Текст книги "Антикварная книга от А до Я, или пособие для коллекционеров и антикваров, а также для всех любителей старинных книг"

Истории, аналогичные описанной выше с книгой Дмитриева-Мамонова, повторялись и в конце XIX века. Довольно известна одна, хотя и не в полной мере. А. С. Суворин, издавая в 1886 году «Записки о моей жизни» Н. И. Греча, писал в предисловии, что осуществлено издание, «к сожалению, все-таки с пробелами (отмеченными нами в книге точками), потому что некоторые места записок не могут быть напечатаны даже в настоящее время». Однако изъятий в издании оказалось очень много: «Целые абзацы, иногда страницы, были заменены в этом издании рядом точек». Не исключено, что Суворин умышленно набрал текст до представления в цензуру, а затем не стал его переверстывать, дабы привлечь внимание к масштабам утраты. Всего в книге было сделано 58 купюр размером от нескольких слов до нескольких страниц.

Но, памятуя о правилах цензуры, Суворин, прежде чем печатать основной тираж, за судьбу которого был спокоен – оно местами напоминает дуршлаг, – отпечатал нечто более содержательное. Он тиснул несколько экземпляров с полным текстом, которые в случае серьезного скандала могли быть выданы за корректурные, а не за незаконное бесцензурное издание. Именно таким образом и оказались рождены на свет единичные экземпляры без изъятий: «А. С. Суворин напечатал тогда же кроме этого подцензурного издания еще и десять экземпляров с полным текстом без всяких цензурных пробелов и точек (экземпляры эти, напечатанные Сувориным для себя и немногих друзей, представляют теперь большую библиографическую редкость)», – отмечено в предисловии к изданию 1930 года.

Дело оказалось даже более хитроумно устроено, чем думали современники и затем историки: при внимательном сравнении обоих вариантов можно разглядеть и более серьезные и опасные уловки, на которые пошел А. С. Суворин. В бесцензурных экземплярах оказались напечатаны даже такие места, которые изначально не предполагались к печати и которые не были заменены отточиями. В основном издании они просто изъяты и текст полос переверстан, чтобы не было видно следов, либо текст искажен: авторская прямота замаскирована более мягкими выражениями. Приведем несколько примеров, выделяя курсивом сохраненные в особых экземплярах слова. Говоря о Екатерине II, Греч замечает, что помехой «к совершению ее великих планов была любовь ее к красивым мужчинам… [заменено на: «фаворитам»] Теперь это кажется безнравственным и едва возможным [заменено на «неизвинительным и достойным осуждения»]». О Лагарпе Греч пишет, что «при вступлении его в должность воспитателя будущего императора, вся эта подлая русская знать начала ему кланяться»; об Александре I – «что <он> ужасается от мысли царствовать над такими подлецами [заменено на: «людьми»], что он охотно бы отказался от наследства престола»; о Константине Павловиче, что тот «в политике был малодушен и недальновиден»; «Голицын, Попов и вся эта шутовская компания [заменено на: «их приверженцы»]»; о России – «где народ коснеет в невежестве и разврате»…

Бесцензурный и ординарный варианты одной и той же наборной полосы «Записки о моей жизни» Н. И. Греча (1886)

Советская цензура так же многогранна и еще более строга. Сложно в это поверить, но в сталинские годы каждая радиопередача предварительно была написана в виде текста, напечатана машинисткой и утверждалась цензурой перед выходом в эфир. Даже когда проходили выборы, накануне уже были написаны не только тексты для итоговых выпусков новостей, но в них заранее указывались результаты голосования и процент явки избирателей. Что уж говорить о печатной продукции…

Сигнальный экземпляр автореферата (1975), прошедший необходимые инстанции

Мы бы могли составить целый сборник «рассказов о книгах» нелегкой судьбы, но не хочется увлекаться, к тому же есть работы Арлена Викторовича Блюма, включая прекрасный справочник.

В любом случае тематика не вышедших вовсе книг или же экземпляров с первоначальным текстом, замененным впоследствии во всем тираже, интересна и увлекательна. Конечно, мы видим ряд изданий, редкость которых преувеличена («Сказки» К. И. Чуковского, Academia, 1935 и прочее), но от этого тема не становится менее интересной для собирательства и научного изучения. А такие издания, как «Бесы» того же издательства Academia (1935, известны единичные экземпляры первого тома), знакомы каждому.

