Текст книги "Важнее и сильнее всего… Повествование о запутанной жизни"

– Ну, а какая же? Тут кормят на убой, в тубдиспансере будут питать еще калорийней, да мама Надя с пельменями и голубцами, да бабушка Марго с икрой! И мама скоро приедет, вареников налепит, галушек со сметаною! – невесело засмеялась Люся, – Вот и буду круглая, как Колобок!

– Нет, Воробейка, тебе это не грозит! В Париже шоколад и пирожные килограммами лопала, а поправилась всего на полкило за два с половиной года! И то, не в мясо пошло, а просто кости заматерели!

Оба расхохотались и почувствовали, как ослабло напряжение между ними.

Перед отлетом в Париж, Михаил попытался встретиться с Марией. Но в общежитии в тот год был ремонт, произошло великое переселение народов, и никто не знал, где искать студентку Рамирес. Звонок на подстанцию «Скорой Помощи», обслуживающей его район, тоже результатов не дал: диспетчер довольно грубо заявил, что справок не даёт. Михаил попытался караулить Марию, приезжая на подстанцию утром и вечером, но он не знал её графика, который был довольно хаотичным из-за учебы, а потому они так и не встретились. Парень и сам не знал, зачем ему эта встреча… Так и улетел в Париж с щемящим чувством тоски в сердце.

Читатель! Автор считает, что, если бы Михаил всерьёз хотел встретиться, то нашел бы возможность. Но – увы!

Мария тоже очень хотела увидеть Михаила, своего – нет, уже чужого! – Мигеля. Несколько раз она приходила к его дому и смотрела на окна… Но подняться так и не решилась.

Глава девятая

Франция встретила самолет пеленой тумана, из-за которого рейс едва не завернули на Лондон. Кружились над Парижем едва ли не час, и в последний момент вместо аэропорта имени Шарля де Голля их посадили в Орли. А встречавший Михаила посольский шофер Жора этого знать не мог. Пришлось добираться с чемоданами на муниципальном транспорте: на поезде, затем на автобусе. Не такси же брать! В результате Михаил приехал домой усталый и раздраженный.

В Парижской квартире он долго слонялся из угла в угол. Одному было категорически скучно! Люся, несмотря на ее неумение вести домашнее хозяйство, была, тем не менее, хорошей женой: с ней можно было поговорить о сложных материях и простых вещах, пошутить, потискать… Она создавала уют! А сейчас уюта не было! Посидев перед телевизором с часок, Михаил поплелся на кухню, налил себе полстакана водки и разбавил фантой. Выпил. Тоска не отпускала. Повторил еще два раза. Закусывать не стал, чтобы не портить эффект. Улегшись в холодную постель, свернулся калачиком и накрылся с головой. Во сне ему приснилась Мария в белом коротеньком халате на голое тело…

Летунов, узнав грустную новость о Люсиной болезни, выразил сочувствие.

– Трудно тебе придется, Миша. Два года на холостом положении! Теперь понимаешь, почему за рубеж одиноких не посылают?

– Понимаю, шеф. Облико морале!

– В точку, комсомолец Михайлов! Вот совершенно, вот именно! Блюди Кодекс Строителя Коммунизма!

– Есть блюсти Кодекс! – вытянулся по стойке смирно Михаил.

Потекли серые парижские будни. Михаил добросовестно отсиживал казенные часы, обедая в Макдональдсе по соседству. Дома готовить на одну персону ему казалось нонзенсом. Вечерами пытался как-то занять себя: рисовал иллюстрации к книгам, которые все были читаны-перечитаны по много раз, смотрел телевизор, лежа на диване с банкой пива и чипсами, иногда шел гулять. Но какое удовольствие от прогулок без собеседника или, хотя бы, собаки? Каждый вечер заканчивался пьянкой в одиночестве и без закуски… Он похудел и приобрел мешки под глазами, а также нездоровый цвет лица.

– Тоскует парень по своей рыженькой! – шушукались посольские дамы, собравшиеся однажды на очередные посиделки, – Ишь, щеки запали, один нос на лице торчит! Шутка сказать, полгода уже мается!

– Ой, девочки! – воскликнула мадам Барсук, пятидесятипятилетняя дама, обращаясь к ровестницам, – Говорят, что если лебедя с лебедихой разлучить, то оба от тоски погибают!

