Текст книги "Важнее и сильнее всего… Повествование о запутанной жизни"

«Не может быть!» – подумала Мария, – «Он же в тюрьме сидит!»

Преклонив колени, девушка помолилась о здоровье родителей и о мире во всем мире. Помолилась и о Костанцо Каррера, хотя едва знала его. Затем помолилась о Мигеле… и о себе тоже, но не говоря прямо, что хочет с ним помириться, а так, намекнула только…

Пожилая синьора в мантилье полуобернулась и поощрительно кивнула Марии. От этого на душе сразу стало так хорошо!

После службы Мария вышла из Храма и ахнула: начался снегопад! Первый в её жизни! Нет, конечно, она видела снег в кино и на картинках в книгах, но то, что она испытывала сейчас, было непередаваемо прекрасно! Крупные мохнатые снежинки в полном безветрии густо-густо опускались на землю, на крыши домов, на деревья, покрывая всё пушистой субстанцией и превращая город в волшебную и немного таинственную страну. Ярко-желтый, химический свет фонарей преобразился, стал мягче, превратился в конусы теплых лучей с четко очерченными границами. Снежинки танцевали свой сложный медленный танец, вспыхивая в этих лучах уличного освещения маленькими звёздочками. Да они и были звездочками! Мария пригляделась: ни одна, упавшая на рукав пальто, не была похожа на другую! Она подставила ладонь и удивилась, что снежинки совсем не холодные! Из озорства девушка открыла рот и поймала несколько хлопьев снега на язык: холодно не было, а на вкус они были… нет, не определить… Но пахли свежестью!

– Ты что, никогда не видела снега, дитя? – ласково спросила по испански давешняя пожилая синьора.

– Нет… не видела, – растерянно ответила Мария.

– Откуда ты?

– С Кубы, синьора. А вы?

Синьора улыбнулась:

– А я из Ворсино… впрочем, неважно! Ты ни о чем не хочешь меня попросить?

Мария растерялась: с какой стати она стала бы просить о чём-то эту незнакомку?

– Н-нет…

Синьора пристально всмотрелась, улыбнулась несколько разочарованно:

– Ну, тогда… Пусть этот первый снег принесет тебе счастье, muchacha!

– Спасибо… – отозвалась Мария и растерянно оглянулась: синьора исчезла.

И, что интересно, следов тоже не осталось! А ведь должны были остаться следы, не по воздуху же она прилетела от крыльца до проезжей части? Странно…

«И, главное, как она догадалась, что я говорю по испански?» – ломала голову наша кубинка, идя к метро.

Следы от её сапожек отпечатывались на снегу совершенно отчетливо, даже жалко было наступать на девственно-белую дорогу. Оглянувшись, Мария увидел что там, где она прошла минуту назад, отпечатки уже превратились в едва различимые ямки.

Метро уже закрылось, и пришлось ловить такси. Облепленная снегом машина затормозила около девушки минут через пять.

– Куда поедем, красавица?

– Юго-Запад. Угол Волгина и Островитянова…

Таксит кивнул и рванул с места.

Ангел второй статьи Вагабонд улыбнулся вслед. Подслушав молитву девушки, он решил исполнить её желание воссоединиться с любимым!

26 декабря Михаил пришел в мастерскую очередной раз и застал Люсю кладущей последние мазки на натюрморт с георгинами в вазе, стоящей на трельяже.

– Это ты, Миш? – окликнула она, не оборачиваясь и сопя от сосредоточенности, – Я сейчас.. Поставь чайник, силь ву пле!

Раздевшись и поджегши конфорку под чайником, Михаил подошел к только что законченному полотну и всмотрелся: довольно традиционный натюрморт, исполненный в манере старых испанцев, то-есть притемненный и очень роскошно выглядящий. Взял с верстака очки: объёма, стереоэффекта – не было! Он уже открыл рот, чтобы сказать об этом Люсе, но та, закусив губу, коснулась картины тоненькой кисточкой и… Картина ожила! Даже без красно-синих очков она была объёмной, можно было заметить, что цветы как бы слегка шевелятся от легкого тока воздуха! Но особенно их обоих потрясло, что в зеркале отражался не только букет, как и было задумано, но и зритель! То-есть, согласно законам оптики, во всех трех зеркалах! Мало того, в правильной проекции и перспективе! Михаил долго корчил рожи перед сим шедевром, восторгаясь, как нарисованное зеркало безошибочно их воспроизводит.

