Текст книги "Важнее и сильнее всего… Повествование о запутанной жизни"

«ЗИМ», последний раз пукнув выхлопными газами, остановился у подъезда. Женщины, сопровождаемые Михаилом, вошли в парадное. Вызвали лифт. Михаил, нагруженный тортом и пирогами, втиснулся в кабину последним. Кто-то нажал кнопку нужного этажа, и лифт, одышливо лязгая, пополз вверх. Сквозь решетчатые стены шахты виднелись покрашенные модной в том сезоне жуткой свинцово-серой краской стены с кривыми надписями типа: «ЦСКА – кони!», «Спартак чимпион!», «Славка дура набитая», «Валёк + Лека = любов» (без мягкого знака!) и тому подобное, в том числе и популярное слово из трех букв. Выгрузившись, принялись звонить в дверь. Никто не открывал. Михаил приложил ухо к филенке и прислушался:

– Вода льётся! Душ, наверное, принимает.

– Что ж нам, так и стоять тут, пока не вытрется? – досадливо скривилась Надежда Родионовна, – Открывай, у тебя же ключ есть!

Михаил, проявив чудеса эквилибристики, переложил пироги и торт в левую руку и отпер дверь. С криками «А вот и мы!» и «С Новым Годом!» родственники ввалились в прихожую. Их встретила зловещая тишина, нарушаемая только журчанием воды в ванной.

– Дед! А дед! – позвал Михаил, – Мы пришли!

Ответа не было. Охваченный смутным беспокойством, Михаил двинулся в спальню, из приоткрытой двери которой просачивался луч света. Первое, что бросилось в глаза, был револьвер, валявшийся на полу у порога. При виде его парня затошнило и тревожно забилось сердце! Подняв глаза, внук увидел на кровати деда и какую-то постороннюю тетку. Оба не шевелились. Кровь, запекшаяся, и от того похожая на засохшее вишневое варенье, пропитала простыню. И дед, и женщина были мертвы.

– Не входите сюда! – крикнул Михаил, но было поздно: Надежда Родионовна и Марина уже стояли на пороге и расширенными от ужаса глазами смотрели на окровавленные тела.

Секундой позже генеральская сноха взвизгнула и потеряла сознание. Марина едва успела подхватить её. Вдвоем с братом они оттащили грузное тело матери на диван. Михаил, с чувством пустоты в животе, осознал, что деда больше нет. Никогда больше они не поговорят, не покурят и не выпьют вместе, никогда теперь дед не поворчит по поводу неуставной прически, не даст червонец… не погладит по голове. И не успел попрощаться…

Потом, конечно, рыдали женщины, приехала милиция… Следователь задавал дурацкие вопросы, за которые так и хотелось настучать ему по голове. Через два часа деда и его подругу завернули в простыни и труповозка увезла их в морг.

Такой, вот, получился грустный вечер в кругу семьи…

Глава восьмая

Итак, наступил 1985 год. Переломный год новейшей истории, ибо 10 марта умер генсек К. У. Черненко, последний правитель эпохи застоя. С его смертью ушел в прошлое обычай лобзаться взасос с дружественными лидерами зависимых иностранных государств. Иностранцы, которых это сильно напрягало, вздохнули было с облегчением, но скоро горько пожалели, ибо вместе с поцелуями вскоре канули в небытие и щедрые безвозвратные кредиты. Кстати, в 90-х этот обычай (целоваться в губы) возродился среди бандитов.

Да, значит, ЦК КПСС посовещался, и не придумал ничего лучше, как выбрать генсеком Михаила Горбачева. Сравнительно молодой и энергичный, но, увы, совершенно безответственный, как и большинство советско-партийных руководителей, он, придя к власти, сгенерировал массу идей и идеек, и принялся воплощать их в жизнь без всякого складу и ладу, а также без учета последствий. Пересказывать его деяния на поприще большой геополитики Автор не будет: все их и так помнят. За рубежом реформы и свершения Горби (так ласково прозвала его иностранная пресса!) принимались на «Ура!»». На Родине – с криками «Горько!», ибо было горько видеть, как великая супердержава катится в пропасть, раскалываясь на куски, взрываясь гражданскими войнами и загнивая гнойниками коррупции и чудовищного криминала. Генсек же разводил руками и вещал по телевизору о свободе слова, о демократии и правовом государстве. Ещё он предлагал всем заинтересованным лицам искать консенсус и достигать его одновременно.

