Текст книги "Важнее и сильнее всего… Повествование о запутанной жизни"

«Странно! Предлежание головное… первая позиция… А палец в какое-то отверстие попал! Может, я ошиблась, и предлежание ягодичное?»

Накатила волна легкой паники: ягодичное предлежание, то-есть, когда ребенок рождается попкой вперед, бывает в двадцати процентах случаев и считается вариантом нормы, но требует совсем другой тактики ведения родов! Проверила ещё раз: нет, всё точно, палец определенно попадает в какое-то отверстие… Ум раскорячился: если это попа, то… Нет, не может быть! Вот она, голова, внизу! Выскочив из палаты, практикантка заметалась, ища заведующую отделением, чтобы посоветоваться. Той, нак назло, нигде не было – ушла на консультацию в другой корпус, в в отделение патологии беременности.

А роженицу уже пора было переводить в родзал, вот-вот родит!

Когда, после многотрудных усилий, ребенок покинул свою маленькую вселенную и прибыл в нашу, большую, все стало ясно: рождение произошло не затылком вперед, как обычно, а лицом! Вот он, рот, в который попадал палец! Вроде, ничего не случилось, парнишка ни в коей мере не пострадал, только выглядел более страшненьким, чем другие младенцы, но Марии было стыдно, что сразу не догадалась.

Услышав её рассказ о произошедшем, заведующая отделением пожала плечами:

– Все хорошо, что хорошо кончается, Эстрелла! А, вообще, если распознать лицевое предлежание сразу, до вставления головы в таз, то можно попытаться вручную перевести её в затылочное предлежание. Лицевое бывает травматично и для плода, и для матери… Да ты не расстраивайся, я сама за семнадцать лет всего три раза лицевое предлежание видела!

К счастью, больше такого не повторилось, но Мария каждый раз была начеку.

15-го августа на заседании бюро райкома Кармелитоса Марию единогласно приняли кандидатом в Коммунистическую Партию Кубы. Домой она шла с гордо поднятой головой, и все прохожие моментально догадывались, что у этой стройной молодой девушки сегодня радостный день. По широкой улыбке, наверное?

В воскресенье, вечером 29-го августа, ей пора было возвращаться в Москву.

Вероника опять плакала, но уже не так сильно, как пять лет назад.

– Ничего, мама! Всего год – и я снова с вами! – утешала её Мария, шмыгая носом.

Пабло помалкивал, но подозрительно часто и громко сморкался в красный клетчатый платок.

На автобус до аэропорта их провожало с цветами, добрыми пожеланиями и благословениями все население квартала, плюс синьора Верданос с младенцем на руках, парень-мулат на костылях, чьё имя Мария не смогла вспомнить, и многие другие бывшие пациенты…

Самолет, раскинув могучие крылья, разогнался по взлетно-посадочной полосе, подпрыгнул, оторвавшись от бетона – и остался в воздухе, жужжа мотором, а также вертя хвостом, чтобы набрать высоту и лечь на курс. Заходящее солнце, уже почти погрузившееся в океан, послало ему вдогонку воздушный поцелуй и легло спать, чтобы утром встретить летательный аппарат в Москве.

Глава одиннадцатая

Весь месяц, что Михаил был в Москве, Люся писала свою маленькую картинку. Дело было кропотливое и многотрудное, ибо там был не один смысловой слой, а несколько. Для того, чтобы достичь нужного эффекта, пришлось изобретать новую технику. Работа была закончена за два дня до отъезда мужа, и Люся волновалась, что живопись не высохнет. Но – высохла! Вставив картинку в раму, мадам Михайлова принялась ждать Михаила. Последнее свидание перед новой годичной разлукой! Она навела макияж с особой тщательностью, надела лучшее бельё и самое красивое платье, купленное в новооткрывшемся дорогущем бутике на Кутузовском проспекте. Они туда съездили с бабушкой Марго, которая справедливо рассудила, что ничто так не поднимает настроение молодой женщины, как новые наряды.

– Проститься надо так, чтобы у Миши остались самые сладкие впечатления, чтобы вспоминал тебя долго-долго и стремился обратно, – наставляла Люсю многоопытная Маргарита Викторовна, – Тогда, даже когда он будет с той бабой, сравнение будет в твою пользу!