– Ты, Воробьёва, гений! – торжественно заключил он, накривлявшись досыта, – Сие явление необъяснимо и другим человеком воспроизведено быть не может! Ты – уникум!

Подумав, добавил голосом почтальона Печкина:

– Тебя надо в поликлинику сдать, для опытов!

Люся захохотала и бросилась на него с кулаками. Михаил легко перехватил её запястья. От резкого движения измазанный красками рабочий халат распахнулся и взору Михаила предстал кокетливый французский лифчик кремового цвета и ложбинка между грудей. Оба испуганно замерли на мгновение, а затем Люся выгнулась, чтобы освободиться, и нечаянно коснулась своим тазовым поясом чресел комсомольца Михайлова. А там… а там… что-то упруго бугрилось!

Парень разжал руки и резко отстранился.

– Прости, Воробушек, – виновато пробормотал он, запинаясь, – Я… это… увлекся… Пойду, пожалуй.

Люся, вспомнив уроки мадам Зарубиной, сделала изящный жест кистью, как будто приближая что-то к себе, и выдохнула:

– Да-а-а!!!

К сожалению, уверенности, что подопытный обратил на это достаточно внимания, не было.

Михаил быстро собрался и ушел, досадуя на себя: «Надо же, как неловко получилось! Чуть до греха не дошло! Воробьёва, она же ведь просто товарищ!»

Когда дверь захлопнулась, Люся упала на табурет и заплакала. Надо же, сорвалось! А ведь уже в руках был, и хотел её!

Высморкавшись и вытерев слёзы, проанализировала ситуацию и пришла к выводу, что все не так плохо, а скорее даже хорошо: уже реагирует на неё, как на женщину! Но как быть дальше, было неясно. Подумав, придвинула телефон и накрутила номер:

– Алло, Эльвирочка Павловна? Это Люся… Мы могли бы встретиться? До Нового Года?

Придя домой, Михаил долго пребывал в задумчивости, ибо то, что произошло в мастерской, сильно взволновало его целомудрие. Отношения с горячо любимой Марией оставались в подвешенном состоянии, и как с ней мириться он не представлял. Ольгу он прогнал, да, по большому счету, у него к ней ни любви, ни серьёзного влечения никогда не было. А женщину хотелось очень сильно!

«Воробьиха не вариант, она просто товарищ… товарищ? Товарищ!» – твердо заключил наш герой, но память назойливо подсунула картинку: белая-белая кожа в ложбинке между грудей… Нет, что делать-то? Проститутку снять за червонец? Или к Дуне Кулаковой обратиться за помощью? От этой, недостойной взрослого мужчины мысли, стало стыдно.

От раздумий отвлек звонок в дверь. Недоумевая, кто бы это мог быть в столь поздний час, открыл. На пороге стояла женщина в надвинутом на глаза платке и плаще с поднятым воротником, явно иностранка (это был Вагабонд, но парень об этом, конечно, не догадался!).

– Пардон, я имею честь видеть месье Михайлофф? – конспиративным шепотом осведомилась она по французски.

– Да, это я… – слегка растерялся Михаил.

– У меня для вас пакет от месье Златогора из Италии! – незнакомка нырнула рукой под плащ и вынула сверток из коричневой грубой бумаги, – Вот, возьмите! А я побегу, мне ещё на электричку надо успеть, обратно в Ворсино!

Михаил неловко взял.

– Но, послушайте… – начал он, но женщина в плаще уже повернулась и застучала каблуками по лестнице.

В пакете оказалось два письма и два десятка фотографий! Ещё там были шикарные часы «Сейко» в коробочке. Серега писал о своём житье-бытье, извинялся за внезапный отъезд, дескать, из-за конспирации не мог ничего заранее сказать. На фотографиях он был то в Ягуаре, то в собственной кузнице, то с Лючией в шикарных интерьерах. Несколько фотографий запечатлели его поковки. Михаил только успевал подбирать отпадающую челюсть: надо же, как друг Серега развернулся вширь и вглубь! Своя кузница, магазин-салон… Перечитал письмо:

«… Письмо это посылаю тебе с оказией: одна знакомая едет в Москву по делам, согласилась доставить. Имей в виду, я тебе и маме пытался звонить, но звонки не проходят. Письма, судя по всему, тоже застревают в КГБ. Хотел передать маме немного денег, но не рискнул: рубли здесь не водятся, а за валюту, если найдут, сам знаешь, что бывает. Так что поддержи её, письмо передай и фотки. А я потом что-нибудь придумаю!