Уникальное явление тех лет: советско-партийно-хозяйственные чиновники, имеющие власть, связи и влияние, скооперировались с уголовниками, умевшими применять любые средства, включая убийства и пытки, для достижения своих целей. Воры и бандиты были «законно» избраны в органы власти (вплоть до Верховного Совета, а позже – Государственной Думы!) и получили депутатскую неприкосновенность. Русская мафия стала самой свирепой в мире! Это было началом распада СССР и перемен всего уклада жизни советских людей. И не только! Весь мир перевернулся и стал не похож на себя прежнего.

Но все это будет позже…

Отставного генерала-лейтенанта Михайлова похоронили на Ваганьковском кладбище рядом с женой. Так было написано в завещании. Организацией похорон пришлось заниматься Михаилу, потому что в военкомате все догуливали Новый Год, усугубившийся выходными, и находились в параллельных мирах, а отец-подполковник, приехавший с Севера по телеграмме, был никакой от горя.

Директор кладбища принялся было привычно вымогать взятку, но Михаил состроил страшную рожу, махнул красной книжечкой и рявкнул:

– Мне что, в Контору позвонить, или где?

Директор моментально пожух и пошел навстречу пожеланиям родственника покойного.

На кладбище падал реденький снежок, не таявший на восковом лбу покойника. Надежда Родионовна и Марина плакали. Плакала также домработница Клавдия и ещё какие-то незнакомые женщины. Представитель военкомата, насильно опохмеленный Михаилом, сказал дежурные слова. Комендантский взвод троекратно выстрелил в низкое небо и вспугнул ворон треском выстрелов. Рабочие скучали и тихо матерились, ибо похороны были казенные и расчитывать на бонус в виде водки не приходилось. Потом, когда на могильный холмик возложили венки и цветы, все поехали в ресторан – тот самый, где Михаил Михайлович познакомился с Галей. Сначала друзья и родственники соблюдали видимость скорби, но позже, подогревшись водочкой и плотно закусив, расслабились и слегка забыли, по какому поводу собрались. Там и сям в зале слышались веселые голоса и смех. Во время перекуров даже анекдоты кое-кто рассказывал. Это нормально. Люди не могут долго притворяться.

Мария, весь день не выпускавшая руку Михаила, тихонько спросила:

– А убийцу поймали?

– Поймали, в тот же день. Да он и не прятался…

По завещанию все немалые накопления достались сыну. Автомобиль и все содержимое квартиры – внукам, за исключением ювелирных изделий покойной жены. Шкатулка с брильянтами, изумрудами и рубинами предназначалась снохе. А ещё, буквально за несколько дней до смерти, генерал умудрился прописать в свою трехкомнатную квартиру обоих внуков. Поистине, царский подарок!

11 января Михаил подъехал к Люсиному парадному минута в минуту. Вся семья Воробьёвых уже ждала на морозе с чемоданами, сумками, свертками и кульками.

– Карета подана! Спозвольте вещички погрузить? – раскланялся погонщик безлошадной повозки.

Родители взирали на него благосклонно: вежливый, веселый, обязательный.

– Грузи, любезный, да с бережением! – важно кивнула Люся.

Михаил легко поднял неподъемные чемоданы и умостил их в багажнике. Люся, не спрашиваясь, прыгнула на переднее сидение.

– Трогай, парниша! – изобразила она голос людоедки Эллочки.

Михаил сдвинул шапку на лоб и принялся чесать в затылке:

– Дык, куды ехать-то, барышня?

– А в Шереметьево-2!

– Понятно-с! Имение ваше там, наверное? Далёко от первопрестольной! Только перед дорогой коню сперва корму надобно задать!

– Какой-такой корм? – растерялась Люся.

– Ле бензин называется, ву компрене? – показал пальцем на индикатор уровня топлива Михаил.

На заднем диване встрепенулась мама Жанна:

– О, парле ву франсе?

– Уй, мадам, же парль, причем запросто и с самого детства. Мама моего товарища нас с сестрой окультурила.

Ганна Опанасовна многозначительно толкнула мужа локтем в бок. Василий Кузьмич аж скривился от боли.

Они болтали и шутили до самого аэропорта. Василий Кузьмич участия в беседе не принимал: ехал молча, думал и, хмурясь, вздыхал.

