Текст книги "Антикварная книга от А до Я, или пособие для коллекционеров и антикваров, а также для всех любителей старинных книг"

Квалификация же специалиста как раз и состоит в том, чтобы, даже если он чего-то не знает, после пары несложных библиографических действий понять абсолютно точно, что некий предмет имеет незаконное происхождение. А кто, скажите пожалуйста, обладающий такой квалификацией, будет тратить цветы своей селезенки, чтобы потом его начали таскать на следственные действия и в суды как свидетеля? (Ну это еще оптимизм, если не квалифицируют его знания иначе.) Ответ очевиден. Поэтому остается предоставить Провидению вершить судьбы мира, а самому покуривать в сторонке. Но, как мы сказали, иногда нет сил терпеть.

 
В нем взыграло ретивое!
«Что я вижу? что такое?
Как!» – и дух в нем занялся…
 

Помнится, несколько лет назад на открытых торгах в Москве продавались рукописи Лобачевского, происхождение которых было для меня очевидно, а многолетнее изучение наследия великого геометра позволило сразу понять, откуда что происходит. Те рукописи, о которых речь, ранее хранились в мемориальном Геометрическом кабинете при Казанском университете, давно были введены в научный оборот, вошли в монументальный свод Л. Б. Модзалевского «Материалы для биографии Лобачевского» (1948). Путаницу в описании некоторых автографов создавало то, что они были неверно прочтены «экспертами» и даты писем были как будто иными, хотя, конечно, текст совпадал с публикацией. И в тот момент всем было на это наплевать. Сейчас даже не хочется думать, вернулись эти рукописи в Казань или нет… Думаю, что нет; помню только, что на мои доводы мне было сказано, что раз на автографе государственных печатей нет, то и проблемы никакой нет, успокойтесь мужчина…

Совсем недавно, 1 декабря 2021 года, в Лондоне состоялся крупный аукцион русских автографов «Exiles and Idealists: A Private Collection of Russian Literary Manuscripts» (Christie’s), на котором было много любопытных предметов. В контексте данного рассказа мы были удивлены тем, что ряд рукописей происходил из одного источника – «Provenance: Temira Pachmuss (1927–2007, professor of Russian literature at Illinois University at Urbana-Champaign and leading Gippius scholar)». То есть архива Темиры Пахмус, общеизвестного исследователям богатейшего источника, который после ее смерти по завещанию поступил в Иллинойсский университет. Судя же по представленным на аукционе рукописям, в какой-то момент ее архив серьезным образом поредел. То есть не только на нашей родине бывают необычные ситуации с хранением архивных документов. Однако два предмета на этом аукционе были уже совсем кричащи. Специалист это мог понять сходу.

Первый – фотография А. П. Чехова с автографом А. А. Ральцевичу от 23 августа 1900 года (оценка аукционного дома 5000–6000 фунтов, лот 57). Судя по Полному собранию сочинений (Письма. Т. 12. М., 1983. С. 196, № 268), фотография эта не только была воспроизведена в 1960 году в журнале «Вопросы архивоведения», но и должна бы храниться до сих пор в РГАЛИ (Ф. 549. Оп. 2. Ед. хр. 54).

Второй – автограф С. Есенина, заявление поэта в Госиздат от 20 августа 1919 года (оценка аукционного дома 4000–6000 фунтов, лот 248). Это официальный документ со всеми резолюциями и печатями, опубликованный в Полном собрании сочинений (Т. 7, кн. 2. М., 2000. С. 204, № 13), где имеет такой вот текстологический комментарий (с. 296–297): «Печатается по ксерокопии автографа (частное собрание, г. Москва). В 1960‐е годы автограф находился на государственном хранении: ЦГАОР (ныне ГА РФ), ф. 395, оп. 1, ед. хр. 16, л. 48. Ныне его местонахождение неизвестно». То есть в 1962 году документ был напечатан в собрании сочинений по архивному подлиннику, с которого не ранее 1980-х, когда архивы начали пользоваться ксерокопировальными аппаратами, была снята копия. Когда же пришло время сверить документ для очередного полного собрания сочинений – листа в деле уже не оказалось. (Хочется здесь сказать пару слов и о том, что порой из архивных дел не удаляются, а в них, напротив, появляются никогда не существовавшие листы, в согласии с которыми вскоре будет узаконена очередная грандиозная подделка, но этот рассказ здесь, увы, неуместен, поскольку касается иного континента антикварного мира.)

