Текст книги "Важнее и сильнее всего… Повествование о запутанной жизни"

Все закричали ура и принялись чокаться. Глядя жениху в кавычках прямо в глаза, Люся улыбнулась, как могла широко, и сказала:

– С Новым Годом, Миша!

– Ага… Тебя тоже… – промямлил, не сводя с неё изумленного взгляда Михаил.

Люся стукнула фужером о его фужер, выпила до дна, загадав: «Пусть он меня поцелует!» (на разработку более сложного желания у неё не было времени!) и протянула на ладони подарок:

– Это тебе, от Снегурочки!

Тот взял коробочку, но открывать не стал, а повел себя странно: стащил с себя шерстяной кардиган и набросил Люсе на плечи, запахнув полы. И только в этот момент девушка осознала, что она голая! Ну, не совсем голая, конечно, в комбинашке. Но без платья! Платье порвалось и осталось в сыгравшей с ней злую шутку машине…

Стыд горячей волной затопил сознание. Хотелось ругаться, но Люся не умела. Михаил же уже пришел в себя:

– Люсенька, с тобой все в порядке? – ласково (ласково!) спросил он и погладил по щеке, – Вот, выпей боржомчику и не волнуйся!

Люся покорно выпила, с тоской сознавая, что все пропало. После такого Миша точно решит, что она полный псих! Мало ей было истории с волшебным дворцом, в который попала непонятно как, так теперь вообще без платья на люди выкатилась! Объясняй, не объясняй, все равно будет думать, что ненормальная…

Обняв за плечи, Михаил вывел её в прихожую:

– Платье-то где?

– В машине… там дверца захлопнулась, а я открыть не смогла… Пришлось в окно, а платье за что-то зацепилось и лопнуло… – снова заплакала Люся.

Михаил сбегал во двор и принес порванное платье и ключ от «ЗИМа».

– Не расстраивайся, по-моему, кроме меня, никто и не заметил! Пойдем, зашьем.

Он повернулся и стал подниматься по винтовой лестнице на второй этаж. Люся поплелась за ним. В одной из спален они нашли на подзеркальнике шкатулку с пуговицами, нитками и иголками. Закрывшись, чтоб никто не помешал, сели на двуспальную кровать. С разных сторон, да! Люся принялась зашивать платье, порванное до самого подола. Михаил раскрыл коробочку:

– Ух ты! Вот это да! Я о такой и мечтать не мог, потому что не знал, что такие бывают!

В руке он держал позолоченную газовую турбозажигалку «Ронсон» на пьезокристалле, безотказно выдающую огонек и приятную мелодию при каждом нажатии. Люся с боем отняла её у папы Васи, приготовившего было сей агрегат для подарка своему начальнику. Насладившись несколько раз видом голубого язычка пламени и музыкой, счастливый владелец буржуйского ширпотреба на четвереньках переполз через кровать:

– Дай-ка я тебя поцелую! По нашему, по партийному, как завещал великий Брежнев! – предложил он и… и, в самом деле, поцеловал Люсю!

В губы!!! А потом ещё раз – и опять в губы! И снова!!! Да, да, целых три раза! Нервная же система девушки была рассчитана только на один поцелуй. Три для неё оказалось слишком много. Люся изящно упала в обморок, плавно перетекший в глубокий сон. Михаил слегка удивился, но, убедившись, что комсомолка Воробьёва спит, отнес это на счёт выпитого шампанского и портвейна. Проявив заботу о товарище, укрыл её одеялом и вышел.

«Странная она какая-то, Воробейка. Подарок подарила, принцу впору… Уж не влюбилась ли она в меня?» – соображал он, спускаясь по лестнице, – «Нет, глупости! Это она по дружбе! А я, свинья такая, ничего ей не подарил…»

Утром Люся проснулась с чувством, как говорится, глубокого удовлетворения. Загаданное сбылось: все-таки Мишенька поцеловал её! Добровольно! Облизнулась: на губах ещё чувствовался вкус чеснока и табака. Вкус его губ!

– Лёд тронулся, господа присяжные заседатели! – произнесла она вслух и засмеялась.

Такой, вот, получился Новый Год!

Глава седьмая

«ЗИМ», урча табуном лошадей под капотом, покинул дачу и устремился в сторону Москвы. Народ зевал, маясь недосыпом и похмельем. Степан, сидя на переднем сидении рядом с Михаилом, открыл пиво и наслаждался возрождением к жизни. Люся и Света шептались на заднем диване.

