Текст книги "Антикварная книга от А до Я, или пособие для коллекционеров и антикваров, а также для всех любителей старинных книг"

Однако детская книжка – главное детище Марка Владимировича – коллекционера. Он не просто стремился собрать все «главные» детские книжки – это ему казалось банальным, но интересовался художественной стороной вопроса, много сил и средств долгие годы тратил на поиск авторских эскизов, пробных оттисков, вариантов, портретов авторов и художников… Именно поэтому его коллекция и стала неповторимой: ведь книжки, пускай большими деньгами, но все-таки возможно собрать еще раз, а вот представить уникальные материалы к разделам этой коллекции – уже практически неповторимая удача. И теперь, когда это собрание физически перестало представлять единое целое, нет надежд на повторение его в будущем.

Уже в 1990‐х годах активно собирал детские книжки Валерий Юрьевич Блинов – коллекционер и нового времени, и новой идеологии собирательства, если так можно выразиться. Тем не менее он был настойчив, и коллекция его оказалась впечатляющей; в 2005 году был издан альбом-каталог «Русская детская книжка-картинка 1900–1941». Более того: книга В. Ю. Блинова положила начало тому потоку альбомов и репринтных воспроизведений детских книжек первой половины XX века, который не прекращается до сих пор. Идейный центр таких изданий – именно воспроизведение старой книжки; о глубоком книговедческом исследовании тут речи не идет (в крайнем случае – будет предисловие-жвачка о значении детской книги).

В заключение хочется сказать, что опыты практически полного воспроизведения старых детских книжек – отнюдь не новейшее изобретение, и многим они памятны. Дело тут в том, что именно с такими факсимильными изданиями связаны воспоминания многих книжников. И если сегодня цветное цифровое копирование есть главный источник подделок детских книжек, да и не только их, то в советские годы умело «подготовленный» репринт мог легко быть выдан за оригинал. Конечно, билибинские сказки, которые печатал Гознак на закате советской власти, очевидно новые – что, впрочем, не мешало им продаваться в качестве оригинала. Но основная головная боль книжников-антикваров 1990‐х проистекала от выпущенного в 1976 году издательством «Художник РСФСР» альбома Владимира Лебедева «10 книжек для детей», в котором после предисловия воспроизводятся десять знаменитых шедевров жанра – «Цирк», «Мороженое», «Усатый-полосатый» и так далее. Причем воспроизводились они практически факсимильно, а каждая из книг составляла отдельную тетрадку. То есть при уверенном владении ножницами производилось следующее: тетрадка вынималась из блока, скреплялась двумя ржавыми скрепками, не слишком изысканно старилась, и в результате – у вас в руках «настоящая книжка с иллюстрациями В. Лебедева», а они в 1990‐х годах разлетались как горячие пирожки. Учитывая, что в этом альбоме воспроизведено десять книг, из альбома 1976 года выходило десять «настоящих». По этой причине альбом 1976 года, тираж которого составлял 25 тысяч экземпляров, стал одним из наиболее дорогих изоизданий.

Такой способ заработка, освоенный некоторыми холодными букинистами, с успехом удовлетворял спрос на книги В. Лебедева, который создавался заезжими иностранцами; да и обычные букинисты попадались на такое не раз. При этом отличия оригиналов и факсимиле можно отметить. Кроме бумаги, которая в факсимиле при надрыве оказывается белоснежной в своей массе, важным отличием было и то, что факсимильные воспроизведения выполнены на офсетных машинах, а оригиналы книжек были литографированными, за исключением одной из десяти – «Усатый-полосатый» первым изданием также отпечатан на офсетной машине.

Дефекты и изъяны

В антикварной книге значительным фактором, влияющим на коллекционное значение и материальную стоимость конкретного экземпляра, является сохранность; это заявление аксиоматично, и как-то даже странно его декларировать. Однако сохранность – понятие относительное, и для кого-то даже самая что ни на есть разодранная в труху кириллическая Псалтирь начала XX века «очень хорошей сохранности», потому что «книге больше ста лет – что же вы хотите?!»; у другого надрыв страницы в издании XVIII века вызовет возмущение, потому что тем самым он почтет этот экземпляр недостаточно идеальным для запрошенной за него цены. Вместе с субъективизмом в определении сохранности экземпляра существуют методики улучшения сохранности (профессиональная реставрация), хотя порой реставрация настолько «убивает» экземпляр, что он уже навсегда теряет коллекционный интерес.