– Да не с лебедихой, а с лебёдкой, – внесла поправку Римма Сигизмундовна.

Остальные дамы, тоже слышавшие неоднократно песню «Лебединая Верность» в исполнении Софии Ротару, включились в спор, утверждая, что «лебёдка» – это инструмент, а про самку лебедя надо говорить «лебедица»!

Только бухгалтерша Анна Валерьяновна Ленская помалкивала, прихлебывая остывший чай. В прошлом году ей исполнилось пятьдесят лет, из которых она была замужем двадцать девять. Тем не менее, она была миловидна и моложава, на вид всего-то лет сорока! И фигура была отличная, спортивная (настольный теннис и велосипед!). Вот, только… С мужем они жили вразжопицу. Муж, капитан первого ранга, помощник военного атташе, в молодости участвовал в испытаниях ядерного щита и меча Родины, и это привело к тому, что в народе иронически называют «на полшестого». Попросту говоря, Анна Валерьяновна уже много лет была лишена мужской ласки. Детей у неё тоже не было. До отъезда во Францию у неё был любовник… недолго, всего два месяца. Какое это было прекрасное время! Правда, он навещал её только раз в неделю, по вторникам, и все ограничивалось одним-единственным торопливым разочком за свидание. А в Париже вот уже десять лет у неё никого не было! Подолгу рассматривая себя в зеркале, женщина с отчаянием отмечала появление новых морщинок, дряблеющую кожу шеи и начинающийся целлюлит. Ещё несколько лет – и она превратится в старуху! А секса, несмотря ни на что, хотелось даже сильнее, чем в молодые годы…

Пару лет назад, тщательно проверяясь, не следят ли за ней топтуны Перовского, мадам Ленская, поборов стыдливость, посетила некий специфический магазин, торгующий всякими смешными игрушками для взрослых, и приобрела вибратор, который спрятала в специально устроенном тайнике на кухне. Сей продукт высоких технологий, созданный для извращенцев бессовестными развратниками-инженерами буржуазного общества потребления, конечно, помог… немного, но, все равно, жутко хотелось настоящего живого потного мужика, чтобы он, как в порнофильмах, вертел её по всякому, ставил в разные позы, охаживал плеткой и пачкал спермой лицо! И теперь такая возможность забрезжила на горизонте её неудовлетворенности! Михаил Михайлов, вернувшийся из отпуска без жены, был лакомым кусочком: молодой, красивый, с большим, благородной формы носом, как у Принца Уэльсского. А кто же не знает, что если у мужика нос большой, то и каркалыга тоже большая! Вот, только, как его заарканить? Вопрос! Нужен был подходящий случай.

И такой случай представился: у супругов Ленских сгорел цветной телевизор! В те времена ламповые телевизоры иногда возгорались. Что делать? Без телевизора плохо! Анна Валерьяновна стала искать по газетным объявлениям новый. Ну, не новый, конечно, а, скажем так: более другой, ибо тяжким трудом заработанные франки не хотелось тратить на вещь, которую в СССР не увезешь. Тут-то Михаил и сообщил обезтелевизоревшему Ленскому, что его сосед по этажу продает вещи, ибо уезжает в Камерун на пять лет.

– А телик у него добрый, трехлетний Панасоник, 72 сантиметра горизонталь, дистанционный пульт управления, стереозвук и встроенный видик! Хочет всего сотню, но отдаст и дешевле, если поторговаться.

Каперанг, срочно отпросившись со службы и выпросив у завгара машину, отправился за сей бытовой техникой.

Француз сразу вызвал у привыкшего к порядку моряка отвращение – этакое длинноволосое хиппи! – и раздражение: тот не хотел сбавлять цену, смехотворно утверждая, что дешевле только даром. К тому же сильно мешал языковой барьер: прожив во Франции десять лет, Ленский говорить на языке аборигенов так толком и не научился, а француз ни бельмеса не понимал на великом и могучем.

– Постой же, брат мусью! – досадливо пробормотал дипломат и сходил за сикурсом, сиречь, Михаилом.

