Текст книги "Важнее и сильнее всего… Повествование о запутанной жизни"

Илья Игоревич, выпив водочки в День Медработника, поведал, что в 1917-м году ради красавицы княжны Насти Трубецкой бросил жену лежавший у неё в госпитале некий раненый кавалергард, адъютант самого генерала Брусилова. Однако счастье влюбленных было недолгим: сгинул молодой муж в круговерти гражданской войны. Осталась на память только вторая половинка двойной фамилии…

– О, зачем я не писательница! Я написала бы об этом роман! – вытирая заплаканные глаза, воскликнула Хельга.

Эстрелла только вздохнула. Ей своих любовных переживаний хватало выше крыши.

Не обошлось и без романтических моментов, а как же! Местные парни (все пятеро!) сначала проявили к нашим героиням сильнейший интерес, дарили букеты из полевых цветов и туеса с ягодами, но быстро поняли, что Эстрелла на их ухаживания не поддается. На Хельгу же всерьёз запал только один. Остальные, мотивируя свою незаинтересованность её немецкой национальностью (Наши деды с немцами воевали, а мы что ж, девок ихних должны окучивать? Не бывать такому!), откачнулись. Тот, что запал на Хельгу, звался Ринатом, был крымским татарином, соответственно, его дед против немцев не воевал. Красивый, между прочим, юноша! И совершенно русифицированный, ибо родился и вырос не покидая Ульяничей! Осенью он должен был идти в армию, и с удовольствием предвкушал, как увидит паровоз, дома аж в десять этажей вышиной, рубиновозвёздный Кремль и Дедушку Ленина в Мавзолее. Ухаживал он немножко прямолинейно: приходил вечером с букетиком ромашек или кувшинок и предлагал:

– Пойдем на озеро гулять?

Хельга соглашалась: он ей нравился! Гуляли они обычно часов до двух ночи, беседуя на всякие интересные темы. Парень рассказывал о драках, из которых неизменно выходил победителем, о замене масла в тракторе «Беларусь», а также о том, как самостоятельно резал бычка прошлой осенью. Хельга – о Москве, родном городе и Берлине. А после полуночи начинали целоваться. Ринат целовался мощно, ибо был убежден, что, чем крепче поцелуй, тем нагляднее выражается сила чувства. Между нами говоря, Читатель, он заранее тренировался на помидорах! Хельга терпела и каждое утро возвращалась с губами, распухшими, как оладьи. Она долго не могла понять, почему до полуночи целоваться нельзя, чтобы ложиться спать пораньше? Ринат объяснил, что, согласно местным поверьям, если неженатая пара поцелуется до полуночи, то местные мелкие сущности – Водяной, Леший, Кикимора – обидятся и будут делать гадости!

– Кикимора может даже и это, ну… лихорадку на губе сделать! А в озере если купаться, то Водяной в омут утянет или судорогу на ногу наведёт, были случаи. Ну, а Леший в лесу кругами водить будет, сучки в глаз совать, ямы под ноги подкладывать!

Хельга впечатлялась:

– И все из-за того, что до полуночи поцеловались?!

– Ага, они только и смотрят, кто без понятиев ночью милуется-целуется! Ночью ихняя сила! А в полночь первые петухи пропели – и делай, что хошь, они уж не властны. А вообще, с нечистой силой можно ладить, ежели задабривать! Домового, там, подкармливать, Лешему ленты красные на сухое дерево вешать, да и Водяному тоже подарки давать: он очень крутые яйца любит. Бросишь крутое яичко в озеро, пруд али в реку, скажешь: «Дедушка Водяной, вот тебе яичко печеное на твой корень моченый!» – и можешь купаться до самого Ильина дня без опаски!

Ринат знал много таких историй, и Хельга слушала, как зачарованная.

После некоторого количества таких свиданий Ринат простодушно спросил:

– Дашь сегодня? А то уже месяц прошел!

Месяц был рубежом, после которого количество ухаживаний, по местным понятиям, должно было перейти или в новое качество, или сразу в стадию сватовства. Или прекратиться вообще!

Хельга подвергла предложение ухажера всестороннему анализу. С одной стороны, замуж она за Рината не собиралась. С другой стороны, девственность давно и сильно тяготила: жутко хотелось узнать, как это бывает между мужчиной и женщиной. С третьей стороны – почему бы и не с ним? Парень красивый, ей нравится, она ему тоже…

– А где? Ко мне нельзя!

