Текст книги "Лунная Ведьма, Король-Паук"

Семь

Неуютный сон. Соголон пробуждается от того, что нечем заняться. Вставать с постели не хочется даже затем, чтобы попить воды. Не хочется подходить к окну и разглядывать белесую луну. Не хочется будить под дверью стражника, да и зачем? Где находится кухня, она не знает, а уж колодец и подавно – идти туда самой, что ли? Вот и остается лишь лежать, раскинувшись на простынях, и смотреть в потолок.

И тут потолок сам смотрит на нее.

Всё в ней подскакивает, хотя она лежит неподвижно. Крик, и тот замирает во рту, не успевая прорваться сквозь зубы. Нечто подобное случалось с ней и прежде – эдак вот цепенеешь и не можешь пошевелиться, и неизвестно, есть ли время на раздумья, когда на потолке прорезаются глаза и пялятся на тебя. Когда ты бодрствуешь, но не можешь встать, изо всех сил хочешь сорвать простыню и вскочить, но не получается. Тогда она пытается ползти, но не выходит; тогда катиться, но и с этим никак. И когда она наконец приподнимается на локтях, то слезы на лице выдавливаются словно напрямую из воли, а не просто из-за страха или смятения. Между тем потолок смотрит на нее светящимися желтоватыми глазами – как бы не по злобе, а с оттенком любопытства. Глаза пучатся из темноты, а лицо всё еще в непроницаемом мраке. Но вот оно подается с потолка, выпрастывая две руки, затем грудь, затем живот, опускаясь из темноты, как спускаются по шесту. Морда круглая, как слива, щекастая, как у малыша, одна нога лепится к потолку, длинная-предлинная, а затем медленно вытягивается темная, худая рука и касается лица Соголон. Остается только завопить, что она и делает.

Соголон перекатывается и тяжело падает с кровати на грудь и подбородок. Удар прошибает ее словно искрой, до самых пят. Существо под потолком шумно шевелится. Соголон вскакивает и бежит к двери, но что-то цепляет ее сзади за рубашку. Это черно-смоляное дитя хватает ее своим длинным пальцем за вырез рубашки – не со зла, а как бы из любопытства. Соголон снова кричит. Она рвется бежать, но упругая хватка крепка, и ее ноги мельтешат на месте. Ткань рубашки рвется, и Соголон сдавленным криком зовет стражника; между тем смоляное дитя тянет ее назад легко, будто пушинку. Затем он отцепляется – наверное, это «он», но оглянуться и посмотреть боязно. Она силится высвободиться из рубашки, но мягко-жестокая сила снова дергает ее, опуская на землю. У Соголон кружится голова; пульсирует и раскалывается, а комната приходит в движение, мотая из стороны в сторону. Пол под ногами безостановочно движется; Соголон снова перекатывается и падает, между тем как пол опрокидывается набок, становясь стеной, а стена полом. Она подкатывается к окну и протягивает руки, чтобы на него опереться и уберечь себя от падения. Комната всё равно смещается, но падает только она. Всё остальное – кровать, табурет, светильник, ковер, кувшин – остается на местах. Так что, по всей вероятности, голова идет кругом только у нее. Но вот опять кружение, и она снова падает, и потолок превращается в пол, а пол становится потолком. При этом Соголон стоит, вместо того чтобы висеть. Она в растерянности хватается за колонну.

