Текст книги "История"

126. Впрочем, в этих местах водится много львов и диких быков, огромные рога которых ввозятся к эллинам. Пределами жительства львов служат реки: Нест, протекающий через Абдеры, и Ахелой, текущий через Акарнанию; ибо к востоку от Неста в дальнейшей части Европы лев нигде не встречается, равно как и к западу от Ахелоя на остальном материке; он водится только на пространстве между этими двумя реками.

127. По прибытии в Ферму Ксеркс расположился с войском. Военный лагерь занял вдоль моря столько места, что, начинаясь у города Фермы и у Мигдонии, оканчивался у рек Лидий и Галиакмон; по слиянии в одну реку они составляют границу между Боттиеидой и Македонией. Варвары в этой местности расположились лагерем; но из поименованных выше рек один Эхидор, вытекающий из Крестонской области, оказался для них недостаточным: воды его не достало для питья.

128. Из Фермы Ксеркс видел фессалийские горы, чрезвычайно высокие, Олимп и Оссу. Услышав, что между ними находится узкая лощина, орошаемая рекой Пеней, и что через нее лежит путь в Фессалию, он возымел сильное желание подплыть к устью Пенея и взглянуть на него. Царь предполагал двинуться в путь вверх через область верхних македонян в землю перребов мимо города Гонн. Ему говорили, что это – самый безопасный путь. Захотел – и сделал. Взойдя на сидонский корабль, на который он всегда садился в таких случаях, Ксеркс дал сигнал всему флоту сняться с якоря, оставив на месте сухопутное войско. Подойдя к устью Пенея и взглянув да него, Ксеркс был сильно удивлен, подозвал проводников и спросил, нельзя ли отвести реку и направить ее к морю по другому руслу.

129. Молва гласит, что в древности Фессалия была озером, потому что со всех сторон заключена была чрезвычайно высокими горами. С востока ее ограничивают горы Пелий и Осса, соединяясь между собой основаниями; на севере возвышается Олимп, на западе – Пинд, а на юге и юго – западе – Офрис; Фессалия есть котловина, заключенная между этими горами. Из множества рек, в нее вливающихся, наиболее значительны следующие пять: Пеней, Апидан, Одохон, Энипей и Памис. Все эти реки вытекают из гор, обнимающих Фессалию, входят под собственными именами в эту равнину и, соединив свои воды в одну реку, узким ущельем изливаются в море. Непосредственно после слияния рек только имя Пеней получает преобладание над прочими и остальные реки превращает в безымянные. Говорят, что в древности, когда еще не было ущелья и этого истока для воды, те же самые реки и, кроме рек, озеро Бебеида, не имея теперешних своих названий, протекали так же, как и теперь, и своими водами превращали всю Фессалию в море. По словам самих фессалийцев, ущелье, через которое протекает Пеней, сделано Посейдоном, и это правдоподобно. Действительно, всякий, кто думает, что Посейдон сотрясает землю и что расщелины, производимые землетрясением, дела рук этого божества, тот и при виде этого ущелья может сказать, что оно сделано Посейдоном; ибо для меня очевидно, что это горное ущелье есть последствие землетрясения.

130. На вопрос Ксеркса, не может ли быть для Пенея другого выхода в море, с точным знанием дела отвечали: «Царь, река не имеет другого выхода к морю, кроме этого одного, потому что вся Фессалия кругом окаймлена горами». Как говорят, Ксеркс на это заметил: «Сообразительные люди фессалийцы. Уже задолго они остерегались этого и сообразили между прочим, что занимают страну, которую можно столь легко взять и так быстро покорить. Стоило бы только направить эту реку в их страну, с помощью насыпи удалив воду из ущелья и отклонив с того русла, по которому теперь текут ее воды, – и вся Фессалия, что за этими горами, была бы затоплена». При этом замечании Ксеркс имел в виду потомков Алевада, потому что они, будучи сами фессалийцами, сдались царю прежде всех эллинов, и Ксеркс воображал, что они предлагали ему союз от имени всего своего народа. После этого царь обратно отплыл к Ферме.

