Текст книги "Важнее и сильнее всего… Повествование о запутанной жизни"

– Силантьева я, – растерянно привстала вахтерша, – Только мне не звонили…

– Бардак! Страна разваливается, и даже свои, комитетские, подводят! – возмутился Михаил, сжимая кулаки в притворной досаде, – Ладно, я с ними разберусь… У вас до скольки смена, товарищ Силантьева?

– До восьми ноль-ноль…

– Тогда так: я по рации свяжусь с Центром, а они там решат, звонить вам, или нет. Никуда не отлучайтесь, документы у всех проверяйте с особой тщательностью. Если появится мужчина и предъявит документы на фамилию Петров-Водкин, пропустите, но запишите, в какую комнату он пошел и позвоните вот по этому номеру, – он записал тетке номер кооператива «Секс по телефону», – Скажете пароль: «Петропавловск-Камчатский», отзыв: «Вы куда звоните?». Наши приедут и возьмут, наконец, этого гада! Запомнили?

– Так точно, товарищ капитан! – вытянулась в струнку вахтерша, незаметно пряча вязание.

Заморочив женщине голову, Михаил направился к лифту. Лифт не работал.

– Поч-чему лифт не функционирует?

– Так, это… отключаем на ночь, товарищ капитан! Электричество экономим!

– Включите немедленно! Вы что, хотите операцию сорвать?!

– Есть включить!

Мария, создав на лице произведение искусства при помощи Хельгиного косметического набора, чуть не разрыдалась, сообразив, что ей абсолютно нечего надеть! Все старые наряды вышли из моды, да и от долгого висения в шкафу потеряли форму. Не надевать же на свидание белую блузку и черную юбку! Сунулась в шкаф Хельги: не то, не то… вот это платье из крепдешина, пожалуй, подойдет… Летнее, правда, но зато свободного покроя. Все остальное ей будет, увы, мало.

Надела, повертелась перед зеркалом: неплохо, только коротковато, на две ладони выше колен! И прозрачное! Надо поддеть под него комбинацию…

Тут раздался стук в дверь и у Марии ослабли ноги. Он пришёл! Но, почему так быстро? Или это она слишком долго копалась с гримом?

Как во сне, она сделала несколько шагов до двери и распахнула её. На пороге стоял Мигель и сверкал глазами с чисто выбритого лица! Усы фасона «Смерть девкам!» топорщились совсем также, как раньше. Странно, что они не бросились в глаза там, в пельменной… И пахло от него её любимым земляничным мылом!

– Вот… это тебе! – застенчиво протянул букет Михаил, пожирая синьориту Рамирес глазами.

Она была непередаваемо прекрасна: всё те же распущенные волосы с алой лентой, сияющие глаза, полуоткрытые губы… И полупрозрачное платье, сквозь которое видна умопомрачительная грудь!

Сознание на миг помутилось, и он споткнулся о порог, упав прямо в объятия любимой. Их губы встретились совершенно случайно (а может – и не случайно!) и произошел поцелуй, и не просто поцелуй, а поцелуй с большой буквы «Пэ»! Цветы упали на пол…

Оторвавшись друг от друга, чтобы перевести дух, они стояли, держась за руки, смотрели в глаза и не могли насмотреться.

– Входи! – наконец, пробормотала Мария, и Михаил вошел.

Они сели на койки у низкого кофейного столика и долго молчали.

– Ты надел водолазку задом наперёд! – приглядевшись, сообщила Мария.

Михаил покраснел и стал ещё привлекательней:

– Правда? Я торопился…

И он снял водолазку… и платье с Марии… И все остальное тоже! Разговоры и объяснения оказались не нужны! Они были опять вместе, и это было главное. Ночью – да, они шептались под одеялом, рассказывая, как жили все эти годы. Село Ульяничи, Париж, Гавана…

– А в госпитале меня полюбил кот! Серый такой, в полосочку! Так жалко было с ним расставаться… Я, наверное, когда вернусь, найду его и возьму к себе!

– А я для выставки голого пролетария изобразил, с вот таким фолиантом! Так мне велели его в трусы одеть, а то, дескать, неприлично! Я мучился-мучился, а трусы так и не получились! Вернее, получились, но прозрачные! Все равно всё видно, г-м! Но прошло, купили даже!