А у существа наружность и впрямь мальчиковая. Мальчик чернее ночи, и необычайно тощий, конечности у него длинные, как у жирафа, туловище небольшое, а мелкая голова высоко наверху. Единственный источник света в комнате – это тусклый светильник на прикроватном столике, с единственным язычком огня. А у мальчика глаза светятся пугающей желтизной, как ладан в курильнице. На полу он сгибается в коленях и локтях, угловатостью движений напоминая паука. Глаза Соголон теперь прикованы к двери на той стороне комнаты; то есть, чтобы туда попасть, ей придется пройти мимо него. Вот же ужас! Мальчишка топает ногой и сердито шипит. Вот он вскарабкивается по стене, затем по потолку, и скрывается с глаз. Комната Соголон расположена в башне, и потолок здесь весьма высок. Но сейчас потолок – это пол, а пол – потолок; или всё опрокинуто на правую сторону, а она сама стоит ногами кверху. Соголон подбирается к двери и хватает светильник как раз в тот момент, когда он ворочается на полу, то есть на потолке. Он прыгает на Соголон с такой быстротой, что она, не думая, бросает в него светильник, который попадает ему в грудь. Грудь вмиг воспламеняется, и огонь расходится по всему животу, а также по спине и шее. Черный уродец заходится воплем, и этот звук режет уши словно ножом. Подобно пауку, этот «уголёк» подлезает к окну и исчезает снаружи. Соголон спускается по верхушке потолка и возвращается к двери. Только оказавшись снаружи, она слышит свой собственный крик. Здесь за дверью пол как пол, а потолок как потолок. Всё на своих местах. Тут же лежит и стражник – спит как убитый, или и в самом деле безжизненный. Соголон стремглав сбегает вниз по лестнице и несется через коридор. Еще вниз, и еще одна дверь, которая ведет к другой двери, и еще к одной, и наконец она попадает в первый тронный зал – не тот, где она встретила принцессу, хотя в темноте толком ничего не разберешь. Тем не менее она видит трех львов, спящих посредине зала. Кеме ее, помнится, предупреждал: не каждый лев оборотень, некоторые просто львы. Сонная, усталая, напуганная и совершенно без сил, Соголон прокрадывается между ними, опускается на пол и засыпает.

Наутро она просыпается в постели; солнце пригревает лицо, погасший светильник стоит рядом на столике. Что же это такое? Она выбегает из комнаты и захлопывает за собой дверь, будя стоящего наверху лестницы стражника.

– Юная госпожа, всё ли ладно?

– Я не госпожа, – резко замечает Соголон.

– Согласен.

– Где он, караульщик с прошлой ночи?

– С ночи? У нас под утро смена, юная госпожа.

– Я не… Ладно, не важно.

– Юная госпожа, вам нельзя…

Уйти отсюда. Хотя чем она, собственно, как раз сейчас занимается? Вниз по лестнице, мимо комнат, среди которых она гуляет по ночам, дивясь тому, насколько этот дворец подчас умеет быть безмолвным – иногда он ощущается более пустым, чем дом госпожи Комвоно. «Король занят делами, а равно и все его слуги», – отвечает ей кто-нибудь, когда она спрашивает. Впрочем, чего тут спрашивать: каждый день ждать решения принцессы, как та с ней обойдется, уже достаточно для сожаления, что тот мальчишка на потолке не забрал ее. Два льва всё еще спят, но один бодрствует и следует за ней. Они движутся бок о бок, и когда она спрашивает: «Берему?» – он не отвечает и даже не встряхивает гривой. Называется, спросила как пукнула. Соголон чутко напрягается. Это не оборотень, это лев. Нет слов, чтобы описать ощущение, когда трепет и ужас сходятся воедино. Зверь сопровождает ее половину пути к покоям военачальника Олу, но тут что-то привлекает его взгляд, и он убегает.

Приближаясь к дому воителя, на выходе она замечает женщину, которую прежде никогда не видела. Темная кожа, нагая грудь и ткань вокруг талии. В руках целая груда золотых блюд, кувшинов, кубков, а еще стрела, про которую Олу сказал, что это подарок от Короля, или Королевы, или кого-то, кто любит носить корону.

– Это всё не твое, – говорит ей Соголон.

– А ты мне что, указ или родная мать? – усмехается женщина.

– Свое ты с него уже заполучила.

– Он даже не помнит, где хранит свое добро. Приходится добирать самой.

– Я тебе не верю.

– Малышка, я выгляжу так, будто мне на твои слова не насрать хотя б полраза? Не заставляй меня бросать всё это и тебя резать.

Рев, такой грозный и мощный, что Соголон подскакивает. Женщина со звоном бросает всё и кидается наутек. Лев бежит за ней несколько шагов, но та прибавляет ход. Вслед за Соголон лев заходит внутрь; останавливать его она не видит смысла. Старый воитель лежит, распластавшись на постели. У Соголон мелькает мысль, что он мертв, но тут он поворачивается на бок. Не хватало ей Кеме с его голым задом, так теперь вот еще один.

– Воитель Олу. Воитель Олу, проснитесь. Проснись, воитель!

