Текст книги "Антикварная книга от А до Я, или пособие для коллекционеров и антикваров, а также для всех любителей старинных книг"

Чтобы уберечься от подобных прелестей, ему нужен оппонент, Адвокат дьявола. Сложность в том, что когда владельцы обращаются к специалистам, то все-таки за «подтверждением» авторства автографа или рукописи, а не за опровержением; поэтому Адвокат дьявола обычно остается без работы.

Печатная книга

Говоря о фальсификате в области печатной книги, мы не подразумеваем реставрационные копии отдельных утраченных листов, которые заново сделаны для конкретного экземпляра. Последнее – это реставрация, которая насущно необходима в практике антикварной торговли и коллекционирования. Недаром сложилось так, что и для собирателя, и для антиквара много лучше иметь в собрании экземпляр с хотя бы и восстановленными страницами, нежели совсем без оных.

К тому же отличие плоской цифровой печати от высокой печати подлинной книги настолько разительно, что как-то излишне говорить в данной связи о фальсификатах. Все-таки те, кто обращается на антикварном рынке, владеют азами практического книговедения. То есть ксерокопии даже целых книг, обычно нетолстых, мы фальсификатом называть также не станем.

То же самое нужно сказать о разных ухищрениях, когда факсимильное издание пытаются выдать за оригинал. Конечно, несведущий человек и без всяких ухищрений нередко воспринимает факсимильное издание за оригинальное. Но опять же для тех, кто действует в какой-либо ипостаси на антикварном рынке, разоблачение таких случаев не должно представлять труда.

Сложно бывает визуально распознать заново раскрашенные книги – и книги футуристов, и книги издательства «Сегодня» (последние, если это экземпляр не из нумерованной части тиража, ныне нередко встречаются с новой раскраской).

Мы же остановимся именно на фальсификатах, книгах, которые от начала до конца – подделка.

«Письмо другу, жительствующему в Тобольске»

В 2006 году М. М. Климов обратился с просьбой, зная, что особенным моим научным интересом было изучение суперэкслибрисов. Он попросил взглянуть на экземпляр одной из самых редких русских книг, поскольку на ее переплете был золотом вытиснен неизвестный герб. По-видимому, в тот момент этот экземпляр продавался, и необходимо было выяснить provenance.

Книга эта – «Письмо к другу, жительствующему в Тобольске. По долгу звания своего», напечатанная в Санкт-Петербурге в 1790 году. Это небольшая 14-страничная брошюра форматом «в осьмушку», она посвящена открытию в 1782 году монумента Петру Великому, автором ее является А. Н. Радищев. Первая книга, которую Радищев напечатал в купленной им типографии; и уже следом за ней знаменитое «Путешествие из Петербурга в Москву». То есть речь идет о самой редкой книге А. Н. Радищева и одном из самых редких и знаменитых русских изданий гражданской печати вообще.

Конечно, появление еще одного экземпляра такой книги – уже событие, а выяснение происхождения и бытования экземпляра, которые можно проследить благодаря установлению имени владельца геральдического суперэкслибриса, несомненно, могло добавить и сведений к биографии писателя. Исследователь книжных знаков Б. М. Чистяков в 1929 году особенно заострял внимание библиофилов на этом: «Чаще всего суперэкслибрис выставляется первым владельцем книги, вследствие чего почти всегда можно установить его фамилию и личность, а для книголюба это большое достижение. Пусть мы не всегда можем проследить дальнейшую историю книги, но мы знаем ее начало, а это уже много».

Суперэкслибрис, вытисненный на переплете книги, по своим геральдическим и декоративным характеристикам напоминал знаки западноевропейского происхождения, к тому же был нам знаком: он принадлежал графу Генриху Брюлю (1700–1763). Богатейший сановник, министр и фаворит Августа III, короля польского и курфюрста саксонского, чью картинную галерею позднее приобрела Екатерина II, а не менее замечательная библиотека была куплена Королевской библиотекой в Дрездене.

