Текст книги "Антикварная книга от А до Я, или пособие для коллекционеров и антикваров, а также для всех любителей старинных книг"

Книжники и их виды

Книжник-антиквар как персонаж имеет несколько ипостасей, которые в большинстве случаев различимы. Раньше, как до 1917 года, так и до 1991-го, это было разделение собственно на букинистов – тех, кто работает при антикварном магазине либо владеет им, и на тех, которые бегают сами по себе в поисках заработка. Последние, в силу объективных причин, получили звание холодных книжников.

Владельцев магазинов при советской власти, особенно в наиболее тоталитарном ее изводе с начала 1930‐х годов, уже не было – торговля окончательно стала монополией государства. Несмотря на развитую сеть букинистических магазинов, особенно в обеих столицах, в большинстве случаев на главном и наиболее почетном месте – на приемке – там сидели никакие не книжники. То есть в послевоенные годы мы еще встречаем настоящих антикваров прошлого, имена которых перечислены в многочисленных мемуарах, но время неминуемо заменило их на существа, что назывались гордым именем «товаровед». Толковых среди них были единицы на букинистическом рынке; зато основная масса, как бы повежливей выразиться, – малограмотные тетки-приемщицы. Они редко имели какие-либо профессиональные знания или навыки, если не считать главного их уменья – быстро перелистывать букинистический каталог-ценник в поисках очередной принесенной книги и зорко следить, чтобы на титульном листе и 17‐й странице не было библиотечных штампов. Свирепость и самодурство чаще всего заменяли у них как знания и вкус, так и собственно чутье – самое важное качество антиквара и книжника. Кроме того, главным качеством таких приемщиц был страх за свое место – они почти никогда не рисковали и довольствовались малым, разводя вокруг себя полчища холодных книжников и играя с ними, как разборчивая девица. Не стоит забывать и о том, что каждый товаровед, независимо от профессиональных или личных качеств, находился под неусыпным присмотром штатных и добровольных сотрудников Министерства добра и правды, которые следили за тем, чтобы магазин торговал только разрешенными к продаже книгами.

От культурного и профессионального уровня дам-товароведов проистекал и быт букинистической торговли: поскольку, как мы сказали, возле каждой из них роились холодные книжники, то уже в зависимости от степени «приближенности к телу» (порой буквального) они имели и место в очереди доступа к стопе книг, принятой от населения, но еще не поступившей в торговый зал. В свою очередь, и многие продавцы букинистических магазинов, получая новые поступления себе в отдел, также не стремились их выкладывать на витрину – ведь и у них под прилавком было пространство для особенных покупателей. И обычно до того момента, как магазин должен был «дать план», пространства под прилавками были полны неплохих книг, и лишь ближе к концу месяца эти книги вынужденно попадали на прилавок, если их не удавалось сбыть своим покупателям за небольшое вознаграждение или без оного.

Важнейшим и счастливым обстоятельством жизни холодного книжника была дружба с товароведом. Иногда такая дружба покупалась деньгами – ведь необходимым условием доступа к новым поступлениям было набросить что-то сверх написанной цены, чтобы не оскудел карман заботливого товароведа. Вершиной же карьеры холодного книжника считался «служебный роман» с такой хозяйкой приемки, и вот тогда он книги получал не за наличные, а уже просто «по любви». В начале 1990‐х годов, когда грянула приватизация, многие такие вот своего рода альфонсы оказались вовлечены и в приватизацию букинистических магазинов, а некоторые особенно целеустремленные – умудрились выкупить доли у остальных продавцов и в результате оказались полновластными и единоличными владельцами магазинов дам своего сердца.

Штатные работники букинистических магазинов представляли собой калейдоскоп человеческих типов; но, еще раз повторюсь, что положительных героев, по крайней мере в моей памяти, единицы. В абсолютном большинстве случаев я вспоминаю то, как они гнали меня от прилавков словами: «Мальчик, у тебя таких денег нет и никогда не будет, отойди от витрины – ты мешаешь покупателям смотреть книги!» Возможно, что так бы поступил и я сам, кабы передо мной стоял школьник, прогуливающий нечто вроде музыкальной школы, и не просто стоял, а торчал бы по полчаса. Но все равно было это довольно унизительно, и сильно врезалось мне в память.