Олу шевелится и что-то бормочет, но не просыпается. В себя он приходит от львиного рыка и ошалело вскакивает с кровати. Удивительно: совсем рядом с местом сна у него лежит копье. Он хватает его, собираясь вроде как метнуть, но тут замечает Соголон. Снова львиный рык. Командир бросает копье и трет глаза:

– Что вы двое делаете в моем доме? Поспать не дают.

– Тебя грабила твоя шлюха, – отвечает Соголон.

– Кто?

– Твоя шлюха.

– В такую рань у меня в доме дворцовый лев и придворный шут. Какая неказистая шутка.

Разглядывать еще одного обнаженного мужика Соголон не с руки, но что делать, если он прямо перед ней. Старик поджар и мускулист, как из какого-нибудь кочевого племени; каждая из его конечностей исполосована шрамами – не узоры и не татуировки, а грубые шрамы войны. Волосы на груди и над членом подобны волосам на подбородке, черные с беловатой проседью. Встретившись взглядом с Соголон, он хмурится, видя, что она изучает его.

– Я тебя знаю, но не припоминаю твоего имени, – говорит он.

– Соголон.

– Соголон? Из племен буша?

– Не трогай мое имя, старик.

– А это что за друг, рядом с тобой?

– Это лев.

– Умно. Ты смотришь в воздух и предлагаешь мне его нюхнуть, или зачерпываешь воды и говоришь: «Посмотри, вот вода».

– Почему в Фасиси все такие грубияны?

Олу смеется:

– Потому что это Фасиси. Здесь все рождаются для войны, даже кормилицы. Деликатность у нас не в чести.

– Может, если ты не будешь возлежать со шлюхами, в тебе и грубости спросонок поубавится?

– Посмотрите на эту девочку! Уж не думает ли она, что может испытывать мое терпение в моем собственном доме? Кто же из нас грубиян?

– Я не…

– Не смей переступать даже порог моего дома с мыслями о твоем праве судить о том, что я здесь делаю.

Соголон примолкает, надеясь, что сожаление на лице позволяет ей не извиняться вслух.

– Лев, у меня ощущение, будто мы с тобой в одних рядах сражались на войне, – говорит Олу, подходя ко льву и почесывая ему гриву. – Или, может, то был твой отец? Ладно, мне с вами некогда. Сейчас я займусь приготовлением кофе.

– Разве у тебя нет женщины, которая бы делала это за тебя?

– Девочка, к чему ты здесь, в моем доме?

– Я видела, как у нас кофе готовит повар. Я могу приготовить не хуже.

Воитель идет искать свою мантию, а Соголон направляется к очагу, разжигает огонь и варит ароматный напиток. Все вместе они выходят на террасу, где лев укладывается и блаженно нежится на солнце.

– Соголон, – молвит Олу.

– Ты разве помнишь?

– Иногда.

– Кто-то нынче ночью влез ко мне в комнату. Если я сейчас пойду к кому-нибудь с этим рассказом, там могут счесть, что мне в голову проникли бесы, – признается она.

– Так кто же это был?

– Такой, похож на мальчика. Но только лицом. Ноги длиннющие, как у паука, руки тоже, и он ползал по потолку. Черный-пречерный, как смоль, по потолку бегает как по полу. А потом он бросился на меня, но я кинула в него лампу, и он загорелся.

– И что дальше?

– Дальше он сбежал через окно. Тогда я вышла из комнаты и улеглась спать со львами – вот с ним. А сегодня утром проснулась у себя, как будто кто-то уложил меня обратно в постель и привел в порядок мою комнату. Вид такой, будто прошлой ночью, кроме сна, ничего и не было. Вот что было, военачальник.

– Просто Олу. Я теперь ни над кем не начальствую.

Как раз сейчас Соголон видит его голову. Она перед ней всё это время, но только сейчас она видит это место. Там не сквозная дыра, а похожий на звезду шрам с рубчиками, где не растут волосы.

– Гадкие странности творятся здесь с некоторых пор, только не помню, с каких.

– Ну хотя бы примерно? – допытывается Соголон.

– Затрудняюсь сказать.

– А кто такие сангомины?

– Когда ты произносишь это слово, я вижу одну и ту же рыжую образину. Аеси.