– А мы с Хельгой в Ульяничах медведя видели! Живого! Ох, и напугались! Корзины бросили, драпали не разбирая дороги, но впереди собственного визга!

– Медведь – ерунда! Вот, у меня в спальне призрак завёлся – так это да! Стоит, руки тянет, клыки – вот такие! – ощерил… Ой, блин! Я, между нами говоря… едва не тово! Во, волосы седые, видишь?

– Бедненький! И как же ты с ним жил дальше?

– Как, как… Дверь в спальню досками забил нафиг!

Около трёх часов ночи вахтерша, извертевшись от нетерпения, не выдержала и набрала номер, записанный «капитаном Михайловым».

– Алё! Это… Петропавловск-Камчатский!

– Вы куда звоните, женщина?

– Так, это, вам звоню! Никакой Петров-Водкин пока не появлялся! Что дальше-то делать, ежели не придет? До утра ждать? А потом передать по смене?

В телефоне возникла пауза, затем трубка снова заговорила, на этот раз бархатным мужским баритоном:

– Я вхожу в комнату и нежно прикасаюсь к твоей груди! Ты чувствуешь, как в тебе разгорается желание… Оно согревает тебя до самых кончиков пальцев, сердце твоё сладко замирает… Ты срываешь с меня рубашку, обрывая пуговицы, а я провожу рукой по застежке твоего платья, и оно медленно соскальзывает на пол… Я легко, едва касаясь, целую тебя в краешек губ…

Вахтерше и в самом деле стало душно в длинных байковых панталонах с начёсом, а сердце, действительно, сладко замерло, а потом ёкнуло. Но о долге она не забыла!

«Шифр! Это же он шифровку диктует, для капитана!» – догадалась мадам Силантьева, лихорадочно хватая обгрызенную шариковую ручку:

– Ой, помедленнее, пожалуйста! Я ж записываю!

Через сорок семь минут вдовеющая уже восемь лет вахтерша Силантьева, испытав три мощных оргазма, сидела в полном изнеможении в своем кресле, жалея, что невозможно сменить трусы на более сухие, и не подозревая, что вскоре придёт счёт на две её зарплаты. Но это потом, а сейчас ей было так хорошо, как никогда раньше, даже в замужестве!

Утром Михаил, выпив восхитительного кофе, сваренного синьоритой Рамирес, отправился на работу, благополучно проскочив через вахту: вахтерша Силантьева спала, блаженно пуская носом пузыри!

Мария, не спеша прибравшись (ей было к третьей паре!), варила себе яйцо на завтрак, как вдруг дверь распахнулась, и на пороге появилась слегка растрепанная Хельга.

– Ну, как прошло?

Подруга швырнула сумочку на кровать и облегченно перевела дух:

– Прошло на ура! Родители замечательные, такие, все из себя, интеллигенты. Мама венеролог, папа невропатолог. Или наоборот? Не помню… Всё выспрашивали меня: кто, откуда, да есть ли родственники в Америке. Фаршированной рыбой угощали вкусной, я даже рецепт списала. Только холодец есть не стали, почему-то! Спросили: холодец свиной? Я говорю: да! А они его есть не стали… Так неудобно получилось! Сёма, впрочем, поел немножко, сказал, что вкусно… А потом он меня ночевать оставил, я стеснялась, но он уговорил. Легли, Сёма меня обнимает, а я слышу из-за двери, как Эсфирь Давидовна шепчет: «Ну, как она лежит, эта гойка? Ребенку же неудобно!», а Борис Семенович её утешает: «Фирочка, не волнуйся, наш сыночек уже большой мальчик, он таки приноровится!». Думала, сквозь землю провалюсь, так стыдно было, что неправильно легла! Слушай, а что такое «гойка»?

– Гойка? Не знаю… Надо в словаре посмотреть!

Итак, Мария и Михаил снова начали встречаться! Буквально, они начали с того, на чем прервались четыре года назад. Два-три раза в неделю Мария ночевала у своего любимого, готовила ему ужины и завтраки, а самое главное – варила кофе!

Родители были рады: ещё бы! Сын снова не один, под положительным женским влиянием, забыл о пьянстве!

– Знаешь, Миш, мне Мария всегда нравилась! Больше, чем Люся, ага! И хозяйственная, и красивая, и доктор без пяти минут!

Михал Михалыч энергично соглашался.