Обнимаю за организм!

Сергей, друган с Италии

PS: часы – тебе подарок от меня!»

Ни обратного адреса, ни телефона не было.

Михаил принялся рассматривать часы: ну и хронометр! На задней крышке надпись: «Waterproof 200m Shockresistant». Календарь, день недели, секундомер! Нержавеющий стальной корпус и такой же браслет с застежкой! Ну, дает Серега! Решил, что съездит к Александре Георгиевне завтра же, а звонить заранее не будет из конспирации, а то мало ли что! Вдруг её телефон прослушивается?

Он снова посмотрел на подарок: 22.30. Мария должна быть сейчас дома… Представил, как она сидит за столом, зубрит свою анатомию. Или, даже, лежит и зубрит! Внезапно решение проблемы яркой вспышкой озарило мозг! Ворваться к ней, не слушая возражений, и все объяснить! Объяснить, что она была свидетельницей досадного недоразумения, провокации! А потом – поцеловать… и будь, что будет!

Быстро одевшись, Михаил выскочил из дома. Снегопад, начавшийся накануне, старательно заваливал столицу снегом. Такси, ему нужно такси, срочно! Почти бегом двинулся в сторону Ленинского проспекта. За десять минут ни одной машины! Куда они все подевались? Наконец, из-за угла вывернула Волга с шашечками на дверцах. Михаил перескочил через сугроб на проезжую часть, преграждая автомобилю путь и отчаянно размахивая руками. Таксярник с визгом затормозил, выпуская из окна облако концентрированного мата, и пошел юзом. Михаил, не обращая внимания, рванул дверцу и плюхнулся на сиденье.

– Куды прешь, козлина позорный? – завопил водила, выхватывая из-под сиденья монтировку, – Не видишь, в парк еду?

На ветровом стекле, действительно, красовалась табличка «В Парк».

– Госбезопасность, капитан Михайлов! – железным голосом оборвал его вопли Михаил, выхватывая из нагрудного кармана куртки красную книжечку с золотыми буквами «КГБ СССР».

Этот муляж он изготовил сам, специально для таких вот ситуаций. Внутри была чистая бумага, а надпись была выполнена бронзовкой, разведенной на сахарном сиропе. В случае угрозы задержания милицией или, не дай Бог, настоящими комитетчиками, достаточно было лизнуть, чтобы грозная аббревиатура исчезла.

Водитель, конечно, поверил, что удостоверение подлинное и моментально втянул клыки.

– Куды поедем, товарищ капитан?

– На угол Волгина и Островитянова, – распорядился псевдокомитетчик, – Знаешь, где это? Да счётчик включи, всё должно быть натурально.

– Знаю, конечно! – обрадованно отозвался водила, уже успевший загрустить, что придется делать ездку бесплатно, – Только вчера туда такую красавицу возил, эх!

Движение было редким, поэтому до общежития доехали быстро, минут за пятнадцать.

Расплачиваясь, Михаил значительным голосом приказал:

– О том, что меня возил, забыть!

– Так точно, товарищ капитан, уже забыл! – козырнул водитель.

– К пустой голове руку не прикладывают! – вспомнил Михаил сентенцию деда-генерала, – Давай, езжай, не свети меня!

Таксярник рванул с места, оставив после себя облачко дыма от горелой резины.

Часы «Сейко» показывали 23.07. Как попасть в общагу, а? Легальный вход для посетителей до одиннадцати… Показать ксиву? Нельзя, вахтерша бдительная, захочет прочитать, что внутри написано… Да и примелькался товарищ Михайлов с сентября месяца, узнать может, хоть уже и декабрь!