После 1945 года эта библиотека была вывезена в СССР в качестве трофея.

Наличие на книге суперэкслибриса графа Генриха Брюля, что свидетельствует о принадлежности книги к его библиотеке, несомненно, важнейшая особенность любого экземпляра. Однако здесь – при рассмотрении книги А. Н. Радищева – налицо противоречие. Не только потому, что мы прежде не встречали случаев, когда иностранный суперэкслибрис вытиснен на переплете русской книги XVIII века; еще более удивило, что книга была отпечатана через 27 лет после смерти ее первого владельца. При этом переплет был подлинный, характерный для библиотеки Брюля.

Смотрим на экземпляр далее: поскольку книга тонкая, по сути брошюра, то на корешке никаких надписей не имеется; цветные форзацы мраморной бумаги вполне соответствуют эстетике времени изготовления переплета и опять же характерны для брюлевских. Напрашивается логичный вывод, что книга была вставлена в этот переплет уже в позднейшее время и он для нее «чужой». Как мы говорили, подмена их, «подбор» («пересадка»), есть традиция послевоенных лет.

«Письмо другу, жительствующему в Тобольске» А. Н. Радищева (1789), напечатанное в конце ХX века неизвестными мастерами

Когда «подбор» установлен, следует внимательней посмотреть и на сам экземпляр. Издание отпечатано на тряпичной бумаге, вполне типичной для изданий рубежа XVIII–XIX веков, без филиграней (что вполне допустимо), способом высокой печати. То есть все использованные материалы соответствуют эпохе, но вопросы вызвала технология печати книги. При более тщательном визуальном рассмотрении стало понятно, что перед нами – качественный фальсификат.

Каковы были наши аргументы? Если для типографической практики XVIII столетия характерна печать в типографском стане с наборной формы, то в данном случае печать производилась иначе: специально для имитации высокой печати, которую можно было бы на бумаге ощутить тактильно, по цифровой или фотографической копии с подлинника были изготовлены новые формы. Это может быть достигнуто с применением полимерных форм. Практика печати массовых изданий с таких фотоформ высокой печати была распространена особенно в 1990‐х годах и используется до настоящего времени для больших тиражей (карманных детективов, например). После этого производится печать, по-видимому, в так называемом корректурном прессе.

Сам замысел – вместо свойственной современной копировальной технике плоской печати использовать ощутимую руками высокую печать – вполне рационален и говорит о находчивости наследников Гутенберга. Для того чтобы изготовленная таким образом копия была внешне максимально приближена к оригиналу, отпечатана она была на подлинной тряпичной бумаге конца XVIII века, и также следует отметить находчивость изготовителей, которые специально использовали листы без филиграней – при этом идентификация бумаги максимально затруднена (как хронологически, так и географически), одновременно не вызывая никаких сомнений в аутентичности. Однако же более глубокие тонкости использования бумаги фальсификаторами не соблюдались, то есть закономерность расположения вержеров и понтюзо (видимых на просвет полосок) тряпичной бумаги при фальцовке листа не были взяты в расчет, и это также свидетельствовало о том, что перед нами – фальсификат.

Изготовители не стали останавливаться на достигнутом, и в качестве финального аккорда, чтобы подлинность фальсификата была неоспоримой, к нему был подобран подлинный переплет XVIII века с суперэкслибрисом. Но «лучшее – враг хорошего», и в погоне за совершенством, пытаясь сделать фальсификат как можно более соответствующим оригиналу, они переусердствовали, ничуть не осознавая его значения как исторического источника. Именно благодаря суперэкслибрису фальсификат был разоблачен. Впрочем, вероятно, это не помешало ему потом быть успешно проданным.

Более того, лет через десять нам посчастливилось встретить еще один экземпляр «Письма к другу…», который подтвердил наш тезис: затеяв изготовление полимерных форм, фальсификатор не может удовлетвориться одним экземпляром.

