Текст книги "Важнее и сильнее всего… Повествование о запутанной жизни"

Глава пятая

Занимая высокий руководящий пост, недостаточно просто сидеть в кресле и выполнять свои непосредственные обязанности. Надо ещё совершать телодвижения, чтобы в этом кресле усидеть! То-есть, постоянно добывать информацию о состоянии дел в подведомственном учреждении, дабы знать, не копает ли кто под тебя, о состоянии дел в системе, в которую входит учреждение, дабы знать настроение начальства и его планы в отношении тебя, ну, и, конечно, использовать эту информацию себе во благо, а врагам на горе, ибо, как говорится, много званых, да мало избранных.

Должность, место, пост – эти три синонима благополучия и процветания Федулов очень ценил. Во первых, власть. Пусть над не очень большим и очень специфическим контингентом, но зато – почти неограниченную! Во вторых – возможность предоставлять дефицитные услуги друзьям и начальникам, что в Советском Союзе, где принцип «Ты – мне, я – тебе!» являлся основополагающим в отношениях между людьми, было частенько дороже денег! Скажем, дамские модельные сапожки сорок шестого размера, или, наоборот, тридцать четвертого – ведь, ни за какие деньги не достанешь! А у Федулова как раз мастер сидит! Бесплатно, всего за палку колбасы, такую обувку сошьет, что любо-дорого! Или всякие деликатные услуги: вкладыш нарезной под малокалиберный патрон для охотничьего ружья выточить – есть умелец! Иногда, скажем по секрету, даже с просьбой наказать построже кое-кого, в тюрягу попавшего, к Федулову обращались. Да мало ли!

В третьих – деньги! Конечно, при развитóм социализме с человеческим лицом они не вполне отвечали определению «всеобщий эквивалент», ибо в СССР, даже имея их в изобилии, особенно некуда было тратить. Автомашины, например, подразделялись на две категории: дорогие и те, которые не продаются населению. Вездеход, или, как сейчас выражаются, внедорожник, был абсолютно недоступен любителям охоты, рыбалки и грибособирательства, пока ВАЗ не начал выпускать «Ниву». Но, всё равно, с деньгами лучше, чем без них, или есть другое мнение?

Федулов деньги любил, и выкачивал их из подчиненных, проносящих за мзду в тюрьму практически всё, исключая, разве что, оружие, а из тюрьмы на волю – почту. Были и другие источники дензнаков, менее очевидные, а также засекреченные.

Итак! Периодически наш бравый подполковник встречался со своими многочисленными информаторами. Пивняк в подвальчике на Соколе был точкой, где было удобно беседовать с представителями криминального мира, поэтому ходил туда Федулов во первых, в старенькой штатской одежде, во вторых – в наклеенных усах, в третьих – без документов, опасаясь, что украдут.

Очередной выход «на разведку» был рутинным. Встретившись, с кем было запланировано, и отпустив человека, замаскированный под работягу гражданин начальник остался, как обычно, на полчасика: не уходить же из пивной пива не выпив! Народу было много, и вскоре за столик к нему подсел какой-то потёртый глухонемой. Подмигнув, он показал из сумки горлышко бутылки и поднял два пальца, что явно означало: «На двоих будешь?». Федулов отрицательно покачал головой. Пить водку с кем попало он не собирался. Глухонемой огорчился, плеснул себе в пустую кружку и выпил в одиночестве. А потом, отхлебнув пива, достал из сумки такое! Опытным взглядом гурмана подполковник узнал копченого байкальского омуля! Рыбку, которой нет вкуснее на свете! Рыбку, которая в Москве недоступна! Он её и пробовал только два раза в жизни!

