Текст книги "Важнее и сильнее всего… Повествование о запутанной жизни"

Решила пойти к Сережиной маме и всё рассказать. Александра Георгиевна хорошая, Лену привечает, значит – поможет помириться!

Глава шестая

Заблуждалась, ох, заблуждалась бедная, наивная Лена! То, что Александра Георгиевна Златогор (в девичестве – Ягужинская!), улыбалась и здоровалась, а также предлагала чаю было простой вежливостью. На самом деле, как многие матери одного-единственного сына, она не считала Лену достойной парой Сергею. Её сын – красавец, коренной москвич, начитанный, образованный – все дороги открыты! Ну и что, что кузнецом работает! Да он не просто кузнец, а мастер, можно сказать – художник! Да и временно все это! Помашет-помашет молотом, поймет, что без высшего образования нынче нельзя, и решит, все-таки, в Университет поступать. И поступит, с его-то умом и эрудицией! А Лена кто? Деревня! Трёх книжек после окончания школы не прочитала! Языкам не учена, на рояле не музицирует. Как она тогда ляпнула, на Сережиных проводах в армию: «Я люблю Пушкина и гармошку!». И смех, и грех! Правда, красивая, здоровая – кровь с молоком. Ну и что? Не брать же в снохи за одну красоту!

Тем не менее, она не препятствовала их отношениям, даже, как это раньше говорили, потворствовала, мудро рассудив, что взрослому сыну женщина все равно нужна, а Лена девушка чистая, не какая-нибудь шалава, опять же – соседка, на свидания бегать недалеко. Стало быть, пусть пока милуются. Когда придет время жениться, Сережа себе правильную невесту найдет, а уж мать ему в этом поможет!

Кстати, что-то давно эту Лену не видно… И Сережа к ней не ходит! Поссорились, что ли?

Сергей уже три недели готовился к конкурсу профессионального мастерства. Дело было так: вызвали в отдел кадров. Уже знакомый кадровик, которого, кстати, звали Петр Павлович, или, попросту, Петропавлыч, поздоровался за руку, предложил сесть.

– Вот, Златогор, письмо пришло с ВДНХ. Приглашают тебя в конкурсе профессионального мастерства поучаствовать! Дивлюсь я, откуда они про тебя узнали-то? Работаешь у нас без году неделя…

Он вопросительно воззрился на Сергея поверх очков.

– Я до армии три года на «Серпе и Молоте» работал, тогда тоже был конкурс. Второе место по Союзу занял! – пояснил, слегка рисуясь, Сергей.

– Ну да?! Странно, а в личном деле про это ничего нет… – Петропавлыч насупился и зашелестел бумагой.

– Как это, нет? А благодарность? Мне тогда почетную грамоту и премию дали!

– Г-м, да, действительно, есть запись… Ну, товарищ Златогор, не посрами коллектив!

Кадровик почесал нос и вдруг спросил застенчиво:

– А по телевизору вас показывать будут?

– Наверное! – пожал могучими плечами Сергей, – А что?

– Да это я так… – уклончиво отвел глаза Петропавлыч, – Иди, готовься!

На самом деле он был возбужден до крайности: попасть в телевизор, хоть на краткий миг, было его давней мечтой! А тут появился реальный шанс эту мечту осуществить: должен же кто-нибудь от администрации на выставке присутствовать, верно? Ну, там, руку конкурсанту на плечо положить, подбодрить, пояснения дать! Надо будет в лепешку расшибиться, но добиться, чтоб именно его, Петропавлыча, откомандировали.

Отставной майор кинул взгляд на закрытую дверь, поколебался немного – да, нет, никто не войдет! – достал из сейфа початую бутылку «Столичной» и быстро отпил граммов сто. Для ясности мыслей.

