Текст книги "Антикварная книга от А до Я, или пособие для коллекционеров и антикваров, а также для всех любителей старинных книг"

Экслибрисы

Мы уже касались этого явления выше (см. главку «Владельческие знаки»), но в силу нашей большой к нему привязанности скажем еще несколько слов. Смеем надеяться, что читатель знает не только этимологию этого слова, но и представляет себе это явление. Литература вопроса огромна, а справочная литература по дореволюционному книжному знаку в начале нашего века пополнилась фундаментальным справочником С. И. Богомолова (2017–2010) «Российский книжный знак 1700–1918» (2004, 2‐е изд. 2010), который и подвел черту каталогизации дореволюционного книжного знака. Десятилетия, потраченные на его создание, оправдали себя с лихвой: вероятно, никогда ничего лучшего уже не будет выпущено, в том числе и потому, что сделать это невозможно. И конечно, важно отметить, что автором его был не историк, авиаинженер по своей специальности, коллекционер по призванию. Первое издание было напечатано числом 160 экземпляров, и я рад, что покойный Сергей Иванович подписал мне один из них; второе издание вышло уже после его смерти довольно большим тиражом и должно быть у каждого, кто интересуется старой книгой.

Что касается суперэкслибрисов, то есть гербов, вытисненных золотом на книжных переплетах, скромно готов порекомендовать сводный каталог «Русский геральдический суперэкслибрис», но не в первом издании (2000), а в дополненном и исправленном – «Геральдика и редкая книга» (Т. 1–2, 2014). Сразу сообщаю, что с радостью принимаю любые комментарии и дополнения, которые неминуемо будут возникать в этой необъятной теме.

Массовый экслибрис, который в ХX веке стал самостоятельным направлением в графическом искусстве, лежит вне наших интересов. Во-первых, потому что делались такие знаки уже не ради означения собственности на книгах, а зачастую просто так, и большинство экслибрисов изначально не предназначены для наклеивания на книги, если только на планшеты в коллекциях. И в этом чуждость самого явления экслибриса ХX века для книжного коллекционирования.

Экслибрис Л. И. Жевержеева (внизу слева)

Владельческий росчерк М. С. Лесмана

Увлечение экслибрисами совершенно не означает, что поименованное лицо – это именно собиратель книг. Скажем, когда мой дедушка, художник Сергей Терентьевич Тихонов (1926–1997), делал в технике линогравюры время от времени экслибрисы, то, конечно, никакой личной библиотеки, а уж тем более книжной коллекции у меня не было – ведь мне было лет тринадцать; а лет в четырнадцать, проникнувшись идеей экслибриса, я сам под присмотром дедушки вырезал для себя на линолеуме такой знак, затем даже наклеил несколько оттисков на свои книги и довольно быстро забыл про эту забаву (да и вспоминаю только потому, что встречаю время от времени на своих книгах из справочного раздела этот экслибрис).

Значительная часть серьезных коллекционеров вовсе не наклеивает никаких экслибрисов на экспонаты своего собрания, потому что относится к ним без особенного уважения, считая их скорее порчей книг, наряду с владельческими штампами. Но это уже вопрос личного отношения, известны примеры, когда действующие коллекционеры относятся к этому как к обязательной процедуре. В целом их понять тоже можно, ведь кто бы мог подумать, что филигранно подобранное собрание покойного Всеволода Валерьяновича Тарноградского (1919–2006) – некогда киевского собирателя, переехавшего в Москву, – не только не увидит своего печатного каталога, но и будет распродаваться? И здесь хотя бы экслибрис напомнит нам о собирателе. Но чем скромнее этот знак (особенно акцентируем внимание на его размере), тем меньший урон будет нанесен книге.

Наиболее любопытным в изучении книжного знака мы считаем не тот безбрежный раздел, когда имя собирателя указано, а когда мы видим, что книга редкая и замечательная, а понять, чей это экслибрис, не можем. Так бывает, когда экслибрис анонимный (не гербовый, не вензелевый, а совсем анонимный) либо книга снабжена владельческим росчерком, но мы его также не можем разгадать. Такие случаи предрекают коллекционеру головную боль на долгие годы.