131. Много дней пробыл он в Пиерии, потому что третья часть персидского войска вырубала леса на македонских горах для того, чтобы все полчище могло перевалить через горы к перребам. Тем временем возвратились назад глашатаи, посланные в Элладу с требованием земли, причем одни вернулись с пустыми руками, а другие – с землей и водой.

132. Землю и воду дали: фессалийцы, долопы, эниены, перребы, локры, магнеты, малийцы, фтиотийские ахейцы, фиванцы и другие беотийцы, за исключением феспийцев и платейцев. Против них те эллины, что решались на войну с варваром, заключили между собой союз, скрепленный следующей клятвой: все те эллины, которые без нужды сдались персам, должны будут, в случае победы союзников, пожертвовать дельфийскому божеству десятую долю состояния отступников. Такую клятву дали друг другу эллины.

133. В Афины и Спарту Ксеркс не послал глашатаев с требованием земли по следующей причине: когда прежде Дарий послал к ним глашатаев с этой целью, то афиняне бросили требовавших в яму, а спартанцы в колодезь, предлагая оттуда самим взять землю и воду и отнести царю. Вот почему Ксеркс теперь не посылал туда глашатаев с требованием. Не могу сказать, какая беда постигла афинян за то, что они так поступили с глашатаями, разве то, что разорены были их страны и город; но мне кажется, не это было причиной их разорения.

134. Однако на лакедемонян обрушился гнев Агамемнова глашатая Талфибия. В Спарте есть святилище героя Талфибия, есть и потомки его, именуемые Талфибидами, на которых возложена почетная обязанность выполнять все посольства от имени спартанского государства. После умерщвления глашатаев спартанцы не могли получить во время своих жертвоприношений благоприятных указаний, и так было долгое время. Это огорчало и удручало лакедемонян; они часто созывали Народное собрание и через глашатая объявляли, не желает ли кто из лакедемонян пожертвовать жизнью для Спарты. Спартанцы Сперхий, сын Анериста, и Булис, сын Николая, люди знатные по происхождению и очень богатые, добровольно вызвались дать Ксерксу удовлетворение за гибель Дариевых глашатаев в Спарте. Поэтому спартанцы отослали их к мидянам на гибель.

135. Удивления достойна и отвага этих людей, и нижеследующие слова их. По прибытии в Сузы они явились к Гидарну. Гидарн, родом перс, был правителем прибрежных народов в Азии. Он принял их радушно и во время угощения спросил: «Почему, лакедемоняне, вы отвергаете дружбу царя? Взгляните на меня и на мое положение и судите, как царь умеет ценить людей достойных. Итак, если и вы отдадитесь царю, то с его соизволения каждый из вас может стать владыкой Эллинской земли, потому что царь считает вас доблестными людьми». На это спартанцы отвечали: «Обращенный к нам совет твой, Гидарн, односторонен. Ты советуешь нам то, что испытал сам, но не то, чего не испытал. Рабское состояние тебе известно, но свободы ты не вкушал и не знаешь, приятна ли она или нет, ибо если бы ты испытал ее, то советовал бы нам сражаться за нее не копьями только, но и секирами». Так отвечали они Гидарну.

136. По прибытии в Сузы спартанцы явились к царю. Когда оруженосцы приказывали им и хотели силой заставить их пасть в благоговении ниц пред царем, те отказались исполнить это даже в том случае, если будут наклонять их толчками в голову; не в обычае у них, говорили спартанцы, молиться человеку, и не ради этого они пришли сюда. Отвергнув такое требование, они засим сказали приблизительно следующее: «Царь мидян, лакедемоняне прислали нас для того, чтобы дать удовлетворение за погибших в Спарте глашатаев». В ответ на это Ксеркс по своему великодушию заметил, что он не уподобится лакедемонянам; те умерщвлением глашатаев нарушили правила, обязательные для всех народов, сам он, порицающий их за это, не сделает того же и не избавит лакедемонян от вины умерщвлением пришедших.