Люся и сама это прекрасно понимала, а потому подготовилась к свиданию с неверным мужем продуманно, без суеты. Комната украсилась ароматическими свечами и бумажными китайскими фонариками, в ведерке со льдом охлаждалось шампанское «Абрау-Дюрсо», в магнитофон вставлена кассета с песнями Тото Кутуньо на одной стороне и с «Бони М» – на другой.

Михаил приехал сразу после обеда, как и обещал. Увидев платье, он искренне восхитился:

– Ты в нем похожа на Золушку на балу из мультика!

– Правда, что ли? – польщенно улыбнулась Люся, оправляя рукава-фонарики, или, как говорят о таком фасоне англичане: «Leg-o-mutton» (баранья ножка, – англ.)

– Ну! И такая же рыжая!

Комплимент был слегка сомнительный, ибо Люся свои волосы недолюбливала. Внутренне вздохнув: «Ох, и толстокожий у меня Мишка!», она деловито спросила:

– Чем хорошим займемся, о муж?

– Знаешь, Воробушек, я от нечего делать в дедовском архиве копался и карту этой местности нашел, трехверстку. Дед тут воевал в сорок первом. Недалеко, всего в десяти километрах лесное озеро есть! И что интересно: ни деревни рядом, ни дороги! Отличное, не истоптанное местечко! Поедем, посмотрим, заодно и искупаемся?

– Погоди, я за купальником сбегаю! – воодушевилась Люся.

– Э, нет! Торопиться не надо! – голосом товарища Саакова из кинофильма «Кавказская Пленница» возразил Михаил, – Зачем купальник-шмупальник? Там же никого нет!

– А ты приставать ко мне не будешь? – наклонила голову набок Люся.

Глаза её смеялись и провоцировали.

– Буду! – покаянно повесил голову на грудь муж-шалун.

– Ну, тогда поехали!

Дорогу, сверяясь с картой, нашли без труда. ЗИМ, тяжело переваливаясь на едва заметной лесной колее, выехал на берег.

– Станция «Березай», кому надо – вылезай! – дурашливо скомандовал Михаил, и они вышли из машины.

Озеро, почти круглое и небольшое – метров восемьдесят в диаметре – было окружено высоченными медно-красными стволами сосен, царственно любующимися своим отражением в темной глубокой воде. Лесные цветы пёстренько расцвечивали траву абстракционистскими орнаментами, составляя звездную карту неведомой галактики. Воздух, не шевелимый ни малейшим дуновением ветра и густо пропитанный запахом хвои, перемешанным с ароматом нагретой солнцем смолы, ласкал обонятельный орган. Откуда-то сверху доносился едва слышимый звон, как будто ангел играл на небесной арфе. На поверхности почти не было ряски и кувшинок, но росло несколько лилий, а у кромки берега лишь кое-где виднелись кустики осоки. По зеркальной глади бегали водомерки, в отдалении плеснула крупная рыба. Одинокий шмель Назар, натужно бякая крылышками, издающими звук басовой струны, старательно перелетал с цветка на цветок, делая вид, что собирает нектар и опыляет. Мало ли, вдруг проверяющий заявится! На самом деле он откровенно сачковал, ибо его послали сюда по ошибке: взять здесь было уже нечего, все давно собрали до него. Но дежурство – есть дежурство, и Назар просто грелся на солнышке и наслаждался полетом. А вечером он честно отчитается диспетчеру, что в этом секторе медоносы истощились, так что трудодень зачтется.

Люся пожалела, что не взяла с собой этюдник: отличный пейзаж можно было бы написать!

Медленно спустившись по песчаному откосу на маленький пляжик, Михаил разулся и потрогал ногой воду.

– Обалдеть! Теплее, чем воздух! Иди сюда, Воробушек!

Люся медлила. Купаться ей хотелось, а лезть в воду – не очень, слишком свеж в памяти был заплыв по Черному Морю, едва не кончившийся трагически. Решила поплескаться у берега.

– Эй, рыцарь! – приняв горделивую позу, позвала она, – Дама желает цветов! Бросьтесь в воду и сорвите во-он те лилии, дабы я могла сплести венки и увенчать ими наши головы!

– Будет исполнено, гражданка дама! – весело отозвался Михаил.