«Командировочный, наверное!» – догадался Федулов, – «С Иркутска или Ангарска!» Глухонемой, заметив текущие по подбородку соседа по столику слюни вожделения, сделал широкий жест, предлагая не стесняться и угощаться, положив на куске газеты ещё одну рыбку и придвинув поближе к страждущему. Искушение было слишком велико, и рыбке был вынесен приговор: к высшей мере наказания через поедание! Вкус, как выражался Аркадий Райкин, списсифисский! Язык проглотил, речь лишился! Однако, этикет пивняка требовал отблагодарить человека, угостившего такой амброзией, и Федулов встал, чтобы принести ещё парочку кружек, тем более, что у глухонемого пиво кончилось, а у самого осталось всего граммов двести. Увидев пиво, обладатель деликатеса радостно улыбнулся. Подполковнику эта улыбка чем-то не понравилась. В стране, где большинство народу носит стальные коронки, а меньшинство – золотые, белые и ровные зубы большая редкость! Тем более, у работяги, пьющего некипяченую воду из-под крана и питающегося чем попало в рабочей столовой. Не додумав сию мысль до конца, Федулов присосался к кружке и отщипнул ещё кусочек волшебно тающей во рту рыбки…

Через минуту он потерял сознание, ибо коварный Ронье (а это был он!) подсыпал в пиво клофелин, в то время ещё не известный ни криминальным кругам, ни правоохранительным органам. Да что там! Его по прямому назначению, от давления, только-только доктора начали применять!

Незаметно обшарив карманы своей жертвы, Ронье удалил из них все лишнее и подложил чеки с опием и профсоюзный билет на имя И. С. Пыркина с не очень тщательно переклеенной фотографией (Фотографию детектив сделал ещё несколько дней назад при помощи телеобъектива). Вид у документа был такой, что подделка сразу бросалась в глаза. Затем в подполковника влили стакан водки и химическим карандашом написали на запястье мелкими печатными буквами: «Привет от Карреры!» Всё было проделано так, что окружающие ничего не заметили. Ну, подумаешь, перепил мужик, с кем не бывает!

Аккуратно убрав со стола кружку со своими отпечатками пальцев и недоеденную рыбу, Шарль Ронье растворился в «лучшем городе Земли», как пел Муслим Магомаев.

– Мужик! Эй, мужик! Просыпайся, Епэрэсэтэ! Закрываемся, блин! Ну!

Уборщица раздосадованно повернулась к пиворазливальщице:

– Бесполезняк, Валь! В полном отрубе! Звони ментам, пусть забирают.

Королева пивного насоса с неодобрением фыркнула и достала из под прилавка телефон с обмотанной синей изолентой ручкой. Кстати, Читатель, обращал ли ты внимание, что замотанные синей изолентой предметы служат вечно?

Набрав номер местного отделения милиции, Валентина, по прозвищу Великая, сообщила, что нужно проявить заботу о человеке, уснувшем за столиком, а то ей закрываться пора. Через двадцать минут в пивняк вошли два сумрачных ярыги. Бегло кинув взгляд на объект заботы и посетовав, что клиент прямо-таки кабан здоровенный, они выпили по кружке пивка и волоком утащили бесчувственное тело. Кое-как, попукивая от натуги, погрузили пьяного гражданина в патрульный УАЗ и повезли в вытрезвитель №16, что в Филях. Ближе мест не было, потому что. Там, конечно, раздели и обшарили карманы. Всех ценностей обнаружилось девятнадцать рублей шестьдесят три копейки, но нашлись и чеки с опием – 139 штук (Александра все-таки не удержалась и обсчитала Ронье, но тот жаловаться не пошел, почему-то!). Документ на фамилию Пыркин вызвал нешуточные сомнения: а не поддельный ли? Наркотики – дело серьезное, опять же, профсоюзный билет с переклеенной фоткой… Служивые сразу же позвонили, куда надо. Короче, прибыли в трезвячку опера из МУРа! По их приказу фельдшер попытался экстренно протрезвить клиента: ввел кордиамин, кофеин, глюкозу, давал нюхать нашатырь. Однако гражданин Пыркин очнулся только после энергичного битья ладошкой по мордасам.

Голова болела непереносимо, сознание в ней плескалось какими-то ошметками, реальность воспринималась нечетко. Вспомнить прошлое не удавалось.

– Ну, что, очухался? – ласково потрепал его по щеке человек в пиджаке, – Давай по порядку: фамилия, имя, отчество?

Вспомнить свою фамилию Филимон не мог, как не пытался.

– Это… Иванов я, – брякнул он первую попавшуюся фамилию.

