Текст книги "История"

56. После сорокадневной осады Самоса лакедемоняне ушли обратно в Пелопоннес, потому что дело ничуть не подвигалось вперед. Распространен, впрочем, другой, менее вероятный рассказ, будто Поликрат велел отчеканить большое количество свинцовой местной монеты, позолотил ее и роздал лакедемонянам, которые за эту плату и ушли домой. Так лакедемонские дорийцы совершили первый поход в Азию.

57. Что касается самосцев, воевавших против Поликрата, то они ушли на Сифнос, когда лакедемоняне собирались покинуть их, потому что имели нужду в деньгах. Между тем дела на Сифносе находились в то время в цветущем состоянии; сифнийцы были богатейшими из островитян, так как на острове их находились золотые и серебряные рудники, столь изобиловавшие рудой, что на десятую часть доходов с них была пожертвована в Дельфы сокровищница, одна из богатейших; ежегодные доходы сифнийцы делили между собой. Занятые сооружением сокровищницы, они вопросили прорицалище, долго ли суждено им пользоваться нынешним благополучием. Пифия дала такой ответ:

 
Лишь только на Сифносе пританей станет белым,
А рынок получит белую ограду,
Благоразумному следует остерегаться деревянного воинства
и красного вестника.
 

В то время у сифнийцев и рынок, и пританей были украшены паросским мрамором.

58. Это изречение оракула не могли понять сифнийцы ни тотчас, ни по прибытии самосцев. Подплыв к Сифносу, самосцы немедленно отправили в город послов на корабле. В древности все корабли окрашивались суриком. Это именно и было предсказано сифнийцам пифией, когда она велела остерегаться «деревянного воинства» и «красного вестника». Прибывшие послы требовали от сифнийцев взаймы десять талантов, а когда сифнийцы отказали в ссуде, самосцы стали опустошать их землю. Услыхав об этом, сифнийцы тотчас бросились на защиту страны своей, но были разбиты в сражении; многим из них неприятель отрезал обратный путь в город и таким образом вынудил их к уплате ста талантов.

59. На эти деньги самосцы купили у гермионян остров Гидрею, что подле Пелопоннеса, поручили его охране трезенцам, а сами поселились в Кидонии на Крите, хотя туда они отправились не с этою целью, а только для удаления закинфян с острова. Самосцы остались в этом городе и благоденствовали в течение пяти лет, благодаря чему ими сооружены были храмы, находящиеся теперь в Кидонии (и храм Диктинны*). На шестом году после этого они были разбиты в морском сражении эгинцами в союзе с критянами и обращены в рабство; носы у кораблей их, сделанные в виде кабанов, были обрублены и посвящены в храм Афины на Эгине*; эгинцы учинили это по злобе на самосцев. Дело в том, что раньше, в царствование Амфикрата на Самосе самосцы напали на Эгину, причинили много бед жителям, но пострадали и сами. Такова причина этого похода.

60. Я потому распространился о самосцах, что у них есть три сооружения, громаднейшие из всех эллинских сооружений. Первое из них в горе, поднимающейся на полтораста саженей; это – туннель, начинающийся из‑под горы, с отверстиями по обеим сторонам ее. Длина туннеля семь стадиев, а высота и ширина по восьми футов. Во всю длину туннеля выкопан канал в двадцать локтей глубиной и в три фута шириной; через него проведена вода из обильного источника; с помощью насосных труб она доставляется в город. Строителем туннеля был мегарец Евпалий, сын Навстрофа. Это – одно из трех сооружений; второе – насыпь земляная в море около гавани в двадцать саженей вышины и в два с лишком стадия длины. Третье сооружение – храм, обширнейший из всех известных нам храмов*. Первым строителем его был уроженец острова, Рек, сын Филея. Вот почему я подольше остановился на самосцах.

61. В то время как Камбис все еще находился в Египте и страдал умопомешательством, против него восстали два брата, маги, одному из которых Камбис оставил свой дворец на попечение. Этот‑то и восстал, зная, что смерть Смердиса содержится в тайне, что лишь немногим персам она известна, а что народ считает его живым. Имея это в виду, он для захвата царской власти устроил следующее: был у него брат, который, как я сказал уже, восстал вместе с ним; он был очень похож по наружности на Смердиса, сына Кира, умерщвленного по приказанию Камбиса, родного брата его; он носил и то же самое имя Смердиса. Этого‑то человека маг Патизиф убедил, что все сделает для него сам, и посадил его на царский престол. Затем он повсюду разослал глашатаев, между прочим и в Египет, с приказанием по войскам, что впредь они обязаны повиноваться Смердису, сыну Кира, а не Камбису.