Нам, знакомым не понаслышке с антикварной книгой, ясно, что если такая вот суперподделка производится, то никак нельзя начинать ее печатать и печатать вновь. Это не только опасно для изготовителя (тут достаточно и одного экземпляра, чтобы небо с овчинку показалось), но и может дискредитировать умелую фальсификацию. Однако остановиться люди обычно не в состоянии – как с подделкой книг, так и с написанием рукописей. Жадность рассудку неподвластна.

Так вот, этот второй экземпляр был иначе сделан (не хочется употреблять слово «напечатан» в связи с этими «изданиями»). Бумага была иная: во-первых, замыта чем-то для усиления пигментации, во-вторых, она сама была с мелкими вержерами, более характерными для бумаги рубежа XVII–XVIII веков, чем для конца XVIII века. В целом же это был родной брат первой подделки.

Но что особенно запомнилось, так это наличие при нем экспертного заключения, в котором вывод был однозначным: ничто в этом экземпляре не противоречит указанной датировке. Вспоминается поговорка, которая была подслушана у торговцев картинами на одном из московских антикварных салонов: «Фуфло с бумагой – натура!» Но нынешний владелец понимает суть своего предмета и хранит его именно как памятник фальсификации, хотя бы и с бумагой.

В этой связи важно максимально внимательно относиться к изданиям небольшого объема, которые известны у коллекционеров в жанре «мал золотник, да дорог», то есть особенно дорогие издания, но с небольшим количеством страниц. Потому что чем их меньше, тем легче фальсификация: вряд ли найдется смельчак, который будет заново печатать «Путешествие из Петербурга в Москву» объемом почти пятьсот страниц, но вот небольшие книги вполне могут быть тиражированы, в том числе разыскиваемый всеми «Ганц Кюхельгартен», в котором 74 страницы (– [2], 71, [1 пустая]). Думаю, дождемся и его реинкарнации.

Основное отличие таких фальсификатов – это даже не бумага, а сам характер печати. Когда металлическая литера оттискивается, ее контур вдавливается в бумагу, оставляя натиск, но по краям литеры, на более высоком уровне, видны небольшие следы краски. Если же наборная полоса фотографируется, затем по фото делается полимерная форма и уже она печатается, то одинаково расположены и литера, и неровности вокруг, тем самым и весь шрифт при внимательном рассмотрении кажется несколько аморфным.

Приключения Галилео Галилея

Не только в России есть Левши. На Западе получила известность история, когда тем же способом были изготовлены аж две книги Галилео Галилея. Обе книги насколько исключительно редкие, настолько и знаменитые.

Первая – «Le operazioni del compasso geometrico, et militare» («О циркуле геометрическом и военном»), вышедшая в 1606 году в Падуе, объемом 36 листов ([2], 1–34 fol, [= 36 fol], 1 ил.). Это самая первая книга Галилео Галилея, притом исключительно редкая, тираж ее в момент издания составил 60 экземпляров. Но поскольку написана она была в значительной степени для военных нужд и практического употребления изобретенного Галилеем инструмента в артиллерии, издание быстро было распродано и затем неоднократно переиздавалось и при жизни Галилея, как на итальянском языке, так и в латинском переводе. (Мы заставляем себя особенно не распространяться сейчас относительно изданий Галилея, но данный рассказ касается именно фальсификатов.)

Вторая – «Sidereus Nuncius» («Звездный вестник»), напечатанная в Венеции в 1610 году, объемом 30 листов (1–16, [16a, 16b], 17–28 fol [= 30 fol]). Это бесспорно главная книга Галилео Галилея и по своему революционному значению, и по своей редкости. В ней ученый объявил Urbi et Orbi о своем открытии спутников Юпитера, сделанном с помощью телескопа; это открытие Галилей представил в качестве неоспоримого доказательства гелиоцентрической системы Коперника. Эта книга – одна из знаменитых в мире, обычный экземпляр которой стоит не менее 500 тысяч фунтов.

