Текст книги "История"

85. Когда раздел добычи был кончен, эллины при Платеях занялись погребением, причем каждый народ хоронил своих отдельно. Лакедемоняне сделали три могилы: в одной погребены были ирены*, в другой – прочие спартанцы, в третьей – илоты. Так погребали лакедемоняне. Тегейцы похоронили всех своих в одном месте, отдельно от лакедемонян; всех вместе афиняне схоронили своих, а мегарцы и флиунтцы – своих, тех, которые убиты были конницей. Могилы всех этих эллинов были наполнены телами. Что касается могил остальных эллинов, какие также виднеются подле Платей, то, как я слышал, это – могилы тех эллинских народов, которые, устыдившись безучастия своего в решительной битве, насыпали ради потомства пустые земельные насыпи. Действительно, там есть и так называемая могила эгинцев, насыпанная, как рассказывают, уже десять лет спустя после этого по просьбе эгинцев их проксеном, платейцем Клеадом, сыном Автодика.

86. Когда эллины подле Платей похоронили тела павших, они тотчас устроили совещание и порешили идти войной на Фивы и требовать выдачи тех из граждан, которые действовали заодно с мидянами, в числе первых Тимегенида и Аттагина, бывших главарей фиванцев. Если же они не выдадут, то эллины не отступят от их города до тех пор, пока не возьмут его. Так они решили, и на одиннадцатый день после сражения эллины подошли к Фивам и стали осаждать город, требуя выдачи этих граждан. Так как фиванцы отказали в выдаче, то эллины опустошали их землю и приступом брали стену.

87. Эллины не переставали производить опустошение; поэтому на двадцатый день осады Тимегенид обратился к фиванцам со следующими словами: «Фиванские граждане! Так как эллины решили не оставлять осады до тех пор, пока они не возьмут Фив или пока вы не выдадите им нас, то Беотийская земля не должна более терпеть из‑за нас. Поэтому, если они требуют нашей выдачи только для предлога, добиваясь на самом деле денег, дадим им денег из государственной казны, – ведь действовали заодно с мидянами мы не одни, а вместе с государством; если же они в самом деле осаждают город потому, что желают получить нас, то мы выступим сами для ответа перед ними». Фиванцы нашли, что Тимегенид говорит верно и благовременно, и тотчас через глашатая дали знать Павсанию, что фиванцы решились выдать требуемых граждан.

88. Когда обе стороны согласились на этом, Аттагин тайком бежал из города; но с детей Аттагина, приведенных к Павсанию, сей последний сложил пеню, заметив, что дети вовсе не виновны в сочувствии мидянам. Что касается остальных граждан, которых выдали фиванцы, то они рассчитывали, что будут допущены к ответу, и были уверены, что с помощью денег избегнут обвинения. Получив их в свои руки и подозревая такой план их, Павсаний отпустил все войско союзников, а фиванцев велел отвести в Коринф и казнить. Вот что произошло при Платеях и Фивах.

89. Между тем сын Фарнака Артабаз, убежав от Платей, был уже далеко. Фессалийцы, когда он прибыл к ним, пригласили его к себе на угощение и расспрашивали об остальном войске, ничего не зная о случившемся подле Платей. Артабаз сознавал, что если решится открыть всю правду о происшедших сражениях, то рискует погибнуть сам и погубить свое войско; он полагал, что любой фессалиец нападет на него, если случившееся станет им известно. В силу такого соображения Артабаз ничего не открывал и фокийцам, а фессалийцам сказал следующее: «Как видите, граждане Фессалии, я тороплюсь, чтобы как можно скорее прибыть во Фракию, и спешу потому, что послан по делу из нашего стана. Сам Мардоний с войском своим идет вслед за мной, и вы должны поджидать его. Примите его радушно и окажите ему услуги; никогда не будете каяться, если так поступите». После такого обращения Артабаз поспешно отправился дальше с войском через Фессалию и Македонию прямым путем во Фракию, как человек действительно торопившийся и шедший напрямик по суше. Он прибыл наконец в Византий, потеряв много людей из своего войска: частью они были изрублены фракийцами, частью изнемогали от голода и усталости. Из Византия Артабаз переправился на судах. Так возвратился он в Азию.