Вернемся к холодным книжникам. Собственно, само это название, хотя бы и кажется ныне чем-то обыденным, не было таковым в светлые годы власти рабочих и крестьян. Дело в том, что эта самая власть всю эту холодную книжность относила к спекуляции, и наиболее употребительным обозначением холодного книжника стал термин «книжный спекулянт». Столь уничижительным название было потому, что деятельность их противоречила действовавшему законодательству. Однако преследование их не было постоянным – оно, как и все в русской жизни, шло порывами: когда органам внутренних дел нужно было выполнять план по раскрываемости преступлений, то моментально брали с поличным несколько таких вот «спекулянтов» и давали им пару лет заключения в тюрьме или колонии-поселении, реже условно.

Еще одна ипостась холодного книжника – это тот тип, который стоит на переднем крае книжной торговли, в прямом смысле слова. Речь о так называемом перехвате, то есть тех сомнительных типах, которые отираются у входа в букинистический или антикварный магазин и, выбирая профессиональным цепким взглядом людей с сумками, подскакивают к ним с вопросом «вы не книги сдавать?» (подробнее см. в главке «Перекидка и перехват»).

Некоторый средний тип между букинистами и спекулянтами – коллекционеры средней руки. Поскольку значительная часть книжников что-либо собирает, ну а в действительности – просто вынужденно оставляет у себя кое-какие или же многие книги в надежде со временем продать их подороже, то у каждого букиниста или книжника возникает самостийно небольшое собрание. В серьезную коллекцию такое собрание перерождается крайне редко, ведь будучи торговцем, книжник вынужденно поддается соблазну больших цифр и нет-нет да и продаст что-то очень редкое и обычно потом на каждом перекрестке говорит «у меня была такая-то редкая книга!». Но потому как одним из главных правил коллекционера является принцип «никогда не продавать ключевых предметов», то у подобного книжника в результате остается средний коллекционный материал, одно-два воспоминания о чем-то исключительном и много-много желчи, выливаемой на тех, кто устоял и хорошего не продал. При этом чем выше уровень книжника – тем выше уровень этого «среднего коллекционного материала». Доходит даже до того, что у некоторых торговцев такие собрания оказываются многократно лучше, чем чья-либо добротная коллекция.

Но значительная часть таких коллекционеров – обычные торговцы, которые стараются поддерживать реноме коллекционеров, потому как торговцы в России издревле почитаются «подлым людом» – низким сортом человеческого материала. Именно поэтому букинист, как бы это французское слово ни произносилось, – всегда воспринимается как спекулянт антиквариатом, который наживается на «слепых старушках» и человеческой нужде, тогда как коллекционер – наоборот, воспринимается небожителем.

Такое презрение народа к букинистам (а уж тем более к спекулянтам) привело к тому, что найти человека, который занимается торговлей антикварной книгой и без стеснения произносит фразу «моя профессия – букинист», стало практически невозможно. Подобным ответом даже можно ввести человека в замешательство: ведь букинист – это магазин, а как это, чтоб человек был магазином?..

Коллекция

Коллекция – это тот материальный результат, который коллекционер может обрести в результате своего увлечения или страсти. Сразу нужно сказать, что как не каждый спортсмен становится олимпийским чемпионом, так и далеко не каждый собиратель в конце жизненного (или же собирательского) пути может оказаться владельцем коллекции. Нет, никакой путаницы в моих словах нет: коллекция имеет зримые отличия от горы/кип/полок/ящиков книжных приобретений. Также коллекция отличается и от домашней библиотеки (это далеко не одно и то же). В любом случае, даже если после лет собирательства результат нельзя назвать коллекцией, – книга подарит собирателю много нематериальных удовольствий.

Тем не менее целостная коллекция в идеальном ее воплощении – это совокупность книг и/или рукописей, объединенных тематически или хронологически, образующих единое целое, по своим характеристикам представляющее неординарное явление для культуры и книжности.