С его помощью французу было объяснено, что Советский Союз – самая миролюбивая страна в мире, но бронепоезд (и не один!) всегда стоит неподалеку на запасном пути и держит под прицелом всю Францию и Париж в частности. Для наглядности был рассказан анекдот о солдате-новобранце, который нечаянно валенком в пульт (ракетный!) кинул, а утром Франции на карте мира не досчитались. Длинноволосое хиппи в ответ указало на слабую игру советской сборной на последнем чемпионате мира по футболу. Тогда было ненавязчиво напомнено об оккупации Парижа в 1814 году донскими казаками. Француз отбился сильной картой – поражением России в Крымской войне 1854 года, но, тем не менее, цену снизил на двадцать франков, потому что защитники Севастополя проявили беспримерный героизм, воспетый писателем Луи Буссенаром в романе «Герои Малахова Кургана». Тут на Михаила снизошло вдохновение: он сбегал домой и принес бутылку «Сибирской» с мчащейся тройкой на этикетке. Француз побледнел, но отказаться выпить за дружбу между французким и советским народами не посмел. Употребив стакан злой сорокатрехградусной водки, он сломался, заплакал… и предложил забрать телевизор бесплатно! Торопливо, боясь, что туземец передумает, Ленский с помощью Михаила выволок аппарат к лифту, в который тот не вместился. Пришлось, надрываясь и попукивая от натуги, тащить его по лестнице. В машину он тоже не вместился: ни в салон, ни в багажник. Прокляв страшным цыганским проклятьем автомобиль «Рено» и весь французский автопром в придачу, позаимствовали тачку у бакалейщика и покатили к Ленским пешочком, благо недалеко, всего минут сорок. С триумфом водворив Панасоник на отведенное ему почетное место в красном углу, Ленский предложил отпраздновать победу над патлатым мракобесом. Михаил не отказался.

Обмывали новое приобретение с душой: хозяйка накрыла стол, а как же! Там были маринованные грибочки, собранные в Булонском Лесу, соленые огурчики и помидорчики (тоже домашние, выросшие в ящиках на балконе!), рыба, выловленная в Сене и закопченая в самодельной коптильне (тоже на балконе!), отварная картошка с укропом (увы, покупная!), а также восхитительные котлеты по киевски, прихваченные каперангом с приема в бразильском посольстве. Пили самогонку, настоянную на дубовой коре, неотличимую от коньяка. Да, Читатель! Советские люди за рубежом экономили каждый сантим, чтобы по возвращении на Родину построить подобие коммунизма в отдельно взятой семье!

Утомленный гамбургерами Михаил навалился на угощение так, что за ушами трещало. Через час Ленский, вообще-то, слабый на вино, что среди моряков редкость, уснул, уютно положив голову в хлебницу. Михаил же был ни в одном глазу.

– Ох! – вздохнула Анна Валерьяновна, – Володя сильно устает на службе… Помогите мне его в спальню!

Вдвоем они оттащили каперанга в спальню. Он мычал, ругался флотскими словами и командовал:

– Р-равнение на знамя! Смир-рна! Перископ поднять!

Тащить его было даже тяжелее, чем телевизор!

Водрузив его на кровать, Михаил, отдуваясь, полувопросил:

– Ну, я пойду?

– Что вы, Миша, а чай? – возразила хозяйка, – И пирог с клубникой! Идите, а я сейчас, только переоденусь, а то все платье измялось.

Пирог с клубникой! Слюна затопила рот и Михаил решил остаться.

Через несколько минут Анна Валерьяновна внесла поднос с вожделенным пирогом. На ней был одет халатик. Короткий и с перламутровыми пуговицами!

– Может, по бокалу вина, пока чайник закипает? – предложила она и, сев в кресло, закинула ногу на ногу.

Под халатиком у дамы ничего не было! Эге!

Михаил понял намек и колебался недолго. Вернее, совсем не колебался.

– Хорошо бы. Пива! – включил он остроумие.

– Нет! – победно рассмеялась мадам Ленская, – Только вино!

Наливая вино, она наклонилась, и взору измученного воздержанием молодого человека явилась грудь. Ничего, так, вполне ещё упругая, белая и в меру большая! Сомнений не осталось. Что ж, вперед, раз она сама этого хочет!

– А муж чай с нами пить будет?

– Нет, его теперь до утра пушками не разбудишь!