– Ты, Люська, все шашлыки проспала! И ракеты Степа запускал! Во, весело было!

– Не, мне было ни до чего… Я платье порвала, и мы в спальню ушли, зашивать.

Света понимающе прищурилась:

– Вдвоем, говоришь, зашивать… Так, быстро признавайся: целовались или нет?

– Целовались, ага! Целых три раза! – раскололась Люся.

– А потом? Ну… это… было?

– Не-а, я уснула, устала сильно.

Света разочарованно хмыкнула.

– А меня Степа до утра мучил! И так, и эдак, и по всякому! Только в семь часов угомонился, – гордо похвасталась она.

Люся потупилась, ибо такая откровенность подруги о ей претила. Она поспешила сменить тему:

– Скоро он разведется со своей-то?

– Ой, она кочевряжится, там у них раздел имущества и все такое…

– А квартира?

– Степа сказал, как поженимся, ему сразу служебную жилплощадь в Москве дадут. Он сейчас в общежитии прописан, в офицерском.

– Ты ж говорила, он у тебя живет?

– Ну, да, живет у меня, а прописан в общежитии, – тут Света наклонилась поближе, – Я у него пистолет видела! (На самом деле она видела только пустую кобуру!)

– Да ты што-о-о!

– Ага! Интересно, все-таки, где он служит… Знаешь, за полтора месяца два раза приходил поздно, сидел до утра на кухне, водку пил и пел под гармошку: «А наутро начальник угрозыска отдает ей приказ боевой: кончить парня в семнадцатой камере, в кепке набок и зуб золотой!». Всю душу вымотал и мне, и матери, потом прощения просил…

– Здорово выпивает, да?

– Да нет… не так, чтобы… Говорю же: два раза.

– Может, он после задания был? – задумчиво высказала предположение Люся.

– Может быть…

– Станция Петушки, забирай свои мешки! – объявил Михаил скрипучим голосом трамвайного кондуктора.

Степан пожал ему руку и пошел доставать баян из багажника.

– Ой, ну ладно! Я побежала! – Света чмокнула подругу в щеку, – Звони!

– Ага, пока! Забегай, я тебе новые картины покажу! – крикнула вслед Люся.

– Обязательно!

Оставшуюся пару, Наташу с Валерой, пришлось везти через весь город, в Сокольники, поэтому, когда Михаил выгрузил Люсю, было уже почти два часа.

– Ну, что, Воробьишка, сессия? Ни пуха, ни пера!

– Ага, и тебя тем же дрючком по тому же месту! – нашлась Люся.

– Ты какого улетаешь?

– Одиннадцатого, вместе с предками.

– Скажи им, что я вас в аэропорт отвезу!

– Ой, вот спасибо, зайчик! А то такси надо за трое суток заказывать, да и то, неизвестно, придет или не придет.

– Какой я тебе, нафиг, зайчик, Воробьище? – притворно нахмурился Михаил.

Люся улыбнулась: все идет как надо, уже на шутки отзывается адекватно!

– Ах, я и забыла, ты же не хочешь быть зайчиком, да, медвежонок?

Михаил рассмеялся и щелкнул её по носу:

– Пока, мамзель! Чмоки-чмоки!

Глядя вслед удаляющемуся авто, Люся останавливала рукой часто-часто бившееся в груди сердце. Мамзелью назвал! Поцеловал на прощанье (условно, правда, ну и что, все равно считается!)!

Какой он ласковый!

Придя домой, девушка натолкнулась на тревожный взгляд матери (дочь впервые провела новогоднюю ночь вне дома!).

– С Новым Годом, мам! – улыбнулась Люся, как могла беззаботно.

– С Новым Годом, доча! – отозвалась та, переводя дух: любимое чадо выглядело довольным и счастливым, – Там тебе Дед Мороз под елочку подарочек положил!

Из ванной выглянул папа с зубной щеткой за щекой и тоже поздравил с Новым Годом мимикой, мычанием и жестами.

Раздевшись, Люся быстро прошлепала босыми ногами к ёлке.

– Тапочки, тапочки надень, горюшко! – взывала сзади мать, но дочери было не до каких-то там тапок.