– Верно, Надюша, лучше и желать нельзя. Вот, только, как у них будет?

Вопрос этот оставался открытым. Тщательно наведя необходимые справки, Михаилу удалось выяснить, что предоставление советского гражданства синьорите Рамирес возможно, но процесс рассмотрения заявления может затянуться. Согласие же кубинского правительства для этого не обязательно.

– Давай сделаем так: поженимся, а потом ты подашь заявление на гражданство! – предложил Михаил.

– Да, но я все равно должна буду отработать пять лет по распределению!

– Мы поедем на Кубу вместе, сейчас я легко могу получить загранпаспорт, и там обо всем договоримся с вашим Минздравом. Предложим, чтобы вычитали стоимость твоего обучения из зарплаты. Да пусть хоть всю зарплату забирают! Зато будем вместе, в Москве! Должны согласиться, чай, не звери!

План этот вызывал у Марии сомнения, но другого просто не было. Не вернуться на Кубу она не могла – тогда бы долг повесили на родителей, сослав их пожизненно в горы Сьерра-Маэстра на расчистку трассы в джунглях.

Не откладывая дела в долгий ящик, наши влюбленные уже в апреле подали заявление о вступлении в брак. ЗАГС, брачующий советских людей с иностранцами, в Москве был только один, поэтому очередь была не очень большая.

Хельга восприняла их воссоединение скептически. С высоты своего замужнего статуса она советовала Марии не торопиться, проверить чувства как следует. Ненадежный, он, Михель! Изменщик! Марии изменил, жене изменил… Что-то в будущем отчебучит? Мария же страстно защищала любимого, приводя неубедительные доводы, типа: он её целует, значит – любит, в глазах у него светятся чувства, и вообще, она уверена, что все, случившееся ранее между ними, было досадным недоразумением!

Глава четырнадцатая

Михаил и Мария поженились на майские праздники. Гостей на свадьбе было немного: родители, несколько друзей семьи, Анджела из посольства, Хельга с Семеном, поженившиеся месяцем раньше, трое друзей из комнаты 13—10, несколько однокурсников, шеф Михаила с женой и Смахтин (как же без него!) со своей подругой Таней.

Мария была в скромном белом платье, купленном в «Салоне для новобрачных» и белой шляпке, без фаты…

Нет, Автор не будет утомлять Читателя описанием ещё и этой свадьбы. Скажем только, что все прошло достойно и в соответствии с понятиями. Ой, то-есть, Автор хотел сказать: «с обычаями»! Слово «понятия» уже тогда приобрело некий неприятный лингвистический оттенок. В свадебное путешествие молодые не поехали – некогда. Итак, в мае Мария стала «синьорой Михайловой», а через два месяца Мария закончила институт! Был выпускной вечер в Колонном Зале Дома Союзов, торжественные речи с трибуны, произнесенная хором «Присяга врача Советского Союза» (вместо Клятвы Гиппократа!), пение хором «Гуадеамуса», банкет, танцы, встреча рассвета (теми, кто ещё стоял на ногах!).

Дипломы и ромбовидные значки со змеёй над чашей получали на следующий день в канцелярии.

В предбаннике канцелярии, когда туда пришла Мария, маялось похмельем несколько человек, в том числе Иван и Хосе из 13—10. Какой-то незнакомый парень, видимо, с педиатрического факультета, вывалился из канцелярии, потрясая дипломом. Рот у него был растянут улыбкой до ушей, как говорится, хоть завязочки пришей! В приоткрытую дверь вошел Иван, почему-то боком.

Донесся визгливый голос канцеляристки:

– Фамилия?

– … бу-бу-бу…

– Да не дышите на меня, а то я вытошню! Вот ваш диплом! Читайте, все ли правильно?

– … бу-бу-бу!

– Распишитесь! Здесь! Здесь, я говорю!

– … бу?

– О, Господи! Попасть не может! Двумя руками ручку возьмите, что ли! Ну, наконец-то! Семьдесят копеек давайте за нагрудный знак! Семьдесят! Да не дышите же на меня! Ой, я не выдержу! Каждый год одно и то же мучение!

Иван высунулся в предбанник, нашел глазами Марию и заискивающе попросил:

– Слушай, Стрелка, одолжи семьдесят копеек, а? В последний раз! А я тебе с первой же получки вышлю…

– На Кубу? – рассмеялась Мария, доставая кошелек.