– Тогда… Иди ко мне! – строго приказал Михаил, и Анна Валерьяновна моментально очутилась у него на коленях.

Следующие сорок минут промелькнули для неё феерией счастья! А может – мистерией. Все происходило возвышенно, в смысле – не лежа, поскольку лежачего места в столовой не было. Женщина получила удовольствие восемнадцать раз в семи различных позициях, запихивая в рот кулак, чтобы не кричать. Когда начался финал сей симфонии, она даже на миг потеряла сознание!

Очнулась она на ковре. Михаил, развалясь в кресле, курил. Рожа у него была довольная-предовольная. Значит, понравилось ему! Глаза её скользнули ниже. Ого!!! Только что отстрелялся, а уже снова почти в боевой готовности!

– Слушай, у тебя там чайник не сгорит? – лениво осведомился Михаил, пуская колечки дыма.

– Да я его и не ставила, глупенький! – улыбнулась Ленская.

Михаил кивнул. Затем многозначительным взглядом показал, что надо делать, и женщина поняла.

На четвереньках она медленно приблизилась к своему замечательному, восхитительному, умопомрачительному, обожаемому любовнику, встала на колени и, сжав предмет ласки двумя руками, принялась за дело, сначала робко, поверхностно, а потом всё глубже, со всем пылом, нерастраченным за десятилетия замужества. Отсутствие опыта не помешало быстро приноровиться к новому, изощренному способу получения удовольствия. Только дышать было трудно, все-таки размер оказался великоват!

Потом она встала с коленок и раскорякой (ноги трудно было сдвинуть!) пошла на кухню ставить чайник, вытирая ладонью липкую щеку и с удовольствием вдыхая солёный аромат мужской Влаги Жизни. Губы распухли, саднило горло, но Анна Валерьяновна – нет, снова просто Анечка! – была абсолютно счастлива. Единственной маленькой тучкой на безоблачном небе счастья было то, что Михаил оказался не склонен к извращениям – даже по заднице не шлепнул ни разу, даже за волосы не дернул, противненький! Но это – дело поправимое! Она купит в том магазине и ошейник, и плетку, и наручники… И кожаный купальник тоже! И Мишенька втянется!

Когда чайник вскипел, Анна заварила самую лучшую заварку: привезенный из Союза Индийский чай со Слоном, сберегаемый для больших праздников и особых случаев.

«А разве ж сегодня не праздник?» – улыбнулась она и пригладила волосы перед зеркалом. Отражение поощрительно подмигнуло.

Неся чай, Анна подумала: «Как же здорово ходить голой, особенно, когда есть для кого!»

Войдя в гостиную, она же – столовая, она же отныне обитель сладкого греха, женщина слегка обомлела: любовник поедал пирог прямо руками, отломив от него здоровенный кусок. Лицо, руки и грудь его были перепачканы клубникой!

– Ой, Анюта! Вкусно – не передать! Навались скорей, а то я один всё сожру! – сделал приглашающий жест Михаил.

– Что уж ты, Мишенька… – начала было Анна, но тут же осеклась: это же продолжение игры!

Сев за стол, налила чаю ему и себе и… тоже принялась есть пирог руками, немедленно запачкав щеки и грудь (грудь – нарочно!).

Вдруг, как в сказке, скрипнула дверь, и на пороге возникла Статуя Командора, сиречь, каперанг Ленский, он же муж! Как писывали в старинных романах, кровь застыла в жилах прелюбодеев! От ужаса, конечно. Но муж повел себя странно: подслеповато прищурившись, вгляделся в происходящее, затем, вскрикнув: «Ой, блин!» быстрыми шагами удалился обратно в спальню. Подкравшись на цыпочках через минуту, Анна убедилась, что он снова спит. Но вечер был уже как бы испорчен, поэтому, наскоро помывшись в душе (мыться вдвоем – приятнейшее занятие!) и одевшись, любовники расстались, договорившись встретиться завтра у Михаила.

Утром, за завтраком, Ленский пожаловался:

– Сон мне приснился, Аня. Жуткий – не передать! Будто вхожу я в какую-то пещеру, а там баба голая, страшная, косматая, с каким-то мужиком, тоже голым, сырое мясо жрут! И урчат, и чавкают! И оба в кровище перепачканы! Меня заметили, подобрались эдак хищно, и давай окружать! А потом ка-ак кинутся! У-у, людоеды! Чуть не обгадился, слово офицера! Как я оттуда сбежал – не помню… В зеркало сегодня посмотрел, когда брился – седой волос нашел! Три!