– Значит, не Пыркин? – обрадовался незнакомец.

– Ага, Непыркин…

– Так, что мне писать: Иванов или Непыркин?

– Ой, да пиши, что хочешь! – скривился Филимон.

– Так, значит? Сознаваться не хотим? Тень на плетень наводим? Это твоё? – человек сунул страдальцу под нос горсть целофановых квадратиков.

– Нет!

– А если подумать?

– Чего пристал? Не могу я сейчас думать! Башка болит!

Филимон обхватил страдающий орган руками. А это ещё что за хрень? На левом запястье химическим карандашом было написано: «Привет от Карреры!» Смутное чувство тревоги попыталось проникнуть сквозь туман алкоголя и клофелина, но безуспешно. Однако заноза осталась.

– Говори, где чеки взял, кому нес? – наседал опер.

– Отстань! – вяло отмахнулся Филимон, – Не знаю никаких чеков!

– А усы зачем наклеил?

– Для красоты, блин!

Промучившись с неадекватным подследственным с час, и так ничего и не добившись, опер вздохнул и приказал отвезти упрямца в КПЗ. Дело было ясное: как ни темни, отвертеться от наркоты не удастся. Да ещё профсоюзный билет с переклеенной фотографией… Мутный мужик. Может, даже, вообще, в розыске! Надо проверить… Ну, утро вечера мудренее! Проспится, сговорчивей станет.

В камере, куда доставили воротилу наркобизнеса в кавычках, его личность установили моментально, ибо там находился ветеран криминального мира, вор в законе Шишка, задержанный за разбой с убийством инкассатора. Не повезло, при отходе с добычей спустило колесо, а менты, волки позорные, тут как тут! Шишка (по паспорту Силиверстов Николай Иванович, он же Павлов Александр Тимурович, он же Амангельды Ринатович Карабаев) неоднократно пользовался гостеприимством Бутырской тюрьмы и знал там всех, в том числе и гражданина начальника.

– О, какая встреча! Подполковник Федулов собственной персоной! – воскликнул он при виде нового сокамерника, – Ну, дают менты! Какого человека в общую камеру содют!

– А ето хто? – без особого интереса прохрипел другой блатной, Сулёма, тоже рецидивист, но не вор в законе, а рангом пониже.

– Да ты что, братан? Сам гражданин начальник Бутырки! Филимон Иваныч Федулов, целый подполковник!

– Ну, в натуре, ваще! – восхитился Сулёма, – Интересно, за что его?

Он подошел к лежащему там, где его положили, Филимону, и несильно пнул его в бок:

– Эй! Тебя за что загребли?

– Не знаю… Чеки какие-то… – промямлил все ещё не пришедший в себя Филимон, которому очень хотелось спать, а потому опасности не осознающий.

Впрочем, то, что он в камере, тоже оставалось для него за скобками.

– Чеки… Наркота, значит! – задумчиво присвистнул Шишка, – С трудом верится, однако!

– Да какая разница? Ты скажи, чего теперь?

– Ну, это понятно! Его сюда, ясный пень, по ошибке сунули – вишь, бухой, хоть выжми! Утром разберутся и выпустят.

– Э, нет! Не катит! Такая везуха раз в жизни бывает – гражданин начальник в камере с честными ворами! Мочить надо!

Остальные обитатели камеры, числом четверо, опасливо отодвинулись к стенам.

– Ну, мочить – так мочить! – без особого энтузиазма согласился Шишка, ибо сердце него было золотое, и, соответственно, белая и пушистая душа к предстоящему убийству не лежала.

Читатель! Автор не встречал в своей жизни криминальных авторитетов! Он руководствуется образами, выпукло и ярко отраженными в современных фильмах: «Next» c А. Абдуловым в главной роли, «Бригада» с С. Безруковым, «Учитель в законе» с Ю. Беляевым, «Каникулы строгого режима» с С. Безруковым, «Барон» из серии «Бандитский Петербург» с К. Лавровым. Все воры в законе, согласно вышеперечисленным шедеврам кинематографа, являются кристально честными людьми, придерживающимися высоких принципов справедливости и человеколюбия. Они жизни не щадят, защищая так называемые «понятия». Ну и что, что они убивают, грабят, воруют, занимаются рэкетом, продают террористам оружие, а детям наркотики! Так жизнь сложилась. Ремесло такое, другому не учёны! Ещё они едят людей, специально взятых в побег для этой цели. Это же не со зла! Надо же как-то пропитание добывать! Лев, кстати, когда на антилопу охотится, тоже не злится.