Раздевшись, он подошел к кромке воды, поднял руки и замер на мгновение. Люся залюбовалась: треугольник спины плавно переходил в узкие бедра и стройные ноги, плечи бугрились мускулами. Не чрезмерно, а в самую плепорцию! В следующий миг, оттолкнувшись от берега, сей красавец сделал сальто и с шумом плюхнулся в озеро. Недокрутил маленько!

Пока он плыл, Люся скинула платье и вошла в воду по пояс. Маленькая волна, поднятая Михаилом, ласково лизнула её пупок. Стало щекотно, и Люся рассмеялась.

Вспенивая воду ногами, подплыл Михаил с букетом лилий:

– Вот, прекрасная дама, цветы! Прислал некто, пожелавший остаться неизвестным!

Он снова нырнул и долго не показывался. Через две (!) минуты, он вынырнул, тяжело дыша:

– Тут что-то есть! – и, набрав побольше воздуху, скрылся под водой в пяти метрах от берега.

Люся с интересом ждала. Вскоре Михаил появился. Отфыркиваясь и оплевываясь, он тащил что-то тяжелое. Руки ему оттягивал железный ящик.

Люся подошла ближе, почитала надпись на крышке: «Aсhtnung! Granaten №10»:

– Ни фига себе! Гранаты! С войны здесь лежали!

– Ну! – подтвердил Михаил, лучась самодовольством, – Смотрю, понимаешь, а на дне ящик!

– Ой, Миш, брось обратно! Вдруг подзорвутся?

Но муж уже выволок ящик на берег и вскрыл крышку:

– Нормально! Совершенно сухие, хорошие! И запалы есть! Так, погоди, что здесь написано… «Kugelhandgranate-15»! Во, запал, значит, сюда вворачиваешь, потом дергаешь за кольцо… и взрыв через четыре с половиной секунды! Не, я их возьму, пригодятся!

– Ну, ты и скопидом! – воскликнула Люся, обрызгивая его.

– Ах, ты так? – обиделся Михаил, бросаясь в контратаку.

Сломив довольно хилую оборону противника, он перешел в рукопашную, и вскоре ворвался в широко растворенные Ворота Счастья. Вода забурлила, закручиваясь бурунчиками вокруг сплетенных в схватке тел, рыбы в панике кинулись кто куда…

Потом они лежали на махровой простыне, впитывая тепло земли и ловя кожей лучи заходящего солнца, косыми, четко очерченными столбами пронизывающих кроны сосен.

– Миш, а Миш!

– Что?

– А ты мог бы…

– Ну, конечно!

– Ой, я не это имела в виду! … О, да, да! Не останавливайся! О, зайчик! Буйвол!! Лев!!! Ой, Мишенька-а-а-а!

Когда все кончилось, они задремали, а проснувшись, пили молоко, купленное в деревне по дороге, и заедали его черным пахучим хлебом.

– Пора возвращаться, Люсь! В санатории сейчас ужин, макароны! – бормотнул Михаил, довольно откинувшись на спину и смежив веки.

Люся встала и нехотя натянула платье, не озаботившись предварительно одеть бельё. Ей так нравилось ходить голышом!

Вернувшись в санаторий, они пили шампанское с икрой, ели жареную осетрину и жареные же баклажаны, лениво пережевывали сыр. Лилии, так и не сплетенные в венки, стояли в банке и молчаливо фиксировали происходящее. Когда, погасив свет, люди легли в постель, цветы стыдливо отвернулись…

Утром Люся встала первой. Солнце ломилось в окно, заявляя свои права на новый день. Оно беззастенчиво заглядывало в глаза, как бы спрашивая: «Ну?» Такое, всеобъемлющее, междометие…

Почему-то всплыла цитата из «Золотого Теленка», слова Остапа Бендера: «… это была лучшая ночь в вашей жизни, мои бедные друзья. А вы этого даже не заметили.»

Вздохнув, Люся поцеловала спящего мужа в уголок рта:

– Вставай, Миш! Пора собираться… в дорогу…

После завтрака она протянула ему картинку:

– Вот, возьми, на память!