– Это к деньгам, Володя! – наобум брякнула Анна Валерьяновна, понятия не имевшая о толковании снов.

Каперанг с сомнением покрутил носом, но, получив в обед зарплату, успокоился, и больше неприятный сон не вспоминал.

А в квартире Михаила снова стало уютно! Анна приходила почти каждый вечер, стряпала, убиралась, стирала и гладила. Лицо её, обычно бледное, теперь цвело румянцем, посвежело. Морщинки разгладились! Не все, но многие! Вот что счастье с человеком делает!

В шкафу появились наручники, ошейник с шипами, плетка и кожаный купальник. А также кожаная фуражка, а как же! Михаил, после настойчивых уговоров, согласился опробовать это оборудование, хотя душа к этим глупостям не лежала. Но Анна буквально извивалась от удовольствия, когда любовник порол её плеткой, предварительно пристегнув наручниками к специально вделанному в стену кольцу.

Короче, полная идиллия! Но шила в мешке, увы, не утаишь! Через пару месяцев по советской колонии поползли глухие слухи. Кто-то видел, как мадам Ленская входила в подъезд дома, где живет Михайлов, кто-то встретил их гуляющими под ручку в Булонском Лесу, ещё кто-то слышал, как Анна Валерьяновна звонила Михайлову со служебного телефона и называла его на «ты». Конечно, это были косвенные улики, но народ щедро дополнял мелкие разрозненные факты домыслами. Женщины, знавшие о семейной драме Ленских, радовались за Анну, но одновременно жутко завидовали. Мужчины Анну осуждали, дескать, разрушает семейный очаг, а это не есть хорошо, и завидовали Михаилу. Вот, мужик, не растерялся и умудрился бабу найти даже в Париже! Руководство же по поводу происходящего хранило глухое молчание, видимо, копило факты для оргвыводов. До каперанга слухи странным образом не доходили.

В общем, шептались и шушукались несколько месяцев, но, поскольку новых изобличающих фактов в отношении подозреваемых в адюльтере не вскрылось, постепенно переключились на другие темы. За это время Анна Валерьяновна стала Главным Бухгалтером, а это уже такая величина, с которой ссориться опасно кому бы то ни было! К тому же обстановка в Советском Союзе становилась все напряженнее. События в Нагорном Карабахе, погромы в Сумгаите, сепаратистские поползновения Прибалтики – всё это давало обильную пищу для разговоров. А приземление Матиаса Руста на Красной Площади! Но самым волнующим был слух о возможной отмене валютной статьи в Уголовном Кодексе! Якобы, уже можно валюту покупать и продавать, а также открыто ввозить в страну. Предмет был животрепещущий, ибо, чтобы спасти тяжким трудом заработанные франки, советским людям приходилось покупать на все деньги товары, чтобы в Москве сдать их в комиссионный магазин. Если этого не сделать, то наличную валюту держава меняла по совершенно грабительскому курсу, да ещё и снимала огромные комиссионные.

Таким образом, слухи об отношениях между Михайловым и Ленской были прочно отодвинуты на задний план.

В 1989-м году у Михаила назрел очередной отпуск. Собирая его в дорогу, Анна плакала: целых два месяца она будет без плетки, наручников и ошейника, не говоря уже о Красноголовом Воине!

– Я буду ждать тебя, Мишенька! – страстно шептала она в последний вечер, покрывая жгучими поцелуями все тело любовника.

Михаил отвечал на её ласки небрежно и рассеянно: мысленно он был уже в Москве, ибо сильно соскучился по родителям, и, как ни странно, по Люсе. Писал он ей регулярно, он также регулярно отвечала, с юмором описывая в письмах своё пребывание в тубдиспансере. Перезванивались они два раза в месяц (чаще было слишком дорого!) и голос у неё был каждый раз бодрый. Накануне состоялся очередной разговор:

– Миш, а Миш! А меня вылечили! В санаторий перевели!

– Это здорово, Воробушек! Ты, хоть, потолстела, как обещала?

– Ага, на целых два кило!