При этом бывают экслибрисы, которые как раз не имеют имени собирателя, на вид совершенно незаметны, но которые требуется знать в лицо. И главный здесь – простейший ярлык в рамке «Шкаф __ | Полка __ | № ___», который мы воспроизводим, чтобы читатели его запомнили. Он принадлежит одному из замечательных библиофилов начала ХX века Левкию Ивановичу Жевержееву (1881–1942), каждая книга которого – подлинная находка.

Другой чем-то по своей незаметности напоминает росчерк у корешкового сгиба на первом листе второй тетради книги, который мы также тут воспроизводим. Это знак собрания Моисея Семеновича Лесмана (1902–1987), выдающегося коллекционера ХX века, и мы считаем, что его тоже нужно знать каждому книжнику.

Пользуясь случаем, расскажем о своей «головной боли». Довольно давно мы встречаем даже не собственно экслибрис, а, по-видимому, просто печатку из детского набора, ставшую экслибрисом. Она изображает жирафа с выгнутой шеей. И обычно этот знак поставлен на очень хороших коллекционных книгах начала ХX века, порой с автографами; мы видели их раньше по большей части в Ленинграде, но, может быть, это и московское собрание. Мы этого разгадать не смогли. Если вдруг кто-то знает, чей он, прошу найти способ сообщить об этом – хотелось бы эту загадку разрешить, что будет также важно и для возвращения из небытия имени того собирателя, чьи прекрасные книги время от времени радуют коллекционеров.

Экспертиза и эксперты

В значительной мере мы раскрыли эту тему в других разделах. Но чем дальше развивается коллекционирование и антикварная книжная торговля, тем более актуален вопрос квалифицированной экспертизы. Потому что если можно заручиться экспертом в какой-то узкой области, то «комплексно» этот вопрос не решить, ведь область наша довольно непроста для таких односложных решений.

Говоря о ситуации, которую мы наблюдаем ныне на отечественном антикварном рынке, говоря о книгах и особенно рукописях, можно признать ее далекой от совершенства. Причин много: и отсутствие институции, которая бы пользовалась доверием, и страх квалифицированных специалистов, которые в некоторых областях имеют научный авторитет, но вообще сторонятся практики экспертизы, не желая брать на себя какие-то риски. Поскольку спрос на такие экспертизы довольно высок, то он вынужденно рынком удовлетворяется, но результаты таких экспертиз не всегда кажутся безупречными.

Здесь нужно вспомнить слова И. А. Крылова: «Беда, коль пироги начнет печи сапожник, а сапоги тачать пирожник». Дело в том, что не только сама область наша требует и знаний, и кругозора, и многолетней наработанности глаза. Но и, в силу многих тонкостей, даже от специалистов-текстологов мы перестали ожидать энциклопедического охвата.

По этой причине, если вдруг вы захотели выслушать авторитетное мнение об автографе или рукописи, то вряд ли нужно успокоиться, увидя экспертное заключение работника библиотеки или музея, который, и это не так трудно проверить, не робеет высказываться относительно рукописей самых разнообразных персонажей мира русской истории и литературы: вот его экспертиза на автограф Маяковского, вот он подтверждает автограф Пастернака, вот его мнение об автографе Цветаевой или Ахматовой, вот подтверждение автографа Григория Распутина, Чайковского, Сталина или Дзержинского, а вот экспертиза автографа Владимира Набокова… Безотносительно того, насколько мы согласны или нет с такими экспертами, стоит подумать, а может ли эксперт быть вообще настолько разносторонним.

Еще одно развлечение – поинтересоваться тем, какова основная специальность эксперта, который подписал конкретное экспертное заключение. И если у эксперта, который занимался исследованием автографа писателя ХX века, основной специальностью является древнерусская литература, или он занимался историей гравюры, или же вовсе у него нет научных работ, тогда это повод для серьезных размышлений.

Ныне же доходит до того, что порой, видя малоквалифицированную экспертизу, мы вместо успокоения наполняемся подозрениями (возможно, даже излишними) к автографу или рукописи. То есть, на наш взгляд, лучше бы автограф был и вовсе без экспертизы, чем с отзывом специалиста из совсем иной области науки или того, кого уже уличили в написании заключений на заведомо фальшивые предметы.