Михаил взял, вгляделся: на картоне девять на двенадцать, в стиле старинной, буроватой фотографии, был изображен он сам, обнимающий Люсю за плечи. Двойной поясной портрет. Оба безмятежно улыбались. Ничего особенного, даже стереоэффекта нет. Но, тем не менее, картинка была очень трогательная. Может быть, это были глаза, может быть – улыбки… Что-то цепляло, заставляло взглянуть ещё раз, попристальнее. А, ясно, что! Михаил был на ней невероятно красив, как ни на одной фотографии!

– Талант, Воробьёва, не пропьёшь! – польщенно усмехнулся он, пряча картинку в сумку, – А фисгармонию – запросто!

Прощальный поцелуй был грустноватым, и Люся изо всех сил пыталась его затянуть. Но всё кончается, и поцелуй тоже… Михаил сел за руль и, бибикнув, тронулся с места. На правом переднем сидении стоял ящик с гранатами, которые он собирался сдать в милицию. В пять из них, лежащих сверху, он ввернул запалы, чтобы выглядело повнушительнее.

Сизая лента асфальта шустро втягивалась под передние колеса и выливалась из под задних. В этот ранний час ЗИМ был на шоссе один, и Михаил, развалившись на сидении, расслабленно держал руль правой рукой. В левой у него была сигарета. Столбик пепла обломился и упал на брюки. Это отвлекло нашего водителя на секунду, и он, ругнувшись, стряхнул пепел на пол, а когда вновь поднял глаза, то увидел в зеркале заднего вида знакомую серую Волгу.

Минутой раньше.

– Э, Вахтанг! Снова тот ЗИМ! Я прямо не могу, так его хочу, слушай! Ты мужчина или кто? – возбужденно завопил Гиви, когда раритет пронесся мимо, – Он один, совсем один! А у нас четыре ствола! Руку протяни и бери! Как хлеб с полки в булочной, да?

Вахтанг колебался, ибо воспоминание об отпоре, полученном в Сочи, было все ещё свежо в памяти. С другой стороны, минувшая неделя была неудачной: удалось тормознуть только одну двадцать первую Волгу, и то – в неважном состоянии. Целыми днями мимо проползали только ржавые Москвичи и Запорожцы! И Жигули, тоже старые, непрестижных моделей. Не нападать же на черные Волги, которые, не перекрасив, не продашь! А перекрасить негде, базу так и не оборудовали. Для себя он решил, что нужно менять место засады, ехать на Украину или в Литву. Там народ зажиточный, не то, что эти нищие подмосквичи!

Выглядеть трусом в глазах подельников не хотелось. Если проделать все быстро, то шансы есть – водила не успеет ничего сообразить, потому что Вахтанг на этот раз выстрелит первым, не отвлекаясь на разговоры. Аккуратно, чтобы не повредить ничего.

– Ну хорошо, хорошо! – решился он, – Обгоняй и прижимай его! А вы страхуйте меня!

Двое небритых горцев на заднем сидении синхронно кивнули и достали оружие.

Михаил всмотрелся повнимательней: Волга стремительно нагоняла. Уже можно было разглядеть усатого водителя и… того самого, горбоносого, грабившего их с Люсей в прошлом году! Страх липкой волной на секунду затопил сознание.

«Что делать? Второй раз прыгнуть в море не удастся… Догоняют, сволочи! А если мы их гранатой?»

Михаил схватил чугунный шар и, на мгновение бросив руль, резко дернул за кольцо, одновременно вдавив педаль газа в пол.

«Тысяча раз, тысяча два, тысяча три!» Ну!!!

Граната упала на асфальт – и расстояние между ней и ЗИМом тут же увеличилось метров на тридцать, а Волга – наоборот, приблизилась! Рванул взрыв! Смертельное устройство снесло бандитам бампер, покорежило радиатор и выбило лобовое стекло. Одинокий осколок оторвал мочку уха у Вахтанга.

– А-а-а, шени деда! – завопил он в ужасе, уронив ТТ, – Я же говорил, граната у него!

Оглушенный Гиви вцепился в руль побелевшими от усилия руками и забыл, как надо тормозить. Волга продолжала нестись вперед, хотя и несколько медленнее.