– Ну, жди! Я приду и тибе обойму! Все места проверю, но найду, куда ты жирок отложила!

Люся захихикала:

– Мне нравится ход ваших мыслей, месье!

Вспомнив все это, Михаил поспешил закончить начатое, и Анна впервые осталась неудовлетворенной. Ну, не то, чтобы совсем неудовлетворенной. Просто все прошло по сокращенной программе, без садо-мазо.

В Москве, взяв такси (вернее, частника), наш герой поехал сразу к родителям. Раздав подарки, вручил также письма от Марины.

Она писала, что нашла работу, занимается теперь компьютерным дизайном, получает, по мексиканским меркам, вполне достойную зарплату. Близнецы растут здоровыми, научились плавать, теперь их из океана не вытащишь. Терроризируют местное население: недавно устроили засаду в кустах у парка и обстреляли из водяных пистолетов пожилую синьору Лумис. Та от неожиданности разлила два галлона молока и семечки рассыпала! Пришлось извиняться и возмещать ущерб.

Ещё мелкие хулиганы подорвали хлопушку, ворвавшись с дикими воплями в тратторию «Одноглазый Пират», где местные синьоры чинно пили свой вечерний агуардиенте, не подозревая ничего плохого. В результате разбилась парочка стаканов и опрокинулась солонка. Близнецам это с рук не сошло, бармен Хосе их поймал и высек уздечкой на глазах у одобрительно рукоплещущей публики. По задницам, да! Близнецы не плакали, только сопели во время экзекуции, а покидая тратторию, заявили, что, когда вырастут, будут рубить Хосе саблями до тех пор, пока из него кровь не потечет! При этом ругались так, что пожилой отставной боцман Деламер аж покраснел от смущения!

– Ой, наших-то родненьких, да по сахарным попочкам уздечкой! – страстно запричитала Надежда Родионовна, – Изверг мексиканский! Меня там не было, уж я бы…

– Брось, мать, ничего страшного! – успокоил её Михаил Михайлович, улыбаясь в усы, – Правильно им ввалили, теперь поопасятся хулиганничать!

А про себя радостно подумал: «Боевые парни растут!»

Наскоро перекусив, Михаил поехал в санаторий к Люсе. Санаторий был за городом, в бывшем имении князей Голенищевых. Езды туда было около часу по Варшавскому шоссе. ЗИМ, застоявшийся за год в гараже, радостно гудел могучим двигателем. Светило солнце, нагревая асфальт, над которым горячий воздух струился, имитируя водную гладь. Обочины были желты от одуванчиков, над которыми вились трудолюбивые пчёлы.

Шоссе в этот полуденный час транспортом перегружено не было, и Михаил спокойно держал крейсерскую скорость – 90 км. Захотелось пить, вернее, просто чего нибудь кисленького, и он достал из сумки с подарками киви, но одной рукой сей волосатый плод очистить не удалось, а останавливаться из-за такого пустяка было лениво. Так и ехал, рассеянно подбрасывая овальный темно-зеленый фрукт на ладони.

У поворота на какую-то деревню он миновал серую Волгу, показавшуюся смутно знакомой…

– Э, Вахтанг! Гляди, какой красавец, да? Берем? – возбужденно ткнул пальцем в удаляющийся ЗИМ усатый кавказец.

– Берем! – хищно оскалился горбоносый Вахтанг, передергивая затвор АКМ.

Двое на заднем сидении достали пистолеты. Волга, проскрежетав покрышками, сорвалась с места. Догнать черный аппарат было делом минуты.

– Поравняйся с ним, Гиви, я ему ствол покажу! – приказал вожак.

Волга пошла вровень с ЗИМом. Вахтанг опустил стекло, вгляделся в профиль сидящего за рулем…

– Тормози, Гиви! – отчаянно крикнул он усатому водителю, откидываясь на спинку кресла и слегка сползая, как будто хотел спрятаться.

На его враз побледневшем лице выступили крупные капли пота.

Гиви послушно затормозил.

– Ты чего, Вахтанг? Такой когда ешё встретим, э! Узбеки передерутся за такой, мамой клянусь!