Существуют и такие факторы сохранности, которые необратимо отрицательно влияют на экземпляр. Речь идет о дефектах (недостатках, изъянах), которые даже при умелой реставрации редко удается преодолеть. Если не говорить о библиотечных печатях на книгах, которые рассмотрены нами отдельно, то нужно привести перечень тех дефектов, которые наносят серьезный урон коллекционному значению экземпляра. При этом не хочется останавливаться на ушедшем в историю точильщике, который был главным врагом библиотек в XVI–XIX веках. Перечислим те дефекты, которые наиболее часто встречаются в мире антикварной книги сегодня.

Отсутствие титульного листа

Традиционно отсутствие «титула» являлось самым скверным, что могло постигнуть антикварную книгу (в советские времена такие книги не принимались даже в букинистические магазины). Помнится, товароведы любили убеждать сдатчика в несостоятельности принесенного экземпляра беспроигрышным сравнением: «Книга без титульного листа – это как человек без паспорта!»

Происходит утрата титульного листа как от того, что на книге раньше мог быть библиотечный штамп, так и по иным причинам, уже совершенно не связанным с темным прошлым конкретного экземпляра – возможно, по небрежности владельца или же по иным обстоятельствам. Особенно обидно, когда сдатчик приносит пристойную книгу без титульного листа, а на законный в этой ситуации вопрос отвечает, что «тут был автограф автора моей жене/маме/бабушке, и потому я его вырвал и выбросил».

Безусловно, если речь идет о коллекционном экземпляре, будь то прижизненное издание Пушкина или редкий поэтический сборник, такая утрата серьезно снижает материальную ценность экземпляра. Конечно, порой лучше иметь в коллекции дефектный экземпляр редкого издания, чем вообще никакого, но в таком случае вы обречены на мучения; ведь вы не «закроете дезидерата», а за немалые деньги приобретете головную боль, поскольку обречены на долгие годы помнить о необходимости замены дефектного экземпляра на полный.

Но если речь идет не о таких изданиях, которые можно причислить к высшей степени редким или коллекционным, то ныне отсутствие титульного листа преодолевается: новые технологии позволяют отсканировать и распечатать на старой бумаге титульный лист, который будет неотличим от оригинального. Безусловно, остаются сведущие в своем деле люди, которые и без микроскопа скажут о генезисе такого новодела, но абсолютное большинство тех, кто откроет эту книгу, возможно, и не задумается об этом. Да и книга с восстановленным титульным листом во всяком случае лучше, чем книга вообще без оного.

В сущности, сама идея новодела оказывается необычайно востребованной даже в музейной практике – ведь и главные музеи страны не брезгуют муляжами, хотя если где-то и должны быть исключительно подлинники, так это в музейных экспозициях. Мы не говорим о баннерах вместо живописных полотен, потому что в нашей стране привычным стало не только «полное восстановление» (то есть постройка заново) памятников архитектуры, но и пристройка к ним никогда не существовавших сооружений, «которые сохранились только в чертежах». Навязывание таких антиисторических действий как необходимости, безусловно, влияет и на легкое отношение к копиям в рядах специалистов, которые имеют возможность распознать реставрацию экземпляра.

Отсутствие страниц

Этот изъян не настолько фатален, как утрата титульного листа. Конечно, если утрачено полкниги, то дело табак; но обычно отсутствие страниц труднее распознается, причем зачастую обнаруживается уже тогда, когда книга куплена. В таком случае остается опять же воспользоваться помощью умельцев, которые квалифицированно их восстановят. Мы знавали таких умельцев, которые, имея 1‐й том первого отдельного издания «Преступления и наказания», без тени стеснения печатали на ксероксе второй том, потом оба тома переплетались в одинаковые переплеты и такой комплект продавался как «экземпляр с небольшой реставрацией». Но эти случаи таят в себе массу опасностей.

Существуют наиболее традиционные варианты отсутствия страниц в антикварных книгах. Прежде всего это авантитул, который очень часто срывался невнимательными переплетчиками вместе с обложкой. А поскольку колонцифры не ставятся на первых четырех страницах практически никогда, да и оглавление или посвящение также часто не имеют колонцифр, то первой нумерованной страницей может быть и 7-я, и 9-я… При таком положении дел авантитула мало кто хватится – только особенно въедливые книжники считают страницы. И вот наконец, когда книга попадает к одному из последних в «пищевой букинистической цепочке», приходит разочарование.