То есть происхождение рукописей Чехова и Есенина из федеральных архивов не только точно устанавливалось, но и было хорошо документировано. И тогда мы поставили опыт: как только увидели рукописи и поняли суть, то через пару дней, 18 ноября, не сумев взять себя в руки, отправили свои соображения в оба архивохранилища.

И, о чудо, письма наши не были выброшены в spam. Более того, к чести архивов, они направили свои официальные ответы: уже на следующий день директор ГА РФ написала, что архив «предпримет все зависящие от него действия по возвращению документа на государственное хранение», а директор второго архива позднее ответила подробно: «Указанный документ был похищен из фондов РГАЛИ в 1999 г. и до настоящего времени числится в розыске. О появлении его в продаже нами оперативно уведомлены компетентные органы. Администрация аукционного дома Christies’s также проинформирована нами о провенансе этой фотографии и ее принадлежности Архивному фонду Российской Федерации».

Думается, механика далее была следующая: убедившись в правоте моих слов, федеральные архивы подали свои докладные записки в главк. И уже Росархив предпринял действия, которые привели к тому, что вечером 26 ноября, когда оба предмета уже имели заявки от покупателей с все возвышающимися предварительными ставками и цена реализации их должна была серьезно превысить ожидания, аукционный дом Christie’s снял оба предмета с аукциона и разослал извинительные уведомления участникам торгов. Вероятно, когда наша книга выйдет в свет, рукописи эти вернутся в российские архивохранилища. Воистину,

Больших трудов пример есть малый муравей!

Летучие издания

Существует большой сегмент антикварной книги, который традиционно называется летучими изданиями. Особенно нужно благодарить за этот термин академика Н. П. Лихачева, который, собственно, и сделал его научным термином, издав в 1895 году «Каталог летучих изданий и их перепечаток: Манифесты, указы и другие правительственные распоряжения…». Относится этот термин не только к прокламациям, но и к большинству печатных изданий, полиграфический объем которых уступает традиционной книге или даже брошюре, то есть начинается от одной полосы печатного текста. Максимальной границы печатного объема летучих изданий наша наука не определяет, однако, судя по наблюдениям, обычно это два печатных листа. Все, что превосходит такой объем, относится к брошюрам, а если это какой-то тариф или ведомственный штат – то к ведомственным изданиям. Акцидентная продукция также относится к летучим изданиям.

В антикварной торговле долго не было никакого уважения к таким листкам, но со временем, когда «подобрались» книги XVIII – начала XIX века, а к книжным редкостям стали относиться внимательнее, взор как собирателей, так и библиотек обратился к меньшим братьям печатной книги – летучим изданиям.

Сегмент их поистине огромен, и для лучшего понимания необходимо разделять летучие издания (или, как их называют в антикварном мире с легкой руки, то есть даже легкого языка моего коллеги, – «летучки») на несколько основных частей.

Во-первых, это просто издания с минимальным числом страниц – от двух до двадцати четырех. К ним относится один из двух разделов, которые имеют наибольший коллекционный интерес, – это различные оды и стихотворения на случай. Хотя они вроде бы не относятся к области собственно «книги», все-таки давно стоят в одном ряду с традиционными печатными изданиями, да и как же с ними быть? Ведь кабы только неизвестные авторы печатали свои вирши, то можно было бы их списать в утиль, но раз уж и первые наши поэты издавали таким образом свои сочинения, игнорировать их никак не получается.

Во-вторых, крупнейшим разделом «летучек» являются указы и манифесты русских императоров. Именно к этим изданиям проявлял наибольшее внимание Н. П. Лихачев, но так уж сложилось, что именно эти издания каталогизированы недостаточно, и после справочника 1895 года, который был кратким и отражал лишь некоторые редкие указы и манифесты, мало что добавилось. Эти издания даже не брошюра, а чаще всего – просто текст на одной стороне листа; кроме того, часто они не имеют привычного «паспорта», каковым для книг и брошюр служит титульный лист, а система учета и хранения не позволяет их каталогизировать простым способом.

