Текст книги "Антикварная книга от А до Я, или пособие для коллекционеров и антикваров, а также для всех любителей старинных книг"

«Козочка»

«Хад-Гадья» (Цикл иллюстраций Элиэзера (Эль) Лисицкого к еврейской песне, завершающей пасхальный Седер; точный перевод названия песни – «Один ягненок»). Киев: Культур-Лига, 1919. Папка, в которую вложены 12 листов, скрепленных по левому краю льняной нитью. Порядок листов: заглавный лист (цветной), титульный лист (в одну черную краску), 10 листов цветных иллюстраций. Бумага плотная, чуть желтоватая. Издательская папка сделана из одного листа высотою в размер блока: собственно верхняя часть, спинка и клапан. Бумага папки ломкая, лилового цвета. Тираж 75 экземпляров.

Рисунки в книге, а это в общем-то даже не книга, а графическая серия или альбом, воспроизведены в технике цветной цинкографии. Хотя во многих источниках говорится, будто это литография (и порой даже утверждается, что автолитография), – это ошибочные утверждения. Литографирована в этом издании лишь одна издательская папка. Нам, признаться, не вполне понятно, почему папка литографированная, а иллюстрации цинкографические, но если посмотреть на книгу вживую – сразу очевидно, что литографирование папки выполнено не слишком четко и аккуратно. Видимо, это было, с одной стороны, следствием проблем 1919 года с качественными полиграфическими материалами, с другой же – цинкография всегда являлась непревзойденным по качеству способом воспроизведения штрихового рисунка. И хотя ныне почему-то литография, даже репродукционная, почитается «более оригинальной», нежели цинкография – для художника такой дилеммы не существовало, и он избрал способ, которым наиболее точно передавал его творческий замысел.

Поскольку книга (собственно блок из 12 листов) отпечатана на качественной плотной бумаге, хотя бы и немного ломкой, вопрос сохранности экземпляра связан прежде всего с издательской папкой. Она, как и бывает с папками и обложками, сама по себе подвергалась большим «читательским нагрузкам» и почти всегда потрепана по углам и сгибам, иногда утрачен малый внутренний клапан папки; но в любом случае наличие папки или хотя бы двух ее сторонок – уже редкость. Не стоит забывать, что «Козочка» прежде всего – красивая и яркая детская книжка, и только во второй половине XX века она стала восприниматься как графическая серия и шедевр еврейского искусства. Отсюда и чрезвычайная редкость комплектных экземпляров.

Немного о рукописях

Когда речь заходит о еврейских рукописях, то в голове представляются пергаменные свитки Торы. Действительно, именно Тора (пятикнижие Моисея) была и остается наиболее встречающимся типом еврейских рукописей, какие обращаются на антикварном рынке. Они, как правило, недешевы, декоративны – в России их обычно покупают лишь для подарков.

Основным же опасным моментом, который связан с еврейскими рукописями, является их фальсифицирование. Но, конечно, не фальсифицирование свитков Торы. Обычно для фальсификации, независимо от раздела антикварной торговли, избирается некий ценный предмет, который может быть «изготовлен заново» без чрезмерных трудозатрат, – это либо малостраничная книжка или графическая серия, в рукописях – это автограф, отдельный рисунок, отдельный лист, но уж точно не кодекс.

В области еврейских рукописей наиболее частым объектом фальсификации стали так называемые ктубы – свадебные контракты европейских евреев, которые зачитывались раввинами и вручались женам; поясним, что название во множественном числе правильнее звучало бы ктубот, но мы позволим себе здесь неуклюжую русификацию.

Традиционно ктуба написана на листе пергамена, который по своему формату порой напоминает патент на чин екатерининской эпохи; хотя и форма, и размер варьируются. Этот документ имеет наряду с текстом на арамейском языке богатую орнаментику, обычно с элементами геральдики. Тот тип ктубы, о котором мы говорим, – обычно декоративен и является не просто рукописным документом, но произведением каллиграфии и миниатюры (особенно замечательны итальянские ктубы). Долгое время столь богато декорированные ктубы почти не встречались в продаже; об их существовании оказалось возможным узнавать или из литературы, или из сообщений о библиотечных кражах (в ленинградской Публичной библиотеке, например, похитили совершенно выдающийся брачный договор, то есть ктубу XVIII века).