Закончить хочется данный раздел тем, что стоит помнить, как же невыносимо тяжело было в годы советской власти издать книгу. Пожалуй, самое легкое – это ее написать, потому что дантовы круги советской цензуры оказывались столь труднопроходимы, что нынешние трудности с требованием сократить текст или же поиском средств – сущая безделица.

Чтобы наглядно продемонстрировать, как строго обстояло дело даже с обычными изданиями, то есть без грифа «ДСП» (для служебного пользования), которые уже были напечатаны и требовалось пройти инстанции для выхода их в свет, у меня сохраняется обычный автореферат диссертации, которую защищал мой отчим. И это ведь даже не собственно книга (как считается), а только автореферат, а сколько нужно было обойти инстанций, прежде чем его начать рассылать…

«Что есть табак»

На протяжении всего нашего повествования мы не раз упоминаем с придыханием о книжечке Алексея Ремизова «Что есть табак» с иллюстрациями Константина Сомова. Это требует некоторого объяснения, к тому же у нас накопилось довольно много того, что следует изложить для уважаемых читателей.

Итак, на наш взгляд, крайне мало существует в природе сопоставимых по редкости и коллекционному значению книг начала ХX века, сколь знаменитых, столь и ненаходимых. Все наши оценки, повторимся, субъективны, но для себя внутренне мы не раз составляли пантеон коллекционных ценностей этого периода. Конечно, он состоит не из сливок аукционных каталогов, а более из их desiderata. Впрочем, не всегда.

Уже давно поместили мы в этот пантеон несколько изданий. Перечислим их в произвольном порядке, поскольку ранжирование тут вряд ли имеет смысл, да и будет лишь усугублять мысли зоилов о нашей излишней субъективности.

Начинаем с иудаики: «Пражская легенда» Моисея Бродерзона (1916; речь об экземплярах из особой части тиража в деревянном ковчеге) и «Козочка» Эль Лисицкого (1919; экземпляр с сохранением папки). Многочисленны в этом пантеоне издания футуристов: «Тэ ли лэ» Алексея Крученых и Велимира Хлебникова (1914), «Вселенская война. Ъ. Цветная клей» Алексея Крученых и Ольги Розановой (1916); из авангардных изданий послереволюционной поры – литографированный «Супрематизм: 34 рисунка» Казимира Малевича (1920). Из книг же Серебряного века – «Вечер» Анны Ахматовой (1912; хорошо сбереженный экземпляр в обложке и с фронтисписом) и «Что есть табак» Алексея Ремизова (1908). Каждая такая книга не просто выдающаяся книжная редкость и жемчужина любого собрания, но даже более – она может быть главной книгой действительно хорошей книжной коллекции и главной книгой жизни коллекционера. То есть в том случае, если на горизонте появляется подобная книга, собиратель, если он, конечно, в ладах с головой, должен выпотрошить все свои карманы и приложить все свои усилия, но книгу себе заполучить. Скорее всего, то будет единственный шанс в жизни, так что размышлять не о чем. Тем более что реализация любой из перечисленных книг даже за внушительную сумму – лишь вопрос времени.

Конечно, есть на свете безусловные общеизвестные редкости начала ХX века – «Ладомир» Велимира Хлебникова (1920), «Путь конквистадоров» Николая Гумилева, «Флейта Марсия» Бенедикта Лившица (1911), «Повесть о жизни некоей Наденьки…» Ильи Эренбурга (1916), свиток «Горе злосчастное» Алексея Ремизова (1923), «Стихетты» Нины Хабиас (1922), масса футуристических изданий – первый «Садок судей» (1910), первая же «Игра в Аду» (1912), раскрашенный экземпляр «Помады» Алексея Крученых (1913), запрещенная книга Константина Большакова «Le Futur» (1913), пятигранные «Нагой среди одетых» Василия Каменского и Андрея Кравцова и «Танго с коровами» Василия Каменского (обе 1914), «Писанка футуриста Сергея Подгаевского» (1914) или его изданные в Зенькове книги, «Бисер», «Шиш» и «Эдем» (1913), «Заумная гнига» Алексея Крученых и Романа Якобсона (1915), «1918» Василия Каменского и Алексея Крученых (1917), альманах ОБМОХУ «Октябрь в кубе» (1920), «О новых системах в искусстве» Казимира Малевича (1919), рукодельные издания книг Алексея Крученых, исполненные в начале 1920‐х Александром Родченко, – «Заумь», «Цоца», «Заумники»… Список этот можно продолжать и продолжать, перечисляя зарубки своей памяти и добавляя то детские книжки Бориса Пастернака и Осипа Мандельштама, то первое нумерованное издание «Двенадцати», то «Свинцовый жребий», ну и так далее и так далее.