– А в стогу!

Из последней скромности Хельга зашла за стог и сняла трусики, потом вернулась к Ринату, легла на сено и с придыханием сказала:

– Вводи!

– Чево? – растерялся Ринат, тоже, кстати, девственник, как и фройляйн Мюллер.

– Ну, свой пенис! Вводи его в меня! – пояснила Хельга, ёрзая от нетерпения.

У парня от таких заявлений всё опало. Что такое «пенис» он не знал, тем более, как вводить его, непонятно куда…

– Да ну тебя на фиг, фашистка недобитая! – досадливо воскликнул он и убежал.

Хельга, возвращаясь домой в одиночестве, ломала голову, почему все сорвалось. Больше Ринат встречаться не предлагал, почему то…

В конце августа им устроили проводы с банкетом. Пришел Чурила с женой и взрослой дочерью, Илья Игоревич и Анастасия Павловна. Дамы выпили домашнего малинового вина, мужчины – водочки.

– Приезжайте к нам на будущий год, девчата! – пригласил председатель, – Очень уж вы всем понравились!

– Не получится, – грустно развел руками Илья Игоревич, – У них после четвертого курса докторская практика, а это только в большой больнице возможно.

И Эстрелле с Хельгой стало ужасно грустно, что они более в Ульяничи не вернутся.

29-го августа Чурила отвез их в Калугу и посадил на электричку. Деревенские надарили уйму подарков: и варенье, и мёд, и сало, и пироги, и творог, и яйца, и вино домашнее. Всё это пришлось заносить в вагон в три приёма!

Поезд тронулся. Девушки переглянулись: миновала важная веха на их студенческом пути. Впрочем, на жизненном пути – тоже. Они видели рождение новой жизни и видели смерть, научились избавлять людей от страданий. Благодаря практике они сделались взрослее, ответственнее, прониклись гордостью за выбранную профессию, осознали ответственность и сложность медицинского ремесла. Или – искусства?

Глава восьмая

В феврале восемьдесят восьмого года Михаилу пришло подтверждение о продлении его срока работы в Обществе ещё на три года.

– Поздравляю, Миша! – пожал ему руку Летунов, – Значит, прижился! Езжай с Людмилой Васильевной в отпуск и возвращайся с новыми силами!

Отпуска было не избежать.

Встретившись с родителями, Михаил показал класс: пил вровень с отцом-полковником. Надежда Родионовна была шокирована:

– Что, Люсенька, случилось? Раньше он так не пил, Мишка-то…

– А! – легкомысленно отмахнулась сноха, – Франция! Там же без вина никто есть не садится! Ну, и приемы всякие часто. То коньячку, то водочки… Да ничего страшного, мама Надя! Он же не злоупотребляет.

Надежда Родионовна с сомнением поджала губы, но спорить не стала, тем более, что сын привез последние новости о Марине и близнецах. Им уже перевалило за два года! Марина через Лефоше прислала письмо с фотографиями. На фото карапузы, одетые в национальные мексиканские костюмы и сомбреро, хохотали, показывая зубастые челюсти. В письме Марина писала, что ребята растут здоровые, активные, бегло болтают по мексикански, а по русски только понимают, частенько дерутся, посещают детский сад, где всех детей строят, а иногда и поколачивают. Обожают кататься верхом на собаке, прямо, хоть седло покупай! Сама она учится в Акапулько английскому языку, а также посещает компьютерные курсы.

– Да, в будущем все на компьютерах будет. Меня тоже на работе компьютеру учат, – сообщил Михаил.

– Трудно, сынок? – участливо поинтересовался отец, не имевший о предмете ни малейшего понятия.

– Да ну, фигня! Вроде электрической пишущей машинки, только удобнее: текст на экране отображается, можно слова переставить, ошибки исправить, картинки добавить… Потом кнопку нажимаешь – и оно печатает! А еще игра там есть.

– Игра!? В электронно-вычислительной машине?! – хором поразились родители, – Это какая же?

– Пасьянс! – важно ответил сын, – Карты такие красивые, в четыре цвета. Если пасьянс сходится, то тебе пишут: «Молодец!» и музыку играют веселую. А если не сошлось, то музыка грустная и предлагает попробовать еще раз.