– Я его узнал, – ответил вожак, жадно глотая из фляжки коньяк, – Это не лох! Это такой волчара – вай мэ! В прошлом году я его под Сочи тормозил, на Ниве. Нас шестеро было, так он троих насмерть застрелил, а меня ранил! А потом со своей бабой в море прыгнул! Тридцать метров, а внизу – скалы! Никто бы не спасся, а он выплыл, вах! Как выплыл, слушай, а?

– Но, ведь нас четверо! – неуверенно возразил Гиви, – Неужели не справимся, э?

– Он выстрелит первым, ты и пушку поднять не успеешь, – угрюмо ответил вожак, искусно скрывая охватившую его панику, – Или гранату швырнет! У него в руке граната, понял? В прошлый раз он первым стрелял, мы и охнуть не успели! А если я первым стрелять буду, то машину попорчу! Знаешь, как русские говорят? Конь леченый, что вор прощенный – доверия нет! Хорошую цену уже не возьмешь, э! И ремонтировать негде, а в Ташкент ехать на тачке с дырками от пуль, да ещё такой приметной… спалимся! Да и граната у него, я же говорил! Останови, ну его, лучше лоха какого-нибудь подождем! Шени деда!

Короче, отболтался. Волга сбавила скорость и притерлась к обочине.

За гранату вожак с перепугу принял заморский фрукт. Не было у Михаила никакой гранаты.

Михаил, оставшись в неведении о едва не состоявшемся разбойном нападении, спокойно доехал до санатория. У ворот стоял вооруженный автоматом охранник, что очень удивило нашего парижанина. Пришлось предъявлять паспорт и объяснять, к кому приехал. Охранник позвонил куда-то и впустил его на территорию, показав, где поставить машину. Из старинного особняка навстречу мужу выбежала Люся в сарафане. Она ещё больше похорошела за прошедший год. Лицо её слегка округлилось, голые плечи были тронуты загаром.

– Мишка! – завопила она, с разбегу бросаясь на благоверного и обхватывая его руками за шею, а ногами – за поясницу.

Они поцеловались раз, и другой, и третий… много раз!

– Где тут у вас подходящие кусты? – шепнул Михаил, слегка кусая жену за ухо.

– Ой, тебе что, в туалет надо?

– Не совсем…

Не опуская Люсю на землю, Михаил понес её по аллее и уже через двести метров нашел то, что искал: маленькую беседку, плотно заплетенную плющом, а может – хмелем. Вход был прикрыт густыми кустами жимолости.

– О! Вот здесь и произойдет воссоединение семьи! – заявил коварный супруг.

– Ой, Мишенька! – задохнулась от счастья Люся, когда нетерпеливые руки принялись раздевать её, – Я так соскучилась по тебе, зайчик!

– Какой я тебе, на фиг, зайчик, Воробьёва? – пропыхтел Михаил, уже приступивший к процессу.

– Ой! Я забы-ыла! Ты не зайчик! Ты могучий… буйвол! Ты лев! Ты… ты… ты – самец! Ой, Мишенька-а-а!

Потом Михаил курил, развалясь на лавочке, а Люся вводила его в курс московских новостей.

– Охранника на входе видел? Сейчас почти везде так! Бандитов развелось – мама не горюй! Разбойники на дорогах постоянно, милиция их боится, потому что бандиты все вооруженные, и ничего не делает. Наркоманы тоже! Нападают на больницы, на Скорую Помощь, наставляют на докторов пистолет и морфий требуют!

Вспомнив про прошлогодних разбойников в Сочи, Михаил спросил:

– Люсь, а ты про Ниву заявляла? А то по телефону все недосуг спросить было.

– Ага, заявила ещё в августе, что её угнали. Приходил следователь, только руками развел: дескать, будем искать, да только где ж её найдешь… Однако, если не найдут через год, то будет надежда страховку получить! Да ну её, Ниву, другую купим, ещё лучше! Ты лучше расскажи, как ты там, в Париже!

– Плохо, Люсь! Без тебя тосковал ужасно! Вечером, прям, не знал куда себя девать. Ну с Летуновым и Барсуком в преферанс играли, или на бильярде. Но, не каждый же день! На пленэр ездил, написал несколько этюдов, так… ничего серьёзного. Зато книжку Дрюона «Проклятые короли» все три тома проиллюстрировал, офорты, значит. Вроде, неплохо вышло. Да я тебе покажу, прихватил с собой оттиски!

