Текст книги "Антикварная книга от А до Я, или пособие для коллекционеров и антикваров, а также для всех любителей старинных книг"

Как мы уже сказали чуть выше, разговор мы ведем именно о библиофильских переплетах, то есть таких, которые выполнены квалифицированными мастерами-переплетчиками из качественных, претендующих на исключительность материалов, с применением традиционных для классического книгопереплетного искусства инструментов. А потому переплеты в жанре «переплетем ваш диплом/диссертацию срочно и дешево» мы не рассматриваем вовсе, поскольку таким манером проще всего покалечить антикварную книгу, но точно уж не сберечь ее для потомков.

Вопрос о том, делает ли новый владельческий переплет книгу лучше в коллекционном плане, является предметом дискуссий. Как и в случае с реставрацией книжного блока, новый переплет – дело тонкое, и точно так же, как выбеленный блок антикварной книги может только испугать собирателя, так и переплет, который сияет свежеположенным золотом, может вызывать отнюдь не симпатию.

Поскольку мы говорим не о массовом явлении, а все-таки о достаточно камерной области, то здесь все зависит от переплетного мастера, а также от издания, которое он взялся одеть в новый переплет. Наверное, приемлемым был бы способ начала XX века, когда книги посылались для переплета за границу и приходили обратно в первоклассном одеянии. Однако законодательные трудности с пересечением антикварными изданиями государственной границы заставляют и нас, и других собирателей отказаться от мысли переплетать книги где-нибудь в Париже, где и мастеров хороших больше, и делают они свою работу быстрее, аккуратней и даже дешевле. К тому же едва ли не главный страх коллекционера состоит не в том, что переплетом книга будет обезображена, – все-таки один переплет можно заменить на другой, а вот если книга или блок будут повреждены (обрезаны, выбелены) или же пропадут бесследно, то будет трагедия. Потеря шедевра коллекции может стоить здоровья собирателю.

В России, как показывает наш опыт, проблем с переплетчиками довольно много: во-первых, трудно найти того, кто умеет хорошо переплетать антикварные книги в принципе; то есть существует большой отряд «эксклюзивных переплетчиков», которые навсегда обезобразят вашу книгу, произведя на свет чудовище, и таких – абсолютное большинство; хотя все-таки существует несколько (полагаю, около пяти) мастеров, которым можно доверить антикварную книгу. Но тут подстерегает уже вторая проблема: отвратительный вкус переплетчиков в принципе. Эту проблему можно решить только тогда, когда вы имеете возможность наблюдать и контролировать весь процесс переплета вашей книги – от подбора кожи и мраморной бумаги до тиснения украшений и заглавия. Однако трудно найти столько свободного времени, да и переплетчик не будет особенно рад, если стоять у него над душой. Кроме того, большинство переплетных мастеров имеют не только устойчивое и твердое осознание собственной гениальности и неповторимости, но и стремление всегда сделать «лучше, чем было заказано». Последнее – совершенный бич, потому никогда нельзя быть уверенным, что чудесный вкус переплетчика, а также спонтанность и смелость его решений не испортят вам хорошую книгу. Обычно происходит именно таким образом.

Постоянно отмечается стремление переплетчиков (хотя и владельцы тут порой проявляют не меньшее старание) сделать для книги нечто роскошное и помпезное – многие пытаются «забабахать» такой переплет, что наворачиваются слезы. Особенно это касается цельных кожаных переплетов, которые всегда были наиболее трудными в изготовлении. Современные же мастера, дабы взять за работу бóльшую сумму, не брезгуют делать такой переплет для любой книги. А ведь часто такие переплеты, особенно роскошные, портят книгу, совершенно не сообразуясь ни с эпохой ее издания, ни с ее содержанием.

Последние обстоятельства – эпоха и содержание самой книги – должны быть тем критерием, исходя из которого планируется тип нового переплета для книги. И, безусловно, когда вы все-таки решились заковать в переплет книгу, которая, к примеру, не должна быть в нем в принципе (типа поэтических сборников 1910-х), то намного уместнее здесь будет картонаж на манер картонажей А. Шнеля начала XX века, нежели густо унавоженный золотом кожаный переплет из шкуры близкого переплетному мастеру марокканского козла.