Под ёлкой сидел симпатичный плюшевый мишка с маленькой коробочкой в лапах. А в коробочке обнаружились серьги! С настоящими брюликами! Совершенно замечательные! Но…

«М-да, теперь придется уши прокалывать!». Эта мысль несколько понизила уровень восторга, ибо наша героиня терпеть не могла всякие уколы и боль терпела с трудом. Люся повернулась, чтобы поблагодарить мать и даже растерялась, увидев, как изменилось её лицо: челюсть отвисла, щеки пошли красными пятнами.

– Доча… почему платье порвано?! Это… он тебя так?! – сдавленным голосом прохрипела мама Жанна сквозь ощеренные клыки, выпуская когти и готовясь немедленно порвать на куски злочинца.

– Платье? Ах, платье! Нет, ма, это я сама порвала, в автомобильное окно вылезала. Представляешь, дверца захлопнулась, я в окно и полезла! – обстоятельно объяснила Люся.

Накал тревоги в глазах матери снизился, но не исчез.

– Ну? А дальше?

– Дальше? Пошли в спальню, зашивать.

Тревога вспыхнула с новой силой и запульсировала!

– В спальню… – мама Жанна схватилась за сердце, – И Мишка там тебя…?

– Ага, поцеловал, – легко призналась дочь, – Целых три раза!

– А… потом?!

– А потом – всё! Я спать легла.

Испытующе просканировав Люсю материнским всепроникающим взглядом, мадам Воробьёва решила, что верить ей можно. Но Миша-то, каков! Настоящий джентльмен оказался! Правильный парень, до свадьбы – ни-ни!

– Про свадьбу не говорил? – отмякая, спросила мать напрямик.

– Нет, пока нет, – грустно развела руками Люся, – Может, когда из Франции вернусь.

После завтрака с родителями (ни фига себе, завтрак! В три часа дня!) Люся уединилась в своей комнате. Ей нужно было привести в порядок мысли и чувства. Умостившись на тахте, она сама не заметила, как взяла в руки альбом и карандаш. Рассеянно набросала профиль Светы, затем – Степана. Задумалась с замершим над бумагой карандашом. Вернее, не задумалась, а так, замерла. Неясные образы заклубились перед внутренним взором. Пригрезился Миша, его мускулистые руки, обнимающие за плечи, колкая щетина, запах его тела, оттененный «Тройным» одеколоном. Надо будет привезти ему из Парижа хороший мужской парфюм…

Вынырнув из грез, Люся с недоумением уставилась на альбомный лист, покрытый комиксами. Что характерно, раньше она никогда комиксов не рисовала, кроме того раза, про Эльвиру. Но тогда тоже нарисовалось непонятно, как!

И что же сегодня? На первом рисунке зал суда. Изо рта судьи пузырь со словами: «Именем Российской Советской Федеративной Социалистической Республики… приговаривается к высшей мере наказания – смертной казни!». Искаженное ужасом лицо обритого наголо незнакомого человека… Коридор с решетками… Степан в форме, с пистолетом… Надпись в многолучевой звезде: «Ба-бах!!!»… Степан с дымящимся пистолетом над телом в полосатой робе… Он же, сидящий на кухне в трусах и майке с баяном на коленях. На столе – бутылка, стакан и скелет селедки. В пузыре изо рта текст: «… Грянул выстрел и грохнулся парень. Пулей выбило зуб золотой…»

Кровь отхлынула от лица художницы! Её затошнило, закружилась голова. Так вот кем служит Светкин кадр, без пяти минут муж! Какой ужас!

Люся с омерзением швырнула альбом на пол. Рисунки получились помимо её воли, но нарисовала-то их она! А самое главное, она была уверена, что узнала про Степана правду! Загадка…

Читатель! Все дело в интуиции! Как писал Автор в своем романе «В Начале было Трое»: «Интуиция – это уверенность в чем-либо, базирующаяся на бессознательном внелогическом анализе фактов и явлений, хотя бы и незначительных и недостаточных для осознанного, развернутого логического анализа.» У Люси интуитивная уверенность выразилась графически. Хотя и не совсем ясно, как она смогла узнать о приключениях папы Васи и Эльвиры в лифте. Вернее, совсем не ясно!