И уже остальное в разделе летучих изданий – это поистине безбрежное море листовок, театральных программок, афиш и афишек, печатных меню, ведомственных инструкций, приглашений, отчетов, лубочных иллюстрированных книжек… Словом, всего того, что не является собственно книгой, а потому и не поддается ни традиционному хранению, ни учету, ни нормальной каталогизации. В сущности, эта область типографской продукции как никакая другая соприкасается с архивным материалом и его архаикой. И этим обстоятельством можно объяснить тот факт, что значительное число летучих изданий хранится отнюдь не в библиотеках; они хранятся в архивах, причем и отдельными делами и вязками, и вкраплениями в рукописные фонды. Затруднительны поиск и описание их, что препятствует каталогизации.

Из этого моря нужно исключить отдельные оттиски из книг, сборников и журналов, которые составляют собственный вид печатных изданий и требуют отдельной характеристики и подхода.

Как и у каждой значительной области антикварной книги, у летучих изданий есть свои тонкости, закономерности, недосказанности. Мы не претендуем в данном случае на всеобщую их характеристику, но про те два отдела, которые считаем основными, позволим себе сказать подробнее.

Оды и стихотворения на случай

Внимание к ним с точки зрения библиографии, ввиду культурной из значимости, да и просто невозможности игнорировать, привлек еще Василий Степанович Сопиков в «Опыте российской библиографии» и тем самым «вывел в свет» эти никчемные листочки. Кабы не он – может быть, так и оставались бы летучие издания еще лет сто «лицами без гражданства» в стране библиографии, каковыми являются до сих пор манифесты и указы. Но дело сделано, и в репертуаре русской книги XVIII–XIX веков летучие издания заняли свое прочное место.

Так поначалу и казалось. Каталоги изданий гражданской печати Петровского времени, составленные ленинградцами Татьяной Александровной Быковой (1894–1975) и Мироном Моисеевичем Гуревичем (1898–1973), скрупулезно описывают все печатные издания Петровской эпохи – от волюмов Барония или Пуффендорфа до отдельных летучих листков сенатских и синодальных указов. То есть составители, руководствуясь стремлением максимально отразить репертуар русской типографской продукции первой четверти XVIII века, постарались описать все, что в тот период вышло из-под типографских станов в России. Но это в действительности не столь и великое число – расцвет типографий начнется только во второй половине XVIII века.

И в этом суть проблемы. Если петровские издания уже в XIX веке были неплохо каталогизированы, а в главных библиотеках страны составились выдающиеся их коллекции, то отметать летучие издания было даже неразумно. Но остальные три четверти XVIII века – уже время расцвета типографического искусства и начала массового книгоиздания, частных и провинциальных типографий, и репертуар русской книги гражданской печати 1725–1800 годов во много раз превышает репертуар первой четверти.

Что дальше? Дальше произошло то, что можно считать роковой ошибкой отечественной библиографии XX века в области описания редких изданий. Когда в середине XX века начал выходить в свет «Сводный каталог русской книги гражданской печати XVIII века. 1725–1800», который готовился в беспрецедентных и неповторимых условиях коллективной работы крупнейших библиотек СССР, объективная трудность выявления и каталогизации летучих изданий испугала даже его составителей. Да и были причины – ведь если книги и брошюры всегда отражались в библиотечных каталогах, то листочки и издания в 2–16 страниц – далеко не всегда. Они нередко объединены в конволюты либо вообще приплетены в конце к другим книгам; словом, сама их эвристика представляет немало трудностей. К тому же на летучих изданиях часто не указаны место и год издания, и датировать их не всегда возможно с абсолютной точностью. И в результате в Сводном каталоге – исключительном и прекрасном справочнике, – даже есть оговорка, что составители не учитывают такие издания.

Наверное, было бы логически правильным готовить в процессе издания Сводного каталога отдельный каталог летучих изданий XVIII века и в случае надобности делать отсылки к планируемому изданию. По крайней мере, тогда было бы возможно и четко дать определение летучим изданиям. Но никто не решился выделить их, и до сих пор, как мы сказали, минимальный объем в одну страницу – известен, а вот вторая граница не проведена, так как сразу пришлось бы отметать из репертуара Сводного каталога значительное число каталожных номеров. По этой же причине в Сводный каталог попали объемные ведомственные издания – тарифы и штаты, но преимущественно достаточного (книжного) печатного объема.