90. Случилось так, что в один день с поражением при Платеях было поражение и при Микале в Ионии, а именно: когда эллины, прибывшие на кораблях с лакедемонянином Левтихидом во главе, стояли спокойно подле Делоса, явились к ним вестники с Самоса: Лампон, сын Фрасикла, Афенагор, сын Архестратида, и Гегесистрат, сын Аристагора. Они отправлены были втайне от персов и тирана Феоместора, сына Андродаманта, которого персы поставили владыкой Самоса. Когда они явились к вождям, Гегесистрат говорил долго, обсуждая со всех сторон, что если только ионяне увидят эллинов, то отложатся от персов, и что варвары при виде их не устоят на месте; если же сии последние остались, то эллины обретут такую добычу, какая в другой раз им не достанется. Именем общих богов он умолял их и увещевал спасти эллинов от рабства и отразить варвара; для них легко это, сказал Гегесистрат, ибо корабли варваров имеют плохой ход и не способны выдержать борьбу с эллинскими судами. Если эллины подозревают послов в том, как бы они не подстрекали их из коварства, то послы согласны, чтобы их самих отвели на эллинские корабли в качестве заложников.

91. Так как самосский гость говорил настойчиво, то Левтихид задал ему вопрос – потому ли, что желал получить предзнаменование, или случайно, по соизволению божества: «Как твое имя, гость из Самоса?» «Гегесистрат», – отвечал тот. На этом и Левтихид оборвал речь Гегесистрата, который собирался говорить еще кое‑что, и сказал: «Я принимаю это как счастливое предзнаменование. Однако, прежде чем отплыть, ты вместе со своими товарищами дай нам доказательство того, что самосцы действительно будут нашими усердными союзниками». За словом тотчас последовало дело.

92. Действительно, самосцы дали клятвенное уверение в союзе их с эллинами, а затем отплыли обратно; только Гегесистрату Левтихид предложил плыть вместе с эллинами, потому что принимал его имя за предзнаменование. Этот день эллины прождали, а на следующий получили благоприятные жертвенные знамения. Гадателем у них был Деифон, сын Евения из Аполлонии, что лежит в Ионийском заливе.

93. С отцом его Евением случилось такое происшествие. Есть в этой Аполлонии священные овцы Солнца. Днем они пасутся подле реки, вытекающей из горы Лакмон, проходящей через область Аполлонии и изливающейся в море подле гавани Орик; по ночам овец стерегут выбираемые из среды граждан богатейшие и знатнейшие люди, причем каждый стережет по году, ибо жители Аполлонии, согласно какому‑то изречению оракула, сильно дорожат овцами Солнца. Ночуют они в пещере вдали от города. Некогда этот самый Евений был выбран стеречь овец. Однажды на карауле он заснул, а волки вошли в пещеру и зарезали около шестидесяти овец. Он заметил это, но хранил молчание и не говорил никому, решив купить других овец и подменить ими погибших. Однако случившееся не укрылось от жителей Аполлонии. Когда они узнали это, то привлекли Евения к суду и приговорили его, как проспавшего караул, к лишению зрения. Но вскоре по ослеплении Евения овцы более не ягнились, а равно и земля не приносила плодов. В Додоне и Дельфах, когда жители спрашивали о причине постигшего их бедствия, даны были им изречения оракулов, что страж священных овец Евений лишен зрения несправедливо, ибо божества сами наслали волков, и что они не перестанут мстить аполлонийцам до тех пор, пока те не дадут Евению удовлетворения за содеянное, такого, какое он сам выберет и найдет для себя достаточным. А по исполнении этого сами божества наделят Евения даром, за обладание которым многие люди будут считать его блаженным.