62. Глашатаи всюду возвещали об этом, а отправленный в Египет глашатай нашел Камбиса с войском в Акбатанах в Сирии; он вошел в середину войска и провозгласил приказание мага. Слушая глашатая и полагая, что он говорит правду и что, следовательно, Прексасп предал его, Камбис взглянул на этого последнего и сказал: «Так‑то ты, Прексасп, исполнил возложенное на тебя поручение?» «Неправда, царь, – отвечал тот, – будто Смердис, брат твой, восстал на тебя; невозможно, чтобы от него последовало тебе какое‑либо огорчение, большое или малое. Ведь я сам исполнил твое приказание и собственноручно похоронил его. Если же мертвецы встают, то жди, что и мидийский царь Астиаг восстанет на тебя. Но если и теперь все так, как было прежде, то не опасайся от Смердиса никакой беды. Поэтому, мне кажется, следует послать за глашатаем вдогонку и спросить его, от кого он принес нам требование признавать царем Смердиса и покориться ему».

63. Речь Прексаспа понравилась Камбису, за глашатаем тотчас послали погоню, и он явился. Прексасп тогда спросил его: «Ты говоришь, человек, что явился вестником от Смердиса, сына Кира. Скажи же правду и можешь идти с миром: сам ли Смердис лично дал тебе такое приказание или кто‑нибудь из его слуг?» «Смердиса, сына Кирова, с того времени, как Камбис ушел в Египет, – отвечал глашатай, – я не видал еще. Дал мне это приказание маг, которого Камбис оставил смотрителем дворца, и при этом сказал, что так велел сказать вам Смердис, сын Кира». Так говорил глашатай без малейшей лжи. Тогда Камбис заметил: «Ты, Прексасп, исполнил мое приказание, как человек честный, и потому не виноват. Но кто же из персов этот мятежник, присвоивший себе имя Смердиса?» «Мне кажется, царь, я постигаю все случившееся, – сказал Прексасп. – Восстали на тебя маги: Патизиф, на попечение которого оставил ты свой дворец, и брат его, Смердис».

64. При имени Смердиса Камбис быстро уразумел и правдивость этих слов, и сбывшееся сновидение: ему во сне кто‑то объявил было, что Смердис сядет на царский престол и головой будет касаться неба. Понял он также, что напрасно погубил брата, и оплакивал его. Оплакав брата и вообще погоревав по поводу несчастья, он вскочил на коня, решив немедленно идти войной на Сузы против мага. Но в то время как он садился на коня, отвалился наконечник от его ножен, и обнаженный меч ранил Камбиса в бедро, в то самое место, в какое прежде он нанес удар египетскому божеству Апису. Так как рана ему казалась смертельной, то он спросил, как называется город. «Акбатаны», – отвечали ему. Раньше еще царь получил изречение оракула, что в городе Буто, по смыслу которого конец жизни его наступит в Акбатанах. Камбис понял изречение в том смысле, что он умрет в мидийских Акбатанах старцем среди своих сокровищ; теперь оказалось, что оракул гласил об Акбатанах сирийских. Когда в ответ на вопрос назвали ему город по имени, он, потрясенный уже раньше вестью о злодеянии мага и мучимый раной, возвратился к рассудку, понял изречение оракула и воскликнул: «Здесь суждено умереть Камбису, сыну Кира».