У ступенек терминала Михаил плавно затормозил:

– Тпру-у, волчья сыть, травяной мешок! Приехали с орехами!

Выскочив из машины, галантно открыл дверь сначала родителям Люси, а потом и ей самой. Проворно выгрузил багаж и на чистом французском языке пожелал:

– Бон вояж!

Люся не выдержала и всхлипнула: они расставались на целый месяц! Порывисто обняла парня за шею и расцеловала в обе щеки. Михаил страшно смутился, покраснев, как… как… ну, в общем примерно так: киноварь, белила, капелька умбры жженой и охры. (Что? Вы смешали и на румянец получилось не похоже? А, вот, я именно так вижу!) Люсины губы были совсем близко и ему ничего не оставалось, кроме как поцеловать их! И это в присутствии родителей! Чтобы сгладить неловкость, мадам Воробьева тоже расцеловала будущего, как она думала, зятя. Со стороны все это выглядело как милейшая семейная сцена!

Хельга, курившая в ожидании посадки на берлинский рейс, увидела Михаила, целующегося с рыжей художницей, памятной по Крыму, и ее матерью. От возмущения она подавилась дымом и закашлялась.

«Какой, все-таки, этот Михель двурушник! Изменщик коварный! Сам с Эстреллой ходит, а потом сам же с этой рыжей целуется! Ох, и наплачется подруга, когда станет фрау Михайлофф! Мужчины, они такие: если сразу верность не хранят, то и потом не будут. Особенно красавцы, вроде Михеля!»

Повозмущавшись, решила о подсмотренной сцене неверности Эстрелле не рассказывать. Пока. А дальше видно будет!

В самолете Василий Кузьмич негромко, так, чтобы не услыхала дочь, сказал жене по французски:

– Ежели Мишель женится на Люсиль, то я его референтом к атташе по культуре устрою. А что? Парень видный, язык подвешен, язык знает, образование подходящее!

Люся щурилась в окно на ослепляюще белую взбитую пену облаков, перекатывала за щекой леденец и грезила о Мише, Мишеньке, Мишке Косолапом в скобках плюшевом. Как он целуется! Только коснется губ своими губами и усами – все, сразу хочется зажмуриться, упасть на спину и раскинуть руки! И ноги тоже, да. Кстати, фасон его усов так и называется: «Смерть Девкам!» Не то, что у д'Артаньяна или Арамиса, в ниточку, а густые, с закрученными кончиками! Люся немного пофантазировала, как комсомолец Михайлов щекочет ей усами шею. Ощущения были как бы непередаваемо приятными! Она возбудилась и задышала часто и глубоко. Носом.

– Что, доча, что? – встревожилась мать, – Укачало, да? Эй, стюардесса! Воды! Скорее!

– Нет, мам, все нормально! – досадливо отмахнулась Люся, недовольная, что ей обломали мечту.

Но стюардесса уже притащила минералку и ватку с нашатырным спиртом.

– Вот, понюхайте, девушка! Сразу оклемаетесь! А блевать исключительно в гигиенический пакет, ни в коем случае не на пол!

Люся оттолкнула подсунутую под нос ватку и выпила воду. Мать обиженно отвернулась.

Немного погодя девушка достала альбом и сделала несколько набросков наиболее причудливых облаков. Задумалась о ждущем её Париже: интересно, как она впишется в него? Будет посещать лекции в Сорбонне, ходить в театры… ещё куда-нибудь. Жаль, что в одиночку… А потом она вернется и подарит Мишеньке… подарит…

Насчет подарка ничего не придумывалось. Люся встряхнулась и рассеянно кинула взгляд на альбом: там было смутно знакомое женское лицо! И текст: «Найди силы изменить то, что можно изменить, и прими, как есть, то, что изменить нельзя.»

«Как прикажете это понимать? А женщину я видела… видела на Ленинградском вокзале! У нее еще апельсины рассыпались… Сказала, что в Борзино живет… нет, не Борзино, а Ворсино… с Киевского вокзала. А мысль правильная!»

Люся задумчиво обвела текст затейливой рамочкой. Вот, если бы научиться отличать одно от другого…

Проводив семью Воробьевых, Михаил поехал к Марии. При виде его кубинка прищурилась:

– С кем это ты целовался, а?