– Во дают! – восхитился Михал Михалыч, – Техника за гранью фантастики! Интересно, сколько такое чудо прогресса стоит?

– Дорого, рубликов… тыщ сорок-пятьдесят, по слухам.

– Ни фига себе! А как хоть называется?

– IВМ РС ХТ. Но шеф его называет «писюк».

Похихикав над смешным словом, Михал Михалыч поднял тост:

– Так выпьем же за кибернетику!

Наутро Михаил и Люся пошли гулять. Москва вокруг них бурлила, клокотала и пузырилась, как деревенский сортир, в который некий озорник бросил пачку дрожжей. Дрожжами была Перестройка, а бросил её в страну сами знаете кто. Свежеразрешенные кооперативы поражали воображение ценами, телевидение изумляло народ историями о скороспелых миллионерах: некий Артем Тарасов заплатил месячные партвзносы – 93000 рублей! Ходили разговоры о жутких случаях вымогания денег из кооператоров неизвестно откуда взявшимися бандитами. Утюг на живот и паяльник в задний проход стали даже темой анекдотов. В воздухе смутно витали неясные слухи о распаде страны! Всерьёз им никто не верил: Союз нерушимый республик свободных создан навек! Но, тем не менее, все с беспокойством следили за теленовостями, особенно из Прибалтики.

Осмотревшись и вдохнув дым отечества, оказавшийся не таким уж сладким и приятным, Люся предложила:

– Миш, а Миш! А давай дом купим? У моря! Будем туда на все лето уезжать… Денег у нас много. Поехали в Крым, посмотрим?

– Что, прямо сейчас?

– А чего тянуть? За отпуск бы управиться, дело-то непростое!

– А если Украина отсоединится, что тогда? – скептически нахмурился Михаил.

– Да ты что! Такого же не может быть! – всплеснула руками Люся.

– Это пуркуа?

– Потому, что такого не может быть никогда!

Но Михаил переубедил супругу, и дом решили покупать в РСФСР, в Краснодарском крае. Специально, для поездки туда, Люся тайком от мужа купила в Березке Ниву в экспортном варианте «Cossak». По ее просьбе вездеход пригнали во двор. Войдя в квартиру, автомобилевладелица позвенела ключами над ухом благоверного, возлежащего на диване перед телевизором.

– Ты чего, Воробушек? – лениво осведомился тот, не отрываясь от экрана, на котором голый по пояс мускулистый потный Рэмбо мочил плохих вьетнамцев из крупнокалиберного пулемета.

Видеокассеты продавались теперь на каждом углу.

– Да так… купила кое-что! Может, посмотришь?

Во дворе, узрев новенький аппарат цвета Космос, сверкающий хромом (а может – никелем!), Михаил впал в ступор от обалдения.

– Ну, ты даешь, комсомолка Воробьева! Только зачем? У нас же ЗИМ есть!

– Выучусь водить и буду сама кататься! А ЗИМ мне великоват, – пояснила довольная произведенным эффектом Люся, – К тому же вездеход для наших дорог в самый раз!

– Истину глаголешь, отроковица! – согласился Михаил, садясь за руль продукта Тольяттинского автозавода, – Залезай, испытывать будем!

Покатавшись с часок и оставшись довольными, решили, что поедут на Юг, как только получат номера.

В начале апреля тронулись в путь. На всякий случай Михаил взял с собой дедовский ТТ, спрятав его в тайничке под обшивкой на потолке. Достаточно было дернуть лоскут, пришитый на живую нитку – и пистолет сам падал в ладонь.

Добравшись до моря, приступили к поискам дома. Люсе хотелось, чтобы непременно на берегу, а таких было мало. Прошло десять дней, прежде чем нашелся подходяший вариант. Дом в четыре комнаты с кухней и верандой стоял на тихой улочке. До моря было пятьдесят метров, до Сочи – двадцать километров. Сад с мандариновыми деревьями, виноградом и розами поражал воображение. Имелся также гараж и вместительный погреб. Хозяин, нерусский человек, заломил по максимуму.

– Ви ж меня поймите правильно! – отчаянно жестикулировал он, – Все дорожает, да и задорого скоро ничего купить нельзя будет, нэт! А дом этот через десять лет миллион будет стоить!

– Ну, так уж прямо миллион, – скривился Михаил, – Это ты хватил, товарищ!

– Э, слушай, рубль падает, доллар ракетой взлетает, да!