Обошел корпус сзади, присмотрелся: так, если на крышу мусорокамеры залезть, то оттуда на второй этаж несложно… а он заколочен, блин! Придется карабкаться на третий, по стене. Ну, ничего, преодолеем! Подставив какие-то ящики, влез на крышу мусорокамеры, примерился к кирпичам: во, выбоина, и ещё одна, и вон там… Вперед! До второго этажа добрался без проблем, только извозился весь, ибо температура окружающей среды была нулевая, а значит, везде было сыро и грязно. Стоя на перилах, перевел дух. На третий дорога казалась легче: доски, закрывающие балконный проем, были набиты неплотно, поперек. Значит, по ним, как по лестнице! Привстав на носки, ухватился за самую верхнюю щель, начал подтягиваться. Не тут-то было! В тело, пронзив куртку, когтями вцепились сразу несколько гвоздей, вбитых, наверняка, специально. Вверх – никак! И вниз – тоже! Во, попал! Закусив губу, Михаил, напрягая все силы, подтянулся. С противным треском разорвалась новенькая куртка, а также кожа на груди и животе. Есть! Он перехватился на три доски выше и подтянулся снова, на сей раз порвав брюки и исцарапав ляжки. Но это было уже неважно, он прорвался и теперь висел на бетонной плите балкона третьего этажа. Найдя упор для ног, подтянулся, пытаясь дотянуться до перил. Нет, слишком высоко, не достать! Гладкая бетонная плита в метр с лишним высотой, и не за что зацепиться. Руки уже начали уставать, однако! Решать, что делать, нужно было быстро, ибо сверзиться с десятиметровой высоты не улыбалось. Щель! Вертикальная щель между стеной и плитой ограждения! Вставил туда правую кисть, как мог высоко, сжал в кулак. Ну! Подтянулся на одной руке. Надо же, а раньше такое не удавалось! Вставил левую руку, сжал в кулак, повторил. Раздался хруст. «Часы накрылись!» – смятенно догадался наш скалолаз, вернее, стенолаз, но жалеть прибор было некогда. Снова перехватился, дрыгая ногами от напряжения… Ну, наконец-то! Свободная рука ухватилась кончиками пальцев за перила, коленка уперлась в щель между полом и вертикальной плитой. Несколько секунд висел, судорожно всхлипывая, копя силы для последнего броска… Ещё одно усилие – и он перемахнул через перила и стоит на дрожащих ногах в неосвещенном коридоре! Дойдя до лифта, оглядел себя в тусклом свете уличного фонаря. М-да-а, видуха страшноватая! Куртка и брюки порваны в нескольких местах, весь извазюкался в грязи и кровище. На «Сейке» раздавлено стекло. Удастся ли заменить? Отряхнул волосы от налипшего снега, вытер рукавом лицо. Со вздохом нажал кнопку вызова лифта. Лифт не работал.

Мария и в самом деле была дома, зубрила при свече (электричество опять вырубилось!) высшую математику, ибо завтра надвигался зачёт. Дело двигалось с трудом. Не потому, что плохо знала предмет – она посещала все лекции и семинары аккуратно, а из-за того, что мысли её упрямо вертелись вокруг Мигеля. Со времени расставания она постоянно анализировала намертво впечатавшуюся в память сцену: глупое, растерянное лицо жениха и голая девка на его коленях. Вообще, всё тогда было как-то странно, неправильно. Она пришла вовремя, ни минутой раньше. Значит, Мигель должен был её ждать? Не мог же он забыть и назначить свидание другой? А эта шлюшка, видимо, пришла сразу перед ней… Вспомнилось, что никакой разбросанной по полу одежды, кроме пальто, в комнате не наблюдалось! Но не могла же она прийти голая, в одном пальто! Или… могла? Значит, провокация? А стояк как же? Хельга объясняла, что это мог быть просто рефлекс на голую бабу… любую голую бабу. Внезапно захотелось бросить все и прямо сейчас, ночью, бежать к любимому и… И, что? Поговорить, да? Устроить вечер вопросов и ответов? Посмотрев на часы, нахмурилась: время к полуночи, а ей ещё пять параграфов учить!

Михаил поднимался по лестнице, тупо отсчитывая этажи. Мыслей не было никаких. Он просто знал, что сейчас войдет в комнату Марии и разрубит Гордиев Узел, запутавший их любовь.