Однако последние лет двадцать на рынке они встречаются, но представляют собой практически только подделки. Причина состоит в том, что в Западной Европе работала или до сих пор работает целая фабрика по производству фальшивых этих документов. Для придания аутентичности основой для фальсификатов служит подлинный пергамен, снятый или с книги (тогда бережно сохраняется золототисненая рамка), или даже с предметов мебели. При этом очевидны и некоторые специфические особенности «исполнения» такого фальсификата: наличие мастики для грунтовки, особенно на «изломах» от сгибов; то есть как будто бы прежний владелец отреставрировал уже ветхую рукопись. Как и в большинстве случаев с другими фальсификатами, усиленная реставрация порой свидетельствует о том, что рукопись была изначально изготовлена заново на листе старого пергамена. Но распознаются эти подделки не всегда, и обычно требуется увидеть подлинную ктубу, чтобы иметь глаз для понимания различий. Особенно важно и то, что зачастую подделки изготовлены по эталонным образцам и могут называться музейными муляжами. Впрочем, продаются они как подлинники.

Каталог коллекции

Каждая книжная коллекция достойна внимания, а собирательская страсть зачастую настолько сильна, настолько подчиняет себе человека, что коллекция почти всегда становится главной целью жизни коллекционера. Более того, коллекционер воспринимает свою собирательскую деятельность уже не как слабость, увлечение, вложение денег, но как свою миссию, даже если богатства такого человека не только в его коллекции. Побочным эффектом близкого общения с таким возвышенным предметом, как книга, является реакция, обычно свойственная наиболее тщеславным и чванливым собирателям: он без особенного стеснения экстраполирует величие книги и на самого себя.

Но поскольку человек, пусть самый удачливый или богатый, все равно не сможет пережить своего собрания, периодически его посещает мысль о том, что же будет с собранием после его кончины. Этот вопрос важен, но все-таки он вторичен, ведь если собиратель не осмелится расстаться с коллекцией при жизни, а захочет провести с ней последние годы, дни и часы, отведенные ему на этом свете, то, скорее всего, потом ему гарантирована причина для горьких слез и на том свете.

Первый и самый важный шаг к тому, чтобы имя коллекционера могло сохраниться в веках, пережить не только его самого, но даже, может так статься, многие из предметов его собрания, – озаботиться мыслью о составлении и издании качественного каталога своей коллекции. Мысль эта приходила в голову многим собирателям, но лишь единицы смогли осуществить ее, и еще меньшее число их подтвердило изданием каталога тот высочайший уровень собрания, о котором, как казалось, шла речь.

То есть составление каталога коллекции – в действительности апогей коллекционирования. Лучшие коллекции редкой книги в России и за рубежом известны в веках не на основании рассказов и газетных мифов, а прежде всего – благодаря составлению и изданию каталогов собраний. В России, в силу горькой судьбы нашей многострадальной родины, много больше распространены синодики – списки уничтоженных книжных ценностей, будь то сожженные библиотеки эпохи революций начала XX века или же превращенные в пепел огнем Второй мировой войны… Началом этой традиции следует считать полыхающую Москву 1812 года, когда наряду с богатейшими коллекциями русская культура утратила рукописный первоисточник «Слова о полку Игореве».

Но имели место в истории России и другие примеры – когда о существующем на «диком севере» книжном собрании узнавали во всем мире и дивились, как же оказалось возможным собрать в России такую коллекцию, которая легко может соперничать с лучшими частными собраниями Европы. И этот эффект был достигнут опять же именно изданием каталогов этих собраний. Именно так просвещенная Европа узнала о существовании ни с чем не сравнимого книжного собрания памятников европейского книгопечатания графа А. Г. Головкина – сам граф не поскупился и издал его сперва в 1798 году в Лейпциге, а затем в 1811 году в Москве. Ровно таким же образом прославился в 1805‐м граф Д. П. Бутурлин – напечатанный в Париже каталог его собрания был подготовлен лучшими библиографами; к сожалению, собрание его погибло в пламени московского пожара 1812 года, но благодаря каталогу можно видеть его нетленное величие. И так далее…

Если вспомнить о минувшем веке, то главное частное книжное собрание в Советской России – библиотека Н. П. Смирнова-Сокольского – стало таковым не только в силу качества, но прежде всего благодаря правильно составленному и прекрасно изданному научному каталогу собрания, осуществленному после смерти собирателя его вдовой, которая не жалела средств для оплаты труда лучших книговедов. Для сравнения, выдающиеся книжные коллекции его современников – Демьяна Бедного или В. А. Десницкого – совершенно неизвестны ныне, хотя похоронены в государственных хранилищах (первая – в Государственном литературном музее, вторая – в Музее книги РГБ). Впрочем, вероятно, кто-то воскресит и их, издав описания, благо эти собрания внесены в инвентари и корпус их может быть без особенного труда собран воедино для публикации.