Автор, не желая выпадать из сложившейся в менталитете общественности концепции, тоже вывел образ Шишки как высокоморального, честного вора, справедливого и доброго.

Но, как говорится, nobless oblige, положение обязывает! Если Шишка живым такого зубра в погонах отпустит, люди его не поймут. Сходку соберут и короны лишат нафиг!

Вздохнув, он кивнул Сулёме и тот сел на ноги Федулову. Шишка надел на голову жертве пластиковый пакет с портретом Джо Дассена. Через десять минут все было кончено.

Через неделю Лючия читала перевод вырезки из газеты «Красная Звезда», привезенной Ронье.

Вот что там было:

«25 сентября в результате скоропостижной болезни на 49-ом году жизни скончался командир Советской Армии подполковник Федулов Филимон Иванович, член КПСС с 1964 года…»

Далее подробно описывался жизненный путь покойного, подчеркивалось, что, куда бы не забрасывала его воля командования, он везде был образцовым командиром и неуклонно следовал генеральной линии Партии. Выражалось соболезнование вдове и другим родственникам покойного. Похороны с отданием всех воинских почестей состоялись в деревне Милотичи Барятинского района Калужской области, на родине покойного. Имелся также и портрет, на котором бравый подполковник выглядел сущим орлом.

– Но тут пишут, что он умер от болезни! – раздула ноздри Лючия.

– Ну, синьора, мало ли, что в советской газете напишут! – лукаво улыбнулся в усы Ронье, – По моей просьбе корреспондент газеты «Карьерре делла Сера», синьор Вайнштейн, за небольшое вознаграждение посетил те похороны и сообщил мне, что синьор Федулов умер в камере предварительного заключения от удушья. Признали несчастным случаем, ибо следов насилия на теле не нашли, а сокамерники заявили, что никто его и пальцем не трогал. В камеру же он попал в результате хитрой подставы, якобы за хранение наркотиков, причем документов у него при себе не было. Вернее, были, но на чужую фамилию. Все это ему совершенно добровольно рассказали на поминках пьяные сослуживцы Федулова!

– Понятно, – просияла Лючия, – А понял ли он перед смертью, что это месть за Костанцо?

– Думаю, да! Я же написал ему на руке несмываемым карандашом: «Привет от Карреры!»

Отпустив щедрейше вознагражденного детектива, Лючия довольно откинулась на спинку кресла. Брат отомщен! Мало того, в свете, как говорится, вновь открывшихся обстоятельств, у неё появился отличная отговорка для Серджио, буде он узнает о том, как она обошлась с Мариной: не желаю, дескать, иметь никаких контактов с этой шлюхой, изменявшей Костанцо! Из-за неё он в драку полез и на пулю нарвался!

Как-то она там, в Мексике?

Марина сидела на берегу океана и развлекалась, бросая в волны камешки, а нагло орущим чайкам – зерна кукурузы. Чайки ссорились, выхватывали деликатес из-под носа друг у друга, иногда даже дрались. Наиболее смелые уже брали пищу из рук, иногда больно шипаясь за пальцы. Тогда Марина обругивала их по русски и они обиженно отлетали на метр – другой, чтобы потом начать все с начала. Нюфаундленд Лордик, уже большой, десятимесячный, устав гоняться за ними, лежал рядом и иногда строго взлаивал, делая вид, что защищает хозяйку. Марина периодически почесывала ему то пузо, то за ухом, и рассеянно думала о жизни. Живот уже вырос изрядно, но ущерба самочувствию не причинял. Анализы, по заверению доктора Джонса, были прекрасные, хоть на выставку посылай. Сон и аппетит – тоже. Единственным фактором, мешающим жить, была скука. Мексиканский телевизор надоел хуже горькой редьки, а американские программы воспринимались с трудом из-за незнания английского. Читать по испански все ещё было тяжело, французские книги в местной библиотеке были все перечитаны, а русских негде взять. Ну, чем заняться молодой беременной женщине, живущей в маленьком курортном городке? Вечерами играла в карты с тремя пожилыми соседками. В канасту. Спасибо Костанцо, что научил! Игра довольно занудная, но зато длится несколько часов. Ну, и разговоры, местные сплетни. А днем… Днём делать было абсолютно нечего! Рожать предстояло в середине января. Вот и будет развлекуха! С ребенком не заскучаешь! Как бы связаться с родителями, с Мишкой, вот вопрос! Мысли о них теребили сердце.