– А мы не за рубли! Мы чеками заплатим! – влезла в разговор Люся.

Хозяин поскреб заросший щетиной подбородок:

– Что, все чеками? Ну, если по два рубля за чек…

– Не по два, а по два с полтиной!

– Вах, уже по два с полтиной, э! Тогда… А покажи, есть у тебя столько?

Люся гордо достала из сумки пачку чеков:

– Вот!

Поторговавшись до вечера, продавец и покупатели достигли модного консенсуса, устраивающего всех. Договорившись оформить куплю-продажу у нотариуса на следующий день, Михайловы поехали в Сочи, где у них был номер в гостинице (!).

Не удивляйся, Читатель! Во первых, был несезон. Во вторых – дали в лапу администраторше.

До шоссе на Сочи нужно было проехать километров двенадцать по прибрежной дороге. Осторожно, на малой скорости Михаил вел машину. Зазеваешься – и рухнешь в море, однако! Через пять километров их обогнала на большой скорости серая Волга, едва не зацепив отвесную скалу приморского шоссе. Михаил ругнулся и снизил скорость. Чем-то ему эта Волга не понравилась. Через две минуты их догнал старый Москвич. Он буквально прилип к бамперу Нивы и действовал на нервы. В салоне удалось разглядеть азартно скалящиеся небритые рожи. Беспокойство усилилось. Впереди дорога делала поворот. Слепой поворот. А сразу за ним… Михаил ударил по тормозам: поперек дороги стояла давешняя Волга. С визгом и скрежетом Нива остановилась в каком-нибудь метре от нее. Непристегнутый Михаил больно ударился грудью о рулевое колесо.

– Чего это они? – удивилась Люся, к счастью, пристегнутая.

– Бандиты! – крикнул Михаил срывающимся фальцетом.

Выхватив из тайника пистолет, он передернул затвор, досылая в ствол патрон.

Из Волги не спеша вышли четверо, все кавказцы. Двое остались у машины, поигрывая пистолетами. Двое подошли к водительской дверце Нивы. У одного, молодого и высокого, был шмайссер, тот, что постарше, горбоносый, навел на Михаила наган.

– Ну, что, москвич, приехал? Распрягай лошадку, да! Выходи из тачки, – весело приказал он.

Держа ТТ не на виду, Михаил покосился в зеркало заднего вида: из Москвича вышло двое. У одного обрез, у другого – кинжал. Эти подошли с Люсиной стороны.

– Может, договоримся? – сжав зубы, чтобы не стучали, спросил Михаил, – Сколько за проезд, генацвале?

– Всё, дарагой! – торжествующе улыбнулся вожак, – Всё, что есть, давай!

Остальные бандиты гнусно заржали. Тот, что с кинжалом, наклонился к Люсе:

– Эй, рыжая, ты вот так любишь, слюшай?

Жест, сопровождавший вопрос, не оставлял сомнений в её судьбе.

«Шестеро… В живых не оставят, это ясно… А Люську ещё и изнасилуют!» – молнией промелькнула мысль.

– Люсь, дай деньги! – негромко приказал Михаил.

– Ты что?!

– Дай, я сказал!

Люся вынула из сумки пачку и протянула ему. Взяв её, Михаил высунул руку в окно, как будто готовясь отдать вожаку, но в последний момент швырнул через крышу машины, вправо:

– Лови!

Те, что стояли у Люсиного окна, дернулись подбирать рассыпавшиеся деньги.

– За мной! – крикнул Михаил жене и выстрелил в бандита со шмайссером, а потом в вожака.

Рывком открыв дверь, левой рукой схватил Люсю за шиворот и выволок на дорогу. Приказал:

– Лежать!

Нагнувшись, вырвал из руки мертвеца автомат. Вожак, раненный в плечо, успел откатиться под Волгу. Двое с пистолетами, не успевшие ничего понять, застыли столбами, вытаращив глаза. Михаил полоснул по ним длинной очередью и положил обоих. Развернулся, ища двойку из Москвича, но те уже спрятались за камнями. Из под Волги донеслась матерная брань и в следующий момент раздался выстрел. В—жи-и-у! Пуля просвистела в метре от головы нашего героя. Очередь туда! Нет, не достать…

Минуты две стояла напряженная тишина.

– Эй, брось автомат и уходи! Не тронем! – крикнул вожак.

Затаившиеся за камнями не стреляли.