Однако нужно все-таки относиться к утрате авантитула не как к самому фатальному, что может случиться с экземпляром вашей коллекции. Собственно, идея менять имеющийся экземпляр на лучший – понятна и верна; но никогда не стоит расставаться с экземпляром редкой книги, в которой недостает лишь авантитула, только из‐за того, что есть уверенность дождаться полного. Такая категоричность имеет свою причину: некогда мы с коллегой имели в нашей пушкиниане неплохой экземпляр прижизненного «Бориса Годунова», но без авантитула. И в тяжелую годину, когда кому-то до зарезу понадобился «Годунов», мы обсуждали извечный вопрос: продавать или не продавать? И тогда я, помнится, настаивал, что ничего страшного не случится – еще будет у нас полный экземпляр… И что же? Имея практически все издания прижизненного Пушкина, мы имеем и кровоточащую дезидерата в лице хорошего экземпляра «Бориса Годунова». Его пример – другим наука…

Нередко, особенно если речь идет о коллекционных экземплярах – я тут подразумеваю такие, которые уже в XIX веке принадлежали к библиофильским собраниям, – могут иметь дефект в виде недостающей странички, но текст ее переписан собирателем и вклеен вместо утраченной. Такие экземпляры бывали в собрании и у И. М. Остроглазова, и у С. Д. Полторацкого, и у Г. Н. Геннади… Конечно, тут уже даже сложно сказать, какой экземпляр ценнее – обычный полный или же такой «дефектный», но с лихвой восполняющий дефект своим выдающимся происхождением.

Также порой какая-то часть книги заведомо выкидывается переплетчиком, скажем, обложки и рекламные страницы в конце. Бывают и более болезненные случаи. К примеру, в первом полном издании «Евгения Онегина» 1833 года до обидного часто недостает последней 18‐й тетради (с. 273–287). На этих страницах, уже после концевой полосы примечаний к роману (с. 272), набранных петитом, расположены как новое произведение «Отрывки из путешествия Онегина». Кабы этот текст не был начат с новой тетради и кабы в книге имелось оглавление, переплетчики были бы более осмотрительными, но увы…

Утрата обложки

В большинстве случаев утрата издательской обложки в антикварной книге не воспринимается как изъян или недостаток. Даже не потому, что обложка в России появляется в последней трети XVIII века как изыск, а массово – уже в XIX веке, но потому, что при переплете книг мастера-переплетчики практически всегда срывали обложку. И на протяжении почти всей огромной эпохи, когда книги выходили в свет в обложках или обертках и только потом переплетались в соответствии со вкусами и финансовыми возможностями владельцев, переплетная практика решала вопрос обложки однозначно – «к чертовой матери!». Это не просто дурь переплетчика: во-первых, обложка, собственно, и служит к защите книги на том этапе ее жизни, покуда она путешествует из типографии до своего владельца, и потом владелец меняет ее на переплет; во-вторых, когда обложка оставляется под переплетом, она требует возни переплетчика: нужно ее отсоединить от блока, подклеить на фальц, обернуть фальц вокруг крайней тетрадки и так далее… То есть никто из переплетчиков добровольно за сохранение обложек не боролся, а владельцы особенно и не задумывались. Ведь книга прежде всего – предмет чтения, а никак не библиофильства. И сохранялись-то обложки на книгах в основном при том условии, что книга не переплеталась и долгое время существовала в «лохматом» виде, либо же на обложке была дарительная надпись…

Поэтому ныне книги XIX века, переплетенные без сохранения обложек, – обыденность, да и никому не придет в голову при описании книги XIX века, скажем, истории Отечественной войны 1812 года М. И. Богдановича, сожалеть об утрате обложек. И это нормально: в таком случае наличие или отсутствие обложки совершенно нечувствительно для коллекционной значимости или стоимости – много важнее комплектность иллюстраций, страниц, характеристика переплета…

Такое положение, когда обложки крайне редко сохранялись при переплете, привело к тому, что есть разряд книг (сейчас речь об изданиях XIX века), для которых наличие сохраненных обложек – важнейшая составляющая, которая отличает обычный экземпляр от ненаходимого. И книги А. С. Пушкина тут, как ничто другое, демонстрируют важность сохранения обложек у истинно коллекционных изданий. Конечно, ныне стерлись такие грани, когда комплект «Евгения Онегина» в главах, но без обложек, попадался раз в десять лет, а комплект в обложках невозможно было купить десятилетиями, сейчас оказывается недостижимым ни первый, ни второй вариант, потому что такие книги если и выходят на рынок, купить их возможно только участникам топ-листа Forbes.