Михаил в свободное от работы время готовился к выставке. Как и Люсе, ему было рекомендовано в части своих произведений отразить строительство социализма в СССР, трудовые будни советских людей, а также мудрость Партии. Насчет мудрости он было встал в тупик, но вскоре нашелся и, грохоча молотком, выдал на-гора чеканку: голый пролетарий (сие следовало из серпа и молота над головой!) с толстенным фолиантом в руках, а на фолианте надпись: «Решения XXVI съезда КПСС», причем у пролетария бугрились мускулы и натянулись жилы на шее (потому, что книга тяжелая!).

Товарищ Барсук, осмотрев сие произведение размером два метра на метр двадцать, похвалил в целом, но посетовал, что мудрость Партии выражена несколько прямолинейно. Он также потребовал надеть на мужика трусы, потому, что голый – это неприлично.

– Если трусы одеть, то вся символичность пропадет, и останется просто мужик в трусах с книгой! – попытался трепыхнуться наш монументалист.

Но главный культурист был неумолим:

– Это не просьба, это приказ!

Раздосадованный Михаил, к немалому веселью жены, провозился два дня, одевая фигуру пролетария в трусы. Получилось необычайно пикантно: мужик в как бы прозрачных семейных трусах, ибо вычеканенный ранее признак мужского пола замаскировать не удалось! Но товарищ Барсук этот вариант одобрил и до выставки допустил.

Люся же, тихо свирепея, писала с фотографии в журнале Огонек буровую вышку и работяг. Увидев сию композицию в самом начале творческого процесса, Михаил спросил с неподдельным интересом:

– А что это они там делают?

– Бурят! – коротко бросила Люся.

– Однако, бурят не так делают! – веско возразил Михаил, и Люся чуть не лопнула со смеху.

Из озорства наша художница внесла в картину некоторые изменения: вместо телогреек на принимающих пищу работягах изобразила красивые комбинезоны цвета «беж» и галстуки, а также дала всем в правильные руки ножи и вилки. Длинный дощатый стол, за которым происходила трапеза, она покрыла скатертью и расставила несколько букетиков цветов и бутылок с лимонадом «Дюшес». Ну, чтоб красиво было!

Товарищ Барсук, увидев сей шедевр, аж прослезился от умиления:

– Людмила Васильевна! Вы настоящая социалистическая реалистка, слово коммуниста! Ещё что-нибудь в том же духе нарисуйте, а? Пожалуйста! Ну, что вам стóит?

После долгих препирательств Люся согласилась создать ещё одно полотно с фотографии, но – последнее. Сюжет, предложенный атташе, являл собой символ борьбы с пьянством и алкоголизмом: с сельского магазина мужик в телогрейке снимает вывеску «Вино» и ему протягивают другую, с надписью «Соки-Воды». Подумав, Люся нашалила и тут: толпа празднично одетых селян, наблюдающих с рукоплесканиями за наступлением в деревне безалкогольной эры, неуловимым образом выстроилась в силуэт самогонного аппарата – с котлом, змеевиком и даже крантиком. Но! Рассмотреть это можно было только на значительном расстоянии, метров с пятнадцати. Товарищ Барсук смотрел с трёх метров, поэтому шутку не разглядел.

Михаил же занимался чеканкой, изображая Генуэзскую Крепость в Судаке, здание Музея Революции в Москве и Луноход на Луне. Получилось очень здорово! Ещё он создал бриг, несущийся на всех парусах по не очень бурному морю, и Вандомскую Колонну. Парусник поражал воображение скрупулёзным отображением всей оснастки, а назывался он, по настоянию товарища Барсука, «Комсомолец». К колонне же претензий не было.