94. Таковы были изречения оракулов аполлонийцам; но они держали их в тайне и поручили привести их в исполнение некоторым из граждан. Эти последние исполнили изречения следующим образом: когда Евений сидел на рынке, они подошли к нему, сели подле и, говоря с ним о разных других предметах, дошли наконец до выражения участия к его бедствию. Так исподволь приблизились они к вопросу о том, какое удовлетворение он выбрал бы для себя, если бы аполлонийцы пожелали и пообещали удовлетворить его за содеянное. Евений ничего не слышал об оракуле и сделал такой выбор: если дадут ему поле, причем назвал по именам граждан, которые, как он знал, владели наилучшими в Аполлонии участками, и сверх этого дом, который казался ему самым лучшим из домов в городе, – он сказал, что если получит это, то впредь перестанет гневаться и сочтет удовлетворение достаточным для себя. Так говорил Евений, а беседовавшие с ним граждане подхватили его речь и сказали: «Такое удовлетворение, Евений, согласно полученным изречениям оракулов, дадут тебе аполлонийцы за ослепление». Засим Евений узнал все, как было, и негодовал, так как был обманут; а аполлонийцы купили у владельцев участки земли и отдали Евению то, что он выбрал для себя сам. Тотчас после этого он преисполнен был дара прорицания, благодаря чему и стал знаменит.

95. Сыном этого‑то Евения и был Деифон, который прибыл с коринфянами и производил гадания для эллинского войска. Однако я слышал также, что Деифон не был сыном Евения, что он только присвоил себе его имя и всюду в Элладе брал на себя гадания.

96. После того как жертвы дали благоприятные знамения, эллины направили корабли свои от Делоса к Самосу; а когда находились близ Калам в Самосской области, стали на якоре у святилища Геры и там готовились к морской битве. Персы услыхали о прибытии их и также отплыли в море к материку на оставшихся еще кораблях; финикийские корабли они отпустили. Дело в том, что на совещании персы порешили было не давать сражения на море, так как более не считали себя равносильными эллинам. К материку они поплыли с той целью, чтобы находиться там под защитой своего же сухопутного войска в Микале, которое по распоряжению Ксеркса осталось позади всего полчища для охраны Ионии. Численность войска была шестьдесят тысяч человек, а во главе его стоял Тигран, выдававшийся среди персов красотой и ростом. Под защиту этого‑то войска и решили укрыться начальники флота, вытащить корабли на сушу и окружить себя валом, который служил бы оградой для кораблей и надежным убежищем для них самих. В силу такого решения персы и пустились в море.

97. Миновав святилище Владычиц, что на Микале, и прибыв в область Гесона и Сколопоента, где стоит святилище Деметры Элевсинской (сооружено оно сыном Пасикла Филистом в то время, когда вместе с Кодровым сыном Нелеем он отправился основывать Милет), персы вытащили на сушу корабли. Затем варвары окружили себя оградой из камней и дерева, для чего вырубили домашние деревья, а кругом ограды вбили в землю колья, и приготовились к положению осаждаемых и победителей, ибо среди приготовлений они принимали в соображение и то и другое.

98. При известии о том, что варвары ушли на материк, эллины огорчены были бегством их и недоумевали, что делать: возвращаться ли назад, или плыть дальше к Геллеспонту. Наконец решено было не делать ни того ни другого, а подплыть к материку; затем приготовили для морской битвы мостики и все, что было нужно, и поплыли по направлению к Микале. Когда они были близко к неприятельскому стану и не было видно никого, кто шел бы им навстречу, когда они увидели, что вытащенные на сушу корабли находятся за стеной, а многочисленное сухопутное войско стоит в боевой линии вдоль берега, – тогда прежде всего Левтихид поплыл на корабле вдоль берега как можно ближе к нему и голосом глашатая объявил ионянам следующее: «Будьте внимательны, ионяне, те, кто слышит меня, к моим речам: персы ведь совсем не поймут того, что я предложу вам. Когда произойдет сражение, каждый из вас должен вспомнить прежде всего о свободе, потом о боевом кличе: «Гера!» Пускай узнают это и те ионяне, которые не слышат меня, от вас, слышавших мою речь». Смысл напоминания был тот же самый, какой имело обращение Фемистокла при Артемисии, а именно: Левтихид рассчитывал, что слова его или останутся неизвестными для варваров и могут склонить ионян на его сторону, или же обращение его будет вслед за сим доложено варварам и сделает их недоверчивыми к ионянам.