Бывают случаи, когда никто вовсе не подозревает о том, чтобы какая-то книга выходила в печатной обложке, потому как ни единого экземпляра не сохранилось. Так было с первой книгой Пушкина – «Русланом и Людмилой» 1820 года. Только нашими собственными усилиями был обнаружен единственный сохранившийся экземпляр в издательском виде, что доставило немало неприятных минут собирателям пушкинианы: теперь счастливые обладатели экземпляров этой книги узнали, что у них он «без обложек».

Что же касается не слишком объемных книг начала XX века, особенно поэтических сборников или книг русского авангарда, то их ординарный коллекционный вид представляет собой не книгу в переплете, а именно книгу в издательской обложке. И потому в данном случае как утрата обложки, так и заключение книги в переплет без сохранения обложек наносит коллекционной составляющей серьезный урон. И для большинства книг начала XX века, если говорить о литературно-художественных изданиях, наличие обложки является обязательным коллекционным требованием, а отсутствие оной – представляется ощутимым дефектом. В исключительных же случаях, когда книга одета первым владельцем в особый переплет, истинный коллекционер все равно будет стараться найти подлинные обложки, чтобы вложить их в такой экземпляр.

Попытка справиться с утратой обложки «экстенсивным способом» – копированием ее с применением специальной техники – отнюдь не всегда приводит к удовлетворительному результату, потому как обложки чаще отпечатаны в технике высокой печати, да еще и на специфических бумагах; то есть они будут уже на вид не аутентичными. Когда же осуществляются попытки заново изготовить обложки к знаменитым книгам, типа «Вечера» Анны Ахматовой или чего-то подобного, уже беглого взгляда достаточно для распознавания таких «хитростей». То же касается и книг русского авангарда: попытки делать заново как обложки, так и все книги целиком, практиковавшиеся долгие годы одним из исследователей этой тематики, также не слишком удовлетворительны, хотя раскрашенные им заново книги взлетали там и сям довольно долгое время.

Утрата суперобложки

Отсутствие суперобложки во второй половине XX века было важным понижающим критерием для букинистической книги – прежде всего это учитывалось при коллекционировании книг издательства Academia: экземпляр «без супера» стоил пятую часть от цены комплектного экземпляра. Бывали же и такие книги этого издательства, которые попадались в суперобложке исключительно редко – это не только «Спартак» Рафаэлло Джованьоли, но и издания романов Александров Дюма, и прочие…

Особняком стоит «Калевала», которая в суперобложке не была редкой, но продать книгу без суперобложки было невозможно – уже с 1980‐х годов мода на авангард сделала ее, благодаря цветной суперобложке работы учеников Павла Филонова, искомой только в комплектном виде.

В сущности, я веду речь не о настоящем, а о минувшем положении на антикварном рынке. Оказалось, что новые технологии – я имею в виду цветные копировальные аппараты и цветные же цифровые принтеры – превратили все охи и ахи относительно наличия суперобложек и их сохранности в пустой звук. Дело в том, что при наличии одной подлинной суперобложки вы можете распечатать заново сколько угодно таких же, а рассматривать их с пристрастием на предмет подлинности – мало кто станет. Безусловно, опытный глаз сразу отличит новодел, но остановить эту «новую полиграфию» невозможно. И уже на первый взгляд кажется, что теперь суперобложки не столь редки, как ранее, а подлинные комплектные экземпляры – не столь недосягаемы, как бывало в «доцифровую» эпоху.

В свое время любопытный казус произошел с сегментом книг русского авангарда: наличие большого числа фальшивок привело к тому, что люди начали бояться покупать такие книги, особенно с раскраской, – уж очень был велик риск купить подделку, взлетевшую в Москве.

С копиями суперобложек ситуация иная: сегмент русской книги, который был ценен наличием подлинных суперобложек (прежде всего это книги издательства Academia), уже не столь привлекателен для собирателей; тем же, кто им интересуется, – совершенно безразлично, ксерокопия на книге или подлинная издательская суперобложка. Главное, чтобы книга была в пристойной сохранности.