Однако для заглавной книги качественного собрания я бы избрал то, что причислил к своему «пантеону». Оговоримся, речь ведется именно о печатных книгах – тиражных изданиях, без учета того, что любая, даже посредственная с коллекционной точки зрения книга, может быть превращена в шедевр дарительной надписью или иным «вмешательством» Провидения.

После небольшого объяснения нашего пристрастного интереса к этой книге немного расскажем о самом издании. Не то, однако, что встретится в трудах завзятых библиофилов из города NN, то есть обмусоливание понятия «редкость», «напечатано всего 25 именных экземпляров», а все-таки обратим мы внимание читателей на те тонкости, которые от остальных оказались сокрыты. Причина неизвестности многих полиграфических и историко-литературных подробностей бытия редких книг не только в том, что среднестатистический собиратель или дипломированный книговед – существо ленивое и нелюбопытное, но и в том, что антикварную книгу нужно смотреть внимательно, понимая, на какие вопросы она ответить может, а на какие нет; сравнивая, даже без особенной надежды, один экземпляр с другим, таскаясь в библиотеку и в результате отмечая различия, на основании которых суметь сделать обобщения или выводы; в этом и вся наша методологическая мудрость.

«Что есть табак» А. М. Ремизова, корректурный экземпляр (1908)

С повестью «Что есть табак» нам повезло особенно: вряд ли кто-либо еще видел столько разнообразных вариантов этого шедевра, какие украсили нашу книжную биографию.

История этого издания была подробно написана в 1945–1946 годах самим Алексеем Ремизовым в книге «О происхождении моей книги о табаке» (Париж, 1983). Далее она рассматривалась в работах по истории литературы (особенно хотелось бы обратить внимание на диссертацию Инги Феликсовны Даниловой «Литературная сказка А. М. Ремизова», 2008, и ее же комментарии в Собрании сочинений А. Ремизова).

Это книга в восьмую долю листа, несколько более широкая в силу полей (15 × 12 см), изданная с удивительным вкусом и аккуратностью. Состоит она из 34 страниц (пагинированы они 1–33, [1]). Украшают сочинение три совсем небольшие штриховые иллюстрации Константина Сомова, исполненные цинкографией: титульная заставка (с. [1]), крупная заставка на спусковой полосе (с. 5) и концовка на с. 33 в виде детородного органа Г. А. Потемкина, послужившего отправной точкой создания произведения.

Тираж, как и написано на книге, составил 25 именных экземпляров. Все экземпляры были облачены в папочные переплеты (ныне именуемые картонажами) и оклеены характерной декоративной бумагой в два цвета; каждый экземпляр имел футляр, выклеенный такой же бумагой, как и картонаж, с помещенной сверху типографской наклейкой с названием. На обороте титульного листа указано имя счастливца, которому был поднесен этот полиграфический шедевр: «Экземпляр имярека», набранный и оттиснутый типографически.

Как мы упоминали ранее и будем упоминать ниже, в нашей с коллегой букинистической практике начала 1990‐х годов был эпизод, когда чудесный экземпляр этого издания попался нам в руки. То было счастье, но, увы, мимолетное: я купил этот экземпляр у В. В. Ч*** в его магазине на Мясницкой, не помню уже за сколько, но продавец едва ли не в тот же день рассказал об этой сделке заехавшему через пару часов туда В. С. Михайловичу, и далее уже не было сил противостоять «мягкой силе» Виктора Самуиловича. И хотя мы с А. Л. С. долго сопротивлялись, думая украсить книгой аукцион, после чего забрать себе (были сделаны фотографии для каталога, сохранившиеся в наших анналах, то есть держались мы тогда, как могли), но не попала книга ни на аукцион, ни в нашу коллекцию – в обмен на четыре тысячи условных единиц, как это именовалось в те годы, книга упорхнула в руки В. С. Михайловича.