С другой стороны, полностью отмести летучие издания при составлении Сводного каталога составители не смогли: ведь множество произведений русской литературы XVIII века – от Сумарокова до Струйского – печатались и в виде отдельных листочков. Но включать их полностью – означало потонуть в море указов и манифестов.

И тогда был избран не самый удачный способ – Сводный каталог, не сумев побороть свою жадность, стал включать летучие издания на усмотрение составителей. Позиция эта была очень уязвимой: какие летучие издания считать «заслуживающими особенного внимания» и надлежит учесть, а какие посчитать маргинальными и отбросить? Тут четких критериев не было, и все зависело от воли составителей. И как результат – частично летучие издания включены в Сводный каталог, частично пропущены. Но это касается в основном произведений художественной литературы, потому как остальные типы, за исключением некоторых ведомственных, практически не отражены в нем.

Что же касается всяких виршей, то они в большинстве своем включены в Сводные каталоги, но лишь тогда, когда зафиксированы в главных библиотеках России. Если их нет в этих собраниях, то их обычно нет и в Сводном каталоге. В любом случае обычно летучие издания сохраняются в столь ничтожном количестве, поскольку они часто и печатались тиражом от 30 до 200 экземпляров, а об их сохранении мало кто пекся. Никакого обязательного экземпляра для них долгое время не существовало. По этой причине огромное их число, особенно изданных на иностранных языках, не сохранилось до нашего времени даже в виде библиографических описаний.

Манифесты и указы

С того момента, как в начале XVIII века заработали типографии гражданского шрифта, значительную часть их продукции составляли официальные указы, листовки, прокламации… По сути, пока не началось издание газет в губернских центрах, такие летучие издания были единственным источником сведений о новых узаконениях, причем источником достоверным, поскольку рукописные копии могли содержать ошибки и сознательные изменения.

Что касается информативной ценности, то подавляющее большинство манифестов и указов, которые были печатаны в типографиях, вошли в XIX веке в Полное собрание законов Российской империи. То есть как источник текста они не настолько интересны; однако редкость многих из них – неоспорима, особенно если вспомнить тот факт, что в XVIII веке многие монархи стремились уничтожить в народе память о прежних самодержцах. Именно по этой причине, например, крайне редки всякие манифесты и указы с упоминанием титула Иоанна Антоновича и вообще Брауншвейгского семейства. Об этом уже писал Н. П. Лихачев и другие исследователи.

Совокупный тираж каждого манифеста или указа мог доходить до многих тысяч экземпляров. Что значит «совокупный» – а дело в том, что тиражирование таких государственных актов часто не производилось единоразово в одной типографии, а, подобно кругам на воде, расходилось по империи посредством городов, в которых имелись типографии. Если монарх подписывал указ, то он мог затем поступать в Сенат, фиксировался там и в качестве сенатского (или именного) печатался в Сенатской типографии. Оттуда он циркулярно рассылался по губерниям и мог там осесть в Губернском правлении (если он не предназначался большой аудитории), а мог и быть перепечатан там для дальнейшего распространения по уездам и волостям.

Да и не существовало единого исходящего полиграфического центра для высочайших повелений: Академическая типография, к примеру, печатала в XVIII веке именные указы и повеления по заказам императорского Кабинета; Сенатская – специальные указы, которые проходили по ведомству Сената, типография Военной коллегии – те указы, которые были адресованы военному ведомству, и так далее. Затем они могли перепечатываться как в провинции, так и в столичных типографиях Москвы и Петербурга. Впоследствии наиболее важные, которыми пользовались при судопроизводстве или государственном управлении, входили в сводные издания указов. После этого отдельные летучие издания выходили из употребления, поступая наряду с прочей делопроизводственной документацией в ведомственные и государственные архивы.