65. В то время он не сказал ничего больше; но дней через двадцать после этого призвал к себе знатнейших из находившихся при нем персов и обратился к ним с такой речью: «Я вынужден открыть вам, персы, то, что старательнейше доселе скрывал. В Египте я видел во сне призрак – о! никогда бы мне не видать его! Мне представилось, будто из дому явился ко мне вестник с донесением, что Смердис восседает на царском престоле и головой касается неба. Из боязни, как бы брат не лишил меня власти, я поступил поспешно, но не благоразумно. Как оказалось потом, человек не в силах отвратить предстоящую ему беду. Между тем я, глупец, послал Прексаспа в Сузы с повелением убить Смердиса. Совершив такое злодеяние, я жил спокойно, в полной уверенности, что по умерщвлении Смердиса никто другой не восстанет на меня. Однако я совершенно обманулся относительно будущего, без нужды сделался братоубийцей и все‑таки лишен царства. Тем Смердисом, о восстании которого предупредило меня божество в виде призрака, был маг. Дело совершилось, и знайте, что Смердиса, Кирова сына, нет более у вас; властвуют над вами маги: один, которого я оставил смотрителем дворца, другой брат его, Смердис. Тот человек, которому более всего подобало бы отомстить за учиненный мне магами позор, принял злополучную смерть от ближайших родственников. Его нет более; поэтому второе настоятельнейшее мое желание – возложить на вас исполнение моей предсмертной воли. Именем царских богов я требую от всех вас, в особенности от присутствующих здесь Ахеменидов, не допустить, чтобы власть перешла снова к мидянам; если они завладели ею хитростью, то хитростью же и вам следует отнять ее; если они приобрели ее силой, то силой и оружием вы обязаны добыть ее обратно. Если вы так сделаете, то земля будет приносить вам плоды, благословенны будут жены и стада ваши, и вы навсегда останетесь свободны. Если же не добудете власти обратно и не попытаетесь добыть ее, то заклинаю, чтобы вас постигла несчастная доля, и чтобы сверх того каждый перс кончил жизнь свою так, как кончаю я». Говоря это, Камбис оплакивал свою долю.

66. При виде плачущего царя все персы разодрали от верху до низу имевшиеся на них одежды и громко завопили. Когда вскоре после этого появилось в кости воспаление, а бедро было поражено гангреной, жизнь покинула Камбиса; царствовал он всего семь лет и пять месяцев, не оставив детей ни мужского ни женского пола. Однако у присутствующих персов возникло сильное недоверие к тому, чтобы маги захватили власть; они были убеждены, что Камбис рассказал им о смерти Смердиса с целью обмануть их и вооружить против него весь персидский народ. Таким образом, они верили, что на царском престоле сидит Смердис, сын Кира, тем более что Прексасп решительно отрицал умерщвление им Смердиса: теперь ведь, после смерти Камбиса, ему было опасно утверждать, что от его руки погиб сын Кира.

67. Между тем по смерти Камбиса маг, пользуясь тождеством своего имени с именем Кирова сына Смердиса, спокойно царствовал в течение семи месяцев, недостававших Камбису для полных восьми лет его царствования. За это время он сделал много доброго всем своим подданным, так что, когда он погиб, все в Азии жалели о нем, за исключением самих персов. Действительно, маг разослал по всем народам своего царства распоряжение о свободе от военной службы и от податей на три года. Распоряжение это сделал он тотчас по вступлении на царство, а на восьмом месяце после этого его узнали. Случилось это так.

68. У Фарнаспа был сын Отан, по происхождению и состоянию принадлежавший к знатнейшим персам. Этот Отан первый возымел подозрение против мага, что новый царь не Смердис, сын Кира, основываясь на том, что он вовсе не выходил из царского замка и не вызывал к себе никого из знатных персов. Для проверки подозрения он поступил так. Женой Камбиса была его дочь по имени Федима; она же была в то время женой и мага, который пользовался всеми вообще женами Камбиса. Отан через посланца спрашивал дочь, с кем делит она супружеское ложе, с сыном ли Кира, Смердисом, или с кем‑нибудь другим. Дочь прислала ему ответ, что не знает, так как Смердиса, сына Кирова, она никогда не видела, поэтому не знает она и теперь, с кем делит ложе. Отан послал к ней вторично. «Если сама ты, – говорил он ей, – не знаешь сына Кира Смердиса, то спроси Атоссу, кто такой супруг ее и твой, она ведь хорошо знает своего брата». На это дочь отослала ему такой ответ: «Ни с Атоссой, ни с какой‑либо другой из жен, вместе со мною живущих во дворце, я не могу говорить и не могу никого из них видеть. Как только этот человек, кто бы он ни был, сделался царем, он отделил нас одну от другой».