Это не значит, что экспертизы неспециалиста в узкой области будут заведомо ошибочными. Конечно, здесь бывают и верные, но все-таки для предметов столь серьезной культурной значимости это скорее билет в лотерее, чем гарантия подлинности. Ну а если вдруг ошибка выявится, любой эксперт с чистой совестью может сказать: «Это мое мнение, и я остаюсь при своем мнении, и все тут!» И вполне будет прав: никакая экспертиза не является гарантией на все времена, и любой человек может и заблуждаться, и ошибаться.

На этом фоне практикуются исследования и экспертизы иного рода. С 1990‐х годов множатся случаи, когда автографы литераторов XIX – начала XX века подтверждает не филолог-текстолог, не даже музейный или библиотечный работник, а человек с юридическим образованием и специальностью «судебная экспертиза», то есть милицейский почерковед. Мы подчеркиваем, что говорим не о тех случаях, когда такой эксперт опровергает подлинность, что, в общем-то, наиболее ожидаемо от обладателей этой квалификации, а именно ее подтверждает. Наш скепсис объясняется тем, что речь идет о довольно специфической группе рукописей указанного периода, которые не являются предметом каждодневных исследований почерковедов-юристов.

Более того, читая почерковедческие криминалистические документы, мы должны обратить внимание как минимум на одно ключевое обстоятельство, которое не дает нам оснований считать выводы таких документов заслуживающими нашего абсолютного доверия. Особенно, повторимся, это касается тех случаев, когда криминалист-почерковед не разоблачает фальсификат, а, напротив, подтверждает подлинность автографа XVIII, XIX или XX века. Обстоятельство же, серьезным образом девальвирующее степень доверия к такому заключению, – ничуть не тайна, оно даже указывается в любом таком почерковедческом заключении; прочтите любое из них внимательно, и эта ахиллесова пята криминалистики не уйдет от вашего взора. Обычно там указывается, что вместе с конкретным предметом экспертизы (листок или книга с вероятным автографом NN) представлены на экспертизу и «условно-свободные и свободные образцы подписи и почерка NN», но не в оригинале, а «в книге такой-то». Ну и как уж, извините, доверять такой экспертизе? Ведь сравнительный анализ эксперт производил не с эталоном в архиве, и даже не с качественной цифровой копией с возможностью увеличения, а с публикацией в книге; такого сравнительного материала может быть порой достаточно для опровержения, но уж точно не для подтверждения подлинности автографа или рукописи.

Здесь уместно привести мнение ученого хранителя рукописей А. С. Пушкина (это такая должность) Института русской литературы (Пушкинского Дома) Академии наук Т. И. Краснобородько, да простит меня Татьяна Ивановна за излишнюю мою разговорчивость. Мнение это было высказано лет эдак двадцать назад: «Когда раздается звонок и кто-то мне говорит, что он хочет принести для консультации автограф Пушкина с подтверждением эксперта-графолога, я заранее знаю, что автографа Пушкина я там не увижу».

Итак, если коллекционер настолько мало понимает в предмете своего коллекционирования, что не может решить сам, подлинник перед ним или не подлинник (не обязательно фальсификат: ведь это может быть просто список, не слишком далеко отстоящий от времени создания подлинника), но, с другой стороны, уже осознает, что требуется не просто эксперт за деньги, а именно специалист, которому можно довериться, как ему в этом случае поступить?

Еще раз процитируем профессора Р. Д. Тименчика: «Здравый смысл, обыкновенный, понудил бы задаться вопросом: если уж теплится хоть какая-то надежда на подлинность автографов и нет доверия проведенной экспертизе, то почему не обратиться повторно к квалифицированной экспертизе. Говорю – квалифицированной, потому что широко простирает халтура крылья свои в дела человеческие…»

И еще раз с ним согласимся. Ведь совершенно точно, что многие из писателей, чьи рукописи ныне активно собираемы, имеют квалифицированных исследователей, то есть ученых-текстологов, которые занимаются творческим наследием этих писателей и перелопатили столько листов их рукописей, что они знают их почерк лучше, чем свой, а также осведомлены о приемах, манере подачи материала, которыми пользовался их герой. А если и успели позабыть, то они могут и посмотреть подлинные рукописи заново и даже положить вашу покупку рядом с подлинниками, а этот нехитрый метод исследования (сравнительный) очень плодотворен.