В Москве есть несколько мастерских, где с большой долей вероятности книгу вашу не испортят, и результатом можно будет удовлетвориться; но не стоит забывать, что большинство других мастеров так ее отделают, что вы будете страдать до конца своих дней, глядя на это чудо. Сложность тут в том, что нормальный переплет, не роскошный, а качественный и красивый полукожаный, скажем так – ординарный, редко стоит дешевле 100 долларов за корешок (это – цена частного мастера для частного же заказчика, без всяких посредников). Некоторые коллекционеры и антиквары давно имеют своих знакомых мастеров, которых они практически взрастили, прививая им вкус и обязательство ничего не изобретать. И мы с коллегой, признаться, имеем хорошего мастера, с которым начали работать лет двадцать назад, но и до сих пор, по чести сказать, существует непредсказуемость – никогда нельзя наперед угадать, как получится конкретная книга; будет ли она хороша, как остальные, или же вкус и рука мастера дадут осечку.

Но наш вариант – крайне редкий: большинство как дилеров, так и коллекционеров безуспешно ищут «своего» мастера, которому можно было бы довериться. Конечно, бесконечные коробки антикварных книг, которые ждут своего часа быть переплетенными, чтобы встать потом на полку магазина – это наиболее простой вопрос, а вот найти того мастера, который переплетет хорошо что-то вроде прижизненного Пушкина – это уже серьезно. У нас, к слову, была в коллекции пара изданий, которые долгие годы оставались не в самом лучшем виде – «Кавказский пленник» и еще что-то, что нужно бы переплести, – но просто страшно было доверить их переплетчику, ведь элемент лотереи всегда сохраняется. Конечно, не всех терзают подобные вопросы, и на моей памяти один книжник, притом не невежда, переплел первое издание «Войны и мира», которое ему досталось в издательских обложках, в новые, хотя бы и хорошие, переплеты.

Существует разряд книг, которые нельзя, для сохранения их коллекционной сохранности, переплетать в принципе. Никогда. Намного уместнее заказать им футляр-обманку и на этом успокоиться. Иначе вы уподобитесь государственным библиотекам и музеям, где уничтожение коллекционных экземпляров – это главный способ «сбережения книг для будущих поколений».

Постоянно можно слышать вопрос: какой переплет лучше – старый или новый? Возникает он потому, что мы часто видим антикварные книги в современных библиофильских переплетах (современных нам, ибо раньше под «современным» имелась в виду современность времени издания). Ответ зависит как от цели (коллекция или продажа), так и от имеющейся действительности. То есть, если книга в обложке (но это не поэтический сборник, не футуристическое издание, словом, не то, что нормальному коллекционеру даже не придет на ум переплести), которая требует переплета – то и для сохранности, и для товарного вида ее лучше переплести заново. Если же она уже имеет переплет, но есть желание его заменить (ввиду изношенности), такое может пойти книге на пользу как в смысле будущего, так и в смысле настоящего – иногда потертый переплет отнюдь не способствует смелости в ценообразовании.

К тому же антиквары, которые не имеют своих переплетчиков, дабы оправдать скверный вид продаваемых ими изданий, провозглашают тезис, что «старый переплет всегда лучше нового библиофильского». Склонен считать, что мнение это является ошибочным, ибо многое зависит и от того, каков этот старый переплет, и от того, какой путь предначертан книге. Часто можно видеть, что старый переплет вот-вот даст трещину вдоль корешка или это уже случилось, но книгу реставрировали (или, как говорят книжники, «подшаманили»), и вот она уже ждет своего покупателя. Если человек получит такую книгу в подарок и посмеет ее иногда раскрывать, то рано или поздно (обычно рано) корешок треснет, крышки отвалятся и так далее. Кроме того, всякая коммерческая реставрация обычно крайне недолговечна. Словом, оставить сомнительный переплет как он есть – надлежит только тогда, когда книге предначертано хранение в неприкосновенности. В любом ином случае, в том числе и для сохранности книги, лучше переплетать ее заново, в качественный библиофильский переплет. Для обычных объемных книг конца XIX – начала XX века это правило практически безусловно верно.

С изданиями более раннего времени, а также с коллекционными изданиями следует обращаться бережнее и менять переплет со старого на новый – после раздумий, поскольку книгу как реставрацией, так и новым переплетом можно испортить, а вернуть ее в прежнюю сохранность будет уже невозможно. Время вспомнить заповедь «не навреди».