Для собирательства последнего столетия характерен более монографический принцип – когда с исчерпывающей полнотой подбирается материал (книги, рукописи, автографы, отдельные публикации, переводы) какого-либо персонажа русской литературы. Всем известны такие коллекции, которые посвящены (или были посвящены) наследию определенных литераторов: Валерия Брюсова (В. Э. Молодяков), Николая Гумилева (М. Е. Кудрявцев, распродано), Сергея Есенина (Н. Н. Юсов, распродано), Бориса Пастернака (И. Ю. Охлопков, распродано), Алексея Ремизова (А. М. Луценко, распродано), Федора Сологуба (А. Л. Соболев); Велимира Хлебникова (А. Е. Парнис), Марины Цветаевой (Л. А. Мнухин, разошлось), Саши Черного (А. А. Иванов, распродано) и так далее.

Некоторые коллекционеры собирают и наследие других представителей русской литературы, но это скорее уже те материалы, которые они не могут не оставить себе, тогда как собственно «коллекции» они не образуют. Может возникнуть вопрос: почему, к примеру, собрание книг (автографов) нескольких писателей – не коллекция, а монографическое собрание – коллекция? Здесь мы вынуждены повториться (см. выше «Каталог коллекции»). Речь о полноте собрания. Допустим, еще возможно собрать коллекцию, посвященную одному писателю, да и то вопрос полноты будет преследовать вас (к примеру, драгоценные три выпуска сборника «Русских символистов» являются головной болью нескольких представителей приведенного выше списка коллекционеров); но когда вы претендуете на собрание нескольких персоналий, риски увеличиваются пропорционально. И в результате, решив собирать «все хорошее, что попадется под руку», рискуете стать обладателем бессистемной свалки культурных/материальных ценностей. Что тут плохого? А то, что когда вы вдруг захотите представить миру свою коллекцию (а равно – умение, талант, везение и в конце концов репутацию как собирателя), то выяснится, что ваше собрание в действительности есть список дезидерата с двумя-тремя приличными книгами. «Коллекций» таких – пруд пруди, и вряд ли нужно говорить, что это типичный пример «как не нужно формировать коллекцию».

То есть, начиная собирать что-либо, все-таки желательно представлять себе перспективы, сопоставляя свои желания со своими материальными возможностями. Финансовый вопрос всегда был крайне важным, но все-таки не первостепенным. И довольно долго существовало множество очень-очень богатых людей, которые, даже несмотря на практически безграничные в нашей области финансовые возможности, становились обладателями огромной горы бессистемно подобранных книг, годных к продаже разве что поодиночке, но никак не в виде целостного собрания.

Безусловно, идея собрать целостную коллекцию редко приходит на заре собирательской деятельности человека. Обычно, если коллекция формируется «с нуля», зарождение ее происходит тогда, когда собиратель перерос стадию неофита и «научен отличать добро от зла», читай редкую книгу от хотя бы и дорогой, но совершенно бесполезной. Конечно, бесполезная отдельно, в профильной коллекции какая-то книга крайне важна для полноты собрания, но все-таки стержень его состоит в ином.

Помню себя, как я начинал собирать много раз разное и потом быстро переставал по различным обстоятельствам: началось все с новикóвских изданий, когда покойный М. Е. Кудрявцев привез «с адреса» – от вдовы «Губаича», известного коллекционера Бориса Губаевича Созаева – гору русских книг XVIII века. В тот момент я вдруг решил, что пришло время начать собирать что-то серьезное и отобрал два десятка книг, отпечатанных иждивением Н. И. Новикова. К этой ситуации я отмечу, что порой именно покупка некоторого корпуса дает импульс к дальнейшему собирательству определенной темы. Тем более что в то время, в начале 1990‐х годов, еще была вероятность пополнять и пополнять такую коллекцию, но даже я тогда быстро понял, что собрать более тысячи новикóвских изданий идея и неумная, и в общем-то нереализуемая: книги XVIII века сильно подобрались в государственные собрания, и даже если я соберу часть из них, то любая областная библиотека всегда будет иметь лучшее собрание, не говоря уже о больших книгохранилищах. Так через год я торжественно распродал их. Далее я собирал автографы русских писателей второй половины XIX века. Набралось сразу много книг с автографами, которые встречались тогда довольно часто: Писемского, Полонского, Фета… Но тут я понял, что нужны будут и не такие частые – скажем, Тютчев, а уже тем более Достоевский; да и Гоголь, умерший в 1852 году, ведь тоже может относиться ко второй половине XIX века, а где его взять?.. В тот момент это был вопрос не столько финансов, сколько вероятности выхода подобных предметов на антикварный рынок (ныне – непреодолимо даже и первое обстоятельство). То есть и еще одна идея разбилась о суровую действительность.