Первым побуждением Люси было позвонить Свете и все рассказать, но, подумав хорошенько, она решила этого не делать. Во первых, что она скажет? Что догадалась о службе Степана? А обосновать как? Только зря рассорятся с подругой…

«Да ну их, пусть сами между собой разбираются! Да и разбираться-то нечего: о чём Светка не знает, то её не огорчит!» – твердо решила Люся, – «Лучше о таких делах помалкивать!»

Михаил ехал на Юго-запад, в общежитие. По случаю праздничного дня транспортный поток был реденький. На светофорах водители уважительно косились на шикарный черный аппарат и Михаил самодовольно улыбался. «ЗИМ», безусловно, превосходил крутостью даже «Волгу», не говоря уже о «Жигулях»!

На одном из перекрестков слева остановился Жигуль. Из окна высунулось усатое лицо кавказской национальности:

– Эй, уважаемый! Кого возишь, да?

– Никого. Сам хозяин, – соврал Михаил, улыбаясь.

– Ну!? Вах, продай машину, слушай! – возбудился кавказец, – Я тебе сто тысяч дам, прямо сейчас!

– Нет! – мотнул головой внук собственного деда, настоящего владельца «ЗИМа».

– Сто двадцать тысяч дам! – азартно завопил сын гор, решив, что клиент просто набивает цену.

– Нет! – снова отказался от выгодного предложения Михаил.

Загорелся желтый. Усатый, чувствуя, что сделка может сорваться, засуетился и сделал ход дамкой, ферзём и козырным тузом одновременно:

– Сто пятьдесят тыщ! И «Волгу» белую, двухлетку, слушай! Больше тебе никто не даст, клянусь мамой!

Михаил, не отвечая, отпустил сцепление и прибавил газу.

– И дом в Га-агра-ах! – донеслось до него.

Но «ЗИМ» уже набирал скорость, шурша шинами по Ленинскому проспекту.

«Интересно, если бы у него больше времени было, до миллиона дошел бы?»

Сия мысль позабавила. Сумма была совершенно абстрактная, как, впрочем, и сто пятьдесят тысяч. Кооперативная квартира в Москве стоила 8 – 9 тысяч (трехкомнатная!), «Волга» – 10 тысяч. А остальные куда девать? Ну, мебель, дача, ковры, телевизор цветной… хрусталь ещё. И всё это обойдется… ну, ещё тысяч в пятнадцать-двадцать! А остальные куда? Нет, советскому человеку такие деньги просто не нужны!

Вот и общага. Оставив машину за углом, чтоб не вызывать в студентах зряшную зависть, вошел в вестибюль. Вахтерша встретила его мутным взглядом заплывших глаз и вяло махнула, не дожидаясь предъявления докýмента: проходи, мол! Лифт, как ни странно, работал, и Михаил поднялся на шестнадцатый этаж с комфортом. Постучал в заветную дверь. Мария открыла, улыбаясь, как ни в чем не бывало. Она была снова ослепительно, волнующе, нереально красива! Даже без макияжа!

– Салют, Мигель!

У Михаила сжалось горло, и он не ответил. Зато поцеловал!

В комнате он, откашлявшись, объявил программу действий:

– Нас с тобой сегодня вечером дед ждет. Ужин в кругу семьи. Надо уважить старика, мать приехала, опять же.

– Конечно, поехали, – обрадовалась Мария, – Я и пирог испекла, с яблоками и корицей. Только, ничего, что я ненакрашенная буду?

– Заедем ко мне, там и накрасишься! Я сеструху раскулачу, у неё этих наборов косметических много.

– Раскулачишь? Это… что это значит? Не помню! – споткнулась Мария о малознакомое русское слово.

Михаил ухмыльнулся

– Ну, первоначально это значило отнять у зажиточных крестьян хлеб, скот и имущество, а затем волевым решением выселить их в Сибирь! Сейчас это слово употребляется в переносном смысле: заставить поделиться с позиции силы!

– Ой, вспомнила! «Поднятая Целина»! Шолохов!

– Ставлю пятерку, давай дневник! – Михаил наградил девушку поцелуем (пятью!).

Вернув все пять обратно, Мария с сомнением прищурилась:

– Вообще-то, я краситься теперь боюсь! Вдруг опять аллергия вылезет?

– Не, не вылезет! У Маришки только настоящие краски, буржуйские, из «Березки».

– Ладно, рискну… А пока давай выпьем кофе!