Сергей со всем пылом нерастраченного честолюбия углубился в творчество. Работая после смены и по выходным, он выковал несколько новых изящных изделий, вызвавших горячее одобрение отборочной комиссии. Просили принести ещё, обещали отдельный стенд выделить. Ну, пришлось стараться, рисовать эскизы, штудировать техническую литературу. За этими заботами было не до личной жизни: вставал рано, приходил поздно. Иногда засыпал прямо за столом. Когда встречал Лену, так и вившуюся около его квартиры, вспоминал учиненный ею скандал и унижение, а потому извинений не принимал. Ведь, чуть было в вытрезвитель не попал из-за дуры! Ну её на фиг, соседку! Подумаешь, переспали несколько раз! А у неё уже амбиции, семейная жизнь грезится! Просто подумать страшно, какие фортели она ещё выкинет, если он сдуру на ней женится! Только он и не собирался, а теперь и тем более не соберется.

В конце июля над Москвой проходил грозовой фронт. Беременные ливнем тучи клубились, сгущаясь до зловещего лилово-черного цвета. Было жарко и душно, ибо ветерок, принесший всю эту неподъёмную тяжесть тысяч тонн воды, ослаб и прекратил всякое движение воздуха. Сергей пришел домой весь мокрый от пота. Скинув рубашку и джинсы, остался в одних трусах и блаженно прошлепал босыми ногами к дивану. По телевизору шел тысячу раз виденный мультик про крокодила Гену, но все равно, было приятно. Из кухни выглянула мать.

– Что ж ты голый-то сидишь, Серж? – спросила она по французски, выражая легкое неодобрение.

Не задумываясь, сын ответил на том же языке.

– Маман! Мой смокинг в химчистке, а дворецкий взял отгул, и мне теперь некому завязать галстук!

Улыбнувшись, Александра Георгиевна предположила:

– Я думаю, ты не возражаешь, если ужин сервировать прямо сейчас?

– Мерси, мадам! Пуркуа бы и не па бы?

– Серж! Не коверкай язык! – сделала замечание мать, и в этот момент раздался звонок в дверь.

– Ну, вот! Кто-то пришел, а ты в неглиже! – ворчливо бросила Александра Георгиевна и открыла дверь, забыв спросить «кто там».

На пороге возникла Ленина мать, Евдокия Ивановна, Ленин отчим, Евгений Витольдович, и, за их спинами, сама Лена.

Здесь, Читатель, требуется небольшое разъяснение, кто есть кто и почему.

Евгений Витольдович Волопасов-Гуков был по жизни скромным инженером, и до сорока лет хранил, выражаясь стилем старых романов, своё целомудрие. Ну, не получалось у него знакомиться с женщинами, ибо был он некрасив, мал ростом, застенчив и, вдобавок, сутулый. Короче, комплексов неполноценности хоть отбавляй. Тем не менее, работник он был хороший, и однажды его премировали бесплатной путевкой в Дом Отдыха. На целых двадцать четыре дня! Оный Дом Отдыха находился в красивейшем месте на берегу Оки – каких-то три часа от Калуги на автобусе. Рядом, в двух километрах, был расположен очаг цивилизации – деревня Бекасово. Нет, не то Бекасово, что с Киевского вокзала, а совсем другое, что, впрочем, отношения к повествованию не имеет. Важнейшей достопримечательностью деревни являлся магазин «Луч». Страждущие отдыхающие покупали там азербайджанский коньяк, алжирское красное вино и плавленные сырки «Дружба». Сии благородные напитки спросом среди местного населения не пользовались, равно, как и плавленные сырки. Коньяк дорогой, вино слабое, даже с похмелья не забирает, а сырки – вообще, непонятно, что за еда. Так что круглый год план выполнялся за счет отдыхающих. Заведовала «Лучом света в темном царстве», как прозвали магазин отдыхающие, Евдокия Ивановна Чумакова, вдова бальзаковского возраста. Если не приглядываться пристально, то её можно было даже счесть красивой. Но, увы, высокое звание работника (работницы!) советской торговли почему-то привнесло в её внешность и характер тяжелый оттенок хамства, приведший к прозвищу «Чума» и мешавший выйти замуж вторично.