– А питался как?

– Да, в Макдональдсе, в основном… Иногда с приемов курицу утащить удавалось!

– Бедненький! – Люся придвинулась ближе и принялась ощупывать грудь и живот мужа, – Ты, вроде, похудел!

– Ай! Щекотно! Перестань! – хихикнул Михаил, но Люся не прекратила, а наоборот, распространила руки ниже, – Эй, комсомолка Воробьёва! Вы меня что… провоцируете?

– Ну, наконец-то, догадался!

Когда они оторвались друг от друга, сизые подмосковные сумерки уже плавно и вкрадчиво накатывались на парк. Пахло жасмином, свежескошенной травой и нагретым за день асфальтом. От невидимого, но близкого пруда потянуло свежестью и донесся лягушачий хор. В воздухе зазвенели комары, вылетевшие на ночную охоту.

– Пойдем, Миш! Ужинать пора.

– Ты меня в комнате спрячь, а сама иди!

– Да, зачем тебя прятать? – удивилась Люся, – Муж, как ни как, родное существо! Не звери, чай, понимать должны!

Ужин им принесла в комнату официанка в переднике и наколке. Улыбнулась и пожелала приятного аппетита.

– Это, что сегодня, праздник? – поинтересовался Михаил, обозрев стол.

На столе был помидорный салат, красная икра, масло, котлеты по киевски, яйца пашот, докторская колбаса, швейцарский сыр, который весь из дыр, клубничный джем и хлеб: белый и черный. Ну, и овсянка тоже, как же без неё!

– Не-а! Это нас так всегда кормят! – объяснила Люся, намазывая ему на хлеб масло и икру.

– Ни фига себе! – впечатлился скромняга дипломат, – Слушай, а тебе вино можно? У меня с собой есть!

– Немножко можно! – кивнула Люся и они выпили по стакану бордо.

Стол был дополнен привезенными из Франции экзотическими фруктами: ананасом, киви, фейхоа, папайя и тамарилло. Люся издала вопль Тарзана, нашедшего Джейн, и вгрызлась в папайю, жадно откусывая большущие куски. По подбородку потек сладкий сок…

После ужина смотрели вполглаза телевизор, Михаил рассказывал о Марине и племянниках, а также о Сергее, с которым удалось установить постоянный телефонный контакт. Все устроилось просто: Михаил задружился с одиноким соседом, в смысле, посидел с ним пару раз за бутылочкой портвейна у камина, и однажды объяснил месье Криссону (так звали соседа), что опасается говорить со своего аппарата из-за возможной прослушки КГБ. Тот отнесся к этой проблеме серьёзно, с пониманием, и был рад оказать новому товарищу необременительную услугу – звал его к телефону каждый раз, когда звонил из Рима Сергей.

– У Сереги все тип-топ, миллионер, если в долларах считать, пацан растет, уже читать умеет!

– Это, сколько же ему?

– Сколько? Дай соображу… Четыре! Или вот-вот будет.

– А по русски Мишаня говорит?

– Представь себе, говорит! Они ему гувернантку наняли русскую. Ну, из белоэмигрантов!

– Все эмигранты здесь второго поколенья! От них сплошные недоразуменья! Они все путают – и имя, и названье, – весело процитировала Высоцкого Люся, нарезая ананас аккуратными ломтиками.

– Не, Серега сказал, что у нее язык отличный! Она даже филфак по русскому закончила в Сорбонне… Дай-ка мне еще сырку, Анюта!

Вымолвив невпопад имя любовницы, Михаил закашлялся, пытаясь скрыть смущение. Но слово не воробей: вылетит – не поймаешь!

– Анюта? – подняла брови Люся, – Ты что, Михайлов? Какая-такая Анюта?

– Не «Анюта», а «а ну-ка»! Оговорился я! – попытался выкрутиться Михаил, впрочем, довольно неуклюже, – А ну-ка, дай водички запить!

Наливая нарзан, Люся сделала вид, что поверила в оговорку, ибо за год разлуки стала мудрее. Но очевидное свидетельство измены камнем легло на сердце. Значит, Мишка спит в Париже с какой-то бабой, причем, регулярно, потому что имя на автомате произнес! Что делать? Закатить скандал? Спустить на тормозах?