Шестнадцатый! Дверь, ведущая в коридор, нехотя, со скрипом открылась. До комнаты любимой оставалось двадцать два шага.

Хельга, сторожившая на кухне чайник, чтоб не сперли, и одновременно читавшая при свете фонарика «Три товарища» Ремарка в русском переводе, зевнула, прикрыв рот ладошкой. Поздно уже, и баиньки охота! Когда ж этот дурацкий чайник закипит, в конце-то концов? Чайник, покочевряжившись ещё минуту, оглушил разбойничьим свистом. Фу-у, готово! Девушка подхватила чайник и побрела в комнату, думая, что русские перевели Ремарка совсем неплохо. Одновременно она прикидывала, что заварку сегодня придется засыпать всю, что осталась, а завтра купить новый цыбик. Слово, вычитанное не то у Мельникова-Печерского, не то у Аркадия Гайдара, ей понравилось, и она совсем уже собралась хихикнуть, но смех замер у неё в горле, ибо в следующий момент из-за поворота на неё наскочил мокрый, грязный и окровавленный Эстреллин ухажер! Выглядел он помесью зомби с партизаном после допроса в гестапо. Хельга с трудом удержалась от визга и чуть не уронила чайник, но Михаил быстро схватил её за плечо и властно приказал:

– Скройся с глаз и не показывайся, пока не позовем!

Хельга догадалась, что парень пришел мириться с Эстреллой любой ценой. Вон, даже не побоялся ночью по балконам лезть, весь изорвался! Понурившись, она направилась в комнату 13—10 к трём товарищам, Ивану, Владимиру и Хосе, надеясь обрести у них приют.

– Мальчики, чаю не хотите? – с милой непосредственностью поинтересовалась девушка, войдя без стука в мужскую обитель, – У меня и чайник с собой!

Ответом ей было потрясенное молчание, через несколько секунд перешедшее в истерический хохот.

Стукнула дверь. Мария оторвала взгляд от частокола формул, ожидая, что войдет фройляйн Мюллер с чайником. Но на пороге стоял вовсе даже Мигель! Не говоря ни слова, он ринулся к ней и стиснул в объятиях исцарапанными руками так крепко, что у кубинки свело пальцы на ногах. В следующий момент его губы грубо и жадно, до крови, впились в её губы. На миг всё поплыло перед глазами и сладко закружилась голова. Поцелуй, о котором мечталось все эти месяцы, недели, дни и часы был таким убедительным, что все сомнения в верности любимого сразу отпали! Так же, молча, Михаил принялся срывать с неё одежду. Собственно, не так много было и срывать-то: халатик да трусики! Мария не сопротивлялась и не жеманилась. Наоборот, приняла активное участие в процессе раздевания, стянув с парня рубашку. Затем… Ну, ты догадался, Читатель! Они сблизились. Две половинки стали одним целым!

Через час или около того они оторвались друг от друга. Мария, получив, наконец, возможность рассмотреть ненаглядного, пришла в ужас:

– Ты что, дрался с ягуаром?!

– Нет, это я по балконам лез, через вахту же не пройдешь…

В ванной, в шкафчике, нашлась перекись водорода и зелёнка, и Михаил был старательно раскрашен в узоры мира и дружбы племени команчей. Во время оказания медицинской помощи он подвывал, извивался, повизгивал и умолял подуть, потому что, дескать, сильно щипало. Мария добросовестно дула, с трудом сдерживая смех. Потом они лежали под одеялом, тесно прижавшись телом к телу, целовались, шептались и ворковали, снова целовались… и не могли наговориться и нацеловаться. Уснули одновременно, на полуслове, как выключили их.

В четыре часа ночи, когда влюбленная пара спала и видела счастливые сны, в комнату на цыпочках прокралась утомленная и опухшая Хельга, проигравшая ребятам шестьдесят восемь партий в подкидного дурака. Выиграть бедняжке удалось только три раза. Играли на воду: проигравший выпивал полстакана воды. Увидев два тела на кровати Марии, она тихонько вздохнула и принялась собирать одежду Михаила, разбросанную по полу. Собрав, тихо удалилась на кухню, штопать и чистить. А то как парень утром домой в таком виде пойдет?