«Понятно, не хотят машину повредить! Но уйти не дадут, это ясно. Что же делать? Перестрелку затягивать нельзя…»

– Даю минуту! – донесся голос вожака, – Затем гранату брошу, да?

Граната! Настроение резко упало. Оглянувшись, Михаил не увидел пути к отступлению. Только обрыв, пропасть в тридцать метров, а внизу море. Вспомнилось, как по дороге мелькнула мысль, что здесь глубоко…

– Раз! – крикнул вожак, – Отсчет пошел! Два! Три! … Двадцать пять!

– Прыгай, Воробьёва! – негромко приказал Михаил спокойным, и от того жутким голосом.

– Куда? – испуганно не поняла Люся.

– В море!!! Или я тебя сам убью! – он замахнулся кулаком, чего ранее никогда не делал.

Поняв по искаженному лицу мужа, что препираться вредно, ещё, пожалуй, стукнет, она вскочила на ноги, разбежалась и, не раздумывая, прыгнула.

Михаил, выстрелив в сторону Волги, швырнул автомат в море и последовал за женой…

Им повезло, они не разбились. В том месте и в самом деле было глубоко.

Вынырнув, Михаил завертел головой, ища Люсю. Вот она, барахтается всего в пяти шагах! Скинув кроссовки, подплыл, захватил согнутым локтем за шею.

– Ты как, нормально?

– Ага… – просипела Люся и закашлялась.

До берега было совсем близко, метров десять, но вылезти на сушу было невозможно – одни отвесные скалы. Михаил медленно поплыл вдоль берега. Люся затихла, стараясь не мешать. Минута, другая… десятая… По прежнему негде вылезти или хотя бы встать на дно, чтоб передохнуть. А вода в Черном море в апреле совсем не такая, как в июле! Холодная… Да что там, холодная! Ледяная! Холод сковывал, мешая плыть, волны, к счастью, некрупные, иногда накрывали с головой, сбивая дыхание. Сгущались сумерки, а места для высадки десанта все не находилось. Стараясь дышать размеренно, Михаил упрямо плыл, волоча за собой безвольно обмякшее тело. Люся потеряла сознание, и это было даже хорошо, в смысле, легче плыть. Внезапно левую икру свела судорога. Михаил вскрикнул, с трудом удержавшись на поверхности. От судороги помогает укол, но где взять иголку? Или хоть что-нибудь? Нащупал в ухе жены серьгу. О, годится! Онемевшими пальцами выдернул, зубами распрямил крючок и вонзил в закаменевшую мышцу. Даже кожу не проткнул – золото металл мягкий, крючок только согнулся. Но помогло, отпустило! Сунув серьгу в карман, поплыл дальше, уже с трудом различая в темноте очертания берега. Сознание мутилось, не хватало воздуха. Началась неудержимая зевота, а затем – икота, признаки переохлаждения.

«Кранты!» – вяло подумал Михаил, но продолжал упрямо барахтаться одной рукой, – «Если бы не Люська, так бы и все… Но я за нее отвечаю! Значит, надо выплыть!»

Перед горящими от соли глазами появилось пятно более светлое, чем остальной берег. Пригляделся: пляж, блин! Вернее, пляжик, метров десять в ширину. Подплыв поближе, попытался встать. Не тут-то было! Чуть ногу не сломал о круглые скользкие булыги, к тому же обросшие ракушками. Пришлось выбираться ползком. Справился, ободрав руки, живот и коленки. Прислонился спиной к скале, еще хранившей дневное тепло. Хорошо-то как! Снял с себя одежду, выжал и разложил на скале, чтобы хоть чуть-чуть подсохла. Затем принялся тормошить Люсю:

– Не спи, Люсь! Проснись, Воробушек! Комсомолка Воробьева! Подъём!

После нескольких пощечин она, наконец, очнулась.

– Мы где?

– Где, где… в Караганде! Давай, раздевайся!

– Зачем? Холодно…

– За этим, за самым! Одежду высушить надо!

Пока Люся раздевалась и выжимала одежду, Михаил обошел пляжик.

Во, пещера! А ну-ка, ну-ка… Пещера оказалась роскошная: глубиной метров пять и метра три в ширину. Низкая, правда, только на четвереньках заползти, но зато внутри было сухо и полно водорослей и коряг! Ночь перекантоваться можно!