– Моей хозяйке одна дама рассказывала, что он привел их сюда, когда никому не удавалось излечить недуг Кваша Кагара.

– Помню что-то в этом роде. Они его не излечили. Да, не излечили, но пустили слух, что на короле лежит заклятие. После этого в голове пошла сумятица. Ничего не помню.

– Может, у тебя об этом где-нибудь записано?

– Может быть.

В поисках записей они осматривают стены и пол.

– Ищи красные буквы или собаку со змеиным хвостом, – говорит Олу.

Одну такую Соголон обнаруживает невдалеке от отхожего места, другую под ковриком с предупреждением об Аеси и еще одну под кучкой исподнего, что лежит на полу. Эту одежду Олу бдительно выхватывает у Соголон из рук – застенчивость, вызывающая улыбку.

– Надеюсь, я при тебе этого не снимал?

– Если и снимал, то я увидела, что ты чище других мужчин, – говорит Соголон и кивает на буквы. – Так что там написано?

– Здесь не по порядку. Должна быть какая-то запись еще раньше.

«Рыжий говорит, что Король под властью врага иного рода. “Трон взывает о другом воителе”, – говорит он. Может, оно и вправду так.

Он гнет свое, этот Аеси, отстраняя всех стражей трона, даже львов. Чтобы вернуть их обратно, нужно восстание всего народа.

Лишь Аеси и сангомины имеют доступ к Королю. Мерзкие детишки, склизкие уродцы».

– Ты видела еще одну, со змеиной собакой?

Олу задирает коврик.

«И тогда принцесса посылает за женщинами-травницами, монахинями из дебрей буша. Мы ждем – и не я один. Принц все время ерзает, сетует и ноет; воистину это человек, который никогда не выстоит в войне. Король сегодня не хуже, но клянусь богами, и не лучше.

Являются шестеро молодых женщин, но четыре исчезают. Найти их нигде не удалось.

Я бы нашел, если б меня хоть кто-то попросил. Я военачальник, от меня есть прок».

– Должно быть, я… Где я это записал? Я… Где следующая, где там следующая?

«Королю все хуже. Аеси требует казни двух женщин, и принц соглашается. “Причина бедам в колдовстве”, – объявляет он.

Кровь, так много крови. Клянусь богами, та несчастная ею истекла. Этот Аеси.

Клянусь богами, я не забыл навыков владения мечом! Возможно, я применю их на нем.

Почему я забываю обо всем, кроме него?»

– «На нем» – это на ком? – спрашивает Соголон.

– А ты как думаешь?

«Что за мальчик с волосами, похожими на дохлых змей! Волосы его – белая глина; лицо, шея, ноги – всюду он как лунный свет. Аеси приводит его, а тот является с наистраннейшими в девяти мирах детоподобными созданиями, которых он хоть и крупнее, но всё равно с ними схож, многие могли бы поклясться в этом. Я насчитал девятерых, но позже насчитал десять и еще троих, а днем позже восемь».

– Есть еще что-нибудь? – спрашивает Соголон.

– Надо посмотреть, может, есть что-то похожее. Кто его знает, – говорит Олу.

Они снова ищут. Соголон, вглядываясь в знаки и слова, начинает даже угадывать их смысл, хоть прочесть толком не может.

– Вот эта метка, я ее встречаю уже десять и еще один раз. Что она означает?

– Йелеза, – читает Олу.

– Ох ты. А кто она тебе? – допытывается Соголон.

– Это разве «она»? Я не знаю, кто это.

В это мгновение внутри Соголон оживает голос, говорящий как она:

«Эти слова, слетающие с твоих губ, не должны их покидать. Никогда».

– Эта штука у тебя на шее. Я знаю, что это такое, – говорит Соголон.

Целых три дня после этого Соголон просыпается, всё еще не отойдя от сильнейшего потрясения. Припоминает она и свой страх; ту краткую, как мгновение, минуту, когда казалось, что он может что-то с ней сделать. Соголон не знала, чего ожидать, а Олу пришел в бешеную ярость – такую, что льву пришлось встать между ними и для острастки на него нарычать. А она всего-то сказала Олу, что Йелеза – Сестра Короля и его жена, и неизвестно, где она сейчас и как могла исчезнуть, но все словно по сговору думают, что этой женщины никогда и не было на свете; «думают все, кроме меня. И тебя, Олу».