Глава пятая

Михаил ехал в переполненном по утреннему времени автобусе и на лице его цвела, несмотря на давку, счастливая улыбка огромной эмоциональной мощности. Москвичи и гости столицы спотыкались об неё взглядами и моментально снижали накал своей ежедневной борьбы за честь, достоинство и удобство. Вместо выражений типа: «Куды прешь, коза драная!» и: «Ну, ты, интеллихент гнилой, не наваливайся, все ляжки изъелозил!» теперь слышалось: «Сейчас, женщина, я ногу, пардон, втяну – и вы протиснетесь!» и «Мущина в очках и шляпе, не могли бы вы сделать мне одолжение и чуть-чуть отодвинуться, а то мне ваш пóртфель все колготки изорвет!» – и все это с улыбками и поклонами!

Дальше – больше: какой-то дядька, стоящий на передней площадке, громко запел:

Утро красит нежным цветом

Стены древнего Кремля,

И неожиданно весь автобус подхватил:

Просыпается с рассветом

Вся Советская земля!

Патриотическая песня увлекла всех пассажиров настолько, что некоторые даже проехали свою остановку, чтобы допеть до конца. В момент окончания песни Михаилу как раз пора было выходить, и он вежливо спросил стоящую впереди гостью столицы из далекого, но, тем не менее, братского Киева (сие следовало из надписи на вязанной шапочке и акценту!):

– Простите, вы на следующей выходите?

Тетка глянула на него искоса и тоном профессора филологии пояснила:

– Выходют замуж, молодой человек!

Обескураженный Михаил перефразировал свой вопрос:

– Вы сходите сейчас?

– Сходют с ума! – был ответ.

– Универмаг «Москва»! Следующая остановка – школа! Граждане пассажиры, вовремя пробивайте талоны, проездные предъявляйте в развернутом виде! Мосгортранс в моём лице благодарит вас за поездку в нашем автобусе! – приветливо прогремел динамик.

Автобус остановился, с шипением раздвинув двери. Тетка азартно двинулась к выходу, могучей грудью раздвигая толпу, как ледокол «Ленин» ледяные торосы моря Лаптевых. Михаил последовал за ней в кильватере. Оказавшись на земной тверди, он, не удержавшись, поинтересовался:

– Женщина, а, вот, что вы сейчас сделали?

– Вылезла! – коротко бросила киевлянка.

– Тогда – с Днем Рожденья вас! – съехидничал Михаил, и направился в универмаг, где, как он знал, имелась часовая мастерская.

«Звидкиля вин про мой День Нарождення спознав?» – изумилась гордая дочь Украины, и в самом деле родившаяся именно этого числа, но ответить ей было уже некому.

В мастерской немолодой часовщик с безошибочно угадываемой национальностью на лице долго вертел в руках «Сейку», а затем со вздохом объявил:

– Таки, нету такого стекла сейчас! Часики оставите, или…? Зайдёте через недельку… или две.

Михаил, достаточно искушенный в такого рода делах, сделал суровое лицо:

– Часы эти – служебные, для оперативных целей! – и показал удостоверение, описанное выше.

– Ой, так точно, товарищ…

– Капитан! – подсказал Михаил.

– Ага, товарищ капитан, неужели ж щас не подберем!

Стекло нашлось и было вставлено за пять минут.

– Таки даже лучше прежнего будет! – похвастался часовщик, – Небьющееся, нецарапающееся! Всего пять шестьдесят, товарищ капитан!

– Про то, что часы видел, забыть! – приказал Михаил, расплачиваясь.

Часовщик окинул взглядом стоящего перед ним лжекомитетчика, задержавшись взглядом на новой, но заштопанной в нескольких местах куртке и развел руками:

– Какие-такие часы-шмусы? Ничего не знаю!

Михаил кивнул и ушел, а часовщик озабоченно подумал:

«Оперативник, точно! Волкодав! А в часах, наверняка, рация!»

Михаил вошел в знакомый подъезд, поднялся на нужный этаж и надавил кнопку звонка.

– Седьмой, седьмой! Я второй! У объекта визитер! Михаил Михайлов!

– Второй, я седьмой, продолжайте наблюдение. Щас приедем!

Радиообмен называется! Михаил, конечно, не обратил внимания на небритого дядьку в трениках, шлепанцах и старенькой куртке на голое тело, курящего около мусоропровода.