Для этого человека (о котором мы еще расскажем ниже) книга «Что есть табак» к тому времени стала вожделенной: по собственной глупости Виктор Самуилович весной 1989 года упустил превосходный экземпляр (Н. Н. Врангеля, доставшийся на одном из первых ленинградских аукционов фанатичному собирателю наследия Ремизова А. М. Луценко в ожесточенном бою с В. С. за немыслимую в то время сумму в 8 тысяч рублей при начальной цене в 500 рублей). Так что второй раз Виктор Самуилович испытывать судьбу не собирался. Дальнейший путь этого экземпляра теряется…

Далее, на нашем же пути, уже в начале 2000‐х годов, встретился и рукописный экземпляр поэмы. Ремизов сам в 1940‐х годах вспоминает о существовании такового, изготовленного для издателя «Золотого Руна» по инициативе Константина Сомова:

Я трудился над перепиской моей повести: на больших листах полуустав с красными и голубыми заглавными буквами, к моим листам вложены листы с оригиналами рисунков Сомова. А все в папке. Дороже всего стоила папка. Сомов получил 900 рублей (по 300 руб. за рисунок), а мне за мою писчую работу 50 руб. Этот единственный рукописный экземпляр сделан был по заказу Николая Павловича Рябушинского. И отвезен к нему в Москву в редакцию «Золотого Руна».

При этом «Хроника жизни и творчества А. М. Ремизова» (сост. Е. Р. Обатнина, Е. Е. Вахненко) никак не отмечает существование рукописи, подаренной Н. П. Рябушинскому, но говорит о подобной, изготовленной в 1910 году: «Январь, 3 – К. А. Сомов обращается к Ремизову с предложением выполнить по заказу В. П. Рябушинского авторский список сказки „Что есть табак: Гоносиева повесть“ с оригинальными рисунками художника; совместная работа была завершена весной 1910 г.»; «Февраль, 16 – К. А. Сомов консультирует Ремизова о подборе шрифтов и туши для готовящегося авторского списка…»; «Март, 18 – завершил работу над переписыванием сказки „Что есть табак: Гоносиева повесть“ для В. П. Рябушинского».

В сущности, по прошествии тридцати пяти лет Ремизов мог перепутать двух братьев Рябушинских, однако обе истории могут дать повод думать, что экземпляров таких было сделано даже два: один в 1908-м, другой в 1910-м. Это как будто согласуется с тем, что позднее, уже живя во Франции, Ремизов сделал еще один список этого произведения («Мои иллюстрированные альбомы», № 212, 1937 год). Ну и мы не можем не упомянуть о том, что в 1919 году чуть было не вышло в свет издание с иллюстрациями Льва Бакста, подготовительные варианты которого известны науке.

Чтобы попытаться разрешить вопрос о рукописи с иллюстрациями Сомова, требовалось обрести экземпляр списка, неизвестно, сохранившегося ли вообще. Но это произошло: в самом конце 1990‐х годов мы имели в своих руках рукописный экземпляр «Что есть табак», в который были вмонтированы три подлинных рисунка тушью К. А. Сомова известного содержания, для цинкографических клише издания 1908 года (это были не перерисовки, а именно оригиналы для издания 1908 года, даже слегка отретушированные перед фотографированием). Экземпляр этот на плотной бумаге, форматом ин-кварто, облачен в светлый пергаменный переплет. То есть перед нами был единственный возможный экземпляр, украшенный оригинальными рисунками Сомова и написанный Ремизовым собственноручно.

Надо сознаться, что купить эту рукопись мы тогда не сочли нужным: пришла она к нам, помнится, от каких-то поставщиков А. Л. С. и по довольно высокой цене. К тому же в то время никто из нас о собирательстве рукописей Серебряного века не помышлял, а вот возможность продать этот предмет за очень внушительную сумму, напротив, открылась. Так что мы без всяких угрызений пристроили его тонкому и понимающему толк в книгах собирателю, не скупившемуся на подобные шедевры. Собрание его впоследствии оказалось распродано, однако рукопись в продаже не появилась. Нам на память остались лишь не лучшего качества фотографии.

По этим фотографиям мы ныне можем скорректировать рассказ Ремизова. Во-первых, точно датировать рукопись именно 1910 годом, а также процитировать текст колофона, графически имеющего форму клина, которым книга завершалась:

повесть сию написал на святках 1906 г

Алексей Рéмизов, рисунки делал

Константин Андреевич Сомов,

переписана повесть сия для

Владимира Павловича Рябушинского

в Санктпетербурге 1910 года

Алексеем Ремизовым,

а писал он ее сам своею

рукою всю до

КОНЦА

И наконец, третий случай в нашей биографии. В то же самое время, когда автор этих строк и его многолетний компаньон А. Л. С. были связаны с аукционным домом «Гелос», нас время от времени посещал совершенно не книжного вида сдатчик, богатырского телосложения, надоедая пустой болтовней; в числе басен была и та, что де у него есть «Что есть табак». Мы ничуть ему не верили, но в начале 2000‐х годов он принес и продал нам свой экземпляр. Так в наше с коллегой собрание попал корректурный экземпляр книги «Что есть табак», который принадлежал непосредственному участнику событий – художнику Константину Сомову, чему свидетельством дивный экслибрис работы Александра Бенуа. Вероятно, это единственное, что осталось ему от знаменитого издания, все экземпляры которого разлетелись с быстротой молнии.