И вот два удалых итальянца предложили в 2005 году антиквару Ричарду Лэну (Lan), имеющему магазин на Манхэттене, экземпляр «Звездного вестника», но не простой, а золотой. То есть вместо пяти гравюр на меди там были оригинальные акварели, на титульном листе – дарительная надпись рукой Галилея, а также имелся овальный штамп с изображением рыси, то есть книга эта была из библиотеки Федерико Чези, друга Галилея и основателя Академии деи Линчеи (дословно – рысьеглазых). Происходил экземпляр из библиотеки какого-то масона, к тому времени умершего в Латинской Америке. Антиквар обратился к своему другу, эксперту по научной книге Оуэну Джинджеричу (Gingerich), который также посмотрел экземпляр. Лэн купил его, начал потихоньку показывать коллегам, и все говорили примерно одно: автограф подлинный, акварели, очевидно, сделаны самим Галилеем; ученые начали сравнивать находку по своему всемирно-историческому значению с оригинальным манускриптом «Декларации независимости».

Поскольку известно, что Галилей получил 30 экземпляров без оттисков гравюр из типографии ранее тиража, «пазл сошелся», и в 2007 году вышла монография Хорста Бредекампа (Bredekamp) «Галилей как художник», в которой почетное место занимала находка – единогласно было признано, что это рисунки Галилея. Лэн тем временем наконец смог выродить цифру: он объявил за свой экземпляр 10 миллионов долларов. Началась повторная экспертиза, для чего книга в 2008 году два месяца провела в Германии, где 14 мужей науки изучали ее вдоль и поперек, просвечивали и измеряли спектры… Представитель Академии деи Линчеи признал печать Чези подлинной. Представитель Академии художеств Штутгарта подтвердил аутентичность бумаги и переплета. Несмотря на замеченные отклонения – бумага более темная, чем в других экземплярах, – это не имело решающего значения и укладывалось в практику, поскольку особенности хранения книги вполне могли дать такой эффект. Бредекамп, живший в Берлине, именно на основании этого еще более укрепился в подлинности рисунков. Подлинность была подтверждена еще раз, а благодаря консолидированной работе экспертов раздавались заявления, что с такой тщательностью ранее изучалась только Библия Гутенберга.

Бредекамп подготовил уже двухтомное исследование, на осень 2011 года было запланировано английское издание. Летом текст дали для рецензии историку Возрождения Нику Уайдлингу (Wilding) из университета штата Джорджия, чтобы к моменту выхода двухтомника в свет уже подготовить почву хвалебной рецензией. Но Уайдлингу был не по душе, как видно, фонтанирующий энтузиазм, а нарочитость открытия, наоборот, беспокоила. Это понятно, когда на небосклоне появилась такая исключительная книга, притом из столь знаменитого (и ныне сохраняющегося) собрания, как библиотека Чези. Тем временем опомнившийся Джинджерич попотел над сличением акварелей и подлинных гравюр и пришел к выводу, что это подделка. Но поскольку в 2009 году он подверг сомнению не подлинность книги, а только акварели, то история продолжалась; к тому же злые языки обвиняли его в предвзятости, будто он не написал монографии на эту тему и теперь завидует более успешным коллегам. Это все лишь укрепило Уайдлинга, который получил от редакции журнала Renaissance Quarterly заказ сделать обзор.

Первое, на что Уайдлинг обратил внимание: уже в 2005 и 2006 годах выплывали другие книги с печатью Чези. Он сравнил снимки печатей с экземпляров, которые выплыли на рынок, с печатями из библиотеки Академии деи Линчеи и нашел различия. Но что его еще более озадачило, он не нашел «Звездного вестника» в старинных инвентарях библиотеки Чези.