– Воробушек! Тащи сюда шмотки! Здесь пещера! – воззвал он.

Люся, прижимая к груди ком одежды, подошла:

– Что, здесь ночевать будем?

– А у тебя есть варианты получше? – огрызнулся Михаил, – Давай, коряги убирай, на водорослях отлежимся!

Вдвоем они пропололи пещеру. У входа выросла куча плавника.

– У меня же зажигалка есть! – вспомнил Михаил и лихорадочно зашарил по карманам куртки.

Зажигалка, подаренная Люсей на даче у Смахтина, нашлась и исправно загорелась!

– Во, дают буржуи! – восхитился наш герой, – Щас мы костерок…

Подложили в костер сухих водорослей. Щёлк! Маленький огонек лизнул стебельки, подумал… и разгорелся! Скоро пламя весело гудело, в пещере стало даже жарко! Разложенная на стенах одежда закурилась паром.

Супруги Михайловы, прижавшись к друг другу, блаженствовали на ложе из сухих-пресухих водорослей, не обращая внимание на то, что они шершавые и колют голые задницы.

– Я так испугалась, Миш! Думала, всё, смерть пришла, – потерлась Люся щекой о плечо своего спасителя, – И чего они к нам привязались?

Михаил вздохнул, жалея, что размокли сигареты. Может, удастся их высушить? Выкатил из костра плоский камень и положил на него пачку.

– Так это-то ясно! Мы деньги засветили. Опять же, машина новенькая! Хозяин нас и слил бандюкам: и дом сохранить, и долю от них получить хотел…

– И что теперь? Машину отняли, деньги тоже! Надо в милицию заявить! – возбужденно приподнялась на локте Люся.

Михаил притянул её к себе и поцеловал в растрескавшиеся губы, ощутив привкус крови:

– В милицию нельзя! Я же в них стрелял! Одного убил точно, тех, двоих, наверное, тоже… И стрелял я первым! Любой суд сразу скажет, что я превысил пределы самообороны. Это до червонца. А то и вывернут наизнанку, и получится, что это я на них первый напал! Тогда – высшая мера пролетарской защиты, расстрел, то-есть!

– Да ты что! Да как же… Они же… – задохнулась от возмущения Люся.

– Не, они жаловаться не пойдут! – усмехнулся Михаил, – Трупы в море сбросят, да уедут, куда им надо. Ни следов, ни свидетелей… Ты как, согрелась?

– Ну, типа, да… Только ноги ещё холодные!

– Давай, поближе к огню подвинемся… Вот так! Теперь лучше?

– Ой, теперь ваще-е!

Михаилу нужно было снять стресс. Водки не было, табака тоже. Оставался только один вариант:

– Слышь, Воробьёва! Ночь впереди длинная. Давай скучать не будем?

– Давай! А как?

– Анекдоты рассказывать! Вот, например: сидят в камере русский и чукча. Русский спрашивает: тебя за что посадили? А за то, что белого медведя подстрелил, чтоб шкуру снять! Пять лет дали, однако, потому что он редкое животное. А тебя? Русский говорит: жену застрелил, десять лет дали. Чукча удивился: десять лет?! За что, там шерсти-то с ладошку!

Люся хохотала, пока не закашлялась. Тем временем Михаил распространил руки…

– Ой! Ты чего, Михайлов? Здесь? В антисанитарных условиях? – затрепыхалась было Люся, но быстро сдалась.

А может, она просто кокетничала! Кто их, женщин, поймет!

Утро принесло маленькую радость: сигареты высохли и их можно было курить! Правда, вкус дыма изменился не в лучшую сторону: пованивало йодом и, почему-то, тухлой рыбой.

Умывшись морской водой и натянув заскорузлую от соли одежду, нашли возможность подняться к дороге. Исцарапались об острые камни и какие-то сорняки ещё больше. Люся сломала ноготь и это расстроило её окончательно. Тяжело отдуваясь, они пошли в сторону шоссе. Идти босиком было трудно, камни кололи незакаленные подошвы.

– Доберемся до людей, телеграмму дадим родителям, чтоб денег прислали! – озабоченно пробормотал Михаил.

– А у нас совсем-совсем денег нет? – уныло спросила Люся, – Я есть хочу, я пить хочу!

– Есть, в куртке десятка завалялась! – гордо предъявил розовую купюру с профилем Ленина Михаил, – Только на телеграмму и хватит.