– С чего ты взяла? – опешил расшифрованный… (Поцелуйщик? Целовальник?) и покраснел.

– Хе! А помада на щеках? Разная, между прочим!

Мария придвинулась ближе и принюхалась:

– Духи Клема… а слева – Пани Валевска! О, и волос… рыжий!

Она обличающе ткнула парня пальцем в солнечное сплетение:

– Целовался с двумя сразу! Одна рыжая и молодая, вторая гораздо старше и выше ростом. Верно?

Михаилу ничего не оставалось, кроме как расколоться:

– Да… отвозил в аэропорт… товарища… с семьей.

– Разве товарищ может быть женского пола? – подняла бровь Мария.

– Может…

– Товарищ-девушка-подруга! – хихикнула Мария.

– Она… они меня насильно поцеловали! И совершенно неожиданно! – промямлил Михаил, сгорая от смущенья.

– Ага, из засады! – саркастически захохотала синьорита Рамирес.

Ухватив незадачливого сердечного друга за уши, она куснула его за нос и крепко поцеловала в шею, нарочно оставив там засос.

– Вот! Это я тебя пометила, дабы всякие товарищи знали, что ты мой, и не посягали с поцелуйчиками!

Михаил понял, что гроза миновала, и перевел дух.

– Как сессия? – искусно переменил он тему разговора.

– Неорганика осталась. Послезавтра сдаю! – гордо вскинула подбородок Мария, – Все остальное на «отлично», только физику на «хорошо»!

– Ну, ты молодчина!

– Молодчина – купчина – мужчина – фемина… э-э… лещина! – пулеметной скороговоркой выпалила рифмы Мария.

– Ну, ты даешь! – выпучил глаза Михаил, – Я и то так не могу!

Мария вздохнула:

– Русский язык такой богатый на рифмы! А у нас, в испанском, рифм совсем мало. Самые лучшие произведения написаны белым стихом – взять хоть Лопе де Вегу или Гарсию Лорку… Кстати, дорогой, не пора ли тебе начать учить испанский?

– Это пуркуа? – робко поинтересовался Михаил.

– Ну, поедем же мы на Кубу, когда я отучусь?

– Э-э… Ага, действительно!

Сам он об этом не думал, но идея понравилась: с родителями познакомиться, и насчет советского гражданства утрясти. Справку-разрешение получить можно только в канцелярии самого Фиделя, в Гаване, так Анджела сказала.

– Пожалуй, скоро начну, – пообещал Михаил.

– Зачем откладывать? – взяла быка за рога кубинка, – Давай прямо сейчас започинаем!

– Что, что сделаем!?

– Започинаем! В смысле, почин положим! – показала жестами знательница русского языка.

– Угу… А ты что сейчас читаешь? – осведомился Михаил, заранее догадываясь об ответе.

– «В лесах и на горах» Мельникова в скобках Печерского. А что?

– Да то! Слово это устаревшее, в современном языке не употребляется.

– Жалко, такое красивое! – вздохнула Мария, – Значит, давай так: я буду говорить слова, а ты повторять – громко, тихо и шопотом. Так лучше запоминается. Запомнишь пять слов – получишь награду!

– А какую?

– Ну… Я тебя поцелую!

– Три! – принялся торговаться ученик.

– Что – три? – игриво хихикнула учительница, – Один поцелуй за три слова? Или три поцелуя за пять слов?

– Второй вариант! – быстро согласился Михаил.

Тариф был утвержден (тоже поцелуем!) и они принялись за испанский. За час способный юноша запомнил десять слов, уж больно силен был стимул!

Мария принялась за награждение, но, почему-то, быстро сбилась со счета… Короче, доцеловались до полной потери способности сопротивляться древнему инстинкту.

Когда Вселенная вокруг них взорвалась, а потом снова постепенно приняла прежний вид, Мария закинула руки на шею любимому и, шекоча его грудь розовым соском, прошептала прямо в ухо:

– Miguel! Eres mi amor para siempre, hasta la muerte! (Мигель! Ты моя любовь навсегда, до самой смерти! – исп.)

И он, как ни странно, понял все без перевода.