Раньше, в XVIII–XIX веках, было достаточно аннотированного перечня книжных сокровищ; в XX веке принцип составления изменился: аннотированные перечни более приличествуют каталогам распродаж, тогда как каталогу собрания надлежит быть подробным, с изложением истории каждого конкретного издания; этим скупой по природе своей каталог эволюционировал в сторону художественного текста. Именно поэтому книговедческие новеллы, если они написаны хорошим русским языком и со знанием дела, могут легко заменить собой для просвещенного читателя неплохой роман.

Во времена торжественного шествия советской власти издать каталог частной библиотеки живого собирателя было просто-таки несбыточной мечтою: во-первых, все лучшее должно априори принадлежать государству, и потому это было как минимум очень опасно для коллекционера. Ряд законов был направлен в том числе и на изъятие культурных ценностей из частных рук и передачу их государству, один из них – постановление о сосредоточении всех рукописей А. С. Пушкина в Пушкинском Доме, которое косвенно утверждало неприемлемость нахождения их в частных собраниях. Но главное препятствие состояло в том (пишу это для тех, кто не застал того «счастливого времени величия» нашей Родины), что никто не мог издать сам книгу, независимо от того, что он хотел бы открыть миру, – будь то роман, сборник кроссвордов или каталог книжной коллекции. Существовал самиздат, но для нашей цели он не слишком годился, хотя и вряд ли такое деяние было бы наказуемо наравне с перепечаткой стихов Мандельштама или романов Солженицына. В любом случае полная несвобода лежала пудовой гирей на всех гражданах; и когда в 1980‐х годах уже было возможно что-то издать – многие старые коллекционеры так и не смогли этого сделать; да и мыслимо ли – они всю свою сознательную жизнь считали это невозможным.

Но с той поры многое изменилось, и ныне издать любой каталог – вопрос стоимости предпечатной подготовки и типографских расходов. А с развитием сети Интернет работа над подготовкой каталогов вообще свелась к технической. Дело в том, что составители пошли по простому пути, который с успехом опробован в последнее десятилетие в высшей школе: из всемирной Сети вынимается ворох сведений, компилируется, и вот уже «аннотированный каталог» готов. Именно так ныне готовятся каталоги большинства букинистов-антикваров, а также организованных библиофилов; однако источник сведений и способ их приготовления сразу очевиден из чудовищного текста, в котором скрытые цитаты из нескольких, порой совершенно неравнозначных источников, связаны между собой малограмотным текстом составителя.

То есть в нынешней ситуации, когда годы жизни А. С. Пушкина каждый в силах выяснить самостоятельно при помощи интернета, все-таки и к каталогам предъявляются иные требования, нежели биографическая справка обо всех участниках издания (автор, художник, издатель и так далее). Сегодня вслед за описанием экземпляра необходим текст, соответствующий новому этапу развития гуманитарного знания, адекватный, если так можно сказать, времени – лаконичный, не банальный, с привлечением ранее неизвестных сведений об издании, когда читатель будет ощущать при чтении этого текста не словесную некротическую шелуху, а глубокие знания автора в области редкой книги.

Безусловно, такие требования трудновыполнимы; и как результат – выходит много посредственной и откровенно безграмотной книговедческой и библиофильской литературы. Такая обычно втаптывается в источник происхождения уже довольно скоро по выходе в свет (если, конечно, автор ее не занимает какого-то высокого административного поста и с ним попросту предпочитают не связываться). Впрочем, расплодившиеся посредственные каталоги ради тщеславия – не тот вопрос, о котором мы ведем сейчас речь.

Итак, для хорошего каталога хорошего собрания необходимы и знание, и умение. Именно поэтому лучшие из каталогов сделаны были (или хотя бы начаты) самими коллекционерами, которые привлекали для такой работы крупных знатоков в конкретной области истории книги; особенно вспоминается в данной связи упомянутое выше описание коллекции детских книжек М. В. Раца, выполненное самим Марком Владимировичем совместно с выдающимся исследователем вопроса Ю. А. Мóлоком. Это было и познавательно, и ново, и целостно… Такой каталог, даже несмотря на скромные полиграфические возможности того времени, оставляет о коллекционере и его собрании уважительную память потомков.