Волшебно пахнущий напиток Мария сварила тут же, на плитке «Турист», заряжаемой твердым спиртом. Михаил отхлебнул и в очередной раз подумал, что такой вкусный и ароматный кофе может варить только синьорита Рамирес.

– Почему у меня так не получается? – пожаловался он.

Мария заносчиво наморщила нос:

– Этому нельзя научиться! Надо чувствовать каждое зернышко, когда совершаешь помолвку…

– Помолку, а не помолвку! – поправил Михаил, с обожанием глядя на неё.

– Не перебивай! Да, нужно чувствовать: слишком тонкий помол при варке даст кислый привкус, слишком грубый – будет горчить. Ещё надо ухитриться соблюсти правильную пропорцию заварки и воды… и угадать, когда снять с огня. И все равно, кофе каждый раз получается разный! И от обжарки вкус сильно зависит… Но принцип такой: кофе должен быть, как поцелуй: крепкий, сладкий, горячий! И обязательно с пенкой! Сам понимаешь, поцелуй с усами – совсем не то, что поцелуй без усов!

– Да-а, не простое дело… Я теперь и пытаться не буду. Придется тебе поить меня кофием всю жизнь! – улыбнулся Михаил, уловив намек насчет поцелуя с усами.

– Я согласна, Мигель! – серьёзно ответила Мария, взмахнув ресницами.

Они снова поцеловались и долго не отрывались друг от друга. Поцелуй медленно и плавно перелился в… э-э… углубление отношений! Пуговки на блузке расстегнулись сами собой, юбка упала на пол…

Минут через сорок Михаил повернулся на спину и расслабленно закурил сигару (сигару!). Голова подруги покоилась у него на груди. Обоим было хорошо. Нет, не просто хорошо, а суперзамечательно!

– Ой! Что ж это мы лежим! Сейчас же Хельга придет! – сладко зевнула Мария, – Мигель! Будь добр, подай мне халат! Там, в шкафу, зеленый…

Михаил встал и голышом прошлепал к стенному шкафу.

– Ты прекрасен, как Аполлон из Пушкинского музея! – восхищенно пропела ему вслед Мария.

Аполлон в кавычках самодовольно поиграл бицепсами и открыл шкаф. И тут на него прыгнул скелет! Вообще-то, он просто выпал, но очень стремительно. От неожиданности Михаил заорал и шлепнулся на пол, пребольно ушибив локоть и копчик. Скелет же обхватил его руками и не отпускал! Вот ужас-то! Мария, сверкая умопомрачительной наготой, ринулась на помощь и вырвала любимого мужчину из жутких объятий мертвеца.

– Ни фига себе! Я ж чуть не обосрался! – пробормотал Михаил, заикаясь, – Откуда у тебя этот… зачем?

– А это не мой, это Хельгин! – успокоила Мария, растирая ему ушибленные места.

А дело было так:

31-го декабря жители комнаты 13—10 неожиданно обнаружили полное отсутствие денег в хозяйстве. То-есть, на выпивон, чтобы достойно встретить праздник, не хватало. Катастрофа, да!

– Засада, блин! – грустно выразился Иван, выворачивая из кошелька тринадцать копеек.

– Измена, однозначно! – уныло подтвердил Владимир, звякая двумя трехкопеечными монетами, – Слышь, молодой, у тебя деньги есть?

У Хосе нашлось восемьдесят копеек.

– Да-а, на «Яблочное игристое» и то не хватит! – горько резюмировал Иван.

До Нового Года оставалось пять часов. Многочисленные попытки добыть денег взаймы не увенчались успехом. Хоть ложись и мрачно помирай трезвыми!

И тут стоящий у окна Володя заметил идущую к корпусу от автобусной остановки Хельгу!

– Так, молодой! Дуй на перехват! Немка всегда при деньгах! – скомандовал он.

Хосе отрицательно покачал головой:

– Взаймы не даст! Мы ей и так уже червонец должны две недели, а брали на три дня!

Обреченные на трезвость сожители было приуныли, но уже через секунду гениальная идея молнией ворвалась в темное царство безнадежности.

Хельгу перехватили в лифте и привели в комнату.

– Тебе в эту сессию зачет по анатомии сдавать? – уставил на неё палец Иван.

– Да, кости, связки, мышцы, – подтвердила Хельга, – А что?

– А то! Купи скелет! Будешь дома с комфортом готовиться, и в анатомичку ездить не придется!

Скелет был извлечен и предъявлен для обозрения.