Она-то думала, что Олу выкажет облегчение; по крайней мере, поймет, отчего это странное имя преследует его во сне. Заодно до него бы дошло, откуда у него столь веские причины не доверять Аеси. Да и у нее тоже: ведь не случайно после встречи с ним госпожа Комвоно, еще накануне рассуждавшая о Сестре Короля, уже назавтра напрочь о ней забыла; забыла так, будто эта женщина никогда и не рождалась на свет. Причиной тому, безусловно, Аеси. А вот Олу ее помнит, у него из памяти она до сих пор не выветрилась. Ее облик по-прежнему коренится в нем, возможно, потому что любовь – это именно та предержащая сила, которую Аеси не способен развеять всеми своими чарами. Что же это за чары – неизвестно, как и вообще ничего об Аеси – ни о нем, ни об этом дворе, ни об этом Короле. Но, может, об этом известно Олу или же написано красным или черным где-нибудь в его доме.

Она не ожидала похвалы – новость не такая уж отрадная. Но была надежда, что правда несколько прояснит Олу мысли; а еще он будет знать, что его оболгали. Он же вместо этого поднял крик:

– Какой же паршивкой должна быть эта пигалица, измышляя ложь о какой-то там несуществующей Сестре Короля! Тем более когда все при дворе и без того считают меня несущим околесицу сумасбродом! Это что, издевательство? Наветы принца или байки жестоких стерв при дворе, высмеивающих дыру у меня во лбу?! Но голова эта моя, и ничья больше! А ты, прознав, что я забываю большую часть сказанного, являешься сюда, чтобы сочинять скверные небылицы, на какие только хватает твоего ума! Сколько дней ты уже этим занимаешься? Как смеешь ты навлекать столько зла на человека, и без того отягощенного горестью потерь и лишений! Ты, мелкая…

Не находя больше слов, он кидается на нее, но между ними встает лев. Тогда Олу кричит, чтобы она убиралась.

На исходе третьей четверти луны принцесса Эмини собирает двор для выслушивания всех просьб и прошений к монаршей особе. Соголон не уверена, ждут ли там и ее, пока сильный стук в дверь не говорит со всей очевидностью: идти надо. И вот она в тронном зале, среди сдержанного рокота того же собрания, разглядывает людей, которые просят об одном и том же. У принцессы вид все такой же надменно-скучающий, а Аеси со входом Соголон сразу же чутко оборачивается. Даже затерявшись в толпе, она смотрит ему в спину. «Обернись», – мысленно призывает она и вздрагивает, удивляясь, как во всем этом многолюдстве он раз за разом реагирует даже на мысленное упоминание своего имени. Аеси снова оборачивается, и Соголон приглушает свой лучик внимания. При взгляде вокруг ее охватывает чувство, что она здесь единственная в той ясности, которая приходит лишь ночью, когда кожа и небо, личность и дух сливаются в один цвет, в то время как остальные пребывают в слепоте полудня, где дневной свет гасит и смывает вокруг всё, кроме белого. На этот раз Аеси действительно оборачивается, отыскивая ее взглядом, от которого Соголон прячется за какой-то дамой с большой игией.

– Он сегодня приведет их? – слышен чей-то тревожный шепот. Две женщины перешептываются у окна. Соголон любопытно взглянуть, куда направлены их взгляды, но тут дверь распахивается, и внутрь врывается наружный свет. К Аеси примыкают трое из них. Один, черный, как из той ночи, – не он ли ползал тогда по потолку – останавливается и высовывает голову; стоящие рядом женщины пугливо отшатываются. Рядом кривляется еще один, точнее «одна», гибкая, как ящерица, – с головы до шеи красная, как закат, а от груди до ног синяя, как море; во рту мечется желтоватый раздвоенный язык. Кто-то шепчет, что сейчас будет еще и тот, который старший, и в зале действительно появляется некто – на вид не более чем мальчуган, хотя заметно старше остальных. Худой и долговязый, с волосяной порослью на лице, но всё равно мальчик, при виде которого некоторые, однако, не могут скрыть дрожи. Он хозяйски усаживается у подножия тронных ступеней, отчего принцесса гневно взирает на Аеси.