Но это очень редкий случай, поскольку мало какой специалист высокой квалификации захочет быть автором каталога какому-то «богатому дяде» – причем не столько по причине зависти к чужому богатству, сколько из‐за отсутствия свободного времени для такого долгого и кропотливого занятия.

Сами коллекционеры также зачастую не готовы достойно оплачивать чужой труд, пусть даже высококвалифицированный (ведь жадность – не только одна из главных черт коллекционеров, но одновременно источник их сокровищ). А потому за небольшую плату обычно подряжаются не слишком гениальные юноша/девушка из аукционной конторы или же хранитель редких книг в государственной библиотеке, которые просто отрабатывают жалованье, без особого энтузиазма, не говоря уже о порой печальном уровне их квалификации. В последние годы мы смогли наблюдать результаты такой поденщины: каталоги частных собраний, которые не только написаны как курсовая работа нерадивого студента института культуры, но и как будто делались специально таким образом, чтобы наглядно показать слабые стороны коллекций и, напротив, скрыть сильные. То есть жадность коллекционеров в деле издания каталогов их собраний – почти всегда очевидна, хотя как раз в таком деле нужно было бы ее попридержать. Или же собиратель, не имея не только квалификации, но и письменной культуры, начинает текст писать сам. И какой бы редактор ни батрачил на этого бессмертного – нет-нет да и выглянет куриное рыльце из‐за строки.

Если же коснуться принципов составления каталогов, несоблюдение которых приводит к результату, что некая конкретная коллекция, на покупку которой собиратель израсходовал огромную тучу денег, кажется «слабой», то важнейший из них имеет касательство не столько до текста или личности составителя каталога. Важнейший принцип – это критерий отбора экспонатов, который должен быть не только грамотно продуман, но и убедительно аргументирован. То есть нужно пытаться нивелировать слабые стороны коллекции, а сильные – выставить в выгодном свете. И для этого следует не только постараться не включать в каталог банальные или малоценные издания, хотя порой и без них рассказ о какой-то великой теме будет неполон, но нужно зорко следить за тем, чтобы главный принцип любого крупного собрания – его логическая целостность – оставался незыблемым.

Что тут имеется в виду? Например, господин N решил собрать книги на какую-то определенную тему, скажем, европейские библиофильские издания ХX века с иллюстрациями русских художников-эмигрантов. Тема для собирательства вполне приятная и удачная – сегодня при наличии неоскудевающей кредитной карты можно, находясь в России, выписать по сети Интернет подавляющее число книг для такой коллекции прямо себе на дом, «пачками и тачками». И, безусловно, книги с иллюстрациями Федора Рожанковского, Ивана Билибина, Ивана Лебедева и им подобных будут подобраны с удивительной полнотой, поскольку ими наводнен европейский рынок антикварной книги. Но это – простая, так сказать, часть решения вопроса. Сложная – состоит в том, чтобы с такой же библиофильской тщательностью были подобраны редкие и дорогие издания: книги с литографиями и офортами Марка Шагала, с литографиями и пошуарами Натальи Гончаровой, книги Эль Лисицкого берлинского периода… Тогда эта коллекция будет иметь необходимую целостность, а не напоминать книготорговый каталог, пусть даже дорого изданный, которые многие крупные антикварные фирмы Парижа или Лондона делают несколько раз в году, выбирая книги на определенную тему из своих неисчерпаемых подвалов.

Или, к примеру, трубится в прессе, что коллекция господина N состоит из 1–3–5 тысяч книг русской поэзии Серебряного века, а далее перечисляются книги, в том числе с автографами, ряда общеизвестных имен: Ахматовой, Блока, Брюсова, Волошина, Гумилева, Мандельштама, Пастернака, Хлебникова, Цветаевой… Звучит это в средствах массовой информации весьма внушительно. Но одно дело – словá, а другое – каталог. Он сразу покажет все достоинства, а прежде всего – недостатки. Ведь чтобы каталог такой коллекции выглядел убедительно (а не как каталог распродажи выморочного имущества), в нем должны быть «обязательные» книги, хотя бы и без автографов. Что значит «обязательные» книги? Это то, о чем мы не устаем говорить в этом сочинении, – «якорные» книги коллекции. Они свои для каждого из перечисленных авторов: если это А. Ахматова – то «Вечер» (1912) и уничтоженные книги 1940‐х годов; если А. Блок – то номерной раскрашенный экземпляр «Двенадцати» (1918), раскрашенный экземпляр поэмы «Иисус-младенец» (да сверх того, и читинское переиздание последней); если Н. Гумилев – «Путь конквистадоров» (1905) и парижские «Романтические цветы» (1908); если О. Мандельштам – то первое издание «Камня» (1913) и его детские книжки; если Б. Пастернак – «Близнец в тучах» (1914) и опять же детские книжки; если В. Хлебников, херсонский «Учитель и ученик» (1912) и харьковский «Ладомир» (1920); если М. Цветаева – «Вечерний альбом» (1910) и «Волшебный фонарь» (1912)… И это не считая книг с автографами.