– Смотри! Полный комплект, все косточки на месте! А череп! Со всеми зубами! Тебе в следующем семестре череп учить! – Иван по капельмейстерски взмахнул руками

Все трое запели хором на мотив детской песенки «Каравай»:

– Как на Ламина Криброза поселился Криста Галли! Впереди Форамен Цекум, сзади Ос Окципитале! (Мнемонический прием для запоминания всяких деталей черепа! – прим. Автора)

Сия кантата произвела на немку-первокусницу мощное впечатление!

– Ну, я не знаю… – замялась Хельга, – Надо подумать… Так неожиданно…

– Да чего тут думать! Это ж самого Карла Либкнехта скелет! – с напором нахваливал товар Володя, чувствуя, что клиентка вот-вот расколется на деньги, – Во! Даже и табличка есть!

Действительно, на подставке была прикреплена фаянсовая табличка с надписью «Карлъ Либкнехтъ». Остроумец Иван свинтил её с бюста теоретика марксизма и прикрепил на скелет. Землячка знаменитого немца прониклась уважением к реликвии, но все ещё продолжала сомневаться:

– А почему он такой маленький? Всего метр в вышину…

– Потому, что это Карл Либкнехт в детстве! – веско аргументировал Иван.

Это подействовало убойно, и друзья стали богаче на восемнадцать рублей с полтиной, а Хельга сделалась счастливой обладательницей учебного пособия, стыренного с кафедры педиатрии.

– … Вот такая история, – заключила Мария, помогая Михаилу подняться, – Зато мы с Хельгой теперь при скелете!

– А почему вы его в шкафу держите?

Мария захихикала:

– Хельга его боится! Говорит, он ночью на неё смотрит!

Михаил сочувственно хмыкнул.

Когда пришла Хельга, они едва успели одеться.

– Ну, мы пошли! Остаёшься за хозяйку! – напутствовала её Мария.

Хельга обрадовалась, что останется в одиночестве, ибо уже через час у неё было назначено свидание с Хосе. Он ей очень нравился уже целый семестр.

Уже около лифта она догнала Марию:

– Слушай, ко мне скоро гость придет… Оставь мне пирог, а то угостить человека нечем, а он сладкое любит. Ну, пожалуйста!

И Мария без сожаления отдала пирог с яблоками и корицей. Обычное дело среди студентов – делиться последним пирогом и куском хлеба!

«ЗИМ» успел сильно остыть на морозе, поэтому Михаил включил печку. Теплолюбивая Мария томно вздохнула и расстегнула пальто, явив для обозрения роскошный бюст в вырезе платья.

– Не, ты лучше застегнись, а то я опять возбудюсь! – заявил протест погонщик безлошадной повозки.

Мария хихикнула и застегнулась.

В сгущающихся зимних сумерках пара влюбленных поехала на семейный ужин.

Надежда Родионовна, встретив с мужем Новый Год, рано утром вылетела в Москву, увидеться с детьми и свекром. Приехав домой и никого не застав, она развила бурную хозяйственную деятельность: промесила привезенное с собою тесто, слепила пироги и поставила их в духовку, взбила яичные белки и крем для суперторта, поставила вариться картошку и морковку для салата, настрогала соленые огурчики и яблоки, нарезала колбасу и балык, привезенный с Севера, прибралась в квартире, погладила накопившееся бельё и выкупалась в ванне для снятия усталости. Такую, с ещё мокрыми волосами, её и застали Михаил с Марией.

После взаимных объятий, поцелуев и поздравлений дамы принялись наводить красоту. Михаил, как и обещал, экспроприировал у сестры косметический набор.

– Вот! Фирма веников не вяжет! – протянул он его Марии.

– Каких ещё веников?!

– Ой, ну, говорится так! Качество, дескать, гарантируется!

Девушка с некоторой опаской принялась за макияж.

Вернулась из тюрьмы мрачная, невыспавшаяся и усталая Марина. Больше всего ей хотелось лечь и погрузиться в сон, но нельзя же подводить семью! Как бы вздернуться? Она поплелась на кухню и принялась шарить в шкафчике в поисках растворимого кофе.

– Мишка! У нас нормальный кофе есть? А то в банке только зерновой! – позвала она брата.

Тот появился вместе с Марией, сверкающей свежей раскраской.

– Так, зерновой и есть нормальный!