– Ну-ка подвинься, – велит канцлер мальчику.

– Это что еще за вольности? Наследный принц здесь я! – раздается упругий голос, и в зале появляется принц Ликуд.

Соголон видит его впервые. Придворные припадают на одно колено так быстро, что стоять остается только она одна; от резкого нырка она едва не теряет равновесие. Принц Ликуд взбегает по ступенькам к трону и останавливается, взирая сверху на принцессу, которая сидит безмолвно, как статуя. Принц шлет толпе улыбку – момент, когда становятся видны его густые брови над щелками сощуренных глаз, а также борода и лохмы бакенбардов над тонкими безусыми губами. Крепкая шея и покатые плечи скорее плугаря, чем царедворца, черная с золотом шапочка и накидка с напуском на правое плечо; левое обнажено. Даже не очень знакомая с дворцовыми обычаями Соголон знает, что только монаршие особы могут расхаживать с правым плечом, укрытым мантией, а левое оголять. Принцесса смотрит нахмуренно, кому, как не ей, знать дворцовый этикет и связанные с ним намеки на верховенство. Между тем Соголон наблюдает за уродцами-детишками; как те гарцуют, скачут и явно упиваются тем, что люди пугливо от них теснятся. Девочка из глухого селения знает, что это такое – выпас бодливых коз. Не вполне понятно, сангомины это или нет, но ясно, что все они плоды одного древа.

Ручные питомцы.

Даже тот, что старше, из белой глины, смотрит так, словно ждет от принца порции объедков. Красно-синяя девчонка-ящерица расчищает себе путь к трону, просто проскальзывая через людей. Ползун всё еще карабкается поверху, как бы высматривая с потолка жертву. Соголон наклоняет голову.

Принц плюхается на трон примерно так же, как принцесса.

– Ну что, сестра, излагай новости, – говорит он с томным взмахом ладони.

Ползун смотрит на люстру и примеривается, думая на нее скакнуть. Но под тяжелым взглядом Аеси пятится, сползая по углу окна на подоконник.

– Только смотри, чтоб хорошие, – уточняет принц.

– Значит, новостей тебе? – едким голосом спрашивает принцесса.

– Эмини, надо не так. Не в твоем обычном духе, словно плевок ядом.

– Ну тогда…

– Давай нежнее. Поэтичнее.

– Значит, тебе поэтичности? Тогда изволь.

Эмини теперь стоит. Оба выглядят так, словно общаются не друг с другом, а с собранием.

– Как насчет загадки? Угадай, кто только что покинул королевский двор?

– Терпеть не могу загадок! К чему это выворачивание мозгов?

– Отвечу: Чики Гоньо.

– А я имел ее спереди или сзади?

– Раз такое дело, то сзади, дорогой брат. Поскольку посол Чики – мужчина.

Соголон поднимает глаза, ожидая увидеть на лице принца насупленность, и не ошибается. Но кроме того, она перехватывает на себе взгляд того ползуна. Из сидячего положения он переходит в полустойку, готовясь взобраться по стене. Видимо, чтобы проползти верхом и оттуда свалиться прямиком на нее.

– Посол Чики? Ах да.

– Он еще дарил тебе на тезоименитство красного коня.

– Да-да, конечно.

– Посол из Увакадишу.

– Вон оно что. Хорошо.

– Как раз ничего хорошего. Увакадишу ждет, что мы скрепим договор, согласно которому не будем к ним вторгаться – то есть не делать встречных ходов. В противном случае они прибегнут к помощи Юга.

– Отец всегда говорил, что Увакадишу – это Север. Ему это внушили сами боги.

– Но он же говорил и то, что любая земля южнее реки Кеджере – это Юг.

– Отец, должно быть, имел в виду южан и их жизненный уклад, сестра. Отсталые, темные люди, а их женщины берут в рот мужские отростки. Уж на что они им!

Соголон поднимает глаза, ожидая шепотков и смешков из толпы; именно это и происходит.

– Они, видите ли, желают знать, зачем мы собираем близ Кровавого Болота войска. Я сказала, что никто ничего не собирает, а учения – это у нас так принято. Так мы защищаем восточное побережье от пиратов.

– Мы в самом деле так делаем?

– Нет. Мы собираем войска.