Итак, Евгений Витольдович прибыл в Бекасово в ноябре. В комнате, куда его поселили, он познакомился с двумя товарищами по отдыху, которые тут же предложили ему расписать пульку. Преферанс! Отличное мероприятие! Не то, что шахматы, тут думать надо! Евгений Витольдович играть умел, но не очень хорошо. Битва умов продолжалась до следующего полудня! Когда подвели итоги, выяснилось, что инженер проиграл восемнадцать рублей с копейками! Это по копейке за вист, г-м… Многовато, пожалуй. Но, что поделаешь, если карта не прёт? Четыре взятки на мизере, без двух на девятерной игре, семь взяток на третьих распасах… Понимающий человек содрогнется!

– Ничего, Евгеша! – хлопнул его по плечу сожитель Роман, приехавший из далекого Мурманска, – Не везет в карты – повезет в любви, хе-хе! Дуй в магазин, как раз две бутылки коньяку и закусь! Да поторопись, вечером танцы!

И Евгений Витольдович, надевши демисезонное пальтишко и ботиночки на тонкой кожаной подошве, отправился за горючим. Накануне врезал мороз в минус пятнадцать, но снега не было. Грязь деревенской улицы смерзлась причудливыми застывшими буграми и штормовыми волнами. Ветер-шалун резвился на просторе, задувая со всех сторон сразу и создавая тем самым дополнительный дискомфорт. Не без труда доковыляв до магазина, наш преферансист с досадой обнаружил, что тот закрыт, хотя расписание утверждало обратное. Помаявшись минут сорок и совершенно закоченев на ветру, Евгений Витольдович дождался таки своего счастья: из-за угла появилась фигуристая дама в полушубке, не глядя на него отперла замок и исчезла в магазине. Вошел и он.

– Мне, пожалуйста, две бутылки коньяку… и три плавленных сырка, – робко изложил свою просьбу москвич.

– Восемнадцать восемьдесят, – отозвалась безразличным голосом Евдокия Ивановна, звякая бутылками.

Евгению Витольдовичу захотелось задержаться немного, очень уж он замерз, а магазине было тепло. Чтобы потянуть время, он стал разглядывать этикетку.

– Ого! Азербайджанский, пять звездочек! У нас в Москве такой давно не встречается! Попробуем!

При слове «Москва» уши Евдокии Ивановны встали топориками, а подведенные дефицитной югославской тушью глаза оценивающе сфокусировались на невзрачном клиенте. Сканирование показало: неухоженный, вон, пуговица на ниточке висит, давно не стрижен… явно, холостяк! Чтобы проверить свою догадку, дама задушевно спросила:

– Жена-то, не заругает?

– Нет, я не женат, – последовал ответ, всколыхнувший работницу торговли до глубины души, ибо жить в столице было её хрустальной мечтой.

В голове бешено закрутились колесики мыслей: «Вот он, шанс! Вот он, пропуск в светлое будущее! Как бы это его… тово? Судя по всему, только что приехал, значит, время есть… Ой, Дуся, не упусти счастье-то!»

Но, прежде, чем она успела что-нибудь предпринять, мужчина вышел. Дверь магазина захлопнулась. И тут же из-за неё раздался шум падающего тела, звон разбитого стекла и полный боли вопль! Скользкие кожаные подошвы чешских полуботинок не удержали москвича на обледенелых кочках!

Евдокия Ивановна с бьющимся сердцем выскочила на крыльцо. Ой, мало того, что упал, ещё и порезался, бедолага!

– Я вам помогу, мущина! Обопритесь на меня! – она подставила могучее плечо.

– Ой, я на ногу ступить не могу! – взвыл незадачливый Евгений Витольдович.

Опустившись на корточки, Евдокия Ивановна пощупала лодыжку. Диагноз был поставлен быстро:

– Перелома нет. Растяжение!

– Ой, как же я пойду? Машину тут у вас можно найти?

– Какие там машины! Скорую помощь ждать по два часа приходится. А вы вот что, мущина: пойдемте ко мне! Я тут рядом живу. Ножку перебинтую потуже, дочку за костыликом пошлю, вот и дойдете! – сдерживая ликование, предложила Евдокия Ивановна.