137. По совершении этого спартанцами гнев Талфибия немедленно был смирен, хотя Сперхий и Булис возвратились в Спарту. Однако, по словам лакедемонян, много спустя он снова вспыхнул во время войны пелопоннесцев и афинян, и при том самым странным образом. Что гнев Талфибия обрушился на вестников и не унимался до тех пор, пока не был удовлетворен, это было справедливо; напротив, что он постиг сыновей тех лиц, которые ходили к царю для умилостивления разгневанного Талфибия, именно на Николая, сына Булиса, и на Анериста, сына Сперхия, который с помощью вполне вооруженного ластового судна завладел тиринфской колонией Галиеями, – это представляется мне ясно делом разгневанного божества. Ибо люди эти в качестве послов отправлены были лакедемонянами в Азию; но фракийский царь Ситалк, сын Терея, и абдерит Нимфодор, сын Пифея, выдали их, захватив подле Бисанфа, что на Геллеспонте; доставленные в Аттику, они были казнены афинянами, вместе с ними и коринфянин Аристей, сын Адиманта. Впрочем, это случилось многие годы спустя после похода персидского царя*.

138. Возвращаюсь к прежнему рассказу. Хотя военный поход царя имел такое название, как будто войско шло на одни Афины, но на самом деле он был направлен против всей Эллады. Эллины знали об этом задолго до того, и не все одинаково относилась к походу. Те из них, которые дали персу землю и воду, были спокойны в уверенности, что варвары не причинят им никакой беды. Напротив, отказавшие в земле и воде пребывали в большом страхе, потому что в Элладе не было достаточного числа кораблей для того, чтобы выдержать нападение врага, ибо масса населения не желала вести войну и сильно сочувствовала мидянам.

139. Здесь я вынужден высказать мнение, ненавистное большинству эллинов, однако не стану умалчивать о том, что кажется мне истиной. Если бы афиняне из страха перед угрожающей опасностью покинули свою страну или, не покидая и оставаясь на месте, отдались бы Ксерксу, никто бы не решился выступить против царя на море. Между тем, если бы никто не противостал Ксерксу на море, дела на суше сложились бы приблизительно таким образом. Хотя бы пелопоннесцы и оградили себя многими стенами на Истме, однако лакедемоняне были бы покинуты союзниками, не добровольно, но по необходимости, потому что варварский флот брал бы город за городом и лакедемоняне остались бы без союзников. А одни лакедемоняне погибли бы, хотя бы и с честью и по совершении славных подвигов. Следовательно, они или испытали бы такую участь, или же раньше этого, после перехода остальных эллинов на сторону мидян, сами заключили бы мир с Ксерксом. В том и другом случае Эллада подпала бы под власть персов. Действительно, я не могу понять, какая была бы польза от стен, возведенных на Истме, если бы море было во власти царя. Вот почему, не погрешая против истины, афинян можно назвать спасителями Эллады, ибо то решение дела должно было возобладать, какое избрали афиняне. Так, решив, что Эллада должна оставаться свободной, они одни возбуждали к борьбе всех тех эллинов, которые не перешли на сторону мидян, и с помощью богов отразили персидского царя. Даже приходившие из Дельф изречения оракулов, грозные, наводившие страх, не заставили их покинуть Элладу; они остались на месте и решились померяться силами с врагом, напавшим на их землю.

140. Дело в том, что афиняне отправили было послов в Дельфы с целью спросить оракула. Когда по совершении обрядов подле святилища послы вступили в храм и сели, пифия по имени Аристоника изрекла следующее:

 
Чего сидите, жалкие люди? Покинь свои жилища
И высокие холмы кругообразного города и спасайся на окраины земли.
Не уцелеют ни голова, ни туловище,
Ни ноги, ни руки, ни середина тела; все исчезнет.
Сокрушат его огонь и бурный Арей, устремляющийся на сирийской
колеснице.
Истребит он множество укреплений, не тронет твоего одного;
Он предаст всепожирающему пламени множество храмов бессмертных,
Которые теперь уже истекают поўтом, трепещут в ужасе;
С вершин кровель их течет черная кровь, предвестница неизбежных бед.
Но ступайте из храма и душу вашу излейте в скорбях.
 