Уже с начала XVIII века существовал огромный пласт таких изданий, библиографирование которых представляет собой непростую задачу. Важно понять, оригинальный ли это указ, то есть самый первый напечатанный, или его перепечатка. Часто сведения о типографии указаны на самом издании, но если их нет, определить место издания намного сложнее.

Казалось бы, трудность преодолима: почему бы не составить сводный каталог таких изданий, начав с полного свода указов и манифестов XVIII века, тем более что Полное собрание законов будет в таком деле верным путеводителем? Но не тут-то было. Дело в том, что для начала нужно иметь максимально полное число таких печатных летучих изданий для изучения и сопоставления. Они же традиционно хранятся не в библиотеках, а в архивах; то есть к тому моменту, когда государственные библиотеки начали свою работу по комплектованию, указы эти по большей части были заменены газетными публикациями. Лишь несколько переплетенных томов-конволютов, сохраняющихся в библиотеках, доступны для такой работы; но это – капля в море. Да и в самих архивах указы и манифесты достаточно редко обособлены – они чаще всего сохраняются в составе рукописных дел, и выявление их само по себе требует кропотливой (коллективной и слаженной) работы.

Другая трудность – они заведомо должны быть отделены от печатной книги. Почему? Посмотрим на электронный сводный каталог русской книги XVIII века, который ведется в РНБ. Умные составители, дабы увеличить формально численность книг в своей электронной базе данных, включили туда описания и роспись нескольких конволютов из летучих изданий. И теперь, когда вам нужно уточнить описание некоторой книги XVIII века, а особенно если вы заказываете выборку по годам, вас просто заваливает летучими изданиями, которых много больше, чем собственно книг. Сортировка же и тонкий поиск – это самая большая проблема нынешних электронных сводов и цифровых библиотек.

Это говорит о том, что летучие издания, как и их отдельные виды, требуют самостоятельного изучения и каталогизации, поскольку любое смешение различных типов печатных изданий будет приводить к неразберихе. Примеров неразберихи много, но особенно забавно видеть указание форматов листовых изданий: формат во вторую долю и фолио вдруг оказываются двумя различными форматами, тогда как именно вторая доля (сложенный пополам лист) и есть фолио.

Ведь разделились же книги и периодические издания, а внутри периодических изданий – журналы от газет; так и летучие издания должны учитываться, для простоты поиска и идентификации, отдельно от книг, а для этого надлежит четко провести границы между ними.

Научная книга

Научная книга, в строгом понимании, то есть подразумевая здесь науки естественные, представляет собой раздел антикварной книги и книжного коллекционирования, высоко расположенный в табели о рангах в странах западнее России, а на нашей родине – пребывающий в совершенном небрежении.

Может быть, я ошибаюсь, но мы не знаем ни одной монографической книжной коллекции, которая была бы посвящена русской науке. Да, были А. И. Маркушевич и Г. А. Абакумов, которые хорошо понимали в европейских научных изданиях и старались их подбирать; но их интерес касался именно иноязычных первоизданий. Собственное наше с коллегой собрание, посвященное русской науке, которое вошло отдельным разделом в наш «Музей книги», является лишь подступом к подобной масштабной коллекции, хотя бы и состоит в значительной мере из совершенно исключительных по своей редкости и коллекционной значимости предметов. Здесь нужно отметить, что единственным знакомым нам антикваром, кто интересовался темой русской науки и которому мы благодарны за пример и помощь, до конца своих дней оставался М. М. Климов. И лишь по слухам знаем, что сохраняется в частных руках превосходная коллекция изданий Лобачевского.

При этом существует отдельный пласт книжных дилеров, которым знакома аббревиатура PMM. Она расшифровывается, если подумать некоторое время, не как «пистолет Макарова по-английски», а как сокращение важнейшего в мире западной антикварной книги справочника «Printing and the Mind of Man». То есть многим деятелям рынка неплохо известны те издания, которые являются фундаментом мировой научной мысли. Но известность эта уж совсем однонаправленная: осведомленность в ценах, которые формирует западный рынок на книги из этого списка, в особенности основополагающие труды Коперника, Кеплера, Галилея, Ньютона и равновеликих, способствует не развитию собирательства, а кражам этих книг из государственных собраний.