Отсутствие иллюстраций

Недостача в книге иллюстраций – порой намного печальней, нежели недостача страниц. Безусловно, глубина дефекта книги без иллюстрации или иллюстраций зависит от коллекционной значимости самого издания, и чем оно реже и ценнее, тем более болезненным будет такой дефект. Скажем, если это одно из хороших иллюстрированных изданий басен Крылова первой трети XIX века, то отсутствие одной иллюстрации хотя и неприятно, но не фатально; к тому же есть шанс встретить другой экземпляр или же гравюру отдельно; а нередкие в таких случаях замены недостающих иллюстраций аналогом из другого издания вообще порой незаметны глазу. Конечно, если речь идет об иллюстрированном «Бахчисарайском фонтане» 1827 года, тут уже не будет такого простого выхода…

Совсем другое дело, когда в книге иллюстрация всего-то одна, и именно в ней заложена значительная ценность книги – будь то «Ябеда» Василия Капниста (1798) или же «первый „Руслан“» 1820 года. Общеизвестно, что экземпляры этих книг без гравированных фронтисписов в общем-то нельзя назвать безусловно дефектными – они встречаются как с фронтисписом, так и без оного; то есть экземпляры без иллюстрации могут иметь самостоятельное «не дефектное» значение. Но от этого еще вожделеннее становится обладание именно полным изданием, с фронтисписом. И уж разумеется, поэма «Руслан и Людмила», первое издание которой одновременно есть и первая отдельно изданная книга А. С. Пушкина, буде она без «картинки» – навсегда останется кровоточащей раной любого собирателя.

Однако есть значительное число изданий, в которых довольно часто недостает отдельных или даже нескольких иллюстраций, но они могут быть восстановлены без того, чтобы такая реставрация была очевидной. Речь идет об изданиях конца XIX – первой трети XX века, в которых иллюстрации исполнены многоцветной автотипией. И чем качественней эта автотипия была в оригинальном исполнении, чем менее заметен растр цифровой печати, тем более аутентичной оказывается цифровая копия такой иллюстрации. Дело в том, что при копировании цветных автотипий уходит на второй план и вопрос подбора соответствующей аутентичной бумаги – ведь обычно они печатались на хорошей меловой бумаге, что легко соблюсти при реставрации. Безусловно, даже если новодел и не вызывает вопросов при беглом просмотре книги, наиболее уязвимое место такой реставрации – оборотная сторона иллюстрации, соответствие формата листа книжному блоку, аккуратная незаметная вклейка… Но опытные реставраторы справляются и с этим. Особенно же просто – восстановить утраченную иллюстрацию в том случае, если она изначально была не отдельным листом в издании, а наклеивалась на паспарту. Очень часто бывает (скажем, в журнале «Жар-птица»), что паспарту с названием на месте, а автотипия – утрачена (ну и нередко утрачена вся вкладка полностью). Именно тогда, при наличии оригинальной иллюстрации для копирования, возможно изготовить новодел так, что ни у кого даже не возникнет вопросов относительно оригинальности такой иллюстрации, – здесь как раз важно наличие подлинного издательского паспарту. Тем же способом обычно дополняются дефектные экземпляры 4‐го тома книги Н. Кутепова «Императорская охота на Руси».

Хромолитографированные иллюстрации также могут быть новодельными, но для тех, кто хорошо помнит фактуру хромолитографии, не составит особенного труда понять ее различие с цветной цифровой печатью, пускай и выполненной на подлинной старой бумаге.

Если же задаться вопросом об этичности такой реставрации, вряд ли ее стоит считать чем-то предосудительным: обычно, если иллюстрация сама по себе представляет большое художественное или коллекционное значение, это не репродукционная вклейка в виде автотипии или хромолитографии, а хотя бы оригинальная литография или офорт; то есть в данном случае важнее привести книгу к полноте. Это позволит книге прожить более продолжительную жизнь. При этом упоминать о наличии таких реставраций антиквар, безусловно, обязан при продаже книги.