– Ну и хитра же ты, сестра. Гляньте на эту провозвестницу войны!

– Уйдите все.

– Что? Но я не виделся со своими старыми друзьями аж… с прошлого вечера! – возмущается принц. А затем покорно вздыхает: – Ладно. Вы мне все надоели. Все вон!

Уходят все, кроме Аеси. Соголон в общем потоке идет к выходу, но в коридоре задерживается. Постепенно растворяется под сводами болтовня куртизанок, и воцаряется тишина, после чего становятся слышны голоса из глубины зала. Соголон идет на это впервые – обычно все разговоры до ее ушей доносит по своей воле ветер. На этот раз она прикрывает глаза и сосредоточенно думает о ветре, несущем ей голоса. Вскоре ей в уши вливается прохладный сквознячок.

– Братец, хватит прикидываться. Зрители ушли.

– Когда передо мной наследная принцесса, а я гребаный принц без титула, ты можешь отдавать мне приказы. Однако ходят слухи, сестра, слухи о брожениях. О недовольстве…

– Лазутчики сообщают, что король Юга собирается вторгнуться в Калиндар морем. Увакадишу либо окажет им помощь, либо даст их воинству беспрепятственный проход, – говорит Эмини.

Судя по молчанию, это его ошеломляет. Он молчит так долго, что Соголон приоткрывает дверь и осторожно заглядывает внутрь.

– У тебя есть доказательства? – спрашивает наконец Ликуд.

– Я, кажется, сказала: у нас есть лазутчики. Барабаны на Севере и особенно на Юге вещают, что Король погружен в свои думы, – говорит она.

– Ну погружен и погружен.

– Король вот уже десять и две луны как прикован к постели. Что значит это самое «погружен», знают уже все, брат.

– Значит, надо укрепить Калиндар и покарать Увакадишу за предательство. Послать знак всей империи.

– Так нас не предавал еще никто, – вставляет Аеси.

– Что нам мешает взять и послать весть? Послать весть, чтобы Увакадишу был сокрушен и наказан.

– Но есть ли смысл сокру…

– И тем подать наглядный пример, сестра, чтоб впредь неповадно было. Мне доносят, что король Юга сходит с ума. Такое бывает, когда твоя мать тебе же и сестра.

– Дипломатичность – явно твой дар, брат.

– А вот сарказм явно не твой. Всякий раз, когда мы говорим, что Король погружен в свои думы, им слышится, что Король слаб. Затем их посол приходит ко двору и обнаруживает, что ему приходится иметь дело с женщиной на троне. Ну и, понятно, это провоцирует в нем дерзость.

– Я всего лишь занимаю место, которое надлежало бы занимать тебе. По сути, на троне ты, так что тебе и править. Так правь же, брат!

– Нет, сестра. Похоже, это время пока еще твое. На исходе, но всё еще твое.

– Король всё так же погружен. Кроме того, прежде чем отправлять мечи и копья, следует знать, что война сама собой не окупается, – едко замечает Эмини.

– Снисходительность – тоже не одно из твоих дарований. Обяжи подданных налогом. Или вот, озадачь податью Калиндар. Пускай оплачивают свою защиту.

– Нам нужно посоветоваться со старейшинами и…

– В старейшинах только и ценности что их старость. А также…

Следующая фраза принца звучит неразборчиво. Соголон подается ближе, к краю двери, и тут сзади ее за шиворот цепляет черная рука, вздергивая к самому потолку. Она вскрикивает. Шмыгливый ползун! Дитя тьмы! Под сорванные крики Соголон он сотрясается в мелком визгливом смехе и раскачивает ее как куклу, карабкаясь со свода на свод; Соголон чувствует, как выскальзывает из своего платья. Смоляное дитя упорно лезет к трону, а перед глазами у Соголон всё плывет.

– А ну уймись! – прикрикивает на него снизу Аеси.

– Канцлер, – подает голос Ликуд. – Я не говорил, насколько для меня ценны твои подарки?

– Подарки вашему отцу, ваше высочество.

– А я его наследник и принц. Суть в том, дорогой Аеси, что едва ты вручаешь свой подарок, как он уже не твой. Уняться ему велю уже я, а не ты. Тем более что сейчас он, похоже, обзавелся новой игрушкой.