141. Этими словами афинские вопрошатели оракула были глубоко опечалены. Так как возвещенное оракулом несчастье повергло их в отчаяние, то Тимон, сын Андробула, один из влиятельнейших людей в Дельфах, посоветовал им с веткой в руках вторично отправиться к оракулу и спросить его в положении молящих. Афиняне вняли этому совету и обратились к оракулу с такими словами: «Скажи нам, владыка, что‑нибудь более утешительное о нашей родине, воззри на молитвенные ветви, с которыми мы пришли к тебе, или же мы не уйдем из храма и останемся в нем до конца жизни». Во второй раз пророчица отвечала следующее:

 
Паллада не может умилостивить Олимпийца Зевса
Ни настойчивыми мольбами, ни мудрым советом.
Опять скажу тебе непреложное слово:
Хотя будет взято все, что содержат в себе гора Кекропа*
И долина священного Киферона,
Далеко видящий Зевс даст Тритогенее* одну твердыню деревянную,
Которая должна остаться несокрушимой и сохранит тебя и детей твоих.
Не жди ты спокойно конницы и многочисленной,
С суши наступающей пехоты, но оберни тыл и отступай;
Будет время – и ты еще встанешь против врага.
Божественный Саламин, ты погубишь сыновей жен твоих
Или в пору посевов плодов Деметры, или во время уборки.
 

142. Так как это изречение оракула было более милостивым и таковым показалось, то вопрошатели записали его и возвратились в Афины. Когда по возвращении в город они объявили изречение оракула перед народом, из множества мнений, высказанных при объяснении оракула, особенно расходились два: по словам некоторых стариков, божество возвещало, что акрополь уцелеет, так как акрополь в старину огорожен был терновым плетнем, и выражение «деревянная твердыня» они относили к этой изгороди. По словам других, божество указывало на корабли; поэтому они советовали бросить все остальное и заняться снаряжением кораблей. Однако люди, понимавшие под «деревянной твердыней» корабль, смущались двумя последними стихами в изречении пифии:

 
Божественный Саламин, ты погубишь сыновей жен твоих
Или в пору посевов плодов Деметры, или во время уборки их.
 

Мнение людей, утверждавших, что «деревянная твердыня» означает корабли, опровергалось этими стихами. Действительно, толкователи оракулов объясняли эти слова в том смысле, что в случае морского сражения они будут разбиты у Саламина.

143. В это время среди афинян был человек, лишь недавно ставший рядом со значительнейшими гражданами; имя его было Фемистокл, а назывался он обыкновенно сыном Неокла. Этот‑то человек утверждал, что толкователи оракулов верно объяснили не все, а именно: если бы упомянутый стих действительно относился к афинянам, то, по мнению Фемистокла, он не был бы облечен в столь мягкие выражения, и вместо «божественный Саламин» было бы сказано «злосчастный Саламин», – если бы действительно гибель подле Саламина предстояла его населению; таким образом, при правильном понимании изречения слова божества относятся к неприятелю, а не к афинянам. Поэтому Фемистокл советовал приготовляться к сражению на кораблях, потому что именно они и есть деревянная твердыня. Когда Фемистокл высказал свое мнение, афиняне отдали предпочтение ему перед объяснением тех, кто советовал не готовиться к сражению на море и вообще не помышлять о сопротивлении, но покинуть Аттику и заселить какую‑нибудь другую землю.

