту вести его к сражающимся; тот привел его, но потом бежал, а Еврит попал в свалку и погиб. Аристодем по робости остался позади. Если бы Аристодем болел один и по болезни возвратился в Спарту или если бы они возвратились в Спарту оба вместе, то, я полагаю, спартанцы не гневались бы вовсе. Теперь же, когда один из них погиб, а другой при тех же самых обстоятельствах не пожелал идти на смерть, спартанцы не могли не разгневаться сильно на Аристодема.

230. Итак, по словам одних, Аристодем укрылся в Спарте именно при таких обстоятельствах. Другие рассказывают, что его послали из лагеря вестником и что, хотя ему можно было поспеть к сражению, он не захотел этого, замешкался в пути и таким образом спасся, тогда как другой вестник, товарищ его, подоспел к сражению и был убит.

231. По возвращении в Лакедемон позор и бесчестие постигли Аристодема. Бесчестие состояло в том, что никто из спартанцев не давал ему своего огня, никто не говорил с ним, а позор – что он был назван Аристодемом – Трусом. Однако в сражении при Платеях Аристодем совершенно смыл с себя запятнавшую его вину.

232. Рассказывают еще о другом человеке, уцелевшем из этих трехсот благодаря тому, что он был послан вестником в Фессалию; имя его Пантит; говорят, что по возвращении в Спарту его ожидало бесчестие, и он удавился.

233. Что касается фиванцев, во главе которых стоял Леонтиад, то они вынуждены были сражаться против царского войска до тех пор, пока стояли вместе с эллинами. Но когда заметили перевес на стороне персов и когда эллины с Леонидом во главе спешили занять холм, тогда фиванцы отделились от них и с протянутыми вперед руками приблизились к варварам; при этом они открывали сущую правду, что сочувствуют мидянам, что они дали царю землю и воду в числе первых, что они явились к Фермопилам по принуждению и неповинны в поражении, понесенном царем. Такими речами они спасли себя, а для подтверждения своих слов имели свидетелями фессалийцев. Однако не все удалось им. Когда они подошли и варвары захватили их, то одни из них были тут же перебиты, другим, именно большинству их, выжжены были царские клейма, причем первым был вождь Леонтиад. С течением времени платейцы казнили сына его Евримаха, когда он во главе четырехсот фиванцев выступил против них и завладел городом Платеями.

234. Так сражались эллины у Фермопил. Ксеркс призвал Демарата и, прежде чем спросить его, сказал следующее: «Ты, Демарат, человек честный; в том убеждает меня твоя правдивость: все случилось так, как ты говорил. Теперь отвечай мне: как велико число остальных лакедемонян и сколько их, столь искусных в военном деле, или же все они таковы?» «Царь, – отвечал Демарат, – число всех лакедемонян велико, и городов у них много; но то, что желаешь узнать, ты узнаешь. В Лакедемоне есть город Спарта с населением тысяч в восемь, и все они таковы же, как и те, что сражались в этом месте; прочие лакедемоняне не таковы, но все же храбры». На это Ксеркс заметил: «Каким образом, Демарат, можно покорить этот народ с наименьшим трудом? Объясни мне. Ведь ты был царем их и тебе известны все их помыслы».

235. «Царь, – отвечал Демарат, – если ты серьезно желаешь посоветоваться со мной, то я обязан сообщить тебе самое верное средство: отряди против Лаконской земли триста кораблей из твоего флота. Подле нее лежит остров по имени Кифера. Мудрейший у нас человек, Хилон, сказал некогда, что для спартанцев было бы выгоднее, если бы остров погрузился в море, а не возвышался над водой; ибо он постоянно ждал от этого острова того, что я тебе скажу, – он говорил так не потому, что предвидел твой поход, но потому, что одинаково опасался какого бы то ни было нашествия. С этого острова пускай твои корабли наводят страх на лакедемонян. Если лакедемоняне будут заняты собственной войной на границе одной земли, то нечего опасаться, что они окажут помощь остальной Элладе, если твое сухопутное войско будет покорять ее. С покорением всей Эллады один лаконский народ станет бессильным. Если ты этого не сделаешь, то в будущем ожидай следующего: к Пелопоннесу примыкает узкий перешеек; в этом месте следует тебе ожидать сражений более жестоких, нежели бывшие раньше, потому что все пелопоннесцы заключили между собой клятвенный договор против тебя. Если же ты сделаешь это, то и перешеек, и города отдадутся тебе без боя».