Вглянув в зеркало, Михаил увидел, что разбойники по прежнему висят на хвосте, хотя и отстали немного. Слегка сбросив газ и уравняв скорость с преследователями, он одну за другой швырнул ещё две гранаты, выждав на этот раз только две секунды. Расчет оказался правильным: одна из них взорвалась под днищем Волги, разнеся в клочья задницы сидевших на заднем сидении и воспламенив бензобак. Взрывом автомобиль приподняло в воздух, а в следующее мгновение мутная оранжево-багровая вспышка озарила шоссе, тут же сменившись на грибовидное облако черного дыма. Михаил втянул голову в плечи и рванул что было мочи от этого страшного места.

«Свидетелей не было… мало ли, почему взрыв! Я тут не при чем!»

Искореженная груда железа, ещё недавно бывшая гордостью Горьковского Автозавода, чадила посреди шоссе. Внутри, распространяя смрад сгоревшей плоти, обугливались три трупа. Выброшенный сквозь лобовое стекло Гиви полулежал-полувисел в придорожных кустах, с ужасом глядя на остатки ног, оторванных выше колен и пытаясь запихнуть в распоротый живот сизый, дымящийся ком кишок. Синие губы под сгоревшими усами беззвучно шептали:

– Ни фига себе, сходили за хлебушком!

Свет в глазах померк и больше не зажегся.

Проехав километров пять, Михаил свернул на проселок и избавился от оставшихся гранат, бросив их в болото. Сдавать их в милицию он передумал.

Усилием воли уняв дрожь в руках, долго курил сигарету за сигаретой, пока не кончилась пачка. Жалости к убитым он не испытывал – собакам собачья смерть, но… на душе остался тяжелый осадок, а сердце тарахтело, как безумное. Эх, жаль, выпить нельзя, самолет всего через шесть часов, а туда пьяных не пускают! Ну, ничего, он потом наверстает…

Самолет приземлился в аэропорту имени Шарля де Голля в шесть часов по парижскому времени. Первым делом, выйдя из терминала, Михаил откупорил поллитру «Сибирской» и, сев в такси (да пёс с ними, с деньгами! Здоровье дороже!), отпил прямо из горлышка.

– Тяжелый был полет, месье? – сочувственно осведомился таксист, выруливая на трассу.

– Да… – прохрипел пассажир сведенным горлом, – Воздушные ямы всякие… болтанка… двигатель отказал… с парашютом прыгать пришлось… в обнимку со стюардессой…

– О, месье шутник!

– Ага, блин, юморист-сатирик Жванецкий! – буркнул по русски месье и присосался к бутылке всерьёз.

Водка раскаленным комом плескалась в желудке, проникая оттуда в каждый уголок тела, в каждую клеточку, растворяя пережитый стресс. Сознание подернулось розовой дымкой нирваны. Каких-то несколько минут – и ужас произошедшего утром стал казаться далеким-далеким и малозначительным. А ещё через пять минут бутылка опустела.

Таксист, изумившийся про себя такому умению поглощать спиртное, опасливо помалкивал всю дорогу.

Дома Михаил разобрал чемоданы и добавил ещё стаканчик, на сей раз закусив рыбными консервами «Сайра в масле». И в голове, и во всем остальном организме стало совсем хорошо. Повесил Люсин прощальный подарок на стену в спальне, ещё раз подивившись скромности исполнения. Хотя, с другой стороны, на таможне и присматриваться не стали, сочли за фотографию. А на живопись – любую, хоть детские мазюканья, замучаешься разрешение на вывоз оформлять!

Позвонил шефу, стараясь не заплетаться языком, доложил, что вернулся и готов к трудовым свершениям. Летунов выразил надежду, что утром Михаил выйдет на работу и расчистит, фигурально выражаясь, Авгиевы конюшни. Много, дескать, всего накопилось для молодого энергичного бюрократа.

Покурив и приготовив все необходимое для опохмеления наутро (для этого пришлось сходить в лавочку через дорогу!), Михаил набрал номер Ленских. Трубку взял муж, с которым говорить было не о чем, и любовник раздраженно нажал на рычаг отбоя. Занять себя было нечем, поэтому до самой ночи валялся в кресле, пялясь в телевизор и тоскуя неизвестно о чем. Там и уснул.