Здесь скажем, что в музейной и библиотечной практике существует манера реставрации переплетов. В том случае, когда переплет подмочен, поврежден грибком или просто ветх до ужаса, его направляют в реставрацию. Переплетчик-реставратор обычно разбирает книгу: перешивает блок (его могут промывать, отбеливать, или просто ограничатся прессованием и перешивкой тетрадей) и реставрирует переплет. Что последнее значит? Это значит, что кожа снимается с переплетного картона крышек и с отстава (та полоска бумаги, что подклеена на внутренней поверхности кожи под корешком). Затем она разглаживается, утраченные фрагменты, чаще углы, верх и низ корешка и так далее, – наращиваются, то есть доставляются лоскутами кожи близкого цвета и фактуры (либо дублируется), и в конце концов превращаются в полный кусок кожи без видимых повреждений. Далее – все как в традиционном переплетном деле: кожа наклеивается на новые крышки, крышки прессуются, блок вклеивается в переплетные крышки. Русские мастера, которые реставрировали на рубеже XIX–XX веков переплеты кириллических книг, например Г. Е. Евлампиев, обычно наносили тиснение на те участки, которые восстанавливались при такой реставрации (в практике того времени корешок заменялся целиком). Если реставрация произведена квалифицированным мастером, то результат бывает превосходным, переплет оказывается вычинен так, что и не теряет духа времени, и не режет глаз реставрационным вмешательством.

Однако мастеров, которые бы могли выполнить квалифицированную реставрацию книжного переплета, – практически не осталось. Вместо этого мы видим, что уже мало кто снимает кожу с крышек – ограничиваются подклейкой углов и корешка, почему внешне переплет оказывается болезненно вздутым, неровным, просто-таки искалеченным. Особенно неприятно, что после таких «реставраций» он пачкается, а при чтении книги – приходит в негодность очень быстро. Словом, обычно такие реставрации настолько отвратительны по своим результатам, что можно сделать некоторый вывод: либо книгу не стоит вообще трогать (это не худший из путей, но у нас его не жалуют), либо же нужно переплести ее в новый качественный переплет, именуемый библиофильским.

Последний вариант, который мы считаем приемлемым с точки зрения реставрации именно ценных, коллекционных изданий, – замена переплета. Но не столько замена старого на новый, сколько подбор аутентичного переплета вместо ветхого либо утраченного. Что мы имеем в виду? Это явление, получившее наименование «подбор» или «пересадка», распространилось применительно к коллекционным книгам во второй половине XX века, когда книги на иностранных языках XVIII–XIX веков оценивались чуть дороже макулатуры, а переплетных мастеров практически не было. Тогда и был найден хитроумный способ, когда переплет с иностранной книги переставлялся на нужную русскую книгу. Конечно, в практике советского библиофильства манипуляции эти были заметны опытному глазу, да и не столь часты. Особенно большой проблемой было натиснить название русским шрифтом: переплетчиков с арсеналом не было, а потому такая наклейка была всегда очень кустарной.

Впрочем, если этот способ освоить более аккуратно, то удается добиться того, чего, казалось бы, сделать нельзя: одеть какую-либо редкую книгу XVIII–XIX веков, коллекционная и материальная ценность которой напрямую зависит от наличия старого качественного переплета, в аутентичный переплет. Это имеет смысл, когда речь идет о редкостях XVIII века, прижизненных изданиях Пушкина, Лермонтова, Гоголя… В случаях, если вам достался не самый лучший экземпляр, желательно приложить максимум усилий, чтобы сделать его если не образцовым, то как минимум привести к лучшему состоянию. Это может отразиться и на стоимости: хороший старый переплет порой ее удваивает, а что касается книг стоимостью несколько миллионов, он может помочь продать или выгодно обменять экземпляр.

Однако подбор переплета – большое искусство. То есть, может быть, не такое уж и большое, но требуется, чтобы размер крышек, в том числе пропорции и толщина корешка, соответствовали имеющемуся книжному блоку, который вы желаете переодеть в этот переплет (обрезка, обычно в случае с особенно редкими изданиями, нежелательна, поскольку свежий обрез будет заметен глазу, а тонировка не всегда удается). Понятно, что прижизненного Пушкина и прочие книги, для которых оправданны такие хлопоты, в абы какой старый переплет не оденешь.