99. После того как Левтихид обратился с советом к ионянам, эллины поступили следующим образом: причалили корабли свои к берегу, высадились на сушу и стали строиться в боевой порядок. Тогда персы, заметив, что эллины готовятся к битве и что они увещевали ионян, прежде всего возымели подозрение, что самосцы расположены в пользу эллинов, и потому отняли у них вооружение. Дело в том, что самосцы по прибытии к ним на варварских кораблях пленных афинян, которые оставались еще в Аттике и взяты были войском Ксеркса, выкупили всех их и отправили в Афины, причем снабдили их на дорогу съестными припасами. По этой‑то причине главным образом самосцы и навлекли на себя подозрение, ибо они освободили от рабства пятьсот душ Ксерксовых врагов. Потом персы поручили милетянам, как наилучше знавшим эту страну, охранять ущелья, ведущие к высотам Микале; это сделали они ради того, чтобы поместить милетян за пределами своего стана. Такими мерами предохраняли себя персы от тех именно ионян, которых считали способными на измену, если будут иметь к тому возможность, а сами соорудили себе укрепление из плетеных щитов.

100. Когда приготовления эллинов были кончены, они сделали наступление на варваров. В это самое время на берегу показался жезл глашатая и по всему войску пролетела молва, гласившая, что эллины одержали победу над войском Мардония в битве в Беотии. Божественное устроение событий доказывается многими примерами; так и в этом случае, когда поражение должно было случиться в один и тот же день при Платеях и при Микале, молва дошла до находившихся здесь эллинов, дабы благодаря ей войско стало гораздо смелее и с большей охотой шло на битву.

101. Случилось еще и другое совпадение, а именно: оба сражения произошли подле святилища Деметры Элевсинской. Сражение в Платейской области поизошло, как сказано выше, подле самого храма Деметры, и точно так же должно было случиться и при Микале. А слух, что эллины с Павсанием во главе одержали победу, оказался абсолютно верным, ибо поражение при Платеях случилось еще в раннюю пору дня, а при Микале к вечеру. То, что оба сражения произошли в один и тот же день, в одном и том же месяце, это эллины немного времени спустя узнали точно посредством изысканий. Прежде, чем дошло до них это известие, они испытывали робость не столько за себя, сколько за эллинов материка, как бы Эллада не потерпела крушения в борьбе с Мардонием. Но когда молва эта пролетела среди них, они быстрее и увереннее пошли на врага. И эллины, и варвары горели желанием сразиться, потому что борьба предстояла из‑за островов и Геллеспонта.

102. Путь афинян и подле них поставленных воинов (почти половины войска) лежал вдоль берега по ровной местности; напротив, лакедемонянам и рядом с ними стоявшим воинам – по оврагу и горам. Пока лакедемоняне обходили окольным путем, остальные эллины на другом фланге уже сражались. Пока у персов укрепление из щитов было в целости, они отражали врагов и были не слабее их; но когда афиняне и ближайшие к ним воины пожелали, чтобы победа была делом их, а не лакедемонян, поэтому ободряли друг друга и стали действовать усерднее, с этого времени положение дела изменилось. Прорвавшись через укрепление, они стремительно, все разом бросились на персов, те встретили их и долгое время сопротивлялись, наконец убежали за стену. Вслед за ними устремились афиняне, коринфяне, сикионцы и трезенцы (ибо эти войска стояли в ряд) и ворвались за стену вместе с персами. Когда и стена была взята, варвары не защищались более и все, кроме персов, обратились в бегство; эти последние небольшими группами сражались с эллинами, которые непрерывно вторгались за стену. Из числа персидских вождей два обратились в бегство, а два пали в сражении, а именно: начальники флота Артаинт и Ифамитра бежали, а Мардонт и начальник сухопутного войска Тигран пали в битве.