– Вели ему остановиться, – морщится принцесса.

Принц смеется, когда дитя тьмы отпускает Соголон из-под потолка, а затем снова подхватывает. Пол несется ей навстречу, а затем дергается и замирает под ее безудержный вопль.

– Ликуд! – настойчиво повторяет принцесса.

Принц кивает, и дитя тьмы, снизившись с потолка, отпускает Соголон на небольшой высоте. Девочка шлепается наземь, слыша над собой голос принца:

– Кто это? Лазутчица с юга? Казнить!

– Стой. Она подарок.

– Ну-ка встань, девочка. Она, подарок? Больше похожа на обрывки от него. Всё равно лучше казнить.

– Говорю тебе, брат: это подарок.

– Кому? Мне?

– Кухне. У нее необычные поварские навыки, в особенности по малакалским блюдам.

– Тогда почему она не в моем дворце? Я вижу, ты хотела сначала притаить ее у себя? Ну сестра, ну лиса! Вот всё у нее так. Аеси, ну разве не плутовка?

– Вам виднее, повелитель.

– Да язви вас боги, какие же вы оба нудные!

Откуда-то снаружи врывается ветер, такой неистовый, что вздувается и ходит ходуном тронный балдахин.

– Откуда эта буря? – недоумевает принц Ликуд.

Аеси тоже выглядит заинтригованно. Вбегают двое слуг и с немалым трудом закрывают окна. Не сводя глаз с Соголон, принц между тем спрашивает у Аеси:

– Канцлер, я вроде затевал сегодня смотр караула?

– Да, ваше высочество. Это ваша почетная обязанность.

– Брать обязанности – любимое занятие моей сестры. Пускай она его проведет.

Он собирается уходить, но останавливается возле Соголон, которая стоит потупив голову.

– Надо же, какая худышка, – бросает он. – Разве можно доверять повару, в котором самом мяса как у птички?

Рыжая «ящерица» уходит последней, постреливая своим раздвоенным языком. Соголон всё так и стоит, не зная, что ей делать: сидеть ли, лежать, становиться на колени? Хорошо бы уменьшиться или вовсе стать невидимой.

– Никогда не видела человека, который бы так рвался к трону, но не хотел при этом править, – грустно замечает принцесса Эмини.

– Сангомины совсем вскружили ему голову, ваше высочество, – тонко улыбается Аеси.

– Ты тот, кто привел их сюда, и не можешь их обуздать. А ведь речь идет о спасении Короля.

– О защите Короля, ваше высочество. Про спасение я не говорил.

– Значит, ты думаешь, что его уже не спасти?

– Это не мой ответ.

– Вопроса я не задавала. Зачем ты здесь, Аеси? Какой от тебя прок? Рассказывать мне то, что я и без того знаю? Советовать по вещам, которые требуют всего лишь здравого смысла? Давать мудрость, для которой у нас уже есть старейшины? Усилиями тебя и моего отца все старейшины уже сосланы, но твои советы ничем не мудрее. Всех целителей уже отослали, а моему отцу не лучше.

– Зато ваш отец огражден от…

– От ведьм? Ну да, огражден. Хотя каждый день сквозь это ограждение пробираются всё новые, одна другой краше. Отец мой угасает, а у моего брата девять новых плотоядных уродцев. Ты сам не можешь держать их в узде, а он не желает.

– Моя госпожа… Увакадишу.

– Ты свободен, Аеси.

Какое-то время он стоит, а затем идет к выходу. При этом ветер внезапно идет на убыль, и его свист за окнами прекращается. Соголон замечает, что от Аеси не укрылось и это. Принцесса возвращается к себе на трон.

– Встань, девочка, – говорит она. – Поди сюда.

Соголон стоит прямо перед ступенями трона, не поднимая глаз. Принцесса спускается и влепляет ей звонкую пощечину – такую, что Соголон пошатывается, но не вскрикивает. В глазах загораются слезы; чтобы их скрыть, она прикусывает губы, но тщетно – они всё равно стекают.

– Ревешь? Попробуй еще за мной пошпионить – велю тебя сжечь. Ишь ты, слезы пускает! Радуйся еще, что ты не приглянулась принцу. Хочешь увидеть, где держат тех, кто пришелся ему по вкусу?