У серьезного антиквара или коллекционера несколько полок туго набиты именно такими особыми переплетами – сафьянами, марокенами различного стиля и времени. Это не слишком ценные книги на иностранных языках или отдельные тома русских сочинений. Покупаются они на протяжении долгих лет, в России и за границей. Подобно запасам листов бумаги XVII – начала XX века, как форзацной, так и белой книжной, «депо» переплетов для подбора составляет обычный багаж больших коллекционеров на случай реставрации экземпляров.

Причина изобилия переплетных образцов состоит в том, что когда, наконец, нужно подобрать переплет для первых изданий «Ревизора», «Горя от ума», «Бахчисарайского фонтана» и тому подобных, то, как назло, сделать это всегда крайне трудно: размер переплетов почти всегда то больше, то меньше; то же касается толщины блока. А уж если подходят размеры, то не подходит эпоха… Однако чем больше такой «гардероб», тем больше вероятность точного попадания в размер и эпоху.

Когда переплет-донор наконец найден, далее уже предстоит игра в «русскую рулетку»: переплет и экземпляр переходят переплетчику, который должен соединить их воедино. От вас уже мало что зависит: либо переплетчик сделает свою работу и экземпляр будет казаться, по крайней мере на первый взгляд, аутентичным, либо же «что-то пойдет не так» и подбор будет сильно бить в глаза. Примеры последнего мы часто видим на антикварных аукционах и полках «библиофилов».

Переплетные материалы

Не стремясь писать тут относительно того, что переплеты делаются-де из кожи рогатого скота, крупного и не очень, кратко скажем о некоторых особенностях предмета.

Дело в том, что шкала стоимости переплетных материалов с ходом времени серьезно изменилась. То есть ныне с коллекционной точки зрения наиболее привлекательным (и дорогостоящим) является переплет из сафьяна, в котором как коллекционеры, так и дилеры видят некоторый эталон переплета антикварной книги; особенно часто эта симпатия подпитывается разговорами о том, что экземпляр происходит (ибо в сафьяне) из царской или, на худой конец, великокняжеской библиотеки.

Далее в сторону редукции коллекционной ценности следуют переплеты из телячьей кожи, которая обычно имеет коричневый цвет и в этом цвете была наиболее употребительна в книгопереплетном деле. В целом именно такой переплет считается если не эталонным, то наиболее типичным, аутентичным для антикварной книги.

Затем, опять же по направлению вниз, следуют полукожаные переплеты. Они, при своей меньшей стоимости в изготовлении, могут быть довольно изысканными, да и выполненными в известных переплетных мастерских.

И только вслед за этими основными типами следуют переплеты из ткани – как из небеленого или набивного льна или ситца, так и из шелка или муара. Тканевые переплеты если и считаются некоторым изыском, то уж точно не увеличивающим цену книги относительно аналогичного экземпляра в качественном полукожаном переплете.

В этой градации, которая формировалась в эпоху книжного изобилия XIX–XX веков, кроется причина того, что ныне собирателю книжных переплетов порой легче отыскать сафьянный переплет, хотя и здесь чаще на рынке попадаются образцы не лучшей сохранности, нежели переплет из какой-либо редкой ткани. Может показаться, что переплеты из ткани вообще не представляют коллекционного интереса, ведь многим, и не раз, приходилось слышать от букинистов слова, будто «тряпичные переплеты никому не нужны».

Однако мало кто помнит, что в XVIII веке в иерархии книжных переплетов верхнюю строку занимали отнюдь не цветные золоченые сафьяны, а переплеты, крытые шелком или другими тканями, особенно расшитыми, ибо стоимость тканей была несоизмеримо выше цены кож, пусть даже то были привозимые из Константинополя цветные сафьяны. К тому же, поскольку кожи, безусловно, оказываются более надежными стражами книг, а ткань при употреблении быстро приходит в негодность, ныне хорошо сбереженный переплет XVIII века, крытый тканью, оказывается во много раз более редким, нежели переплет из сафьяна. Но одно дело – представлять это эмпирически, а совсем другое – заниматься коллекционированием произведений книгопереплетного искусства и безнадежно пытаться найти переплет именно такого типа для своего собрания. Именно это занятие заставило нас относиться наиболее внимательно к тканевым переплетам, в которые переплетались экземпляры «для подноса» ко двору или приближенным к нему вельможам. Редки и тканевые расшитые переплеты, которые в качестве вкладов дарились церквам и монастырям – они также в большинстве своем пришли в негодность и были своевременно заменены на более надежные кожаные.