Александра Георгиевна была дома. Она теперь все время была дома, ибо с работы её уволили на третий день после отъезда Сергея. Да, вот так, вызвали в отдел кадров и вручили приказ об увольнении по тридцать третьей статье Кодекса Законов о Труде. За неоднократные нарушения трудовой дисциплины. Кадровику было стыдно и неприятно, но что он мог поделать? Телефонный звонок из Первого Отдела был короток и ясен: «Уволить!»

Александра Георгиевна, зная, что трепыхаться бесполезно, молча расписалась в приказе и вышла с гордо поднятой головой. К счастью, она быстро нашла новую работу, неофициальную, правда: сосед Рабинович предложил вести курсы иврита для отъезжающих сами знаете, куда. Денег теперь было намного больше, чем раньше, ибо от желающих овладеть языком Земли Обетованной приходилось, образно выражаясь, палкой отбиваться.

Короче говоря, жить можно. Но жизнь её в отрыве от единственного сына была тосклива и беспросветна, поэтому доставленное Михаилом письмо и фотографии явились прямо-таки лучом света в тёмном царстве одиночества! Несчастная женщина читала и перечитывала письмо (на восьми страницах!), каждый раз пуская слезу на заключительной строчке «Целую, Сережа», по много раз пересмотрела все фотографии, показывая их Михаилу с восклицаниями:

– Смотри, Мишенька, неужели это вправду такой парк при доме, с фонтаном? … Машину научился водить, надо же! … А Лючия-то, Лючия! Как похорошела!

– Ага, повезло ему с ней! – соглашался Михаил, прихлебывая чай.

Внезапно в их беседу ворвался длинный, настойчивый звонок, сопровождаемый стуком в дверь. Александра Георгиевна испуганно вздрогнула и пошла открывать. Михаил напрягся.

– Кто там?

– Открывайте, милиция! – донесся из-за двери суровый ответ.

Михаил быстро вынул муляж удостоверения КГБ и слизнул надпись. На всякий случай. Александра Георгиевна отомкнула замок и в квартиру ввалился милиционер в форме и двое сурового вида мужчин в штатских костюмах.

– Участковый инспектор капитан Шептунов! – махнул красной книжечкой милиционер, – Предъявьте докýменты, гражданы!

Один из штатских, тот что постарше, тоже показал удостоверение, оказавшись капитаном госбезопасности Омельченко. Тот, что помоложе, ничего не показал, только молча встал у двери.

Михаил предъявил для обозрения студенческий билет. Александра Георгиевна достала из трюмо паспорт.

– Итак, гражданка Златогор… – начал комитетчик, без приглашения садясь к столу, – И ты, гражданин Михайлов. У нас есть сведения, что вы поддерживаете связь с предателем Родины Сергеем Сергеевичем Златогором, подозреваемым ещё и в шпионаже в пользу иностранной державы. Так, нет?

– Нет! – гордо вскинула голову Александра Георгиевна, – С тех пор, как он уехал, я с ним не общалась!

– Я тоже! – развел руками Михаил.

– А это что? – капитан показал пальцем на письмо и фотографии, лежащие на столе.

– Письмо и фотографии, – индифферентно пожала плечами Александра Георгиевна.

– А откуда?

– Я принес! – честно признался Михаил.

– А у тебя откуда? – грозно повернулся к нему комитетчик.

– А мне это незнакомка какая-то вчера вечером принесла.

– Так, это же и значит: «состоять в связи»! – торжествующе заключил комитетчик, потрясая фотографиями.

– Какая же это связь? Односторонняя! Я его адреса не знаю, писем не посылал, по телефону не звонил! – выкрутился Михаил.

– Почему сразу нам не отнес компрматерьялы? – наседал капитан.

– Потому, что адресовано было не вам, а Александре Георгиевне! Да и откуда мне было знать, что это компрматерьялы? – сделал простецкое лицо Михаил.

На душе у него было кисло: надо же, Сереге шпионаж шьют!

Посверлив парня несколько секунд злобным взглядом, капитан Омельченко снова повернулся к хозяйке:

– Значит, знали, что сын сдергивает за рубеж, и не донесли? Это, между прочим, тоже статья! Пособничество!