– Ага… – прохрипел сын северных лесов, принимая мелочь.

Через несколько минут Мария тоже держала в руках красновато-кирпичную корочку диплома с отличием и читала-перечитывала короткий текст:

«Диплом №… выдан гражданке Республики Куба Эстрелле Розе Марии Рамирес в том, что она с отличием закончила курс обучения по специальности „Лечебное дело“ и ей присвоена квалификация „Врача-лечебника“. Подписи, печать, вчерашнее число»!

Вот она, квинтэссенция её трудов! Зубрежка, вонь формалина в анатомичке, бессонные ночи перед экзаменами, долгие часы дежурств, практика в Ульяничах и Гаване, этажи, этажи, этажи, на которые она карабкалась, работая на «Скорой», радость за выздоровевших и скорбь об умерших – все это было здесь…

Спрятав драгоценный документ в сумочку, Мария не спеша пошла в общежитие. Ей предстояло там провести последнюю ночь, а наутро сдать белье и матрас комендантше, чтобы она поставила последнюю подпись в обходном листке.

В комнате она застала Хельгу с Семеном. Супруги Шварц собирали вещи.

– Ой, Эстреллочка! Ты не возражаешь, если мы телик заберем? Семиным родителям на дачу?

– Да забирайте, коли охота! Только он же слепой совсем, кинескоп сел!

– Слепой сказал: «посмотрим»! – сострил Семен, сноровисто перевязывая «Горизонт» веревкой крест-накрест, – У папы знакомый в телеателье работает, так у него слепые телики враз начинают говорить, а глухонемые – ходить!

– Ага, победа разума над сарсапариллой! – рассмеялась Мария, – О. Генри, «Джефферсон Питерс, как персональный магнит»!

Семен восхищенно поаплодировал.

– Хельга, а что с нашим «Карлом Либкнехтом» будем делать?

– Ой, я к нему привыкла, как к родному! Разве, отдать кому-нибудь?

– Кому? Все разъехались! – пожал плечами Семен, – Лучше сделаем вот что…

Наутро подруги подписали бегунки. За Хельгой приехал Семен на папиных Жигулях, за Марией – свёкор на ЗИМе. Наступила пора прощания: Шварцы уезжали в Берлин поездом через два дня, а Михайловых ждал самолет до Гаваны на следующей неделе. Девушки обнялись, всплакнули…

– Мы обязательно встретимся! Здесь, в Москве! – воскликнула Хельга, – Вот адрес и телефон Семиных родителей, для связи!

– Вот адрес и телефон Мишиных родителей! – подхватила Мария, – Ну, счастливого пути!

Вот и расстались…

Отвлечемся на минуточку от основного повествования, Читатель!

Комната 9—11, из которой выехали наши героини, стояла пустая достаточно долго, пока не стали прибывать абитуриенты. Вахтерша Силантьева за это время стала комендантом, а может – комендантшей, что было ее хрустальной мечтой: коменданту было положено служебное жилье, отдельная комната! Поразмыслив, она решила взять комнату 9—11 себе: во первых, там тепло из-за дополнительной батареи, во вторых – всего год назад сантехнику меняли, в третьих, девчата жили аккуратные, обои переклеивать не придется.

Взяв ключ, она отправилась туда – проветрить, полы помыть, вещи занести. Войдя в комнату, первым делом распахнула окно, а затем принялась шуровать тряпкой в шкафу… И вдруг, неизвестно откуда (вообще-то, со шкафа!), над головой бедной женщины пронесся скелет на черных, как у летучей мыши, перепончатых крыльях! И вылетел в открытое окно! И перелетел через дорогу! И рухнул в пруд зоны отдыха! Это Семен, шалун эдакий, смастерил из «Карла Либкнехта», картонной коробки и резинового жгута подобие самострела, а комендантша привела его в действие, зацепив растяжку.

«Ни фига себе, шуточки!» – скажешь ты, Читатель, – «Так и напугаться недолго!»

И будешь прав! Из комендантши Силантьевой исторгся визговопль, перешедший в рёв самки Кинг-Конга, укушенной за нежное место птеродактилем. От звуковой волны сработала пожарная сигнализация и слегка осыпалась штукатурка на потолке. В соседней комнате 9—10 у абитуриентки из Кинешмы Алёны Парамоновой сам собой лопнул стакан! Несколько гуляющих в зоне отдыха граждан при виде жуткого летающего монстра сначала бросились врассыпную, но потом собрались у общественного туалета, образовав нетерпеливо сучащую ногами очередь.