Дела у Сергея в кузнице шли отлично. Заказы на коллекционное оружие сыпались со всех сторон: из Франции, Испании, Бразилии, Англии, не говоря уже об Италии. Наш кузнец работал добросовестно, повторяя не только форму клинка, но и качество стали. Его изделия гордо носили ярлык: «Копия, неотличимая от оригинала». По совету Лючии цены были повышены вдвое, но поток заказов все равно не затормозился. Ювелирка тоже расходилась на ура. Дело в том, что только Сергею удавалось так закалить сталь, чтобы при огранке она выглядела как бриллиант. Некоторые ювелиры пытались наладить производство, но их ограненная сталь не играла искрами и выглядела тускло, а потому спросом не пользовалась.

Луиджи трудился не разгибая спины от зари до зари, но все равно не поспевал за спросом.

Калерия Ардальоновна, не в силах справиться с лавиной корреспонденции и телефонных звонков, попросила её уволить. Сергей приуныл:

– И как же я теперя без вас? Где мне прикажете искать компетентного секретаря с русским языком?

– Да зачем вам с русским, Сергей Сергеич? Вы же теперь по итальянски знаете отлично? – польстила боссу-крестнику добрая женщина.

– Это-то так… – вздохнул частный предприниматель, – Но нюансы только по русски можно объяснить.

Мадам Румянцева подсуетилась и нашла себе замену: симпатичного молодого человека, внука своей подруги Елены, застрявшей в Италии после первой мировой войны, да так и не вернувшейся в Россию. Звали нового секретаря Аугусто Ковальчук. Он некоторое время успешно работал секретарем у одного из дизайнеров модной одежды, но был недавно уволен в связи с закрытием фирмы (владелец сел в тюрьму за неуплату налогов).

Аугусто пригласили на собеседование и он очень Сергею понравился, а Лючии – не очень. Слишком уж он был симпа-атичный! И ещё ей не понравился взгляд, который синьор Ковальчук украдкой кинул на Серджио из-под приопущенных длинных ресниц. Но взгляд к делу не пришьёшь, поэтому она промолчала, и новый секретарь был нанят.

Пообщавшись с ним несколько дней, Лючия смягчилась: парень был очень компетентный в делопроизводстве, а также всегда мог дать исчерпывающую консультацию по вопросам одежды. Проект платья, заказанного Кардену, он забраковал и предложил совершенно новую концепцию. Карден поворчал, но согласился, слупив, впрочем, с синьориты Карреры дополнительную плату.

До свадьбы оставалось две недели. Сергей купил цилиндр и вертелся в нем перед зеркалом в зале, принимая героические позы. Лючия, войдя с письмом в руке, залюбовалась новоявленным ударником капиталистического труда.

– Не правда ли, мне идет? – спросил тот, надувая щеки, – А ещё мне Аугусто вот этот жилет порекомендовал, с вышивкой!

– Идет! Бежит в припрыжку! А насчет жилета… он не обязательно должен быть из той же ткани, что и костюм, но и не должен кричать. Такой фасон носят представители сексуального меньшинства.

– Не понял! – лицо Сергея вытянулось.

– Ну, гомосексуалисты!

Сергей с отвращением отшвырнул жилет. У Лючии потеплело на душе и рассосались последние облака ревности: значит, Серджио не склонен к красивым мальчикам!

– Уволю нахрен! – прорычал кузнец-гомофоб.

– Почему? С работой он отлично справляется, а что до его склонностей, то они тебя не касаются.

Подумав, Сергей нехотя согласился с этими доводами.

– Кстати, дорогой, тебе частное письмо пришло. Из Парижа, – протянула жениху конверт Лючия.

Тот вскрыл и принялся читать, и лицо его по мере прочтения становилось все мрачнее.

– Письмо от Мишки, – объяснил он, – Пишет, что из КГБ к матери приходили, обыск был. Валюту искали! А меня, типа, в шпионы хотят записать! Удрал, дескать, из Союза, имея в голове государственную тайну! Мишка советует принять меры безопасности, а то выкрасть могут! Или тово… ликвидировать!

– Какой ужас! – прижала руки к щекам Лючия, – А они и вправду могут?

– Они все могут, – угрюмо насупился Сергей, – Особенно, если впрямь шпионскую статью раскручивать примутся. Вынесут приговор заочно – и ага!

Лючия неуверенно попыталась успокоить его:

– После свадьбы сразу подашь заявление на постоянный вид на жительство. У меня есть кое-какие знакомые, помогут провернуть побыстрее…

– А гражданство?