Совмещать занятия искусством с основной работой было не трудно, ибо Летунову вышестоящим начальством было рекомендовано отпускать товарища Михайлова в мастерскую всякий раз, когда на него накатит вал вдохновения. Дело-то, государственное!

В середине ноября в обществе Франко-советской дружбы впервые появился месье Лефоше, импрессарио. Сходу предложив несколько плодотворных идей сотрудничества, среди которых были гастроли Советского Цирка аж в восьми городах Франции, причем на очень выгодных условиях, он стал любимцем руководства. Михаилу же он по секрету передал привет от Сергея и предложил пересылать письма. Канал связи с далеким римским другом был, наконец, установлен!

За две недели до Рождества, которое советские люди (все, как один, атеисты!) готовились втихаря отметить вместе с Францией, в Париж приехал из Брюсселя Василий Кузьмич. Он теперь служил наблюдателем в штаб-квартире НАТО. Приехал по делам, всего на два дня, но, конечно, нашел минутку, чтобы дочку с зятем навестить. Передав им подарки и поцелуи от мамы Жанны и одобрив накопившиеся к выставке экспонаты (особенно понравилась картина с каштаном, проросшим сквозь старый автомобиль!), остался ужинать и крепко принял на грудь доброго Арманьяка. Михаил от тестя не отставал, но опыта обращения с сим напитком у него не было, поэтому жизнь Люси обогатилась новым опытом: раздевать уснувшего в «скафандре» пьяного мужа. Большого значения она этому происшествию не придала: ну, перебрал благоверный, с кем не бывает!

Василий Кузьмич, похмелившись с утра сидром, не без сожаления простился с дочкой и зятем и поспешил в аэропорт: ему предстояло лететь в Мексику, где на каком-то форуме неприсоединившихся стран надо было прочитать доклад, чётко выражающий позицию Советского Союза. Настроение было отличное: десять дней в Мексике без жены! Испанки, индеанки, негритянки… Новые, волнующие кровь приключения!

В Мехико ему не понравилось: тяжелый смог, из-за которого было трудно дышать и слезились глаза, толпы народа на улицах, жара… Пешком не погуляешь! А в места, которые он надеялся посетить, нужно было идти пешком! Не тратиться же на такси! Опять же, конспирация! Одно дело, если человек погулять вышел, а другое – если он куда-то на такси поехал. Пока он ломал голову над решением сей проблемы, посольские товарищи предложили съездить на выходные в Акапулько. Там, дескать, и воздух свежий, и океан, и не слышно шума городского. А говоря попросту, им хотелось устроить нормальную пьянку, которую в стенах поселения для дипломатов развернуть было проблематично. Василий Кузьмич согласился, сообразив, что в курортном городе он, пожалуй, быстрее и вернее добьётся своей цели.

К его огромному разочарованию, посольский автобус привез компанию исстрадавшихся от жажды дипломатов не в Акапулько, а в маленький городок километрах в пятидесяти. Мотель там был вдвое дешевле, потому что. Впрочем, было здорово: бассейн, кондиционер, мангал для шашлыков, которые здесь назывались непонятным словом «Барбекю». Не хватало только женского общества. Увы!

Пока происходила подготовка к пиршеству, Василий Кузьмич решил прогуляться, размять ноги после трёхсоткилометрового путешествия. Океан с раскинувшимся на многие километры пляжем плескался в пятидесяти метрах, наполняя предвечерний воздух запахом соли, йода и свежести. Вокруг не было ни души. Увязая по щиколотку в рыхлом песке, товарищ Воробьёв подошел к самой кромке прибоя и разулся. Тут же какая-то веселая волна шаловливо лизнула его нежные босые ноги. Вода была теплая и щекотная! Улыбаясь, Василий Кузьмич побрел куда глаза глядят, держа туфли в руке. Далеко впереди виднелись домики городка, подступающие к самому океану, несколько пальм и неоновая вывеска не то бара, не то ресторана. Пройдя с километр, дипломат увидел молодую женщину, сидящую на надувном матрасе в компании с черным кудлатым ньюфаундлендом. Судя по тому, как она лениво бросала псу мячик, ей было скучно. Ньюф, конечно, лез вон из шкуры, чтобы развлечь хозяйку: прыгал, рычал, забегал в воду, отряхивался, поднимая тучу брызг, лез целоваться и кусать за ноги. Затем снова бросался за мячиком и все начиналось сначала.