Другой момент выяснил сочувствующий Джинджерич: примерно тогда же на рынок вышло три экземпляра первой книги «О циркуле геометрическом и военном», что достаточно странно для издания, тираж которого в 1606 году составил 60 экземпляров. Причем один из них также был приобретен Лэйном. Цена экземпляров была высока: один из них в 2008 году при предварительной оценке в 200–300 тысяч был продан за 506 тысяч. Так вот, Джинджерич, изучив экземпляр Лэйна, увидел некоторые несообразности: филиграни были не вполне подходящи хронологически и не соответствовали филиграням других, ранее известных экземпляров; также он обратил внимание на необычно глубокий натиск при печати. Хотя он доложил об этом Лэйну, тот попросил друга воздержаться от обнародования своих наблюдений.

Затем еще один охотник до Галилея, богатый американец, владелец одного из трех выплывших экземпляров книги «О циркуле», попросил помощи у Фрэнка Маури (Mowery) из Шекспировской библиотеки в Вашингтоне. Тот не нашел ничего лучше, как взять эти два экземпляра – своего клиента и Лэйна, принести их в Библиотеку Конгресса, благо недалеко, и положить рядом с безупречным. Именно там стало ясно, что это не одно и то же. Более того, Маури заметил, что в одной из строк низ слов «dal mio» сдвинут, то есть как бы смещен в сторону. Это было окончательным доказательством, что перед Маури не типографский набор, а нечто иное. Он сказал ровно то же, что мы говорили выше о книге Радищева: печать с полимерных форм, сделанных фотоспособом.

Его открытие было совершенно излишним: ни Лэйн, ни второй покупатель не захотели с ним согласиться. Это вообще-то очень часто бывает, когда некий коллекционер приобретает «супервещь», притом, наверное, еще и очень дорого, и вдруг выясняется, что куплена «суперподделка». Многие предпочтут оградить эту «супервещь» от исследователей и делать вид, будто они ничего не знают. Так же, полагаю, думает и владелец «Письма к другу», хотя уже в 2014 году я подробно изложил эти наблюдения печатно в первом томе моей монографии «Геральдика и редкая книга». Ровно по той же причине, когда Уайдлинг в 2012 году решил сказать автору монографии о рисунках Галилея Бредекампу, что он написал книгу о подделках, разразилась буря негодования.

Уайдлинг и Джинджерич смогли установить, что и «Звездный вестник», и экземпляры «О компасе» происходят от одного и того же человека, итальянца, который сам их и продавал – некоего Марино Массимо де Каро (De Caro), и Уайдлинг нашел его. То был любитель книг и антиквар, ему принадлежал еще один экземпляр «Звездного вестника» без гравюр, но и без акварелей (он также в 2005 году продавался на Sotheby’s). Он увлекался Галилеем, прекрасно разбирался в книгах XV–XVII веков.

Шутка ли, но журнал New Yorker (December 16, 2013, issue) писал, излагая подробности этой истории, что уже когда «завязал с антиквариатом», «Ди Каро познакомился в Аргентине с американским библиофилом, который работал на российского миллиардера Виктора Вексельберга. После знакомства с Вексельбергом Ди Каро был нанят им в компанию Avelar, где и трудился до 2009 года, пока не рассорился с одним из помощников Вексельберга… Однажды Ди Каро присутствовал на встрече с Вексельбергом и Владимиром Путиным». Если бы два последних знали, какого ранга специалист находился тогда рядом с ними!

Наконец, в 2012 году Уайдлинг объявил открыто о своих наблюдениях, и вскоре начались неприятности у Де Каро. Тот был арестован, обвинен в кражах из библиотек и так далее. Ныне он освобожден. Но что Уайдлинг сказал по интересующему нас вопросу? Он признался, что не только воровал книги, менял в библиотеках подлинники на подделки, но и напечатал указанным выше способом по пять экземпляров каждого из упомянутых изданий (два из которых сжег перед арестом, чтобы замести следы).