69. Такой ответ еще больше уяснил дело Отану. Он обратился к дочери в третий раз со следующим посланием: «Так как, дитя мое, ты благородного происхождения, то обязана подвергнуться риску по требованию отца твоего. Если он действительно не Смердис, сын Кира, а тот, за кого я считаю его, то не подобает ему ни делить ложе с тобой, ни властвовать над персами; не должен он также оставаться безнаказанным за это; наказать его необходимо. Поступи поэтому так: когда он ляжет спать с тобой и ты заметишь, что он заснул, ощупай его уши. Если он окажется с ушами, то знай, что супругом имеешь Кирова сына, Смердиса; если он без ушей, то ты живешь со Смердисом магом». В ответ на это Федима прислала сказать, что она подвергнется большой опасности, если сделает это, ибо, если супруг действительно без ушей и если она будет захвачена на ощупывании, то несомненно он убьет ее. Тем не менее она пообещала отцу исполнить его требование. Этому самому магу Смердису царь Камбис, сын Кира, велел отрезать уши за какую‑то немаловажную вину. Федима, дочь Отана, исполнила все, что обещала отцу, а именно: когда наступила ее очередь идти к магу – у персов жены ходят к мужьям по очереди – и когда она легла с ним спать, то во время крепкого сна ощупала у него уши. Вполне убедившись, что у мужа нет ушей, она на другой день рано утром послала сказать об этом отцу.

70. Тогда Отан пригласил к себе Аспафина и Гобрия, знатнейших персов, которым он вполне мог довериться, и рассказал им все дело. Они, впрочем, и сами подозревали, что это так, и потому, когда Отан объяснил им все, они согласились с его заключением. Решено было, что каждый из них приобщит к заговору еще по одному персу, к которому будет питать полнейшее доверие. Таким образом, Отан ввел Интафрена, Гобрий – Мегабиза, Аспафин – Гидарна. Когда их было шесть, в Сузы явился Дарий, сын Гистаспа, из Персидской земли, где он был царским наместником. По прибытии Дария шестеро персов решили сделать и его участником заговора.

71. Эти семь персов сошлись в одно место; обязали друг друга верностью и держали совет. Когда наступила очередь Дария, он высказал следующее мнение: «Мне казалось, один только я знаю, что над нами властвует маг, а что сын Кира Смердис умер, и сюда я поспешил именно для того, чтобы погубить мага, если же оказывается, что и вам это известно, а не мне одному, то, по моему мнению, необходимо действовать немедленно, не оттягивая, потому что пользы от того никакой не будет». Отан возразил на это: «Ты, сын Гистаспа, происходишь от доблестного отца и несомненно ничуть не уступаешь ему в мужестве; но в этом деле не поступай столь поспешно и необдуманно; обсуди его с большим спокойствием. Для выполнения замысла требуется больше людей». «Знайте же, присутствующие, – возразил Дарий, – что вы позорно погибнете, если будете действовать по совету Отана, потому что найдутся такие, которые из корысти откроют все магу. Наилучше было бы, если бы вы одни приняли на себя это дело, но так как вам угодно было сообщить его большему числу лиц и довериться мне, то или мы должны действовать сегодня же, или знайте: если сегодняшний день будет пропущен, никто другой раньше меня не выступит обличителем – я сам донесу обо всем магу».

72. При виде такой торопливости Дария Отан сказал: «Если ты вынуждаешь нас так торопиться и не дозволяешь откладывать, то объясни сам, каким образом пройти нам в царский замок и как напасть на магов? Ведь везде расставлена стража – ты сам это знаешь, а если нет, так теперь узнай. Как нам миновать ее?» «Много есть такого, Отан, – возразил Дарий, – что объясняется не на словах, а самим делом; иное ясно на словах, но из него не выходит ничего значительного. Знайте, что миновать стоящую там стражу вовсе не трудно. Во – первых, благодаря нашему званию ни один страж не дерзнет остановить нас из уважения к нам или из страха. Во – вторых, я имею удобнейший предлог для того, чтобы нас пропустили, а именно: я скажу, что только что прибыл из Персии и желаю передать царю известие от отца. Где ложь нужна, там следует лгать. Ведь цель правды и лжи одна и та же. Одни лгут в расчете убедить ложью и извлечь из того пользу, другие говорят правду для того, чтобы правдивостью добыть корысть и внушить к себе больше доверия. Таким образом, в обоих случаях мы преследуем одну и ту же цель, хотя и различными средствами. Если бы не было в виду никакой корысти, то правдивый также легко сделался бы лжецом, как лжец правдивым. Итак, кто из привратников пропустит нас охотно, положение того впоследствии улучшится; кто попытается противиться нам, того будем считать врагом нашим, за сим ворвемся в замок и – за дело».