«Женщина… молодая… скучает… Может, это и есть мой шанс?» – воодушевился Василий Кузьмич, – «Подойти, познакомиться, а там… А вдруг?»

Приблизившись, он испытал разочарование: дама оказалась беременная! Тем не менее, он приветливо улыбнулся и хотел уже пойти мимо, но бестолковый пес, ринувшись в очередной раз за мячиком, сбил его с ног! Из дипломата в окружающую среду непроизвольно вырвалось мощное русское выражение, в котором сомнение в добродетели матери сего испачканного вонючим калом животного слилось с пожеланием сдохнуть, подавившись собственным гнилым органом размножения.

Встав на четвереньки, он заметил, что женщина смотрит на него широко распахнутыми от удивления глазами.

– Пардон, мадам, – пробормотал пострадавший, отплевываясь от песка.

Но незнакомка не обратила на извинение внимания.

– Так вы – русский?! – воскликнула она на великом и могучем, привставая с матраса в ажитации.

– Я… это… ага! – подтвердил Василий Кузьмич с неприятным чувством тревоги.

Интуиция подсказала ему, что эта русская женщина, кто бы она ни была, представляет опасность. Вообще, всякие несанкционированные контакты с соотечественниками за рубежом сами по себе опасны! Мало ли, может она эмигрантка, или хуже того, дочь какого-нибудь власовца. Или внучка! А от них только и жди провокации!

Отплевавшись и проморгавшись, он, тем не менее, принял протянутую ему бутылку воды и прополоскал рот. Теперь убежать было бы невежливо, придется поддержать разговор. Недолго. Да никто их здесь и не видит, так что все обойдется. Однако, взглянув на незнакомку попристальнее, Василий Кузьмич испытал новое потрясение: лицо её было почти точной копией лица его зятя, Михаила! Тот же нос, брови – ну, всё!

– Ты… Вы… Марина Михайлова!? – пролепетал он в смятении.

То, что у зятя есть сестра-близнец, он знал. Но то, что она заграницей – нет. Как?! Каким образом!? В капиталистической стране Мексике!?

– Да… это я, – призналась пораженная Констанция Бонасье в кавычках, – Откуда вы… меня знаете?

В голове испуганного дипломата завывала пурга из сумбурных мыслей:

«Родственница за границей! Явно здесь не работает! Эмигрантка? Этого ещё не хватало! Вся анкета псу под хвост! Конец всему! Карьере конец! Из Партии выгонят! КГБ все кишки на пику намотает, все жилы вытянет, пока докажу, что я не верблюд!»

Сделав несколько глубоких вдохов, он немного успокоился.

«Молчать надо! И с ней… договориться, чтобы молчала!»

– Твой брат, Миша, на моей дочери женился. А вы с ним похожи, как близнецы! Вот и догадался. Кстати, я – Василий Кузьмич.

– Да что вы говорите! – всплеснула руками Марина, – Мишка женился!? Когда?

– В мае.

Мадемуазель Бонасье переварила новость. Но информации было недостаточно!

– А… как вашу дочь зовут?

– Людмила.

Это ни о чем не говорило. Ясно было только одно: Мишка женился не на кубинке!

– Ой, Василий Кузьмич! Расскажите, как они, что делают… Я с Мишкой восемь месяцев не виделась и ничегошеньки не знаю!

Подумав, товарищ Воробьёв решил рассказать правду. А чего скрывать? Так, кстати, легче будет договориться: должна же эта Марина понимать, что может навредить и брату и его тестю неаккуратными контактами!

– Миша получил распределение в Париж, служит сейчас в Обществе Советско-Французской Дружбы. Про тебя он говорил, что уехала, а куда – не сказала.