144. Раньше этого, к счастью, восторжествовало и другое мнение того же Фемистокла. Когда у афинян в государственной казне собрано было много денег, поступавших с Лаврийских рудников, и когда граждане пожелали разделить их между собой по десять драхм на человека, Фемистокл убедил афинян воздержаться от дележа и соорудить на эти деньги двести кораблей для войны, именно для войны с эгинцами. Действительно, вспыхнувшая тогда война сделалась спасительной для Эллады в будущем, потому что она сделала Афины морской державой. Хотя корабли не были употреблены для той цели, для какой были сооружены, однако благодаря этому они имелись в Элладе наготове, когда в них была нужда. Итак, афиняне имели уже эти корабли, сооруженные раньше; нужно было соорудить еще другие. По получении ответа оракула афиняне, обсудив его, решили по совету божества взойти всем на корабли и выступить на море против нападающих варваров вместе с теми эллинскими городами, которые пожелают к ним присоединиться. Таковы были изречения оракула афинянам.

145. Во время общих собраний эллинов собственно Эллады, которые настроены были более мужественно, давались клятвы в верности, устраивались совещания. Там они решили прежде всех других дел прекратить между собою распри и войны. Войны были: между разными городами, но самая ожесточенная между афинянами и эгинцами. Потом, узнав, что Ксеркс с войском находится в Сардах, они решили послать в Азию соглядатаев разузнать о могуществе царя, а в Аргос послов с предложением союза против персов; другие послы отправлены были в Сицилию к сыну Диномена Гелону, на Керкиру – с требованием оказать помощь Элладе, а также на Крит, – все это с той целью, чтобы, если можно, объединить всех эллинов и всем согласно действовать заодно, так как опасность угрожала одинаково всем эллинам. Что касается Гелона, то силы его считались значительными, далеко превосходившими силы всякого другого эллинского государства.

146. Итак, согласно общему решению эллины прекратили взаимные распри и прежде всего отправили в Азию трех человек в качестве соглядатаев. Они пришли в Сарды и разузнавали положение царского войска, но были пойманы; начальники подвергли их пытке и велели отвести на казнь. Смерть их была уже решена, когда узнал об этом Ксеркс; он не одобрил приговора военачальников и послал нескольких оруженосцев с приказанием привести соглядатаев к нему, если только застанут их в живых. Оруженосцы нашли их еще живыми и представили царю. Услышав, зачем они пришли, Ксеркс приказал оруженосцам водить их везде, показать им всю пехоту и конницу и, когда насмотрятся вдоволь, отпустить их невредимыми, куда бы идти те ни пожелали.

147. Давая такое приказание, царь прибавил, что, если бы соглядатаи погибли, эллины не узнали бы заранее, что его могущество превыше всякого описания, а умерщвлением трех человек врагу не причинишь большого ущерба. Между тем, по его мнению, сказал царь, эллины узнают от соглядатаев по возвращении их в Элладу о его могуществе и отрекутся от своей свободы прежде, чем состоится поход; таким образом, персам не будет нужды утомлять себя походом на эллинов. Подобное же мнение Ксеркс высказал и в другой раз, а именно: находясь в Абидосе, он увидел нагруженные хлебом суда, идущие из Понта через Геллеспонт на Эгину и в Пелопоннес. Приближенные царя узнали, что суда – неприятельские, готовы были захватить их и взирали на царя в ожидании приказания. Но Ксеркс спросил находившихся на судах, куда они плывут: «К твоим врагам, владыка, везем хлеб». Царь на это заметил: «Не плывем ли и мы туда, куда они, с хлебом и другими запасами? Что же дурного в том, что они везут нам хлеб?».

148. После осмотра соглядатаи были отпущены и возвратились в Европу, а эллины, заключившие между собою союз против персидского царя, после снаряжения соглядатаев отправили послов в Аргос. Аргивяне следующим образом рассказывают о своих делах. О приготовлениях варваров против Эллады они узнали в самом начале и, сообразив, что эллины будут стараться привлечь их к войне против персов, отправили послов в Дельфы спросить божество, как наилучше поступить им. Ведь незадолго до того шесть тысяч аргивян погибло от лакедемонян и Клеомена, сына Анаксандрида. Вследствие этого они и обратились в Дельфы. На вопрос аргивян пифия отвечала так:

 
Ненавистный соседям, любезный бессмертным богам,
Сиди настороже, копье удерживай дома,
Защищай голову: голова спасет туловище.
 