Не менее привлекательными с декоративной стороны, но столь же недостаточно ценимыми в XX веке являются переплеты, одетые в лоскуты набивной ткани. Подобно тому как в XV–XVII веках на переплет книг пускались листы древних рукописей (которые ныне порой много более ценны, чем вся переплетенная книга), так и в XX веке в России получило распространение облачение книг в набивные ткани. Причина была той же, что и в Средние века, когда «ненужный» кодекс разбирался полистно, заменяя собой дорогостоящий пергамен; то есть неупотребляемая ткань, которая заодно была и привлекательной декоративно, применялась для переплета книг, заменяя собой недоступные в годы первых (да и не только первых) лет советской власти переплетные кожи. Иногда встречались случаи, когда переплет из набивного льна заведомо предполагался в качестве издательского – таковы переплеты сборника сказок Е. Озаровской «Пятиречие», изданного в Ленинграде в 1931 году. Но намного чаще такие переплеты делались мастерами самостоятельно; нередко заказчик сам приберегал замечательную рисунком ткань для переплетов. Именно поэтому русские набивные ткани XVIII–XIX веков, которые сохранились только в музеях, могут быть встречены и на книжных переплетах, притом собирание таковых доставит много удовольствия истинному ценителю.

Конечно, бывают и совершенно исключительные материалы для книжных переплетов. Если оставить в стороне изыски нацистского типа, то ценны переплеты, крышки которых выполнены в технике лаковой миниатюры, что было распространено на мусульманском Востоке, а в русской традиции – исключительная редкость. Некоторое подобие такого переплета, уже исполненного полиграфически, представляет собой переплет «Слова о полку Игореве» в издании Academia с рисунками Ивана Голикова (в двух вариантах – коричневого лака и черного, последний и реже, и дороже).

Если же вспомнить самый необыкновенный по материалам переплет, который встречался нам на нашем пути, – то был особый экземпляр уже упоминавшегося альбома «Качественная сталь СССР» в переплете, соответственно, из стали. Качественной. Это была нержавеющая сталь, а нижняя крышка переплета была одного листа с корешком, то есть сгиб металла приходился на угол корешка и нижней крышки, а верхняя крышка открывалась на петельном соединении.

Переплетчики

Поговорим о тех переплетных мастерах, которые выделяются своим творчеством на общем фоне и, соответственно, произведения которых сами по себе есть предмет библиофильского слюноотделения. Важное обстоятельство в контексте этой темы, что переплет для твердой уверенности в авторстве не просто должен быть в стиле такого-то мастера или с неприятным ароматом другого. Требуется, чтобы переплет был подписан этим мастером, то бишь имел ярлык переплетчика на форзаце, а еще лучше – вытисненное имя мастера на поверхности самого переплета. Когда подписи нет, но переплет выдается за произведение конкретного переплетчика, уже потребуется доказательство таких притязаний, то есть наличие в наследии этого переплетчика аналогичных подписных переплетов. Иначе мы можем сказать лишь то, что переплет сделан в стиле такого-то переплетного мастера, что, впрочем, тоже неплохо. Последние лет тридцать мы с коллегой собирали произведения русского переплетного искусства, и тема эта нами была хорошо изучена как с научной, так и с практической точки зрения.

Подписные произведения переплетных мастеров XVIII века, работавших в России, практически не встречаются на антикварном рынке; для своих академических целей мы некогда разыскали несколько образцов в государственных собраниях, чтобы понимать их индивидуальные особенности. Но что касается пополнения собственного собрания, сколько мы в свое время ни искали, ни одного переплета Луи Фоконье, который работал в Петербурге на закате екатерининской эпохи, приобрести не сумели; то же касается произведений других именитых переплетчиков 1790‐х годов – Фредрика Рееба или Эрика Бакмана. Однако нам посчастливилось пополнить свое собрание подписным переплетом работавшего в Петербурге в XVIII веке Иоганна Валенберга, а также замечательными образцами придворных переплетчиков Екатерины II Андреаса Томаса и Вильгельма Кондрата Миллера. Все это были редкие удачи.