103. Персы еще сражались, когда подошли лакедемоняне и с ними другие эллины и вместе довершили остальное. Однако пали здесь многие и из эллинов, в числе сикионцев пал их предводитель Перилай. Что касается самосцев, которые воевали в мидийском стане и были лишены тяжелого вооружения, то они, как только увидели, что битва в самом начале была нерешительна, делали все возможное для того, чтобы быть полезными эллинам. Когда прочие ионяне заметили такое начало со стороны самосцев, тогда и сами отложились от персов и обратились против варваров.

104. Милетянам персы приказали ради своего спасения охранять проходы с тем, чтобы иметь в них проводников и спастись бегством на высоты Микале, если постигнет их такая участь, какая действительно постигла. Вот ради чего поставлены были там милетяне, а также во избежание того, чтобы, находясь в стане персов, они не учинили измены. Однако милетяне поступили совершенно обратно данному им приказанию: они повели бегущих персов другими дорогами, которые приводили их к неприятелю, а наконец и сами с величайшим ожесточением стали истреблять их. Так вторично отложилась Иония от персов.

105. Из эллинов наибольше отличились в этом сражении афиняне, а из афинян сын Евфена Гермолик, искусный в борьбе и кулачном бою. Впоследствии этот самый Гермолик во время войны афинян с каристийцами пал в сражении подле Кирна в Каристийской области и похоронен в Гересте. За афинянами по храбрости следовали коринфяне, трезенцы и сикионцы.

106. По избиении большинства варваров, частью в сражении, частью во время бегства, эллины предали пламени корабли их и всю стену, вынесши оттуда предварительно добычу на морской берег; они нашли несколько ящиков с драгоценностями, а сжегши стену и корабли, поплыли назад. По прибытии на Самос эллины совещались между собой относительно перемещения Ионии, а также о том, в какой части Эллады, находившейся во власти их, следует поселить ионян, саму Ионию предоставляя варварам. Ибо для самих себя эллины находили невозможным стоять на страже ионян и все время охранять их; если же они не будут оберегать ионян, то вовсе нельзя будет ожидать, что персы оставят их без наказания. Ввиду этого облеченные властью пелопоннесцы предлагали выселить из торговых местностей эллинские народности, действовавшие заодно с мидянами, а земли их отдать ионянам для жительства. Но афинянам совсем не желательно было перемещать Ионию, а также получать от пелопоннесцев советы об их колониях. Поэтому афиняне горячо восстали против этого предложения, и пелопоннесцы уступили. При таких условиях афиняне приобщили к своему союзу самосцев, хиосцев, лесбосцев и прочих островитян, которые сражались в рядах эллинов, причем взяли с них клятвенное уверение быть постоянными и не отлагаться. Получив с них клятву, эллины отправились на кораблях с целью разрушить мост: они надеялись, что найдут мосты еще протянутыми. Итак, эллины поплыли по направлению к Геллеспонту.

107. Те немногие варвары, которые убежали и были оттеснены на высоты Микале, возвращались в Сарды. Когда они находились в пути, сын Дария Масист, присутствовавший при поражении, наговорил много оскорбительного главнокомандующему Артаинту и, между прочим, сказал, что тот хуже бабы и за такое командование и за уничижение царского дома достоин наивысшей кары. Быть названным хуже бабы величайший позор для перса. Артаинт долго слушал, наконец пришел в негодование и обнажил персидский меч с намерением убить Масиста; но в то время, как Артаинт готов был броситься на противника, заметил это стоявший позади него сын Праксилая Ксенагор, гражданин Галикарнасса, схватил его поперек, поднял и бросил оземь; тем временем перед Масистом стали его копьеносцы. Поступком этим Ксенагор стяжал себе благодарность не только от Масиста, но и от Ксеркса, потому что спас брата его. В награду за подвиг Ксенагор получил от царя управление целой Киликией. Во время пути не случилось более ничего замечательного, и персы прибыли в Сарды.