– Спасибо…

Дома она развила бурную деятельность, решив пойти ва-банк. Перевязала ногу и предложила отдохнуть немного, пока дочка ищет костыль. На самом деле Лене было велено ночевать у бабки Марфы и домой до завтра не возвращаться. Разумеется, уже через час вся деревня будет знать, что у Чумы мужик в гостях, но стыд – не дым, глаза не выест. То, что стояло на кону, было важнее любых пересудов.

– А давайте пока поужинаем! – предложила вступившая на Тропу Охоты За Женихом Евдокия Ивановна, успевшая переодеться в своё лучшее польское платье с люрексом, подкрасить лицо и надеть украшения из цветного стекла чешской фирмы «Яблонекс».

Неизбалованный женским вниманием Евгений Витольдович, поколебавшись, согласился, хотя и стеснялся ужасно.

Вино есть первый помощник Венеры! Это правило, хотя, возможно, и в других формулировках, знают все. На стол, уже и так кряхтящий от покрывавших его толстым слоем деликатесов (крабы, шпроты, икра, сервелат и т.п.), встала бутылка коньяку.

– Давайте выпьем за знакомство! – подняла рюмку соблазнительница.

– Давайте…

Джентльмен, как и положено, представился первым. Дама аж прибалдела: надо же, такое фамилиё звучное, двойное, через черточку! Шевеля губами произнесла про себя: «Евдокия Ивановна Волопасова-Гукова!» Здорово! Только придется сменить также имя-отчество, а то совсем не аристократично, не по городскому. Скажем: Эмилия Иоанновна! Другое же дело! Будет, вообще, как музыка, звучать!

Через часок Евгения Витольдовича было не узнать. Где он, тот заморыш, робко вошедший в магазин и поскользнувшийся на замерзшей колее? За столом сидел былинный богатырь, вроде Ильи Муромца, красноречивый и остроумный! Вел он себя развязно, в смысле, позволял себе игривые комплименты в адрес хозяйки и порывался взять её за руку. Когда клиент дозрел, то-есть, заснул на полуслове, описывая драку на танцплощадке, где он, якобы, недавно раскидал и покалечил целых восемь хулиганов с ножами, цепями и кастетами, Евдокия Ивановна взяла его на руки и перенесла на кровать с шестью подушками.

«Лёгонький какой! Килограммов пятьдесят, не больше!» – привычно прикинула она живой вес добычи. Аккуратно раздела мужчинку, затем разделась сама и легла рядом, счастливо вздохнув.

Ночью, проснувшись от сухости во рту, и обнаружив возле себя обнаженное женское тело, Евгений Витольдович сначала растерялся и чуть было не запаниковал, но дама, чутко стерегущая каждое движение, поощрила его, закинув поперек живота голую полную ногу и положив руку на… ой, Автор стесняется объяснить, на какой именно орган! Догадайся сам, Читатель! Результат сей провокации оказался феноменальный: у Евгения Витольдовича ПОЛУЧИЛОСЬ! Впервые в жизни, да! А потом и ещё раз! Пророчество соседа по комнате Романа сбылось!

Наутро, похмелившись рассолом, Евгений Витольдович, ощущавший себя могучим самцом и половым гигантом, сделал своей обожаемой подруге предложение руки, сердца и московской прописки. Предложение было принято с восторгом! Так Евдокия Ивановна стала мадам Волопасовой-Гуковой и обладательницей заветного штампа о постоянной московской прописке в паспорте.

Итак, на пороге квартиры Златогоров стояла разъяренная Чума.