Рукописи и автографы

Но если и существует ныне передовая область фальсифицирования, так это рукописи и автографы. Начало массовому производству было положено еще в конце прошлого века, когда город Ленина славился тем, что в магазинах можно было приобрести автограф писателя, а потом он оказывался подделкой. Имена специалистов, которые этим занимались, тоже со временем стали известны. Те спецы уже лет двадцать как умерли, но дело их живет.

Даже при условии, что книжник или коллекционер сам не занимается изготовлением фальсификатов, что и опасно, и противозаконно, то он уже обязательно сталкивается с ними в процессе своей деятельности. Каждый, и мы не исключение, покупал фальсификаты под видом подлинников. Но одно дело, когда ты по счастливой случайности купил недорого автограф, а он потом оказывается фальсификатом, и совсем другое, когда такая покупка делается за большие деньги. Ведь далеко не всегда ты можешь вернуть предмет и получить обратно потраченную сумму. Если речь о недорогой покупке, то можно выкинуть ее или же попытаться продать дальше, но уже как «предположительно автограф» или «автограф (?)», тем самым снимая с себя всякую юридическую ответственность в случае возникновения вопросов относительно подлинности. Если предмет достался не так дорого, то вероятность реализации довольно велика. А бывает, что ты не имеешь возможности вернуть фальсификат продавцу, а может быть и не хочешь даже, поскольку многие не особенно искушенные коллекционеры предпочтут иметь автограф кого-то великого, «относительно которого специалисты расходятся во мнении», чем не иметь ничего.

Таким образом, по своему рождению и целеполаганию фальсификаты автографов можно разделить на два основных вида. Первые – аляповатые подделки, которые просты в изготовлении, не требуют особых трудозатрат и исходных материалов. Вторые – это уже профессиональные фальсификаты, в которые вложены и средства, и время, а порой и большая фантазия, и творческий гений фальсификатора.

Факсимиле документов

Нередко под видом подлинников продаются факсимиле. Но не сделанные сейчас, а напечатанные еще в довоенные годы. Они уже прожили достаточную жизнь, чтобы прийти в ветхость и напоминать оригинал. Мы говорим даже не о легко распознаваемых цинкографиях с рукописей писателей, а о литографических копиях. Прежде всего речь о копиях документов, которые хранились (и продолжают храниться) в бывшем Партархиве и представляют собой внутренние документы Коммунистической партии. Преимущественно это следы «деятелей партии и правительства», почитаемых в 1930‐х годах. Такие документы прилагались в виде вкладных факсимиле к книгам по истории Коммунистической партии, были исполнены цветной литографией и походят на оригиналы. Это и анкеты Ленина, и распоряжения Сталина, записки Дзержинского, прочие лаконичные документы высших партийных деятелей.

Любительская продукция

В изготовлении фальсификатов первого типа, значительная часть которых делается, что называется, на коленке, а затем и имеет сравнительно небольшую цену при реализации в первые руки, можно наметить общие принципы.

Во-первых, исходным носителем для такой фальсификации берется уж откровенная макулатура: отдельный том собрания сочинений, какая-то рваная книга автора, в общем, рассматривая такую вещь, ты понимаешь, что книга для написания такого «автографа» взята если не из помойного контейнера, то по своей цене сопоставима с его содержимым. И поиск «исходника» и есть самое главное приобретение фальсификатора. Но поскольку мы знаем лишь одного русского писателя, найти книгу которого без автографа труднее, чем книгу с автографом (для тех, кто не в теме, поясним, что это Вл. Гиляровский), то «исходник» в конце концов находится. Бывает и так, что книга вообще ничего не имеет общего с персонажем, чей «автограф» вот-вот появится на ней.