Без любой из перечисленных книг такая коллекция – неполная; не говорю уже о том, есть ли там вообще большая часть перечисленного… Ибо если некто осмеливается представить коллекцию публично, он должен понимать, что это действительно должна быть коллекция, а значит, в ней не должно быть очевидных «дыр», которые каждый знающий книжник или историк книги легко сможет увидеть даже за стопой автографов и не преминет сказать всю правду. Коли полноценной коллекции на данную тему «не получается», тогда нужно по-другому называть это собрание, иначе подходить к созданию каталога, переосмыслить основные цели демонстрации собрания публике.

Это примерно так же, как объявить коллекцию «собранием прижизненных изданий Пушкина», но в нем не будет хотя бы одной из трех наиболее редких книг: первого «Руслана и Людмилы» с гравюрой (1820), «Евгения Онегина» в главах (1825–1832) и «Бахчисарайского фонтана» с гравюрами Галактионова (1827). Без них коллекция вряд ли будет цельной, а без всех трех и вообще не стоит даже начинать разговора о ней. Конечно, можно на основании труда Н. П. Смирнова-Сокольского писать эссе относительно ценности «Повестей покойного А. П. Белкина» или действительной редкости «Бориса Годунова», но никак не удастся скрыть отсутствия главных книг.

Если в каталог коллекции включаются книги с автографами – это еще более важное с точки зрения отбора мероприятие, потому что воспроизведения даже одного фальшивого автографа будет предостаточно, чтобы владелец собрания не отмылся от брошенного вскользь обвинения в наличии фальшивок. Пострадает все его детище.

Но бывают и такие случаи, когда камнем преткновения при мысли об издании каталога коллекции является уже не явная неполнота, но субъективное чувство неполноты, перфекционизм особенно честолюбивого коллекционера. Есть, к примеру, один из великих собирателей современности, всю жизнь, наряду с вообще собиранием «фсево» о русской эмиграции, азартно увлекающийся коллекционированием книг и рукописей А. Ремизова. У него же есть рукописные грамоты А. Ремизова, сотни его изданий, пачки автографов, а вот одной злосчастной книжки – нет. И речь не про книжку Ремизова «Горе злосчастное» (1922), изданную в виде свитка и тоже крайне редкую. Речь о книге, которой мы посвятили ниже отдельный рассказ, называется она «Что есть табак» (1908, тираж 25 экземпляров). Представляете, как, наверное, обидно собрать все остальное, а одну эту книжечку по глупости или жадности упустить (несомненно, десятки лет собирательства представляли ему возможность заполучить ее – но совратила мысль «я когда-нибудь куплю это дешевле»). И вот, через много лет собирательства, без одной тонюсенькой книжечки все его собрание кажется ему катастрофически неполным. Как знать, может быть, в этом есть доля правды…

Безусловно, встречаются собрания, которые не нуждаются в таком скрупулезном контроле полноты – речь идет о коллекциях, в которых представлены только masterpieces – исключительно шедевры. Тут уж в общем-то остается листать каталог и завидовать, хотя качество подготовки каталога может сильно повредить или, наоборот, – улучшить впечатление от такой коллекции. Одна оговорка – таких коллекций русской книги не просто очень мало, их несколько в мире.

Итак, в любом случае, если коллекция канонизирована в качественно подготовленном каталоге – тем самым будет подведен логический итог многолетнему собирательству. И это большая удача как для собирателя, так и для целой эпохи коллекционирования. Если же по каким-либо причинам каталог собрания не был сделан или был сделан не на должном уровне – неумолимое и безжалостное время сотрет ваши следы с экземпляров, которые доставались вам с невероятными усилиями и жертвами и были утешением и радостью долгих лет собирательства, и велика вероятность, что никто не вспомнит о вас…