Снова потянулась череда унылых Парижских будней, расцвечиваемая возобновившимися визитами Анны (проходившими, однако, без прежнего энтузиазма. Что-то изменилось – не то сама Анна, не то просто градус вожделения упал!), ежевечерним пьянством (в одиночку!) и телефонными разговорами с Сергеем. Тот позвонил на пятый день и рассказал об отпуске в Новой Зеландии, восхищаясь красотами сих экзотических островов и окружающего их подводного мира.

– Я с аквалангом научился нырять, представляешь! – радостно вопил в трубку синьор Каррера, – И Лючия тоже! Две недели ныряли в океане, а потом на озеро поехали, Таупо называется, прямо в центре острова! Так там такая форель! Я одну поймал на восемь кил и двести граммов! Вот те крест, не вру! И фотка есть, и официальный сертификат! Покажу при встрече… Помельче тоже ловил, так, кило на четыре-пять! А в Армении она больше килограмма не бывает, мне ребята рассказывали.

– А что, в Армении форель водится? – удивился Михаил, о форели до того слышавший лишь краем уха.

– Ты что, озеро Севан!

– Когда в Париж приедешь? А то я соскучился!

– Да, через месячишко! С делами разгребусь – и к тебе!

– Это здорово! Слушай… А вы Мишаню в Новую Зеландию брали?

– Ну, а как же! Он там с маской плавал и нырял на целых два метра! Ракушки, рыбы всякие, морские коньки – интересно же пацану! Из воды вытащить не могли!

– А вода теплая?

– Не очень. Там же зима сейчас. В гидрокостюме ныряли.

– Зачем же вы туда поехали, если зима?

– Ой, Миш, зима у антиподов понятие условное! На севере, где мы были – зона субтропиков, днем до двадцати градусов доходит. А поехали так: глобус раскрутили и ткнули пальцем! Оказалось – полуостров Коромандель!

Михаил порадовался за друга, но и позавидовал тоже: надо же, ездит, куда хочет!

А на одиннадцатый день по приезде наступило полнолуние. В тот вечер луна взошла около восьми часов, на что ни Михаил, ни пришедшая к нему в гости Анна не обратили ни малейшего внимания. Слегка перекусив пирожками с капустой и распив бутылочку столового Бордо для разогрева, они перешли в спальню. Небрежно задернув шторы, они начали баловаться, постепенно избавляясь от одежды. В десять минут девятого их тела соединились и задвигались в плавном ритме под музыку оркестра Джеймса Ласта. Все шло, как обычно-привычно, то-есть, к обоюдному удовольствию, как вдруг…

– А-а-а-а!!! – мощно завизжала Анна переходящим в ультразвук визгом, глядя донельзя расширившимися глазами через плечо Михаила.

Тот обернулся: о, ужас! В спальне, в каком-нибудь метре от кровати и сантиметрах в тридцати над полом, парил огромный, выше человеческого роста, призрак!!! Серебристо-голубая полупрозрачная фигура ухмыляющегося человекоподобного монстра, судя по клыкам – вампира! И жуткая пасть медленно-медленно раскрывалась всё шире и шире, а худые руки с когтями, удлинняясь, тянулись к парочке на кровати!

Анна, закончив визжать, потеряла сознание. А Михаил – нет. Не в силах оторвать взор от чудовища, он чувствовал, что сердце юркнуло куда-то в мошонку, что по ногам течет что-то теплое, а волосы на голове самостоятельно шевелятся, как рожь на ветру, и многие из них седеют.

Кошмарное видение запульсировало, и наш храбрец понял, что пришел его смертный час! Сожрет, вернее, высосет досуха – и… «Наутро качались на волнах лишь щепки того челнока!»

Но монстр исчез также внезапно, как появился, просуществовав шесть минут.

Михаил, покрытый вонючей липкой пленкой холодного пота, откинулся на подушку, не в силах пошевелить ни единым членом. Во рту пересохло, как после рекордной попойки, глаза жгло от слез. Только через четверть часа он смог подняться и на негнущихся ногах прошаркать в кухню. Там долго, пока не раздулся живот, пил воду прямо из-под крана. С опаской, на цыпочках вернувшись в спальню, любовник принялся грубо хлестать любовницу по щекам. Анна очнулась и хотела начать визжать снова, но Михаил заткнул ей рот попавшимися под руку трусами:

– Тихо, ты! Соседи сбегутся!

Обсуждать произошедшее они не стали: одна мысль о призраке вызывала леденящий ужас и сковывала язык!