73. Гобрий на это заметил: «Друзья мои, когда нам представится случай более благоприятный для того, чтобы возвратить нам нашу власть или умереть, если окажемся бессильными добыть ее обратно? Ведь мы, персы, подчинены мидянину магу, да к тому же безухому. Все те из вас, которые находились при смертельно больном Камбисе, наверное хорошо помнят, чем он перед смертью угрожал персам, если они не попытаются отнять свою власть. Тогда мы не поверили его словам, полагая, что Камбис так говорит по злобе. Поэтому теперь я предлагаю последовать совету Дария, никуда не расходиться из настоящего собрания и идти прямо на мага». Таково было мнение Гобрия, и с ним все согласились.

74. Во время их совещания случилось следующее: маги держали между собой совет и порешили расположить к себе Прексаспа, потому что Камбис убил стрелой из лука его сына и тем нанес ему жестокую обиду, а также потому, что он один знал смерть Смердиса, Кирова сына, так как сам умертвил его, наконец и потому еще, что Прексасп пользовался в среде персов высоким уважением. На этом основании маги пригласили его к себе, старались приобрести его дружбу, обязав его словом и клятвами держать в тайне и никому не открывать того обмана, какой они совершили по отношению к персам, обещая ему за это всевозможные блага. Прексасп обещал исполнить просьбу магов. Тогда они убедили его принять на себя и другое дело: они созовут всех персов к царскому замку, а он должен взойти на башню и во всеуслышание объявить, что над персами царствует Смердис, сын Кира, а не кто‑либо другой. Они предлагали Прексаспу сделать это потому, что он был довереннейшим лицом у персов, многократно высказывался, что Смердис, сын Кира, жив, и отрицал убийство его. Прексасп и на это согласился.

75. Тогда маги созвали персов, возвели Прексаспа на башню и приказали ему объявить все народу. Будто бы забыв, о чем просили его маги, он изложил родословную Кира, начав с Ахемена, потом дошел до Кира и напомнил, сколько добра он сделал персам, после этого открыл всю правду, прибавив, что прежде скрывал, потому что небезопасно было рассказывать случившееся; теперь он вынужден открыть правду. При этом он рассказал, как он сам по приказанию Камбиса умертвил Смердиса, сына Кира, и что теперь царствуют маги. За сим, призвав на персов различные беды, если они не отнимут власти у магов и не накажут их, он кинулся с башни вниз головой. Так кончил дни свои Прексасп, всю жизнь проживший достойным образом.

76. Между тем семь персов, порешив после совещания напасть тотчас на магов, не откладывая, помолились богам и вышли, ничего не зная о случае с Прексаспом. Только на половине пути они стали узнавать о случившемся. Персы тут же сошли с дороги и начали снова совещаться между собой; при этом Отан и его сторонники настаивали на том, чтобы дело пока совсем отложить и не нападать на магов во время общего возбуждения. С другой стороны, Дарий и его единомышленники советовали идти тотчас и немедленно приводить свои решения в исполнение. Они еще спорили, когда появилось семь пар соколов, которые гнали перед собой две пары коршунов, щипали и рвали их. При виде этого все семеро приняли мнение Дария и, ободренные птицами, направились к царскому замку.

77. У ворот случилось именно то, чего ждал Дарий. Стража почтительно встретила знатнейших персов и, не подозревая с их стороны ничего, пропустила их по вдохновению свыше; никто из стражи даже не опросил пришедших. Вступив во двор, персы повстречались с евнухами, доставляющими известия царю; евнухи стали спрашивать, зачем они пришли, и вместе с тем грозили наказанием привратникам за то, что те пропустили их; когда семеро персов пытались пройти дальше вперед, евнухи удерживали их, но те сговорились между собой, обнажили свои мечи, удерживавших евнухов положили на месте, а сами стремительно бросились в мужское отделение замка.

78. Как раз в то время оба мага находились в замке и обсуждали последствия поступка Прексаспа. Но увидев и услышав смятение и крики евнухов, они оба кинулись назад и, постигнув все случившееся, бросились к оружию; один поспешно схватил лук, другой взялся за копье. Тут произошла схватка. Лук в этом положении оказался для мага бесполезен, потому что враги были уже слишком близко и теснили их; другой маг отбивался копьем и ранил Аспафина в бедро, а Интафрена в глаз; от полученной раны Интафрен потерял глаз, но не умер. Этих двух персов ранил один из магов; другой маг ничего не мог сделать своим луком и бросился в спальню, смежную с мужскими покоями, и хотел запереть за собой двери; но вместе с ним ворвались в спальню два перса, Дарий и Гобрий. Гобрий сцепился с магом, а Дарий стоял подле в нерешительности, потому что в комнате было темно, а он боялся, как бы не ударить Гобрия. Видя, что Дарий стоит тут же без дела, Гобрий спросил, почему он не действует, на что Дарий отвечал: «Боюсь нанести удар тебе». «Бей мечом, – возразил Гобрий, – хотя бы и по обоим». Дарий ударил мечом и попал в мага.