Вечером, в программе «Время» диктор сообщил:

– Сегодня утром в Беляево множество людей стали свидетелями полета над зоной отдыха рукокрылого гуманоида, вылетевшего с ужасным криком из корпуса общежития Второго мединститута, где он, вероятно, искал себе пропитание. В интервью нашему корреспонденту комендант общежития Валентина Силантьева сообщила следущее:

На экране появилась комендантша с выщипанными в ниточку бровями и накрашенными карминовой помадой губами, одетая, несмотря на жару, в свою лучшую одежду – мохеровую кофту красивого буро-свекольного цвета.

– Я, это, нагнулася, значить, а тут энтот над головой кэ-эк заорет! Я не спужалася нисколечко, потому как коменданту в рабочее время пужаться не положено, и веником его шуганула, а он – Фр-р-р! – и в окно! Худющий такой, прямо шкелет! Варенье в той комнате жилички забыли засахаренное, вот, поди, и повадился…

Диктор сделал умное лицо:

– Неизвестное существо представляет огромный интерес для науки, и Академия Наук СССР планирует организацию экспедиции в Беляево – ареал обитания феномена.

За неделю до отъезда Михаилу позвонила Люся, с которой после развода контактов не было.

– Миш, а Миш! Я знаю, что ты женился, знаю, на ком, знаю, что летишь с ней в Гавану. Давай встретимся, а? Мне нужно тебе кое-что сказать…

Бывший муж согласился, и они встретились на квартире бабушки Марго. Сели на кухне, Люся подала чай.

– Миша! – начала она, – Прости меня! Это ведь я во всем виновата!

– В чем это ты виновата, Воробушек?

– Ну, я испортила тебе жизнь, женила тебя на себе… Это Марго все подстроила с распределением! Ты и клюнул на Париж. А я всегда знала, что ты меня не любишь… Драл меня – да, но по настоящему нежным никогда не был, так и относился, как к товарищу. Всё это во мне копилось, копилось… а потом я поняла, что тоже тебя не люблю. Влюблена была, да остыла. Насильно мила не будешь… А твои глупости с пьянкой и этой… Валерьянкой – это был только повод, чтоб расстаться, понимаешь? И маму Жанну ты, конечно, не насиловал. Просто совпало.

Люся отпила чаю, смочить пересохший рот.

– А знаешь, хоть мы с тобой и расстались, я все равно чувствую, что между нами есть связь! Не могу объяснить… лучше покажу!

Она встала и принесла альбом для набросков.

– Стоит мне о тебе подумать попристальней, или, наоборот, ты обо мне думать начинаешь, у меня вот, что получается!

Михаил раскрыл альбом: там, в виде комиксов, была изображена его свадьба с Марией! И платье, и шляпка – все было в точности, как в реальности! Гости с поднятыми бокалами кричат «Горько!» – все наперечет: и шеф, и Смахтин, и индеец из Никарагуа!

Во, снова Москва, он на выпускном вечере, держит Марию за руку…

– Но, ведь тебя там не было! – потрясенно воскликнул наш герой.

– Нет, конечно! Я же говорю: стоит о тебе задуматься – и карандаш сам рисует. Помнишь комикс про твою сестру? Кстати, я и будущее могу нарисовать… твоё или ещё чьё-нибудь, только сосредоточиться надо хорошенько, я ещё не очень умею. Хочешь, попробую?

– Нет! – быстро отказался Михаил, – Предсказание будущего Марксизм-Ленинизм не разрешает, потому что считает его антинаучным мракобесием!

– Ну, не хочешь – как хочешь! – грустновато улыбнулась Люся, – А знаешь, я тоже уезжаю! Во Францию, на год. Мне парижская Академия Художеств грант выделила.

– Поздравляю, Воробушек!

Люся встала:

– Ну, вот и всё… зайчик! Что хотела – сказала. Иди, тебе пора, жена ждёт!

– Какой я тебе зайчик, Воробьище! – притворно огрызнулся Михаил и поцеловал Люсе руку.