Не скрою, что собирать новикóвские издания – не самая светлая мысль; автографы второй половины XIX века – тоже… Но это «болезни роста» коллекционера, через которые прошли многие. К примеру, в 1990‐х годах по Москве бегал человек, разбогатевший на каком-то «кооперативном бизнесе», и с пеной у рта доказывал, что собирает прижизненные издания Льва Толстого. Доказывал, впрочем, и кошельком тоже: все букинисты с радостью и безжалостно «грузили» его этими изданиями, которых за свою долгую жизнь титан русской литературы имел множество; особенно, помню, было весело продавать ему какую-нибудь брошюру издания «Посредника», которых при жизни Толстого вышли сотни. Я даже не знаю, купил ли он в результате главные книги: первые «Севастопольские рассказы» и «Детство и отрочество»; шесть томов «Войны и мира», «Анну Каренину»… Но «редчайших прижизненных изданий» «Крейцеровой сонаты» или «В чем моя вера» у него были горы. В какой-то момент этот человек «переболел», сумел забыть свое толстовство как страшный сон, и вот уже мы знаем И. Ю. Охлопкова, недавно покинувшего нас навсегда, не только как собирателя коллекции, посвященной Борису Пастернаку, но и составителя крайне полезного справочника первых книг русских писателей… То есть наука не прошла даром.

Еще один путь начала коллекции, как мы уже сказали, – приобретение какого-то относительно большого монографического корпуса, который будет отправной точкой для будущего коллекционирования. Бывает, это подборка какого-то менее удачливого коллекционера, который собрал много второстепенных книг некоторой тематики, а на «ударные» у него не хватило пороху. Тогда вы, через время, терпение и материальные жертвы, сможете из коробки книг сделать именно коллекцию. Равно и наоборот: приобретая по счастливой случайности несколько наиболее редких книг какой-то темы, вы уже не слишком торопясь можете «сплетать венок» для своих сокровищ.

Порой задумка коллекции оказывается очень широка: например, собирание прижизненных изданий, в сущности, безгранично и всегда будет источником головной боли; то же самое можно сказать о собирании альманахов пушкинского времени. Вообще всему свое время, то есть если начинать собирать нечто большое и всеобъемлющее, нужно избрать момент, когда начать большое дело еще не поздно. Так, например, начинали крупнейшие наши собиратели – в частности, Смирнов-Сокольский: до него идея «прижизненных изданий» не воспринималась как направление коллекционирования – собирались старопечатная кириллическая книга, иллюстрированные издания, альманахи, Пушкин, но сама тема Слепушкиных – Вердеревских – Батюшковых, и так далее до бесконечности, была «придумана» именно этим коллекционером. Или И. Н. Розанов – его коллекция русской поэзии превосходна и неповторима, хотя и каталог ее совершенно неудовлетворителен. Прекрасно иллюстрирует идею такого целостного собрания библиотека Л. М. Турчинского – поэзия начала XX века. Собственно, в начале 2000‐х тема русской поэзии (и даже шире – русской литературы XX века) была в загоне, мой коллега с радостью начал собирать ее, и только лет пятнадцать-двадцать спустя выяснилось, что он угадал.

Идея «собирать одни шедевры», которая близка финансово обеспеченным неофитам, крайне сложна не только по тем самым финансовым соображениям. Тут важно и вовремя сообразить (пока конкретная тема не стала дорожать), и просто поймать удачу. Случаи такие есть: к примеру, в конце 1990‐х редкие книги начал собирать Михаил Петрович К***, сделавший свое состояние на нарождающемся IT-бизнесе. В то время по-настоящему редких книг на рынке было много, хотя уже намечалась утвердившаяся ныне тенденция: первостепенное значение приобрел вопрос наличия средств. И, помню, как милейший Михаил Петрович, как раз имевший требуемый источник, разговаривая с нами, сказал: «Помните школьную программу по русской литературе? Вот мне нужны только эти произведения, плюс первые книги основных авторов». Звучало это как-то очень банально, даже несколько отталкивающе, и диссонировало с рафинированностью самого собирателя равно так же, как и рояль розового цвета в его пентхаусе (М. П. был необычайно интеллигентен для покупателей и того времени, и времени настоящего, и это единственный из наших покупателей, общение с которым оставило приятные воспоминания). И вот, к середине 2000‐х годов, благо его собирательство пришлось как раз на время всплеска и даже изобилия на книжном рынке, он собрал если не всё, то очень многое из своего списка. Некоторые букинисты радовались, продавая ему Пушкина или Достоевского, потому что они смогли на таком покупателе крупно заработать. Но вот прошло десять лет, и время расставило все по своим местам: букинисты кусают локти, что уступили такие книги, которых у них никогда более не будет, хотя бы они и содрали с М. П. три шкуры, а сам собиратель – угадал и составил достаточно небольшую, но в общем-то замечательную коллекцию, которую ныне не повторить даже очень большими деньгами. Это и называется угадать. Но случайность тут играет не первостепенную роль – необходимы и собственно мозги.