Не здороваясь, она прошла в комнату, сделав приглашающий жест своим сопровождающим. Остановившись около растерявшегося Сергея, уперла кулаки в широкие бедра и пронзительно завопила:

– Ой, люди добрые, гляньте! Ой, да что же это за беспредел-то творится! Вот он сидит, волчара позорный! Сорвал цветочек аленький, а сам-то в кусты! Не хочет жениться, окаянный! Ой, доченька моя сахарная! Как же ты, безответная, дитё-то растить одна-одинешенька будешь! Ой, жалко да сиротинушку, безотцовщину горемычную! Ой, да разве ж мать твоя одна с воспитаньем-то справится! Ой, а зарплата-то у ней малёхонька, не покушаешь ты, деточка, сахарку да пряничков! Ой, да только корку черствую! А папашка твой, гляди-ко, сытый да гладкий, морда наглая, жопа толстая! За что боролись, разве ж за это? – и продолжала далее в том же духе, не давая Сергею и Александре Георгиевне опомниться.

В подъезде захлопали двери растревоженных воплями соседей. Вскоре у приоткрытой двери квартиры Златогоров собралось человек десять. Двери не давал захлопнуться Евгений Витольдович, проинструктированный супругой. Скандал ширился, приобретая оттенок общественной значимости.

…Ни фига себе! … Куда девать? … А чего там? … Обокрали… Скорую надо! … Подвинься, не видать ничего… Залили, наверное… Молоко убежало… Режут! … Сережка это, Златогор, не слышишь, что ли? … А почему? … Тазик… Щас участковый… Тряпки, тряпки несите! – волновались соседи, не в силах пока постигнуть суть происходящего.

Дело в том, что Евдокия Ивановна два часа назад расколола Лену. Та, рыдая, созналась, что в срок не пришли месячные, что тошнит по утрам и тянет на солененькое. Надавав дочери пощечин в воспитательных целях, Евдокия-Чума решила идти напролом, то-есть скандалом вырвать у Сергея обещание жениться на Лене. Интеллигенты, они крика не выносят, взять хоть муженька, чуть голос повысишь – сразу под кровать прячется.

Но Александра Георгиевна не поддалась на провокацию! Она взяла со стола заварочный чайник и со всей силы грохнула его об пол, так что осколки и брызги заварки разлетелись по всей комнате. И ещё в этот момент за окном полыхнула молния и раздался пушечной силы удар грома! Эффект получился потрясающий: Чума, вытаращив глаза, замолкла на полувопле, Сергей подскочил на полметра от дивана и инстинктивно принял боевую стойку, Лена с коротким вскриком отшатнулась и задела торшер, который упал на Евгения Витольдовича. Тот, не будучи храбрецом, едва не обмочился с испугу. В комнате воцарилась тишина.

– Итак, по порядку, – железным преподавательским голосом воззвала мадам Златогор, привыкшая укрощать буйных студентов, – Что у вас за претензии? Да, дверь закройте, дует!

Дверь закрылась, отсекая бурлящую любопытством толпу соседей.

Евдокия Ивановна, лишившись поддержки аудитории и всё ещё не оправившись от шока, промямлила:

– Леночка наша беременная! От энтого вот, Сергея свет Сергеича! – её голос снова начал набирать децибеллы, – А ещё комсомолец! Ой, жениться не хочет, окаянный… – она уже снова была готова вопить, изливая в каждой руладе скорбь за свою дочь – будущую мать одиночку, а также за горькую долю ещё не родившегося ребенка.

– Тихо! – свирепо цыкнула на неё Александра Георгиевна, и посмотрела на Лену, – Это точно?

– Да куда уж точнее! – запричитала Евдокия, а Лена только молча кивнула.

– Ты была у врача? – настойчиво глядя девушке в глаза, спросила Александра Георгиевна.

Та опустила взгляд и отрицательно мотнула головой. Сергей открыл было рот, но мать, не глядя на него, прошелестела уголком губ:

– Молчи, не вмешивайся! Я сама! Только хуже сделаешь!

Сказано это было на иврите, их языке высшей степени секретности.

– Не вижу никакого повода для беспокойства, – развела руками Александра Георгиевна, изображая улыбку на лице, – Наличие беременности не установлено! К тому же, даже если беременность и имеет место, то надо будет ещё доказать, что именно Сергей отец ребенка.