– Вот, возьми на память о хорошем дне, который у нас был! – она протянула ему картину в простенькой рамке.

Михаил взял, всмотрелся: пейзаж маслом, двадцать на сорок. То самое озеро, в котором он нашел гранаты. Сосны, косые лучи низкого солнца, лесные цветы. Сделано было замечательно, можно было различить каждую травинку! Даже шмель Назар висел в воздухе, как живой. И его, Михаила, следы на песке. Картина была стереоскопическая. Мало того, она обладала внутренним светом, который не менялся в зависимости от внешнего освещения. Собственно говоря, это была уже не картина, а застывший кусочек реальности, только лучше, нежнее, чем оригинал.

Идя домой, он грустно твердил про себя:

«Товарищ… Воробьёва снова просто товарищ…»

На следующее утро молодые супруги Михайловы провожали родителей в аэропорт. Надежда Родионовна и отставной полковник Михайлов летели в Мексику! Марина купила им туристический тур в Акапулько на три недели!

– Ой, да как же это! Неужели я, наконец, Петеньку с Пашенькой увижу! – причитала, собираясь, Надежда Родионовна, – Вот, вернусь – и помирать не жалко будет!

– Спокойно, мать! – бурчал Михал Михалыч, заряжая цветную восьмимиллиметровую пленку в заводную кинокамеру «Кварц 2М», – Наоборот, жизнь наступает – помирать не надо! Кто бы нас раньше в Мексику выпустил? А нынче – пожалуйста! Слетаем, а потом и ещё слетаем! Давай, заканчивай, Мишка уже звонил, едет!

В дверь позвонили: это пришли Михаил с Марией.

– Ну, и ни фига себе, вы нагрузились!

– Подарки! – значительно пояснила Надежда Родионовна, застегивая молнию на сумке, в которую легко поместился бы небольшой слон, – Давай, бери вещи, поехали!

В аэропорту все перецеловались.

– Мы раньше вернемся, будем вас ждать! – Надежда Родионовна улыбнулась и мечтательно закатила глаза, – Ой, будет что рассказать! Вы же через две недели после нас прилетите?

– Ага. Поцелуйте там Маришку! Пап, а ты кинокамеру взял?

– Ну, а как же!

– Тогда – вперед!

Мексика встретила москвичей ярким и жарким солнцем, запахом раскаленного асфальта, лимонов, магнолий и текилы (последний запах исходил из таможенника!).

Марина, стройная и загорелая, встретила их у выхода из терминала. Надежда Родионовна при виде дочери разревелась и всю её измочила слезами. Михал Михалыч крепился, но тоже сморкался в клетчатый носовой платок. Объятия, поцелуи…

– А мальчики-то где? – спохватились дед с бабкой, слегка придя в себя от шока встречи.

– Дома, с Эсмеральдой. Ждут, сюрприз готовят! – рассмеялась Марина, – Пойдемте на посадку, скоро уже!

Перебравшись в терминал внутренних авиалиний, они посидели в прохладе бара, потягивая пинаколаду и разговаривая на всякие бессвязные темы. Родители успели рассказать о Мишином скоропостижном отъезде из Парижа.

– Интриги, представляешь? Он, бедный, и запил с горя…

Марина же рассказала, что работает дома на компьютере для компании ландшафтного дизайна:

– Ну, если люди собираются территорию вокруг дома облагородить, то я выезжаю на место, смотрю, а потом на компьютере проект составляю: где кусты посадить, где газон разбить, где пальму или скалу поставить…

– Интересная работа! – восхитился отец, громко хлюпая через соломинку остатками вкусного напитка, – Платят-то, нормально?

– Нормально, пап! Скоро дом собираюсь покупать!

Объявили посадку, и небольшой, тридцатиместный самолет, всего за сорок минут доставил их в Акапулько.

Марина провела родителей на стоянку к новенькому Форду Таурус. Загрузив чемоданы в багажник, она несколько минут гоняла кондиционер, чтобы охладить раскаленный салон.

– Иначе задницу обжечь можно! Во, вроде нормально… Садитесь!

Они помчались по Авенида дель Мар. Головы у родителей шли кругом, такая вокруг была красота! Океан, накатывающий валы на нескончаемый пляж, пальмы, гигантские кактусы, цветники у беленьких домиков, покрытых красной черепицей, церкви с медными шпилями, живописные уличные кафе с деревянными индейцами или пиратами у входа… И солнце, солнце! Яркие краски вечного лета.