Но здесь другая проблема. Если мастера поточной экспертизы всегда готовы к услугам, ученые-текстологи не всегда легко соглашаются тратить свое драгоценное время на вас, что объяснимо: жизненный и научный интерес этих ученых состоит не в том, чтобы давать за деньги экспертизы налево и направо, а чтобы заниматься изучением и публикацией рукописей (не нужно путать их с филологами-популяризаторами, которые, может, вообще не видали рукописей своих героев).

Имена таких специалистов «высшего разряда» в основном известны, поскольку речь мы ведем о крупных ученых-филологах, авторах статей и книг, обладателях опытом и знаниями. Разумеется, нельзя быть уверенным, что такой колосс науки будет рад помогать вам. Однако мы здесь уже вступаем в мир не служебных, а человеческих взаимоотношений, и многое зависит от личных качеств как одного, так и другого участника такого разговора. Это вопрос симпатий и антипатий. И если вы сможете найти в специалисте такого уровня не просто равнодушного слушателя, а сочувствующего вашему увлечению, то как минимум будете ограждены от вероятности потратить большие средства зазря.

Но поскольку дело иметь ученый будет не с вами, а прежде всего с принесенными рукописями, то, конечно, лучше для вас, чтобы в результате это оказались подлинники. Ведь никто не хочет каждый раз, когда открывается ваш портфель, услышать один и тот же вопрос: «Опять подделки принесли?»

Иными словами, грамотная экспертиза и аннотированное описание экспонатов конкретного собрания, как и само собирательство антикварных книг и рукописей, требуют усилий и волнений. И если кто-то думает, что с приобретением какой-либо редкости он может успокоиться, уверяем, нет: нужно, чтобы и научный мир признал ее безупречной. Тогда и вы будете чувствовать себя уверенно, и ваши наследники.

Те же, кто брезгует и экспертизой, и научным описанием, легко могут подвергнуть себя публичной порке, предъявив в качестве замечательного экземпляра своей коллекции предмет небезупречный с точки зрения подлинности. Это вдвойне неприятно, потому что обычно коллеги по цеху, антиквары и коллекционеры, не откажут себе в удовольствии поделиться своими сомнениями с максимальным числом окружающих.

Ярмарки и рынки

Когда речь заходит о том, каким образом можно удачнее всего приобрести подлинное сокровище в интересующей нас области антиквариата, чтобы тем самым бешено обогатиться, имеется устойчивая мифология: вам прямой путь на блошиный рынок. Именно там, в горах хлама, вас ждет жемчужина, нужно ее лишь отыскать.

Отчасти это справедливо, поскольку действительно блошиные рынки и антикварные ярмарки могут помочь в покупке чего-то такого, что практически не удается купить на аукционах. Последнее связано с тем, что сегодня большинство аукционов, даже в жанре гаражных распродаж, проходят и в интернете, а фотографии лотов можно изучить заранее. То есть если раньше сохранялась вероятность того, что кто-то не узнает про торги и вам удастся купить предмет сильно дешевле его рыночной цены (впрочем, это аукцион, значит, всякая цена рыночная), сегодня уже нет былой уверенности: много охотников просматривают каталоги, подписываются на рассылки и ежедневно получают перечни от интернет-агрегаторов в соответствии с поисковыми запросами.

И поэтому для коллекционера нет ничего лучше, чем антикварные ярмарки и блошиные рынки; по крайней мере, любая покупка там имеет характер «таблетки счастья», когда ты что-то ищешь и находишь. И конечно же, это выгодно отличает сам вид такой торговли от всепоглощающего онлайна: можно пощупать предмет, можно посмотреть, что там есть еще рядом, можно поторговаться… Словом, путешествия по антикварным ярмаркам и блошиным рынкам сродни самому приятному отдыху, особенно если дело происходит в теплое время года.