Вот какой ответ, говорят аргивяне, дала им тогда пифия. После этого прибыли в Аргос послы и явились в сенат с возложенным на них поручением. В ответ на предложение аргивяне сказали, что они готовы исполнить просьбу, но под условием заключения мира с лакедемонянами на тридцать лет и одинакового с ними участия в главенстве над союзом; хотя, говорили аргивяне, главенство по справедливости принадлежат им одним, однако они довольствуются и половиной его.

149. Таков, говорят, был ответ сената, хотя оракул и запрещал им вступать в союз с эллинами. Они боялись оракула, но желали заключить тридцатилетний мир для того, чтобы в продолжение этих лет дети их достигли зрелого возраста; если же мира не будет, опасались они, то в случае нового поражения от персов сверх постигшего их несчастья они в будущем подпадут под власть лакедемонян. Далее говорят, что послы из Спарты отвечали на речь сената следующее: относительно мира они доложат народу. Что касается главенства, то им поручено дать ответ, и сказали, что у лакедемонян два царя, а у аргивян один, поэтому невозможно, чтобы один из царей Спарты отказался от участия в главенстве, но нет никакого препятствия к тому, чтобы рядом с двумя их царями аргосский также имел равное право голоса. Аргивяне рассказывают, что они не могли снести такого высокомерия спартанцев и предпочли покориться варварам, нежели уступить лакедемонянам; поэтому послам приказано было покинуть страну до захода солнца, ибо в противном случае с ними поступлено будет как с врагами. Так рассказывают об этом сами аргивяне.

150. Распространен в Элладе и другой рассказ, а именно: прежде чем идти войной на Элладу, Ксеркс отправил в Аргос глашатая. Как говорят, явившись туда, глашатай сказал: «Аргивяне! Царь Ксеркс объявляет вам следующее: «Мы полагаем, что Перс, от которого мы происходим, сын Персея и внук Данаи, рожденный дочерью Кефея Андромедой. Таким образом, мы ваши потомки. Ни нам не подобает идти войной на наших предков, ни вам в союзе с другими выступать против нас; поэтому спокойно оставайтесь дома. Если замыслы мои осуществятся, я буду ценить вас превыше всех народов»». Говорят, что аргивяне не оставили этого предложения без внимания и в то время ничего эллинам не обещали и ничего от них не требовали. Только после того‑де, как эллины стали приглашать их к союзу, они обратились к лакедемонянам с требованием, чтобы иметь предлог оставаться в покое, ибо они заранее знали, что лакедемоняне не уступят им доли своей власти.

151. С этим рассказом согласуется, говорят некоторые эллины, следующий случай, имевший место много лет спустя, а именно: по какому‑то другому делу в Мемноновых Сузах находилось афинское посольство с Каллием, сыном Гиппоника, во главе. В то же самое время и аргивяне отправили послов в Сузы спросить сына Ксерксова Артаксеркса: сохраняется ли еще с ними, как они того желали бы, дружественный союз, заключенный ими с Ксерксом, или же они считаются его врагами. Царь Артаксеркс на это‑де отвечал, что сохраняется вполне и что ни к одному городу он не относится так дружески, как к Аргосу.

152. Посылал ли Ксеркс глашатая в Аргос с таким предложением и являлись ли аргосские послы в Сузы спрашивать Артаксеркса о союзе, достоверно сказать не могу. Я сообщаю только то, что рассказывают сами аргивяне. Полагаю только, что если бы все люди собрались со своими пороками в одно место с целью обменяться ими с соседями, то, пристально взглянув на пороки соседей, каждый охотно унес бы с собой назад бремя пороков, с коим пришел. Так и поведение аргивян было не самое позорное. Я обязан передавать то, что говорят, но верить всему не обязан; это замечание имеет силу относительно всего моего повествования. Действительно, говорят и то, что аргивяне пригласили персидского царя идти на Элладу после того, как война их с лакедемонянами оказалась несчастной, когда своему тогдашнему положению они готовы были все предпочесть. Это об аргивянах.