На перекрестке, картинно облокотившись на патрульный автомобиль, стояли и курили двое усатых полицейских. Марина притормозила, открыла окно и послала им воздушный поцелуй. Те радостно замахали руками и заорали вслед что-то неразборчивое.

– Это Педро и Пабло, те самые, ну, что роды у меня принимали! – пояснила Марина, ускоряясь.

– Ничего, симпатичные! – прокомментировала Надежда Родионовна.

Муж сделал вид, что ревнует и ущипнул её за бок.

Вот и знакомый по фотографиям домик с пальмами у ворот. Не успел Форд остановиться, как из дверей появились две маленьких фигурки, сопровождаемые огромным кудлатым псом. В руках мальчишки несли кумачовый транспарант, на котором корявыми буквами было написано: «Дабро пажалувать баба и деда!». Правда, литера «Ж» была больше похожа на осьминога, а в начале лозунга близнецы поместили перевернутый восклицательный знак, как это принято в испанской грамматике, но это было неважно! Все равно эффект сего приветствия был огромным!

Мужественно перенеся объятия и поцелуи бабы Нади, снова зарыдавшей в три ручья, пацаны встали по стойке «смирно», отдали честь Михал Михалычу и поздоровались с ним за руку.

– Чего это они? – удивился дед, оборачиваясь к Марине.

– Ну, как же! Я же им рассказывала, что ты настоящий полковник! Вот и здороваются подобающим образом!

У деда защипало в носу…

Потом была раздача подарков: игрушки и книжки детям, гжельский сервиз, самовар (настоящий, угольный!) и шикарную шаль Марине, набор матрёшек и Павлово-Посадский платок Эсмеральде, спиннинг с набором блесен – Ромео. Один Лордик остался без подарка из далёкой России. Но он не обиделся, а, наоборот, порадовался за свою стаю, выразив это гулким гавканьем и маханием хвоста.

Последовавший обед, приготовленный Эсмеральдой, был сплошь мексиканским: тортильи и бурритос, суп-пюре из авокадо, рыбные котлеты с корицей, гвоздикой и красным перцем, паэлья… Ну, и агуардиенте для мужчин и вино для дам! Все было необычайно вкусно, но у приезжих россиян спирало дыхание от перца. К их удивлению, дети лопали все подряд за обе щеки и не морщились!

На десерт было подано восхитительное манговое мороженое. Дети навернули по две порции и ушли разбирать подарки.

– Доченька, а нормальная еда здесь есть? – робко спросила Надежда Родионовна, утирая катящийся по лицу пот, – А то всё шибко перчёное…

– Ну, конечно, мама! Завтра свожу вас на базар, сваришь борщ и картошку пожаришь с котлетами! А перец – вещь хорошая, с ним легче жара переносится! Мы привыкли!

Час, проведенный за кофе с коньяком и разговорами, пролетел быстро.

– Мариночка, а что, никого у тебя нет? – напрямую выдала первый главный вопрос мать.

– Да есть один… Ухаживает. Адвокат. Только требует, чтобы мы в церкви венчались, а я атеистка. Креститься надо, то, да сё…

В столовую ввалились близнецы:

– Мадре, мы пойдем купаться! Час уже прошел!

– Идите! – рассеянно махнула рукой Марина.

– Как!? Одни, что ль, пойдут? – хором изумились дед с бабкой.

– Не одни, с Лордиком. Тут всего полсотни метров.

– Но, купаться!?

– А! Он их вытащит, если что!

– А… акулы!?

– Наш Лордик любую акулу загрызет! Верно? – обратилась Марина к ньюфу.

Тот приосанился, раскрыл пасть, и с подвывом ответил:

– А-ха-а!

Тем не менее, супруги Михайловы тоже пошли на пляж. Внуки с воплями сбросили одежду и голышом сиганули в набежавшую волну, устроив заплыв наперегонки. Затем они принялись азартно топить последовавшего за ними Лордика. Тот вырывался, нырял, кусал их за ноги и грозно рычал. Развлекуха не для нежного бабушкиного сердца! Целый час колбасились, да! Потом, приморившись маленько, строили на берегу замки из песка и пытались похоронить пса заживо.