Эта лучезарная история получила, впрочем, не самое лучшее завершение: утомившись от собирательства, коллекционер решил издать каталог собрания, но избрал настолько несчастливый способ (все было не в масть: и исполнитель, и форма, и результат), что итог его собирательской деятельности, без преувеличения блестящей, вышел комом.

Бывают собрания большого охвата и более масштабные. Но, повторюсь, чем больше масштаб – тем больше зияющих дезидерата, тем больше времени нужно для придания такому собранию целостности. Но примеры есть – это собрание М. С. Лесмана, где были в основном книги с автографами или редкие издания, а также некоторое число рукописей. Собрание это, благодаря опубликованному стотысячным тиражом каталогу, который был распродан только благодаря дикой инфляции 1990-х, теперь известно всем. Не последнюю роль сыграло участие в каталоге крупных специалистов по литературе Серебряного века, поднявших уровень этого каталога на невиданный для того времени научный уровень.

Еще один вариант – собирание исключительно книжных редкостей и уников. Такая коллекция не может быть большой по определению – иначе это уже коллекция в жанре «а вот что еще хорошего у меня есть». Особенно важно в данном контексте то, что каждая «средняя» книга наделена здесь сокрушительной деструктивной силой для всей коллекции – дело в том, что еще до нас придуман тезис «качество коллекции определяется самой плохой книгой, которая в ней есть». То есть намного болезненнее бьет по ее репутации даже не столько наличие кровоточащей дезидерата, сколько непонимание чувства меры при жгучем желании включить как можно больше всего в эталонный корпус собрания.

Как показывает пример с упоминанием М. П. К***, 1990‐е годы и хлынувший на рынок поток сокровищ позволили некоторым собрать такие коллекции, которые невозможно ныне собрать даже очень большими деньгами. И известно еще одно-два собрания, которые составились исключительно из книжных редкостей «первого ряда», – ими владеют те, кто в 1990‐х годах имел или неограниченные финансовые возможности, или же те, кто находился на переднем крае антикварной торговли – букинисты и антиквары могли оставлять себе то, что невозможно было купить. Подобным собранием была бы коллекция И. С. Горбатова, если бы не его безвременная кончина. Таков, без сомнения, «Музей книги П. А. Дружинина и А. Л. Соболева», печатный каталог которого доказывает наши слова. Но это примеры исключительные, и время таких собраний закончилось. В XXI веке таких потрясений, которые позволят собрать сопоставимые коллекции, более не представится11
  Вычитывая сегодня, 5 апреля 2023 года, верстку будущей книги, с грустью вспоминаем былой оптимизм.


[Закрыть].

Как же быть в настоящее время будущему коллекционеру? Как избрать тему своего собирательства, чтобы лет через двадцать-тридцать-пятьдесят его имя было вписано золотыми буквами в историю русской культуры? Наверное, если вы владеете какой-нибудь скромной нефтяной вышкой или платформой, заводом или венчурным фондом, то имеете возможность воплотить свою мечту и в более сжатый срок, но тут уже исход зависит от границ вашей жадности, наличия интуиции, культурного кругозора, умения выбирать того, кто вам будет помогать советом.