153. Другие послы от союзников явились в Сицилию для переговоров с Гелоном; в числе их был и Сиагр от лакедемонян. Предок этого Гелона, обитатель Гелы, происходил с острова Телос, что у Триопия. Он принял участие в основании Гелы линдянами с Родоса и Антифемом. С течением времени потомки его были верховными жрецами божеств преисподней и непрерывно исполняли эту обязанность, после того как один из предков их, Телин, приобрел это звание следующим образом. В город Макторий, лежащий к северу от Гелы, бежало несколько гелейцев вследствие поражения в усобицах. Телин отвел их обратно в Гелу без всякой вооруженной силы, лишь со святыней этих божеств. Получил ли он откуда‑нибудь святыню или приобрел непосредственно, этого не могу сказать; только полагаясь на нее, он возвратил беглецов в Гелу с тем условием, чтобы и потомки его были верховными жрецами этих божеств. В рассказах о том, как Телин совершил столь трудное дело, странно для меня еще следующее обстоятельство: я полагаю, что подобное дело может быть исполнено не всяким человеком, но мужественным только и сильным; между тем обитатели Сицилии рассказывают о Телине противное, что он был женственный и очень слабый человек. Так приобрел он это звание.

154. По смерти сына Пантарея Клеандра, царствовавшего в Геле семь лет – а погиб он от руки гелейца Сабилла, – самодержавную власть получил брат Клеандра Гиппократ. В царствование Гиппократа потомок верховного жреца Телина Гелон вместе со многими другими и, между прочим, с сыном Патека Энесидемом был копьеносцем Гиппократа. Немного времени спустя был назначен за личную доблесть начальником всей конницы. Действительно, во время осады Гиппократом Каллиполиса, Наксоса, Занклы, Леонтин, Сиракуз и многих варварских городов, Гелон во всех этих войнах отличился блистательно. Ни один из названных мной городов, за исключением Сиракуз, не избег подчинения Гиппократу. Что касается сиракузцев, потерпевших поражение в битве при реке Элоре, то их спасли коринфяне и керкиряне, заключив мир на том условии, чтобы сиракузцы уступили Камарину Гиппократу. Камарина издревле была городом сиракузцев.

155. Гиппократа, царствовавшего столько же лет, сколько царствовал и брат его Клеандр, смерть постигла подле города Гиблы в войне с сикелийцами. Тогда этот самый Гелон под предлогом помощи сыновьям Гиппократа, Евклиду и Клеандру, выступил против граждан, не желавших более покоряться, а на самом деле разбив гелейцев в сражении, отнял власть у сыновей Гиппократа и воцарился сам. После этой удачи он возвратил в Сиракузы так называемых сиракузских гаморов, которые изгнаны были из города народом и рабами их, именуемыми киллириями, и овладел Сиракузами. Народ в Сиракузах отдался вместе с городом Гелону при его наступлении.

156. Получив Сиракузы, Гелон стал меньше ценить владычество свое в Геле и потому управление ей поручил брату своему Гиерону; сам он усиливал Сиракузы, и Сиракузы были для него все. Город быстро возрос и расцвел; ибо, во – первых, он переселил в Сиракузы всех жителей Камарины и сделал их сиракузскими гражданами, а самый город Камарину срыл; потом с большей частью гелейских граждан он поступил точно так же, как и с камаринцами. Равным образом он переселил в Сиракузы и сделал сиракузскими гражданами богатых сицилийских мегарцев, когда город был осажден, и они, приняв предложенные условия, ждали себе казни за то, что подняли против него войну; простой народ в Мегарах был неповинен в этой войне и не ждал себе никакой беды; но и этих людей Гелон переселил в Сиракузы и здесь продал за пределы Сицилии. Таким же точно образом поступил он с эвбейскими колонистами в Сицилии, разделив их на богачей и простой народ. Гелон так поступал с обеими частями населения потому, что сожительство с простым народом считал преисполненным опасностей. Вот такими путями Гелон сделался могущественным тираном.