Вечером, перед тем, как улечься спать, Педро и Пабло взобрались на колени к деду:

– Дед, а дед! А ты научишь нас стрелять? А то маме все некогда…

– Из чего? – поразился Михал Михалыч.

– Из винтовки! И из пистолета! Тут, недалеко, тир есть!

– Завтра же пойдем! – пообещал отставной полковник, – А сейчас – спать! По команде «Отбой!» наступает сонное время суток!

– Есть! – серьёзно козырнули внуки и ушли в свою комнату.

А Михал Михалыч ещё долго курил на веранде и думал: «Если вот это всё не счастье, то я… Муджибур Рахман!»

Три недели пролетели, как один день. Все разговоры были переговорены, все достопримечательности посещены, сувениры для Михаила и Марии, а также для друзей, были закуплены. Внуки научились стрелять из пневматической винтовки и пистолета, а дед – пить текилу! Было отснято восемь пленок старенькой кинокамерой и столько же – фотоаппаратом.

В аэропорту, перед самым расставанием, Надежда Родионовна задала дочери второй главный вопрос, жегший её сердце с момента приезда:

– Вернуться-то… не думаешь, Мариночка?

– Нет, мама! Здесь хорошо. Вокруг отличные, отзывчивые, неозлобленные люди. Детям полная свобода… Безопасно: никто двери не запирает! А в Москве… Судя по газетам и тому, что вы рассказали, там всё хуже и хуже. Лучше вы с папой будете приезжать к нам каждый год!

Михаил получил месячную кубинскую гостевую визу ещё в апреле благодаря Веронике и Пабло, приславших приглашение. На поездку пришлось потратить деньги, заработанные во Франции и сохраненные на общем с Люсей счете. В 1990-м году валюта на черном рынке крепко подорожала, так что билет, купленный за рубли, на которые была разменяна часть франков, обошелся совсем недорого. Мария на все свои заработанные тяжким трудом рубли купила доллары – получилась значительная сумма, три тысячи триста!

– Мигель! Я валюту на Кубу ввозить не могу, у меня её просто отберут на таможне. Да и тратить доллары мне нельзя: валютные магазины и рестораны только для иностранцев! Поэтому, возьми доллары и задекларируй на своё имя.

Франки они решили в доллары не переводить – на Кубе их и так принимали.

Короче, денег для путешествия было вполне достаточно.

За день до отлёта Мария позвонила в орган, ведающий предоставлением совгражданства, но увы!

– Ваше заявление всё ещё рассматривается! – сухо ответил чиновник.

Пришлось Марии лететь без советского паспорта.

Самолет, помедлив, нырнул из залитого лунным сиянием неба в нижние слои атмосферы. Началась болтанка, но летательный аппарат играючи справился с ней и, пробившись сквозь пелену туч и льющийся из них тропический дождь, приземлился. После пробежки и торможения он, отдуваясь, остановился в самом конце мокрой взлетно-посадочной полосы, стряхивая воду с крыльев и хвоста. Затем, подумав, потихоньку зарулил на стоянку. К трапу подали автобус, и пассажиры набились в него, образовав монолит, достойный московского метро в час пик. Супруги Михайловы, притиснутые к заднему окну, украдкой целовались. Автобус, впрочем, ехал недолго, и вскоре затормозил у аэровокзала, со светящейся неоновой надписью «Гав..на» на крыше. Вторая буква «А» не горела. Двери автобуса с фырканьем распахнулись, и народ побежал в терминал.

– А я думал, у вас тут тепло и сухо, – разочарованно протянул Михаил, прикрывая голову журналом «Огонек».

– Дождливый сезон только начался, милый! – вздохнула Мария, жалея, что забыла зонтик.

До дверей терминала было всего двадцать шагов, но оба путешественника успели основательно вымокнуть.

Таможня, паспортный контроль… Офицер-пограничник внимательно изучил паспорта и, блеснув великолепными зубами на смуглом лице, сказал по русски:

– Добро пожаловать на Кубу, товарищ Михайлов! И вы, синьора, тоже!

Получая багаж, Михаил с любопытством поинтересовался:

– А что, многие кубинцы русский знают?

– Многие! Русский обязателен для изучения в школе, так что, худо-бедно, те, кто помоложе, говорят и понимают. А такие, как я – совсем хорошо говорят! – кокетливо повела очами жена.