– Нет, гражданство быстро не получишь, надо в стране не то восемь лет прожить, не то десять.

Оба помолчали, пытаясь сходу придумать что-нибудь.

– А давай, ты мою фамилию возьмешь? – предложила Лючия, – Пусть ищут Златогора, а ты будешь вовсе Каррера!

– Ну, ты голова! – восхищенно обнял невесту враз повеселевший Сергей, – Точно! Про такое комитетским вовек не догадаться!

В Париж было незамедлительно отправлено письмо, в котором Михаилу было дано задание: узнать, возбуждено ли против Сергея уголовное дело по шпионской статье.

Вечером Сергей направился в кабинет задумчивости помедитировать перед сном, но в последний момент вспомнил, что забыл сигареты. Ругнувшись, он вернулся в спальню. Лючия сидела у ночного столика и, включив настольную лампу, что-то делала со своей левой рукой. Увидев сердечного друга, она почему-то смутилась и спрятала руку за спину.

– Эй, ты что там ковыряешь? – поинтересовался жених у невесты.

Вернее, не поинтересовался, а просто так спросил. Мало ли, ноготь подпилить человеку надо, или заусенцу срезать.

Лючия смутилась еще больше:

– Не скажу!

– Это мне-то? Без пяти минут мужу? А ну, признавайся, что у тебя за отношения с этим пальцем!

На прекрасных глазах итальянки выступили слезы:

– Серджио! У меня на пальце растут волосы! Это совершенно ужасно! Я их все время выщипываю пинцетом, а они все равно растут!

Сергей взял ее руку и вгляделся: действительно, на нежном пальчике росли жесткие черные волоски, отнюдь сей орган не украшающие!

– И давно это у тебя?

– Давно! – уже в голос зарыдала Лючия, – Еще в России началось!

Кроме волосков на пальце имелось кольцо – то самое, со стальным бриллиантом в кавычках.

– Кольцо… – пробормотал кузнец-виртуоз, озаренный внезапной догадкой, – Сталь… Ты его часто носишь?

– Да я его вообще не снимаю никогда! – удивилась подруга, – Как можно! Оно же обручальное!

– Ага… Вот как… Ты понимаешь, что это значит, женщина?!

Лючия перестала плакать и, шмыгнув носом, непонимающе воззрилась на жениха:

– Что?

– То! Постоянный контакт с моей сталью вызывает рост волос! Это же…

– Ты скуешь мне шлем… и у меня снова отрастут волосы? – закончила она за него замирающим шепотом, не смея поверить в свое счастье.

– Ну, шлем – не шлем… Лучше сетку, я думаю. Подкладку под парик.

Лючия взвизгнула и кинулась на шею своему ненаглядному, плюща его в объятиях.

Через два дня мелкозернистая кольчужная сетка была готова и укреплена в подкладке парика. Ещё через три дня череп Лючии, к невероятной её радости, покрылся густой щетиной. На пятый день щетина начала жутко чесаться, но Лючия терпела это с удовольствием.

«Я буду волосатая-волосатая! Никогда не буду стричься и отращу косы до самых пяток! Буду завиваться и причесываться расческой! Мыть голову шампунем и кондиционером!» – мечтала она, проводя долгие часы перед зеркалом.

Внезапная вспышка озарения полыхнула молнией: если волшебная сталь Серджио подействует и на других людей, то… это же миллионы! Ведь, нет ни одного лысого, который не мечтал бы, чтобы голова снова покрылась волосами! А уж обладать роскошной шевелюрой… Мысль растеклась шире: многие мужики захотят густую бороду и усы! И волосатую грудь, чтобы выглядеть сексуальнее!

За завтраком Лючия предложила:

– Серджио, милый! Сделай еще одну сеточку, пожалуйста.

– Зачем?

– А мы испытаем ее на Джованни! У него же плешь, как тонзура у монаха, он на нее справа прядь зачесывает, только все равно видно, а человек комплексует!

И она поведала Сергею о своих задумках.

Тот впечатлился не на шутку!

– И в самом деле! Как я сам не дотумкал? Можно будет заработать пару сольди!

– Пару сольди! – передразнила Лючия и драматически закатила глаза, – Да ты же будешь монополистом! Единственным в мире! Тебе нужно будет только проковывать сталь, тянуть проволоку и закалять ее, или как ты это там делаешь, а плести сетку будут другие!