Помню, однажды покойный И. С. Горбатов продавал господину N «Царское село» Александра Бенуа, прекрасный экземпляр из лучшей части тиража (в темно-вишневом сафьяне), но в этом экземпляре было восстановлено две иллюстрации. Он сказал об этом покупателю, но не указал, какие именно иллюстрации восстановлены. Когда же господин N, и без того постоянно торговавшийся как извозчик, начал особенно горячо настаивать на снижении цены по этой причине, мудрый Игорь сказал: «Если мне покажут те две восстановленные иллюстрации, то я уступлю без возражений». Но ни господин N, ни состоявший при нем «эксперт» не смогли отыскать тех двух иллюстраций, и пришлось покупать экземпляр за цену безупречного.

Ржавые пятна и грибок бумаги

Еще одним дефектом является грибок или окисление бумаги. Грибок – вечный спутник публичных и ведомственных библиотек, подвалов обменно-резервных фондов, различных складов… Сегодня он уже почти побежден – все-таки эпоха разрухи и войн миновала. Да и условия хранения книг в библиотеках, а фондов редких книг – в особенности, радикальным образом улучшились. Кроме того, грибок и плесень – достаточно благородные книжные болезни, которые присущи по большей части изданиям XV–XVIII веков, напечатанным на тряпичной бумаге ручного отлива.

Справившись с одним недугом, каковым были сперва насекомые, а затем плесень и грибок, мы получаем новый, и не менее беспощадный – окисление бумаги ржавыми пятнами, интенсивность и цвет которых могут варьироваться от едва видимых желтоватых до темно-бурых. Что это такое?

В сущности, антикварная торговля XX века, по крайней мере в России, не имела специального термина, который бы определял это пожелтение бумаги; но терминологический вакуум был легко преодолен: на Западе вовсю используется понятие foxing (от англ. fox – лиса). Поэтому пожелтение бумаги уже в 1990‐х годах начали называть «лисьими пятнами», а без такого нелепого перевода – «фоксингом» или «фоксингами». Не знаю, насколько этот термин хорош в русском изводе, но хотя бы сразу ясно, о чем идет речь. По-русски же следует называть такие пятна разводами ржавчины или пятнами ржавчины, однако приходится признать, что заимствования порой более приемлемы.

Происходит такое образование пятен исключительно на той бумаге, в состав которой входит целлюлоза – то есть на бумаге конца XVIII, XIX и XX веков; по сути, это болезнь как раз бумаги времени промышленного производства; на бумаге более раннего времени, которая изготавливалась только из тряпья, этих ржавых пятен практически не бывает. Существует мнение, будто чем бумага хуже качеством, тем она более подвержена процессу окисления и, как следствие, появлению пятен. В действительности бывает бумага совершенно отвратительного качества, которая хотя бы и сильно желтеет, но не идет пятнами, то есть выглядит вполне аутентично-старой и одновременно совсем не увечной. Таковы по преимуществу книги первой трети XX века, особенно 1920‐х годов, когда бумага была отнюдь не лучшей.

Наиболее же уязвима для ржавчины как раз самая качественная бумага указанного времени, особенно – прекрасная французская веленевая бумага середины XIX века, для которой нужно лишь немного нарушить привычный температурно-влажностный режим, чтобы поползли злосчастные пятна. Не исключение и русские книги середины XIX века, которые печатались не на тряпичной, а на качественной веленевой бумаге; к слову, у нас с коллегой был некогда экземпляр «Стихотворений» М. Ю. Лермонтова 1840 года, в великолепном переплете А. Шнеля с золотым обрезом, но полностью пораженный ржавчиной, – он был просто-таки весь насквозь равномерно буро-желтый (от этого, признаться, все равно не стоило с ним расставаться, потому что безупречного экземпляра этого издания мы так и не смогли себе раздобыть).

Нередко, когда в одной книге (или под одним переплетом) имеются сочетания различной бумаги, листы «плохой» бумаги с ржавыми пятнами при соприкосновении с листами неповрежденной, и даже в отдельности от не подверженной такой заразе бумаги, смогут окрасить своей ржавчиной и прилегающие листы. Так зачастую бывает в иллюстрированных изданиях XIX века, когда защитные листы папиросной бумаги к гравюрам инфицируют ржавыми пятнами весь книжный блок. Или же рисунки старых мастеров в музейных коллекциях, будучи помещенными в XIX веке в музейные паспарту и проложенные качественной папиросной бумагой, оказались по этой причине все в отвратительных пятнах, потому что ни о какой «кислотности бумаги» никто в то время ничего и знать не знал…

Нужно оговорить также тот факт, что крашеная в массе тряпичная бумага рубежа XVIII–XIX веков, знакомая многим по своему голубому оттенку, – практически не подвержена появлению ржавых пятен, что объясняется консервирующим эффектом красителей, употреблявшихся при приготовлении бумажной массы.