79. Таким образом, маги были убиты, и головы им отрублены; раненые персы оставлены в замке как по причине обессиления их, так и для охраны замка; остальные пять персов с головами магов в руках выбежали вон с криком и шумом, созвали прочих персов, объяснили им все происшедшее и показали головы; после этого они убивали всякого мага, попадавшегося им на глаза. Узнав о том, что сделали вельможи и как обманывали их маги, персы нашли нужным действовать таким же образом: обнажили мечи и убивали каждого встречного мага; если бы не наступившая ночь, персы перебили бы всех магов до единого. День этот – для персов важнейший государственный праздник; в этот день они совершают великолепное торжество, именуемое у персов избавлением от магов. Тогда ни один маг не смеет показаться на улице, и потому они проводят весь этот день по своим домам.

80. По прошествии пяти дней, когда волнение улеглось, восставшие против магов персы устроили совещание об общем положении государства, причем произнесены были речи, для некоторых эллинов невероятные, но действительно сказанные. Отан предлагал предоставить управление государством всем персам в следующей речи: «Я полагаю, что никому из нас не следует уже быть единоличным правителем; это и тяжело, и не похвально. Вы видели, до какой степени дошло своеволие Камбиса, и сами терпели от своеволия мага. Да и каким образом государство может быть благоустроенным при единоличном управлении, когда самодержцу позволяется делать безответственно все, что угодно? Если бы даже достойнейший человек был облечен такою властью, то и он не сохранил бы свойственного ему настроения. Окружающие самодержца блага порождают в нем своеволие, а чувство зависти присуще человеку по природе. С этими двумя пороками он становится порочным вообще. Пресыщенный благами, он учиняет многие бесчинства частью из своеволия, частью по зависти. Хотя самодержец должен бы быть свободен от зависти, потому что он располагает всеми благами, однако образ действия его относительно граждан противоположен этому. Самодержец завидует самой жизни и здоровью добродетельнейших граждан, напротив, негоднейшим из них покровительствует, а клевете доверяет больше всех. Угодить ему труднее, чем кому бы то ни было, ибо если ты восхищаешься им умеренно, он недоволен, что ты недостаточно чтишь его; если же оказываешь ему чрезвычайное почтение, он недоволен тобой как льстецом. Но вот что важнее всего: он нарушает искони установившиеся обычаи, насилует женщин, казнит без суда граждан. Что касается народного управления, то, во – первых, оно носит прекраснешее название – равноправие («исономия»), во – вторых, управляющий народ не совершает ничего такого, что совершает самодержец; на должности народ назначает по жребию, и всякая служба у него ответственна; всякое решение передается в общее собрание. Поэтому я предлагаю упразднить единодержавие и предоставить власть народу. Ведь в количестве все». Таково было мнение Отана.

81. Мегабиз предлагал установить олигархию и произнес следующую речь: «Что касается упразднения самодержавия, то я согласен с мнением Отана, но он ошибается, когда предлагает вручить власть народу. Действительно, нет ничего бессмысленнее и своевольнее негодной толпы и невозможно, чтобы люди избавляли себя от своеволия тирана для того, чтобы отдаться своеволию разнузданного народа; ибо если что‑нибудь делает тиран, он делает со смыслом, а у народа нет смысла. Да и возможен ли смысл у того, кто ничему доброму не учился и сам по себе не знает ничего такого, стремительно, без толку накидывается на дела подобно горному потоку? Народное управление пускай предлагают те, кто желает зла персам, а мы выберем совет достойнейших людей и им вручим власть; в число их войдем и мы сами. Лучшим людям, естественно, принадлежат и лучшие решения». Таково было мнение Мегабиза.