Здесь скажу, что «трезвый охлажденный ум» также бывает спутником серьезных коллекций, особенно тех, которые собираются не столько для души, сколько для вложения денег или в надежде на обогащение (ныне такое направление именуется «инвестиционным коллекционированием»). Конечно, таких хладнокровных собирателей всегда жаль – они, оставаясь сторонниками «брака по расчету», порой вынужденно оказываются в дураках, когда вдруг выясняется, что покупали книги только из прибыли, тогда как если бы они одну-две-пять книг купили просто ради книг (чтобы, как говорится, «выйти в ноль» – ничего не заработать, но и не проиграть), то коллекция была бы много лучше.

Если же ваши средства не монструозно велики, придется кроме кошелька или консультанта задействовать и собственный мозг. Что посоветовать? Прежде всего помнить, что коллекционирование как жанр возможно во все времена, и идея «великого частного собрания» осуществима вне времени и вне границ. Не говорю «вне финансов», хотя и хочется, потому как не все можно купить за деньги – но в любом случае без жертв и больших страданий коллекции вам никогда не собрать. Если же вы готовы начать и неизлечимая бацилла собирательства уже поселилась в вас, то есть несколько советов.

Тема коллекции может быть вам очень знакома – тогда легче понимать сразу, что насущно необходимо, а чем можно (или дóлжно) пренебречь. С другой стороны, если тема неизвестна, но привлекает духовно, то вместе с собирательством вы сможете ее изучить настолько глубоко, что будете через десяток лет соперничать, а то и превосходить профессионалов по своим знаниям. Недаром существует серьезный конфликт между знаточеством и наукой – порой собиратели оказываются много квалифицированней ученых с кучей званий или степеней.

Важно выбрать и такую тему коллекции, осуществление которой не споткнется на второй же книге: скажем, собирая тему «Радищев», вы заведомо обрекаете свою коллекцию на отсутствие главных книг (собственно, трех отдельных книг Радищева, изданных при его жизни: «Письмо к другу, жительствующему в Тобольске», «Житие Ф. Ушакова», «Путешествие из Петербурга в Москву»), скорее всего, вам не найти и первого собрания сочинений в шести частях, изданных Платоном Бекетовым; то есть вы будете огромными средствами добывать прижизненные издания переводов или журнал «Беседующий гражданин», редкости типа изданий «Путешествия», подготовленных П. А. Ефремовым или А. С. Сувориным, но коллекция ваша – все равно обречена. То есть нужно сопоставлять тему коллекции не только со своими возможностями, но и с реалиями времени.

Лучше всего избрать то, что не является очень востребованным в настоящий момент или, говоря языком биржи, является сильно недооцененным. Что именно – тут нужно думать вам самим; по крайней мере, каждый знаток своего дела держит в голове несколько тем для собирательства, которые он хотел бы начать осуществлять, «потому что никто пока не догадался это начать собирать», но у него недостает средств или времени. Темы эти постепенно начинают подниматься в цене, конъюнктура меняется, можно опоздать с осуществлением планов.

Как мы уже сказали, некогда, лет десять-пятнадцать назад, тема «русская поэзия начала XX века» была сильно недооценена и казалось, что она навсегда перестала быть коллекционной, – многие прочили ей роль середняка, какая ныне занята издательством Academia, и тому подобное. Но прошло совсем немного лет, и русская поэзия Серебряного века стала по-настоящему дорогой. Подступиться к этой теме трудно. Книги с автографами оцениваются на уровне первых изданий классиков Золотого века русской литературы и даже дороже.

Возвышение в цене определенной темы обычно происходит намного стремительнее, нежели «проседание» той, которая уже была очень дорогой. Те же книги русского авангарда сейчас (может быть, пока) не стоят космически дорого, но и демпинга на их рынке точно не наблюдается. Этот сегмент никогда не станет рядовым – уж слишком сильно он связан как с искусством, так и с мировой конъюнктурой, и быть может еще не поздно ею заняться.

Другие, уже достаточно сильно «разогретые» темы – прижизненные издания Пушкина, описания путешествий, истории полков и прочие – также вряд ли стоит начинать собирать. Конечно, можно неплохо подобрать путешествия, но опять же вряд ли у вас есть мечта посоревноваться с государственным собранием – вы всегда останетесь в проигрыше. Именно поэтому пришло время не общих тем, а каких-то небанальных тонкостей, находок, поиск которых в качестве идеи коллекции ложится на самого собирателя или его помощников.