Относительно природы появления ржавых пятен было много разговоров, особенно настаивали на том, что инспирируется их появление повышенной влажностью. Однако не стоит путать пятна с грибком или плесенью, которые рождаются от избытка влаги. На появление ржавых пятен влияет хранение книги в целом – не только влажность, но и пыль, солнечный свет, доступ воздуха, загрязнение… Конечно, поскольку переизбыток влаги наиболее пагубен для сохранности бумаги вообще, влажность крайне благотворна для ржавых пятен, но отнюдь не одна она. Именно поэтому часто мы можем видеть два экземпляра одного и того же издания, первый из которых двести лет хранился на полке и практически (а может, и фактически) никогда никем не открывался, а второй – стоял на полке свободного доступа в читальном зале; и если первый оказывается чистым, то второй – с пятнами окисления.

При реставрации такой внешний дефект обычно уходит – отбеливание сильными реактивами типа хлора превращает бумагу в белоснежную; в этом одновременно есть и отрицательный результат – книга или гравюра настолько выбеливаются, что даже тонирование слабым раствором чая не может нивелировать того эффекта «новодельности», которое производит сильно выбеленная книга или эстамп. Но это – видимая сторона, поскольку внутреннее деструктивное воздействие хлора на бумагу намного превосходит своими отрицательными последствиями косметический эффект реставрации: процесс старения бумаги резко ускоряется, реставрация в действительности сильно приближает срок гибели памятника.

Избыточно обрезанный экземпляр

В сущности, обрезанный экземпляр – ничуть не дефект. Конечно, если выбирать, то необрезанный экземпляр любого прижизненного издания Пушкина – неизмеримо лучше с коллекционной точки зрения, нежели обрезанный (не говорим о случаях, когда последний в каком-то прекрасном переплете); однако обычную книгу XVIII века все-таки лучше иметь в переплете эпохи, нежели «лохматый» экземпляр в обертке. Когда же речь идет именно о дефектах, нужно говорить об излишне обрезанных экземплярах – в книжной среде их зовут «зарезанные».

Поскольку в годы советской власти всякое переплетное мастерство как индивидуальный труд было задушено, для рядового гражданина оставались доступны лишь переплетные мастерские в системе организаций бытового обслуживания населения, которые успешно переплетали дипломные и диссертационные работы. Технология этого переплета была проста: книга прокалывалась (толстая – просверливалась) насквозь вдоль корешка на расстоянии 1 сантиметр от края (это называлось «втачку»), прошивалась через эти отверстия шнуром, затем немилосердно обрезалась и вставлялась в грустного вида переплет, оклеенный коленкором, бумагой, бумвинилом. Основное зло, которое нес такой тип переплета, – не только просверливание блока, но и его значительная обрезка. Может возникнуть мысль, что нет особенной нужды обрезать сильно книгу, тем более «зарезáть» ее, но поскольку одним из главных последствий советского планового хозяйства была повсеместная экономия, степень обрезки книжного блока всегда влияла и на расход переплетного материала. Чем меньше формат – тем меньше употребляется и картона на переплет, и коленкора на его покрытие. (Этот принцип экономии оказался достаточно живучим – мы рекомендуем измерить книгу до и после переплета, и легко удастся увидеть, как немилосердно зарезается книга даже в «библиофильских» переплетных мастерских.)

Таким манером было искалечено огромное число книг; но, увы, не столько книг из частных собраний, хотя и таковых немало, сколько из фондов государственных библиотек. В крупных библиотеках страны существовали свои переплетные мастерские, где посредством такой вот экзекуции книги «приводились в порядок». До сего дня практически в каждой выдаче в читальном зале приходится оплакивать прекрасные необрезанные экземпляры в печатных обложках, сильно обрезанные и вставленные в советские переплеты «на прокол». Особенно же это усилилось в 1970–1980‐х годах, когда дело дошло до брошюр; и когда смотришь, к примеру, на прижизненные издания Н. И. Лобачевского (обычно оттиски из казанских журналов, таким образом «спасенные для будущих поколений»), то довольно долго не можешь забыть эту печальную картину.