108. Царь находился в Сардах с того времени, как потерпел поражение в морском сражении, бежал из Афин и прибыл сюда. Во время пребывания в Сардах он влюбился в жену Масиста, которая жила там же. Ксеркс посылал к ней посредника, но не мог расположить ее к себе, а из уважения к брату своему Масисту не желал прибегать к насилию; то же самое удерживало и женщину, ибо она хорошо знала, что не подвергнется насилию. Тогда Ксеркс отказался от всяких мер и устроил родному сыну Дарию такой брак: выдал за него дочь этой женщины и Масиста в той надежде, что легче овладеет матерью, если сделает это. Совершив обручение их по установленным обрядам, он удалился в Сузы. Однако когда Ксеркс прибыл в Сузы и ввел в свой дом жену Дария, то почувствовал уже охлаждение к жене Масиста и взамен ее влюбился в жену Дария, дочь Масиста, и пользовался ее взаимностью. Имя женщины было Артаинта.

109. Спустя некоторое время отношения эти обнаружились по следующему поводу. Аместрида, жена Ксеркса, соткала большой, разукрашенный и замечательный на вид плащ и подарила его Ксерксу. Царь был в восхищении от плаща, надел его на себя и так пошел к Артаинте. Восхищенный Артаинтой, он предложил ей в награду за ее ласки требовать у него все, что она только желает иметь; всякая просьба ее будет удовлетворена, прибавил царь. Та спросила Ксеркса (поэтому ей и всему дому суждено было пострадать): «Дашь ли ты мне, что бы я ни потребовала?» Менее всего ожидая нижеследующей просьбы, царь обещал и поклялся. Когда он поклялся, Артаинта, ничего не опасаясь, попросила плащ. Ксеркс всячески отказывался дарить ей плащ не почему‑либо иному, как только из страха перед Аместридой, чтобы она, уже и до того подозревавшая, не уличила бы его окончательно. Поэтому он предлагал ей города, множество золота и войско с тем, что, кроме нее, никто не будет командовать им; но не мог склонить Артаинты и подарил ей плащ, а та была очень рада подарку, носила плащ и гордилась им.

110. Аместрида узнала, что Артаинта владеет ее плащом, и поняла, в чем дело; но обратила гнев свой не на нее, а на ее мать, так как ее считала виновной в поведении дочери; поэтому и возымела замысел погубить жену Масиста. Она выждала, когда ее муж Ксеркс давал царский пир; такой пир устраивается раз в году в день рождения царя. По – персидски пир этот называется тикта (tykta), что на эллинском языке значит «полный пир» (tйleion). Только в этот день царь умащает себе голову и наделяет персов подарками. Аместрида дождалась этого дня и попросила Ксеркса подарить ей жену Масиста. Ксеркс находил жестоким и несправедливым дарить жену брата, к тому же неповинную в этом деле: он понимал причину просьбы.

111. Так как Аместрида не переставала просить, а царя обязывал обычай, по которому не дозволялось оставлять просящего без удовлетворения, когда дается царский пир, то он, хотя и с большой неохотой, согласился и отдал ей женщину. Потом сделал следующее. Аместриде предоставил поступать, как ей угодно, затем пригласил брата и сказал ему: «Ты, Масист, сын Дария и брат мой, сверх того достойный человек. С той женщиной, с которой живешь теперь, ты не живи более, а на место ее я даю тебе мою дочь; живи с ней. Не считай женой твою теперешнюю жену, потому что это не угодно мне». Удивленный такой речью, Масист возразил: «Государь, что за пустые речи ведешь ты? Зачем предлагаешь мне покинуть жену, от которой у меня юные сыновья и дочери, одну из них ты сам выдал замуж за родного сына? Зачем ты предлагаешь покинуть ее и жениться на твоей дочери? Быть удостоенным твоей дочери я ценю высоко, однако ни того ни другого не сделаю. Ты не проси меня об этом и не насилуй меня. Для твоей дочери явится другой муж, не менее меня достойный, а мне дозволь жить с моей женой». Так отвечал Масист, на что Ксеркс с гневом заметил: «Вот что решено о тебе Масист: не дам я тебе в замужество моей дочери, и со своей женой ты не будешь жить больше, чтобы умел принимать то, что дают тебе». Выслушав это, Масист сказал только: «Да не погубил ли ты уже меня, государь?» – и вышел вон.