236. После него говорил Ахемен, брат Ксеркса, главнокомандующий флота; он присутствовал при этой беседе и боялся, как бы Ксеркс не склонился к такому способу действий: «Я вижу, царь, ты благосклонно выслушиваешь речи человека, который завидует твоему счастью или даже питает против тебя предательские замыслы. Ведь эллины обыкновенно поступают таким образом: они завидуют благополучию других и ненавидят сильнейших. Если, невзирая на случившееся несчастье, вследствие которого погибло четыреста кораблей, ты отошлешь из стоянки еще триста кораблей для того, чтобы они плавали кругом Пелопоннеса, тогда враги твои будут в силах воевать с тобой. Напротив, весь флот наш в совокупности неодолим для них, и они совершенно не смогут устоять против тебя; кроме того, совершая поход вместе, весь флот будет помогать сухопутному войску, а сухопутное войско флоту; если же ты разобьешь его, то ни ты кораблям не будешь полезен, ни корабли тебе. Мое мнение такое: если ты желаешь вести собственное дело правильно, не заботься о положении дел противника, о том, как они намерены вести войну, что они намерены делать и как велика численность их. Ведь они и сами умеют заботиться о себе, а мы точно так же должны заботиться о нас. Если лакедемоняне вступят в бой с персами, они не загладят понесенного теперь поражения».

237. Ксеркс отвечал на это так: «Мне кажется, Ахемен, ты говоришь правильно, и я сделаю так. Хотя Демарат говорит то, что, по его мнению, наиболее полезно для меня, однако предложение его уступает твоему. Однако я не могу допустить, что он недоброжелатель мой, и заключаю так на основании прежних его речей и самых дел. Правда, один гражданин завидует благополучию другого гражданина и в молчании проявляет вражду свою, и если один спрашивает совета, то другой не станет высказывать того, что ему кажется наиболее полезным, разве уж он человек высокой добродетели, а такие люди редки. Но люди, связанные между собой узами гостеприимства, благожелательнейше относятся друг к другу, и всегда в случае совещания один дает другому наилучший совет. Поэтому я приказываю воздерживаться вперед от злословия против Демарата, так как он связан со мной гостеприимством».

238. Ксеркс сказал это и пошел между трупами; голову Леонида он приказал отрубить и посадить на кол, услышав, что он был царем и вождем лакедемонян. Как многое другое, так в особенности это последнее служит для меня свидетельством, что царь Ксеркс был ожесточен против Леонида, пока тот жил, больше, нежели против кого бы то ни было другого. В противном случае он не совершал бы такого нечестия над его телом, потому что, насколько мне известно, персы более всякого другого народа чтут храбрых воинов. Лица, на которых это было возложено, исполнили приказание.

239. Однако я возвращусь к той части повествования, которая раньше осталась неконченой. Лакедемоняне узнали первые о том, что царь готовится к походу на Элладу; после этого они через послов обратились к дельфийскому прорицалищу, где и получили изречение, о котором сказано выше. Узнали они о походе необыкновенным способом. Сын Аристона Демарат, бежав к мидянам, не был, как мне кажется, благорасположен к лакедемонянам, и это правдоподобно. Да и можно видеть, по расположению ли к лакедемонянам или из злорадства сделал он следующее: когда Ксеркс решил идти войной на Элладу, Демарат, находившийся тогда в Сузах и слышавший об этом, пожелал дать знать о том лакедемонянам. Он совершенно не знал, как известить их, потому что опасался, как бы не быть пойманным. Поэтому употребил такую хитрость: взял двустворчатую писчую табличку и соскоблил с нее воск, потом на дереве таблички начертал решение царя, затем написанное снова залил растопленным воском для того, чтобы несущий дощечку без письма не подвергался никакой задержке со стороны дорожных стражей. Когда дощечка доставлена была наконец в Лакедемон, лакедемоняне не могли разгадать ее назначения, пока, как я слышал, дочь Клеомена, жена Леонида, не догадалась и не объяснила им: она посоветовала соскоблить воск, после чего, сказала она, они найдут на дереве письмена. Лакедемоняне послушали ее, нашли письмена и прочли их, а потом послали дощечку остальным эллинам. Так это было по рассказам.