Помнится, в начале 1990‐х годов автор этих строк участвовал в подготовке выставки «Переплет и суперэкслибрис из коллекции П. С. Романова»; так вот, у покойного Петра Степановича был подписной переплет мастера Гегера (Hoeger), работавшего на рубеже XVIII–XIX веков для графов Шереметевых (почему несколько его произведений и сохраняются ныне в музее «Останкино»). Больше мы подобных экземпляров в частных руках не встречали. Впрочем, до выхода в 2021 году нашего «Музея книги» о русских мастерах XVIII века вообще мало что можно было узнать, и весьма вероятно, что все перечисленные выше фамилии читатель услышал впервые.

Однако переплетчики XIX – начала XX века известны много шире, что понятно: их произведений сохранилось заметно больше, и как раз на переплеты этих мастеров ведется охота коллекционеров, музеев, дилеров.

Подпись мастера на переплете М. П. Хитрова (1832)

Н. П. Хитров

Для большого периода, который обнимает первую половину XIX века, по документам числится целый перечень придворных переплетчиков, своих произведений не подписывавших, и ныне они оказываются «мертвыми душами». Однако был один мастер, притом не придворный, а московский, который оставлял подписи. Работы его традиционно ценятся на вес золота. Имя этому мастеру – Николай Петрович Хитров. По своей выучке, переплетным инструментам, безукоризненному вкусу – он был переплетчиком в духе французских придворных мастеров, русским Тувененом, с особым, именно русским, эстетическим чувством. Порой встречаются столь восхитительные его произведения, что даже не верится, что такой уровень был достижим не просто в России, но в работах русского мастера. Произведения свои он помечал фамилией – наборным штемпелем, вытисненным золотом, блинтом или сажею на корешке. Это позволило его имени сохраниться и стать знаменитым. До нас имя этого мастера не было раскрыто, называли его или просто «Хитров», или «Николай П. Хитров»; а один особенно изысканный собиратель, «Володя-француз», который знал толк в книгах, называл мастера «Хитровó». Когда речь шла о его коллекции, он многозначительно произносил: «У меня в коллекции, между прочим, два подписных Хитровó!» И это было не позерство, а осознание того, что у него, наряду с прекрасно подобранными автографами и книгами пушкинского времени, есть два драгоценных переплета. Когда в 1993 году он это говорил, мы как-то не слишком верили, что качественные образцы переплетов Хитрова так редки. Но можно только благодарить судьбу, что по прошествии двадцати лет мы смогли подобрать три переплета этого мастера, два из которых – абсолютные шедевры искусства.

П. Р. Бараш

Середина XIX века открывает калейдоскоп мастеров обеих столиц, из которых также стоит выделить нескольких особенно замечательных. Чтобы проститься с Москвой, скажем о лучшем московском переплетном мастере 1840–1870‐х годов. Его звали Петр Романович Барáш (1824–1879), и начал он свою деятельность в 1842 году, получив впоследствии, живя в Москве, звание придворного переплетчика императрицы Марии Александровны. Фамилия его (вопреки устоявшемуся мнению) совершенно русская: барашáми называли ремесленников, делавших шатры, затем так называли и обойщиков; слобода барашей Казенного приказа в Яузской части так и называлась – Бараши́; впоследствии фамилия Бараш часто обозначала просто жителя этой слободы, и именно так ее пишет В. И. Даль.

Массовым книжным переплетом Бараш практически не занимался, исполняя преимущественно кожаные переплеты для роскошных изданий, но более всего он преуспел в тиснении кожи, а также в изготовлении «футлярных изделий». Широко известен был магазин Бараша в Москве на Большой Дмитровке; в Петербурге он также имел представительство, «бюро», которое располагалось на Невском у Казанского моста. Чтобы понимать размах его дела, дадим описание на 1857 год:

Футлярное заведение господина Бараш замечательно по своему устройству, единственное и небывалое еще, не только в Москве, но и во всей России, потому что у него производится не одно футлярное мастерство, но и относящиеся к нему мастерства, как то: бронзовое, гранильное, слесарное, товарное и золочение разного рода; также рамки для портретов, в особенности фотографических и дагерротипных, разного рода; но преимущественно замечательны его складные рамки для дороги, сафьянные и овальной формы деревянные, равно и портфейли, бумажники и порт-монне. Все эти ремесла и всякого рода футлярные работы производятся в заведении господина Бараш под его надзором, и большею частию собственного сочинения; а потому прочность работы, тщательность в отделке, и с необыкновенною чистотою в исполнении, видны на каждом его произведении: всякий, ему порученный заказ, превосходен до такой степени совершенства, что кроме высочайших особ двора его императорского величества, обращались к господину Бараш с своими заказами иностранные послы, прибывшие в Москву для присутствия при коронации их императорских величеств. И они с удивлением обратили свое внимание на исполнения ему своих поручений, так что, по мнению их, подобные предметы производства иные равняются, а другие превосходят заграничные, в особенности своею прочностию; вследствие чего и удостоили его многочисленными заказами, и как редкость, взяли с собой за границу. Это тем более замечательно, что господин Бараш, первый учредитель сего заведения и сочинитель рамок, есть – русский и учился в Москве, и поэтому делает честь русскому народу; за границей же никогда не бывал, и все его искусство есть плод собственных его трудов и изобретения.

Довольно любопытный инцидент, стоивший переплетчику немалых нервов, мы хотим описать тут для иллюстрации нравов, в том числе нынешних. В последнее время горе-библиофилы в своих ароматных трудах с пафосом первооткрывателей упоминают придворного переплетного мастера по имени «Петр Афанасьевич Бараш (Барах)», что, конечно, заставляет Петра Романовича Бараша крутиться в гробу. Дело в том, что он сам потратил немало сил, чтобы такую путаницу навсегда прекратить, но, как можно видеть по горькой реальности наших дней, до конца ему это так и не удалось. Дело в том, что в момент расцвета переплетного и футлярного дела П. Р. Бараша, в 1860‐х годах, на его лавры польстился совершенно заурядный переплетчик Петр Яковлевич Барах, имевший неприметную мастерскую в Мясницкой части. Когда П. Р. Бараш вошел в моду, то П. Я. Барах решил воспользоваться счастливым случаем омонимии и заказать для своей мастерской, ничем прочим не выделявшейся, яркую вывеску «П. Бараш». В 1864 году он подал ее эскиз в канцелярию московского генерал-губернатора, однако ответа (как и эскизов обратно) не получил. Тогда в 1867 году Барах без всякого разрешения повесил эту вывеску и начал зарабатывать на чужой торговой марке. П. Р. Бараш, придворный мастер, поставщик государыни императрицы, быстро узнал об этом и обратился с прошением к московскому обер-полицмейстеру, который 5 ноября 1867 года дал делу законный ход, за чем последовал ряд судебных заседаний различных инстанций. Дело осложнялось тем, что Барах упорно не хотел подчиняться властям: сперва он не снимал вывеску, затем согласился снять вывеску «П. Бараш», но хотел повесить вместо нее «P. Barach»… В ответ на это обер-полицмейстер 22 января 1868 года собственноручно исправил ее в эскизе на «P. Barag», что, конечно, совершенно сводило на нет замысел фальсификатора. В том же году состоялось несколько судов, по которым Барах был приговорен к денежному взысканию в 10 рублей за неисполнение требований полиции. Он несколько раз обжаловал приговор, но серьезного наказания так и не понес, поскольку в одном из его документов – рекрутском формулярном списке Волынской казенной палаты – однажды была допущена описка (Бараш вместо Барах), на что он многократно и ссылался. Именно тогда, в суде, выяснилось и происхождение Петра Яковлевича Бараха. Его настоящее имя Хаскель Мордухович Барах: под ним он в 1836 году был сдан в рекруты в Волынском рекрутском присутствии и 16 лет спустя, в 1852 году, открыл свою переплетную в Москве. Далее вы уже поняли, как он действовал…

Наследие П. Р. Бараша разнообразно и внешне привлекательно, а если в ваши руки попадется хорошо сбереженный кожаный переплет с растительной овальной рамкой – фирменной для мастера, то постарайтесь оставить его в своем собрании.