Во-вторых, почерк. Чаще это не тонкая стилизация, нет. Обычно разница между эталонным автографом и написанным заново не просто одна трамвайная остановка, а неизмеримо большее расстояние. Таковы многочисленные «автографы» А. П. Чехова, Л. Н. Толстого, М. Горького, которые встречаются с завидным постоянством; реже – «автографы» Достоевского, которые обычно делают мастера своего дела, а не любители.

И очевидно, что фальсификатор не особенно долго репетировал. Он пару раз попробовал, взяв за основу факсимиле, и написал. Отсюда грубость, с которой копируется подпись, и заметная глазу небыстрота почерка – «отдых» между написанием букв в составе одного слова, и специфика нажима… многое выдает именно незатейливую поделку, а не подделку.

В-третьих, чернила. Когда в 1990‐х годах цех по написанию «автографов» работал в Ленинграде, характерными для него были чернила особенно неестественного цвета – ярко-рыжие, как будто это густо замешанная иранская хна. И все «автографы» были написаны такими коричнево-красными чернилами. В целом же вид чернил должен быть аутентичен именно чернилам, а не разведенной коричневой акварели или чему-то такому, что имеет цвет орешковых чернил.

В-четвертых, порой это полное несоответствие текста автографа контексту. Ведь все-таки важно, чтобы текст «автографа» не входил в противоречие с биографической канвой персонажа или же не выходил за пределы хронологии его жизни (последнее тоже встречается). Пара примеров таких банальных поделок.

Первый. Не так давно в Москве продавался «автограф» П. И. Чайковского дочери его друга, издателя П. И. Юргенсона – «Александре Петровне Юргенсон на память П. Чайковский. Москва, 26 ноября 1881». Он был выполнен на нотах отдельно изданного Юргенсоном романса Чайковского на слова А. Апухтина «Он так меня любил».

Тут главным вопросом является не сам автограф, а вообще возможность такового. И впору спросить о том, с какой стати Петр Ильич будет дарить дочери Юргенсона пустяшные ноты, которых она может набрать у отца целый ворох; к тому же подписывая их «Александре Петровне Юргенсон», и это девочке 1870 года рождения! Неужели не общеизвестно, что он обращался к ней «Саша» даже в более взрослом возрасте и впоследствии посвятил ей вальс «Резвушка»? Надписи же Чайковского детям Юргенсона, которые, конечно, сделаны не на нотах, а на кабинетных фотографиях, как было принято в близком дружеском кругу, далеки от официоза: «Мастодонту от старой обезьяны», «Язвительнейшему из смертных» и тому подобное.

Но уж если эксперт или владелец такого «автографа» совершенно не может проникнуть вглубь дарительной надписи, понять ее абсолютную невозможность, есть и банальные, протокольные доказательства, опровергающие возможность существования такого «автографа». Они состоят в том, что по стечению обстоятельств, и это легко устанавливается по эпистолярию композитора, Чайковский был как раз в тот момент в Италии: 16 (28) ноября наконец прибыл из Вены поездом в Венецию, 18 (30) приехал во Флоренцию, 20 ноября (2 декабря) он уже в Риме, где оставался до февраля 1882 года…

И конечно, почерк, который выдавался за «автограф», лишь отдаленно напоминает характерный и довольно замысловатый подлинный почерк П. И. Чайковского.

Второй пример. Продавался предмет, более тщательно сделанный, не какая-то мазня, как выше, а «Поздравительная грамота в честь выхода первого номера журнала „ЛЕФ“, адресованная А. М. Родченко» 1923 года. Это, вообще говоря, почти произведение искусства, «развесистая клюква», и я, верно, поторопился, низведя этот шедевр в раздел любительства. Но все было там не в масть, особенно же папка красной кожи, с какими-то невообразимыми накладками, которая является гимном мещанским вкусам, чего ожидать от лефовцев решительно невозможно.