82. Третьим высказывался Дарий в следующих выражениях: «Мне кажется, что мнение Мегабиза о народном управлении верно, а об олигархии ошибочно. Из трех предлагаемых нам способов управления, предполагая каждый из них в наилучшем виде, то есть наилучшей демократии, наилучшей олигархии и наилучшей монархии, – я отдаю предпочтение этой последней. Не может быть ничего лучше единодержавия наилучшего человека. Руководимый лучшими намерениями, он безупречно будет управлять народом. При этом вернее всего могут сохраняться в тайне решения относительно внешнего врага, и, напротив, в олигархии, где многие достойные лица пекутся о государстве, обыкновенно возникают ожесточенные распри между ними. Так как каждый из правителей добивается для себя главенства и желает дать перевес своему мнению, то они приходят к сильным взаимным столкновениям, откуда происходят междоусобные волнения, а из волнений – кровопролитие; кровопролитие приводит к единодержавию, из чего также следует, что единодержавие – наилучший способ управления. Далее, при народном управлении пороки неизбежны; а раз они существуют, люди порочные не враждуют между собой из‑за государственного достояния, но вступают в тесную дружбу; обыкновенно вредные для государства люди действуют против него сообща. Так продолжается до тех пор, пока кто‑нибудь один не станет во главе народа и не положит конца такому образу действий. Вот почему подобное лицо возбуждает к себе удивление со стороны народа и благодаря этому скоро становится самодержцем, тем еще раз доказывая, что самодержавие – совершеннейшая форма управления. Сводя все сказанное вместе, спросим: откуда наша свобода, и кто даровал нам ее? От народа ли мы получили ее, от олигархии, или от самодержца? Я полагаю, что свободными сделал нас один человек; и поэтому мы обязаны блюсти единовластие, равно как и потому, что нарушение исконных установлений не принесет нам пользы».

83. Таковы были высказанные три мнения; четыре остальных перса из семи присоединились к последнему мнению. Видя себя побежденным, Отан, желавший было установить для персов равноправие, обратился к товарищам с такой речью: «Очевидно, товарищи, одному из нас предстоит сделаться царем, по жребию ли или по назначению от персидского народа, кого он захочет выбрать себе сам, или по какому‑нибудь иному способу. Но соперничать с вами я не буду, так как не желаю ни властвовать, ни подчиняться. Я уклоняюсь от власти с тем, чтобы ни мне самому, ни моим потомкам не подчиняться кому‑либо из вас». Все шестеро приняли на таком условии предложение Отана, так что он не участвовал во взаимном соперничестве их из‑за власти и удалился от них. Теперь это – единственный свободный дом у персов, подчиняющийся лишь настолько, насколько ему желательно, без нарушения, однако, персидских законов.

84. Остальные шестеро совещались о том, как им наилучше назначить царя. При этом они сделали такое постановление: если царская власть перейдет к кому‑нибудь из семи, кроме Отана, то он обязан делать Отану и всему его потомству почетные дары, а именно: дарить ежегодно мидийское платье и другие предметы, почитаемые у персов наиболее ценными. Они порешили наградить его таким образом за то, что он первый задумал переворот и образовал из них союз. Так отличили они Отана, а для всех их вообще постановили следующее: каждый из шести может, когда пожелает, входить в царские палаты без доклада, если только царь в это время не возлежит с женой, далее, царь может взять себе в жены девушку только из семейства своих соумышленников. Относительно назначения царя они приняли такое решение: в предместье на восходе солнца сядут они верхом на лошадей, и чья лошадь заржет первая, тому и быть царем.

85. У Дария был ловкий конюх по имени Эбар. К этому‑то человеку, когда они разошлись по домам, Дарий обратился с такой речью: «У нас решено, Эбар, относительно назначения царя поступить так: на восходе солнца мы сядем верхом на лошадей, и чья лошадь заржет первая, тому быть царем. Если теперь знаешь ты какое‑либо хитрое средство, то устрой так, чтобы мы, а не кто‑либо иной получили царское достоинство». Эбар отвечал на это: «Если, господин мой, только от этого зависит быть или не быть тебе царем, то успокойся и будь уверен, что помимо тебя никто не будет царем; у меня есть такое средство». – «Если только ты знаешь такое средство, то пора применить его тотчас, не откладывая, потому что состязание предстоит нам на рассвете». После этого Эбар сделал следующее: как скоро наступила ночь, он взял одну из кобылиц, ту, которую жеребец Дария любил наиболее, отвел ее в предместье и там привязал; подвел к кобылице Дариева жеребца, долго водил его кругом кобылицы, притом так близко, что он касался ее, и наконец допустил к случке.