157. В то время по прибытии в Сиракузы эллинские послы явились к Гелону и сказали: «Послали нас лакедемоняне и союзники их звать тебя в союз против варвара, о нашествии которого на Элладу ты, конечно, слышал. Слышал ты, что перс намерен, соединив Геллеспонт мостом, перевести войска востока из Азии и идти войной на Элладу; хотя он делает вид, что идет против Афин, но замышляет покорить своей власти всю Элладу. Ты столь могуществен, тебе, как владыке Сицилии, принадлежит немалая доля Эллады; окажи помощь освободителям Эллады и будь освободителем ее вместе с ними. Соединенные силы всей Эллады дадут большое войско, и мы в состоянии будем выдержать нападение врага. Напротив, если одни из нас поступят предательски, другие не захотят помогать и только малая часть Эллады останется нетронутой, то следует опасаться, что погибнет вся Эллада. Не рассчитывай на то, что персидский царь, одолев нас в войне и покорив, не явится к тебе; нет, берегись этого заблаговременно. Действительно, помогая нам, ты защищаешь себя самого. Хорошо задуманное дело обыкновенно имеет и хороший конец». Так говорили послы.

158. Гелон в гневе отвечал им так: «Эллины! Наглой речью вы дерзнули звать меня в союзники против варвара. Между тем раньше, когда я был во вражде с карфагенянами и просил у вас помощи против варварского войска, когда упрашивал вас отомстить эгестейцам за смерть Дориея, Анаксандридова сына, и обещал помочь вам освободить от варваров места торговли, которые доставляют вам столько выгод и прибыли, тогда вы не явились ни на помощь мне, ни для отмщения смерти Дориея. И если бы от вас зависело, все это было бы во власти варваров. Но все кончилось хорошо и благополучно для нас. Теперь, когда война обратилась на вас и вас настигла, вы вспомнили о Гелоне. Однако, невзирая на обиду, я не желаю уподобляться вам и готов дать вам в помощь двести трирем, двадцать тысяч тяжеловооруженных воинов, две тысячи конницы, две тысячи стрелков из лука, две тысячи пращников и две тысячи легких всадников; обещаю также доставлять съестные припасы всему эллинскому войску на все время войны. Но обещаю это на том условии, чтобы мне быть военачальником и главою эллинов в войне с варварами. Ни на каком другом условии я и сам не пойду, и никого не пошлю».

159. Сиагр не мог снести таких слов и отвечал: «Громко возопил бы Агамемнон Пелопид, если бы услышал, что Гелон и сиракузцы отняли главенство у спартанцев. И не поминай больше об этом условии, о том, чтобы мы передали тебе главенство. Если желаешь помочь Элладе, знай, что должен подчиняться лакедемонянам; если же отказываешься повиноваться, то и не помогай».

160. Видя, как отвергнуто предложение его Сиагром, Гелон объявил послам следующее, последнее условие: «Любезный спартанец, брошенное в человека оскорбление обыкновенно возбуждает в нем гнев; однако твои речи при всей их дерзости не могут сделать меня невоздержным в ответе. Если вы так жаждете главенства, то было бы справедливо и мне добиваться его, мне даже больше, нежели вам, как предводителю более многочисленного войска и начальнику гораздо большего числа кораблей. Но если это условие так ненавистно для вас, мы готовы кое от чего из нашего требования отказаться, а именно: вы оставайтесь во главе сухопутного войска, а я буду командовать флотом. Если же вам угодно командовать на море, я готов стать во главе сухопутного войска. Вам предстоит или согласиться на это, или уйти отсюда без союзника». Таково было предложение Гелона.