Пройдя с километр, глава семьи веско сказал:

– Слушай и запоминай, Воробьёва! Про то, что с нами случилось – никому ни гу-гу! Катались на лодке, перевернулись. Сумка с деньгами и документами утонула. Кое-как доплыли до берега, ночевали в какой-то пещере. Всё!

– Запомнила! – вздохнула Люся.

Минут через десять их подобрал грузовик и довез до гостиницы. Телеграмму родителям Михаил сочинил максимально короткую: «вышлите тыщу подпись миша». Телеграфный перевод пришел через два дня. Все это время супруги Михайловы питались черным хлебом и кефиром. Отощали маленько!

Билеты пришлось брать на поезд, ибо паспорта утонули вместе с сумкой. А в поезде Люся заболела: поднялась температура, начался сухой, мучительный кашель. Купание в ледяной воде и ночевка в пещере…

В Москве ей стало совсем худо: начался бред, бедняжка металась, не узнавая мужа, кашель усилился и в мокроте появилась кровь. Приехав на такси домой, Михаил сразу вызвал неотложку. Через час приехала бригада: полная одышливая женщина-врач и фельдшер… Мария!

Увидев её, Михаил побледнел. Мария – тоже. Но она была прикрыта броней белого халата, и это помогло ей справиться с нахлынувшими чувствами. Холодно кивнув, она прошла вслед за врачом и поставила чемоданчик с красным крестом на стол.

– Так, рассказывайте, что случилось! – велела врач, убедившись, что пациентка на вопросы отвечать не способна.

Повинуясь её знаку, Мария вложила Люсе подмышку градусник.

– Мы были в Сочи… Катались на лодке, перевернулись… Ночевали в какой-то пещере. Вроде и не так уж сильно замерзли… нет, сильно!

– Понятно. Давно кашляет?

– Третий день.

– Тридцать девять и пять, Наталья Иванна! – доложила Мария.

– Угу… – врач вставила в уши фонендоскоп и принялась выслушивать легкие.

Затем ещё и проперкутировала, чему Михаил удивился: обычно доктора небрежно тыкали трубкой и этим обходились.

– У вашей жены двухстороняя пневмония, осложненная плевритом. Необходима госпитализация, молодой человек, – сообщила она, строго глядя сквозь очки.

– Я согласен, – пожал плечами Михаил, – А куда?

– В Боткинскую. Мария Павловна, сделайте ей камфару подкожно, а я пока спущусь, скажу Коле, чтоб носилки принес.

Михаил остался с Марией наедине. Люся была не в счёт, потому что без сознания.

– Как живешь, Мария… Павловна? – тихо спросил бывший любимый бывшую любимую.

– Нормально. Учусь, подрабатываю на «Скорой» для практики, – коротко ответила она, не поднимая глаз.

Быстро собрав шприц, втянула в него тягучее и пахучее масло. Ловко ухватила складку кожи на Люсиной руке и ввела лекарство.

– А ты… как живешь?

Вопрос был задан безразличным тоном, вроде как, из вежливости.

– Да живу… В Париже работаю, в Обществе Советско-Французской Дружбы.

– Дети у вас есть?

– Нет, детей нет…

В этот момент в квартиру протиснулся водитель с носилками.

– Ну, что, Мань, можно забирать?

Мария кивнула, складывая чемоданчик.

Вот, такой получился разговор…

В Боткинской Михаил сидел у Люсиной койки всю ночь. Под утро, благодаря усилиям врачей, Люся пришла в себя.

– Мишка! – прошептала она, – Это я где?

– Где, где… В Боткинской! – осторожно взял её за руку муж.

– Опять в Боткинской!? Ни фига себе!

Люся поерзала, оглядываясь. Кроме неё, в палате было ещё тринадцать женщин.

– Ты родителям звонил?

– Нет пока.

– Ты чего, они же волнуются!

– Сейчас схожу, позвоню. Ты есть хочешь?

– Не, только пить.

Напоив её остывшим больничным чаем, Михаил пошел в коридор звонить.

– И бабульке моей тоже позвони! – крикнула вдогонку Люся и зашлась в кашле.

Надежда Родионовна примчалась уже через полтора часа с сумками, полными борщом, любимыми Люсиными пельменями и вишневым компотом.