Это было жестоко! Бедная Лена залилась краской, слёзы так и брызнули и покатились по щекам. Это что же получается, у неё пузо нагуляно неизвестно от кого? Не от будущего мужа?! Не от Сереженьки?! Да она же ни с кем, кроме него, любимого…

– Да что тут ещё доказывать? – злобно завопила Евдокия, – И так все знают, что встречалися они!

– Ну, мало ли, кто с кем встречается! – пожала плечами Александра Георгиевна, – Совместного хозяйства они, ведь, не вели? И вместе не жили! Так что, обращайтесь в суд с иском об установления отцовства. Только, сначала, к гинекологу сходите. А сейчас позвольте вам выйти вон! – и она изящным жестом прабабушки-герцогини указала оторопевшим Волопасовым-Гуковым на дверь.

Тем пришлось покинуть поле битвы, ибо против логики не попрешь.

Получасом позже Роза Самуиловна, соседка Златогоров сверху, многозначительно сообщила вернувшемуся с прогулки мужу, Зиновию Абрамовичу:

– Знаешь, Зяма, а Златогоры таки уезжают!

– Куда это? – удивился тот, снимая ошейник с мокрой и мрачной болонки Нюси.

– Ну, как: «куда»? На историческую родину!

– Но, золотце моё, они же гои!

– Ой! Я вас умоляю, гражданин Рабинович! Или я сама не слышала, как эта в кавычках гойка разговаривала с сыном на иврите? Заметь, даже не на идише! Сегодня там был скандал, я не разобрала – то ли они у Волопасовых-Гуковых деньги заняли, то ли наоборот, те отдавать долг не хотели, а только ясно было сказано: «Молчи, не вмешивайся! Я сама! А то нас в Израиль не выпустят!»

– Да ты што-о!

– И ещё: подумай, как на идише будет звучать их фамилия?

– Златогор… Златогор… Гольдберг!!!???

– Ну!!! Убедился?

Забросив живопись, Михаил целую неделю прочесывал огромный Судакский пляж в поисках своего мимолетного виденья. Он заглядывал под каждый навес, подолгу топтался возле киосков с мороженым, заходил в столовые и чебуречные, в бинокль рассматривал плавающих в море. Увы! Девушка не находилась! Он расспросил всех местных, торгующих на набережной фруктами, сувенирами и квасом. Тут повезло больше: один старичок вспомнил, что в субботу видел стайку девиц, среди которых была и негритянка, и опознал их на Смахтинском рисунке.

– Точно, они это. Иностранки, а как же! Все три!

– А почему вы так уверены, что иностранки? – поинтересовался Михаил, наливая деду гонорар – стакан сухого.

– Э-э, милай! Давно тут сидим, видели всяких! И ходили-то они не так, как наши, и смеялись не так, и морозиво не по нашему кушали! У нас тут, однако, граница, всю жизнь бдительность тренируем! Вот, к примеру, в шестьдесят четвертом случай был…

Но Михаил уже не слушал словоохотливого дедка. Он привлек на помощь могучий инструмент – логику. Дано: девушки-иностранки были здесь в субботу, а на буднях не появлялись. Уж негритянку-то он бы точно не пропустил! Значит, если предположить, что они, как ему сообщили в деканатах для иностранцев, живут и работают в лагере труда и отдыха, то лагерь, скорее всего, не на побережье, иначе девчата каждый день на пляж ходили бы. Значит, приезжают на выходные!

Он перевел дух и подошел к фонтанчику с питьевой водой, ибо во рту пересохло от умственных усилий. Пока пил, какой-то щустрый пацан лет шести пустил в него теплую струю из водяного пистолета и намочил футболку. Михаил сбился с мысли и, состроив страшную рожу, сделал вид, что хочет погнаться за стрелком. Тот удрал, отстреливаясь через плечо и восторженно вереща.

Да, на чем мы остановились? Приезжают… А здесь в город одна дорога! Точно, надо будет дежурить на въезде в город! И стеречь не рейсовые, а ведомственные автобусы!