– Э, я его варить не умею: то горький получается, то жидкий! – скривилась Марина.

– Я тебе сварю вкусный! – пообещала кубинка, обрадованная, что может отблагодарить хозяйку косметики.

Вскоре ароматный напиток дымился в чашечках. Михаил отказался, так что дамы пили кофе втроем. Марина оживала с каждым глотком.

– В самый раз кофеек! И крепкий, и не горький! – похвалила она.

Надежда Родионовна тоже одобрила. Будущая невестка нравилась ей все больше и больше.

– Сейчас, ещё полчасика: только тортик доделаю – и поедем к деду!

А Михаил Михайлович пару месяцев назад познакомился с очень приятной женщиной! В тот день он зашел в ресторан пообедать. Почему бы нет, если финансы позволяют? Народу было довольно много, но ему, как постоянному едоку, нашелся столик в уголке. Официант принял заказ, а отставной генерал налил себе водички, закурил и принялся рассматривать публику. Вскоре в зал вошли две симпатичные дамы: сдобная блондинка и худощавая брюнетка. Обеим было под сорок, но выглядели они весьма привлекательно. Метрдотель сожалеюще разводил руками, показывая на зал, где не было свободных столиков. Дамы приуныли и собрались уходить.

Михаил Михайлович ухватил за штаны пробегающего официанта:

– Скажи мэтру, что я не возражаю, если тех, двоих, ко мне подсадят! И шампанского, срочно!

– Понял! – кивнул работник общепита, и через минуту женщины уже усаживались за стол.

– Позвольте представиться: Михал Михалыч! – светски наклонил голову генерал.

– Галя! – назвалась блондинка и улыбнулась.

Улыбка была особенная, намекающая, и Михаил Михайлович выпрямил спину и распушил усы.

– Вера! – представилась брюнетка, глядя на импозантного джентльмена с интересом.

Официант проворно разлил по фужерам шампанское.

– За знакомство!

Все дружно выпили. Галя моментально разрумянилась и стала ещё привлекательней. Затем все пошло по накатанной колее: выпили водочки под семгу и салатики, затем – под горячее. Дамы щебетали наперебой, вываливая информацию друг о друге и обо всем подряд. После пиршества Михаил Михайлович оплатил счет, и Галя записала его телефон.

Позвонила она уже на следующий день, и они стали встречаться. Новая подруга оказалось замужем, но это её не смущало, а отставного генерала – тем более. Занимались «этим делом» они у него на квартире по скользящему графику, ибо Галин муж служил во вневедомственной охране сутки через трое. Гале новый кавалер нравился: слегка усохший, но не увядший, да и щедрый, к тому же! А мужские функции работали даже гораздо лучше, чем у мужа, да! Михаил Михайлович тоже был доволен: нежная, гладкая кожа, отличная фигура, большая попа, а главное – никаких предрассудков! Днем так днем, в любых позах – пожалуйста! Перед зеркалом – да сколько угодно! (Отставной генерал любил такие пикантные сексуальные изыски!). Где работала Галя, оставалось неясным, да Михаила Михайловича это и не особо интересовало. В обмен на щедрые ласки новой подруги он дарил ей дорогие подарки, а иногда давал деньги, вроде как взаймы без отдачи.

Она ласково называла его Мишончиком, а он её – Галюнчиком.

– Мой-то, на Новый Год, на дежурстве! – сообщила Галя приятную новость за неделю до праздника, – Так что приду к тебе отмечать!

Это было просто здорово, ибо Михаил Михайлович последние несколько лет в встречал Новый Год в одиночестве. Закупившись шампанским, коньяком и деликатесами, он приготовился ждать прихода Гали.

Муж Гали, Геннадий, с некоторых пор подозревал жену в измене. Знаешь, Читатель, как это бывает: то пришла поздно, да ещё с размазанной помадой, рассказывая сказки о том, что засиделась у подруги, то ушла в черных трусиках, а пришла в белых… Часы, допустим, золотые – откуда? Или платье аж за двести рублей? Духи французские за полтинник? А месячный бюджет семьи всего двести тридцать… Улики супружеской неверности копились и оформлялись в отчетливое решение: убить суку! И ейного кобеля – тоже! Вот только, установить любовника никак не удавалось.