– Да как же ты, миленькая, не убереглась-то? – причитала она, кормя сноху с ложечки, – А ты, Мишка, почему сразу не позвонил? Я бы голубцов навертела!

Голубцы свекрови Люся любила даже больше пельменей.

– Да растерялся я, мам! А потом решил утра дождаться, – оправдывался Михаил, – Не звонить же ночью! Сейчас-то она уже лучше, вон, пищу клюет!

– Ох, сынок, сынок… Иди уж, я с ней до вечера побуду!

Михаил, чувствуя себя разбитым после бессонной ночи, не стал кочевряжиться.

– Пойду я, Воробышек. Чего тебе принести?

– Ой, Миш, чего-нибудь почитать… ну, и альбом с карандашами!

– А краски не надо?

– Не, мне дышать трудно, да и нельзя краски, тут астматики…

Ещё через час прибыла Маргарита Викторовна. Поздоровавшись с внучкой и Надеждой Родионовной, она вникла в ситуацию. Ситуация ей не понравилась: ещё бы, четырнадцать человек в палате! Дозвонившись до мужа, она строго приказала:

– Люсьен нужно срочно устроить в Кремлевку!

– Понял, уже работаю! – покорно отозвался тот.

Люсю перевели в Кремлевку уже на следующий день. Отдельная палата с телевизором, самые лучшие заграничные лекарства и всё такое…

Муж, свекровь и бабушка навещали каждый день, и Люся уже было пошла на поправку…

А через неделю ей объявили страшный диагноз: туберкулез!

– Вы, милая, не расстраивайтесь! – утешала её заведующая отделением со смешной фамилией Кособрюхова, – Мы вас обязательно вылечим! Переведем в тубдиспансер, там парк с прудом, будете как на даче!

– Надолго это, Галина Михайловна? – уныло спросила Люся, убитая в самую середину.

– Ну, первично заболевшая, да ещё с таким осложнением, как плеврит… Год, самое малое! А потом – долечиваться в санатории.

– Да у меня муж во Франции работает! Нам через две недели в Париж надо лететь!

– Ну, во Францию вас сейчас никто не пустит, с открытой-то формой…

Люся заплакала. Год! Да что там – больше года в разлуке!

Вскоре пришел Михаил. Услышав новость, он сбледнул с лица и слегка отодвинулся от Люси. Она это заметила, и сердце ее наполнилось отчаянием: конечно, боится заразы! На что ему чахоточная жена! Но она же обязательно поправится… правда, не скоро…

– Может, мне в Москву перевестись? – неуверенно предложил Михаил, – Буду к тебе поближе…

– Это куда?

– Ну… куда-нибудь… В МИД, например…

– Не нужен ты никому в МИДе, – жестко сказала Люся, – Некуда тебе переводиться!

Михаил снова стоял перед выбором: расстаться с женой и уехать в Париж, продолжая необременительно работать бюрократом, или уволиться со своей синекуры и жить в Москве, непонятно на что существуя, но зато… А что – зато? Все равно один! Жену он не любит, хотя, конечно, отношения хорошие. Да еще чахотка… Неизвестно, когда с ней спать можно будет, с Воробьевой-то. А навещать ее в больнице целый год просто так не улыбается… Выходит, что так, что эдак – все равно один! Только в Париже все-таки лучше, чем в Москве.

Мысли Люси текли параллельно в том же русле. Уговорить мужа остаться в Москве? А зачем? Будет навещать, конечно, но с кислым лицом: ведь, никакой физической близости невозможно. Да еще украдкой на часы поглядывать будет… И, рано или поздно, бабу заведет – какой мужик год без секса вытерпит? Только полярник на льдине или космонавт на орбите, где баб в принципе нету! А в Париже… в Париже бабу завести, конечно, тоже можно, но весьма непросто! Среди советских бывают романы, не без этого, но сейчас там одни старухи! Бухгалтерша – самая молодая, только-только полтинник стукнул. А за роман с иностранкой карают как за измену Родине! Даже статью про шпионаж могут пришить. Да и без статьи мало не покажется: вышлют в Союз с волчьим билетом… Значит, есть шанс сохранить семью! Маленький, дохленький, но тем не менее – шанс!

– Езжай, зайчик, в Париж, и обо мне не беспокойся! Вернешься – а я уже здоровая и толстая!

– Почему – толстая? – тупо спросил Михаил, забыв даже огрызнуться на «зайчика».