– А я… Из Союза сбежала… – Марина отпихнула назойливого Лордика и рассказала свою историю.

– … Теперь Лючия мне пособие платит. На жизнь хватает, только скучно очень.

Василий Кузьмич потрясся от Марининых приключений до основания! Надо же, как бывает! Побег из СССР по чужому паспорту! Авиакатастрофа! Обретение гаитянского подлиного паспорта! Перелет в Мексику! Ни фига себе, прямо в голове не укладывается!

– А как тебя теперь зовут?

– Констанция Бонасье! – с улыбкой сообщила Марина.

– Как?!

Марина повторила.

– Ну, и ни фига себе, фамилия! – не удержался новообретенный родственник в законе, – Ой, пардон, случайно вырвалось!

Он закурил, чтобы успокоить потрясенные нервы.

– Я придумаю, как Мише с тобой безопасно связаться. Давай, адрес запишу… нет, лучше запомню!

Поговорив ещё с полчасика, они расстались. Марина оказалась понятливой и согласилась самостоятельно шагов к общению с братом не предпринимать, прекрасно понимая, что это для него опасно.

– Василий Кузьмич! Скажите ему, что мне рожать скоро! В середине января, – сказала она на прощанье.

– Скажу, конечно скажу! – пообещал тот, направляясь в сторону мотеля.

Закончив в Мехико казенные дела, Василий Кузьмич готовился к отлету обратно в Брюссель. Прямого рейса из Мехико туда не было и, таким образом, предстояла пересадка в Париже, что давало возможность лишний раз увидеться с дочерью, хотя бы и ненадолго, вручить новогодние подарки и сувениры, а самое главное – открыть зятю кошмарную тайну исчезновения его сестры, ее новое имя и местонахождение. А также обрадовать вестью о скором прибавлении семейства, сиречь, о предстоящем рождении племянника. Или племянницы, г-м!

В последний день над Мехико разразилась гроза, смог смыло, и Василий Кузьмич отправился прогуляться, ловко увильнув от положенного ему по штату сопровождения. Профессионально проверившись на предмет слежки, товарищ Воробьев сел в трамвай и проехал пять остановок. Сойдя, снова проверился, и убедившись, что хвоста за ним нет, шмыгнул в переулок, где, всего через сотню шагов, перед ним возникла дверь, вывеска над которой обещала сауну и массаж, а также приятное дамское общество по выбору клиента. Сжимая в кулаке сэкономленную на питании и общественном транспорте валюту, советский дипломат открыл дверь и шагнул внутрь, имея в виду пообщаться с женским полом, а если деньги останутся, то и сауну посетить. Из-за застенчивости Автор за ним не последовал, но догадывается, что конкретно делал там дипломат, ибо общение с горячими мексиканскими дамами не ограничилось, конечно же, всего лишь дружеской беседой с распитием прохладительных напитков и танцами под пластинку.

Через час с четвертью Василий Кузьмич появился на крыльце красный и потный, сопровождаемый монументального телосложения негритянкой. Чернокожая дама крепко обняла его на прощанье и звонко расцеловала в щеки, приглашая заходить еще. Дружеское общение, вне всякого сомнения, состоялось, и коллекция нашего жизнелюба пополнилась экзотической черной орхидеей, образно говоря.

Перелетев через океан, Василий Кузьмич был вынужден встретиться с Люсей и Михаилом в аэропорту, ибо рейс на Брюссель был всего через четыре часа. Щедро оделив их мексиканскими сувенирами, тесть поведал на ухо зятю информацию о Марине. Михаил, услышав сагу о приключениях родной сестры, подавился пончиком, и Люсе пришлось стучать его по спине и отпаивать минералкой.

– Ни фига себе, гладиолусы, говорила она, гладя волосы! – выразился он стихотворной строкой, употребляемой только в случаях сильнейшего удивления, – Мексика! Вот тебе и домик с пальмами! Ну, из твоего комикса! А я-то все думал: нового кадра нашла и сидит в каком-нибудь Воронеже…

Затвердив наизусть телефон и адрес, он решил установить контакт с сестренкой этой же ночью.