Анна быстренько оделась и нетвердой походкой покинула любовное гнездышко. Михаил же до поздней ночи дрожал на балконе, смоля сигарету за сигаретой и боясь вернуться в квартиру даже на краткое время, чтобы выпить водки.

Загадочное явление имело тяжелые последствия! У Михаила, и впрямь, немножко поседели виски и на несколько дней расстроился кишечник. А уж руки дрожали так, что стакан до рта донести было невозможно! Пришлось взять больничный и принимать красненькие таблетки от поноса, а желтенькие – от нервов. В спальне было решено пока не ночевать – вдруг призрак вернется? Был куплен надувной матрас и целую неделю наш герой спал на нем в гостиной. Потом, возжаждав комфорта, все-таки перешел в спальню, но каждую ночь накрывался простыней с головой. На всякий случай!

Анна же целую неделю страдала носовыми кровотечениями – давление повысилось.

«Откуда же взялся призрак?», – спросишь ты, Читатель. Отвечаю: созданная Люсей обычная на вид картинка имела сложную структуру, и под воздействием лунного света, падающего под определенным углом (для удобства мстительница выбрала первый день и первый час полнолуния!), проецировала голограмму, менявшуюся по мере передвижения небесного светила к верхней точке орбиты. Люся отлично помнила, куда выходит окно спальни и представляла, куда неверный муж повесит её картинку. Как видишь, Читатель, всё очень просто!

Через неделю оба оправились от потрясения. Почти, г-м…

Анна, соскучившаяся по ласкам (и порке тоже!) решилась на свидание, но в спальню идти отказалась категорически. Михаил не настаивал, так как тоже чувствовал, что там им будет не совсем комфортно. Попытались расположиться в гостиной… но на надувном матрасе было неудобно: Анна с него все время сползала и Михаил раздражался и отвлекался. Несколько раз он начинал все с начала, все более неуверенно. В конце концов произошел отказ оборудования. После нескольких безуспешных попыток поставить Красноголового Воина по стойке «смирно» Михаил встал и мрачно налил себе стакан водки.

– Иди домой, Анюта! Не в кураже я нынче…

– Мишенька, а может я… – с надеждой заглядывая ему в глаза, Анна мимикой и жестами изобразила альтернативный способ.

– Нет, не хочу…

Свидание закончилось ничем.

Неделей позже изнывающая от вожделения мадам Ленская предложила встретиться (случайно, как бы!) в Булонском Лесу. Договорились, что Михаил возьмет с собой этюдник, якобы для зарисовок, а Анна – корзинку: типа, за грибами собралась. Поедут порознь, для конспирации. Уточнив место встречи, они пошли готовиться к пикнику. Дальше было как в популярной песне: «Так, где вы были? Я – у аптеки! А я в кино искала вас…» Не встретились, короче. Тем не менее, Михаил вернулся домой с этюдом, на котором запечатлел пьяницу-клошара в обнимку с полупустой литровой бутылкой красненького и маленькой рыжеватой собачкой, умильно стоящей на задних лапках. Анна же, от нечего делать, насобирала грибов – маслят и подберезовиков. Зато у обоих было алиби, которое годилось и для мужа, и для Перовского.

Вечером Анна все-таки выбралась к любовнику, но раздосадованный обломом Михаил уже успел принять на грудь полкило беленькой и был для употребления непригоден.

Создалась неприятная ситуация: на квартире – страшновато, на природе – хлопотно и неудобно, да и погода испортилась, похолодало. Тогда где?

– Может, в мотель какой-нибудь? – робко предложила Анна при очередной встрече.

– Ты что! Там знаешь, как дорого! – угрюмо отверг идею Михаил, – Да и заложить могут запросто.

Анне тоже было жалко денег, поэтому она настаивать не стала.

Через несколько дней в сей мрачной безнадежности появился просвет: подоспела очередная годовщина высадки союзников в Нормандии, и Ленский вместе с атташе и послом уехал в командировку на целых три дня! Такую возможность не использовать было просто грешно!

Крадучись проникнув в квартиру Ленских (они жили по соседству с послом, и он боялся, что Римма Сигизмундовна, дама глазастая, его засечет!), Михаил застал стол, накрытый по полной программе, а также усыпанное розовыми лепестками ложе.