Существуют блошиные рынки с относительно устойчивой, хорошей для антикваров репутацией, что ты оттуда не уйдешь с пустыми руками. Таков рынок Сент-Уан (за метро «Порт-де-Клиньянкур») в Париже. Это едва ли не лучший блошиный рынок в мире, который еще не переродился в барахолку или сувенирную ярмарку. Именно такая тенденция сильно испортила в восприятии коллекционеров лондонский «блошиный рынок выходного дня» на Портобелло-роуд: толпы туристов, теснота, обилие товара секонд-хенд…

В парижской же традиции вообще само собой разумеются барахолки выходного дня на многих улицах и площадях: это увлекательно, если вы поселились неподалеку от одного из них. Если же вы живете там некоторое время (месяц или более), то вы вскоре будете отмечать людей, которых уже видели; такие месье ходят по расписанию и по давно устоявшемуся маршруту. Ходят быстро, хватают вещи довольно резко. Аки ловцы жемчуга, бегают они от рынка к рынку со своим неводом в виде тряпичной сумки, что-то выцепляют взглядом, поторговавшись, покупают, бегут дальше…

Многочисленные ярмарки в европейской провинции, обычно в соответствии с календарем, могут напоминать совсем уж барахолку, но могут быть и гигантским ангаром со многими участниками. Последние таят больше неожиданностей, нежели антикварные центры, которые работают в какой-нибудь забытой богом деревушке круглый год (но и они, привлекая зачастую ресторанчиком, а не своим ассортиментом, не собираются закрываться).

Говоря отдельно о книгах и рукописях, мы многократно посещали различные «отраслевые» ярмарки, но все-таки больше всего их в Париже, хотя и в других странах и городах тоже можно приобрести что-то интересное. Однако что нам удавалось купить, так это точные по размерам переплеты для того, чтобы вставить впоследствии в них книгу, которая ждет реставрации. В остальном же – лишь мимолетные удачи.

Почему совершенно нечего сказать о том, как обстоит дело с блошиными рынками и антикварными ярмарками на нашей родине? Наверное, потому, что собственно антикварных ярмарок у нас почти нет, за исключением редких событий, где ты традиционно увидишь лишь то, что уже не раз пытались продать на аукционе, но не преуспели. И если у коллекционера нет жажды общения или устойчивых повадок павлина, то делать там совершенно нечего. Таким образом, любая мировая антикварная книжная ярмарка тем только и пытается привлечь к себе внимание покупателей, что новыми экспонатами, а в России эта традиция, быть может, и пыталась устояться, но не сложилось. Потому многие коллекционеры в принципе обходят стороной подобные мероприятия. А блошиные рынки – будь то вернисаж в Измайлове в Москве или рынок на Удельной в Петербурге – вряд ли можно назвать тем местом, где встречаются антиквары и коллекционеры. Барахолки же на бульварах или на площадях в принципе уже кажутся немыслимыми: такая торговля кажется нашим властителям недостойной. По этой причине и стараются блошиные рынки перенести как можно дальше, а работу продавцов сделать максимально неудобной. Хитровки и Сухаревки я, понятное дело, не застал, но Тишинку помню хорошо. Ничего подобного ныне нет (как не является Тишинкой и то, что было построено на ее месте и носит название Тишинского рынка).

При этом и само новое время побуждает нас совершенно иначе взглянуть даже на мировые ярмарки и блошиные рынки. Дело в том, что в какой-то момент антиквар или коллекционер, покатавшись по миру и «по ярмонкам», понимает, что все эти поездки очень даже хороши в качестве туризма, но для реальной работы антиквара или увлечения коллекционера они уже не приносят ни былого удовольствия, ни тем более пользы. А если задаться вопросом и посчитать, сколько же было потрачено на билеты, отели, аренду автомобилей, то любая покупка на антикварной ярмарке или блошином рынке покажется не более чем баловством, проведением досуга.

Другое дело, что именно этот вид досуга наиболее привлекателен для человека, увлеченного антикварной книгой.