Впрочем, в момент приобретения, когда выяснилось, что это не окончательный вариант, а корректура, мы несколько огорчились. Отчасти потому, что совсем незадолго до этого держали в руках описанную выше роскошную рукопись, и сравнение было в пользу последней. Но, от греха подальше, решили мы приберечь эту корректуру, никому не показывать, чтобы не было соблазна продать, потому что понимали: милость Провидения не безгранична.

Этот корректурный экземпляр состоит из двух тетрадей по 16 полос, то есть включает страницы 3–33, [1], и представляет собой книгу без титульного листа (с. 1–2), который изготавливался отдельно: на его обороте печаталось имя получателя конкретного экземпляра, поэтому технологически проще было этот лист добавлять к экземплярам уже при переплете. Основное отличие, которое делает этот корректурный экземпляр уникальным, – отсутствие в печатной форме клише иллюстраций: вместо заставки на с. 5 и концовки на с. 33 оставлены пустые места; также отмечаются свойственные корректурным оттискам некоторые огрехи набора, впоследствии исправленные при печати тиража (например, перевернутая колонцифра «33»), но никаких корректурных записей или отметок нет. Бумага вержированная, ничем не отличается от бумаги основного тиража, вообще характерной для продукции типографии «Сириус». Экземпляр имеет обертку, на которую и наклеен экслибрис Константина Сомова работы Александра Бенуа.

Когда мы ваяли наш «Музей книги», то я предполагал завершить этой корректурой раздел «Тень Баркова», однако А. Л. С., к тому времени ревностно увлекшийся собиранием книг и рукописей начала ХX века, так запереживал, что в «Музей книги» корректура не попала (кабы вышло иначе – наблюдения наши были бы изложены там).

Резюмируя, повторимся: судьба была к нам в высшей степени благосклонна, дав насладиться тремя прекрасными вариантами знаменитой книги, а один из них даже сохранить.

Кроме существования корректуры, мы должны изложить здесь другое наше наблюдение, которое ни в коем случае не призвано поколебать всеобщую уверенность о редкости этой книги, но все-таки должно дать понять, что пытливого исследователя может поджидать удача даже при изучении совершенно очевидных и общеизвестных вещей.

Рассматривая печатное издание 1908 года, обратим внимание на текст колофона, то есть концевой страницы [34]. Этот текст стал причиной серьезного конфликта издателя с его отцом, почему и остался памятен как современникам, так и многим знатокам вопроса. Вот этот текст:

Повесть сию написал на святках 1906 года

А. Ремизов, рисунки делал К. Сомов, напе-

чатал двадцать пять именных экземпляров

С. Н. Тройницкий

Сам Алексей Ремизов, излагая историю своей книги, указывает, что при издании было решено поместить сведения об авторе, художнике и издателе. Слава о вышедшей бесцензурно книге ширилась, быстро проникнув не только во все околохудожественные и окололитературные круги столицы, но и выплеснувшись на полосы газет и журналов. И вскоре сенатор Николай Александрович Тройницкий также был задет слухами о том, что «кто-то из высоких особ видел, а может только слышал, что в Петербурге появилась книга, издателем которой значится его имя, а книга такая – по двум статьям: „за кощунство и порнографию“. А сенатор ничего не знает, только догадывается. Очень взволнован, вызвал сына для объяснения. И прежде всего потребовал книжку».

Книжку сенатор прочел и испугался, что кара за такое сочинение падет персонально на него. Поэтому, кроме нагоняя сыну, он выставил требование: собрать все розданные экземпляры и предать их огню. Как писал позднее Алексей Ремизов,

много стоило труда убедить сенатора в бесполезности сжигать. В конце концов согласился, но под условием: Тройницкий должен всех обойти «Именных» и собственноручно бритвой выскоблить на последней странице «Тройницкого». С. Н. Тройницкий исполнил сенаторский указ, но ходить с бритвой постеснялся, он был уверен, что каждый из нас исполнит его просьбу и имя Тройницкого испарится. Все мы, конечно, обещали, но выполнили слово, не думаю.