Внутри – рисунки а-ля конструктивизм, но такого качества, как в моем детстве были плакаты в рекреации средней школы, такой же кондовый поздравительный текст, дата 6 апреля 1923 года и, как вишенка на торте, собственно подписи-автографы: Борис Пастернак, Николай Асеев, Велимир Хлебников, Алексей Крученых…

Не хочется здесь разбирать этот случай всерьез, но скажем хотя бы, что к тому времени Хлебников уже был в могиле – он умер летом 1922 года. Жаль таких фальсификаторов, которые, прилагая массу усилий, даже не могут сперва сопоставить «автографы» с биографическими данными героев.

Так что любительская продукция распознается квалифицированным специалистом на раз-два, что отнюдь не мешает ей продаваться на аукционах, оседать в коллекциях и поощрять создателей таких «автографов» к еще более активной деятельности.

Однако это – сущие мелочи по сравнению с профессиональными фальсификатами, которые готовятся тщательно и обычно никаких сбоев ни с хронологией, ни с географией, ни с биографией своего героя на первый взгляд не содержат. И вот здесь уже нужно не только понимать, возможен ли вообще в канве биографии героя такой автограф в принципе, но и попытаться увидеть явный признак фальсификации.

Профессиональные фальсификаты

Изощренные фальсификаты также неоднородны, то есть мы встречаем различный уровень профессионализма в их исполнении. Сделаны они уже очень основательно: с изучением биографической литературы и долгими репетициями почерка.

Мы не имеем возможности обозреть весь горизонт такого рода продукции наших анонимных современников, а потому посвятим рассказы некоторым героям их творчества, исследователям которых создано уже много трудностей, и отделять зерна от плевел будет не одно поколение литературоведов и текстологов. Но прежде стоит сказать о тех чертах, которые являются объединяющими для профессиональных фальсификатов автографов и рукописей.

Во-первых, заранее понимая уязвимость создаваемого произведения, особенно если фальсификатор еще не преодолел черту, после которой уверенность в собственной неуязвимости притупляет бдительность, мы обычно видим нарочитые усилия придать такому произведению характер подлинника. С этой целью используются экслибрисы или иные владельческие знаки, применяемые для фальсифицирования provenance. Нередко, как мы уже рассказывали, именно такие знаки привлечения внимания могут давать повод к подозрениям.

Во-вторых, фальсификаторы, будучи людьми с несколько измененным нравственным содержанием, не просто создают фальсификат, но делают это с прицелом на нечто глобальное. Скажем, редко мы увидим в их продукции письмо или автограф классика Серебряного века маникюрше или водопроводчику; а вот автографы в жанре «звезда – звезде» будут производиться в большом количестве. Тем, конечно, будет выше цена, но все-таки и тем легче их распознавать.

В-третьих, такие произведения имеют не вполне естественные признаки старения. Это понятно: если оригинальная рукопись становится старше с течением времени, то фальсификат должен это сделать по мановению руки его изготовителя. Отсюда тот эффект, который в антикварном мире зовется «фуфление», когда явно кто-то особенно старался привести гладкий и чистый лист бумаги в нестираную ветошь. Как в факсимиле книг обычно снаружи бумага имеет аутентичный с оригиналом цвет, но на разрыв мы видим белую в массе новую бумагу, так и рассматривая рукопись стоит обращать внимание, насколько аутентичны признаки старения, не приложено ли для этого дополнительных усилий.

В-четвертых, нужно обратить внимание на манеру письма. Важно рассмотреть, как чернила впитываются в бумагу и насколько глубоко они туда проникают, проходят ли насквозь и как выглядят по краю линии – ведь если это не чернила, а нечто того же цвета, то разницу можно углядеть, вокруг линии будут разводы. Автографы на книгах часто, то есть почти всегда, оставляют свои следы на соседних страницах – либо пожелтение бумаги, как зеркало, отражает автограф, либо еще какие-то особенности могут доказать, что автограф там был (или его изначально не было).