«Алгебра» Н. И. Лобачевского с его автографом (1834)

Рынок русской научной книги, говоря о первых публикациях выдающихся открытий или об итоговых работах гениев русской науки, весь также имеет четкую ориентацию на внешний рынок, на который, опять же, многие русские книги вовсе не должны были бы попадать, имея на своем пути государственную границу. Но «вода дырочку найдет», и мы видим, как находчивые антиквары фигурируют в уголовной хронике.

В особенности нужно упомянуть тут о Н. И. Лобачевском. Как при жизни великого геометра считали умелым администратором, но крутили у виска, когда тот начинал говорить о неевклидовой геометрии, так и после смерти, когда к ученому пришла мировая слава, труды его претерпевают страшные муки. Отдельные издания его сочинений, которые печатались по заказу Лобачевского в виде отдельных оттисков, дошли до нас в совсем малом числе экземпляров, подчас хорошо охраняемых, а вот «Казанский вестник» или «Ученые записки Императорского Казанского университета», где он печатал свои творения – имели больший (хотя и совсем несопоставимый со столичными научными журналами) тираж, а потому страдают до сих пор. За неимением на рынке отдельных оттисков основополагающих работ Лобачевского щупальца книжных мародеров не просто протянулись, а уже уничтожили большинство томов указанных журналов с публикациями Лобачевского в государственных библиотеках. О том, как путем вырезок формируется якобы «отдельный оттиск», рассказ чуть ниже. Пока же – скажем о результатах такой деятельности в связи с публикациями Лобачевского.

Первое издание таблицы Д. И. Менделеева (1869)

«О началах геометрии» Лобачевского, но не оттиск, а именно собранные вместе вырезки из «Казанского вестника» (1829–1830) с титульными листами номеров журналов просто-таки триумфально шествуют по миру. И каждый раз, когда такой «комплект» появляется на свет, я мысленно скорблю о том, кто стал «донором», – о кастрированном неизвестными лицами комплекте журнала. В 1998 году на Christie’s комплект таких вырезок был продан за 387,5 тысяч долларов (причем на двух журнальных титульных листах даже стояли старые штампы Библиотеки Академии наук, что было указано в аукционном каталоге); другой – в 2006‐м был оценен на Sotheby’s в 200–250 тысяч фунтов, третий – в 2010‐м продан на Christie’s за 134,5 тысячи долларов. Или же вырезка статьи «Воображаемая геометрия» из «Ученых записок Казанского университета» – в 2019 году она была продана на аукционе Christie’s за 150 тысяч фунтов.

Казалось бы, такие цифры должны опровергнуть наш тезис о том, что рынок русской научной книги находится в глубоком зачатке. Однако если мы прибавим к указанному имени еще несколько гениев русского естествознания, почитаемых на Западе, прежде всего речь о Д. И. Менделееве и К. Э. Циолковском (но именно об их основополагающих новаторских работах), то здесь интерес к этой теме почти что заканчивается. Леонард Эйлер, работы которого традиционно высоко оцениваются на рынке, все-таки хотя и умер в России, но принадлежит всему миру, и потому мы не рассматриваем его в этой связи. Но, опять же, если за рубежом публикации трудов Л. Эйлера, Н. Фусса и прочих ученых, писавших не по-русски, но живших и работавших в России, пользуются интересом собирателей и оцениваются достаточно высоко, то у нас рынок для них будто отсутствует: книги эти попросту не покупают (ответ в разделе «Иностранщина»).

То есть если и говорить о разделах в собирательстве, которые еще ждут времена высоких цен и крупных коллекций, то это именно раздел «Наука». И список ученых, которые доставили славу русской науки в мире, явно не ограничивается упоминавшимися выше. Вместе с известностью, которая уже есть, придет и серьезный коллекционный интерес к изданиям фундаментальных работ П. Л. Чебышёва, И. М. Сеченова, А. М. Бутлерова, С. В. Ковалевской, И. П. Павлова, И. Л. Мечникова, В. М. Бехтерева, А. Н. Крылова и так далее. Цены на них уже растут, но впереди у них еще и большая перспектива. То же нужно сказать о русских ученых XX века, которые оказали серьезное влияние на развитие науки как в СССР, так и в мире, – физиках, математиках, химиках…