Действительно, мы не встречали экземпляров, на которых было бы соскоблено имя издателя (впрочем, мы держали в руках не больше пяти, поэтому не беремся утверждать категорически, что таких экземпляров нет). Одновременно упомянем и довольно любопытный факт, указанный в упоминавшейся выше «Хронике жизни и творчества А. М. Ремизова»: якобы в день выхода книги – 10 марта 1908 года – «Ремизов надписывает 15 именных экземпляров». Достаточно странно, что мы ни разу в жизни не видели ни единого, который бы имел дарительную надпись автора текста, а ведь если исходить из утверждения о 15 подписанных экземплярах, Ремизов украсил своими дарительными надписями больше половины тиража…

Но однажды мы встретили экземпляр, который действительно не имел имени издателя, однако же по другой причине. Он ничем не отличался от виденных нами эталонных экземпляров – тот же картонаж, тот же футляр с наклейкой… Почесав в затылке, мы поняли, что этот экземпляр не просто «один из», а ранее неведомый. Потому что, во-первых, текст колофона был изменен (набран заново), и в результате напечатано там было следующее:

Повесть сию написал на святках 1906 года

А. Ремизов, рисунки делал К. Сомов и отпе-

чатана она в количестве двадцати пяти имен-

ных экземпляров

То был экземпляр, подписанный К. А. Сомовым и им подаренный одному из своих ближайших друзей, причем имя получателя не было набрано шрифтом на обороте титульного листа. После слова «Экземпляр» при печатании было оставлено пустое место, а имя получателя – уже вписано рукой К. А. Сомова. Также имеется еще одно новшество – справа внизу набраны инициалы «К. А. С.».

Как объяснить его существование? Существование двух вариантов выходных данных трактовалось не как два тиража, а как замена колофона («В некоторых экземплярах (например, В. А. Верещагина) последняя страница заменялась на другую с удалением фамилии Тройницкого» ( «Эрос и порнография…», с. 683).

Можно без всяких сомнений сказать, что это экземпляр, вероятно, не единственный, отпечатанный С. Н. Тройницким для К. А. Сомова, вынужденного одаривать своих ближайших друзей и столкнувшегося с отсутствием экземпляров. Причем этот вариант издания отпечатан был явно позднее, нежели именные экземпляры основного тиража, потому что налицо следствие конфликта отцов и детей, то есть выволочки Тройницкого-сенатора своему сыну-издателю, которая датируется составителями «Хроники» примерно 28 марта 1908 года.

Экслибрис Константина Сомова работы Александра Бенуа (1901)

Практика допечатки книг с готового набора вполне допустима, хотя в русской традиции она более отмечена бессовестными типографщиками, которые тайком печатали не один-два лишних экземпляра, а одну-две тысячи оных (многие писатели, в том числе Гоголь и Баратынский, безуспешно боролись с такой практикой наглого контрафакта). Но в данном случае К. Сомов, на правах устроителя всего предприятия, попросил С. Н. Тройницкого, владельца типографии «Сириус», тиснуть для него еще несколько экземпляров. Недаром на них выставлены инициалы «К. А. С.», что довольно забавно в сочетании со следующей 3‐й полосой этого издания, на которой крупно набрано посвящение «Константину Андреевичу Сомову».

Мы не знаем, сколько было напечатано таких экземпляров. Думается, пять или десять. Но поскольку экземпляры и основного тиража, и допечатки – именные (хотя бы и в допечатке Сомов вписывал имена сам, а в основном тираже имена набраны и тиснуты на ручном прессе), а не нумерованные, то трудно было уличить Сомова в чем-либо. Исключительная же редкость таких допечатанных экземпляров говорит о том, что Тройницкий сделал дружеский жест единожды, возможно, перед тем как набор в типографии был рассыпан. И уж трудно сказать, каким экземпляром коллекционеру привлекательнее обладать…

И наконец, Л. В. Бессмертных, видный библиограф русской эротической литературы, в 1999 году указал, что существовал еще экземпляр (он его считал корректурным), в котором на последней полосе указано: «напечатал… С. Струйский».

Сколько вариантов этой книги мы насчитали, а как она остается книжной редкостью первого порядка, так и будет оставаться всегда.