112. Тем временем, как Ксеркс вел беседу с братом, Аместрида позвала Ксерксовых копьеносцев и подвергла жену Масисты жестокому насилию: она велела отрезать ей груди и бросить собакам, потом отрезала нос, уши, губы и язык и изувеченную отослала обратно домой.

113. В это время Масист, ничего еще не зная о происшедшем, но в предчувствии какой‑то беды, поспешно бросился в дом. Увидев жену обезображенной, он тотчас посоветовался с сыновьями и пустился в путь в Бактры вместе с детьми и несколькими другими лицами с намерением взбунтовать Бактрийский округ и причинить царю величайшие беды. Это и случилось бы, как мне кажется, если бы только Масист заблаговременно достиг земли бактрийцев и саков, потому что они любили его, и он был наместником бактрийцев. Но Ксерксу дали знать о действиях брата; он послал в погоню за ним войско и велел истребить в дороге его самого с сыновьями и его войско. Так было с любовью Ксеркса и гибелью Масиста.

114. Между тем эллины на пути от Микале до Геллеспонта были захвачены ветрами и в самом начале остановились подле Лекта. Отсюда они прибыли в Абидос и увидели разрушенными те мосты, которые рассчитывали найти еще протянутыми и ради которых главным образом и прибыли к Геллеспонту. Тогда пелопоннесцы с Левтихидом во главе решили отплыть обратно в Элладу, а афиняне с начальником своим Ксантиппом желали оставаться здесь и попытаться овладеть Херсонесом. Поэтому пелопоннесцы отплыли назад, а афиняне переправились из Абидоса на Херсонес и занялись осадой Сеста.

115. Так как Сест был сильнейшим из укреплений в этой местности, то при известии о прибытии эллинов к Геллеспонту собрались в него персы из других окрестных городов. Так, из города Кардии прибыл перс Эобаз, который доставил сюда канаты от мостов. Городом владели местные эолийцы, также собрались в нем персы и многие другие их союзники.

116. Тираном в этом округе был наместник Ксеркса перс Артаикт, человек жестокий и нечестивый, тот самый, который посредством обмана царя во время похода его на Афины похитил из Элеунта сокровища Протесилая, Ификлова сына. Дело в том, что в Элеунте на Херсонесе находится гробница Протесилая, а вокруг нее святилище, где были многие сокровища, золотые и серебряные чаши, медь, одежды и другие пожертвования; все это в виде подарка от царя похитил Архаикт. Он обманул Ксеркса следующей речью: «Здесь, государь, есть дом того эллина, который пошел было войной на твою землю, за что и был наказан смертью. Подари мне его дом, дабы каждый уразумел, что не следует ходить войной в твою землю». Этим ему легко удалось склонить Ксеркса подарить дом такого человека, так как царь вовсе не подозревал его умысла. Когда Артаикт говорил, что Протесилай ходил войной на царскую землю, то под этим разумел следующее: персы обыкновенно считают всю Азию принадлежащей им и тому царю, который в данное время царствует. Когда сокровища были подарены, Артаикт перенес их из Элеунта в Сест, священную землю засевал и обращал в пастбище, а сам каждый раз, как являлся в Элеунт, имел сообщение с женщиной во внутреннем покое храма. Теперь Артаикт был осажден афинянами, но он не был приготовлен к осаде и вовсе не ожидал эллинов; они напали на него совершенно неожиданно.