Удовлетворенный сим плодом собственного интеллекта, Михаил вернулся в Новый Свет. Пока чахлый автобус, натужно тарахтя выработавшим все ресурсы двигуном, совершал перемещение в пространстве, наш герой обдумывал технические детали своего замысла. Кое-какие идеи вполне могли быть воплощены в жизнь!

«На дальней станции сойду, трава по пояс…» – мурлыкал он себе под нос, выйдя из душного чрева Икаруса. Путь его лежал к дому местного плотника Кузьмича. Жил Кузьмич со своею старухой у самого Черного моря. Кузьмич строгал свои доски, а старуха пряла свою пряжу. Михаил знал, что в сарае у плотника стоит мопед «Рига-4». Он-то и был его целью!

– Здорово, Кузьмич!

Тот оторвался от работы и протянул жесткую, в мозолях руку. Слова плотник употреблял только в крайних случаях. Михаил крепко пожал её и присел на старый ящик. Дело было деликатное, торопиться не следовало.

– Как коммерция, Кузьмич? – спросил он, как бы между прочим, доставая сигареты.

Плотник вздохнул, и изобразил на морщинистом лице гримасу, красноречиво повествующую о скверном состоянии дел. Он подрабатывал сколачиванием ящиков для фруктов, которые отдыхающие довольно охотно раскупали, чтобы увезти в Москву, Ленинград, Мурманск и Воркуту виноград, вишню-черешню, персики и абрикосы. Возить продукцию приходилось в Судак. Пять-шесть ящиков в день по рублю пятидесяти за штуку составляли немалый приварок к совхозной зарплате. Но, с недавних пор, завелся у Кузьмича конкурент! Завалил, гад, рынок, кое-как сколоченными корявыми одноразовыми ящиками с картонными стенками и неудобными веревочными ручками по демпинговой цене восемьдесят копеек! Ящики Кузьмича были произведением искусства: удобная, слегка изогнутая деревянная ручка, добротные фанерные стенки. Сто лет прослужат! Но конкурировать с дешевкой они не могли. Объем продаж понизился, заработки тоже.

Все это Кузьмич ухитрился изобразить одной только мимикой и тяжелым вздохом.

– Реклама! – c нажимом произнес Михаил волшебное слово, – Тебе реклама нужна, Кузьмич!

Тот развел руками, соглашаясь, но, одновременно, показывая: где ж её взять?

Михаил взял дощечку, уже приготовленную для торца, повертел её в руках. Затем вынул блокнот для набросков и написал следующие строки:

Не только фрухт домой привезть,

Но и с базара овощ несть!

Сей ящик будет вам служить

Сто лет и Щастье приносить!

(Орфографическая ошибка была сделана намеренно. Такой текст сразу бросается в глаза и запоминается накрепко!)

Вирши он увенчал силуэтом плывущей по волнам русалки. Подумав, написал внизу «Крым. Судак. Кузьмич»

Показал Кузьмичу. У того от восхищения отпала челюсть.

– Я тебе сделаю трафарет, и плакат тоже, – пообещал Михаил, довольный произведенным эффектом.

Плотник часто-часто закивал и принялся жать Михаилу руку. Потом сходил в дом и принес бутыль сухого с двумя стаканами. Разлив, вопросительно заглянул художнику в глаза, как бы спрашивая, «может, надо чего?»

Чокнувшись, выпили.

– Мопед не одолжишь? – небрежно, как о маловажном деле, поинтересовался Михаил, закусывая вяленой зеленухой, – Хочу на выходных съездить кое-куда.

Кузьмич молча встал и через минуту вывел из сарая старенького железного коня… нет, скорее – конька-горбунка с педалями. Чтобы им управлять, ни водительских прав, ни номера, ни шлема не требовалось. Двигатель объёмом 49,9 кубических сантиметров уверенно перемешал в пространстве одного человека, плюс разумного веса груз. Ну, иногда приходилось помогать педалями на подъёме.

Проблема транспорта была решена!