Сергей, кстати, и сам толком не знал, как у него получается такой эффект. Для огранки он покупал всегда одну и ту же марку стали, нагревал, проковывал, слегка отпускал, закалял. Может, все дело в закалке? Вернее, в том, что перед непосредственной закалкой он, пардон, мочился на поковку? В первый раз это произошло совершенно случайно, ну, просто подперло, а изделие, не доделав, не бросишь. На изломе сталь необычно красиво искрилась и сверкала, что и навело его на мысль огранить кусочек под бриллиант… Потом он стал делать это целенаправленно. Ясно было одно: про этот простенький технологический секрет никто знать не должен!

Автор Институт Стали и Сплавов не кончал! Он не знает, как это простое физиологическое отправление может вызвать появление сего феномена при закалке. Но факт остается фактом: неповторимый блеск при огранке и, г-м, рост волос!

Люся Воробьева славно проводила время в Париже. Слушала лекции в Сорбонне, все свободное время не вылезала из Лувра, с новой подругой Ирэн поднималась на Эйфелеву башню и даже один раз посетила ресторан Макдональдс, объевшись там французской национальной едой: чизбургер, картофельная соломка, пирожок с яблочным повидлом, кока-кола, молочный коктейль! Такая вкуснятина!

Французский язык Люси за месяц практики подтянулся и теперь стоял по стойке смирно, в смысле, она теперь говорила бегло и все понимала.

Ирэн, студентка из Сенегала, постоянно звала её на какие-то дискотеки, в театр на мюзикл «Иисус Христос – Суперзвезда», на скандальный фильм «Последнее Танго в Париже» с Марлоном Брандо, но Люся отказывалась, ибо все это стоило дорого. Подруга слегка недоумевала, почему папа, дипломат высокого ранга, дает Люсиль так мало денег на карманные расходы: даже в кино русская не может себе позволить сходить. Но Люся от недостатка денег не страдала, довольствуясь в основном духовными ценностями. Франки, сэкономленные на завтраках и походах в кино, были предназначены во первых, на подарок Мишеньке, во вторых, на месть Эльвире, в третьих – себе хотелось купить куклу Барби: с домом, лошадкой, машиной и, возможно, Кеном (это такой кукольный муж, если кто не в курсе!). За неделю до отъезда все было закуплено и упаковано. И Мишино поручение было выполнено: письмо отправлено и ответ получен! Памятуя о возможной слежке вездесущего КГБ, Люся договорилась с Ирэн, и ответ из Рима пришел на ее адрес. Улыбаясь всем своим черно-лиловым лицом во время передачи письма, африканка намекнула, что не прочь услышать романтическую историю, из-за которой москвичка развела такую конспирацию.

– Я догадалась: твой возлюбленный живет в Риме, но родители против вашей свадьбы! В письме он прислал план побега, да? Ты прыгнешь к нему в кабриолет марки «Форд», за вами будет гнаться КГБ на мотоциклах, но он будет отстреливаться через плечо, всех плохих парней убьет и увезет тебя на яхте на тропический остров посреди океана, где вы будете жить во дворце!

– Ну, и ни фига себе, у тебя воображение! – вытаращила глаза Люся, – И вовсе нет! Тут совсем даже наоборот.

И она рассказала Ирэн историю Сергея и Лючии. Как она приехала в Советский Союз с братом, вознамерившемся жениться на Мишиной сестре, как они с Сергеем полюбили друг друга, как, вопреки воле КГБ, удрали в Италию.

– А Марина сейчас в Москве, ждет, когда Костанцо выпустят. Он в драке, заступаясь за Марину, человека нечаянно зарезал насмерть, и ему три года впаяли за превышение самообороны.

Ирэн аж посерела от волнения:

– Какой замечательный сюжет! Я напишу сценарий для фильма! А в титрах будет стоять: «Оригинальная история – Люсиль Воробиофф»!

Она обняла Люсю и поцеловала толстыми губами:

– Ты молодец, что помогаешь влюбленным! А твой-то, Мишель, он что?

Люся деликатно отстранилась и незаметно вытерла щеку. Поцелуи с девчонками ей удовольствия не доставляли. Вздохнула:

– Вот-вот предложение сделает. Мы с ним уже даже целовались. В губы!

– Да ты што-о-о!