117. Когда осаждающих застигла осень, афиняне тяготились тем, что находились вдали от родины и не могли взять укрепление, поэтому они просили своих вождей отвести их назад, а те отказывались сделать это до тех пор, пока не возьмут города или пока Афинское государство не отзовет их. После этого войско спокойно переносило свое положение.

118. Между тем находившиеся в городе люди дошли до крайней нужды, так что варили и употребляли в пищу кожаные ремни от постелей. Когда же и этого больше не стало, персы с Артаиктом и Эобазом бежали ночью, спустившись по задней стене в том месте, которое было наиболее свободно от неприятелей. Когда наступил день, херсонесцы с башен дали знать о случившемся афинянам и отворили ворота. Однако из афинян большинство пустилось в погоню за беглецами, а прочие занимали город.

119. Когда Эобаз бежал во Фракию, фракийские апсинфии захватили его и по их способу принесли в жертву местному божеству Плистору, а спутников его предали другого рода смерти. Те же персы, которые были с Артаиктом и позже пустились бежать, были настигнуты недалеко за Эгоспотамами; они защищались долго, пока одни не пали на месте, а другие не взяты были в плен. Эллины отвели их в оковах в Сест, а вместе с ними и скованного Артаикта с сыном его.

120. По словам херсонесцев, один из стражей видел следующее чудо в то время, как жарил соленую рыбу: положенная у огня соленая рыба билась и трепетала совершенно так, как только что пойманная. Собравшиеся вокруг люди удивлялись, а Артаикт при виде чуда позвал стража, жарившего соленую рыбу, и сказал: «Чужеземец – афинянин! Ничуть не бойся этого чуда, потому что не тебе оно явилось. Это Протесилай, что в Элеунте, знаменует мне, что будучи мертвым и посоленным, он все же имеет силу, дарованную от богов, отмстить своему обидчику. Поэтому я желаю теперь наложить на себя следующий выкуп: за те сокровища, которые взял из храма, положу божеству сто талантов, а за себя и за сына, если останусь в живых, заплачу двести талантов афинянам». Но этими обещаниями он не склонил начальника Ксантиппа, потому что жители Элеунта просили в отмщение за Протесилая казнить его; такого же мнения был и сам начальник. Артаикта вывели на берег, к которому проведен был мост Ксерксом, а по другому рассказу, на холм, что возвышается над городом Мадитом, и там, пригвоздив к доскам, повесили; сына на глазах отца побили камнями.

121. После этого эллины отплыли в Элладу, причем взяли все сокровища и канаты от мостов для пожертвования в храмы. В течение этого года ничего более не случилось.

122. Дедом распятого на столбе Артаикта был Артембар, который произнес перед персами следующую речь, а они подхватили ее и передали Киру: «Так как Зевс даровал власть персам, а среди персов низвержением Астиага – тебе, Кир, то покинем нашу страну и займем лучшую, ибо мы владеем страной небольшой и суровой. По соседству с нами и дальше есть много таких земель, что, если займем какую‑либо из них, станем и богаче, и славнее. Так действовать подобает народу власть имущему. Ибо когда же можно будет сделать это с большим удобством, как не теперь, когда мы властвуем над многими народами и над целой Азией?» Царь выслушал Артембара и, хотя не одобрял предложения, дозволил персам действовать согласно с ним, но вместе с дозволением советовал готовиться к тому, чтобы не властвовать, а находиться в подчинении; ибо, говорил он, в странах роскошных обыкновенно и люди бывают изнеженные: одной и той же земле не свойственно производить и достойные удивления плоды, и храбрых на войне людей. Персы согласились с ним и отказались от своего намерения, так как мнение Кира признали правильным: они предпочли владычествовать и занимать тощую землю, нежели обрабатывать почву удобную и быть в подчинении у других.