– Годится! – заключил он, направляясь в ванную помыть руки.

Вернувшись, обнаружил Анну в блестящих сапогах до бедер. Больше на ней ничего не было! Вопреки ожиданиям мадам Ленской, Михаил отнесся к этому спокойно, если не сказать равнодушно. Она обидчиво поджала губы: вот они, мужчины! И одетая женщина им плоха, и голая не хороша! Уж, казалось бы, куда завлекательней – в сапогах-то, ан нет! Тоже не нравится!

Поужинав (спиртное Анна ограничила бутылкой шампанского, чтобы любовник не перебрал!), Михаил пригласил даму на танец. Очень романтично! В сумерках летнего вечера магнитофон воспроизводил хрипловато-сексуальный голос Адриано Челентано: «Sono italiano! Italiano vero!»

Итальянская модная музыка навевала настроение, но не совсем то, что требовалось.

«Интересно, как там Серега? Эх, съездить бы к нему, посмотреть, как он кует, с Мишаней познакомиться, по Риму погулять…» – такие не отвечающие моменту мысли бродили в голове Михаила, рассеянно обнимающего страстно льнущее к нему обнаженное женское тело. Нетерпеливые руки Анны все настойчивее нескромно поглаживали и ощупывали его тазовый пояс, но, странное дело: сердце от этого сильнее не билось, и кровь спокойно текла себе по большому и малому кругам кровообращения, не задерживаясь в главном мужском органе.

Читатель! Женщины бывают красивые и… менее красивые! Не бывает некрасивых женщин, бывает мало водки, гласит народная мудрость. Менее красивые женщины подразделяются на несколько типичных вариантов. Вот они, по убывающей: «На безрыбье», «Одна на необитаемом острове», «Одна на льдине» (этот вариант отличается от предыдущего тем, что даже раздевать даму не хочется – страшно!), «В голодный год за тонну хлеба». Особняком стоит вариант «С голодухи», когда критика у мужчины вообще отключается. Анна относилась к варианту «На безрыбье», а значит, для стимуяции требовалась доза.

Михаил наклонился к уху партнерши и нежно шепнул:

– Анечка, дай водочки! Силь ву пле, значит!

Анна, поняв, что без этого ничего не начнется, со вздохом принесла с кухни графинчик самогонки. Она по опыту знала, что сие лекарство в умеренной дозе может помочь пробудить дремлющее либидо, но иногда милёнок увлекался и уходил в параллельный мир, забывая порадовать партнершу.

Только Михаил поднес ко рту стопку, как раздался звонок в дверь и требовательный голос послихи:

– Ань! Открой, это я, Римма!

Возникла тихая паника. Не впустить Римму Сигизмундовну было нельзя – обидится и нагадит! Анна накинула халат и, крикнув:

– Сейчас! – затолкала любовника в шкаф.

В последний момент он ухватил со стола графинчик.

Анна же, схватив скатерть за концы, ликвидировала накрытый стол, унеся узел на кухню. До слез было жалко угощения, особенно пирога с грибами, но что делать?

Затем она открыла дверь и впустила нежелательную гостью.

– Привет! А чего это ты, в сапогах? – сразу заинтересовалась та.

– Купила на осень, вот, разнашиваю…

– Ни фига себе! Опомнись, Ленская, такие только проститутки носят! – фыркнула послиха, усаживаясь за стол.

Возникла неловкая пауза.

– Э-э… Чаю хочешь? – находчиво поинтересовалась Анна.

– А давай! Чай не пьёшь – откуда силы берешь?

Михаил сидел в шкафу, к счастью, просторном, и маленькими глотками пил самогонку. Краем уха он слушал доносившийся до него разговор в гостиной.

– Слухи ходят, что чеки скоро отменят!

– Да, я тоже слыхала, что уже в этом году.

– Что делать-то, а? Они сейчас по два и шесть десятых рублика идут, а отменят – ничего за них не возьмешь!

– Ну, что делать, Риммочка… Или продавать, или отовариваться на все.

– Легко сказать! В Москве сейчас в «Березках» тоже с товарами не шибко.

– Ну, тогда по крупному: машину, видеомагнитофон, видеокамеру взять. Оно потом с хорошим наваром уйдет.