Александра Георгиевна уже пришла в себя от первоначальной растерянности, поэтому твердо сказала:

– Мой сын ничего мне не говорил. Последний раз я его видела садящимся в такси. Куда он поехал, я не знала.

– Так-таки и не знали? – издевательски прищурился кэгэбэшник.

– Нет!

– А ценности, валюту иностранную Златогор с письмом не прислал ли?

– Нет! Хоть обыщите!

– Вот, прямо сейчас, и обыщем!

Стоящий у двери безымянный штатский привел понятых – супружескую чету Волопасовых-Гуковых, а также водителя-прапорщика женского пола. Она увела Александру Георгиевну в спальню для личного обыска, но ничего не нашла.

Чума, в смысле Эмилия Иоанновна раздувалась от радости, когда в процессе обыска в квартире все перевернули вверх дном.

«Вот, вот! Отольются кошке мышкины слёзки! Тебя посодют – а ты не воруй!» – злорадствовала она, ибо в сердце все ещё жила жгучая обида за проигранную битву, когда соседка всего несколькими словами воздвигла могучую логическую оборону в ответ на её, Чумы, атаку, и Сережка ускользнул из, казалось бы, стального капкана Ленкиной беременности и не стал жениться.

Обыск (незаконный, вообще-то, ибо уголовного дела возбуждено не было, но в Советском Союзе и не такое сходило с рук власть предержащим, не так ли?) продлился почти два часа, но результатов не дал. Ни к квартире, ни у Александры Георгиевны, ни у Михаила иностранной валюты не обнаружили.

– Ну, ладно, гражданка Златогор, на нет и суда нет, как говорится. Считайте наше посещение беседой… профилактической беседой. Теперь знаете, что о любых контактах с предателем Родины необходимо обязательно сообщать нам. Это и к тебе относится, Михайлов! Вот телефон, – капитан бросил на стол карточку, – Звоните.

Александра Георгиевна к карточке не притронулась и промолчала. Михаил тоже промолчал.

Служивые покинули квартиру не прощаясь и забрав письмо и фотографии.

Александра Георгиевна заплакала, сморкаясь в платочек. Михаил постарался утешить:

– Не плачьте, я постараюсь его предупредить… Придумаю что-нибудь.

Конечно, никакого уголовного дела на Сергея по поводу шпионажа заведено не было, это капитан Омельченко соврал, но откуда бы Михаилу и несчастной матери было знать об этом? Хотя, конечно, могли и завести, дело-то: парень работал на военном заводе и был под подпиской о неразглашении. Основной причиной их посещения было желание застукать Александру Георгиевну с валютой, которую, как они подозревали, Сергей прислал матери вместе с письмом. А уж тогда! М-да-а…

Мария и не спавшая всю ночь Хельга в то утро пошли сдавать зачет по высшей математике.

Автор не понимает, зачем в медицинском институте нужна высшая математика, все эти интегралы и дифференциалы. Как они могут помочь в диагностике болезней или составлении лекарств? А, вот, логику в медицинском институте, наоборот, не изучают, тоже непонятно, почему. Ну, да ладно, академикам виднее.

Итак, девушки вошли в аудиторию и взяли билеты. Один теоретический вопрос и две задачи. Усевшись за стол, Мария с облегчением отметила, что ответ на первый вопрос она знает – доказать теорему, подумаешь! Задачи тоже не представляли трудностей и она сходу принялась строчить в проштемпелеванном листе бумаги. Минут через двадцать закончила и оглянулась на подругу. Хельга спала! Сидела, подперев подбородок, и спала! На лице её цвела счастливая улыбка, а лист перед ней был совершенно чистый! Надо было как-то спасать человека, и Мария, поразмыслив немного, придумала: улучшив момент, когда преподаватель отвернулся, быстро положила свой билет и лист с ответами на стол Хельги, а её билет и листы для ответов взяла себе. И тут ей стало кисло: вопрос по теории оказался одним из тех, что она недоучила ночью! То-есть, самое общее представление она имела… но, безусловно, недостаточно, чтобы отвечать уверенно. Из двух задач она смогла решить только одну, а во второй запуталась наповал. Время, отпущенное на подготовку, между тем истекало!