Но 28 декабря сменщик Василий, во время пересменки, мимоходом обмолвился:

– В доме восемь дробь шестнадцать, квартира четырнадцать, проверял сработку сигнализации, так твоя из квартиры напротив выходила. У вас там друзья или родственники, что ли?

Геннадий не ответил, но информацию на ус намотал. Путем несложных подсчетов он сообразил, что следующее свидание жены с любовником состоится 31 декабря. Вот тут-то он её, в смысле – их, и застанет на горячем! И разберется по полной!

В полночь Нового Года он выпил с товарищами по службе стакан водки, но не опьянел, а только стал резче. Полчаса спустя Геннадий втихаря покинул место службы, прихватив с собой табельный револьвер «Наган» 1947-го года с семью боевыми патронами. Никто не заметил его ухода: мало ли, в туалет отлучился человек, или ещё куда.

Добираться было недалеко, всего-то с километр, поэтому Геннадий шел медленно, пережевывая обиду и пытаясь настроиться получше на предстояшую месть. Походка его была твердой, голова – наоборот, сумбурной.

«Эх, Галка, Галка… Чего тебе не хватало? Всю получку отдавал, тёщу мамой называл… на море возил купаться-загорать. Кольца и браслеты, юбки и жакеты разве ж я тебе не покупал? Сам, кроме формы, ничего не имею… И дитё ты мне так и не родила, каждый раз аборты делала… А теперь все, поезд ушел… Сука ты была, сукой и осталась!» Представить, как он будет жить с изменщицей дальше, не удалось. Что ж, разведутся…

Он вытер рукавом бушлата слёзы, высеченные встречным ветром.

«Но ноги ей переломаю, подлюке, пусть потом хромает всю оставшуюся жизнь!» – решил он, не представляя, впрочем, как он это сделает, – «А хахаля ейного на пинках голого вокруг квартала буду гонять, козла вонючего! О! Вот именно! Сперва заставлю его ноги змеюке переломать, а потом как дам по зубам!»

Он сжимал рукой в кармане леденящий пистолет. Ладонь вспотела и скользила о рукоятку. Выпустив на миг оружие, вытер руку о сукно. Пальцы моментально застыли на ветру…

Нужный дом нашелся легко. Глубоко вздохнув, Геннадий вошел в подъезд. Пахло кошачьей мочой и прокисшим мусоропроводом, что слегка отрезвило, но не отвратило от принятого решения. Лифт работал, но шуметь не хотелось, поэтому поднялся по лестнице пешком, никого не встретив по дороге. Вот и нужная дверь. Позвонить? Но тогда мерзавцы приготовятся и попытаются отбрехаться… Выбить дверь? Тогда, тем более всполошатся! Осмотрев замок, Геннадий аккуратно отжал язычок кусочком пластика (об этом методе он вычитал в детективах Джеймса Хедли Чейза!). Бесшумно войдя в квартиру, прислушался: до слуха доносились ритмичные шлепки, а также охи, ухи и ахи. Голова от злости сделалась ясная, как кристалл, и в ней забурлила ненависть. Взведя курок нагана, мститель приставными шагами двинулся по коридору. Перед ним открылась темная гостиная со столом, хранившим следы оргии. Два бокала, две тарелки, недоеденный салат… всё ясно! Звуки любовного соития доносились из комнаты справа, оттуда же, через щель, просачивался луч света. Они там, гады! Пинком распахнув дверь, Геннадий увидел свою жену, стоящую в позе креветки, и седоватого жилистого мужика, употребляющего её, как говорится, со всем усердием.

– Ага, попались! – прохрипел ревнивец, сжимая кулаки и совершенно забыв о нагане.

Жена оглянулась и в глазах её плеснул ужас. Любовник тоже обернулся, но не прервался, а только строго нахмурился:

– Брось оружие, дурак!

В этот момент кулаки окончательно сжались и указательный палец дернул спусковой крючок. Пуля, толкаемая газами сгоревшего пороха, покинула ствол и, пролетев всего полтора метра, ввинтилась в плоть, пронзив почку любовника и сердце неверной жены. Последней мыслью отставного генерала было: «Хорошо, что Мишку с Маришкой успел прописать!». Галя же умерла мгновенно. Швырнув револьвер на пол, Геннадий пошел в ванную и зачем-то вымыл руки, после чего, не закрыв кран, покинул квартиру и побрел, пошатываясь, куда глаза глядят. Ему было все равно, что с ним будет…